Джимми, Джимми! Ага, ага!

Юлия Моисеенко
Бастер очень старательно накладывал грим перед зеркалом. В последнее время ему приходилось использовать горы тональника, маскируя темноту под глазами. Он был почти доволен проделанной работой, когда с улицы долетел знакомый голос, беззаботно напевающий модную песенку, и ступеньки лестницы, ведущей в «Конуру Китона», содрогнулись под тяжёлыми шагами. Бастер торопливо опустил закатанные рукава рубашки, после чего, оглядевшись, ногой задвинул стоящую на полу початую бутылку под зеркальное трюмо, убрал с вида какую-то тарелку, ворох непонятного тряпья и, не дожидаясь стука, хрипло крикнул:
– Входи!
Казалось, широкая сердечная улыбка появилась в гримёрке прежде самого Джимми Дюранте, нынешнего партнёра Китона по съёмкам комедии «МГМ» с отвратительным, говорящим само за себя названием: «Что? Нет пива?!»
– Бас! Дружище, ты как? – воскликнул Джимми.
Тот улыбнулся в ответ.
– Было лучше, старик, пока тебя не увидел.
Брови Дюранте взлетели на самый лоб.
– Не понял! Чем тебя не устраивает моя физиономия? Да я практически АПОЛЛОН мужской красоты! Аа, дошло! Это чёрная зависть? – Он повертелся перед зеркалом на стене, бешено вращая глазами и пытаясь разглядеть себя в профиль.
– ОВОЩНОЙ красоты, – усмехнулся Китон. – Нос картошкой, уши картошкой, щёки картошкой… да весь ты… – и тут же попятился, потому что Дюранте уже неумолимо надвигался на него, раскинув ручищи.
– Хочешь сказать, что меня так и хочется съесть, да?! Я тебя сам сейчас слопаю, Кр-расная Шапочка-аа!
В следующее мгновение крепкие руки здоровяка Джимми сграбастали Бастера в объятия и как следует стиснули.
– Полегче, верзила! – простонал тот, намекая на солидную трёхсантиметровую разницу в их росте. – Дух вышибешь!
– Кстати, о духе… – Дюранте выпустил свою жертву и выразительно помахал ладонью перед лицом, выдохнув в сторону. – Тяжеловат он здесь, не находишь?
Бастер с невинным видом принялся разглядывать потолок.
– О чём ты, не понимаю, – бросил он как бы мимоходом.
В глазах Джимми промелькнула искренняя озабоченность.
– Надеюсь, СЕГОДНЯ ты будешь в форме, дружище?
– Что значит…? – Актёр возмущённо вздёрнул подбородок. – Я всегда в форме! – но, услышав собственный нетрезво «плывущий» голос, опустил глаза. Его серое, исхудавшее лицо осунулось ещё больше. – Мог бы не напоминать… – прибавил он тихой скороговоркой.
– Прости, старик! – покаянно воскликнул Джимми, дружески толкая его в плечо. – Ну, прости! – И толкнул ещё раз, сильнее. – А? Всё хорошо? Идём на площадку?
– Сейчас… – Бастер хотел провести рукой по лицу, но вовремя вспомнил о гриме. – Я почти готов.
Дюранте размашисто хлопнул его по плечу, так что Бастер едва не присел.
– Валяй, собирайся, я подожду.
Пока Китон заканчивал «наводить марафет», Джимми возбуждённо расхаживал по гримёрке, громко топая и довольно потирая руки, а потом не выдержал, набрал полную грудь воздуха и запел по-русски:
– Оооо-тши тшёныя!
Бастер от неожиданности поперхнулся.
– Оо-тши стр-расныя-ааа! – От голоса Дюранте слегка задребезжали оконные стёкла. – Отши гучия-аа э при-икрасныя-ааа! Как-ааа-блюивас….!
– Только не это! – взмолился Китон, когда откашлялся.
Дюранте пожал плечами.
– А Синатре понравилось.
– Фрэнку? Он тебе польстил.
– Вот и нет! Он был в восторге! Мы спели дуэтом!
– Но не С УТРА же пораньше?!
– А, в этом смысле? – Джимми широко улыбнулся, склонив голову к плечу. Потом резко вскинулся и бросил тревожный взгляд на часы. – Ты можешь быстрее? Седжвик, наверно, уже заждался. Сегодня начнём снимать с пятнадцатой сцены.
Бастер схватился за голову.
– Терпеть не могу эти ваши «сцена номер пятнадцать дробь пять»! Никакого простора для импровизации.
– Но теперь все так работают, – недоумённо развёл руками Дюранте. – Так проще и…
– Знаю, – мрачно отрезал Китон, поднимаясь со стула и надевая пиджак. – Идём. Голгофа ждёт.
На выходе Джимми крепко стиснул его плечо.
– Дружище, держись… Пожалуйста! Ради меня, старик! Ради искусства!
– Искусство… – фыркнул Бастер и отвернулся.
