– Весь город с ума посходил из-за этого Китона! – Тяжёлая отцовская ладонь хлопает по обеденному столу, так что в буфете испуганно звякают ни в чём не повинные тарелки.
Джерри втягивает голову в плечи, не отрывая взгляда от масляных кружочков на поверхности супа.
– А что плохого? – робко подаёт голос мать. – Люди получили работу…
– «Рабо-оту!» Да этот выскочка швыряет деньгами так, что смотреть тошно! Вот помяни моё слово, это добром не кончится! Устроит он вам тут… комедию! – Когда отец чем-нибудь недоволен, он разговаривает так, словно забивает голосом сваи. Впрочем, думает Джерри, для этого хватило бы одного его тяжёлого взгляда. – Ты-то не вздумай туда пойти за подачками!
Мама чуть слышно вздыхает и теребит край передника. Джерри знает: не далее как сегодня она ходила к гостинице «Бартелл» узнать, сколько стоит стирать одежду актёров. В Коттедж-Грув таких денег никогда не платили обычной прачке. Четверо соседок уже записались… Теперь придётся забыть об этой так много обещавшей затее.
И почему отец взъелся на синематограф? Джерри искренне не понимает. Это же Бастер Китон! Он лучший из лучших! У Джерри в секретной тетрадке вклеены вырезки из газет с его интервью, заметками, фотокарточками. Повесить бы хоть одну из них на стену – да отец будет злиться. Он даже когда молчит и сердится, ухитряется наполнить дом своим дурным настроением, словно ядовитыми болотными испарениями.
– Принесло его на нашу голову! – продолжает бушевать отец. – В Теннеси получил от ворот поворот…
– Там рельсы были неподходящие! – вскидывается от подобной несправедливости Джерри.
– Причём тут рельсы? – отмахивается отец. – Нечего было поднимать руку на историю своей родины! Как это можно – над Гражданской войной – и смеяться? Да ещё делать героем – южанина? Никакого патриотизма. Говорят, местные потомки ветеранов подняли такой шум, что вашему Китону пришлось убираться оттуда подобру-поздорову. Провалится у него эта затея, ей-богу! Проклятые старые рельсы! Что, только у нас в Орегоне такие остались?
Джерри мысленно благословляет допотопную железную дорогу, благодаря которой вечно сонный и пыльный Коттедж-Грув всего за месяц преобразился до неузнаваемости – ожил, зашевелился, можно сказать, расцвёл. Местные сплетники получили столько пищи для разговоров, сколько не получали за все годы существования городка. У прохожих на улицах появилась целеустремлённая походка, мужчины расправили плечи, женщины чаще улыбаются, у детишек блестят глаза. И дело не только в деньгах, которыми здесь и вправду сорит великий Бастер. В Коттедж-Грув снимается кино! Любой, кому посчастливится попасть в массовку, останется на века в картине прославленного мастера. Каждое утро выстраиваются длинные, шумные очереди к самому крупному гаражу, который съёмочная команда сняла под склад реквизита и декораций, а заодно и под офис для кастинга.
Отец продолжает жестикулировать и бубнить, но Джерри уже не слышит, предавшись собственным мыслям. Сегодня утром город со скоростью лесного пожара облетела новость: для съёмок нужен мальчик. Лет восьми. Даже не для массовки – ему дадут целый эпизод! Назначенный актёр подхватил свинку, а съёмки не ждут. Казалось бы, не стоило и голову забивать. Однако Джерри теперь серьёзно задумывается: что, если…? А после ужина, перед сном, запинаясь от волнения, говорит о своей мечте матери (для чего они запираются в комнате «пошушукаться» подальше от отцовских ушей). Вопреки ожиданиям, мама не смеётся, не возмущается. Она долго смотрит в окно, закусив губу, и рассеянно гладит Джерри по голове.
– А почему бы нет? – наконец говорит она. – Хорошо, ложись, завтра что-нибудь придумаем.
Назавтра мама встаёт в отвратительном настроении. Гремит на кухне кастрюлями, ходит мрачнее тучи. Впрочем, Джерри не приходится долго недоумевать о причинах такой перемены.
