Малая родина

Николай Руденец
               
               
                «.. Забайкалье великолепно. Это смесь 
                Швейцарии, Дона и Финляндии. Вообще говоря,
                от Байкала начинается Сибирская поэзия   
                до Байкала же была проза".
                А. П. Чехов
               
 Уже третий день подряд дед Матвей до рассвета  просительно будил  меня и внука Володю: «Вставайте, сони. Косить пора, пока  роса». 
 Я проснулся, растолкал храпящего  во сне  Володю, и  мы  выползли из палатки. С хрустом  потянулись, подошли к сонно мурлыкавшему  ручью, взбодрились его ледяной водой и молча сели у затухающего  ночного костра. Дед Матвей налил нам по кружке чая на лесных травах  и насторожил прогнозом  погоды:
   - До обеда порадуемся ясному солнцу,  а  к вечеру  погода начнет хмуриться. Уже вчера рваные тучи прорывались из-за хребта. Как бы  сегодня оттуда не нагрянул дождь. А надо  еще пару деньков, чтобы управиться,  – и после паузы  подтолкнул нас: -  Доставайте  печеную картошку, почаюем и за дело.
  Выкатывая хворостинами из золы  картофелины,  мы, обжигаясь, чистили их, посыпали солью и, задумчиво гляди на пульсирующие угольки  костра, ели, запивая  ароматным настоем,
  Позавтракав, мы взяли косы, и пошли  по росистой тропе за дедом Матвеем на облюбованную им поляну. Солнце, осмотревшись на гривастом  горизонте, медленно, подталкиваемое пружинистыми  испарениями,  начало вставать, наполняя тайгу золотистым светом и пробуждая выживших после таежной ночи,  где по законам природы происходит немало трагедии. На траве  и листьях деревьев жемчужинами засверкали  капли росы,  которые,  впитав запахи летней тайги, испарялись,  наполняя воздух пьянящими ароматами.
  Поляна  находилась на южном склоне. Подогреваемая теплыми лучами она  не успела  спрятаться  под  белесым одеялом тумана. Хорошо отбитая и отлаженная  коса  легко  срезала траву до тех пор,  пока  обильно смазывалась  росой, срывавшейся с вздрагивающих травинок. Но вскоре солнце подсушило траву, и косить стало труднее.
- На сегодня хватит! - крикнул нам дед Матвей. Мы сложили косы и, вытирая пот, подошли к нему.
- Надо вас подкормить дичью, а то с этой оказией вы совсем стали никудышные косцы, - стрельнув глазами на внука, объяснил он свое решение.
 Обычно дед Матвей сам заготавливал сено для своего подворья, строго соблюдая сроки и технологию, и благодарная буренка вырабатывала из этой витаминной пищи молоко с незабываемым  вкусом. Нынче же из-за травмы руки он выехал на свой покос с опозданием и, чтобы хоть как-то наверстать упущенное, пригласил меня в помощники. Я с удовольствием согласился, так как хотел провести остаток отпуска в тайге. А внука Володю, отрастившего до плеч “прощальные волосы", называемые дедом “космами”, и “бившего баклуши” в ожидании призыва в армию, отправил на помощь отец к большой радости деда, который при каждом удобном случае заманивал внука в тайгу и учил его уму-разуму по-своему.
 Познакомился я с дедом Матвеем несколько лет назад. В то время на своем мотороллере “Турист” я часто выезжал в тайгу по ягоды в верховья речушки Шумной. Однажды в ягодный сезон мне удалось выехать на ягодные плантации Шумной в середине недели, чтобы успеть до выходных, когда горожане заполняют ягодники, спокойно набрать голубики.
 Стоял жаркий июльский день. Несмотря на то, что двигатель мотороллера охлаждался принудительно, на середине затяжного хребта пришлось сделать остановку, чтобы охладить мотор. Не успел я сойти с мотороллера, как послышался шум спускающегося с хребта мотоцикла. Хоть и прошмыгнул он мимо меня на всех парах, я все же заметил, что управлял им подросток, а на багажнике были прикреплены два колеса от мотоцикла, что меня удивило, и на всякий случай я запомнил госномер мотоцикла.
 На подъезде к ягоднику меня остановил заросший седой щетиной мужик и, всматриваясь в меня широко открытыми карими глазами, в которых читалось паническое отчаяние, с надеждой спросил:
- Мил человек, не встречал ли ты кого на своем пути?
- Подростка на мотоцикле, вез колеса.
