Костер

Сергей Вельяминов
                Фомин давно не ездил электричкой и сегодня на «Павелецком», он чувствовал себя чужим - иногородним, что ли?.. Всё для него было новым, непривычным... Когда он последний раз был здесь?.. Пожалуй, и не вспомнить сразу... Это ещё до реконструкции вокзала, скорей всего. А сейчас он смотрит и удивляется, как маленький: ничего из себя не представляющий в прошлом, вокзальчик, смог вырасти в комфортабельные по последним Европейским меркам, - ворота Москвы!  Сейчас здесь всё дышит комфортом, но в тоже время, это всё уже нечто чужое, незнакомое, совсем не его, а когда-то "Павелецкий" был таким родным и близким. Но это было так давно, что и вспомнить трудно...

                Всё детство, Дмитрий Сергеевич Фомин, провёл в Подмосковье – жил с родителями в небольшом рабочем посёлке. Оттуда, в те времена, все ездили работать в город,- час езды и ты в Москве, а по теперешним меркам – это совсем немного.

                Родители давно умерли, оставив сыну дом, который впоследствии, стал для Фомина дачей, а потом и просто в летнюю мастерскую превратился. Годы шли, дом ветшал, нуждался в ремонте, а сын так и не удосужился после смерти отца хотя бы гвоздь в стену вбить. Стыдно?! Да, стыдно, но руки сначала не доходили, а год от года желание чего-либо делать и вовсе угасло. А, когда Дима художественный институт закончил, то начал за город весь ненужный скарб свозить: это касалось старых подрамников, различных планшетов, мольбертов.  В общем, всего того, что стало мешаться в их "малогабаритке". А дети его так и выросли среди холстов и подрамников. Такое в семьях художников часто случается.      

                Фомин жадно всматривался в пейзаж проплывающий за окном электрички и получал от этого большое удовольствие. Когда увидишь ещё такое?.. Подумать только, что он успевал рассмотреть за рулём своего автомобиля, во время очередной гонкой за ветром?.. Взор только вперёд - в лобовое стекло и топишь по третьей полосе, какой-нибудь Подмосковной трассы, в секунде от смерти... Вот и не видишь ничего, кроме самой этой трассы и всего того, что принадлежит ей... Всё сливается в одну сплошную полосу, как и сама жизнь. Как жалко, что она так быстро проносится и остановиться нельзя - в одну секунду сметут, ничего не оставив...

                На трассе он знал каждый камушек, знал, даже, какого оттенка разделительная полоса и в какую сторону она повернёт и где притормозить необходимо... Ещё выучил, практически наизусть, всю рекламу вдоль дороги, остальное пространство занимал сплошной заградительный забор, изредка «разбавленный» типовой архитектурой бензоколонок. Вот, пожалуй, и всё...

                А сидеть в вагоне электрички и смотреть в окно – это совсем другое. Смотри куда хочешь, делай, что хочешь: обнимай красивую женщину, да, что там женщину, - можно пивка попить с добротным рыбцом и обязательно поделиться с соседом; можно прислониться к окошку и сладко поспать под стук колёс. Главное, - не надо думать о том, что тебя кто-то обгонит по обочине и безапелляционно «влезет» впереди, не обращая никакого внимание на твои сигналы и, вообще, на то, что ты есть в сущности... А здесь - ты сам по себя, а тебя ещё в это время и везут и всего-то за сотню рублей...

                Дмитрий Сергеевич продолжал смотреть в окно. Он обратил внимание, что кроме него в окна с таким интересом, как он, никто не смотрит... Все уткнули свои носы в гаджеты - у кого, что?.. Почему? А чего нового они там увидят, катаясь в этих электричках уже много лет. Этот пейзаж за окном был вчера, позавчера, неделю назад, в конце концов и год назад он был таким же. Да и что там смотреть - одни дома. Сначала обычные городские, а затем их сменят немыслимые по своей архитектуре, особняки и коттеджи. Потом пойдут ещё незастроенные поля, поросшие травой и чертополохом, чахлые перелески. Лесов совсем не осталось. И действительно, на что смотреть в сущности?...

                Но Фомину всё равно было интересно, потому что он не помнил, когда последний раз отрывал взгляд от холста или баранки  автомобиля. Правда, он ещё изредка видел жену, которая каждый раз выговаривала ему за какую-нибудь житейскую провинность. Ещё изредка по ночам, когда он оставался один в мастерской, к нему приходила «кто-то», но он не помнил даже кто и как её зовут. Всё происходило, как во сне и утром, дежурно чмокнув его в щёку, она уходила. Он поворачивался на другой бок и опять засыпал. Жизнь проходила мимо, это он знал точно. Недавно ему исполнилось пятьдесят пять...

                Больше половины календарной жизни уже отломано. В чём же она заключается, жизнь? Неужели в этой неудержимой гонке по кругу, когда добиваешься чего-то с таким большим трудом, а потом с необычайной лёгкостью теряешь... И зачем это всё? Зачем вся эта суета, когда, всё равно придёт конец.