– Собирайся, мы идём к тётушке Мэри.
– Оооой…
– А где я тебе возьму денег на одежду и парикмахера? – срывается мама. И тут же опускает глаза, устыдившись своего срыва. – Может, они помогут. Всё же родня. Я никогда у них не просила…
Тётушка Мэри – толстая, дряблая, сидит за столом, скрестив руки на груди, и разглядывает невестку, словно букашку на своём рукаве, которую лень стряхнуть.
– Что ж ты работать-то никак не устроишься? – тянет она с притворной жалостью. – Вот и не забивала бы ребёнку голову ерундой. Балованные дети – знаешь, какая обуза? И вообще: а может, тебе обратиться к своей родне? Не так уж они далеко живут, два часа на поезде…
Через двадцать минут мама выходит из дверей вся белая, на неё страшно смотреть. Джерри стискивает кулаки от бессильной ярости.
– Ладно, мам, не надо…
– Погоди, – перебивает она. – У нас там были отложены деньги на чёрный день, возьмём из них. Устроюсь прачкой – назад положу потихоньку.
– Прачкой? А как же отец?
– Задобрю его. Не впервой.
Джерри глотает подступивший к горлу комок и улыбается. Если уж мама на что-то решилась…
Пять утра. Джерри вскакивает с постели, не дожидаясь, пока зазвонит ленивый будильник. Умывается, критически осматривает себя в зеркале с новой стрижкой (отец только буркнул: «Отрастёт!») и выбегает на улицу. Переодевается в новое в подворотне неподалёку от гаража. Очередь уже начинает выстраиваться. На этот раз она состоит сплошь из мальчишек – от сопливой малышни до подростков. Все хотят, чтобы им повезло. Многие одеты, как щёголи – не узнать. У некоторых на головах даже красуются плоские белые шляпы с чёрной ленточкой. Как у тех счастливчиков, что сыграли сыновей Китона в комедии «Лодка». Джерри сокрушённо вздыхает. А всё равно шляпы напялены не под тем углом. Бастер носит иначе. Вот если бы у Джерри была такая!
Мальчишки сначала глядят исподлобья: «Ещё конкуренция!» Потом начинают глухо роптать. Потом угрожающе надвигаются, подняв кулаки. Джерри совершенно не хочется попасть в окружение. Силы неравны. Приходится пятиться, а потом и вовсе бежать с поля битвы. К счастью, преследователи быстро отстают, побоявшись удаляться от гаража. Предатели! Ведь только недавно вместе гоняли на роликах, жгли мусорные костры, играли в мяч, делили общие радости и печали. Всё было на равных, а теперь…
До открытия гаража остаётся около часа. В раздумьях Джерри направляется к гостинице «Бартелл» – второму очагу всеобщего притяжения в Коттедж-Грув. С тех пор как в её номерах обосновалась съёмочная группа, горожанам здесь точно мёдом намазано, так и кишат целый день. Джерри бесцельно бродит в этой суетливой толпе, потом замечает на заднем дворе выросший за ночь забор и, сгорая от любопытства, боком-боком пробирается к полуоткрытой калитке. Внутри открывается восхитительный вид. Водружённый на низкую деревянную платформу старинный паровоз – изумительный, элегантный красавец из прошлого, он разве что не дышит. Джерри зачарованно глядит на сверкающую медную табличку с надписью «Генерал». Потом, склонив голову набок, любуется гигантскими колёсами. И ловко забирается на узкую железную перекладину между ними. Это страшно и весело. Джерри болтает ногами, смеётся от удовольствия, но вдруг осекается. С другой стороны паровоза кто-то есть.
– Ты пойми, – долетает оттуда чей-то настойчивый голос, приближаясь, – двадцатый век на дворе! Давай установим нормальный, современный двигатель, он же не попадает в кадр! Так всем будет и проще, и безопаснее!
– Нет, это ты пойми, – явно волнуясь, возражает ему более мягкий, хрипловатый голос. – Мы же не фантазию чью-то экранизируем! Тут… История! Всё должно быть взаправду! Только паровой котёл и дрова! Это моё последнее слово!