- Это же от моего мотоцикла! Вот стервец! Сегодня я управился с сеном и хотел выехать домой, но прежде решил набрать голубицы. Прихожу с ягодника, а колес нету! Вот тут я и запаниковал. И вроде бы никого не было слышно вокруг. Ты за ягодой приехал?
- Да.
- Помоги моему горю, а я тебе ягоды насобираю. Наверное, он из городских. Наши деревенские не должны такую пакость сотворить.
- Найдем его по номеру, - уверенно сказал я и, сняв рюкзак с горбовиком под ягоду, подал его мужику, развернулся и поехал вслед за вором.
 В конце спуска с хребта на крутом вираже я вдруг увидел в кустах опрокинутый мотоцикл и рядом с ним сидящего подростка.
- Что случилось? - участливо спросил я, остановившись.
- Упал и, кажется, сломал ногу! - захныкал он.
- Бог тебя наказал, - нравоучительно сказал я, осматривая его опухшую ногу. Наложив из выломанных палок шину на его ногу, я перегрузил колеса на мотороллер и поехал к мужику, бросив подростку: “Жди”.
 К моему удивлению, мужик уже ждал с наполненным  голубикой горбовиком и радостно встретил меня:
- Вот выручил! Сам Бог тебя послал!
- Он не только меня послал, но и наказал воришку, - удивил я его и рассказал об аварии.
 Мы быстро поставили мотоцикл на  колеса и вернулись к подростку. Увидев хозяина мотоцикла, он покраснел до корней волос и плаксиво запричитал:
- Деда Матвей, я не знал, что это ваш мотоцикл. Я никогда больше не буду воровать, только не говорите отцу, а то он убьет меня.
- Вы знакомы?! – удивился я.
- Когда  внук приезжает ко мне в гости, этот на правах друга часто бывает у меня. Ладно… Обиженного обижать - двойной грех. Придется тебя, дурачка, еще и в больницу везти.
 После того случая у нас и завязалась дружба с дедом Матвеем.
 Приехав на помощь к нему, я порадовался за него. Вместо мотоцикла возле его дома стоял ГАЗ-69, который он выменял на мотоцикл с доплатой. На нем мы и выехали на покос. Однако, подъехав к хребту, дед Матвей вдруг свернул с дороги, ведущей в верховья Шумной, где находился его покос, и поехал по едва заметному следу вдоль ручья Топкого, получившего такое название из-за большого количества топких мест на всем его протяжении.
- Не понял маневра! - удивился я.
- Сюрприз для тебя! - заговорщически переглянувшись с внуком, ответил дед Матвей.
 Более двух часов мы тряслись на “газике” вдоль Топкого, но, к моему удивлению, нигде не застряли. По каким-то приметам дед Матвей, маневрируя среди деревьев, успешно объезжал  природные ловушки для машин.
 Наконец после преодоления небольшого хребта перед нами открылась широкая падь, и мы остановились у зверовой тропы.
- Приехали. Дальше - пешком по тропе, - сказал дед Матвей, и мы, навьючив на себя рюкзаки, спустились к устью ручья, вытекающего из распадка, и остановились на крутом его изгибе у скалы.
- Узнал место? - загадочно спросил дед Матвей.
 Я, пожав плечами, ответил:
- Никогда здесь не был.
- Пока мы с внуком таборимся, ты поднимись-ка по ручью - может, и встретишь что-нибудь знакомое… - предложил он мне, улыбаясь.
 Я поднялся по южному склону распадка, заросшему густым разнотравьем, и, увидев в начале его седловину, напоминающую спящего верблюжонка, радостно воскликнул: “Верблюжонок!” И в моей памяти все прояснилось.
 Вскарабкавшись на его более высокий горб, я осмотрелся, и у меня захватило дух. Передо мной во всю  ширь распахнулась падь Болотная, в конец которой и спускался этот распадок, названный нами Верблюжонком.
 В начале Болотной серебрилась речушка Шумная. Вынырнув из изумрудной таежной дали, она, украсив своим драгоценным ожерельем подковообразную сопку, терялась за поворотом. Эту подкову поставили на пути Шумной невиданные природные силы, вырвав из ее высокого скалистого берега огромный клок, чтобы направить быстрые воды Шумной через образовавшиеся гигантские каменные ворота в спокойные воды Болотной. Однако своенравная речушка, откупившись частью своих вод и обогнув препятствие, с еще большим азартом уносилась вниз по своей гористой пади.