                Рано что-то дурные мысли полезли в голову, а как тут не лезть, когда приезжал сын и поделился своим планом, как он будет реконструировать загородный дом. Идея сама по себе неплохая, если бы не его слова, сказанные с особым ударением: «…а хлам весь нужно оттуда выбросить…». Это, в смысле? Прежде всего - старую мебель и, главное, его картины. Он так и сказал «выбросить», потому, как они будут мешать строительству.

                Фомин согласился, что на даче хранилась не ахти, какая подборка картин. Но это был настоящий архив. Там можно было встретить даже студенческие работы, которые были ценны, как память. Остальные картины были, в основном, датированы девяностыми годами. Они в большинстве своём были мрачными и скучными, являясь детьми той эпохи, когда рука не поворачивалась писать весёлыми красками. Продать их сейчас, когда вся жизнь стала другой, не представлялось никакой возможности.

                Современный «буржуа» не сможет по достоинству оценить всю пронзительность его пейзажей, созданных на душевном надрыве. А тогда по-другому было нельзя. Время диктовало свои правила. Смена власти, развал страны, война, коррупция, в общем - безвременье. На баррикадах он не стоял, под танки не бросался... Он в это время писал. Писал неистовые свои пейзажи, которые отражали боль и переживания души, все они являлись лишь отражением того времени и никому они сейчас были не нужны. Сегодня все люди вокруг зарылись в своих сиюминутных проблемах и упорно думают, что от решения этих проблем и зависит их жизнь.

                Электричка прогромыхала по мосту через Пахру. Значит скоро Домодедово, а там до дома уже и рукой подать. Дмитрий Сергеевич, как никогда был уверен в себе!.. И был уверен в правоте своих замыслов. Эта решимость была заложена в его характере с рождения. Он мог долго терпеть, мириться, идти на поводу чужого мнения, но только до поры до времени, а потом он начинал действовать и тогда его не остановить. Вот и сейчас, в нём жила уверенность, что он сможет довести задуманное дело до конца. Даже в этой поездке   в электричке, - было что-то ритуальное.

                За окном набирал обороты апрель. Ещё неделю назад был ноль, а сейчас плюс двадцать и это только середина месяца. Что дальше будет? Этого не знал никто. В стране кризис, все затаились и ждут лучших времён. Что говорить, - машины и те, стали меньше покупать. Как жить художникам в это время, когда то, что ты делаешь с такой любовью и душой никому не нужно. Людям легче купить за копейки принт и повесить его на стену, перед этим расчленив его на части. Для чего? А так прикольней будет. Была одна картина, одно изображение, а сейчас целых три, а хотите пять сделаем. За ваши деньги, что угодно... Чем больше и дешевле, тем лучше, а зачем нам искусство? Его всегда подделать можно...

                Центральная улица посёлка, а по-другому, просто «шоссейка». Сколько он по ней ходил в юности, возвращаясь домой из Москвы. Кажется, что всё осталось по-прежнему, но это только на первый взгляд, но, если приглядеться, то всё изменилось. Заборы, прежде всего заборы... Отгораживаемся... От кого? От самих же себя. Кому надо - перелезут. А красота старинного поселка пропала. Кругом сайдинг и профнастил. Пропало разнообразие домов, исчез их характерный стиль, когда каждый дом являлся индивидуальностью.

                Фомин не заметил, как наступил вечер. Солнце, порядком подустав за день, торопливо скатывалось за лес. Пейзаж начал менять свои очертания. В основном, за счёт цвета: на смену зелёному пришёл бурый. А вот и дом, густо заросший деревьями. Как же давно он здесь не был. Калитка, которая никогда не запиралась и была закрыта лишь на щеколду, легко подалась под напором его руки. А кто зайдёт - чего брать? Воры не глупые, они по внешнему виду дома всё определяют. Один поворот ключа и дом открыт, а можно просто сильнее толкнуть дверь плечом и будет тот же эффект – дверь откроется.

                Пахнуло запахом старой мебели и ещё чем-то таким давно знакомым и любимым, это запах холстов и масляных красок. Вдруг вспомнилось, как в юности, открывая очередной тюбик с краской, он сначала долго нюхал её и только потом выкладывал на палитру. И обязательно в определённом порядке, понятном только ему одному. Какое же это было счастье, наносить первые мазки по девственному белому холсту. Ещё ничего конкретного на нём нет и хаотические мазки заполняют поверхность, смутно начиная подавать надежду, что в скором времени здесь может появиться что-то. Всё впереди...

                Это было когда-то, а что - сейчас? Лишь старость и забвение, и, доживающие свой век, холсты. Каждый из которых, достоин висеть в престижном салоне или украшать стены богатой квартиры, а может быть даже и музея. Именно эти картины были названы, хотя и в запале, - хламом никому ненужным. Найдут ли они место в реконструированном доме, это вопрос?..

