Материнская молитва

Документально-художественная
повесть о том, как мать в годы войны вымолила у смерти трёх сыновей:
Виктора (на фото справа),Павла (на фото слева), Георгия( на фото в центре).
   

Надо знать историю своего рода, любить её, тогда ты соберёшь в себя силу поколений.

Татьяна Квашнина



I часть.

 То, чего не ждёшь

Василий

Василий шел к заветному месту. Тихая радость наполняла его. Заприметил он место на сенокосе с лесными колокольчиками и шел туда, чтобы нарвать букет для любимой Полюшки.
Солнце клонилось к вечеру. Его красноватые лучи проникали сквозь листву, оставляя на траве трогательные мерцающие светотени от деревьев и кустов. Лес еще не спал. Все реже переговаривались птицы, готовые уже угомониться. Стайками вились в воздухе комары, догоняя веселого ходока. Разнеженные на солнце травы блаженно отдыхали в вечерней тени деревьев. Жужжали на доннике запоздалые пчелы.
Василий наслаждался покоем. Любовался чистым синим небом и такими же синими колокольчиками, которые бережно нес в ладонях. Полина любила эти цветы. Он преподнесет ей букет и именно сегодня скажет главное.
Василий уже не шел, а бежал, даже летел, как на крыльях. Вот сейчас он ее увидит.
Возле озера мелькнуло белое пятно - Полина бежала ему навстречу. От их встречного объятия колокольчики рассыпались на траве, и влюбленные,  смеясь, торопливо собирали их. Полина восторженно заметила, с какой любовью смотрит на нее Василий. Его глаза так чисты и прозрачны, словно вобрали в себя всю таинственность и красоту огромного озера. Через них будто просвечивала такая же светлая душа. Василий улыбчив и прост, бесхитростен и доверчив, как ребенок.
Они бегут через луг, взявшись за руки. Под ногами мелькает цветущий клевер, и все поле в лучах заката представляет собой невиданный по размерам розовый ковер. Но лишь только они остановились, Полина ускользает из его рук, прячет за улыбкой тревогу глаз и неожиданно быстро убегает домой, крича уже на расстоянии: «Мне пора! Пора! Отец приехал! Не догоняй меня…».
Василий растерянно стоит посреди поля, так и не сказав заветных слов. «Не Полина, а ветер степной, Убежала, только улыбку на лугу оставила, вот луг и светится. Мастерица ты моя золотая», - с нежностью думал он о ней.
Вот и счастье, как ветер, только почувствуешь -  и нет его.
Полина забежала во двор и успела незаметно проскользнуть в дом, пока отец распрягал за огородом лошадь. Измученная переживаниями прошлой ночи, и раздумьями о сегодняшнем свидании, она в изнеможении упала на кровать. Её сердце чувствовало, что это свидание с Василием было последним. Она с нетерпением ждала этого дня, но только ко времени встречи смогла высушить слезы, чтобы ничем не выдать любимому своего горя.
Колокольчики, омытые слезами, стояли на подоконнике и будто недоумевали: «Мы здесь! О чем ты печалишься?».

Страшная ночь

Прошедшая ночь не выходила из её головы.
Полина проснулась  от нарочито громкого разговора родителей. Ей показалось, что отец что-то задумал, и хочет, чтобы она это услышала: «Слушай, мать, вопрос пора решать, как бы ты не хотела этого.… Сына у меня нет, а шесть дочерей его не заменят. Племянники Сергей и Семён в германскую войну погибли. Наша дочь Татьяна, уже надорвалась, работая за мужика на заготовке леса. Матрёна с нами не живёт. Агафье, Анастасии, Анне ещё подрасти надо. Поле уже девятнадцать. Пора замуж выдавать. Человек хороший есть. Только не Василий! Ты знаешь, о ком я говорю. Василий ей для жизни не подойдет, - говорил отец категорично. - Что нам его в красный угол  -  за красоту? Голодранец. Заборы валятся. Лошади нет.
«Да, лучше Арсентия нам не найти, - вторила мать – Руки у него золотые.  Мастер и земледелец отменный. Полюшку не обидит. Добрый человек. Но Арина - то позже меня родила. Помнишь, ездили мы к ним. Полюшке было два года, а Арсеня только родился. Тогда и решили, что породнимся. Пётр и Арина всегда об этом вспоминают при встречах. От уважения и любовь появится. Только переживает дочка наша за Василия. Любит ведь.… Как разлучать-то?
«Слезы девичьи только на вечер, к утру просохнут, а мы хоть дела поправим. Замаялся я без помощника», - вздыхал тяжело старый Илларион, ведя свою линию.
Поля замерла от ужаса и не дышала, прислушиваясь к разговору. Она знала: мать не пойдет против решения отца. К кому ей голову приклонить в тоске? Сестра Аганя посочувствует, а Нюся шутить начнет, по-своему будет успокаивать. Полина сквозь слезы пыталась мысленно подвести себя к смирению. Отец не уступит. Его решение непреклонно. Но смирения не получалось…. Душа бунтовала: «Нет! Нет! Нет!» Ее хотят выдать замуж за нелюбимого человека. Что может быть печальнее?
Утром мать подошла к кровати и положила ей руку на голову. Это было плохим признаком для Полины. Мать делала так, если хотела сказать что-то важное. Поля боялась этого прикосновения. Опережая мать, она выдохнула с отчаянием ей в лицо: «А для меня он – хороший! Я люблю его, мама. …У него такие глаза! …Не наглядеться…  Ясные, лучистые. В них столько любви. Не могу без него».
«Не с красотой жить, а с человеком, детонька…  Мы же хотим, чтобы ты счастлива была. Человек для жизни тебе нашелся. Хороший. Совестливый. Ответственный. Мастеровой. Сваты приедут. Его родители давно нас знают, все про тебя спрашивают. Мастерицу в тебе ценят. И не только я жениха хвалю, люди о нём с уважением говорят. Родители у него славные. Согласились мы, дочка. Прости нас… Он и тебе понравится, вот увидишь. Забудешь про Василия. Это сейчас тяжело, а потом Бога будешь благодарить. У нас опыт жизненный, а ты еще птичка неоперенная. Вот народятся у тебя свои детки, и ты их тоже будешь вразумлять,  направлять по верному пути, молиться о них будешь, как мы о тебе. Смирись, Поля. Отец прав. С глаз долой – из сердца вон. В селе Большое Мартино будешь жить, забудешь наше Курейное», - пыталась уговорить её мать.
Мать заметила и опухшие от слез глаза и мокрую подушку.
Поля отвернулась к стене и больше ничего не говорила. «Только бы до вечера дожить», - думала она, желая рассказать обо всем Василию.
Столько дум за день сменилось, столько решений! А вечером увидела она любимого с цветами возле озера и ничего ему не сказала. Нет, не могла она погасить счастливого сияния его глаз.
«Про свадьбу все равно узнает: люди расскажут. Лучше  -  не от меня», - оправдывала она свое молчание в тот вечер. – Вася, Васятка, мой любимый…. Прости.… Не по своей я воле…»
К отцу не подступиться. Специально хмурит брови, чтобы не подходила. Мать виновато молчит.

Подготовка к свадьбе

Подготовка к свадьбе прошла поспешно. Полина из дома не выходила.
Всю деревню она обшивала, а себе с трудом сшила свадебный наряд. В лавку за тканью не поехала, а пустила в ход праздничные выбитые занавески, которые готовила в приданое. Для венка связала кружевные цветы, накрахмалила их, украсила тычинками, обмакнув резаные концы ткани сначала в жидкий мучной клейстер, а потом в маковые зернышки. Скрепила цветы, но мерить венок не стала. Все валилось из рук. Утренняя молитва матери немного заглушала боль. Молилась она тихо, вполголоса, прося у Господа смирения для дочери.
Поля знала, что обычно родители выбирали детям пару на будущую жизнь. Расспрашивали односельчан жениха и невесты: «Каков человек, есть ли лад в семье?»
Покладистый характер, умение вести хозяйство – выгодно отличали Квашнина Арсентия от других парней.
В день приезда сватов трепетало от страха Полюшкино сердце. Все обряды «торга» и смотрин проходили будто высоко – высоко над ней. А она всем своим несчастным существом только в пол смотрела да к земле мысленно прижималась, чтобы не нашли, не заметили.
Арсеню увидела она в первый раз. Легче стало на сердце. Была в нем располагающая к себе доброта, степенность, спокойствие. Чувствовалась надежность…. Глаза смотрели ласково. Горела в них какая-то таинственная искра, задевающая за сердце.
Пестрела на столе красивая вышитая скатерть. Гости и родители вели  разговоры. Арсентий чувствовал себя непринужденно: пробовал угощение, одобрительно кивал головой, с любопытством посматривал на Полину.
Постепенно робость у Полины прошла. Увидела она, наконец-то, что родители желают ей добра. Создавалось впечатление, что молчаливый Арсентий здесь старше всех. Пришел ее защитник и опекун. Жизнь ее скоро  потечет в русло огромной реки под названием «семейная жизнь».
На душе отлегло. Мысли о Василии она отсекала, как только они появлялись: «Господи, помилуй…» Но не так просто это давалось. Слезы накатывались. Глаза приходилось прятать. С трепетом думала она об исповеди в храме. Но после неё стало легко. Батюшка утешил её, пояснив, что воля родителей – это промысел Божий. Плохим он быть никак не может. Сейчас он прикрыт тайной, но со временем эта прикровенность откроется и она не пожалеет ни о чём.
  Полина и Арсентий заранее готовились к священному Таинству - венчанию: они молились, постились, исповедались и совместно причастились Святых Христовых Таин, чтобы очистить тела и души.

            Венчание

Венчание Полины и Арсентия проходило летом 1917 года в селе Кривинском. Богатые ярмарки и торжки привлекали в село много людей:  переселенцев и старожилов. Многие бежали сюда от революции, волнений и голода. В Питере и Москве неспокойно. Ехали сюда за мануфактурным товаром – тканями, платками, головными уборами, обувью. Здесь всегда можно было купить хлеб, мясо, чай, сахар. Храм в Кривинском старый, намолённый, построенный ещё при  императрице Екатерине Алексеевне в1775 году. 
Храм Святой Равноапостольной Марии Магдалины в с. Кривинском, Макушинского р-на, Курганской обл.

 На венчание можно было поехать и в село Лисье, и в Сетовное. Там уже действовали освящённые каменные храмы. Но родители Арсентия предпочли старый храм святой Марии Магдалины, который находился недалеко от озера Травное и был ближе к дому. Сначала к храму подъехал жених. Высокий и стройный, красивый, с рыжеватым отливом волос, он спокойно стоял возле храма, будто и не волновался. Рядом с ним  -  нарядно одетые родители: Пётр Севастьянович и Арина Александровна. Пять повозок лошадей с колокольчиками и разноцветными лентами на дугах привязаны к изгороди.
Вскоре подъехала невеста. Вздохи и «ахи» пронеслись по толпе гостей: «Какое платье!» Полину сопровождали сёстры Татьяна, Матрёна, Агафья, Анастасия и Анна. Родители шли чуть поодаль, рядом с родственниками, не смешиваясь с толпой молодёжи. 
Перед входом в церковь они благословили жениха и невесту иконами Спасителя и Божией матери. Молодые вошли в храм, убранный цветами. Горели свечи перед иконами, толпился народ у стен. Взгляд Полины, не задерживаясь, мелькал по лицам. Она боялась увидеть здесь Василия.
На Арсентия не решалась взглянуть, опасаясь разочарования. Ей было жалко себя. Жених на мгновение сжал руку невесте. Это придало ей уверенности и немного утешило.
Священник начал праздничную службу – венчание. Божие разрешение на совместную жизнь.
Трижды благословляет батюшка Арсентия и Апполинарию, произнося: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Все торжественно, каждое слово сердцем отмечается. Слова ложатся на душу легко и воспринимаются как посыл Божий. Молодые трижды осеняют себя крестным знамением и принимают свечи, как символ любви, как пребывающую на них Божию благодать.
  Стоят на расшитом полотенце. Сияние пламени притягивает взгляд Полины и делает все вокруг расплывчатым и нереальным. В её сердце -  благоговение и трепет. Полина от волнения задерживает дыхание. Интересно, что чувствует сейчас Арсентий?» - думает она. - Страх? Волнение? Ответственность за создание семьи? Почему рядом с ним так легко и спокойно?»
Священник берёт кольца со Святого Престола и надевает их жениху и невесте. Молит Господа о Небесном благословении их обручения.  Просит следовать заповедям Божьим и посвящать Ему добрые дела.
  Со страхом Божиим слушает Полина  венчальный вопрос священника: «Имеешь ли ты искреннее и непринуждённое желание и твёрдое намерение быть женою этого Арсентия, которого видишь перед собою?»
«Имею, честный отче», - отвечает она тихим голосом, вспоминая свои ночные слова в разговоре с матерью, когда её душа кричала: «Нет!»
Звучит новый вопрос, который приводит её в сильное волнение и отрезает всякие пути назад: «Не связана ли обещанием другому жениху?»
 «Нет, не связана», - твёрдо говорит невеста. Вот она – важнейшая для неё  минута венчания.
Неужели это она произносит слова, от которых неделю назад рыдала бы и содрогалась?
Кружится голова…  Шуршит накрахмаленное платье. Над головами держат венцы с образами Спасителя и Пресвятой Богородицы. «Венчается раб Божий Арсентий…  Венчается раба Божия Апполинария…».  Священник, воздев руки к Богу, трижды произносит: «Господи Боже наш, славою и честию венчай их».
Возлагают на головы венцы. Подается благословлённое вино. Они пьют его, как жизненную чашу радостей и скорбей, которые им придётся разделять до конца дней.
Соединив руки Арсентия и Полины, трижды обводит их священник  вокруг аналоя и подводит к царским вратам, где вручает для целования благословлённые иконы и просит засвидетельствовать целомудренным поцелуем святую и чистую любовь друг к другу.
Гости окружают молодожёнов. Родители благословляют молодых. 
Начинаются поздравления! Мать плачет. Полина попадает в чужие объятия свекра и свекрови. Всё, как во сне…
Молодая пара выходит в церковный двор. Муж и жена… Привычные для слуха слова, но непривычное состояние: ведь они почти незнакомы. Полина украдкой смотрит на Арсентия. Он что-то спрашивает. Она односложно отвечает: «Да». «Нет». Опасается, что вместо Арсентия назовет его Василием. Молчит. Мысли - не здесь…. Пытаясь отвлечься, смотрит на украшенных к свадьбе лошадей. Душа не плачет, но и не радуется. Переживания опустошили ее, но зато родители успокоились. Довольны! Перешептываются между собой. Поля вспомнила, с каким трудом она принудила себя к смирению перед родителями. Но в глубине души зарождалась неведомая, непонятная отрада оттого, что она им угодила.
Арсентий бережно держит ее за руку, ведёт то по тропинке, то по зеленой траве церковного двора. Солнечно. Тепло. Светлые стены храма будто парят в воздухе.  Торжественно сияние крестов. Весёлый  перезвон колоколов украшает праздник.
«Кто ты, добрый человек? Сойдутся ли наши характеры? Сольются ли души в единое целое?» - мысленно задаёт вопросы невеста.
Арсеня ищет контакта, заглядывает в глаза. Ласковый! «Надо хотя бы приветливо улыбнуться ему в ответ. Выбор сделан. От прошлого я уже далеко», - настраивается на разговор Полина.
Подошёл отец. «Теперь ты не Симакова, а Квашнина. Нет ничего дальше вчерашнего дня и ближе завтрашнего», - обнимая дочь, сказал отец.  -  Бери себя в руки и приступай к делу, как положено. Родители не враги и желают тебе только добра. Прости меня. Не переживай. К добрым людям идёшь. В надёжные руки тебя отдаём. Мы с матерью будем тебя навещать ».
  «Все хорошо, отец. Страшное уже позади», – шепчет ему на ухо Поля, успокаивая его. Отец обнимает её и прижимает к груди. Мать улыбается, видя «мировую» между отцом и дочерью.   
Арсентий держит себя достойно, ни одного лишнего слова. «Может, я, глупая, еще не понимаю своего счастья», - упрекает себя Полина.

Они – часть друг друга

Повозки едут в деревню Мартино. Следом за ними  -  гости и приглашенные.
Поля настороженно смотрит на чужие дворы, на незнакомые лица у плетней. Ребятня бегом сопровождает свадебный кортеж.
Приданое уже подвезли. Разгружают.… Рассматривают. Обсуждают! Поле за него не стыдно. Полотна наткано много. Полотенца расшиты искусно. Шторы с выбивкой. Половики радуют пестротой и аккуратной работой. Подушки, перина, посуда – все заносится в дом. Богатая невеста. Родители состоятельные: у отца две лошади, полный сарай скотины, много кур и гусей. И дом добротный.
«Пусть судачат. На то и свадьба», - делает вывод невеста.
Все идут к накрытым столам во дворе. Ворота настежь. Народ прибывает, рассматривает невесту. Поля смущается от любопытных взглядов, краснеет, прячется за Арсеню. Он крепко держит ее за руку.
Деревня еще не знает, какую дивную мастерицу привез жених.
Жениха и невесту родители Арсентия встречают хлебом и солью по русскому обычаю. Полина оценивает хлеб: «Мой – не хуже будет», –  думает она спокойно. Арина и Петр, родители Арсентия, приглашают гостей к столу. За столом невеста рассматривает гостей, родственников жениха, богато накрытый стол. Идут шумные поздравления, небедные подарки. Женщины разносят горячие блюда. Столы гудят от нарастающего веселья. Прозвучало вызывающе страшное слово: «Горько!». Полина и Арсентий встали…  Торжественный поцелуй: бережный, чистейший, трепетный. Первое узнавание друг друга и учащенное биение сердец.
Гостям уже не до них. Требуют на круг балалаечника и гармониста. Всем хочется веселья, плясок и потешных игр. Засиделись. Поля с тоской слушает первую частушку:
Была улица любима,
Был любимый уголок,
А теперь пройду я мимо -
Только дунет ветерок. 
Все закружилось, завертелось вокруг нее. Молодежь танцует под балалайку «Барыню». Старики за столами запели «Бродягу»: «Бежал бродяга с Сахалина, звериной узкою тропой…». Арсентий тоже подхватил свою любимую песню. Молодёжь играет в жмурки. Водила ловит подвыпивших гостей.
Пригласили в круг жениха и невесту. Плывет Полюшка лебедушкой. Ручкой повела, платочком взмахнула, головушку подняла. Каблучком отстучала и за собой повела. Бравый жених, не отстает, под локоть ведёт, головой кивает, всех «зажигает». Вот уже и полон круг танцующих гостей.
Но Арсентий уводит Полину из круга и ведет ее к озеру. Хочется не шума, а благоговейной тишины. Обдумывания дня. Хочется просто насмотреться друг на друга. Они сидят на мостике, опустив ноги в теплую озерную воду. Рядом плавает утка с утятами, на берегу важно стоят гуси. Свежей картофельной ботвой зеленеют огороды. Стрекозы празднуют день. Садятся на мостки, завораживают огромными глазами и прозрачными крыльями. Все тихо и мирно. И кажется молодым, что они часть этого доброго солнечного дня, этой деревенской природы, часть друг друга.
Поля улыбается.… Ей стало легко. Молчание у воды – настоящий тихий праздник. Наверное, и в жизни они будут больше молчать, смотреть друг на друга и понимающе улыбаться. Им привлекательно это сокровенное молчание. Невысказанность чувств, загадочность душ. Свел их Господь через родителей каким-то своим особым промыслом, сидят они и радуются, как дети, глядя друг на друга.
Молодых зовут к столу. Гости уже «набрались». Требуют Серко. Скандируют хором. Серко - серая Арсенина кобыла, которая являла собой заключительный этап каждого деревенского праздника. Если речь зашла о ней, значит, дядя Федор уже «готов» и хочет соревноваться с кобылой в умении ходить по столу. Федору торжественно надевают новые портянки, припасенные к этому дню. Весельчак и любимец деревенских потешек стоять на земле уже не может. Но страх упасть со стола или сесть в «блюдо» держит его в каком-то полетном равновесии. Вольным жестом он успокаивает гостей, что ничего не уронит. Но все уже приготовились его ловить. Параллельно столу идут «сопровождающие». Долго на столе Федя не находится. Сделав два – три шажка между посудин, он удачно приземляется на руки тещи. Но этого уже достаточно, чтобы довести народ до кондиции.
Арсентий идет в конюшню и ведет свою «балерину» Серко. Хороша кобылка, грациозна. Он подставляет к столу сходни, Серко взлетает по ним наверх. Она будто по воздуху легким изящным шагом проходит по длинному свадебному столу, не задев ни одной рюмки, не опрокинув ни одной тарелки.
 «Молодец, Серко», - гладит жених кобылу и дает ей кусочек сахара. Серко собирает восхищенные взгляды.
«Ну и Арсентий!», - удивилась Полина.
«Вот ходить – то, как надо, Федя», - смеялись гости и вместе с ними Федина теща. - Кобыла знает, как четыре ноги поставить, а ты не знаешь, как две».
Наутро собрались в первую очередь те, кому было необходимо «прийти в себя». К обеду подошли остальные гости. Поля уже не сидела праздно. Она бегала вдоль столов, подавала блюда и убирала посуду. Удивила мужа и всю свою родню, нажарив огромный таз карасей. Все в ее руках мелькало, чувствовалась уверенность в каждом движении.

