- Эй, молодой человек! Вы мне место уступить не хотите!? Давайте-давайте! Перед вами ветеран труда стоит!
- Пожалуйста… - школьник сгреб портфель в охапку и поднялся. На его лице промелькнуло едва заметное смущение.
- «Пожалуйста»! Я минут десять минут перед ним топталась, и хоть бы что! – женщина плюхнулась на сиденье, вытянув вперед отечные ноги. – Так и пялился бы дальше в свой планшет, да?
Парень незаметно спрятал в телефон в карман и стал пробираться в середину автобуса. Там он снова нарвался на ругань, задев кого-то по лицу рюкзаком. Конец недели, народ злой. Наблюдавший эту сцену Андрей Галдобин поплотнее прижал к себе завернутый в газету букет и глянул на часы: уже полчаса одну остановку едем. Такими темпами к утру доберемся.
- Все говорят «чурки понаехали», а эти «чурки» быстрее русских место уступают, - с укором обращалась женщина к сидящему напротив молодому мужчине лет тридцати. – У вас хрен чего допросишься, а у тех воспитание что ли…
- Ну и живите тогда со своими гастрабайтерами. Еще квартиру им отдайте, - усмехнулся он в ответ, после чего серьезно добавил:
- Мало того, что они ведут себя как свиньи, так еще и рабочие места у наших ребят отнимают. Зачем эта шушера из аулов здесь нужна?! С ними даже поговорить не о чем – тупые как пробка. Насвай вместо мозгов, блин!
- Нет, понятное дело, что интеллектом там и не пахнет, - охотно согласилась «ветеран труда». – Но, во-первых, это дешевая рабочая сила. Дерьмо, простите, кто-то должен убирать? Вот «чурки» для этой роли прекрасно подходят. А во-вторых, они уважают старших, у них это в крови. Что еще надо-то?
- Чтобы они сваливали отсюда поскорее, а не размножались тут как бактерии!
- А вот я всегда об этом говорила: заработал детям на барахло – и
проваливай отсюда. Ты свое дело сделал! – женщина поглаживала рукой край зеленого пальто. – Но ведь не уезжают… Забиваются в однокомнатные норы по двадцать человек, сидят там друг у друга на голове как тараканы. Вонь, грязь… Ну, пока улицы чистят да подъезды от санины отмывают пускай живут…
Галдобин стоял прямо возле них и слушал этот диалог. В его букете под газетой было девять белых роз, купленных возле станции метро «Речной вокзал». Хоть конец апреля и выдался аномально теплым, он все равно попросил продавщицу дополнительно укрыть цветы, чтобы максимально их обезопасить. Хочется, чтобы они постояли подольше. Белый цвет Андрей выбрал спонтанно, а потом понял, что интуитивно. Такой цветочек можно достать из вазы и, чуть укоротив, вставить в волосы. Там его будет видно издалека.
Андрей Галдобин работал менеджером по рекламе и встречал в этом году свою тридцать первую весну. Получал немного, жил скромно, но не голодал. Вещи с рынка, продукты из сетевого супермаркета. Как большинство. По выходным сон до обеда, «Камеди-клаб» по телеку. Пить не пил уже два года, даже пиво. Не хотелось. Была в его жизни только одна настоящая радость, которая появилась там всего несколько месяцев назад, и к которой он ехал в эту пятницу с белыми цветами через пол-Москвы. Специально ушел с работы пораньше, торопился. И тут такая пробка и столько народу. Видно, давно автобуса не было.
- Не, а у нас в деревне под Коломной нормальные гастеры живут, - в разговор включился пузатый мужик, который сидел возле женщины и до этого момента рассеяно глядел в окно. – Сосед этой зимой с ними договорился, чтобы они ему двор почистили за пятихатку, а потом послал их куда подальше. Пусть, говорит, идут в Таджикское посольство жаловаться, - он засмеялся мелким смехом, от которого на лице зашевелились рыжие не очень аккуратные усы.
- Нормально, - удовлетворённо проговорил молодой. – Так и надо с ними, чтобы знали наших.
