В сине-лазоревом небе Лас-Пальмаса, под которым хватало места и нам, изгоям, висел человек. В люльке – профессиональном приспособлении, закрепленном на спине. Электрик круизного парусника, что зашел в город утром, чинил гирлянду разноцветных фонарей, что пролегала по самому верху мачт. И казалось, если чуть только прищурить восхищенный глаз, что человек висит прямо в небе.
- Смотри, - толкнул, наконец, я сварщика, к которому был приставлен сейчас и принеси-подай помощником, и пожарной вахтой одновременно: было, в общем, время живописные окрестности обозревать – от сварки отворачиваться был обязан!
С варщик же чертыхался время от времени на горячую от солнца и гнилую от времени палубу, на которую вереницей приходилось ладить «заплатки». Оборвав дугу, и подняв забрало сварочной маски, он долго искал объект моего восхищения.
- Вон, между мачтами!.. Как в небе висит!
Сварщик цокнул языком на свой манер, и опять скрываясь за черным своим стеклом, проворчал:
- Руж-жа нету!
- Чего?
- Ружья, говорю, блин, нет!
Так и ушел в тот же вечер парусник, благополучно сияя разноцветной гирляндой своих фонарей. Ведь в них-то, ясное дело, сварщик и целился: чувства локтя у пролетариев всех стран едино!