Нам с тобою жить да ладить

 Время шло быстро. Были дни, когда Полина не замечала, как день прошел. Управлялась с хозяйством, готовила на большую Арсенину семью. В свободное время ткала, вышивала, кроила и шила любую одежду: и пальто зимнее, и костюм мужской, и блузу с юбкой.
Вскоре вся деревня с ней перезнакомилась.
Во всяком деле могла она мужу помочь. Вместе пилили дрова на зиму и заготавливали веники для бани. Арсентий ремонтирует забор, она доски подает, прижимает их к рейкам. Он гвозди бьет. Хорошо вдвоем работается, дружно, весело. Приспособились они друг к другу и постепенно понравились. Не пожалела Поля в дальнейшей жизни о выборе родителей. Заботлив и трудолюбив был муж и по характеру покладист, ему всегда угодить можно. Что бы ни сделала Полина – все для него хорошо. Молчит, улыбается, головой одобрительно кивает. Даже если что и подгорит у нее на кухне, он обязательно скажет: «Вот именно такое я и люблю».
Заторопилась как-то молодая хозяйка поутру и поручила Арсене со стола посуду убрать. Охотно он согласился ей помочь. Вернулась домой Поля. Вся посуда под столом стоит. Арсентий смеется: «Я все сделал. Со стола убрал. Больше никаких указаний не было». Улыбается, шутит он с Полиной.
Махнула Поля рукой и полезла под стол посуду доставать…
Только однажды претерпела она от мужа обиду, но и ту простила, потому что прав был Арсеня, наказывая ее.
Фрося, жена двоюродного Арсениного брата Кирилла, была остра на язык и недобра характером. Она любила поучать и притеснять Полину. Но и ей не в чем было упрекнуть молодую хозяйку: ловкой и умелой была Апполинария. Когда приехала Фрося в первый раз, угощала ее Полина от всей души. Пирог испекла. Чаем напоила.
Возвращается Арсеня с работы и спрашивает у жены: «Ты гостей-то чаем напоила?»
А тут Фрося вперед Полины отвечает ехидно: «Да у твоей жены снега зимой не выпросишь, не то, что чая».
Не ожидала Поля такого коварства, грубая ложь больно её уколола. Фрося хотела поссорить мужа и жену, то ли от зависти, то ли от дурноты своего характера.
Арсентий повторил вопрос: «Так ты гостей угощала?»
« Нет», - в унисон Фросе ответила назло Полина, думая этим задеть сытую Фросю, только что вышедшую из-за стола, желая пробудить в ней совесть.
« Как, нет!» - возмутился Арсентий. Схватил Полю за косу и нагнул ее голову до пола со словами: «Не лги, Поля, даже в мелочах. Ты лучше ее. Я знаю, что ты не отпустишь гостей, пока не накормишь. Фросю не переделать, а нам с тобою жить да ладить и в глаза друг другу честно смотреть».
Смолчала Поля, вспомнив слова матери: «Ты от мужа отодвинешься на ноготок, он от тебя  -  на локоток». Мудрой была та пословица. Она семью сохраняла, от раздора удерживала. Этот урок запомнила Полина на всю жизнь.
Урожай и полотно

Все весенние заботы начиналось с обработки земли.
По весне ходили Поля и Арсентий на пашню - пробовать землю на влажность и рассыпчатость. Поторопишься – плуг из грязи не вытащишь. Опоздаешь – земля пересохнет. Выбрали они наконец-то день, когда пахоту можно было начинать. Хороша землица! Самое время сеять пшеницу. Отец Арсени, Пётр Севастьянович сам пришёл проверить сыново решение. Правильно определил сын сроки сева! Отец доволен.
Были на пашне полосы, отведённые под лён и коноплю. Под коноплю отводили землю похуже. Она бурно росла даже на бросовых землях.
Арсеня запряг Серко, прикрепил однолемешный плуг, собственной ковки. Вспаханную землю засеял пшеницей и льном. Молодым хозяином можно было гордиться. Пашня чистая. Вспашка глубокая, тщательная. Полоса ровная. Посевы должны получиться без залысин, умеренно-густые. Рука сеятеля летала, как крыло в равномерном размахе, разбрасывая из решета пшеницу. Полина носила на пашню воду, еду и чистые рубахи. Обтирала мокрым полотенцем спину мужа, поливала на руки водой. Кормила. Не уходила сразу, любовалась работой молодого пахаря.
Удивлялась, что с ранних лет он был талантлив в любой работе. Всё умел. Дом построить, крышу покрыть, колодец выкопать, инструменты выковать и коня подковать, изготовить рубель для глажения белья. (Зубчатым рубелем катали скалку с намотанной на неё одеждой). Был у Поли валёк для стирки, его же изготовления. (Квадратный зубчатый брусок с ручкой, которым колотили замоченное бельё, чтобы отошла грязь).
Арсеня искусно выпилил гребень с тонкими зубьями для вычёсывания льна. Сложнейшая работа для плотника, требующая большого терпения и точности. Прялку и пряслицу смастерил жене для рукоделия. Чинил для семьи обувь, плёл лапти, чтобы, где нужно, сапоги поберечь. Весь кухонный инвентарь в дом сделал. Сено для скотины накосил. Лес с отцом валил. Заготовил дров на зиму. И на праздниках за него не стыдно было. Выпивал немного и был лучшим песенником. 
Отец его Петр и дед Севастьян были простыми земледельцами, но в сыне и внуке видели хорошую для себя смену.
С каждым днём муж вызывал у Полины только восхищение - добрый, покладистый, трудолюбивый. Раздражённым его Поля никогда не видела. Брани не слышала. Любил Арсеня лад и тишину в семье. Сколько раз она вспоминала добром родителей за выбор мужа. Поняла, что милее Арсени никого на свете нет.
Шло время огородных работ. Сажали картофель, делали гряды под овощи. Ждали появления ростков. Когда зацвёл лён, радовалась Поля, как ребёнок, предвкушая зимнее рукоделие.
Осенью началась жатва. Поля ловко работала серпом, быстро вязала снопы. Обошлась без помощи свекрови. (Арина мучилась ногами).
Собрали первый урожай. Арсеня цепом молотил на дворе пшеницу, сеял её на крупном решете, молол муку на мельнице. Доволен был -  семья голодать не будет. Картофеля накопали много. Заготовлены морковь, репа, редька, свекла, бобы, тыква, семечки.
Собранные снопы льна и конопли Поля вымачивали две недели в озере, чтобы отошла зелень. Потом Арсеня помог перенести их в жарко натопленную баню для сушки. Полина подбрасывала дров и переворачивала льняные и конопляные веники до тех пор, пока стебли не становились ломкими. Баню топили три дня.
Когда стебли высохли, Арсеня перенёс их под навес, где стояла мялка для переминания стеблей. Он мастерил её два вечера после работы. Один конец метрового деревянного ножа закрепил стержнем внутри длинной щели станка. Другой конец ножа ходил вверх-вниз, вминая в прорезь станка поперечно заложенные под нож стебли. Работа тяжёлая. Арсеня взялся помогать Полине. Стебли нужно было перемять по всей длине, чтобы раздробить для вычёсывания и удаления кострику – внутреннюю часть стебля. Постепенно в работе размягчалось наружное волокно стебля, из которого прядутся нити. Но до конца работы было очень далеко. Долгие труды требовались для изготовления ткани.
После уборки урожая, когда закончились уличные работы, Полина потратила почти месяц вечеров на мыкание  - перетирание ногами волокон льна, чтобы избавиться от кострики. Терпения у Поли хватало часа на два. Занятие было нудным. (Слово это часто лепили к другим делам и даже к жизни). Арсеня веселил её разговорами, ремонтируя домашнюю утварь или обувь.
Когда грязная работа была сделана, Поля садилась на пряслицу (приспособление для вычёсывания льна, конопли, шерсти), надевала волокно на зубья вертикальной доски, привязывала его и вычёсывала остатки кострики большим деревянным гребнем. Арсеня переживал за целостность зубьев... Постепенно, в течение долгих зимних вечеров, льняной прочёс становился чистым. Из него можно было прясть нити, которые Поля наматывали на большие лёгкие катушки. Вешала их на стены, чтобы не спуталась пряжа. Своего ткацкого станка у Поли пока не было по той причине, что для него требовалась отдельная комната. (Семья Арсентия поначалу жила с родителями и его братьями Петром и Павлом). Льняное полотно и тряпочные половики ткала Поля в доме Нади Стенниковой. К маю полотно было наткано, но не разрезано.
Когда потеплело, Арсеня установил возле озера два деревянных бука (бочки). Поля насыпала туда древесной золы, размешала её с водой и замочила там льняное полотно. После полоскания исчез серый цвет ткани, а после долгого отбеливания под солнцем – она становилась белой. Рано утром Поля и Арсеня растягивали полотно на кустах возле озера. На ночь сматывали. Днём растягивали опять. Так продолжалось целый месяц. В народе говорили: «У ленивой хозяйки полотно - серое, у работящей - белое». Льняное полотно получалось у Полины лучше всех в деревне. Ровное. Светлое. Из льняной ткани шила она нижнее и постельное бельё, праздничные рубахи и сарафаны. Обрезки ткани шли на полотенца, которые мастерица украшала вышивкой и кружевами. Конопляное полотно (посконное), которое отбелить было невозможно, использовалось на мешки и рабочую одежду для мужчин. Поля его просто стирала.
 Скроить что-нибудь из ткани и сшить для неё уже не представляло никакого труда.
 В доме было четыре мужчины. Полина планировала: « Каждому на год надо двое порток и две рубахи. Об отце с матерью и свекрови тоже надо было позаботиться. Работы Полюшке хватало. Кроме этого она ткала половики, выбивала на машинке узорчатые занавески, принимала заказы на шитьё от деревенских жителей.
Из семян конопли Арсеня жал вкусное конопляное масло. За обедом макали в него хлеб. Это было деревенским лакомством.

Страхи и опасения

Старый Илларион от переживаний не находил себе места. Брался за одно дело, потом за другое, но до конца так ничего не довёл. Он привык быстро управляться с делами, а сегодня был зол на себя. Остановился у плетня обсудить с соседом «политическую мороку».
Жена ворчала: «Встал и стоять будет до морковкиной заговени! Не дозовёшься! Что толку от ваших разговоров?! Всё равно ничего не измените. Революцию сделают - вас не спросят. Войну начнут – с вами не посоветуются. Иди, огородник, сено скирдуй. Стоит, чужие дела обсуждат, а что своя жизнь промелькнёт, не заметит».
Но Илларион стучал себя кулаком в грудь и возмущался: «Ишь, серчат! Иди к своим черепкам, Таня. Тут кипит, а ослобониться не даёшь. Дай нам с Фомой Григорьевичем по мужским делам погутарить».   
Таня зашла в дом. Она понимала серьёзность обстановки. «Не ровен час – враги набегут. И красным не угодишь и белым не угодишь, а мужа потеряшь. Как выжить в такое непростое время. Татьяна и Полина на стороне, в семьях. Агафья – инвалид. Матрёна больна и детей после себя не оставила. Где защиту искать? В страхе и волнении начала молиться за мужа:
«Господи, сбереги Лариона моего от междуусобной брани. Сохрани от гражданской войны: от шашки, от топора, от пули. Убереги хозяйство наше от разорения, дом от пожара. Сохрани от беды, Богородице».
 «Хорошо, что  Дуня нос не высунула, то бы они сейчас вдвоём перехлестнулись с нами», – вздыхал облегчённо Фома после ухода Тани, обращаясь к Иллариону. – При моей Дуне лучше рот не открывать. Бабы-то круглые сутки разговоры ведут, из двора во двор бегают. Что за десять вёрст в округе творится, они всё подчистую знают. Они вперёд нас узнают, откуда враг набежит.
 …От столицы, вроде как, далеко живём, а беспокойство и до нас доходит. По всей стране народ лихоманит. Пятнадцать лет одни страсти. То война с японцами, то с германцами, то революция, теперь гражданская. Одни плачут о царе, другие радуются, что голодранцы власть захватили. Чужое добро все горазды делить. Это не своё наживать. Каково на старости лет добро потерять да ещё жись не по-христиански, в смуте, завершить?»
«Что нам переживать? Мы не богачи, - с нарочитым раздражением говорил Ларион. -  Но хозяйство коё-какое имеем. Сами разводили. Людей не грабили. Новая-то власть дворы прочищат. С людьми не церемонится. Свои дела делат. Чуть что – сразу «пли». И -  нет человека.
…Опасения в душе не проходят. У меня две кобылы. Одна старая. Каждая свою работу тянет. Не дай, Бог, заберут. Всё в хозяйстве встанет. Как землю пахать, сено, дрова возить, к дочери в другую деревню ехать? Я неделю прятал лошадей в лесу. Ночевал с ними. Но волнениям ещё не конец. Каку чёрну силу завтра в деревню занесёт? Уцелеем ли, Фома Григорьевич?
Наша семья сильно пострадала от политики, - продолжал Илларион Степанович. -  Двоюродного брата Семёна за вольнодумство в ссылку отправили. Кто его в деревне учил вольнодумству? Никто не учил. Отец и знать не знат, чем сын по вечерам заниматся. И мы ничего не знали. Потом всё раскрылось. Листовки дома нашли. Помню, отец его плёткой воспитывал, отваживал от непотребного. Не доглядел вовремя. Поздно спохватился. Вот, знайку за ушко и повели в Сибирь. Такое событие в деревне не спрячешь. Отгромыхал кандалами сынок пять лет, а должен был - десять. Чудом вернулся. Сам не верил, что такое возможно. Поля моя его вымолила. Мы  - маловерные. Она подростком была, а терпение у неё было, как у взрослой. Семён часто у нас бывал, играл с ней, с маленькой. Любила она его, оттого и молилась сильно, советы нам давала, как Бога просить за Сёму. Мы диву давались: откуда в ребёнке – такое.
Дождалась мать Семёна. Поля радовалась больше всех. Мать одно горе еле пережила, оклемалась, когда сын вернулся, тут другое… Мужа белогвардейцы на глазах у старухи расстреляли. За сына. Хотя он срок-то отбыл, но его за это к «красным» причислили. Выясняли у соседей: « Где Семён?» Никто не знат. И порешили отца-то, Евгения Евгеньевича нашего… Событие-то недавнее. Сердце ещё не отошло… Жена его в чёрном платке ходит. Помогаю вдове. Ездил с ней в Кривинское отпевать дядьку Евгения.
…Не знаешь чего завтра ждать. Человеческая жизнь ничего не стоит. Сегодня властвуют «белые», завтра придут «красные», каждый со своей яростью.
Братьям моим родным тоже не повезло. На Японской войне в 1905 - Василий погиб. У Афанасия и Андрея сыновей на Германскую забрали (Первую мировую). Ни Сергей, ни Семён не вернулись. Отцы на них надежду имели. Для кого растили? Слабеет род Симаковых. Четыре мужика погибли. Какая утрата для семьи и хозяйства. …А у меня шесть девок. Ленится баба сына родить. В возрасте уж».
Фома сочувственно поглядел на соседа.
Ларион продолжал: «Первая мировая, казалась, далеко от нас была. Но рикошет сюда дошёл. Страху сколько натерпелись от вида тех калек, что вернулись. Без рук, без ног. Гуторят, что газом их там травили. Ванька Кошкин вовсе не вернулся. Епифан на одной ноге прикостылял. Фёдор Хромов, какой был мужик? А вернулся сморчок сморчком, в кашле захлёбывается. Мужиков-то обобрали по деревням, как мне Агафью замуж выдавать? Я больной, старый, в армию не заберут, а за Арсеню боюсь, не забрили бы куда-нибудь по нынешним временам. Ему – семнадцать. Поле – девятнадцать. Полюшка моя только жить с ним начинает. Воевать никто не хочет: ни старый, ни молодой. Но под германцем жить будет не сладко, если захватят нас. Казалось, что вот-вот войне конец, а тут в Питере кутерьма началась. Партия на партию громоздятся – всем власти хочется. Каждый старается народ на свою сторону переманить.
А нам что делить? Жили надёжно. Так неймётся некоторым! Вон, Панькины отец и сын друг друга за грудки трясут, топорами грозятся. Добром  не кончат. Молодёжь нынче не знат, к какому краю податься, чтобы в живых остаться. Разделился народ на «красных» и «белых». А зачем? Все в один храм ходили - грешные и негрешные. Но баламуты и сюда пробрались, в Зауралье. Пришёл тут один с красным бантом на груди. Народ подбиват друг на дружку идти. Мужики боятся перечить, только стоят шапки мнут. Забота у всех другая. Земля - то не ждёт, когда война иль революция закончится. Зарастат земелька бурьяном. Подними её потом…да ещё без лошади».
Фома Григорьевич, наваливаясь на прясло, (изгородь) внимал к собеседнику, но морщился и вздыхал. Спорить и долгие речи вести он не любил, не умел, но соседа из уважения выслушивал. Если спрашивал Ларион его мнение, Фома всегда отвечал одинаково: «Как Дуня скажет… Она у меня заполошная. Что с ней спорить? Баба громыхает словами - мужик вертит делами. Она прокричится – только разрумянится, а я за сердце схвачусь, коли ругаться начну. Кто хозяйство вести будет? Душу надо беречь от расстройства да ещё - говорят нынче - коня. У «красных» Будённый коней для армии собирает, а в наши края Колчак движется. Где-ка они точно, я не знаю. Но обирать будут и те и другие. Им жить-то на что-то надо. Дуня больше за хозяйство беспокоится, чем за меня. Говорит: «Что с тобой случится? Ты не злобный, не жадный. Всегда уступишь. Не погибнешь, ни от красных, ни от белых».
Я ни за тех, ни за других. Мне бы - спокойствие. Власти не надо. Коня отдам, коли припрёт. Миролюбивый я. Не командный. Дома не ерепенюсь. С Дунею мир держать тоже не просто».
«Упустил ты свой момент, Григорьевич. Вот тобой жена и руководит», - поддел соседа Илларион.
«Пусть руководит. Это не главное, Ларион. Когда молчу, она ценит. Мне её ласка дороже всего. На словах Дуняша шумливая, как дерево в непогоду, но как угомонится, так лучше её не сыщешь», - свел к нулю Фома довод Иллариона.

…Гражданская война никого в стороне не оставила. На два лагеря разделись в ту пору деревенские мужики. У каждого своя правда на то нашлась. Жёны их под окнами отсиживались, пока выстрелы гремели то с одной, то с другой стороны села. И красные тут побывали, и белые. 
«У Фомы белогвардейцы забрали коня. Красноармейцы - поросенка. Фома с Дуней живыми остались, до сих пор милуются. Мы с матерью вовремя уехали. Я - верхом на лошади, она - на таратайке. Вот так двух лошадей уберегли», - рассказывал в селе Курейном приехавший к дочери Илларион.
Полина делилась с отцом: «И у нас, в Курейном стрельба шла. Слава Богу, все живы остались. Мужика Семёнова только ранили. Он озёром на лодке ушёл от погони. В камышах отсиделся. В других сёлах жертвы были. Война – она и есть война. Свою кровь возьмёт.
Белогвардейцы Арсеню не тронули. Он назвался помощником кузнеца. Сказал гостям: «Главный - в отлучке. Шашки ковать меня ещё не учили». Раздувал при них меха. Распалял огонь. На глазах непрошеных гостей взялся ковать мне сковородник. Зацепку искривил, не доковал, не заровнял, на ручке оставил продольную прореху».
«Охаяли они мои труды», - рассказывал дома с улыбкой молодой кузнец Полиным родителям. – Искали в кузнице оружие, да не нашли. С тем и уехали». Илларион облегчённо вздохнул: «За тебя, Арсеня, переживал. Слава Богу, всё обошлось».
Поля готовила суп и решила опробовать сковородник. Потушила лук с морковью. Ловко подхватила сковородником раскалённую сковороду, опрокинув содержимое в суп. Поплескала суповую жижу на сковороду, ополоснула, вылила в кастрюлю. «Хорошо держит. Не обожгусь», - благодарила она мужа.
(Этот сковородник Полина берегла всю жизнь, считала, что он мужу жизнь спас).

Сила женской природы.