 Вдоль Шумной коричневой змейкой виднелась дорога. Она уводила в верховья, богатые ягодниками и сенокосными угодьями. Сколько раз я, проезжая по этой дороге, останавливался у каменных ворот и любовался оттуда открывшейся панорамой! Левый скат Болотной смотрелся неприступной скалистой грядой, на гриве которой жировали в солнечном изобилии огромные сосны. Они, словно дозорные, всматривались в таежную даль, подыскивая стоящему за ними сосновому войску новые места для завоевания.
 Правый скат был пологий и изрезан многочисленными распадками, заросшими от самой подошвы высоким мелколиственным кустарником вперемежку с березняком и осинником.
 Равнинная поверхность пади была покрыта густой высокой осокой, волнами переливающейся от малейшего дуновения ветра, словно приглашая пройтись и ощутить мягкую упругость травяного ковра. Однако соблазнившиеся, спустившись к ковру и потыкав его палками, убеждались, что под ним прячется высокая кочка, наполовину залитая ледяной водой с илистым дном. Огорченно вздыхая, они нехотя возвращались к своему автомототранспорту и пылили по накатанной дороге в верховья Шумной.
 Особенно нарядной смотрелась падь весной, когда проснувшиеся березки, готовясь надеть свой летний наряд, купались в сиреневом море цветущего багульника, и осенью, когда прощальная позолота опускалась на нее.
 Последний раз, стоя у неприступных ворот Болотной вместе с дедом Матвеем, я, мечтательно глядя на Верблюжонка, покрытого сказочной сизой дымкой, произнес: “Вот бы его оседлать!” И вот теперь благодаря деду Матвею я стою на его вершине и наслаждаюсь открывшейся красотой. На этой вершине, почти лишенной растительности, хаотично громоздились каменные глыбы. Разыгравшееся воображение видело в них фигуры животных, воинов. Некоторые от воздействия жгучих ветров и морозов почти разрушились, но попадались среди них и крепыши, не поддающиеся разрушительным силам, будто кто их околдовал и оставил на вечное несение таинственной службы.
 Противоположная вершина Верблюжонка уже была завоевана сосновым десантом, который разросся и вытеснил на окрайки распадка тонкие березки и осинки.
 У самой подошвы Верблюжонка маленьким зеркальцем сверкал родник. Спустившись вниз, я  отыскал его, замаскировавшегося под сплошным ковром моховника, усыпанного гроздьями душистой янтарной ягоды, осыпающейся при малейшем прикосновении к ней. Наклонившись над родником, чтобы утолить жажду, я залюбовался игрой родниковых струй, выбивавшихся из-под земли золотисто песчаными фонтанчиками, отчего его дно казалось живым.
 Этот родник и дал жизнь игривому ручью-трудяге. Неторопливо протекая по длинному распадку, он то исчезал под полянами с высокой сочной травой, в которой прятались кусты черной и красной смородины, жимолости, чтобы напоить их живительной влагой, то вновь появлялся среди камней, тоже закрытых ковром моховника, напоминая о себе тихим журчанием ароматного настоя.
 Когда я спустился в устье ручья, там уже стояла палатка, весело потрескивал костер, облизывая длинными языками пламени котелок, испускающий неповторимый запах “колдовского варева”, так я всегда оценивал кулинарные способности деда Матвея.
 Увидев меня сияющего, дед с внуком тоже расцвели в улыбке:
- Признал? - спросил дед Матвей.
- Ты настоящий наездник! Такого красавца оседлал! - восторженно ответил я. - Как  удалось?!
- Еще в прошлом году мы с Володькой протопали вдоль ручья Топкого. Наметили подъезд к Верблюжонку, и держим его в секрете, - задумчиво начал свой рассказ дед Матвей. - Люди сейчас живут одним днем.  Варварски относятся к природе. Ты посмотри, во что превратились верховья Шумной?!  Пожары и бездумные вырубки уничтожили целые плантации ягодников. А сколько по этой причине  таких живительных ручьев пересохло в распадках, превратив их в безжизненные овраги?! Браконьеры так  вообще чувствуют себя безнаказанно. Скоро там и рябчика не встретишь. Теперь природе и века не хватит, чтобы восстановиться в тех местах. Да и хватит ли сил у нее? Ты заметил, что здесь Природа словно устроила заповедник? - взглянув на меня, встрепенулся он. - Со стороны каменных ворот в Болотную не проедешь. Только по ручью Топкому и можно сюда проникнуть, но по нему вряд ли кто сунется. Он крепкий орешек даже для современных машин. Лесов, которые привлекали бы лесозаготовителей, в этой округе нет. Опасность может прийти от геологов, если они, не дай Бог, что-нибудь здесь расковыряют, или же пожар может иссушить ручьи в распадках, тянущихся к Болотной, благодаря которым она и живет. Тогда погаснет и здесь жизнь. Мы с Володькой поклялись, что будем знакомить с Верблюжонком только  хороших людей.