- Так это что! – не унимался пузатый, который напоминал Галдобину моржа. – Они в нашей деревне всего несколько лет живут, приехали на заработки типа. Так у одного из них баба уже четвертого рожает! Четвертого! – ткнул он кулаком молодого в колено. – Как кролики чес слово!
- Ой, а вот за такое я бы сразу депортировала, - дернулось зеленое пальто. – Хочешь работать – работай, а родила – так проваливай на родину и живи там, как хочешь. Я вкалывала всю жизнь, и на свои деньги кормить этих дармоедов не обязана. Или, может, мои дети должны их кормить?..
- А можно это… не депортировать, а трудовые лагеря открыть и туда их малышню передавать, - в глазах молодого загорелся азарт. – Чтобы с самого детства к работе привыкали. Тогда пятихатку точно платить не надо будет, - подмигнул он усатому.
Пробка потихоньку рассосалась, и автобус тронулся. Салон стремительно пустел, и вскоре даже появились свободные места. Галдобин стоял на том же месте, прижимая букет к груди, и слушал разговор, который, по сути, уже много раз слышал в других местах: на работе, дома, в поездах, в такси, на вокзалах, по телевизору. Он отчаянно пытаясь уловить какое-то незримое зерно, доступное большинству людей, но совершенно закрытое от него. Словно все они говорили на одном языке, а он вроде бы их понимал, но поучаствовать в разговоре не мог. Каждый раз, когда Андрей пытался вступить в подобный диалог, невидимые воздушные нити опутывали его сознание и закручивали мысли в неведомом космическом танце, от которого становилось легко и одиноко. Злость и желание спорить в последний момент куда-то исчезали. Не получается говорить? Значит, стой и молчи. Андрей молчал. А автобус тихонько ехал, резко тормозя на каждом светофоре.
- Смешанные браки – это вообще ужас! – женщина потрясла руками возле головы и сделала большие глаза. – Они свою нацию, они нас, русских, предают! Ладно еще приезжие! Это понятно – потенциальные захватчики. А наши то! Что им, своих баб да мужиков мало?
- Кто с туземцом или туземкой сойдется – тому анафема, - улыбался в усы толстяк. – Ноги связать и обоих за борт.
- Скажете тоже! За борт! – сжалилось пальто. - Ладно… В крайности впадать не надо. Я же говорю, старших уважают они. Это правильно вообще. Хотя как станут на своем наречии балакать, меня аж передергивает всю. Да и лица у них такие… Нерусские одним словом!
Громкоговоритель объявил нужную остановку. Андрей вышел из автобуса, прошел вдоль дороги метров пятьдесят и свернул во дворы. Накрапывал мелкий, теплый, колючий дождь. Газетка на букете беззащитно размокла и стала напоминать цветастую тряпку. Мимо проплывали однотипные панельные дома и детские площадки. Водители из-за дефицита свободного место парковали авто на тротуарах и заезжали колесами на газон, превращаясь в легкую добычу для эвакуатора. Зайдя в нужный подъезд, Андрей ткнул выжженную кнопку лифта и где-то наверху протяжно загудел подъемный механизм. Исписанная маркером коробка за считанные мгновения перенесла Андрея на пятый этаж, где он остановился перед угловой дверью, от чего-то не решаясь позвонить.
Едва Голдобин нажал звонок, раздалась острая трель, напоминающая звук будильника. В квартире послышались торопливые шаги и грохот посуды. Щелкнул замок, повернулась ручка. Андрей вошел и оказался в тесном коридоре с запыленной желтой люстрой и старыми советскими обоями. У стены открытый шкафчик для обуви и разваливающийся шифанер. Мужчину встречала кареглазая девушка с длинными черными волосами, в которых так хорошо будет смотреться белая розочка. Хозяйка квартиры (хозяйка ли?) улыбалась и рассматривала Голдобина. Он торопливо сорвал с букета клочки мокрой газеты и протянул его девушке.
- Это тебе, Амина, - голос Андрея был вроде нежным, но каким-то хрипловатым, как будто от слез, - ты прости что задержался так.
- Давай скорее в вазу поставлю, - засмеялась черноволосая. - Ну, проходи!
На кухне послышался шум воды. Андрей шумно вздохнул, прижался лбом к холодной бугристой стене и закрыл глаза.