Джерри съёживается в испуге. Бежать уже поздно. Говорящие обошли паровоз и теперь стоят прямо перед большими колёсами. Видят перед собой детские ноги в сандаликах. Поднимают глаза…
Джерри видит до боли знакомое лицо с фотографии. Чувствует на себе пытливый, совсем не сердитый – скорее, лёгкий и тёплый, как майское солнце, взгляд. По рукам пробегают мурашки, губы сами растягиваются в улыбке.
– Гэб, отмени сегодняшний кастинг, – роняет Бастер. – Мы берём этого ребёнка.
Тот, кого назвали Гэбом, пристально всматривается.
– Но, кажется…
– Я… хорошо сыграю!
– Вот и славно. – Актёр протягивает руки, помогает Джерри слезть с высоты. – Завтра, без четверти шесть утра, жди у входа в гостиницу. Вы с Томом сработаетесь, я уверен. Но уговор: больше не лазать, куда не следует! Здесь для детей опасно!
Домой Джерри возвращается, как в тумане. Нарочно делает крюк, чтобы пройти мимо гаража. Не удержавшись, задорно выкрикивает:
– Эй вы, зря ждёте! Бастер выбрал меня!
И, насладившись вытянутыми лицами мальчишек, скорее удирает восвояси.
– Всё-таки выбрал? – ахает мама. Её лицо сияет от гордости.
Посреди кухни на двух табуретках водружено корыто, в котором среди радужной пены отмокают светлые рубашки. Вечером, когда папа вернётся с работы, скандала не миновать. Но потом, мало-помалу, крики за дверью стихнут, и наконец мама зайдёт в детскую, чтобы поцеловать Джерри перед сном:
– Спи спокойно. Мы всё уладили.
Вот и рассвет. Джерри удивительно сладко спалось этой ночью. Волнения нет. Правда, завтрак не лезет в горло. Рука всё не может поймать рукав. Пуговицы не слушаются… Но это мелочи.
На улице ещё свежо. Дома и столбы отбрасывают длинные утренние тени. Город почти безлюден. Только в проулке перед гостиницей почему-то стоят мальчишки из вчерашней очереди. Те, что были выше всех ростом.
– Эй, вы чего?
Стоят плечом к плечу и молчат. Тяжело молчат, как отец, когда недоволен. И смотрят так же.
Почуяв неладное, Джерри пятится. Враги бросаются в нападение.
Слышен крик:
– Бей в лицо, пацаны!
Через минуту всё кончено, и они поспешно расходятся, пряча глаза.
– Поснимайся теперь…
Взгляд Бастера мутнеет, желваки начинают недобро играть.
– Сколько их было?
– Трое, – шепчет Джерри, опуская лицо.
Шум резко втянутого сквозь зубы воздуха. Молчание.
– Отец не учил тебя драться?
Джерри мотает головой.
– Да ведь тут ничего сложного нет. – Голос Бастера теперь звучит спокойно, по-деловому. – Идём во двор, я тебя научу!
– А…
– Ладно, подержи пока лёд. Первые два часа от него ещё есть толк, потом уже – бесполезно. Вот и подходи часа через два. А мне придётся подумать, какие сцены сегодня снять вместо твоей.
Джерри не верит своим ушам. Знаменитый режиссёр готов отложить съёмку эпизода, пока не заживут эти проклятые синяки? Ай, больно! Тряпица с колотым льдом из гостиничного бара приятно холодит пылающую скулу и щёку.
– Как только почуешь опасность, – объясняет Бастер, – подними руки выше. Как бы случайно, жестикулируя: дескать, тихо-тихо, ребята. Лицо надо беречь, чуть что – выставишь локоть. Хоп! Видишь? Хоп! Хоп! Голову чуть опусти – прикроешь от соперника челюсть, а если будут бить – встретишь удар лбом, он у нас очень крепкий. Становись немного боком – защитишь пах. Хотя… Ну, ладно. Левую ногу вперёд – для равновесия, чуть согни колени и бей снизу в челюсть. Вот так! – Актёр принимается наносить молниеносные удары воображаемому противнику, двигаясь с ловкостью мангуста, атакующего кобру, но вдруг замирает. – Что? Почему ты так смотришь?