- Спасибо на добром слове, - смутился я.
 Допоздна мы проговорили в тот теплый звездный вечер у дымящегося костра. Лег я спать с каким-то радостным томлением на душе, переплетающимся с тревогой за дальнейшую судьбу этого райского уголка, и вскоре уснул крепким сном под убаюкивающий шепоток ручья.
 Утром мы с дедом Матвеем занялись костром, а Володю отправили за продуктами в ледник, устроенный в северном склоне распадка, куда он сразу же после приезда перетаскал все скоропортящееся. Вдруг от ледника до нас донесся тревожный клич:
- Идите сюда!
 Мы, почувствовав неладное, поспешили к нему и от увиденного ахнули. Все продукты: сметана, масло, крупы, любовно упакованные Володиной бабушкой, были перемешаны с грязью, а большого куска мяса вообще не оказалось в леднике.
- Ты что, не придавил крышку ледника камнем? - спросил дед внука. Он виновато опустил голову.
- Похоже, росомаха похозяйничала. Зимой я встречал ее в этих местах, - мрачно предположил дед. Из продуктов, привезенных с собой, у нас остались только хлеб и картошка.
 Заготовка сена - тяжелая работа, и только при хорошем питании втягиваешься в нее. После этой «оказии» нам пришлось нелегко. Вот почему дед Матвей, скрепя сердце, принял решение добыть гурана.
 У деда Матвея  было два ружья. Одно он всегда возил в машине, а другое  - спрятано около солонца, устроенного в соседнем распадке. У меня  было только сигнальное устройство, и дед с внуком, отправляясь перед закатом на охоту, предложили мне остаться у костра, но я не согласился:
- Пойду с вами “попроцессюсь” -  еще ни разу не был на охоте на солонцах.
 Дед Матвей вывел нас к сидьбе, устроенной недалеко от солонца под вывороченным буреломом деревом и огороженной невысоким плетнем из ивняка по вбитым в землю кольям, и сказал внуку:
- Тебе, будущему воину, поручаю самый ответственный участок. - А мне предложил подняться к вершине распадка, сам же спустился к зверовой тропе.
 Найдя подходящее дерево, я вскарабкался по нему до нижнего сука и затих. По небу медленно проплывали потрепанные в грозовых сражениях облака, залечивая раны теплыми влажными потоками воздуха, непрерывно струящимися к ним от хорошо прогретой за день поверхности земли. У горизонта они уже смотрелись грозным войском, готовым броситься в новое сражение по команде невидимого полководца, чтобы подтвердить прогноз деда Матвея.
 Солнце, приблизившись  к горизонту, спряталось за темную тучку и украсило ее царственной короной, увенчанной ослепительными остроконечными лучами. От такого внимания тучка ожила, посветлела и заиграла теплыми тонами красок. Но недолго царствовала тучка. Солнце продолжало свой необратимый путь, скрылось за горизонтом, и разгорелась вечерняя заря.
 Сколько раз я восхищался великолепным описанием зорь мастерами художественного слова, любовался полотнами талантливых художников, отобразивших их, но каждый раз, сам, встречая и провожая зори, я ловил себя на мысли, что нет таких слов и красок, с помощью которых удалось бы увековечить это вечно меняющееся чудо природы и передать неукротимую фантазию Творца.
 Отгорела заря, и наступили сумерки. Этот таинственный и короткий по времени промежуток суток словно определен природой для передачи своих богатств от обитателей, ведущих дневной образ жизни, которые, насуетившись за день, спешно прятались в своих укромных местах, во владения существам, активизирующимся в ночи. Невдалеке  отстучал вечернюю телеграмму дятел, умолкла, уставшая от прогнозов,  кукушка, даже нудное гудение комаров стало затихать в наступавшем холодном дыхании темноты. Лишь иногда  доносился испуганный  вскрик птицы, обнаруженной вышедшим на охоту хищником. Чаще замелькали летучие мыши, прошелестела сова, и установилась такая звенящая тишина, что стук собственного сердца стал восприниматься, как удары молота.