С радостью носила Полина под сердцем своего первенца, замирала, прислушиваясь к его движениям: «Милый ты мой, потерпи, потерпи, скоро увидимся». Арсеня радовался необычному состоянию новизны отношений с женой. Все кипело у него в руках. Работалось легко. И был в этой работе теперь какой-то особый смысл. Он чистил от снега дорожки вокруг дома, управлялся по хозяйству с коровой, дергал бастриком (палка-крючок) сено, а сам только и думал об их будущем ребенке. Ему казалось, что он давно уже отец, весь в заботах и мыслях о нем, своем будущем сыне. Они обязательно назовут его Георгием, победителем, значит, и повезут крестить в Кривинское, где и венчались. Полинушка вот-вот на днях должна разрешиться. Он оберегал ее взглядом, ободрял, а сам только и твердил про себя: «Спаси и сохрани, Господи».
И вот настал этот день, долгожданный, радостный. В мастерские влетел, запустив клубы морозного воздуха, Сашка Верходанов и заорал во всю глотку: «Мужики! Качайте Арсентия, у него сын родился». Все побросали инструменты, остановили станки и бросились к новоявленному отцу. Качнули несколько раз и тут же заявили: «Ну, раз такое дело, причитается с тебя».
«Будет, будет», - весело ответил Арсений, не скрывая своего ликования.
Он взял в охапку полушубок и помчался домой в одной шапке. Замер перед дверью. Перекрестился. Дернул скобу. Необычная тишина поразила его, хотя в кухне на лавке сидели его мать Арина Лукьяновна и Авдотья – своячница. Сидели смирно и его остановили: «Погоди, кормит уж. Не отвлекай. В первый раз ведь».
Арсеня присел. В доме появился какой-то новый запах. Мать начала менять занавески. Авдотья резала новое домотканое полотно на полотенца. Поля всю осень и зиму готовилась к событию. Вязала крохотные носочки, шила чепчики, распашонки. Долго и мечтательно любовалась всем этим, складывала в сундук.
«Дождались доброго часа, слава тебе, Господи», - думал Арсеня, сидя на лавке у печи. Полина дала знак, и он вошел. Увидел! Всплеснул руками. «Вот оно  - диво! Полинушка, дорогая моя.… Вот и  наш продолжатель рода на свет белый явился. Радость-то какая».
Он опустился на колени перед кроватью и не мог оторвать любящего и любопытного взгляда от маленького дитёнка, завернутого снаружи в теплую материнскую шаль. Ребенок спал. Отец всматривался в него и не верил своему счастью.
Полину, повязанную белым платком, он узнавал и не узнавал. Было в ней что-то новое, невиданное. Какая-то могучая, неведомая сила женской природы поразила его. Он заробел от ее уверенно - счастливого взгляда и от немощного ее состояния. Гладил ее руку, обнимающую ребенка, и ничего больше не мог говорить.
«Арсеня, воды много наноси. Купать вечером будем. Посмотришь его…. Иди, иди. Отдохнуть нам надо обоим. Труды-то, какие великие».
Он побежал к колодцу. Наполнил кадки в сенцах. Поставил большие чугуны на огонь, чтобы заранее степлить воду. Неведомый доселе праздник изменил все вокруг.
Бочки для воды были передвинуты ближе к входной двери. Занесено много дров, видно, матерью. В доме появился еще один большой занавес, отделяющий куть (кухонный закуток перед русской печью) от холодного воздуха входной двери. Наверное, для купания ребеночка.
Он не чувствовал ни рук, ни ног, не ощущал, как все делал. Будто сами по себе кололись дрова. Достал с чердака новые веники для обметания валенок.  Летал, горел каким-то радостным внутренним духом. Слушал стук собственного сердца и произносил самое важное слово: «Отец»! Готовил принесенные доски для люльки. Хотел сделать на другой день, да не удержался, побежал в мастерские и вскоре нес уже домой отшлифованную колыбельку. Закрепил ее над кроватью на вкрученное еще его отцом кольцо. Проверил крепость веревок. Побрызгал люлечку крещенской водой. Со словами «Господи, благослови», вместе с Полиной они переложили ребенка на новое место, по очереди покачивая его.
Все в радость… Маленький Гоша спит спокойно. Поля после родов округлилась. Молока хватало. Праздник царил в доме, будто Ангелы его навестили.
Поля смущённо улыбается

Арсентия заслуженно поставили во главе мастерской по ремонту сельскохозяйственной техники. После основной работы он оставался  выполнять заказы сельчан: паять кастрюли, ковать принадлежности для печей, мастерить деревянные грабли, лопаты для посадки хлеба в печь. Ремонтировал колеса телег, заготавливал черенки для лопат, тяпок и кос, подковывал лошадей, изготавливал инструменты для мастерских. В выходные клал печи. Работы всегда хватало и текущей, и сезонной. Он ходил из мастерской в кузницу, шутил и напевал. Всем рабочим хорошо было рядом с ним.
Уважали семью в деревне. Люди не бездельные. Вежливые. Стариков почитают. В доме лад.
Арина и Петр радовались, глядя на семью старшего сына. Любовались внуком. Петр говорил: « Сын наш много хорошего от деда Севастьяна взял. И характер у него такой же покладистый».
 Родители Арсентия были людьми благочестивыми. Соблюдали посты и праздники, ездили на всенощные. Все вопросы решали вполголоса. Арсеня и не помнил, чтобы они когда-нибудь бранились между собой.
После рождения ребенка бабушка Арина все больше хлопотала на кухне, стараясь освободить сноху. Нянчила внука, когда все уходили на полевые работы, помогала двум другим сыновьям: Павлу и Петру. Терпеливо переносила тяжелый Фросин характер, когда в гости приезжал брат дедушки Петра – Кирилл.
 Сначала Пётр и Арина жили со старшим сыном - Арсентием. Весной молодые начнут рядом строить свой дом. По выходным отец и сын ездят в заснеженный лес заготавливать лес для будущего дома. Выстукивает Петр деревья, учит сына выбирать строительный лес, выхлопотанный в районной управе. Поздно возвращаются мужчины из леса. Уставшие, но довольные. Дома тепло, уютно. Наварено. Настряпано.
Маленький Гошка встречает их у кухонного стола, учится ползать. На выскобленном и промытом полу в разных углах лежат деревянные игрушки, сделанные Арсентием. Поля подталкивает за пятки сына, показывая на них. Когда сын начал ходить, положила мать ему в помощь дверную задвижку на два стула, чтобы Гоша держался. Потом водила по дому, поддерживая под руки длинным полотенцем. Сундуками отгородила место для игры, чтобы никуда не залез, пока она стряпает, стирает, убирает дом.
Бежит ребёнок, неумело перебирая ножками, навстречу отцу. Подхватывает его Арсеня, подбрасывает вверх. Смеется Гошка. Любуются на них Поля и старики.
Вдруг неожиданно появляется на столе праздничный пирог. «Что ли праздник какой? А мы и в храме не были», - спрашивает удивленно Арсений. Поля смущенно улыбается. Мать кивает головой, зная секрет. Петр с любопытством смотрит на женщин. Арсеня с нетерпением потирает руки.
«Прибавление в семействе намечается у нас, тятя», - объявляет всем Полина, обращаясь к главе семьи.
«Хорошее известие, - улыбается Петр, – Порадовали старика. Не худеет род наш, а растет. Доброе дело намечается. Здоровья тебе, Полинушка».
К осени появился в доме Колюшка. В отличие от Гоши, Коля рано научился ходить. В восемь месяцев он уже уверенно держался за подол матери и ходил с ней от плиты к столу, задерживая всякую работу. Поля не раздражалась. Отрывала его от юбки. Сажала в угол на лавку, придвигала стол. Но Колюшка поворачивался на живот, сползал и, вылезая под столом, снова цеплялся за мать. Гоша же сидел смирно, обсасывая отрезанную горбушку свежего хлеба.
Год от года росло семейство. Забот прибавлялось. Ширился в плечах Арсений, еще сноровистее становилась Полина. Но была она по-прежнему стройной и статной. Умело управлялась с делами, детьми и большим хозяйством.
 
  Божья Матерь пирогу не дала подгореть, помощника прислала

Рождение третьего сына Виктора было настолько интересным событием в деревне, что односельчане вспоминали о нем, как еще об одном из достоинств Полины.
Весна была поздней в тот год. Отсеялись и посадили картошку в конце мая. По завершении дел собрали на столы угощение, тешили себя разговорами, делились планами на лето. Поля разливала по тарелкам домашнюю лапшу и подносила гостям. Большой живот, скрытый за фартуком, мешал быть проворной. Она ждала ребеночка.
Вдруг почувствовала недомогание. Ой, как не вовремя! Полон дом гостей. В печь посадила пирог. Корову надо доить. Гошу и Колю укладывать спать. Она сказала мужу и гостям, что выйдет подоить корову, чтобы напоить ребятишек перед сном парным молоком. Но вместо подойника взяла непраздная Полина икону Божьей Матери и тихонько вышла в овин. Помолилась. Постелила соломки, встала на колени, поглаживая живот, - и родила сыночка. Так мать ее рожала когда-то. Она и научила.
Отнесла ребенка к соседке, на обратном пути с трудом набрала полведра воды в колодце и поспешила к гостям, чтобы успеть вынуть из печи пирог. Поле было очень тяжело, она еле держалась на ногах, боясь упасть, в глазах темнело от слабости, но виду гостям не подала. Никто не заметил в ней перемен.
Накормила, напоила гостей. Проводила всех за ворота….  И пошла за ребеночком. Через пять минут заносит его в дом. Арсеня удивленно ахнул  и присел от неожиданности:  «Поля, когда ты успела?»
« Это Божья Матерь не дала пирогу подгореть. Витюньку в помощники прислала», - ответила счастливая Полина.
Баюкая новорождённого сыночка, пела ему тихо бабушкину колыбельную:
Уточка полевая,
Где ты ночесь ночевала?
Под мостом, под мосточком,
Под кустом, под кусточком…
Через два года она будет петь ее Паше, которого отец будет звать по старинке  - Панькой. А через четыре года  - Параскеве. Но дочка, как только научилась хорошо говорить, потребовала, чтобы все её звали Полей, как и маму.

Как Арсеня детей обучал

Арсеня воспитывал ребятишек собственным примером: «Слова вам мать говорить будет, а я делу буду учить, - говорил он подросшим детям. – Сегодня я покажу вам инструменты. Лишних инструментов  -  не бывает. Они все нужные для разных дел. Каждый инструмент нашим рукам помогает, и вы  их должны знать и уметь ими пользоваться». Он раскладывал инструменты в несколько рядов. Просил сыновей принести ему коловорот, киянку, зубило. Если они справлялись, то выкладывал рашпиль, рейсмус и стеклорез. Потом – самое простое: клещи, плоскогубцы, гвоздодер, разные виды рубанков и дрель. Они легко справлялись и радовались, что знают много инструментов. Казалось, не хватит места в комнате, чтобы разместить все это. Полина охала, а отец продолжал свою работу.
Гоша и Витя сопели, торопились,  хотели обогнать друг друга. Кто скорее найдет инструмент? Маленькие Панька и Полька путались под ногами, мешали, но тоже уже могли найти молоток и рубанок. Ребятишки ждали своей очереди, когда отец возьмет их в мастерские.  Арсентий и Полина с детьми. Первый ряд: Павел (Панька), 7 лет. Параскева (Полька), 5 лет. Во втором ряду между родителями: Виктор, 9 лет.

«Вот выучите все инструменты, потом возьму. А иначе, как вы мне их подавать будете. Я попрошу тиски, а вы мне пилу принесете», - беседовал с детьми довольный отец.
Он наблюдал за озабоченными помощниками и улыбался в усы. В мастерские входила кузница, столярня и слесарные цеха. Там стояли какие - то особенные мужские запахи. Мальчишки чувствовали себя рядом с отцом настоящими взрослыми мужчинами. Маленькая Полька от них не отставала. Мать сначала отгоняла её от инструментов, а потом подумала: «Не помешают ей эти знания».
В пятистенке у Арсентия было тесновато и шумно. Старики переехали жить к младшему сыну Петру. Гоша часто ночевал у стариков, помогая дедушке Петру.
Витя по пятам ходил за отцом и был похож на него, и внешностью, и характером. Арсеня любил его за покладистость и послушание, никогда не наказывал, но и не выделял среди других детей, и возлагал на него какую - то свою, особую надежду, ожидая помощника в мастерских.

Троица

Долго сидела мать, вышивая Витюньке рубаху к Троице. Любое дело начинало она с молитвы, и все у нее в руках спорилось. Нарядила она сыночка новую рубаху и на улицу отправила. Начала других детей в храм собирать.
 Витя сразу в любимое место – под телегу возле озера. Отец не уедет незамеченным, обязательно сюда придет. Под телегой его никто не видит и не мешает играть. Тихо и спокойно. Здесь он в безопасности. Сюда никогда не придет тетя Фрося, которою он не любит и боится.
 «Рыжий – не человек», - вот такие обидные - преобидные её слова запали в душу мальчика и не выходили из головы.
Мать морщилась, когда она приезжала, но «терпела родню», а Вите всегда хотелось спрятаться.
Он мог часам любоваться озером. Утреннее солнце пробивается сквозь травинки и жерди под телегу, образуя пятнышки и полоски, которые становятся у Вити то домиком, то дорогой. Скрученная в трубочку береста из поленницы – его «конь». От проплывающих облаков рисунок солнечных линий меняется: игра становится еще интереснее.
Лежит Витя на любимом месте и рассматривает большие деревянные колеса, окованные железом, а сквозь них - и озеро. Рядом покачиваются бархатные стрелки темно-коричневых камышовых султанов. Очень хочется их потрогать, но в камышах глубоко и вязко. Утка с выводком заплыла прямо на облако, отраженное в озере. В прозрачной воде мелькают лапки утят.
Вишнево-коричневый солидол на осях напоминает яблочное повидло. Витя вспомнил, как отец смазывал солидолом новые инструменты, купленные про запас, чтобы не заржавели и долго служили. Малыш смазал густо мамину вышивку. Пусть надолго сохранится. Сияет. Похвалы  ждет. Но рубаха - не инструмент, может, что не так сделал.… Не так.… Выпорол его отец вместо похвалы, и мать кухонным полотенцем добавила.
Едет он в храм в старой короткой рубашонке и думает, что не любят его родители, не обращают на него внимания. Только Паньку с Колькой обнимают да маленькую Полинку целуют. Витя знает, что Коля у них самый любимый. Чёрный он, в мать. Никто его не дразнит: «Рыжий, рыжий, конопатый».
 Коля любит на пороге сидеть. Мудро, не по-детски, что-то говорит взрослым, хотя ему всего три года. Все им восхищаются, а Вите обидно. Его все соседские ребятишки дразнят. Гоша и Паша за ними повторяют.
 Бабушка Арина научила его, кому надо жаловаться на обидчиков и у кого прощения просить. Вся семья едет в храм. Там он всё расскажет батюшке. Он умеет смирно стоять и молиться. Мать поручает ему поставить на канун свечи за упокой всем дедушкам рода по отцу. Их имена он знает наизусть: Петр, Севастьян, Илья, Александр, Иван.
Сегодня храм украшен зелеными ветками, на полу мягкие листья и трава. На душе хорошо. Обидчиков он простил. Легко стало. У мамы прощения  попросил. Она его по голове погладила. Отец на руки взял, чтобы алтарь показать. Выше всех Витя в храме. И праздник весь на виду. Батюшка  Виталием его называет, как крестили, и причащает из ложечки. И после храма хочется ему руки на груди скрещенными держать, как крылышки ангельские. Так и уснул Витя в телеге рядом с младшими ребятишками. Отец поочередно занес всех домой и положил в кровать.
 
Лишний в семье

Осенью заболел Коля. Вите играть было не с кем. С малышами неинтересно. Они заворачивали соломенных кукол в платки. Гоша жил у бабушки Арины и деда Петра.
Витя взял Колю за руку, но Коля не пошевелился, не заговорил. Все почему-то говорили шепотом. Мать завязала на голове черный платок и беспрерывно плакала.
Отец ушел в мастерские. Слезы застили глаза. Он плакал навзрыд,  останавливая работу. Вынимал стружки из рубанка, вытирал лицо, сколачивая маленький гробик.
Приехали родные. Витю отправили на улицу. Он постоял на ветру. Улица  пуста. Холодно. Замерзли руки. Собаку куда-то увели, побегать не с кем. Витя забежал домой и - прямиком к матери, спросить о собаке. И вдруг услышал Фросины слова, от которых остолбенел. Фрося, думая, что они одни с Полиной, выплеснула матери: «Лучше бы Витя умер».
Мать замерла от страха, увидев стоящего за Фросиной спиной Витюньку.
«Что ты! Что ты говоришь!» – закричала она.
 Фрося повернулась, увидела Витю и осеклась…. Мать прижала подбежавшего Витюньку и целовала, целовала его бесконечно. Он чувствовал ее мокрые от слез щеки и порывистые объятия.
На всю оставшуюся жизнь запомнил он эти страшные слова и носил в себе это недетское горе. Казалось ему с тех пор, что лишний он в семье. Что ни сделает, все не так. Вот только пол подметать у него лучше всех получалось. Подметет гусиным крылышком и на место его у печки положит, как мама велела. Но все словно не замечают его трудов. Старался Витя не обижаться на это, потому что не раз слышал от матери слова: «Кто хвалит, тот крадет у нас добрые дела».
   « Смиренный он у вас», - говаривала  бабушка Арина. Жила она уже несколько лет со снохой и младшим сыном Павлом. Приезжала на праздники к Арсене, обнимала Витю и просила его: «Как вырастешь, забери меня к себе». Витя опускал голову ей на колени и обнимал ее больные ноги. Так и сидели они, понимая друг друга без слов.

Не будет у нас никаких политических
 
В гости к дочери и зятю приехали родители Полины - Илларион и Татьяна, встревоженные и опечаленные. При создании колхоза забрали у них двух лошадей и корову, нажитых тяжелым трудом. В колхоз они не хотят, не желают работать на всю деревню. Переживали родители Полины это событие, плакали, просили помощи. Арсеня запряг Серко и поехал с ними. Заготовил им дров, накосил сена, отвез им свою телку, хотя самим пришлось отдать в колхоз корову, плуг и борону. Арсеню считали середняком.
Родители жены не понимали пользы от колхоза, сколько бы им ни объясняли новые представители власти. Илларион Степанович недовольно говорил: «И свое отдай и на чужого дядю работай. Достанется ли что от урожая? Или амбар пустым на зиму останется?»
Арсеня сказал им: «Властям лучше не перечить. Вы, наверное, дядю Семёна забыли? Очень хороший был человек. Умный, добрый. А пострадал за слово. Он за всех нас каторгу отработал, чтобы не было у нас никаких политических. И не будет! Увидели волю Божью и смиряйтесь! Ни в каких революциях мы не участвуем. Что вам ещё в утешение сказать? Я и сам пошел учиться от правления колхоза на тракториста. В кузнице освоился, в механической мастерской всему научился. Хочу технику изучить. Это дело – передовое».
 «Ты – смекалистый: всё освоишь!» - поддержал его тесть.
После разорения единоличного хозяйства старики долго не протянули. Илларион простудился и умер. Татьяна  - вскоре после него. Потом умерла их дочь Матрёна.
Полина, Анна (Нюся) и Аганя тосковали по родителям, по сестре, поминали их в храме, старались по советам матери бережно относиться друг к другу. Арсеня удивлялся, какими разными были сёстры по характеру. Лицом Полина и Анна походили на мать – черноволосые, черноглазые. Агафья не походила ни на родителей, ни на сестёр. Она имела приятную внешность: светлые волосы и голубые глаза. Добрый характер был главным её достоинством, но из-за болезни правой руки девушка долгое время не могла выйти замуж. Потом выучилась на учительницу начальных классов и жила на железнодорожном разъезде Степное, недалеко от совхоза «Пионер».
 Полина была слишком деловитой. Анна - удивительно красноречивой. Её слово, как стрела, всегда попадало в цель. Оставалось только руками развести, потому что доводы у Анны были неопровержимыми.
Спустя какое-то время нашёлся хороший человек и для Агафьи. Дмитрий Иванович Меньщиков, воспитывающий один малолетнего сына Калинника, предложил ей сойтись. Трудился он недалеко от дома на железной дороге рабочим. Человеком был серьёзным и ответственным. Полине он казался великаном по сравнению с маленькой Аганей. Славный характер Агафьи покорил Дмитрия. И она чувствовала себя защищённой рядом с мужем.

И стыдно ему было оттого, что он здесь

 После смерти Иллариона и Татьяны привезли в дом Анну, младшую сестру Полины. Веселая Анна, но задиристая. Всех заденет, но Витю не трогает и как-то по-особому к нему относится. Если Панька и Полька к нему пристают, донимают, начинает Витя медленно кулаком по столу постукивать, значит, рассердили его до крайности. Но драться и ругаться он с ними не будет.  Апполинария в центре (справа) с подругой и детьми. Крайний слева – Панька, второй справа – Витя, Перед ним – Параскева-Полька между матерью и подружкой 

На улице он все больше с девчонками играет. Ходит к дяде Елизару, брату дедушки Иллариона, чтобы с двоюродной сестрой Наташей сбегать на Мартинское озеро искупаться или - в лес за ягодами. Добрый Витя, молчаливый, застенчивый. Девчонки везде его с собой берут. С ними прошло всё его детство. И  не было в нем никогда ни жестокости, ни озлобленности.

 Пришла для Вити трудная пора учебы. Не было школы в деревне Кировка, куда переехала семья поближе к станции из села Мартино. Так и проходил Витя то в одну школу, ту в другую, чтобы выучиться грамоте. Никто его не контролировал, не проверял домашние задания. Только в первом классе мать учила читать. Долго первоклассник не мог слоги складывать. Как-то вызвали его к доске читать. «Прочитал» текст на пять, потому что знал его наизусть. Дали новое задание. Не мог Витя ни слова прочесть. Стоял, молчал, краснел. Дома от страха наказания и стыда все понял и начал свободно складывать слоги в тот же вечер.
Таблицу умножения «на пальцах» знал от матери. Рассказала она ему особый математический секрет, который знала еще с церковно-приходской Кривинской школы. Главное - нужные пальцы стыковать. Но учительница запрещала смотреть под парту. Не будешь же при ней пальцы соединять. Понял Витя, что лукавство рано или поздно откроется. Начал учить таблицу наизусть.
…Многие из его одноклассников семилетку закончили, а этот парнишка решил дальше учиться. Жил по чужим квартирам, смирялся со всякими обстоятельствами. Сложно жить и учиться без помощи родителей. Мало кто решался тогда в район пешком ходить за двенадцать километров через леса, от совхоза «Пионер» до станции Макушино, чтобы десятилетку закончить. Иногда кто-нибудь подвозил до совхоза на подводе, но бывало и мимо проезжали. Особенно трудно было добираться в дождливую погоду. Земля глинистая, обувь засасывало, подошвы порой отрывались. Каждую субботу вечером – домой - за хлебом и сахаром, чтобы неделю было чем кормиться. Хлеб запивал водой из бочки. 
В годы учебы свела его жизнь с той самой Фросей…  На квартире пришлось у нее жить, в райцентре Макушино. Родители так определили. Больше не к кому. Был у него свой закуток, отгороженный шторкой. В редкие дни, если Фроси не было дома, наливал ему дядя Кирилл полтарелки супа, чтобы жена не заметила. Но в основном, кормился своим хлебом.
«Голодный парнишка-то. Дай племяннику поесть. Есть же у тебя картошка вареная. Не жадничай», - просил Кирилл жену.
«Раз не просит ничего, значит, сыт», - толкала Фрося в бок сердобольного мужа, переходя на шепот.
Виктор слышал все, вздыхал, растирал голодный живот и думал: «Тридцатые годы - время голодное, им самим не хватает». Он опускал глаза, и стыдно ему было оттого, что он здесь.