***
При виде явившихся актёров нервно бегавший по площадке Седжвик перевёл дух.
– Джимми, ты ангел! – воскликнул он с облегчением. – Спасибо, что-о… кхм! – и с тревогой посмотрел в помутневшие глаза Китона. – Бас, ты как?
– В… порядке. – Бастер икнул.
Седжвик засуетился:
– Сегодня роль у тебя несложная. Я всё объясню, ерунда, ты справишься. Сейчас сядешь вон там на стул и...
– Сяду? – ужаснулся актёр. – Я? Бастер Китон снимается сидя, как… женщина?
В сочувственном взгляде режиссёра явно читалось: «Ну, не стоять же тебе!»
– Я комик или секретарша на студии? Все комики любят быть в кадре с ногами! Вы мне ещё полтела столом отрежьте!
Седжвик, явно скучая, многозначительно посмотрел на часы. Джимми взял партнёра по съёмкам за руку, повыше запястья, и с чувством сдвинул пальцы.
– Идём, старик. Тут есть кому за нас думать.
Китон обречённо поплёлся за ним.
– Бас, только умоляю: никакой отсебятины! – крикнул вдогонку режиссёр, но ответа не получил.
Только Джимми продолжал, как всегда, беспечно балагурить, обращаясь к товарищу и жестикулируя свободной рукой.
Вечером Бастер возвращался в гримёрку один. Он совершенно не помнил ни сегодняшних съёмок, весь процесс которых слился для него в одну бесконечно растянутую пытку, ни того, как сумел отделаться от общительного напарника, что так по-дружески рвался его проводить. В нескольких шагах до своей «Конуры» Бастер начал покачиваться и тихонько стонать; благо, видеть и слышать его теперь было некому. Войдя в гримёрку, он застонал чуть громче и устремился к трюмо. Через минуту на столешнице поблёскивала дутыми боками тёмная бутылка, компанию которой составила спрятанная поутру глубокая тарелка. Бастер щедро наплескал туда виски и принялся смачивать широкие бинты. Потом, прерывисто дыша, стянул с себя рубашку и хмуро уставился в зеркало. Плечи, грудь и руки «звезды МГМ» были густо покрыты чёрными, лиловыми, жёлтыми синяками разной степени свежести. Бастер сосредоточенно изучил новые кровоподтёки на предмет их серьёзности.
Два – слева, почти над сердцем: «Прости, старик! Ну, прости, а?». Эти от кулака, прилично так отпечатались.
След от хлопнувшей ладони: «Валяй, собирайся, я подожду», – самый бледный: всё-таки площадь соприкосновения с кожей была максимальная.
А вот здесь уже побывали крепко сжатые пальцы: «Дружище, держись… Пожалуйста! Ради меня, старик! Ради искусства!». Бастер покачал головой: настоящая катастрофа, боль продержится ещё долго.
И наконец – над запястьем: «Идём, старик». Там уже целый браслет из кровоподтёков. Удивительно, как ещё кисть работает!
– Послал же чёрт напарничка-пианиста, – беззлобно вздохнул Китон. – Сила есть – ума не купишь... – и, прыснув в кулак, деловито занялся спиртовыми компрессами.
Когда работа была окончена, он налил себе полстакана, залпом выпил и стал возбуждённо расхаживать по гримёрке.
– Понимаешь, Джимми, – бормотал себе под нос Бастер, – синяки на мягких тканях зависят от ломкости сосудов избиваемого... и площади контактной поверхности… Почему и забивали насмерть шомполами... Человек умирал от внутреннего кровоизлияния... Эти кровоизлияния, то есть синяки – очень опасные травмы… Они происходят в мягких тканях и костях. Оттока нет… Серьезные синяки могут вызвать появление тромбов, повреждение нервов и потерю подвижности. Если появится гематома, её придётся вскрывать. Ты – не великан, Джимми, даже не спортсмен, но при этом могучий, как бык, и даже не чувствуешь этого. Тут дело в силе нервных процессов, мышечных волокон, связок… Я понимаю, ты не нарочно, но… может, уже как-то…
Тут он замер, точно наткнулся на невидимую преграду. Помолчал, мысленно подыскивая тактичное окончание фразы. Огорчённо произнёс:
– Нет, не смогу. Расстроится!
И, махнув рукой, пошёл спать.
Наутро в гримёрке витал удушливый алкогольный запах, а поднявшийся со служебного топчана Бастер, едва успев умыться и причесаться, спешил убрать с глаз долой тарелку, ополовиненную бутылку виски, охапку бинтов. Потом тщательно застегнул манжеты и воротник. Всё, теперь он почти готов. Почти…
С улицы донеслось весёлое грубоватое пение. Ступеньки лестницы привычно содрогнулись под тяжестью знакомых шагов.
– Входи-входи!
Светлая, добродушнейшая улыбка.
– Бас, дружище, ты как?!
Китон широко улыбнулся в ответ.
– Вот ТОЛЬКО ЧТО было лучше…