 Вдруг со стороны солонца испуганно рявкнул гуран, и тут же душераздирающий Володин крик заполнил распадок. От страха у меня зашевелились волосы и по телу пробежали мурашки. Спрыгнув на землю, я выхватил сигнальное устройство и выстрелил вверх. Ракета осветила распадок, и я увидел бегущего по нему Володю, бросившегося ко мне после выстрела. Я тоже бросился к нему, перезаряжая на ходу ракетницу и стреляя из нее. Когда мы встретились, он вцепился в меня и, всхлипывая, с трудом произнес:
- Меня кто-то душил.
- А где твое ружье?
- Не знаю.
Я прижал дрожащего Володю к себе и прокричал деду Матвею в ответ на его “Что случилось?!”:
- Все нормально! Мы пошли к табору.
 Подойдя к костру, я бросил в него охапку сухих сучьев, и вспыхнувшее пламя отодвинуло пугающую темноту. Вскоре прибежал запыхавшийся дед Матвей и взволнованно спросил:
- Что тут у вас?!
- Володю кто-то душил.
- Вы что, с ума сошли?! - завозмущался он, но, взглянув на внука, осекся и спокойно сказал: - Отохотились. Пойдемте спать. Утро вечера мудренее.
 Утром он подал мне  ружье и сказал:
- Сходи, посмотри, что там произошло.
 Взяв наизготовку ружье, я медленно пошел к солонцу. Приблизившись к сидьбе, я увидел лежащее на земле Володино ружье и больше ничего подозрительного не обнаружил. Но, когда я уже собрался возвращаться, неожиданно заметил клок волос, защемленный в расщелине кола в плетне, и для меня все стало ясно. Володя уснул, откинувшись косматой головой на плетень, и спутанная прядь волос попала в расщелину кола. Когда гуран вышел к солонцу, Володя своим храпом вспугнул его, а он, рявкнув, разбудил Володю. Незадачливый охотник испуганно дернул головой и, почувствовав сопротивление, от страха вообразил черте что, заорал во всю ивановскую и бросился, оторвав свою золотистую прядь. Вырвав из плетня кол, украшенный Володиной прядью, я вернулся на табор и, бросив его к ногам Володи, сказал:
- Вот твой душитель.
 Володя все понял и покраснел до корней волос.
 Дед чертыхнулся, достал из рюкзака ножницы и голосом, не терпящим возражения, скомандовал:
- Садись, пенек, на пенек, сделаю тебе прическу допризывника.
 Володя молча повиновался, и дед подстриг его под “баранью лыску”.
 Больше нас на охоту не тянуло, и мы, заготовив сено, разъехались по домам, а через некоторое время дед Матвей заглянул ко мне и с гордостью сообщил, что Володю призвали в десантники.
 На следующий год я опять помог деду Матвею заготовить сено и, отдохнув в объятиях Верблюжонка, с головой окунулся в свои дела. И вдруг, через неделю после возвращения, я получил от деда Матвея телеграмму: “Срочно приезжай”. Теряясь в догадках, я, бросив все дела, встревоженный прилетел к нему. Встретил он меня сияющий и радостно сказал:
- Внук у меня в гостях! После ранения приехал на побывку. Ты уж душу ему не тереби лишними расспросами. Как только приехал ко мне, сразу же и сказал: “Вези, дед, меня к Верблюжонку. Тело мое заштопали в госпитале, а вот душу лечить я приехал к тебе”.
С волнением я вошел в дом и, увидев Володю, растерялся. Передо мной стоял уже не тот жизнерадостный юноша, каким он запомнился мне перед армией, а не по годам повзрослевший мужчина с каким-то трагическим выражением на бледном лице. И хоть при виде меня улыбка слегка осветила его лицо, в глазах читалась застывшая боль. Мы молча обнялись, и я нехорошо подумал о людях в погонах, сумевших за столь короткий срок так ожесточить этого юношу, бросив его в человеческую бойню, устроенную грязными политиками.
- Все, мужики, хватит обниматься, - влетел в дом разгоряченный дед Матвей. - Машина уже тарахтит.
- Вы уж следите, чтобы там внучек кушал. Я собрала все домашнее, вкусное, - напутствовала нас Володина бабушка.