Длинная дорога домой

Суровы зимы Зауралья. Хлопчатобумажные штаны в «однорядь», как называла их мать, не спасали от мороза, не знал он, в отчаянии, как и пробежать эти двенадцать километров. Голод и страх подгоняют. Волки в здешних местах не редкость.
Худой Виктор, неказистый, а ходок замечательный. Идет он по зимней дороге, щеки отмороженные оттирает. Руки под пальтишком греет. Молитву, зашитую мамой в поясок, трогает под рубашкой. Вспоминает, как она говорила: «Если знаешь молитву «Живый в помощи», ничего с тобой не случится. А если вдруг забыл, Бог договорит то, о чём начинал молиться». Не знал ее Витя до конца наизусть, трудной она ему казалась, но за пояс держался, если страшно становилось. Верил он: мать зря не скажет.
Витя остановился растереть онемевшие от мороза колени и оторвал от куста сломанную санями ветку. Подышал на нее, пытаясь согреть, и спрятал за пазуху.
«Хочешь, я тебе что-то расскажу, - заговорил он с ней, как с живой.  -  Смотри на блестящий след от саней и не поднимай головы, тогда не страшно идти даже ночью. Если дует ветер, надо идти посередине дороги, чтобы деревья не доставали длинными лапами. В дороге я повторяю то, что на уроках рассказывали. Хочешь узнать про Уральские горы и про Ивана Сусанина? Дорога дальняя, я все успею…
Когда устаю, на каждый шаг повторяю: «Господи, помилуй», - так бабушка Арина научила. Сегодня в школе у меня два события было. Я сам решил задачу. Все понял, руку тянул, даже привстал, но Николай Иванович Морозов не спросил. Не  заметил. Мишу Куваева вызвал. Он всегда отлично решает. Впереди сидит. А я - на последней парте. А то, может быть, и пятерку получил бы, отца с матерью обрадовал. Отец бы меня сразу в мастерские повёл. Но я – троечник по математике.
И радость у меня была сегодня - маленькая-маленькая. Но она не очень-то хорошая. Я сухарик под партой нашел и съел. Наверное, Валя Секисова уронила. Уж очень мне есть хотелось, вот я и взял. Но завтра скажу ей об этом и взамен свой сахар отдам. Я не украл сухарик, понимаешь, но все равно почему-то стыдно».
 Долго Витя веточку в кармане носил. Была он ему как друг, с которым можно поделиться, как советчик в долгом пути.
На каникулах пришивала мать пуговицу к пальто, карманы проверила, дыры зашила. Веточку нашла и… выбросила. Не знала, как ценна она была для подростка. Переживал он, обнаружив чистый, зашитый карман, но ничего не сказал матери, постеснялся. Больше он с веточками не разговаривал, потому что такой любимой уже никогда не будет.
На зимних каникулах Витя помогал отцу. Любое его поручение выполнял с удовольствием: почистить снег, навоз, принести дров, дать корове сена, запрячь лошадь в сани, разнять спорящих Паньку и Польку, которым всегда вместе было тесно, а врозь скучно. Они по очереди показывали брату школьные дневники и рассказывали шёпотом о своих проделках. Хвастались тем, что отец их берёт по вечерам в мастерские. Полька подарила Вите новые шерстяные носки, которые сама связала. Правда, один получился чуть длиннее другого, но это не столь важно. Вите дорог был этот подарок. Полька сияла после похвалы: «Ты, как мать, настоящая мастерица!» 
 Однажды вечером подшивал с отцом свои дырявые валенки. Вырезал заплатку из старого голенища. Ножницами – тяжело! По всей длине комнаты натягивали с отцом нити, скручивали их, продевали через дверные ручки, натирали черным гудроном (застывшей смолой), чтобы были крепче, не перетирались. Отец, подшивая валенки, ловко орудовал шилом и крючком, поддевая нить. Учил сына правильно пришивать запятники и подошвы.
 Утром на санях возили воду из озера для скотины. Отец спросил у Вити: «Почему на воду в бочке кладут деревянный круг?»  «Чтобы не расплёскивалась по дороге», - ответил наблюдательный  сын. Отец тянул сани, Витя подталкивал их сзади, отламывая от железного обода бочки прозрачные льдинки. С наслаждением сосал их, ощущая вкус озерной воды.
  Хорошо дома. Мать суетится на кухне. Вкусно пахнет щами. Старший брат Гоша делится студенческими новостями железнодорожного училища и отдает ему свои коньки-ледянки (дутыши). Отец тут же нарезает для коньков новые полоски сыромятной кожи. Они крепят коньки к валенкам лучше верёвок.
 Панька и Полька с санками выходят на горку, потом бегут на озёрный каток. Ходят по пятам за Виктором. Соскучились. Никуда от них не спрячешься. Паньке тоже хочется прокатиться на коньках. Виктор садится на сугроб, меняется с братом валенками, но в малых – не побегаешь! Паша двигаться на коньках в больших валенках не может, падает, но охота пуще неволи, как в пословице говорится. Хоть на льду посидеть, но в коньках. Витя терпеливо ждёт, пока улягутся Пашины страсти. Поля коньки не просит, но постоянно мешает. Ей хочется бегать именно в том месте, где катается Витя. Каток  маленький. Везде  -  вмёрзшие в лёд камыши. Витя гоняется за ребятишками. Они смеются и убегают за границы катка.
 Набегались. Возвращаются домой раскрасневшимися, весёлыми. Отец во дворе встречает Виктора вопросом: «Накатался?»  «Накатался», -  вздыхает Витя.
Виктор с Павлом и Прасковьей (1939 г.)

Польке дома тоже потребовались коньки. Витя дал ей подержать. Она примерили их на босую ногу и тут же успокоилась.
 Вечером дети дружно натаскали дров, укладывая их возле дымоходов для просушки. Мать довольна. Пошла готовить опару для теста. Будет выпекать хлеб.
Зимние каникулы пролетели быстро. Надо собираться в дорогу. На Викторе  -  Гошино зимнее пальто, теплые подшитые валенки и «новые» брюки, перешитые из отцовских штанов.
Попрощался с родными. Оглянулся на дом. Снег хрустит весело. Мороз теперь не страшен. Дорога будто стала короче. Шёл Витя по знакомой зимней дороге и вспоминал тепло родного дома, вкус творожных шанежек, испечённых матерью. Она положила их в портфель вместе с двумя буханками. Ему казалось, что даже зимний лес пропах тёплым хлебом. Прижимал портфель к груди, вдыхал вкусный запах. Хотелось съесть всё сразу. Но путешественник терпел, зная, что в конце пути проголодается ещё больше.
…Долго тянулась третья учебная четверть. Не столько тяжела была учёба,  сколько длинный холодный путь домой по выходным.
Но вот весна сменила зиму. Зазеленела вдоль дороги первая трава. Её украсили тёплым цветом одуванчики. Птицы весело носились над лесом, устраивая гнёзда. Не хочешь улыбнуться, а улыбнёшься, если по сторонам смотреть на лес, на птиц, на цветы, но не опускать глаза на пиджак. Тёплые месяцы выявили все недостатки одежды.
 Виктор взрослел, начинал стесняться коротких рукавов пиджака, заплаток на локтях, как бы искусно их ни пришивала мать. Его постоянно стригли наголо, чтобы не завшивел «в чужих людях». Он соглашался, потому что стеснялся каштанового цвета волос. Девчонки на него не смотрели, а сам он украдкой любовался в классе Валиными косами.
Все годы просидел Витя на последней парте. Это спасало его от всеобщего обозрения и насмешек, к которым он относился очень переживательно. 
1940 год. Ученики 9 класса Макушинской средней школы Курганской области. Нижний ряд: (слева-направо) Квашнин Витя, Виноградов Коля, Горюнов Саша, Греков Саша. Верхний ряд: Ледовских Саша, Попов Саша (в белом свитере) – школьный друг Виктора, Калугин Лёня.
Иногда назад с первой парты поворачивалась Зоя Шатрова и словно освещала класс своим ярким румянцем. «И что нашли в ней ребята?» - думал он о Зое. Она его вообще не интересует, но если уж ее все любят, то и он, наверное, должен любить. Да что толку от девчонок, вот Миша Куваев – это да! Любую задачу решит. Что-то в нем есть гениальное, если сам директор разговаривает с ним как с большим начальником. Миша галстук носит, как взрослый, хотя учится только в седьмом классе.
Однажды Миша подошёл к последней парте и дал Вите совет:  «Учись хорошо. Будешь знать основы - все освоишь. Придет и твое время. Верь! Все
впереди, готовься!»
Миша Куваев (будущий ректор Томского университета).

 Он тепло похлопал одноклассника по плечу. (Послевоенная дружеская переписка свяжет их на всю оставшуюся жизнь).
После этого разговора Виктор серьезно принялся за учебу. Вместе с другом, Сашей Поповым, у которого он жил последний год на квартире, Виктор штудировал физику, математику, готовился к предстоящим экзаменам.
Закалило Витю суровое отрочество. Нормы ГТО (Готов к Труду и Обороне) сдал отлично. На уроке военного дела лучше всех отстрелялся из винтовки. Военрук при всех на линейке пожал ему руку и вручил грамоту. Это была первая в его жизни похвала и награда.   После получения знака ГТО. Награда от родителей – новая фуражка.


Эмма Ивановна Окснер -  учительница немецкого языка, зная о его трудном и голодном детстве, одобрительно кивнула головой и сказала: «Ничего, ничего, выправишься, еще каким орлом будешь!» 
Эмма Ивановна Окснер – учитель немецкого языка
Учитель географии Патрушев Михаил Иванович назвал его любимым учеником. Классный руководитель Николай Иванович Морозов привёл его в пример другим ребятам по поведению. Впервые за долгие - долгие годы унижений ему стало легко и радостно. Почувствовал он себя уверенным и сильным.
Заканчивается учебный год. За окном  -  трогательная, последняя весна детства. Виктор отыскал за школьным окном любимый клен, рассматривал на нём проклюнувшиеся почки и уходил мыслями в мечты. Все тотчас уплывало куда-то: и голос учителя, и головы впереди сидящих ребят. Он видел себя в новом суконном костюме, в кирзовых отцовских сапогах, входящим в мастерские. Вот несет он матери свою первую зарплату. Польке и Паньке накупит сладостей и новых тетрадей для учёбы. Отцу - новые напильники и отвертки. Гоше подарит ножичек и фонарик.
 Председатель совхоза будет называть его, повзрослевшего, Виктором Арсентьевичем, здороваться с ним за руку, так же, как с отцом. Все мечты прокручивались в голове много раз, менялись, но только чёрный суконный костюм всегда оставался далекой и недосягаемой мечтой. Ему казалось, что от этого костюма изменится вся его жизнь. Его будут замечать и уважать. Может быть, и Валя Секисова когда-нибудь удостоит его своим взглядом.
В последние майские дни ходил он с Сашей Поповым за черемухой и сиренью для учителей. 
Школьные друзья – Виктор Квашнин и Александр Попов.

 Волновался, переживал перед экзаменами. Не досыпал. Учил формулы, правила, стихи. Мысленно выбирал себе экзаменационные билеты.
Экзамены сдал удачно.
Позади тревоги и длинная дорога в школу.
Жаль было расставаться с любимым другом Сашей Поповым, родители которого отнеслись к Виктору, как к родному сыну. Такого внимания к себе он ни от кого не встречал. От всего сердца обнимал Витя стариков и благодарил их за душевность: «Вы мне как родные».
« Да и ты нам так же. В добрый путь, сынок», - говорила Сашина мать, провожая его за калитку.
Аттестат зрелости он поедет получать с отцом. Может, и мать с ребятишками захочет побывать на выпускном вечере.
 Отец советует ему после школы выучиться на механика. Ждет с нетерпением помощника в мастерских, чтобы передать сыну свой опыт. Не было еще такой детали к машине или комбайну, которую не мог бы сделать Арсентий.
«Вот бы этому научиться. Терпения у меня хватит», - думал Виктор, идя через Макушино к проселочной дороге. Школьный портфель кажется ему сегодня необычно легким.
 
  Он совсем не умеет танцевать

17 июня 1941 года.  Школа в цветах. Девчонки в новых платьях.
Отец дал выпускнику-десятикласснику свою праздничную рубашку - косоворотку, Гоша -  свой пиджак. Будто и внешность сразу изменилась, и плечи шире стали. Мать любуется, прижимает Витю к себе прямо в актовом зале, а он стесняется, отталкивает ее: «Мама, все же смотрят на нас. Ты чего!»
«Ладно, ладно, сынок, еще успеем порадоваться. Иди к ребятам», - улыбаясь, говорит мать.
В школьном клубе все места заняты. Шум, радостные разговоры. Девочки расправляют друг другу банты. Ведущие повторяют слова. Душа замерла в предчувствии какой-то особой радости. Открывается занавес. За ним -  столы с вазами цветов и, разложенные для вручения аттестаты.
Дорогие и любимые учителя поднимаются на сцену и садятся за стол.
Зал затихает. Поднимается директор школы Василий Матвеевич Левонидских. Коллектив учителей Макушинской средней школы (второй ряд) с учащимися 7 класса 1938 г (Слева-направо) Софья Генриховна Окснер (нем яз), Греков (слесарное дело), учительница литературы Лымарь (имя неизвестно), Вера Израилевна Рассимович (пение), Николай Иванович Морозов (мат., черчение) -  классный руководитель. Наталья Петровна Воронова (зоолог.), Михаил Иванович Патрушев (геогр.), директор школы – Василий Матвеевич Левонидских  (во втором ряду, крайний справа). Учитель физики (второй ряд сверху в галстуке),  Квашнин Виктор – в  верхнем ряду, крайний справа. Четвёртый ряд , крайняя справа с косами – Секисова Валя – девочка, которая нравилась Виктору. Шатрова Зоя – первая справа (в белой блузке) – любимица мальчишек. Отличник Куваев Миша во втором ряду в центре, с галстуком.

 
Он обращается к залу: «Дорогие выпускники! Позвольте поздравить вас с первым серьезным событием в вашей жизни – окончанием средней школы и вручением вам аттестатов зрелости.
Дорогие родители, братья, сестры, гости нашей школы! Мы благодарим  вас за то, что вы помогали детям, как могли, и умели, вместе с нами воспитывали их достойными гражданами нашей великой Отчизны.
Мы гордимся своими выпускниками и знаем, что они не подведут нас. Хотим видеть их на жизненном пути честными, мужественными, совестливыми, готовыми встать на защиту Родины от любого врага. Верим в них, любим и отправляем в добрый путь. Не забывайте своих учителей и родную школу».
Блестели глаза матерей. Девчонки порхали по ступенькам и возвращались с аттестатами, вручая их матерям. Парни солидно и степенно принимали рукопожатия директора. Вручение шло по алфавиту: Васильева, Виноградов, Герасимова, Горюнов, Греков, Демичева, Кабакова, Калугин, Каткова, Квашнин, Куваев, Ледовских, Попов, Суслова, Фёдорова.
Сердце Виктора запрыгало в груди, застучало на весь зал, кровь прилила к лицу, когда назвали его фамилию. Вот он идет через длинный проход, и весь зал смотрит на него одного. Директор крепко жмет ему руку и, напоминая о его грамоте по стрельбе, говорит залу: «Достойный будет защитник у нашей Родины». Зал взрывается аплодисментами.
Какой праздник для него, какой замечательный день! Любимая школа стала для него, может быть, родным домом больше, чем для других. Этот день он никогда не забудет. Виктор вручает цветы учителям, а они, не скрывая слез, обнимают его, этого скромного, переносившего долгие невзгоды мальчугана. С аттестатом зрелости он подходит к родителям. Они рады за сына! Отец рассматривает документ и говорит: «Оценки - это твой первый заработок».
Потом зал долго аплодирует отличнику Мише Куваеву ….
…Звучит прощальный вальс. Виктора кто-то подталкивает со спины, чтобы он пригласил девочек танцевать. Но он не умеет! Как досадно. Он никогда этому не учился. На школьные вечера никогда не ходил. Они проходили по субботам, а Вите нужно было уходить домой за хлебом, чтобы кормиться чем-то на следующую неделю. Да разве пойдёт танцевать с ним девушка? Он смущается перед ними и не решиться пригласить на танец. Успокаивает себя тем, что танцевать - это не самое главное в жизни. Важно то, что он уже состоялся. Он  - взрослый, совершеннолетний и ответственный человек. И цель у него есть: учиться дальше.
Звучит школьный вальс. По залу плывут и кружатся пары. Мелькают счастливые глаза Зои Шатровой. Саша Попов выводит её на центр круга. Валя Секисова танцует с подругой. Витя прячет счастливую улыбку и вздыхает с облегчением.
…Всем классом ребята встречали рассвет, делились планами. Жгли последний костер. Желали друг другу удачи!
Они сегодня - как одна семья. Вспоминали любимых учителей и то, каким дружным был их класс. Рассказывали смешные истории из школьной жизни. В каждом сердце горела любовь к родной школе, семье, к своей малой Родине. Скоро они расстанутся, но будут у них общие воспоминания об этом рассвете, дружбе, о первой любви, об этом замечательном крае - Южном Зауралье, в котором они взрослели.


2-я часть. Спаси их, Господи.

Будет ещё и большая война,
Завтра ли, послезавтра ли.
И рано ль, поздно ль чужая вина
С нашей схлестнётся правдой.
(Сергей Наровчатов)

«Забытое прорастает сквозь камни. Стучит в беспамятные сердца».
(Лариса Васильева.)

Время испытаний

 Неделя отдыха после выпускного вечера пролетела быстро. Виктор отсыпался, помогал матери по хозяйству, навестил стариков. 


Бабушке Арине и деду Петру рассказал о своей мечте выучиться на автомеханика и помогать отцу в мастерских. Потом - о младших ребятишках – Павле и Параскеве. Они по очереди учатся играть на гитаре. Жаловался Витя на сестру, которая не хочет отзываться на своё имя  - Прасковья. Требует, чтобы её звали только Полей!
«Не перечь ей Витя. Как хочет, так и зови», - посоветовала бабушка.
Примерил перед стариками обновку -  новую рубаху, сшитую матерью. Деду сообщил, что выходные дни собирается провести на рыбалке.
В воскресенье Виктор не стал будить Пашу. На озеро Чебак отправился один в четыре утра. Клёв был замечательным! В ведре поблёскивали крупные караси. На пороге столкнулся с матерью, радостно показывая на ведро. Но она не обрадовалась, а бросилась к нему на шею: «Сынок, война!».
Похолодело в груди от страха, замерло сердце, померкло солнечное утро. Рухнули у семьи все мечты и планы. Отец ждал помощника, а придётся снова расставаться.
 
Всей семьёй слушали «Заявление советского правительства» о внезапном нападении германских войск на нашу страну. Лица тревожные, взволнованные.  Голос диктора «пробирал до костей». Последние слова он сказал жёстко и уверенно:  «…Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Вслед за заявлением правительства к  «пастырям и пасомым» обратился местоблюститель патриаршего престола Русской Православной церкви митрополит Сергий (Старогородцев): «Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать испытания. С Божиею помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своём долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им по плоти и вере…»
Никто не сомневался, что может быть по-другому.
Его слова стали поддержкой всем православным в день страшного известия о войне.
 Все удивились, что, несмотря на преследование и гонение веры, митрополиту разрешили обратиться по радио к православному народу. 
С первого дня войны Русская Православная церковь объявила сбор средств в фонд обороны Родины.
Ближайший храм в селе Большое Кривинское был закрыт  в 1937 году. Жители окрестных сёл вынуждены были ездить в дальние храмы в поисках священника: в Куртамыш, Звериноголовское, Мишкино, Шадринское, где церкви были ещё не закрыты по решению Исполнительного комитета партии, но не в каждом храме можно было найти священника в дни гонений на веру. Мужчины, мобилизованные на фронт, ездили туда за благословением. Даже дальний путь в храм верующие почитали за благо, потому что церкви в других районах были разрушены или закрыты.

