Мир для Володьки рухнул. Причем рухнул весь, целиком и сразу. Если у кого–то он держится на трех китах или на плечах атлантов, то Володькин мир держался исключительно на заначке, а она пропала. Все обыскал, нету! И спросить не спросишь, потому что не у кого. Нет, Володька не был неженатиком, зачем тогда ему нужна была заначка? Ну что, у кота Зяблика спрашивать, что ли?
Володька решил не пороть горячку и для начала за Нинкой, женой своей, понаблюдать. Как только она придет с работы, так сразу всё станет ясно. Если физиономия будет хитрой и вопросы с подковыркой начнет задавать, значит она, а больше–то и некому.
Дети? Дети уже взрослые и живут отдельно, да и за каким она им нужна, если они сами неплохо зарабатывают. Нинка, больше некому!
Вообще–то Володька считал проживание рядом с собой женщины, а в его случае это была его же жена, Нинка, полезным, но крайне несправедливым. Ну сами посудите: куда ни кинь, всюду нос свой засунет, и пока не сделаешь так, как ей в бошку вступило, не отвяжется. День будет ходить, нудить, неделю, месяц.
Думаете про новогоднюю елку это анекдот? Ага, как же! Этот анекдот Володька на себе испытал, вернее, аж до середины февраля испытывал, пока не вынес эту растреклятую елку. А как вынес, сразу, прямо во дворе, зарок себе дал – больш, чтобы ёлкиной ноги в доме близко не было! И что вы думаете?! Каждый раз перед следующим Новым годом Нинка за месяц пилить начала: купи елку, купи елку… А потом, месяц пилила: вынеси елку, вынеси елку, как будто сама не может вынести, рук что ли нету?!
Да и вообще, по большинству житейских вопросов к факту нахождения женщины рядом с собой Володька относился крайне отрицательно. Но больше всего его возмущал женский праздник – восьмое марта. Ну сами посудите: та же Нинка целый год без каких–либо, кстати, Конституцией гарантированных выходных только и делает, что пилит и как хочется жить, запрещает и препятствует. И тут ей еще за это отдельный день в виде праздника подавай, разве это справедливо? Это – сплошное издевательство над человеком и человечеством в целом!
Насчет получки, тут вообще, только горькими слезами и остается, что обливаться, потому что всю отбирает! Так, по мелочи оставит: на проезд, да на пачку сигарет и всё, хоть ты тресни! Потому и заначка, а как без нее?! И вот, пропала она! Самое обидное, не мог Володька забыть, куда ее засунул, потому что всегда засовывал её в одно и то же место.
Когда года три тому назад ремонт в квартире делал и плитку в ванной клал, он специально ради заначки вытащил ванну, ну корыто это, чтобы понятно было, и все три стены, ванну окружающие, до пола заложил плиткой. Сделано это было исключительно для того, чтобы усыпить Нинкину бдительность, потому что Володька та, специально для заначки тайник решил сделать.
Мужик один на работе рассказывал, вернее хвастался, как он вот таким способом жену с тещей, с ними еще и теща жила, представляете?!, с носом оставил. Они бедолаги чуть с ума не сошли, всё искали его заначку. А может быть и сошли, потому что два раза, сам рассказывал, стол ему накрывали и всё пытались выспросить, мол, где прячет? Обещали даже не ругаться и заначку в неприкосновенном виде сохранить, интересно им стало видите ли. Ну что, ясно дело, не сознался мужик. Он что, враг самому себе что ли?!
Вот и Володька в одной из боковых стен сделал небольшое углубление и просто прикрыл его плиткой, и всё. Но сделал это так и там, куда, чтобы дотянуться надо было на четвереньки вставать и руку почти на всю её длину вытягивать. Теперь понятно до какой степени Володьке было обидно, что заначка куда–то делась?
Раз уж такое дело Володька вскипятил чайник и сделал себе кофе. Дождался пока тот слегка остынет, а потом, ничего не поделаешь – нервы, посмотрел на него с ненавистью и вылил в раковину.
Ети их мать! Выходной! Вернее, целых три дня выходных, а заначка будто в Африку зимовать улетела. Володька, продолжая мысленно ругать Нинку, а больше некому, бесцельно побродил по квартире, потом уселся в кресло и включил телевизор.
А ведь как хорошо всё планировалось! Не то, чтобы планировалось, план на выходные у Володьки, ну может быть за редким исключением, был всегда один и тот же. Нет, не подумайте, Володька не напивался до поросячьего хохота, а потом с Нинкой на кухне ругался. Такого, почитай, никогда с ним не было. Само собой, выпивал, и прилично выпивал, но не так, чтобы холодильник с плитой путать. И чего здесь плохого, если в свои законные выходные человек отдохнет и хоть чуть–чуть жизни порадуется?
