Дети войны. Полундра, немцы!

               
  Об эвакуации говорили каждый день, и всякое разное. Кто–то ночью слышал канонаду, кто-то видел самолёт с крестами, кому–то пришло письмо из ближней деревни, про немцев. Потом мимо нашего двора попёрли беженцы - кто как, кто на чём, большинство пёхом, со скотом, собаками, курами и котами. Как вдруг во время обеда влетела Галка Ступина, по кличке Ступа, и во всё горло: Полундра! Немцы! Мы, ясное дело, во двор, а там - танки с крестами, солдаты, машины с пушками на прицепах. Что тут началось, уж и не передать. Из руководства - лишь завхоз дядя Семён и тот пьяный. Кто–то крикнул: Давай на дачу! Ну мы и кинулись собирать всё своё и казённое, и через окна, огороды давай драпать вниз к уже обмелевшей речушке, где и располагалась наша так называемая детдомовская дача. Так случилось, что в «растаскиваемое» заведение никто из немцев тогда так и не заглянул.
  Мы успели вытащить и увести на тачках всё, вплоть до половиков, штор, электроламп и выключателей. Распределились, устроились, и тут я вспомнил о самом главном, о нашей с Витькой заначке там, в корпусе, за плинтусом у моей койки. Ну, мы и рванули туда с надеждой спокойно взять деньги, если там всё так же пусто, как мы и оставили.
  Добрались, гляжу  в окно, а там уже немцы пол подметают, но далековато. Открываю окно и - туда, Витька за мной. Деньги, завёрнутые в носовой платок, оказались на месте, однако вытащить их оказалось не так просто, нужен был ножик, длинный гвоздь или хотя бы прутик. Пока копались, нас солдаты за шиворот хвать, да ещё и хохочут, русский партизан попался. Мы заскулили конечно, но только чтоб привлечь внимание красивой немецкой медсестры. Она прогнала солдат, а на нас глянула так, будто детей своих признала. Я начал, было, рассказывать про заначку. А что оставалось-то, раз уж попались...
  - Ага, воровали значит? Иначе откуда у вас деньги? - спросила немка вдруг на чистом русском, чему мы обрадовались до невозможности.
  - И не воровали вовсе, - возразил я, - а зарабатывали.
  - Вот как? - воскликнула сестра с ухмылкой. - Ану-ка, просвети, может и мне пригодится.
  - Вам–то на кой, вы вон какая. Небось зарплата - ого–го. А у меня мать -  алкоголичка. Меня вот здесь кормят, обувают, одевают, а она там совсем одна осталась. У нас село–то - двенадцать дворов да автолавка по четвергам. Работать негде, побираться - и то негде. Огород, конечно, есть, но к картошке надо б и кусок хлеба, да и... выпить опять же. Небось только луком и закусывает. Кто ж ей, горемычной, поможет кроме меня? А работали мы у своих же училок и воспитателей - где огородик вскопаем-прополем, где забор починим-покрасим, нам за труды по целковому отстёгивали.
  - Ладно–ладно, и где эта ваш заначка?
  Я показал, а она из причёски заколку хвать, распрямила, крючок согнула, да и выхватила нашу скрутку, шнурком перевязанную. Покуда развязывала, подошёл офицер. Ну, думаю, всё - если не расстреляют, то уж шомполами точно оприходуют.
  А она как раскрыла, да как взглянула на наши рублики, да как затараторила, да заплакала...  Суёт, значит, офицеру нашу заначку, а сама слёзы вытирает и тараторит что-то по-ихнему.
  По тому, как можно было уловить киндер, мутер, шнапс, хауз, брот, мы с Витькой сообразили, что болтала она именно о том, что я ей рассказал. Но немец, однако,  не расстрогался. Как потом оказалось, этот офицер был у них главным. К нашему удивлению, он с улыбкой потрепал нас по щекам, о чём-то коротко распорядился сестре и удалился. В свою очередь, она пригласила нас в директорский кабинет, для чего–то записала наши имена, адреса и фамилии и так же ушла, приказав нам не удирать, так как нас ждёт подарок.
  Долго сидели, чего только не передумали, но в основном спорили не о подарке, а о предстоящей зимовке в дощатом, насквозь продуваемом филиале.
  Немка влетела с солдатским ранцем и сразу в крик:
  - У меня новость, у нас передислокация - командир приказал вернуть ваш детдом на прежнее место. Хотя мы вас и не выселяли. Так что ужинать сегодня и спать снова будете здесь, в своих апартаментах.
  Мы, было, вскочили на радостях, однако сестра подняла ладонь:
  - Ну–ну, а вы куда? Вот вас как раз это и не касается. Взгляните-ка сюда.   
  Она раскрыла ранец, набитый советскими червонцами настолько туго, что закрывать его нам пришлось втроём.
  - Что растерялись-то, хлопцы? Вам это, вам на двоих. Согласитесь, с такими деньгами, и в детском доме... О, Господи, да что ж вы испугались? Никто вас не обманывает, не подкупает и не вербует. Просто там, куда нас переводят, эти деньги - мусор, а поскольку у вас здесь и купить нечего, а нам вас жалко, как своих детей, вот наши офицеры и решили не выбросить свои зарплаты, не отдать тем, кто нас даже не уважает, а собрать вам такую вот «заначку». 
  Витьке-то что, у него хоть мать здорова, а у меня... слёзы так и брызнули.
  - Но–но, ну что ж ты как девка? Всё, давай без сырости. Будем-ка лучше собираться и - домой. По карте село ваше рядом, в соседней области и даже под нашим контролем. Я вот вам даже пропуска устроила. Доберётесь?
  Мы закивали.
  - И запомните, по прибытию пропуска не медля сжечь. Пока ваши не придут - будете жить как все, как всегда. При советах же сразу приобретите жильё в городе, матерям - работать, вам - учиться. И тогда только можно расслабиться, и то... осторожненько.
  Ах, если бы всё и всегда творилось по чертежам. А то ведь тогда вскоре после приезда мама моя умерла. Витькина мать меня усыновила. И только теперь, оставшись один на этом свете, я осмелился опубликовать эту историю, и то, всё ещё с некой оглядкой.