После выпускного вечера мать еще не успела наглядеться на сына. Столько лет на учебе по чужим квартирам! И опять провожать…
 В тот же день, 22 июня, добровольцем пошел Виктор в районный военкомат по той самой дороге, которая стала ему родной за эти десять лет. Стояла мать у ворот, смотрела на уходящего сына. Слезились её глаза, отчаяние заполонило душу: «Витюнечка, мой милай…. Господи, не отбирай…».
К счастью матери, он вернулся домой на другой день, переночевав у школьного друга. Только 2 августа 1941года он был направлен Макушинским Райвоенкоматом Курганской области на краткосрочные курсы Челябинского танкового училища.
Два тревожных летних месяца он провёл дома.  Помогал отцу починять крышу, поставили новый плетень в огороде. В совхозных мастерских готовили к уборке урожая трактора, ремонтировали вместе комбайны.
Его старший  брат - Квашнин Георгий Арсентьевич уже три года служил на Дальнем Востоке в танковых частях. Демобилизацию отменили. Домой не попал. Сразу – на фронт. Письма последнее время не приходили. Мать была в тревоге за сына.
 Неугомонная Нюська - Анна Илларионовна Симакова - младшая сестра матери,  в начале июня ушла на фронт добровольцем. Попала на Западный фронт.    Писала, что воюет против фашистов, и взяли ее на самую важную должность: она кормит бойцов. В письме не скрывала трудностей: «Мне тяжело. Подавленность. Отступление….  Физические нагрузки невыносимы. Руки не гнутся от холодной воды, мозоли от ножа после чистки картошки мучительно болят. За ночь чищу по десять баков, выгружаю продовольствие и распределяю его по числу дней месяца и количеству бойцов. У нас строгая отчетность за каждый грамм продуктов. Состав полевой кухни несет ответственность за сохранность оборудования и своевременное передвижение вслед за линией фронта.
Военные дороги непредсказуемы. Нам выделили машину, но потом дали лошадь, потому что машину часто забирают на нужды армии и для раненых.  Двух лошадей уже убило, а преодолевать приходится канавы, окопы, овраги и реки. Мы должны найти расположение части, дотащить туда любыми путями и средствами кухонную «колымагу» и вовремя накормить. Хоть самой под колеса ложись, чтобы проехать через канавы. Порой и подложить нечего. Сколько раз «пупки рвали», но тащили. Баки – полные. Хоть и закрываются плотно, но боимся перевернуть… 
Не всегда имеем над головой навес. Под палящим солнцем или под дождем готовим беспрерывно. Переживания забирают много сил. На сон времени почти не остаётся.
Солдат - в движении, от большого напряжения и усталости ему постоянно  хочется есть. Из боя все возвращаются голодными. Одних откормим, другая партия подходит. Потом  - опять готовим. У бойцов между боями хоть какие-то  перерывы, а у нас перерывов не бывает.
Передвигаемся под обстрелом. Лошадь вздрагивает от взрывов, несётся, удержать её трудно. Сама пугаюсь от сильного грохота снарядов. Вспоминаю слова бабушки Арины, которым она  учила меня в детстве, когда я боялась зайти в тёмную комнату: «Страх страха боится, а я не боюсь. Я – крещёная». Надеюсь выжить. Молись за меня, Полюшка. До свидания. Анна.  6 августа 1941 г.».
 Домашние знали: характер у Анны сильный. Волевая. Прямая. Если, что не так, в лицо скажет, «не в бровь, а в глаз попадет».
Она и на фронте такая. Труса заприметит, на ухо скажет: « Ну, что?! Хвост-то поджал? Может, помочь тебе в атаке? Держись за меня!».
 А храбрецу добавки подольет, похвалит: «Ты один сегодня на себе весь фронт тащил, ешь, давай, за всех». Любили Анну бойцы: за смелость, за прямой характер, за широту души. Юмором умела она сглаживать остроту своих слов.

Пётр Петрович Квашнин

Приезжала в гости к Арсентию мать из Макушинского совхоза. Полина рассказывала ей свои тревоги о детях. Радовались вместе, что средний сын Арины Пётр (брат Арсентия) получил «бронь», работая электриком на станции Макушино. В военную пору на «Ремзаводе» вытачивали болванки для снарядов. За станками стояли женщины. Два мужчины директор и электрик завода вынуждены были в цеху, и дневать, и ночевать. Семьи свои они почти не
видели. Завод работал в три смены.

 
Николай Петрович Квашнин –
электрик Макушинского «Ремзавода»

Самым тяжёлым действием для мужчин был запуск мотора огромной немецкой машины «Юнкерс», которую они приспособили для работы завода. От машины с двумя ведёрными цилиндрами делали запуск станков после их профилактики.  От мотора машины работал генератор, приводящий в движение станки.  Премудрость запуска мотора состояла в том, что надо было при «заводке» машины провернуть не рукоятку запуска мотора, (как у обычных машин), а колесо машины, которое было в рост человека. Один человек это сделать никак не мог. Директор пропускал через колесо верёвку и резко дёргал за неё одновременно с действиями Петра, который пытался с трудом прокрутить колесо. Крутилось колесо – вырабатывалась энергия. Стоило мотору взреветь – верёвку быстро выдёргивали. Гудел генератор – начинали работать станки. Электрика Петра Петровича Квашнина не взяли в армию, оставили на «Ремзаводе», потому что женщины с такой работой справиться не могли, а фронту нужны были болванки для снарядов.
Мария, жена Петра, понимала ответственность мужа. Законы военного времени были очень строги. Она вставала рано. Старалась, как можно тише выйти на дойку корову, чтобы не разбудить детей Колю и Нину. Но стоило звякнуть ведру, Колька открывал глаза и ждал своего стакана молока. Потом снова засыпал. Напоив детей, Мария готовила еду и спешила на завод, чтобы накормить мужа завтраком.
Говорящего рядом не слышно

Из Челябинского танкового училища пришло письмо от Виктора. Он  сообщал новости: «Здравствуйте, родные мои. Моя мечта сбылась, я стал танкистом, как и мой старший брат. Я уже здесь освоился. Нас в группе 28 человек. Нахожусь в подчинении командира Деминова. Он в центре на фотографии, которую вам высылаю. У меня появился  друг  - Володя Попов - однофамилец моего школьного друга Саши Попова. Очень весёлый. На фото он слева от меня. Мне здесь нравится, но режим очень тяжелый. Гоним ускоренно программу. Ходим на сборку танков. Виктор. 23 сентября 1941 года».
 Квашнин Виктор – командир танка (крайний справа на скамейке) среди курсантов Челябинского танкового училища. Перед ним Леонид Кащеев – механик-водитель, справа от него друг Володя Попов-радист-пулемётчик, сзади Квашнина и Попова - заряжающий Сергей Тачкин. Будущий экипаж. Июнь 1942 года. Челябинск.

 Казармы, где жили курсанты, поразили Виктора размерами и чистотой. День в училище заполнен запредельно. В расписании учебного подразделения стояли строевые, учебные и тактические занятия. На полигоне готовили показ боевой техники. Курсанты увидели здесь тяжелые танки –  ИС – 2, КВ и образцы старых танков МС-1, БТ-7 –легкий танк, Т-26,Т-28,Т-35, которые уступали новой модели – среднему танку - Т-34. У нового танка, на котором предстояло воевать Виктору, броня и пушка мощнее. Молодых танкистов учили управлять любыми машинами. С новыми боевыми товарищами Виктор изучал историю бронетанковых машин, свойства брони и снарядов. Опытные курсанты демонстрировали технические возможности боевых машин. Практические тренировки по вождению, стрельбе, ориентации на местности проходили на танкодроме, в марше и колоннах.
Танки срывались с места, выбрасывали песчаный грунт, блестели гусеницами и скрывались в вихре пыли. Виктор учился пересекать окопы, преодолевать трамплины, крутиться на месте. Две рукояти танка: вращение башни и наводка орудия – его «помощники». Он тренировался мгновенно ловить цель, совмещая две риски (метки).
Командир учил курсантов в грохоте танка общаться жестами, толчками, потому что команд через танкошлем не слышно. Эти навыки танкисты передавали друг другу из уст в уста. Было несколько важных обозначений:

кулак - бронебойный снаряд;
растопыренные пальцы,  –  осколочный снаряд; 
оттопыренный карман  -  незакрытый люк. 
Командир танка рукой и ногой подавал команды водителю:
удар в спину – вперёд;
удар по бокам – ускоренный поворот;
хлопок по плечу – стоп.

Водитель знал: после выстрела командира – мгновенный рывок вперёд, чтобы не стать мишенью для противника.
Вскоре красивая, сильная боевая машина стала с молодыми танкистами единым целым.
Курсанты гордились обмундированием: хромовой тужуркой, яловыми сапогами и ребристым кожаным шлемом.
 После занятий их направляли в цех на сборку танков.
 Из раскрытых ворот с грохотом выползают танки «Т-34». Маленькие, маневренные – гордость армии, в которых воплотился огневой дух народа.
Виктор проводил рукой по гусеницам каждого собранного им танка,  желая, будто другу, доброго пути.
Грохот на заводе стоит! Говорящего рядом не слышно. Но жеста достаточно, чтобы понять, о чем говорит главный мастер завода. Курсанты валятся от непосильных физических перегрузок. Виктор засыпает прямо на танковой броне, в цеху. Володя Попов будит его, чтобы перейти в более тёплое место. Дойти до казармы  -  нет сил. Ребята лежат вповалку на полу в сборочных цехах. Им в ночную смену, а утром -  на занятия. После обеда  -  вождение, в ночь опять сборка. Место и время для сна каждый «урывал» себе сам.
«Все для фронта, все для победы», – этот девиз почувствовали курсанты своими желудками. От недосыпания и голода болела голова. Похлебки с одной плавающей в ней картофелиной хватало на час работы, но не на день. К ужину желудок сводило от голода. Все мысли сосредотачивались только на еде.
Наступал вечер. Курсанты, пригибаясь, бежали за город к огородам, обрывали зеленые горькие помидоры и с жадностью съедали их залпом, без хлеба. Голод заставлял воровать и мучиться в раскаяниях. Болели животы, тошнило и рвало от зелени.
Мужали мальчишки, осваивали военную технику, учились стрелять. Тренировки на полигоне еще больше закрепили у Виктора отличные навыки стрельбы и прицела. 
Курсант Челябинского танкового училища Квашнин Виктор 1942 год.

Курсанты изучали военные карты и обстановку на фронте. Все горели желанием быстрее попасть на передовую.
Закончил Виктор командирские курсы, и назначили его, лейтенанта, командиром танка  Т – 34. Он получил экипаж в составе механика-водителя, радиста – пулеметчика и заряжающего. Со всеми надо подружиться и сплотиться, четко отработать совместные действия, чтобы быть в бою единым целым. Курсантов досрочно выпустили из училища, потому что Красная Армия отступала, натиск врага был силен.
 Накануне выпуска получил молодой танкист последнее письмо от старшего брата Георгия. Тот писал, что со срочной службы на Дальнем Востоке его направляют на фронт, под Смоленск или Ржев. Но там идут очень тяжелые бои,  вряд ли он останется жив… 
Георгий ехал на фронт мимо дома. Дать родным телеграмму не было возможности. Он заготовил бутылку с запиской. Бросит, если увидит знакомых на узловой станции Макушино. Паровоз должен стоять там два часа, пока в нем будут менять воду. Георгий это знал, потому что ребёнком часто жил у бабушки Арины возле станции и бегал глядеть, где «отдыхают» паровозы, а потом сам выучился в Кургане на помощника машиниста.
Он надеялся, что кто-то увидит, как он бросит бутылку, услышит крик о записке и сбегает к его дяде Петру Квашнину на «Ремзавод», чтобы тот прибежал попрощаться. Георгий три года после службы не был дома. Слёзы навернулись на глаза, когда эшелон, гружённый танками, подъехал к его родной станции. Поезд замедлил ход. Возле дороги играли ребятишки. Георгий кинул им бутылку и крикнул про записку. Бутылка пролетела чуть дальше места их игры, прокрутилась в пыли и остановилась прямо у ног Кольки, сына Петра. Мальчишки наперегонки бросились к месту её падения. Колька разбил бутылку. Ребята постарше прочитали её содержание: «Нас везут на фронт. Хотелось бы  увидеться с Квашниным Петром Петровичем. Георгий». Паровоз должы были менять, пока идёт его заправка водой. Но этого не произошло. Поезд с танками  прошёл без остановки на Курган. Колька, запыхавшись, прибежал к отцу с запиской и рассказом о том, что поезд не остановился. Пётр прочитал записку и сказал: «Время такое, сынок. Война. Спешат они сильно».

Материнская молитва

Люди ждали последних известий и боялись их. Вот и мать замерла у черного репродуктора. Давно нет весточек от ушедших на фронт Георгия, Виктора и сестры Анны. Неспокойно у Полины на сердце. Все из рук валится. Тяжелые мысли одолевают. Две недели кажутся долгими, а месяц еще страшней, если ждешь ежечасно, если нет в голове иной мысли, кроме как о детях. Апполинария все чаще и чаще бегала к озеру и молилась там, чтобы никто не видел ее слез, не слышал стона и причитаний. Нашла она ложбинку у озера, и, как заноет сердце, накинет она платок на плечи и бежит из четырех углов на вольный ветер. Легче на ветру молиться. Словно уносит он тоску-печаль в сторону от ее дома. Чем холоднее, сильнее дули ветры, тем дольше оставалась мать на улице, тем дольше молилась. Казалось ей, что согревает она сынов своей молитвой и защищает от врага:
 «Пресвятая Богородица, сохрани детей моих и сестру Анну. Моли Бога о них. Укрой их своим покрывалом от пули лихой, от нечисти вражьей. Сохрани живыми. Спаси их, Господи!
Пошли мне весточку о них, хоть самую маленькую. Если ранены они, закрой, Матерь Божья, кровоточащие раны, если убиты, упокой их, Господи. Если пропали без вести, помоги, чтобы нашлись они. Пошли им добрых людей. Спаси их!» - молилась Апполинария, как умела.
 В такие минуты она всегда вспоминала молящуюся мать, её ночной шёпот перед иконами, медленное движение руки, накладывающей на себя крест. Полине казалось, что в этом неторопливом движении была какая-то особая сила, будто ладила  и направляла мать этим крестом всю их жизнь.
Поля готова была все отдать, расстаться с собственной жизнью, лишь бы выжили дети в этой страшной войне.

Только делай что-нибудь, делай!

Боится Поля почтальонки, глаза закрывает, если видит, что идет она с сумкой по улице. Тяжелая у Нюры работа, можно сказать, невыносимая. Сколько испытаний на ее долю выпадает ежедневно. Ни на кого не смотрят так пронзительно и выжидательно, как на Нюру. Во всем-то она виновата, если односельчанам нет писем или лежит в её сумке похоронка. Люди ее и ждут, и боятся. Носит она больше плохих вестей, чем хороших. Спросят мимоходом: «Есть ли письмо?» И дальше бегут, не задерживаются, заплакать боятся.…   Нюра и сама плачет иной раз, не зная, как утешить и обнадежить несчастных. И слов не хватает, и сил. Своя она, деревенская, о каждом знает, всех жалеет.
Глянула Поля вдоль улицы. Нюра мимо нее прошла. Идёт, торопится, почти бежит. «К кому она сегодня?» Но Нюра идет прямо и прямо, ни к кому не сворачивает, идет слезами заливается и домов - то не видит. Никого не видит…  Только горе свое огромное видит. Несет она себе в пустой дом уже второю похоронку. Некого ей теперь ждать. Зажала она ее в руке, и слезы ею неосознанно, как платком, вытирает. Но это только почтальонке кажется, что она одна со своим горем. Из каждого дома, из-под каждой шторки смотрят на нее сочувственные глаза и женщин, и детей. Все замерли…. на какое-то мгновение и, спохватившись, выбежали из домов, молча провожают Нюрино горе и идут следом за ней немой толпой. Любой может оказаться завтра на ее месте. Поняла Поля, что случилась у Нюры беда. Бежит по улице. Догоняет почтальонку.
Открывают женщины Нюре калитку и поддерживают предусмотрительно, иначе рухнет она на землю, едва-едва переступив порог, под тяжестью непосильного горя.
Поля сует ей в руки ведро и за водой гонит: «Пошли, пошли на озеро, видишь, сколько людей к тебе пришли. Давай, чайку вскипятим да угостим, чем есть. Помянем твоих солдатиков. Не падай духом-то, ты не одна такая! Честной смертью твои ребята погибли, и людям не стыдно в глаза смотреть. За нас, за Родину, … достойно … Нюра, ну что ты, что ты, ты же сильнее всех нас! Давай, неси воду, ждут женщины. Только не садись, делай что-нибудь, делай!!!»
Видит Нюра, как любят ее односельчане. Все рядом, полон дом людей, полный стол еды нанесли. Помянули и сына Петра, и мужа Василия. И на ночь никто не разошелся. В горе самое главное – первую ночь пережить…

Чувствует материнское сердце…

Бежит утром Поля домой, икону припрятанную достает, прижимает ее к груди и целует, целует Божью Матерь, плачет, приговаривает: «Живы мои сыночки, живы! Слава тебе, Господи! Прости, Нюра…»
Легче ей с верой испытания пережить. Идет она за водой – молится, моет пол – молится, собирает на стол – молится. Молитва думы лихие отгоняет и сил придает. Засыпает Поля с молитвой на полуслове. Ночью просыпается - и кажется ей, что и не прекращала она молиться за своих детей.
Беспрерывной стала ее молитва: «Спаси их, Господи, и помилуй!» Окликают ее соседки, она не слышит. Вся в себе, о своем думает, мимо… проходит. Мучается неизвестностью. Глаза – тревожные, от каждого стука калитки вздрагивает. Чувствует материнское сердце: «Случилось что-то». «Божья Матерь, спроси у Господа про Витю, из головы не выходит он, словно зовет меня. Что с ним? Письмо затерялось или нет возможности написать?»
Боялась она и за Павла:  «Скоро семнадцать годов ему. Если война быстро не закончится, то и его заберут. Придется дочери вместо него токарем в мастерские идти. Мужиков-то не осталось…  Не зря, наверное, учил ее отец наравне с мальчишками».
 




К месту назначения

Воинские эшелоны, идущие на Сталинград, заняли все пути. У танкистов 87 танковой бригады только один вопрос: «Когда отправление?»
Командир отвечает: «Когда Ишков даст команду, тогда и поедем!
«Кто такой Ишков?» - поинтересовались экипажи.
Ишков Алексей Гаврилович – это царь и бог на Сталинградском направлении, куда идут сейчас сотни поездов и наш в том числе. Он обеспечивает нашу оборонительную операцию, а при успехе будет обеспечивать и наступательную. По должности он начальник отделения дорожно-транспортного отдела Южной железной дороги, которая сейчас является жизненной артерией Советской Армии.
Алексей Гаврилович не задерживается с отправкой. Мы просили два часа на погрузку танков и бригады. Думаю, что точно до секунд через два часа нам дадут команду к отправлению.
Вы сами видите, что к Сталинграду идёт вся техника, оружие, воинские части и соединения, миллионы тонн грузов. И это движение бесперебойное. Я сам наблюдал с моста за движением по территории узла и удивлялся чётким командам диспетчера по расстановке и отправлению поездов. Нигде не видел такой быстрой и слаженной работы. Ни одного затора, ни минуты потерянного времени. Я уверен, что при таком начальнике все три фронта под Сталинградом получат в срок всё необходимое для ведения крупномасштабных боевых действий.
 Время у нас ещё есть. Можете сходить за кипятком. Но без опозданий. Запомните, на каком пути стоим. Отметьте недвижимые ориентиры. Ход через мост.
Квашнин Виктор и ещё несколько ребят отправились на вокзал за кипятком. Танкисты, измученные ремонтом и погрузкой танков, не спавшие двое суток и безразличные ко всему из-за усталости, были удивлены страшной давкой на перронах и вокзале.
 Местный вокзал переполнен беженцами. Люди сидят и спят на полу. Сидений свободных нет. Вокруг сумки, мешки, узлы. Проходов нет. Ребята  передвигались с трудом. «Повалиться бы в любой уголок и заснуть, хотя бы на минуту», - мечтал вслух смертельно уставший механик Леонид Кащеев. Но свободного уголка не было.
Духота и теснота вокзала действовала на всех удручающе. Плакали голодные дети. Скандалили за место пассажиры. Виктор загляделся на них и потерял из виду товарищей. Внезапно рядом с собой он увидел свободное место. «Вот это счастье!» - порадовался он. Ноги подкосились от усталости, а в гудящей голове мелькнуло: «Чуть-чуть посижу и догоню своих». Но в эту же секунду уснул мёртвым сном. Прошло два часа. Виктор не шевелился.
Военный эшелон готовился к отправлению. Оставалось пять минут. Танкисты глазами выискивали в толпе отставшего товарища, но Виктора нигде не было видно.
По вокзалу между вещей пробирался старый грузный мужчина. Он зацепился ногой за верёвку мешка и упал прямо на Виктора. Танкист дёрнулся от страха. Первая мысль: «Эшелон ушёл – не ушёл?» Глянул на часы: «Здесь!» Соскочил! Обнял поднимающегося мужчину! Крикнул: «Спасибо!» Метнулся к поезду. Перескакивал через вещи, сталкивался с пассажирами, бежал по ступенькам через переходной мост. «Не добежать! Расстреляют, как дезертира!» - мелькали страшные мысли. Танкисты заметили метнувшуюся фигуру на мосту. «Бежит! Бежит!» - закричали они в несколько голосов. Командир вытер пот со лба. Прыгнул на ступеньку. К подбежавшему Виктору протянулись сразу несколько рук. Секунда – и он взлетел на тронувшийся поезд. «Во как! Господь послал человека споткнуться и разбудить», - озарило его мыслью. Он вспомнил слова матери, когда она молилась об  отце: «Помогай, Господи, во всех делах его, на всех путях его…» И обо мне, наверное, молится. Иначе не успел бы я. Ишь ты, посыл-то, какой сильный!»
 Танковая бригада, куда был распределен Виктор, была направлена на Юго-Западный фронт, под Сталинград, к переднему краю обороны, чтобы встать на пути армии Манштейна, рвущегося к городу. 

 Лейтенант Виктор Квашни накануне Сталинградской битвы. Июль 1942 г. Юго-западный фронт.