А вот Нинка считала по другому. Ей видите ли, с ее слов, муж в трезвом виде нужен был, а в пьяном: «Таких забулдыг, вон, полна улица, любого бери. – это она так говорила – И какой мне резон на одну и ту же пьяную фигуру каждый раз любоваться, если таких, как ты полным полно, любого бери и любуйся. А хочешь, так вообще, никого не бери, нервы целее будут».
Как правило после таких слов Володька успокаивался, хотя, даже находясь в крепко подвыпитом состоянии, он, говорю же, не ругался и не скандалил, а был весёлым и остроумным, это он так считал. Видать не очень нравилось Нинке такое его остроумие, если она иногда ему это высказывала.
По телевизору показывали какую–то ерунду, а там, Володька был уверен, кроме ерунды, вообще ничего не показывают.
«Надо будет компьютер купить. – глядя на какого–то мужика в телевизоре, подумал Володька. – Говорят там много чего интересного есть и кино любое тоже есть».
Компьютер компьютером, но сейчас–то что делать?! Володька не знал, что ему делать сейчас. Занимать, не то чтобы он был противник этого, просто не у кого. Какой либо соседской дружбы с близ живущими мужиками Володька не водил, а звонить кому–нибудь на работу не хотелось.
Насчет местных мужиков, ну получилось так. Сводить знакомство с кем попало Володька не хотел, тем более с какими–нибудь хануриками, да и некогда ему было по двору шляться и знакомых, а на самом деле постоянных собутыльников, себе отыскивать. Володька предпочитал, если уж выпивать, то делать это в гараже, ну как будто на природе, так получалось. А что, вроде бы и дома, а вроде бы и не дома. Опять же, выпивать дома было не то чтобы опасно, скорее неуютно.
Наверное Володька был по своей природе и натуре человеком впечатлительным, потому что стены домашние ему почему–то Нинку напоминали. Нет, немножко не так. Если, положим, он выпивал дома, на кухне, то ему казалось, что стены кухонные внимательно за ним и за тем, что он делает, наблюдают. И не только они, но и всё, что на кухне находится: холодильник, плита, шкафы и прочая дребедень, а потом обязательно Нинке доложат.
Поэтому местом для проведения душевного отдыха Володька определил свой гараж. Опять же, если вдруг и появлялся кто, желающий присоединиться к культурному времяпровождению, то будет он соседом по гаражам, забулдыги там не водились.
Ну а, дабы оправдать перед Нинкой своё подвыпитое состояние и источник его финансирования, Володька определил себе в собутыльники одноклассника с которым еще в детском садике по песочнице вместе ползали – Витальича. Не, тогда он Витальичем не был, вернее, был конечно, то так его никто не звал. Это сейчас он, Витальич, потому что офицер в отставке, на пенсии, и подполковник.
Для Володьки Витальич был этакой палочкой выручалочкой и объяснением, «на какие шиши напился». Жил Витальич, по меркам микрорайона, можно сказать далеко, поэтому с Нинкой они знакомы не были. Да она не очень–то и стремилась с ним познакомиться, так, ворчала разумеется, а скорее всего была даже рада, что мужик её, если и пьянствует, то делает это не неизвестно с кем, а с офицером, с подполковником, а те – народ серьезный. На самом деле, Витальич не пил вообще, язва у него какая–то там была, да и виделись они с Володькой от случая к случаю, но это мелочи, самое главное – легенда о собутыльнике и об организаторе всех этих посиделок срабатывала безотказно. А всё потому, что Витальич жил один, разведенный он, и Володька объяснял Нинке якобы их такие посиделки тем, что скучно ему одному, потому и зовёт. И ещё, вдогонку, чтобы Нинкины чувства встряхнуть, Володька всегда говорил примерно так: «Вот у меня ты есть, а у Витальича никого нету, представляешь? Потому оно так и происходит, скучно человеку».
После этого, Нинка переставала бурчать, соглашалась с Володькой и, видно было, жалела незнакомого ей Витальича, на том, как правило, «сдал–принял» по части причин нахождения в подвыпитом состоянии и заканчивалось...
***
Телевизор остался верен себе и продолжал показывать какую–то ерунду даже тогда, когда заблямкал дверной звонок. Володька и не заметил, как задремал, подскочил с кресла и пошел открывать.
«Вот сейчас я всё и узнаю. – если что, Володька даже готов был поскандалить. – Ну Нинка, если ты! А больше–то и некому...».
