Дима дописал предложение, поставил точку и закрыл тетрадь.
- Иди ж к московским берегам, новорождённое творенье! И заслужи мне славы дань: кривые толки, шум и…
В дверь постучали. Дима жил в общежитии работников МосГорЛита. Пятиметровый однокойковый нумер с пометкой «временно» ему выписала комендантша (честно говоря, по блату выписала, по просьбе одного симпатичного критика с бакенбардами). Располагался нумер на самом оживлённом пятачке узкого и длинного коридора. Насельники и посетители общежития часто путали двери и тревожили Дмитрия, особенно в выходные и праздничные дни.
Один раз вот так же постучали. Дима ещё не успел снять щеколду с предохранителя, как дверь распахнулась под тяжестью совершенно пьяного работника МосГорЛита корректора Сюзина*.
*Сюзин Ипатий Ибрагимович, 1956 г.р., трижды разведён, холост, член ВЦСПС, вредных привычек не имеет.
Корректор ввалился в комнату, обнял и крепко в губы поцеловал сонного Диму. Затем Ипатий Ибрагимович сделал шаг, намереваясь выйти вон, но потерял равновесие и рухнул на единственную в нумере кровать. Пока Дима вытирал губы, корректор уснул богатырским храпом.
Как ни пытался Дмитрий разбудить г. Сюзина, его усилия оказались напрасными. Пришлось идти ночевать к товарищу.
И теперь, наученный горьким опытом, он прислушивался к шорохам за дверью и размышлял: открывать ему дверь, или же сказаться спящим.
В дверь постучали ещё раз. Стучали деликатно, пьяный человек стучит иначе.
- Кто там? – сухим, металлическим голосом спросил Дима.
- Откройте, откройте же скорей, - раздался за дверью нетерпеливый женский голос.
У Димы не было ни любовных, ни деловых знакомств с противоположным полом, поэтому никакая женщина не могла прийти к нему в столь поздний час. И тем не менее…
- Простите, я сейчас! – Дима бросился искать ключ (дверь к ночи он предусмотрительно запер), но услышал в спину:
- Спасибо, не ищите. Я уже вошла.
Сочинитель вздрогнул и обернулся на голос. Действительно, метрах в трёх от него перед закрытой на ключ входной дверью стояла молодая красивая женщина и перебирала в ладонях старенькую мятую тетрадь.
- Вы закончили повесть, - сказала она и присела на край кровати, - так вот я пришла слушать.
Заметив нерешительность Дмитрия, она добавила:
- У вас есть чай? Дайте мне чаю!
- Да-да, конечно, - Дима схватил электрический чайник и собрался бежать на кухню за водой, как вновь услышал нечто неожиданное:
- Ах, не надо, я уже пила.
Он сверкнул глазами, присел на другой край кровати и сухо сказал:
- Я вас слушаю.
- Нет, это я вас слушаю, гражданин писатель! Вы что, не догоняете, кто к вам пришёл?
Дима нахмурился.
- Что вы мне голову моро... Стоп! - он вжался в спинку кровати. – Кажется, догнал… В-вы моя Муза?
Женщина посмотрела на Диму с холодным безразличием. Так смотрит титулованная леди, пресыщенная светскими раутами и любовными признаниями мужчин.
- Ваша?!. Ха, да вы – самодовольный индюк! – муза повела плечиком. - Радуйтесь, господин замарашкин, что я здесь – с вас, должно быть, и того довольно.
Дима ощутил, как по его позвоночнику пробежал леденящий сгусток негодования. Мелкой дробью застучали зубы. «И это муза?..»
Он уже приготовился выставить грубиянку за дверь, но молодая женщина вдруг изменилась в лице и с приторной улыбкой сказала:
- Ну что же вы молчите? Читайте, читайте наконец!
Дима взял себя в руки, сгрёб со стола рукопись и приготовился читать. Однако Муза вновь перебила его намерение.
- Кого вы мне напоминаете, юноша? – она кулачком поджала подбородок и призадумалась.
- Так мне читать? – спросил Дима, смущённый задумчивостью гостьи.
- Не надо. Всё, что вы написали, я уже читала, - отмахнулась Муза, - и всё таки, кого вы мне напоминаете?.. Не понимаю, у меня же идеальная память!..
Она открыла мятую тетрадку и глазами стала вычитывать какой-то список:
- Так, Рэмбо, нет, не то. Северянин, хм, Северянин?.. Ну какой вы Северянин! – Муза бросила скользящий взгляд на Диму. - Ладно, смотрим дальше: Ново-Переделкино. Ага, улица Приречная, дом не разберу, кажется, семь…
- Это адрес нашего общежития, – подтвердил Дима.
- Ничего не знаю, у меня свои данные, - ответила Муза, не отрывая глаз от списка, - Буха… стёрто, не разберу, Бухален…ков! Да-да, Дмитрий Бухаленков. Это то, что я искала! Вот, что я вам скажу, юный сочинитель, прочитайте-ка вы для начала пару рассказов Димы Бухаленкова. То-то вам будет польза! Слог, ритмика, образы какие! А ваши, простите, сочинительства - это же тотальный плагиат! Короче, читайте Диму, а я как-нибудь ещё загляну. Не провожайте.
Она встала и направилась к запертой двери.
- Стойте! – одними губами, как рыба, прошелестел Дима, - Бухаленков Дмитрий – это я…
Муза остановилась.
- Что вы сказали, мой юный врунишка? Вы хоть потрудитесь тексты сравнить!
Дима повторил:
- Дмитрий Бухаленков – это я!
P.S.
Разговор, невольными свидетелями которого мы с вами только что стали, случился на улице Приречной весьма давно. В те годы бульдозеры не ещё равняли под застройку живописные подмосковные слободки. И общежитие, ютившееся в помещении маленькой дореволюционной фабрики, лет пять после описанной встречи ещё укрывало от непогоды ответственных работников МосГорЛита.
Дмитрий Бухаленков стал известным писателем. А Муза (ну бывает же такое!) нашла ошибку в своих записях.
Как только ни оправдывалась бедная женщина перед Дмитрием за свою приреченскую неловкость. Дима улыбался в ответ и успокаивал бедняжку:
- Ну стоит ли Вера Павловна (он звал её Верой Павловной) так убиваться по пустякам!
- Ничего себе, пустяки! Гения проглядела! Пора на покой. Стара я стала, не та уже...
- Э-э, Вера Павловна, полно вам наговаривать! Вас время не берёт. Любой из нас побежит за вами вслед, лишь пальчиком поманите!
- Правда?.. - Муза жеманно смахнула слёзку, - Дима, вы меня не обманываете?
- Вера Павловна, ну зачем вы так!
Муза повела плечиком и обворожительно, как в молодости, улыбнулась.
- А давайте писать роман!
- А давайте!..