Командовал Юго-Западным фронтом генерал Николай Федорович Ватутин. Юго-Западный, Донской и Сталинградский фронты должны были совместными боевыми действиями остановить врага, рвавшегося к Волге, к нефтяным запасам Каспия.
К месту назначения эшелон шел почти без остановки. 
Вдоль вокзалов тянулись реденькой цепочкой маленькие базарчики, где пассажирам можно было купить горячей картошки, сала, соленых огурцов. Кое-где стояли старушки, продавая старые поношенные вещи, или обменивали их на продукты. За водой стояли длинные очереди. В тупиках встречались поврежденные вагоны, в которых ютились бездомные. Беженцы заполняли вокзалы, перетаскивая за собой узлы с пожитками. Возле составов выпрашивали еду беспризорные дети. Рядом с ними безнадежно заглядывали в глаза голодные собаки.
Станции часто бомбили. Солдаты, ожидающие отправления на фронт, помогали рабочим восстанавливать пути, укладывали разметанные взрывами шпалы, уносили с путей вздыбленные рельсы.

В холодном погребе, будто на мягкой перине

 «У станции Суровикино, западнее Сталинграда, остановили наш эшелон. Дальше поезда не шли…Мы снимали танки с платформ, готовя их к самоходной переброске северо-западнее Сталинграда. Вошли в состав 87 танковой бригады 5-й танковой армии. Сегодня мы должны расположиться на временный ночлег, потому что это -  последняя спокойная ночь…», – писал Виктор родителям во время короткого отдыха. Неизвестно, когда он еще напишет.
Виктор задержался на выгрузке. Танки, построенные к броску, были почти невидимы в темноте. Он отыскал свой, перекрестил его и себя, провел с толчком ладонью по гусеницам, будто отправлял в путь, как в цеху, на сборке. Завтра каждая секунда будет дорога.
Ориентируясь на светящееся окно последнего бревенчатого дома, пошел проситься на ночлег. Дом был переполнен. Уставшие бойцы расположились даже на пороге. «Встать некуда, не то чтобы лечь. Помоги, Господи, пристроиться на ночь», – произнес мысленно расстроенный танкист. Свет в других домах уже не горел. Пошел он по двору в поисках сарая. Но сарая не было, зато был зимний погреб. Все, что могли из него забрать, уже забрали, а заполнять было нечем. Виктор расположился на дощатом полу между двумя бочками для засола капусты, грибов и огурцов. Пахло застоявшейся жидкостью, сыростью, но этот запах был домашним, будто послала его мать за квашеной капустой.
 Он вспомнил отца за столом. У главы семьи была блестящая алюминиевая ложка. Редкость в деревне по тем временам. Дети ели  деревянными ложками. Отец первым протягивал ложку за супом, все - после него. Большая глиняная миска стояла посередине стола, но никто не проливал суп из ложки. Отец подбирал крошки со стола, съедал и следил за ребятней. Ели молча. Говорить некогда, иначе ничего не достанется. За разговоры - лоб отцовскую ложку попробует. Арсеня любил порядок во всём. Достаточно было строго взгляда, чтобы дети слушались. Строго не наказывал. За озорство достаточно хлопка кухонным полотенцем от матери. Не больно, но обидно, хотя всё по заслугам. Дальше  выпрашивать нечего. На этом всё заканчивалось. Попадало обычно Польке и Паньке. Виктор с улыбкой вспоминал, как они косились друг на друга, а под столом пытались исподтишка наступить друг другу на ногу. Но проходило минут пять после обеда, как всё менялось в их отношениях. Они уже вместе бежали в огород за горохом или бобами, хрустели вымытой в озере морковкой, прятались в картофельной ботве.
Воспоминания о родном доме согревали сердце и успокаивали в тревоге.
Уснул Виктор на шинели в холодном погребе, будто на мягкой перине у матери под боком, как в детстве.
Проснулся внезапно, подскочил от гулкого удара и стука разлетающихся бревен. Выскочил! Вместо дома – огромная воронка, а вокруг…  остатки тел боевых товарищей. Кто поведет, кто возглавит танковые экипажи? Как тяжело, как страшно начинается его военная служба. Первая скорбь…
«Мама, я уже дважды ощутил силу твоей молитвы», – мысленно благодарил её сын.

Боевое крещение

Первое письмо с фронта Виктор писал урывками между боями. «Здравствуйте, мои дорогие! Я прибыл к месту военных действий под Сталинград. Командую танковым взводом. Наша танковая бригада получила первое боевое задание от командующего. Работаем с картами, изучаем районы скопления сил противника, обдумываем свои маршруты….   Мама, я уже в первую ночь ощутил на себе огромную силу твоей защитной молитвы. Описывать пока ничего не буду. Утром первый бой. Есть волнение, но страха нет. Завтра допишу».

«… Сегодня состоялось мое первое боевое крещение. Это было около хутора Островной. Рано утром наши танки выстроились для атаки, но немцы заметили нас и открыли минометный огонь. Мы пошли в атаку, стреляя на ходу из пушек и пулеметов. Ударили залпом «Катюши». Немцы начали отступать. Несмотря на немецкую авиацию, которая бомбила нас, мы в этот день продвинулись вперед на двадцать пять километров. В этом бою я подбил одну автомашину противника и получил первое осколочное ранение в голову. Не переживайте, рана небольшая, но хирург сказал, что осколок лучше не трогать. Зарастет. Июль 42 г.».

Виктор старался писать домой часто, выбирая самые важные или интересные события. О тяжёлых фронтовых буднях можно было понять только между строк.

«… Прошло два месяца непрерывных боев. Трудно распрямить ноги после танка. Стоит непрерывный гул в голове. Наступаем! Слабость в ногах, третий день без горячей еды, на солдатском пайке. Въехали в полупустую деревушку. Распределились на ночь. Сильно хотелось есть. Фашисты прочистили в этом районе все хутора. Забрали продукты, угнали скот. Старуха - хозяйка встретила нас радостно, но извинялась, что кормить  нечем. Показала  кусок старого прогорклого сала, которое немцы не взяли. Она берегла его на крайний случай, если будет умирать от голода. Это «сокровище» она пережарила на сковороде для экипажа. Хлеба в доме не было. Мы умяли сало в момент. Бабушка предупреждала нас заранее, что после этого будет нехорошо, но нестерпимо хотелось есть. Мы были на всё согласны. Ночью мучились тошнотой и отрыжкой. Утром кое-как пришли в себя. Если уцелею и вернусь домой, никогда не возьму в рот сала. Хоть и тошнило всех, но утром успели сколотить хозяйке новое крыльцо в знак благодарности.  21сентября 1942 года. Виктор».

Под Сталинградом

Обстановка под Сталинградом сложная. Противник обладает превосходством сил. Рвется на восток.
Местность, где разворачиваются бои, слегка холмистая, изрытая оврагами, степь выгоревшая, мертвая…  Экипаж готовится к бою. Все баки заправлены. Снаряды загружены. Танки устремляются к линии наступления. Июльский зной! Жажда! Броня накалена! На ней лопается краска. Раскаленный от жары и мотора танк переваливается через бугор и максимально приближается к противнику. Виктор с удобной позиции несколькими выстрелами поражает четыре вражеских танка.
 Противник внезапно атакует сбоку. Механик Леонид Кащеев, сжимая горячие рычаги, делает крутой поворот и идет в лоб противнику. Он верит в свою машину. Танк Т- 34 – мощный, скоростной, маневренный. От водителя зависит больше половины успеха в бою.
 «Бронебойный! » - подаёт команду командир танка Виктор Квашнин заряжающему Сергею Тачкину. Черным огнем вспыхнула вражеская машина. Пулемётчик Володя Попов «лупит» по разбегающимся фашистам.
Танки 87-й бригады, выехавшие на ровную местность, прикрывают пехоту, которая перед этим удачно использовала овраги для обстрела врага. Повсюду воронки от снарядов и бомб, брошенная техника. Редкие деревья, расщепленные снарядами, вызывают особую жалость.
 Пыль забивается под шлемы, скрипит на зубах. Глаза воспалены от беспрерывного напряжения и мелкой пыли. Горло дерёт от сухоты.
Задача бригады – рассечь войска противника и лишить его возможности прорваться к городу.
Экипаж спаян, как монолит. У танкистов это – главное. Все в одном стремлении – выполнить задание. Выйдя на намеченный рубеж в жарком бою, танкисты укрылись в пологом овраге, ожидая команды по рации. Остывает машина. Остывают стволы и перегретые моторы.
Поздно вечером, после наступления Виктор неожиданно для себя написал стихотворение, которое живо передавало боевой дух защитников Родины, движение танкового броска, стремление к победе:

Построились танки по фронту,
Водители смотрят вперед,
А там, на опушке, фашисты
И противотанковый дзот.

Приказ - и машины помчались
На битву с врагом вековым.
Под грохот снарядов и стали
Вперед! На Берлин! На Берлин!

Мы все на врага устремились,
Мы крепли в дыму и в огне.
И сила врага разбивалась
На нашей могучей броне!

 Показал стихотворение боевым друзьям. Они одобрили его и переписывали, передавая другим танкистам.
Жаркое южное лето…. Через заборы свисают ветви с яблоками. От их запаха на лицах танкистов появляется такая блаженная улыбка, что лица кажутся почти счастливыми. Виктор первый раз видит, как растут крупные яблоки.
От непрерывного движения танков на улицах станицы - серый воздух от пыли. Во время коротких остановок танковой бригады жители суют уставшим бойцам в руки огурцы, арбузы, яблоки. Девушки приносят воду для питья и умывания. У Попова улыбка от вида девушек «зашкаливает». Виктор стесняется заговорить с ними. Кащеев - «старик» ими не интересуется, танк обхаживает. Тачкин Серёга, как в малиннике, среди девчонок. Рассказывает взахлёб: «Вот мы вчера… дали им жару…» Молодые станичницы подают военным чистые полотенца, к которым танкистам страшно прикоснуться. Они просят ветошь для ремонтных работ, ею и вытираются. Тряпки у танкистов – вещь редкая, руки вытирать нечем, всю грязь - об штаны да гимнастерку. И пот, и мазут.

  Все понимали: приказ по времени нужный, но Васю Щеглова очень жаль

  Под Сталинградом в станицах и хуторах часто можно было увидеть плакаты: «Ты чем помог фронту?», «Отстоим Волгу – матушку», «За Волгой для нас земли нет», «Ни шагу назад». …Последние слова резанули Виктора по сердцу.
Жёсткий приказ «Ни шагу назад» под № 227 не разрешал покидать место боя. Причиной ухода с огневых позиций могла быть только смерть. Даже самое тяжёлое ранение уход не оправдывало. Зачастую победа была очень горькой. Не было радости от таких побед. Людей по приказу не жалели, но живое сердце тяжело переживало эту трагедию несправедливости. Виктор долго не мог забыть Василия Щеглова, израненного пехотинца, который отступил по приказу ротного командира. Маленького, щуплого, перепуганного паренька, больше похожего на школьника, чем на солдата, вели «под ружье» два сопровождающих из тылового заградотряда НКВД  -  для показательного расстрела. Все, видевшие парнишку в этот момент, горестно молчали, старались не смотреть на расправу. Заградотряды безжалостно расстреливали «паникеров и трусов», прекративших атаку под огнем противника. Отступавшие по приказу командира должны были заранее доложить об этом в штаб. Но в бою не до этого.
«Между двух огней» находились бойцы. Впереди  -  смерть от врагов, позади - от своих.
Молодой лейтенант видел, что настоящий дух армии держался не плакатными призывами и не устрашающими заградотрядами НКВД. В каждом бою отдавали жизни защитники родной земли – его однополчане. Их не надо было подгонять и запугивать. Они – герои! На таких, как они, держался боевой дух армии.

Сталинград – символ мужества.
 
Видя нечеловеческую бойню под Сталинградом, Виктор с ужасом думал о гражданском населении, которое осталось в городе. Люди не защищены броней, как он. У них нет военных пайков. Там беззащитные, голодные женщины и дети. Город беспрерывно бомбят. Передвижения по улицам нет. Вода – сокровище ещё большее, чем еда. Раненым помочь нечем. Эвакуация запрещена. Почему? Наверное, мысль о спасении горожан заставит наших воинов усиленно удерживать важный нефтеносный район на Волге. Но в городе, превращенном в развалины, невозможно уцелеть! Только подвалы могут спасти от бомбёжки. Но как в них выжить, чем кормить, поить детей, стариков, женщин? Как их согреть? Из подвалов невозможно выглянуть! Бои затянулись на несколько месяцев. Сколько ещё времени они проведут в таких условиях? Дождутся ли прихода наших войск? Или это уже – город мёртвых?
Чёрный дым от страшных пожаров растягивается по небу на десятки километров. Летчики рассказывают, что руины Сталинграда ввергают в ужас. Враг напирает. Бои идут уже на окраинах города… 
Танковая бригада от города далеко. Что может сделать лично он?  - Только стрелять, очень метко стрелять! И очень сильно любить тех, кто ждет его как избавителя. «Сталинградцы, мы с вами! Мы не отдадим город. Держитесь!»,  -  мысленно посылал им танкист слова поддержки. Он рвался в бой со всей своей ненавистью к врагу. Он видел мужество однополчан и смелость своих ребят по экипажу. Заряжающий Серёга Тачкин – отчаянный малый, молодой, такой же, как Виктор. Радист-пулеметчик Володька Попов - бывший студент технического вуза. Смелый, характерный парень. Всегда имеет своё мнение и решительность в действиях.
  Дядя Лёня Кащеев – опытный механик. До войны  -  тракторист. Дома, на оккупированной территории, у него осталось восемь детей. Боится за них. Рассказывал, как уходил на фронт: «Без победы мне нельзя домой возвращаться. Мои ребятишки просили меня гостинец с фронта привезти и на танке домой приехать. Я пообещал. Может, пройдем с боями и по моей родной земле, по Брянщине. За детей своих костьми лягу, а врага не пропущу. Живы ли они там? Враги сжигают все деревни…»
Танковой колонной в походах руководит Степан Нестерович Бойко. Его спина часто виднеется над откинутым люком. В руках – бинокль. Он по-отцовски бережет экипажи, старается научить ремонту техники в полевых условиях, удивляет смекалкой сельского жителя. Переживает за каждого бойца, как за сына родного. Обнимает перед боем.
Только горюет Степан о том, что никогда больше не увидит любимую жену и детей. Не может он скрыть своего горя от танкистов. Погибли они на его глазах…. «Только вы теперь мои дети», - говорит он танкистам. Он, как отец,  примером своей любви объединяет бойцов. В танковой бригаде знают, что его экипажи «семейно» дают отпор врагу.
 
Три фронта: Сталинградский, Донской и Юго-Западный  шесть месяцев  вели бои за город. В Сталинграде  -  остовы зданий и тысячи погибших от голода и бомбёжек жителей.
В окрестностях города, в районах прошедших боёв, на десятки километров  -  мессиво из людей и железа. Трупы немцев бульдозерами толкают с полей вместе с искореженной техникой к выкопанным для захоронения котлованам.
Местные жители рассказывали, что «пёрли» они сюда несчетными тысячами, «на каждой кочке сидели», все хутора на много рядов прочистили от продуктов, забрали зимой у населения всю теплую одежду и обувь. Жители станиц собирали дубовые желуди, толкли горькие зерна, смешивая их с лебедой.
Танкисты увидели чудом сохранившуюся в овраге корову.  Хуторяне кормили и доили её по очереди, чтобы спасти детей от голода. Они выстояли благодаря взаимопомощи и вере в победу.

Пришло письмо от Анны.

  «Здравствуйте, дорогие родные, Полина, Арсеня, Виктор, Павел, Полька. Очень скучаю по дому. Хочется домашней пищи. Хочется погреться на печи. Я жива, но сильно простужена, потому что почти всегда нахожусь на улице. Разгружаю продукты, ищу наших бойцов вдоль линии фронта, чтобы накормить, отмываю баки. И опять всё сначала. В бой не хожу, но подвигов и в нашей работе хватает. Неизвестно, кому легче, мне или солдатам.
Положение на фронте понемногу меняется, хотя многие ещё находятся в унынии. Я уверена, что скоро всё изменится к лучшему. Наблюдаю за всеми. Командиры спокойнее передвигаются. Солдаты пообвыклись, перестали каждой пуле кланяться, приспособились делать землянки, рыть окопы. Меньше стало паники. Прибывает пополнение. (Анна искала успокаивающие слова, чтобы поддержать боевой дух в тылу, чтобы родные и односельчане не отчаивались, не теряли веры в завтрашний день). Я, конечно, хорохорюсь на виду у всех, но когда попадаю под обстрел, тоже боюсь летящего звука пули. Кажется, что даже звук тебя пронзает. Но все считают, что я смелая.
Вот так воюем. Всего не расскажешь Трагедии, которые я здесь каждый день вижу, описывать не буду. Вы не выдержите. Не обижайтесь, если писать долго не буду. До радостных событий ещё далеко. Некоторые у нас в деревне, наверное, думают, что я тут, при кухне тепло и весело живу, бесплатную кашу хлебаю. Век бы этой каши на линии фронта не видеть. До свидания. Нюся. 5 октября 1942 года»
Анна сдала письмо командиру и, возвращаясь к кухонным делам, думала:
«Разве я смелая? Мне по смелости далеко до моей подруги. Она вспоминала Осипову Люсю, которой в живых уже не было.
Люся Осипова числилась сандружинницей. Красивая. Умелая. Храбрая, до безрассудства, физически сильная. Совестливая. Помогала всем, если было время и силы. Спали они с Анной в одной палатке, делились переживаниями. Везло Люсе необыкновенно. Из любого боя выходила невредимой, солдат спасла не одну сотню. А погибла нелепо. Слишком добросовестно исполняла приказ: «Ни шагу назад».
Анна запомнит тот день на всю жизнь. Рота то наступала, то отступала. Неравный бой шёл в деревне. Перевес сил был на стороне противника. Надо отходить! Поберечь людей, пополнить боеприпасы, увезти раненых. Люся делала перевязки, помогала грузить раненых на подводу. Приказа свыше об отступлении не было. Но положение безвыходное. Ротный командир принял решение: всем отступить к следующей деревне, а через некоторое время вернуться на свои позиции, но уже без раненых.
Люся заявила: «Отступать не буду. В бою смерти не боюсь. Там всё мгновенно и неожиданно. А  встать на расстрел перед НКВД за нарушение приказа боюсь. Никуда не пойду! Найду, где спрятаться. Не бойтесь за меня. Отходите». Не удалось её отговорить от опасного решения. Как её судить? Она не подчиняется ротному командиру, но выполняет высший приказ.
Мы отошли. Люся осталась с жителями.
Через три часа, получив подкрепление, мы вернулись в деревню, выбив оттуда фашистов. Среди расстрелянных на площади жителей Люсю не нашли. Раненая женщина рассказала, что фашисты гонялись на мотоцикле за какой-то солдаткой, стреляли ей под ноги, смеялись. Гоняли её до тех пор, пока она не упала без сил. Набросились на неё и страшно издевались, а жителей расстреляли за то, что прятали «разведчицу».
Люсю нашли позднее…Узнали по гимнастёрке. Лицо обезображено вырезанными звёздами. Тело истерзано. Ноги прострелены. После пыток немцы  проехали через них на мотоцикле.
Люся была ещё жива несколько минут, когда её нашли наши бойцы.  Анна с ужасом вспоминала, как вцепилась в неё и кричала: «Люська! Не умирай! Что ты наделала! Кутузов, оставил Москву, чтобы спасти армию. Москву оставил, а не деревню! Сколько людей погибло из-за тебя на площади! 
Санитарка шевельнулась и, не открывая глаз, выдохнула последние слова:
«Я всё выдержала…  Меня не расстреляют и в лагеря не сошлют…»
«Прости нас. Люся…», - с отчаянием зарыдала Анна.
Над Люськой плакали все. Она была любимицей роты. Её светлая душа поднималась туда, где не было отрядов НКВД.

Изменить ход войны!

В сентябре 1942 года войска 87-й танковой бригады генерала Прокофия Логвиновича Романенко узнали важную новость. Под Сталинград прибыли представители Ставки Верховного Главнокомандования: генералы Георгий Константинович Жуков и Александр Михайлович Василевский. Они определяли готовность войск к контрнаступлению, выясняли, нужны ли дополнительные силы и средства. Бронетанковые и механизированные войска должны были стать главной ударной силой в выполнении плана «Уран» по разгрому немецко-фашистских войск.
Перед тремя армиями, защищающими Сталинград, поставили очень сложную задачу: изменить ход войны! Если наиболее мощное вооружение и отборные войска врага будут уничтожены здесь, под Сталинградом, то изменится стратегическая обстановка на всех фронтах. Войска 5-й танковой армии, где воевал Виктор, получили конкретную задачу: окружить и уничтожить 6-ю полевую и 4-ю танковую армии противника, которые уже прорвались к Сталинграду.
 Экипажи готовились к решительным боям. Главный удар должны были нанести по флангам врага Юго-Западный и Сталинградский фронты. Они двигались встречно по направления к городам Калач и Советский.
 «Жестким врагу покажется наш «калач», обломает он свои зубы», - говорил Виктору танкист бригады Борис Савин, родом из Калача. Ночью 1-й и 26-й танковые корпуса, а также 5-я танковая армия Юго-Западного фронта начали скрытное перемещение от Верхних Мамон и Богучар в юго-восточном направлении в Чертково и Миллерово. Политруки постоянно твердили о сохранении военной тайны. Партизаны и разведчики доставляли нужные сведения, составляли карты передвижения и размещения огневых средств протвника, отмечали склады, базы, аэродромы. Виктор чувствовал, как горячий огонь решительности разливался по его жилам. Экипаж настроен по-боевому. Их очень тщательно готовят к выполнению плана «Уран».