Джерри хлопает огромными глазами.
– Впервые вижу, что драка может быть… такой…
– Какой?
– Красивой…
Всю неделю Джерри каждую свободную минуту околачивается возле гостиницы. Синяки потихоньку желтеют – спасибо маминым компрессам из полыни, – а потом и вовсе сходят на нет. За это время Джерри несколько раз удаётся увидеть Бастера, даже отработать с ним простейшие удары и выпады. Непонятно, когда он всё успевает, ведь рядом постоянно суетится множество людей. Вот только Натали, его знаменитую аристократку-жену, почти никто никогда не видит. Она проводит дни в номере с сыновьями и, судя по слухам, вышивает на пяльцах. Зато хохотушка Марион, партнёрша по фильму, часто бывает рядом, но Бастер на неё и не смотрит. Буквально отводит глаза при её появлении, в разговорах упорно старается игнорировать. Джерри актриса нравится – она добрая и забавно смотрится в завитом парике и старомодном платье в цветочек. Странно, что эти двое взрослых людей не могут найти общий язык. Но вот однажды всё круто меняется…
В этот день Джерри прибегает на станцию просто так – поезд с актёрами, съёмочной командой и поваром, как обычно, уже в шесть утра уехал на «натуру» и должен вернуться затемно. Почему же это место продолжает притягивать? На платформе тихо и пусто. Ворона клюёт возле урны какую-то корочку. Дремлет в тени скамейки бродячий пёс. И вдруг – гудок! Что это – перестук колёс вдалеке, или просто детское сердце забилось чаще? Да, действительно, поезд возвращается не ко времени рано.
Первой с подножки вагона спрыгивает Марион, красная словно мак, с размазанной по лицу тушью, и резко, не оборачиваясь, шагает прочь. Остальные члены команды сходят хмуро и медленно, вот только почему-то их крепко сжатые губы поминутно вздрагивают в усмешке. Кое-кто прыскает в кулак, но тут же вновь напускает на себя сумрачный вид. Все разбредаются кто куда. Последним выходит понурый, несчастный Бастер, прижимая к левому глазу тряпицу со льдом. Под ней красуется огромный чёрный синяк.
Джерри зажмуривается и трясёт головой: не показалось ли? Потом бежит навстречу.
– Как же так?
Бастер косится в ответ, пожимает плечами.
– Она же девушка. Я не мог защищаться.
– Что ты сделал?
Он вздыхает.
– Стоял по стойке смирно... А она со всей мочи, как двинет… – Еле слышный стон.
– Нет, что ты сделал? – Теперь и губы Джерри начинают странно подрагивать.
– Пошутил… У девушек совершенно нет чувства юмора. Зато бывают очень крепкие кулаки. – Уцелевший глаз Бастера вспыхивает задорным огнём. – Подвесил её над озером вверх ногами. Она так смешно брыкалась в воздухе! Запуталась во всех этих юбках, макияж потёк. Марион его битый час накладывала… Если бы только она себя видела со стороны, то не стала бы обижаться, честное слово!
Даже морщась от боли, Бастер так заразительно хохочет, что Джерри не выдерживает и тоже заливается смехом.
Когда оба успокаиваются, актёр печально вздыхает:
– Опять на неделю срываются съёмки! Как там твоя мама учила – полынь, говоришь, прикладывать? Лучше отваром или настойкой?
Спустя полчаса, позабыв обо всём, Бастер и Джерри беззаботно отрабатывают бейсбольные подачи на лугу перед станцией. После особенно удачного удара игроки слышат одинокие громкие хлопки и оборачиваются. У края платформы стоит умытая и весёлая Марион. Бастер покаянно подносит руки к сердцу и падает на колени. Партнёрша протягивает к нему обе ладони, а потом возводит их к небу: «Как можно на тебя обижаться!» И, развернувшись на каблучке, убегает в гостиницу.
Бастер подмигивает ей вслед:
– Молодчина девчонка! А в следующий раз я придумаю что-нибудь позабавнее!