                Дмитрий Сергеевич прилёг отдохнуть на диван. Да, этот диван он всегда называл «Чеховским», потому, как сделан он был, ещё в начале двадцатого века и вот, дожил до наших дней. И ничего ему не угрожало, и ничего его не брало, а сейчас жизнь его висит на волоске.

                Старые, высушенные временем, сосновые брёвна стен мрачно обрамляли периметр комнаты. На них, не придерживаясь никакого порядка, были развешаны картины. Они были тоже тёмные, как и сами стены. В основном, это пейзажи средней полосы. Да и как русский пейзаж может быть не грустным? Это вам не подстриженные одинаковыми болванчиками кустики Версаля. Здесь каждое деревцо, каждая веточка, каждый холмик несёт свою философию. А что уже говорить про небо, всегда покрытое тучами или пронизанное косыми лучами солнца после весеннего дождя, или багровеющее на закате осеннего вечера. Это и есть Русь, а она может быть только такой.

                Надо собраться с мыслями. С чего лучше начинать? И как можно уничтожать то, что с таким трудом и в таких адских муках рождалось. Глаза сомкнулись, и сон сморил художника. Голова с радостью нашла отдых...

                *

                ...Неожиданно, Дмитрий Сергеевич резко встал с дивана. Правильно, нечего лежать, пора за работу. Он прошёл в спальню, которая на половину была уже заставлена картинами. Те, испуганно прижавшись друг к дружке, смиренно ожидали своей участи. Минули десятилетия с того момента, когда первая картина нашла здесь свой приют. А потом пошло и поехало. Фомин каждый приезд из Москвы привозил новый холст, постепенно набралось целое хранилище...

                Затем художник вышел во двор и решил подыскать нужное место для своего театрального финала. Хорошо бы воспользоваться старым костровищем в глубине сада, то где они с женой сжигали ненужные ветки и хлам. Фомин сходил в сарай и взял топор. Надо было нарубить мелких сучьев для розжига. Он всё делал спокойно и выверено, как человек, хорошо знающий своё дело. Всё?! А теперь пора кончать, раз и навсегда!.. Больше не должно жить то, что никому не нужно. Он стал вытаскивать из дома картины. В основном это были холсты, написанные маслом, но попадались также работы и на оргалите и на фанере. Ничего, - сильнее пламя будет. Его глаза светились бесовскими огоньками. Он чувствовал прилив сил и вдохновения. Давно Фомин не был в таком творческом возбуждении, даже стоя за холстом. В последнее время работа за мольбертом вызывала у него больше тоску и депрессию, нежели прилив творческих сил...

                Светила луна, на небе высыпали звёзды. Казалось, что они пришли посмотреть на это огненное пиршество. Холсты, как смертники, стояли у яблони, ожидая своего конца, который был один для всех – в костёр...

                Сухие сучья хорошо разгорелись и огонь ждал первую жертву. Фомин не стал томиться ожиданием, он взял первый попавшийся, под руки холст и бережно положил его в костёр. Потом стоял и заворожённо смотрел, как огонь вспучивал краску и, прорываясь сквозь неё, жадно поглощал материю. Трудно сказать, что испытывал художник, глядя на это огненное безумство, но руки его упрямо тянулись за следующей картиной и это ему нравилось. Такого он никогда не ощущал. Может это и есть то, ради чего и нужно жить художнику. Дмитрий Сергеевич никогда не видел, как горит живопись – это впечатляющее зрелище. Как жаль, что никто другой этого не видит. Лишь он один, царь и Бог, только он один знает, что делает. Это только его право на выбор?!

                *

                ...Вдруг ночь наполнилась невыносимым звоном. Что это? Фомин открыл глаза, сразу не осознавая, где находиться и, что с ним?  Ба, всё тот же диван, всё те же запахи и звуки... Так он спал оказывается?.. И это ему всё привиделось во сне. Рядом на полу исходил своим дребезжанием старенький мобильник. Он взял его в руки. Звонил сын...

                – Да, Сергей, я слушаю!..

                – Пап, ну, ты где? Я к тебе приехал специально, чтобы сообщить приятную новость, а тебя, как всегда нет на месте. Я бегаю, стараюсь, выискиваю различные варианты... Я только что вернулся из Серпухова, из местного краеведческого музея и договорился с ними. Они берут все твои работы в свой фонд. Так что, считай, картины пристроены и обретут теперь достойное место. Тебе не о чем волноваться. Слышишь меня, отец?..

                – Спасибо тебе, сын... – почти прошептал Фомин.

                Он отключил телефон. Встал с дивана и немного пошатываясь, прошёл в спальню. Все картины были на своих местах. Значит, никакого костра и не было в помине?.. и это ему всё только приснилось.

                – Ну и хорошо. Есть Бог на Свете!..

                Дмитрий Сергеевич вышел на улицу. Была весенняя ночь. Светила полная луна. Небосвод был расцвечен звёздами.

– Боже, как же красиво! – воскликнул Фомин. – Вот бы сейчас написать всё это?!

                2016г*+к