  Давно мы не смеялись

Во время подготовки к контрнаступлению, Виктор написал в одном из писем домой: «У нас  -  радость. Мы погнали врага от Сталинграда. Какую бы  станицу мы ни проходили, - везде нас подкармливают местные жители, хотя мы видим, что им самим есть нечего.
Тревожное время. Готовимся к тяжелым боям, потому что враг хочет вернуть упущенные позиции. Но именно в этот неподходящий для веселья период, у нас произошел интересный случай. Он стал для нас разрядкой в напряженные дни. Нашему экипажу старушки «вручили» ведро яиц. Забытое ведро голодные жители нашли под кучей старой соломы, которую не догадались переворошить немцы. Мы смеялись и говорили, что этот подарок лучше бы сделать на обратном пути, когда мы будем «нежно» двигаться домой, но отказываться было неудобно. Подарок - от всей души, но ведро для танка – предмет габаритный - везде мешает. Переложили яйца в деревянную коробушку рядом со снарядами. Поручили Серёге Тачкину, нашему заряжающему, следить за ценным продуктом. Пили яйца в сыром виде, угощали всех, кто подходил к нам на отдыхе. Кухня далеко. У нас животы болели от смеха, когда механик Кащеев после каждого трамплина с горки, «прыжка» через окопы спрашивал: «Яйца целы?» Сергей осматривал коробушку. Разбитые яйца сразу выпивали. Пить после них очень хотелось, а воды было мало, берегли ее, как самую большую ценность. Долго вспоминали этот «яичный» поход. Зато от голода не страдали. На войне еду не выбирают.
 Я жив - здоров. Выполняю важное боевое задание. Передавайте через письма мой привет Анне. Обнимаю вас, мои дорогие. Любимой Польке от меня малюсенькая веточка степной полыни. Вот так у нас выглядит степь! Здесь много верблюжьей колючки, из кустарников растет бирюсклет. Деревьев очень мало, в основном, пирамидальные тополя с маленькими листьями, в отличие от наших раскидистых и широколистых деревьев. Видел здесь верблюдов. Для меня это – диво. Мне сказали, что к ним лучше не подходить.
 Наконец-то у нас отменили злосчастный приказ: «Ни шагу назад». Все больше звучит: «Вперед». Мы ждем большого сражения. На душе не так тяжело, как раньше, потому что наступаем. Бумага есть. Мне в станице подарили школьную тетрадь.
Дружу с училища с Поповым Володей. Он родом из Челябинска. Рад, что в один экипаж попали. Мы с ним, как братья.
16-е ноября 1942. Виктор».

    Мы начали контрнаступление 

«Здравствуйте, дорогие мои, мама, папа, Павел, Полька. Не ожидал, что удастся так быстро написать очередное письмо. Но радость победы не терпит сообщить, что мы выполнили поставленную задачу: прорвались в тыл врага. Много событий, эмоций, воспоминаний! Наверное, это будет самое длинное письмо. Вспоминаю с благодарностью нашу учительницу литературы. Я тут начал писать стихи. Меня ребята в шутку зовут «рыжим поэтом». Но я не обижаюсь. Знаю, что они любят меня. Высылаю вам на отдельном листе первое стихотворение. Не судите строго.   
Теперь о серьёзных событиях. Я могу уже без страха и опасений написать, как всё проходило, потому что всё уже позади.
 20 ноября 1942 года начали контрнаступление. Саперы и штрафбат из командирского состава шли впереди нас и расчищали поля от мин. Штрафные подразделения «прорыва», несколько рот, тоже шли перед нами в разведку боем. По штрафникам - «подставным мишеням» вёлся первый огонь противника. Мы в это время «засекали» огневые точки противника. Я знал, что штрафников отправили умирать - за нарушение приказа № 227, чтобы «смыть позор отступления кровью». Однажды мы пересеклись с ними перед боем. Они говорили: « Не расстреляли сразу, проживём на три дня больше. Вот и весь подарок» - Они просили только об одном: «Не поминайте лихом, мы не предатели и не трусы».
Никто о них плохо и не думал. Танкисты относились к ним без презрения, тайно сочувствовали, называли «нашими ребятами». Знали, что многие отступили из-за ранений - и оказались в штрафбате. Они погибали на наших глазах…
В этом бою нам дали приказ выманивать врага из укрепленных позиций на открытое поле и уничтожать. Мотали противнику силы и нервы. Подвозили штурмовые отряды к месту боя. Бойцы спрыгивали на ходу и уничтожали дзоты, мешающие продвижению. Сзади, под нашим прикрытием, шла пехота и обстреливала врага из минометов.
Особенно упорное сопротивление враг оказывал нашей 5-й танковой армии. Неимоверно тяжело прорывали мы вражескую оборону в этих боях! Укрепления немцев  были очень продуманы, сделаны основательно. Бьемся, бьёмся и никак не можем проломить обороны. Впились они в землю, как кровопийцы,  -  не выдрать!  Атаки черно – огненные, одна за другой. Себя не помнили! Только бы прорвать оборону! Грохот оглушает, гарь от подбитых танков не дает дышать. Если немец не сворачивал, шли на таран!
 Казалось, что жилы лопнут в теле от напряжения. Танк раскалён. Пот – на глаза. Обтереться некогда и нечем! Серёга Тачкин хрипит за спиной с подачей каждого снаряда. В горле - сушь! Я «припаян» к наводке, механик Кащеев – к щели. Остались живы, слава Богу, потому что механик – ас!
 «Бронебойный! Бронебойный! Бронебойный!» - беспрерывно подавал я экипажу команды. Подбили два немецких танка. А новых впереди - видимо-невидимо….
   Подвижные группы танковых корпусов генералов Буткова и Родина помогли нам прорвать оборону.
26-й танковый корпус первым прорвался к Дону. Мы  -  за ним. Всех выручил подполковник Филиппов. Его ребята хитростью захватили мост у фашистов: пошли напролом с зажженными фарами. Враг принял их «за своих». Наши войска сломили охрану, разминировали мост и держали переправу. Тогда мы, наконец-то, ворвались в город Калач.
Последние сообщения о победах радовали, но напряжение в боях не спадало. Спали, не выходя из танка. Пили из луж. Кухня не поспевала за нами. Кольцо окружения немецких войск под Сталинградом сжимается. Скоро начнутся хорошие перемены. До свидания. Виктор. 23 ноября 1942 года».

  Немыслимые цифры.

Враг пытался вырваться и оказывал отчаянное и бессмысленное сопротивление. Юго-Западный и Сталинградский фронты держали этот «котел» в своих руках, в котором бесновался от безвыходности положения Паулюс со своими армиями. Выйти из «котла» ему так и не удалось. Огромная территория, усеянная трупами и военной техникой, демонстрировала блестящее выполнение боевой задачи. Виктор, как танкист понимал, что решающее значение в окружении сталинградской группировки врага сыграли танковые и механизированные корпуса. В контрнаступлении им активно помогали наземные войска, авиация и волжская военная флотилия.
  По радио сообщали  немыслимые цифры: «91 тысяча пленных. В поволжских степях захоронено 147 тысяч фашистских солдат и офицеров, в плен сдались 24 немецких генерала, а среди них – и сам фельдмаршал Паулюс».  Он недооценил силы русского «Ивана» и понял это, когда сам попал в плен.
Бесконечная лента плененных немцев, румын, итальянцев, закутанных в тряпьё от мороза, тянулась через  Сталинград. Они ненавидели этот непокорённый город и отводили глаза от выживших и истощенных детей, провожавших их смелыми взглядами. Сталинград раздавил их своим мужеством.
Не все среди пленных были нацистами. Многих под страхом смерти пригнали на эту войну. Они тоже были жертвой фашизма и переживали плен, как великое горе.
Защитники Сталинграда смогли изменить ход войны, выполнив поставленную командованием задачу. Они начали наступление, которое переросло  -  во всеобщее. Его уже никто не мог остановить. Запланированный перелом в войне начался.   
В жизни Виктора это была первая радость победы над врагом. И он –  активный участник этой победы.

  Были рядом и не увиделись

87 танковую бригаду после боев за Сталинград отправили на переформирование в Нижний Тагил. Получив новые танки, экипажи выехали на фронт. Квашнин Виктор прибыл в 34-й танковый полк 53 армии 2-го Украинского фронта. ( Бывший Степной фронт).
Два брата – танкист лейтенант Виктор Квашнин и артиллерист старший сержант Павел Квашнин, мобилизованный в январе 1943 года, оказались на одном фронте и не знали об этом. Два месяца они брали штурмом одни и те же города, шли по одним и тем же дорогам. И не увиделись…
 Об этом знали из писем сыновей только их родители.
Война покатилась на запад. Начался переход от обороны к контрнаступлению. Юго-Западный фронт прошел южнее Курска, куда отчаянно хотели прорваться фашисты, чтобы через пять месяцев взять реванш за Сталинград. Но там славой отгремело грандиозное танковое сражение под Прохоровкой. Враг был разбит. Курск, Орёл, Воронеж были освобождены.
Осенью 1943 года началось освобождение Левобережной Украины.

Танки старого образца

 Накануне прибытия Виктора в новую часть прошла неудачная танковая атака. Двадцать две машины старого довоенного образца БТ-7 и Т-26 остались на поле боя между нашими и немецкими позициями. Поле простреливалось немцами. Экипаж Квашнина получил приказ: вытащить ночью все танки на буксире в расположение наших войск для ремонта.
Виктор знал слабые места старых боевых машин: слабая броня, несовершенство трансмиссионной группы, медленный и неравномерный поворот башни, плохая видимость при обзоре местности, теснота размещения экипажа. Он сочувствовал погибшим танкистам, которые, несмотря не несовершенство техники, сделали всё, что могли, для защиты Родины.
 Он видел и оценивал преимущество нового танка  Т- 34 (конструкции Морозова), на котором воевал: литая башня и пятискоростная коробка передач, откидные шарнирные конструкции крыльев.
Только к концу1942 года в стране началось производство новых танков, которое позволило приступить к формированию танковых и механизированных корпусов и танковых армий.
 
Во время выполнения задания членам экипажа  приходилось покидать танк и при полной темноте крепить буксирные тросы. Поле простреливалось. Работы проводились под миномётным огнём. Приказ нужно выполнить тщательно: собрать для ремонта и восстановления военной техники оторванные взрывами гусеницы и башни танков. Необходимо ползком обследовать местность, потому что после срыва крепежных болтов башни иногда «уносило» от взрыва на пятьдесят метров. Тащили с полосы обстрела всё, что относится к танку, чтобы в полевых условиях восстановить, что возможно.
 Экипаж вытаскивал танки на нейтральную полосу и опять направлялся -  на огромное поле за следующим танком. К подбитым танкам ползали по очереди. Отдыхать запрещено, задание срочное. Дорога каждая секунда. Некоторые танки пытались завести. Проникали внутрь, говорили сгоревшим танкистам: «Ребята, потеснитесь».
 Садились к рычагам, сдвигая обугленные останки. Вытаскивать обгоревшие тела погибших они будут на своей линии фронта. В невероятной тесноте  -  с ужасом глазах  -  выводили танкисты боевые машины на свою территорию. Страшный запах «жареного» тела приводил в ужас. Каждый видел здесь, чем могла закончиться и их жизнь. «Забыть все! Забыть навсегда! Только бы с ума не сойти и не попасть под свой танк, пока ведешь крепежные работы», - думал Виктор. Обстрел может начаться внезапно, ребятам нужно будет срываться с места, чтобы уберечь свою машину и выполнить задание. Около последней машины был обнаружен живой тяжелораненый танкист. Он уже потерял надежду на спасение, побывав в пекле. Лица не разглядеть. Лейтенант смог произнести только одно слово: «Пить». Доставили его в санбат. Кроме ожогов обнаружили осколочное ранение. Экипаж радовался, что парня удалось спасти.
 К утру приказ по выводу танков был выполнен. Ребята валились с ног от  физического и нервного перенапряжения. Словами: «Какой ценой!», -  они взвешивали итоги сражения, причины поражения, оценивая подвиг погибших ребят, лежащих в братской могиле, и  -  собственные усилия.
 «Имена многих погибших только Господу Богу известны. Матери будут ждать их, искать до конца своих дней. Десятки лет после войны мы еще будем платить за эту победу страданиями народа», - думал Виктор, стоя у могилы. 

         Ради чего ты шёл…

Войска 2-го Украинского фронта  под командованием  Ивана Степановича Конева с боями продвигались вперед по оккупированной Левобережной Украине, отбивая яростные контратаки под Харьковом.
 53- я армия генерала Ивана Мефодьевича Манагарова, в которой  воевал Виктор, шла на соединение с 5-й гвардейской танковой армией генерала Ротмистрова для увеличения ударной силы. Немцы, видя неоспоримое превосходство Красной Армии, оставили Харьков.
«На одной из улиц города нам пришлось остановиться», - вспоминал Виктор после боя. Освобожденные жители окружили танки. Пришлось вылезать. Вокруг неописуемое ликование! Цветы, объятия. Одна девушка поцеловала меня в щёку. Я такой прокопченный, грязный, потный…. Смутился. Она улыбнулась и поцеловала еще раз. Я чуть не умер от счастья….
 Неожиданно для себя я поднял ее и закружил. Это освобождение для них и для нас было огромным праздником. Люди заполнили улицы и главную площадь города. Звучали поздравления, гремела музыка, мелькали букеты. На нас не могли наглядеться и нарадоваться нашему появлению. В такие минуты забываешь все трудности боев и понимаешь, ради чего ты шел…».
34-й отдельный танковый полк 1-го и механизированного корпуса 53-й армии прошел с боями Люботин и Марефу - важные узлы сопротивления врага и начал прорывается к городу Валки, юго-западнее Харькова. Все экипажи построены для ознакомления с боевой задачей. В планах - штурм Полтавы, который поручили 53-й армии генерала Манагарова. Далее - выход на линию: Кременчуг – Днепропетровск,  форсирование Днепра и взятие «Восточного вала» - укрепления немцев на правом берегу реки.
 Но не суждено было Виктору увидеть Полтаву и форсировать Днепр…


« Живый в помощи!», - заорал он нечеловеческим голосом…

3-е сентября  1943 года …. Короткое затишье перед боем у города Валки (под Харьковом). Солнечный сентябрь. Опадают спелые яблоки. Если поднять голову к синему-синему небу и следить за облаками, можно на мгновение забыть, что идет война. Степной ветер звенит в ушах. Стрекочут кузнечики, будто ничего страшного вокруг не происходит. Хочется, как прежде в это время, выйти в огород и копать с родителями картошку. Тотчас начнется веселое перекидывание между Полькой и Панькой. Вместе с Гошей и отцом Виктор будет носить тяжелые ведра, рассыпать урожай для просушки во дворе. Мама займется сортировкой…. Вспомнил Витя запах огородного костра и будто побывал там. Оцепенение от блаженства «пребывания» дома. Пусть даже в мыслях.
 Но вот приказ: «К бою». Войска упорно продвигаются вперед, метр за метром, освобождая измученную оккупацией украинскую землю. Впереди среди кустов и деревьев вспыхивает белое пламя. Это противотанковая пушка немцев бьет прямой наводкой по наступающим танкам. С первого выстрела Виктор поразил цель. Механик сделал рывок вперед, чтобы самим не стать мишенью. Для надежности командир танка послал туда второй снаряд. Наступление развивалось.
Вдруг экипаж ощутил сильный неожиданный удар слева. Мгновенный взрыв и пламя! Цельнометаллический стальной снаряд – болванка  - пробила броню, бак с топливом и прошла над сидением командира танка.
 Горючее вместе с огнем выплеснулось в башню на ящики со снарядами. Заряжающий погиб сразу. В секунду бушующий огонь охватил танк. Человек сгорает за сорок секунд. Сейчас рванут снаряды! От верхнего огня загорелись шлем, волосы, одежда на спине. Пламя охватило голову. Горят уши, щёки.
Обжигающая боль парализуют. Люк не открывается. Заклинило! Руки не слушаются. Невозможно от дыма и огня сделать вдох. - Кашель!  Удушье!
 «Мама!!! Я в танке горю!» - закричал Виктор. Неслышный крик его утонул в грозном гуле огня. Он прощался с ней и, неосознанно, как ребенок, звал на помощь.
Нет уже человеческого терпения! Горят сапоги…Не выбраться ему живым….   
«Живый в помощи!!!» - заорал он нечеловеческим голосом первые слова молитвы и, боясь потерять сознание, почти бессознательно толкнул люк. Тот неожиданно открылся! Виктор закрыл лицо руками и выбросил себя толчком из пылающего ада. Спрыгнул на землю, отбежал от танка, горящим факелом катался по земле. В горячке не может понять, куда ему спрятаться.  Руки обуглены, но глаза целы. Видят! Бой идет вокруг! Сапоги дымятся, но не разуешься, - каждая секунда дорога для решения. Он побежал к воронке от авиабомбы. Там уже сидели механик-водитель и радист-пулеметчик. Они выбрались первыми через передний люк и пострадали меньше.  Виктор не мог с ними оставаться. Невыносимое жжение сводило с ума.
Гора мелькнула перед глазами...
 «Вот она! Скорей! Там, за горой, медсанбат!» – вспомнил Виктор.
Не помнит, как преодолел поле боя под пулеметным огнем. Наверное, бежал, полз на локтях, отсиживался в воронках. Ведь преодолел!!! Ведь как-то оказался у подножия горы.
…Нет, это не он. И это не его жизнь. Это страшный сон преодоления…
 Свой экипаж он больше никогда не видел. Танкисты остались в воронке, чтобы выжить. В медсанбат его никто не повёл.
 Боль! Хочется снять с себя какие-то странные одежды. Ему кажется, будто он не в своей военной форме, а в чьей-то чужой, тесной. Сознание не принимает происходящего. Кисти рук превратились в обугленное месиво из клочков кожи и земли. От страшных ожогов сознание мутнеет, а он - мишень на склоне. Надо ползти вверх, надо подниматься и делать короткие перебежки. Но слишком частый идет обстрел. Пули свистят со всех сторон. За ним идет охота, тщательная охота. Кто-то следит, планирует добить.
 Он падает, притворяется мертвым. Замирает. Лежит в нелепой позе, а потом опять – рывок к спасению! Двадцать сантиметров от прежнего места, но вперед. На горе – ни кустика. Ему кажется, будто кто-то бережет его, прикрывает от вражьих пуль. Невозможно здесь живым остаться! Последний толчок ногой, и он на вершине холма. Перекатился в углубление, сжался и сделал первый глубокий вдох. Застонал: «Больно дышать! Ожог трахеи. Но жив, жив! Слава тебе, Господи!»
Тело, измученное нечеловеческими мучениями, горит, жжет, рвет от невыносимой боли! И никак от нее не избавиться!
«Ну, вставай, лейтенант, вставай!» – подает он себе команду, напрягая последние силы.
Встал. Шатается. Все переворачивается. Сознание надо держать, как руль, как штурвал, как рычаг! «Вперед! Дойду! Врага надо добить! Надо…Экипаж ждёт», - шепчут обожженные губы на каждый шаг. Он вытянул вперед обугленные руки.… И… пошел… пошёл… «Там, где-то там…», - держал он смутный ориентир в теряющей сознание голове.
Он не мог осмотреться по сторонам, словно горячими  кузнечными клещами сжата шея. Голова - в раскаленном железном шлеме. Плечи невыносимо жжет. От обугленных рук - запах жареного мяса. Тот самый, как от сгоревших танкистов, в подбитых танках, которые они вытаскивали с поля боя. Беспрерывно тошнит от боли и этого жуткого запаха. Хочется лечь! Упасть! Уснуть.
 «Нет!!! Только бы на ногах удержаться! Сапоги-то теперь не снять такими руками», - промелькнуло в голове.
Глаза уже начали заплывать от отека, лицо раздуло, ног под собой не видно. Сколько он шел, не знает…. Понятие о времени изменилось. Чудовищное перенапряжение нервной системы сломало всякие ориентиры. «Еще пережить минуту боли, еще, еще, еще! Пить, пить….» Где-то загудела машина. Приблизилась. Виктор замахал руками, почти ничего не видя перед собой. Но машина не остановилась… Почему? Ведь она шла в сторону госпиталя. Может, он уже потерял ориентир, и машина двигалась со снарядами к линии фронта? Гул мотора отдалялся. Раненый танкист потерял надежду на спасение. Болевая тошнота усилилась. Степь закачалась под ногами. Странно закружились в небе придорожные кусты бирюсклета.
Хочется всеми силами расслабиться, скинуть с себя боль и закрыть в отдыхе глаза, хотя бы на полсекунды. Глаза закрываются сами. Нет сил, разомкнуть их. Отек сдавил веки. Он падает, но подняться уже не может…

Двести метров не дошел обгоревший танкист до медсанбата.
Он услышал чей-то крик и еще успел уловить мягкое прикосновение рук. «Любит его мать, услышала… Нашла…»

  Бежит он босиком по снегу…

И начался у него какой-то странный бред: бежит он босиком по снегу, ступни жжет от холода, а вокруг деревья зеленые в цвету, солнце жаркое палит. Шлем, танковый он где-то потерял. Ищет его, ищет…. Нашел! Но на голову надеть не может, что-то мешает ему. Словно колючая проволока вокруг головы обвита. Зачем она там? И почему так сильно печет солнце? Сентябрь ведь, а невмоготу!  Он закрывается руками от солнца, а оно все равно жжет сквозь ладони…. 
Открыл глаза. Веки коснулись повязки. Ноги, руки, голова, плечи – все забинтовано. Рядом кто-то взволновано дышит и сует в рот между бинтами очищенные семечки. Он начал жевать.
 «Ожил! Ест», - услышал он девичьи слова. Ему накапали в рот воды. Проглотил ее с ощущением праздника и опять провалился в какой-то сон, в котором с потоком прохладного ветра поднялся вверх, в голубое небо…
Несколько дней в полевом госпитале он был без сознания.
Виктор лежал на соломе. По запаху определил, что находится в конюшне. Его «разбудили» и «донимали» черви. Они шевелились в ушах, пытаясь проникнуть за барабанную перепонку. Это вызывало сильную боль. Черви извивались на руках и плечах под бинтами, вгрызаясь в раны. Уснуть было невозможно. Но они и спасли его, очищая гнойные раны, поедая все, что отмирало. Хирурги знали это и были рады, что раненых разместили в конюшне, где было много навозных червей. Они использовали их, когда не хватало лекарств и бинтов для спасения бойцов. Обеззараживание ран делали солевыми компрессами. Раненые стонали от боли, но понимали, что в этом народном способе лечения – их спасение.
В конюшне  -  двести человек. Перевязка по очереди доходила до Виктора на десятый день. Бинты срывали, отчего он терял сознание, потом их размачивали, стирали и снова бинтовали бойцов. Понятие о времени, дне и ночи исчезло совсем.
 Виктор удивился, когда у него начали спрашивать звание. «Так на погонах же есть звёздочки…» - пытался пояснить он врачу.
«Какие погоны? Всё сгорело. Ты голый лежишь. Бинты твоя одежда. Живого места нет. Понятно, что танкист «жареный». Удивляемся, как дошёл. Перенесём тебя сегодня в здание госпиталя. Думали, не выживешь. А ты молодец! Воевать планируешь дальше?! Или навоевался?» - с улыбкой спросил врач.
«Вылечусь, вернусь на фронт. Я – командир танка. Война-то не закончилась. Добить надо, добить… » - почти шёпотом от бессилия проговорил раненый. Он хотел ещё что-то сказать, но опять потерял сознание.
…Раненым и врачам помогали местные жители. Они делились всем, что имели.
 «До последних дней не забуду тёплого, родительского отношения ко мне и всем раненым», - с благодарностью вспоминал Виктор работниц одного из совхозов Буденовского района Воронежской области.