Когда мы приехали к Верблюжонку, дед с теплотой сказал внуку:
- Пока мы тут будем гоношиться у костра, ты сходи поздоровайся с Верблюжонком.
Володя благодарно взглянул на деда, подошел к ручью и, окунув в его кристально чистую воду лицо, сделал несколько жадных глотков, затем встал и медленно пошел вверх по распадку.
- Ничего. Отойдет, - прошептал мне дед Матвей и засуетился у костра, а я занялся палаткой.
К возвращению Володи у нас было все готово. Раскладной столик ломился от бабушкиных гостинцев, а крышка котелка нетерпеливо подпрыгивала, словно приглашая нас поскорее отведать содержимое котелка и в очередной раз восхититься кулинарными способностями деда Матвея. Наполнив стопки домашней наливкой, изготовленной на основе лесных ягод, мы выпили за встречу и жадно набросились на еду.
Наблюдая украдкой за Володей, я с радостью отметил, что он оживился и стал с интересом слушать наш отчет о проведенном времени в тайге перед его приездом. Вдруг дед Матвей отошел от костра и вернулся с колышком, в котором была защемлена Володина прядь, и, смеясь, напомнил:
- Помнишь своего душителя?
Мы расхохотались.
- Теперь можно признаться, - повеселевшим голосом сказал Володя, - что в тот прощальный вечер мне не хотелось нарушать тишину выстрелом, и, как только я сел в сидьбу, сразу же уснул.
- Вот и получил урок - на посту нельзя спать, - прервал его дед.
- Побывал я в горячих точках, но такой жути, как в тот вечер, я не испытывал, - смеясь, признался Володя.
- А может, Верблюжонок не хотел тебя отпускать на эту бойню, - посерьезнев, сказал дед, и мы замолчали, глядя в тлеющий костер и думая каждый о своем.
- Ты помнишь моего друга, который снял колеса с мотоцикла? - прервал молчание Володя.
- Такое не забывается.
- А ведь мы вместе с ним служили. Он тогда не сломал ногу, а только сильно ушиб ее. Снимая колеса, он действительно не знал, что мотоцикл твой. Ты же тогда только что купил его, а прежний хозяин был злостный браконьер, и друг хотел проучить его по-своему.
- Это же совсем другое дело, - обрадовался дед, - а то я аж расстроился.
- В последней операции мы с ним попали в засаду, и если бы не он, то, возможно, я бы уж никогда не увидел вас. Сейчас он в госпитале долечивается и скоро приедет на побывку домой. Я пригласил его в гости и хочу познакомить с Верблюжонком. Он - настоящий друг. Ты не будешь возражать?
- Таких людей Верблюжонок примет. Он будет дорогим гостем, - с готовностью согласился дед.
- Во многих красивых местах я побывал за время службы, но мне очень часто снился Верблюжонок и так явственно, что я даже во сне ощущал запах дыма от таежного костра.
- Это хорошо, внучек, когда у человека есть уголок природы для души.
- Это и есть малая родина, - задумчиво вставил я.
- Спасибо тебе, дед, за все. Я горжусь, что ты у меня есть и такой, - с благодарностью сказал внук.
 Глаза у деда увлажнились, и в них еще ярче заиграли блики от костра. Пряча взгляд от внука, он с дрожью в голосе сказал:
- Ну, теперь и умереть не страшно.
Внук обнял его, бережно прижал к себе и с нежностью сказал:
- Дорогой мой человек, живи долго. Я хочу, чтобы ты помог и моим детям понять и полюбить природу.
- Ты только поставляй мне, а я их прокручу на таежном конвейере, - шутливо сказал дед.
Я слушал душевный разговор близких людей с затаенным дыханием, и теплая волна омывала мою душу.
- Отдыхай, внучек. Ты сегодня устал.
- Так уставать я готов всю жизнь, - улыбнулся внук, но повиновался и пошел в палатку.
- Дед, разбуди меня пораньше. Я хочу принять еще одно лекарство для души - утреннюю зорьку. Таких красивых зорь, как в этих местах, я нигде не встречал, - сонным голосом сказал Володя.
Я долго не мог уснуть в тот вечер и думал о предназначении человека на земле, его отношении к природе. Она, как мать, создав свое высшее творение - человека, все отдает безвозмездно ему и изо всех сил старается излечить его душу от разрушительных пороков. Неужели, вступая в новое тысячелетие, человечество, обогатив себя огромными знаниями, так и не поставит во главу всей своей деятельности заботу о своей матери-Природе?