Джерри лишь качает головой в изумлении.
– Допрыгался Китон ваш! – с порога объявляет отец. – Доигрался в игрушки – устроил в лесу пожар! Надеюсь, его уже завтра выставят за пределы штата!
Мама роняет мокрый мундир обратно в таз. Джерри холодеет над школьной тетрадкой, откладывает перо. В последнее время всё было просто чудесно. Съёмки шли полным ходом. Жизнь в городе продолжала кипеть. Мальчишки, смирившись с поражением, признали Джерри своей «звездой» и относились теперь соответственно. Мама впервые за долгое время купила себе новое платье и вечерами, склоняясь над корытом со стиркой, частенько напевала себе под нос. После долгожданных съёмок трёх эпизодов с участием Джерри они вместе пошли в кафе и от души наелись мороженого. Отец – он отправился с ними – тоже был в приподнятом настроении, радовался, шутил. И вот теперь… ну, откуда столько злорадства?
– Говори толком, – сказала мама. – Что с ним? Что с лесом?
– А то, что искры от его ископаемого паровоза устроили возгорание!
– Опять?
– Да, опять! Только на этот раз их передвижная помпа не справилась, и с огнём боролись весь день! Человек шестьсот из команды плюс национальная гвардия, эти солдаты, которых он нанял для своей детской войнушки, несколько часов сбивали пламя одеялами и мундирами. А впереди всех – этот, ваш… Говорят, он выскочил из вагона в одних подштанниках и отмахивался своими брюками! – Отец гогочет.
Но матери не до смеха. Джерри вскакивает из-за стола и как есть, в домашнем платье, с коротенькими, торчащими в стороны косичками, проскочив мимо отца, выбегает за дверь. Мчится по улице, бежит через город, над которым уже нависают густые серые тучи. В воздухе пахнет гарью.
Возле гостиницы и в фойе – настоящее столпотворение. Мужчины в прожжённых мундирах серого и голубого цветов, с измождёнными тёмными лицами, принимают прохладительные напитки и закуски из рук встревоженных женщин. Кто-то охает, натирая больные места мазью от ожогов. Кто-то кашляет из-за дыма, висящего в воздухе.
В самом дальнем углу, забравшись с ногами в большое кресло, сидит Бастер. Его трудно узнать. Пепельно-серая кожа, запавшие глаза в поллица, страшная темнота под скулами, потрескавшиеся губы. Он никого не зовёт, не стонет, не кашляет – просто молчит и смотрит перед собой, в пустоту.
Джерри хватает с подноса и протягивает ему стакан воды.
– А, это ты, Джеральдина? Спасибо.
Ох уж это его невозмутимое выражение! Джерри столько мечтала увидеть, как он изумится, узнав, что снял в роли восьмилетнего мальчика восьмилетнюю девочку.
– Как…? Кто тебе сказал? Когда ты догадался?!
– Как только тебя увидел, – шепчет Бастер и жадно глотает воду. – А ты настоящая принцесса, Джеральдина. Твоё место – во дворце, так и знай… – Тут он неожиданно щёлкает её по носу.
Девочка не успевает ответить – её оттесняют подошедшие важные люди в костюмах. Одни толкуют о крупном штрафе, другие что-то говорят насчёт присвоения Бастеру почётного капитанского звания за проявленную отвагу. Судя по его виду, Китон с большим трудом понимает как первых, так и вторых. Джерри поворачивается и уходит обратно домой. На небе не видно ни звёздочки. Серый дым провисит над городом ещё несколько недель. А это значит только одно: в съёмках опять будет перерыв. На этот раз – очень длинный.
* * * * * *
Вопреки ожиданиям, фильм «Паровоз «Генерал»» с треском провалится в прокате, разорив киностудию и лишив Бастера Китона права на творческую независимость. Лишь через много лет критики единодушно внесут картину в список лучших комедий всех времён. А тридцать два года спустя её покажут в Букингемском дворце, во время торжественной коронации королевы Елизаветы Второй. Так маленькая девочка Джерри из Коттедж-Грув всё же окажется во дворце.