Нинка пришла домой то ли в веселом настроении, то ли слегка навеселе, а скорее всего и то, и другое. Она чмокнула Володьку в щеку и сунула ему два, довольно–таки объемных и увесистых пакета с продуктами.
«Так, всё понятно. – грустно и зло подумал Володька. – Точно она! А больше некому! А поддатая, так это специально, чтобы позлить меня, у змеища! А может у нее на работе день рождения у кого, вот и отметили? Или праздник какой? А какой праздник? Восьмое марта, слава Богу, уже прошло, а до Нового года еще далеко».
Нинка сняла сапоги и плащ и пошла в комнату:
– Что стоишь? Неси на кухню, я сейчас.
«И я сейчас. – злорадно подумал Володька. – Сейчас я тебе устрою». А сам, если со стороны посмотреть, уж очень он в тот момент был похож на лошадь, которую запрягли в телегу, щелкнули кнутом и приказали куда–то ехать. Оказывается живут и как–то меж собой уживаются в человеке две большие разницы: одна снаружи, другая изнутри. Вот только для того, чтобы в этом убедиться, неужели обязательно заначку надо тырить?
Володька зашел на кухню, поставил пакеты на стол, нечего, сама пусть разбирает, а сам, как тот неизвестно кто, сел, вернее забился на угловом диване в самую его серединку, как будто или встал в глухую защиту, или сам себя к стенке прижал, так получается.
Нинка появилась на кухне переодетая и со смытой «боевой раскраской» на лице:
– Что это с тобой? Бледный весь. Случилось что, или заболел? – Нинка, хоть и неудобно было, пробралась к Володьке и прикоснулась губами к его лбу. – Температура вроде бы нормальная. Ну, говори, что случилось?
– Ничего не случилось. – Володька старался отвечать, как будто на самом деле и правда, ничего не случилось, а сам тем временем: «Сейчас случится, подожди маленько. Сейчас, пусть разговор мало–мальски затеется, тогда я тебе и выдам».
– Ну ничего, так ничего… – и Нинка принялась освобождать пакеты от их содержимого.
Володька, с тоской и ненавистью смотрел на доставаемые продукты, правда вида не показывал, вернее будет сказать, старался не показывать. На самом же деле внутри него все кипело и бушевало. Да, скорее бушевало, чем кипело, от злости и несправедливости. И тут, мать честная, Володька даже на секунду позабыл, что готов Нинку на куски порвать, из пакета сначала появилась бутылка шампанского, потом бутылка коньяка, потом ещё одна, а за всеми за ними ещё бутылка вина.
«Вот она куда, моя заначка делась. – несправедливость в Володькиной душ, от радости и счасть, пела непристойные песни и танцевала такие же танцы. – Вот значит как! Подожди, так ведь праздника нету, а без праздника Нинка даже пива хрен когда купит».
– Ну что ты так уставился? – засмеялась Нинка. – Неужели ни разу шампанское с коньяком не видел?
– Видел… – представьте себя в его положении, вот, точно таким же тоном Володька и ответил.
– А ты, смотрю, опять забыл, какой сегодня день. – Нинка часть продуктов и спиртное убрала в холодильник, а оставшееся на столе начала подготавливать к тому, чтоб, чуть погодя что–то из этого приготовить.
– Ничего я не забыл. – видать тон Володькиного ответа показался похожим на тон обиженного мальчика, потому Нинка и засмеялась. – А какой?
Нинка засмеялась еще громче и повернулась к Володьке:
– А говоришь не забыл! – Володьке было видно, что от смеха у нее даже слезы выступили. – Вот скажи мне, Володь, почему ты всегда врёшь?!
– Не вру я, – попытался оправдаться Володька. – оно само так получается, ну, получилось так.
– Все понятно с тобой. – Нинка опять занялась продуктами. – Сегодня ровно тридцать два года как мы с тобой поженились, балда.
«Ё–моё! Опять забыл! Ведь действительно забыл, а всё заначка виновата, вернее Нинка, потому что её стырила. Вот если бы сегодня заначка была при мне, я бы обязательно вспомнил и сходил бы цветов купил. А раз уж ты так, будешь без цветов, сама виновата».
Теперь Володьке стало понятно, к чему и для чего все эти шампанские и коньяки и почему Нинка веселая и слегка поддатая. Уж неизвестно, кто и за что её укусил, только очень она любила отмечать годовщину их свадьбы. Этот день, ну получалось так, они отмечали лучше и шире, чем дни своего рождения, разве что гостей не приглашали. Да и что толку в этих гостях: придут, напьются, нажрутся, а ты после за ними грязные тарелки мой.
А ведь и правда, тридцать два года прошло, обалдеть! Не скажешь, что пролетели они, как один день, всякое бывало: и хорошее, и ругались, а как же без этого. Но всё–таки больше было хорошего. Оно само–собой вспомнилось, а Володька не хотел и не стал сопротивляться воспоминаниям о том, как придя из армии, устроился водителем на хлебовозку, хлеб по магазинам развозить. Так и с Нинкой познакомился, она тогда продавщицей в булочной работала. Это уже потом, когда Витька, старший ихний родился, Нинка поступила на заочный: а что зря время терять, и это в декрете, представляете, и выучилась на бухгалтера. А Володька так и остался шофером, вернее водителем, неизвестно почему, он терпеть не мог слово «шофер». Еще через два года, Танюшка родилась, и пошло оно, и поехало, и вот, на тебе, тридцать два года прошло, обалдеть!
– Ты что там притих? – не отрываясь от приготовления праздничного ужина спросила Нинка.
– Думаю. Вернее вспоминаю.
– А–аа, понятно. А я думала заначку никак не можешь забыть.
Если бы не стол, Володька подскочил бы, как тот летчик, катапультой выстреленный, а так, только грохот и больше ничего.
– Да не волнуйся ты так, цела твоя заначка, вон, в стенке, в баре лежит…
Не наделен я такими талантами, чтобы описать то, что говорил Володька и как он это говорил. Поэтому, вы уж сами представьте, или придумайте, как оно всё происходило.
– Зачем? – только и смог из себя выдавить Володька.
– А затем, что сегодня пусть и не юбилей, но всё равно, годовщина нашей с тобой семейной жизни. – Нинка, подняв руки, как тот хирург перед операцией, опять пробралась к Володьке и чмокнула его в щеку. – Если бы сегодня заначка была при тебе, – она опять вернулась к приготовлению ужина и не смотрела в сторону Володьки, а зря. Представляете, что творилось на его лице, не говоря уже о душе? – ты бы сейчас был, как та деревенская гармонь, во всю ширину своей души растянутый. – ничего не поделаешь, любила Нинка такие заковыристые выражения. – А сейчас Татьяна с зятем придут и Софьюшку приведут. Виктор обещался быть, если только опять в командировку не загнали. Вот и представляй: дети придут, зять, внучка, а ты анекдоты рассказываешь и сам над ними смеешься. Как тебе?
– Я тебе подарок хотел купить и цветов. – не сдавался Володька, хотя, чего уж там, понял, обдурила его Нинка, как мальца обдурила.
– Знаю я твои подарки с цветами. Ты только первые три года о дне нашей свадьбы и помнил, а потом напрочь забыл. Каждый год тебе напоминание в виде праздника устраиваю, а тебе, что в лоб, что по лбу.
– Ну ты это, Нин, не обижайся…
– А я и не обижаюсь. – на плите уже что–то шкворчало, вода в кране, то включалась, то выключалась, иными словами, процесс приготовления праздничного ужина набрал обороты и остановить его было уже невозможно. – Ты у меня хороший: хозяйственный, заботливый и не забулдыга, как у других баб мужья. Ну а то, что выпиваешь, да и не сильно ты выпиваешь и не часто – в выходные, да по праздникам, не как другие, каждый день через день. Так что жаловаться и обижаться мне на тебя не зачем.
Одного не пойму, что же вы, мужики, такого натворили, что Господь вас такими бестолковыми сделал? Неужели я не понимаю, что тебе отдых и разрядка требуется? А у мужика какая разрядка? У здорового мужика она одна, вернее две: выпить и, ну, это самое. Если мужик, таким образом, отдыхает, значит здоровый он, не болеет ни чем. Только зачем деньги–то прятать? Положи в тот же бар и скажи: мол, это мне на расходы всякие. Неужели я у тебя, стерва? Я у тебя, стерва? – Нинка повернулась к Володьке и посмотрела ему в глаза.
Неизвестно, что было в глазах Володьки, в Нинкиных же глазах во всю отплясывали чертенята с бесенятами, да так отплясывали, что глаза аж светились.
– Нет конечно, скажешь тоже.
Видать Нинке понравился Володькин ответ, она опять повернулась к нему спиной и продолжила что–то там готовить.
– Так выходит ты все знала?
– Конечно знала. Тоже мне, тайну нашел!
– А как же тогда…
Заблямкал дверной звонок:
– Наверное, Татьяна пришла. Я открою. – и Володька, чуть пыхтя, стал протискиваться между столом и диваном.