  Сожми зубами угол стола

Тряслась машина на кочках, санчасть куда-то перемещали… «В тыл!» - осенило Виктора. Но это был еще не тыл. Их разместили на втором этаже старого здания с выбитыми стеклами. По комнате гуляли сквозняки. Медсестры спешно, чем могли, затягивали зияющие дыры.
Вдруг в небе загудели, завыли вражеские самолеты. Все, кто могли хоть как-то двигаться и ползти, спустились вниз и отходили дальше от опасного объекта. Среди руин единственное здание школы могло привлечь взгляд немецкого летчика.
В помещении остались два бойца: Квашнин Виктор весь в бинтах, даже щелочки для глаз нет и слепой, недвижимый Соболев Миша. Лежат они, молча, смиренно. Понимают, что обречены.
Снаряды рвутся вокруг, а в здание не попадают. «Уж если не дал Господь в бою умереть, тут не погибнем», - подумал Виктор. И добавил, как говорила когда-то мать: «Господи, на все воля твоя». Постепенно ушел из груди страшный холодок, от которого замирала душа, и останавливалось дыхание.
Все стихло. Самолеты больше не возвращались. Вернулись медсестра и раненые. Вдруг неожиданно для всех заговорил Миша. Никто до этого не слышал от него ни стонов, ни разговоров. У Миши вытек глаз. Была раздроблена нога…. Началась гангрена. Погруженный в свои мысли, он сначала  не заметил черной доски на стене. После бомбежки огляделся и понял, что находятся они в здании старой школы. Мебель вынесена. Все снято. Светлые пятна от портретов выделяются на фоне стен. На доске – предложение детским почерком.  «Дом родной краше солнца», - прочел вслух Миша. Раненые заулыбались, погружаясь в сладкое марево воспоминаний. Это событие было единственным светлым впечатлением за последние дни.
В классе, где лежали раненые, разместили и операционную. Негде её было пристроить.
Все, что происходило за занавеской на операционном столе, не давало ни уснуть, ни расслабиться. На нем постоянно кто-то кричал, стонал или плакал. Сегодня очередь Михаила. Он всеми силами готовится молчать. Ни о чем не спрашивает, не паникует, не плачет, не ищет сочувствия. Виктор понимает, что Миша – человек волевой. Наверно, и лицо у него мужественное. Хочется с ним подружиться. Жаль, что повязка на лице не дает увидеть, где они. Как выглядит медсестра Оля, которая ласково разговаривает с ранеными? Какой он, чудо-хирург, без сна и отдыха орудующий в двух метрах от него? Виктор слышит его дыхание. «Как ему удается сохранять спокойствие», - удивляется и восхищается им Виктор. Команды хирурга тихие, но четкие, короткие.
« Выпей стаканчик «крепкого». Чуток полежи. Как начнёт действовать,  сожми зубами угол стола!» - мягко командует старый хирург, лежащему на столе Мише. - Боец, ты должен жить и отомстить за Родину! Фашистов надо сильно ненавидеть, чтобы победить! И очень потерпеть, чтобы снова вернуться в строй. Вот, что я тебе скажу, дорогой. Дела твои простые. Нога у тебя «лишняя» выросла, «разноцветная». Таких ног у людей не бывает. Сам видишь  -  воевать мешает. Убрать надо. Ты – молодой и сильный! Отрастишь себе другую ногу через пару месяцев. Бывали такие случаи в медицине, бывали…» - шутил он, желая скрыть свои переживания.
Сделав резкий выдох, чтобы избавиться от подступившей к горлу тошноты, хирург Сан Саныч, как звали его раненые, еще сильнее сжал в руках хирургическую пилу.
«Господи, благослови и, Господи, помилуй», - у солдата и хирурга вырвались одновременно. Так вот, откуда эта сила духа!
Раненые в палате плакали.… Не было сил перенести чужую боль.
«Эй, парень, парнишка, рот-то открой», - говорил хирург, терпеливо выковыривая пальцем изо рта у Миши угол откушенного дубового стола. - Богатырь! Что дуб перед тобой? – Ничто!»
Запах нашатыря распространился по палате…
Через два дня завершился осмотр направляемых в тыл. Тяжелораненых укладывали на носилки. Две молоденькие медсестры, надрываясь, осторожно спускали их вниз со второго этажа.

  Позор-то, какой!

Шла погрузка в поезд. Виктор чувствовал себя плохо. Все шевеления, перекладывания с носилок на носилки давались ему нелегко. Взять его не за что, чтобы поднять, всё в ожогах. Везде – не дотронься. Думал в поезде уснуть под стук колёс, но не получилось. Иногда впадал в забытье. Растревоженные раны измучили. Внезапно он почувствовал под собой теплую мокрую постель. «Позор-то, какой!» - подумал Виктор. Он позвал сестру, чтобы как-то решить эту проблему. Медсестра откинула одеяло и оторопела. Охнула, набросила на него одеяло и убежала. Не зная, что предпринять, он лежал сконфуженный и расстроенный. Но медсестра быстро вернулась с доктором. Оказывается, после перевязки вскрылись вены на обожженных руках. Он лежал в луже крови… 
От ее большой потери ослабел, сознание уплывало. Иногда в полумраке смутно видел чье-то лицо. Это Матерь Божья с лицом медсестры склонилась над ним.

Смешной, но полезный подарок

Измученные отсутствием свежего воздуха, пассажиры санитарного поезда еле дождались прибытия на конечную станцию. На мысе, уходившем далеко в Каспийское море, расположился южный город Баку. Местечко Сабунчи, недалеко от столицы Азербайджанской ССР, стало для Виктора пристанищем на полтора года.
Состояние покоя и уюта умиротворяло раненых. Первая спокойная ночь за много мучительных месяцев.
Доктор Вера Николаевна Смирнова, улыбающаяся, совсем домашняя, с цветочками на блузке, осматривала больных. От нее шло нежное материнское тепло и забота. Иногда она спрашивала совсем не то, что ожидали бойцы, шутила и всеми силами помогала им «встать на ноги», чтобы они могли определиться в дальнейшей жизни.
У Вити она спросила:
– Ты давно матери не писал?
– Давно.
– Скоро напишешь! Я тебе подарок принесла. Смешной, но полезный. Значимый. Ты с ним никогда не расставайся!
 На маленькой ладошке лежала обыкновенная бельевая прищепка. Деревянная, старенькая.
 – Это великий тренажер, - добавила она. – Никто не будет сильнее тебя. Поверь! Главное – начать. И уметь дерзать».
Ее слова были полны надежды, оптимизма, веры в его силы. Виктор улыбнулся.… Попытался взять прищепку с ладони и … не смог…. А сжать – это уже что-то грандиозное!
От сильного ожога стянуло сухожилия, склеило некоторые пальцы, повело их в противоположную сторону, прижало скрюченными к тыльной стороне кисти - сделало непригодными для всякой работы. Особенно пострадала кисть левой руки. Четвертая стадия ожога – обугливание. «Хотя бы кожный покров появился», - мечтал Виктор. Но у него с этого дня появилась цель! Большая! Великая! Скажи кому - смеяться будут. Воробей, да и только. Мечтает прищепку сжать. Но на душе почему-то стало весело.
Он учился держать прищепку между пальцами. На это ушло шесть месяцев. Он пытался ее сжимать. Краснел от напряжения, страдал от прикосновений к коже. Тонкая пленочка, как прозрачная прослойка в луковице, прикрыла, наконец-то, кое-где обожженные места.
Видя мучения и терзания Виктора, по поводу медленного выздоровления, раненые бойцы сами написали письмо матери и рассказали о Викторе часть правды: «Лечит ожоги. Ходит. Настроение хорошее…. Всем шлет привет». Они видели и понимали, что писать он начнет не скоро.

    Панька – артиллерист и медаль «За отвагу»

Мать уставала больше от дум, чем от работы. Ждала и ждала писем. В январе 1943 года добавилась новая печаль. Ушел на фронт младший сын Павел. Вскоре получили родители от него первое короткое письмо.
 «Здравствуйте, мама, папа, Полька. Из военкомата меня направили в 1-е Тюменское военно-пехотное училище. Я буду артиллеристом. Учиться интересно. Изучаю разные виды пушек. Друзей полно! Вы меня знаете! Артиллеристы – народ весёлый. Высылаю любимые слова песни, которую мы поём во время строевой подготовки.


Артиллеристы,
Сталин дал приказ,
Артиллеристы,
 Зовёт Отчизна нас,
Из сотен грозных батарей
За слёзы наших матерей,
 За нашу Родину –
Огонь! Огонь!

Привет от меня двоюродным братьям Николаю Квашнину, сыну Петра, Калиннику из Степного, Параскеве - Польке «такой-сякой» и шустрой -  мой пламенный привет. До свидания. Ваш рядовой Панька-артиллерист. Февраль 1943 года».
 

Через пять месяцев, с 15 июня 1943 года, он уже воевал в составе Степного фронта, (который с 20 ноября1943 г. получит название 2-го Украинского). Отправил письмо домой уже после боевого крещения.
 « Дорогие мои! Мама, папа. Поля! Только здесь я по-настоящему оценил, какие вы для меня дорогие! После окончания курсов я получил должность артиллерийского стрелка. Воюю в составе 243 стрелковой дивизии, в 912 стрелковом полку. Осваиваюсь под обстрелом. Привыкаю к орудию. Артиллерией 2-го Украинского фронта командует генерал Варенцов Сергей Сергеевич. Рад, что в роте есть земляк – Поляков Николай. Мы с ним очень подружились.
 Опишу вам случай из первого дня фронтовой жизни – 15 июня 1943 года.
Шли мы в контрнаступление между Белгородом и Харьковом. Был я тогда необстрелянным солдатом. Первый день в артиллерии. Снаряды мне очень тяжелыми казались. От каждого выстрела пушки вздрагивал. Помню первый бой. Немцы замедлили движение наших войск и открыли по нашим позициям сильный артиллерийский огонь. Мне казалось, что снаряды бьют только по мне. Канонада была очень страшной. Укрыться особо негде. От грохота можно  оглохнуть. Взрывы рвались со всех сторон. Комки земли беспрерывно падали на голову. Окоп казался мелкой канавкой, где трудно было остаться в живых. Со мной в окопе находился пожилой мужчина. Он кидался из одного конца окопа в другой. Я вцепился в перепуганного солдата и заорал ему на ухо: «Ты что носишься?! Убьют! Лежи!» Прижал его ко дну окопа. Мне казалось, что я даже вдавил его в землю! В тот день я впервые увидел, как люди от страха теряют самообладание, как паника может погубить человека. Паника на фронте – первый враг.
Я тогда машинально все делал, но уже по науке боевого сохранения солдата. Как учили, так и делал! Мысли о подвиге в бою не приходят. Смелость порывом души определяется. Каждую секунду думаешь, как выжить и  выполнить боевую задачу. В тот день всё закончилось хорошо. Мы все остались живы. Я очень по вас скучаю. Павел. 15 июля 1943г. Сегодня ровно месяц, как я на фронте».

Письма от Павлика приходили часто. Писал мало, но в каждом письме чувствовалось хорошее настроение и боевой дух. Родители знали, что он и в детстве никогда не унывал, не хныкал. В спорах не отступал, в драках не сдавался. В одном из писем писал: «Дорогие мои, за меня не волнуйтесь. Рядом со мной опытные и надежные боевые друзья. В августе и сентябре мы погнали врага с Левобережной Украины на запад и не дали противнику вывезти на правый берег Днепра награбленные ценности.
 Я отличился в боях за Левобережную Украину. В результате успешной боевой операции в сентябре 1943 получил медаль «За отвагу». (Вручение состоялось через четыре месяца, в феврале 1944 года, когда прошёл приказ о награждении). Описывать долго. Бумаги не хватит. Приеду, расскажу, если уцелею. Ваш Панька-артиллерист. Сентябрь - 1943».
Полька от радости подпрыгнула и закружилась по комнате.
 «Медаль «За отвагу? Вот как! Мать, Панька-то наш не промах!»  - Гордость прозвучала в голосе отца. Он радостно потер руки и со счастливой улыбкой повторил: «Медаль за отвагу! У нашего сына! Невероятно! Вот тебе и озорник!»
О  подробностях операции сын в письме не написал. Переживательная была история… 
Нужно было отбить у немцев село, куда они привезли много пленных детей и хотели отправить их в Германию. Село окружали глубокие озера – старицы. Проникнуть к месту нахождения детей нужно было неожиданно, чтобы застать немцев врасплох и освободить ребятишек. Подойти незаметно  -  невозможно! Дорога только одна. Она - под охраной. Выход один: перебраться через старицы. Паша вырос на озере. Воды не боялся. На лодке плавал с детства. В камышах бойцы наткнулись на 14-15-летних подростков, которым удалось спрятаться от немцев. Они показали, где спрятаны лодки и помогли перевезти солдат к той стороне населённого пункта, где враги их не ждали. Освободители ворвались в село ночью, когда немцы спали. Врага застали  врасплох, окружили и уничтожили.
 Плачущих детей выводили из загородки для скота. Среди них были  малыши, не умеющие даже говорить. Детей два дня не кормили. Полураздетые, они замерзли ночью, потому что лежали и сидели на голой земле. Шёл сентябрь. В ночи раздавался многоголосый плач. Многие простыли. Военные разносили их по избам на ночь, а утром возвращали женщинам из соседних сел, откуда были вывезены дети. Несчастные матери уже не чаяли увидеть их живыми.

Форсирование Днепра

Родители с  нетерпением ждали сводки Совиформбюро. Радость осветила лица, когда они услышали по радио последнее сообщение: «Советские войска сокрушили оборону противника и с ходу форсировали Днепр».
« Переплыл наш Панька, али нет?» - спрашивала Полина у Арсентия.
« Панька не отстанет. Вспомни, как он в детстве в корыте барахтался. Переплывёт с пушкой на спине! Ты что, Паньку нашего не знаешь?» Мать успокоилась. «С тобой не больно поговоришь, а событие обсудить хочется», - говорила она просящим голосом. «Поля, я уверен в Павле, как в себе. Ты помнишь, как я на озере учил его плавать? Он с первого раза всё понял и сразу поплыл. Не сомневайся в нём - всё будет хорошо!» - заключил Арсентий.

Туманным утром в четыре часа утра началось форсирование Днепра в среднем течении.  Артиллеристы грузили пушки на самодельные плоты и паром. К переправе готовились долго и тщательно. Инженерные войска оказали неоценимую помощь фронту в подготовке средств переправы.
Днепр очень широк! Казалось, вечность прошла, пока войска достигли другого берега.
Немцы «долбили» по воде без передышки. Взлетали к небу водяные столбы со всех сторон.
Трудность переправы  в том, что в сторону при обстреле не убежишь. Если пуля попадет в солдата в воде, он сразу теряет силы от боли, от потери крови. «Не дай Бог быть раненым на переправе»,  -  молился Павел.
 Плоты разбивало в щепу. Невозможно было всех спасти. Много людей и техники ушло на дно Днепра. Павел видел, как рядом с плотом плыли несколько бойцов. Жутко было наблюдать, как после обстрела они уходили под воду.  Артиллеристы спасали, кого могли. Но тонущих было очень много! Форсирование – это отдельный бой за выживание.
Прижались артиллеристы к брёвнам плота. Фонтаны воды то справа, то слева. Одежда мокрая. От каждого взрыва смерти ждали. Если плот накренится – тяжёлую пушку ничем не удержать. Перевернёт! Крепили на совесть, но от взрывов шло сильное волнение воды. Больше на Бога надеялись, чем на себя. Тут окопов нет: не спрячешься! По плоту кровь от раненых течёт. Её тут же взрывным фонтаном смывает. Наводчика Василия Самохина в ногу ранило, а командира орудия сержанта Дмитрия Селезнёва – в живот. Разорвало полость. Сложное ранение! Помощь в этих условиях оказать невозможно. Хождение по плоту запрещено. Держит командир живот рукой, а внутренности поднимаются оттуда горой – не остановить! Солдаты метнулись к нему, а он кричит: «На места! Орудие держите! Без пушек правый берег не взять!»
 Дёргает плот от каждого взрыва, на самом краю лежит командир и подойти к себе не даёт. Внутренности его с плота сползли и тянутся хвостами по воде. Он их бессознательно и спешно собирает, перехватывает, как канат. А они ускользают из его ослабевших рук всё больше и больше…   Расползаются большими петлями по розовой воде. Успокаивает он своих ребят: «Я сейчас, сейчас…» У всех от этого зрелища кровь в жилах стынет. От страха тошнота к горлу подступает. Слёзы текут у Паши по щекам. Всё заплывает. Вытереть невозможно. Вцепился он в пушку обеими руками. Приказ командира выполняет. Понимает, что не успеют они его спасти. Врача срочно надо! Но где его найти в этой массовой переправе. Далеко ещё до другого берега. Крови потеряно много.
По приказу командования сразу придется идти на штурм укреплений на огромной полосе в пятьсот километров, чтобы ошеломить противника мощным натиском.
До середины Днепра доплыли. Жив командир! Голову поднял, посмотрел по сторонам, перекрестился. Глаза закрыл. Обмяк. «Ну, всё! Конец», - подумали однополчане. Глаз с него не сводят. Но как только коснулись другого берега, он глаза открыл, махнул ослабевшей рукой и подал свою последнюю команду: «Расчёт, к бою приготовиться. Огонь по врагу! Огонь!» Звука почти не слышно, но по губам поняли артиллеристы его последний приказ… Подняли его, понесли. «Уходит» он …  Переправу преодолели…  На землю его уже мертвым опустили. И сразу в бой! Похоронили его после длительного артобстрела и атаки на правом берегу Днепра. Получил он  посмертную награду за мужество…
Бойцы, которые первыми добрались до берега и приняли на себя самый сильный огонь противника, были награждены звездой «Героя Советского Союза». Но для многих этот берег стал последним…
Всех удивил смелый и сильный связист, переплывший Днепр туда и обратно. Он тянул провод для штаба. О нём ходили легенды. Имени его Павел не знал, но был очень восхищён физической подготовкой этого героя.

Форсирование Днепра и сражение на правом берегу были глубоко и тщательно продуманы командованием. Это был грандиозный предрассветный штурм из воды. Для врагов он был шоком внезапности. Они опомнились не сразу. Когда открыли огонь по советским войскам, атакующим правый берег Днепра, услышали ответный пулемётный и миномётный огонь с многочисленных плотов, лодок и парома. Бойцы, подплывая, вели обстрел днепровских высот, в которых закрепились фашисты. Враги считали, что их укрепления, названные «Восточным валом» будут непобедимыми.
С понтонного моста сразу вступали в бой наши танки. После высадки на берег сразу началась артподготовка и штурм укреплённого берега. Первые переправленные «Катюши» открыли сплошной огонь по позициям врага. Врылись немцы в берег, засели, как крысы в норах. Их пулемёты бьют из каждой «дыры». Солдаты на берегу, как на ладони. Выстлан телами бойцов правый берег. Но не смогли фашисты справиться с «суворовским» штурмом. Посыпали наши артиллеристы на них пушечного перца. Катюши помогли! Воздушные братья посыпали сверху авиабомбы. Пехота на штурм пошла. Мощная атака началась разом, как один напор. Не ожидали немцы такого организованного единодействия. В тот день был разбит «Восточный вал».

Началось освобождение городов правобережной Украины. Сводки Совинформбюро вызывали ликование народа:
 «6 ноября 1943 года войска 1 –го Украинского фронта под командованием генерала Николая Фёдоровича Ватутина освободили столицу Украины  - Киев».
«Ликвидировали вражеские группировки в районе Запорожья и Мелитополя, форсировали Днепр в нижнем течении, отрезали немецко-фашистские войска в Крыму от основных сил, создали плацдармы в районе Киева и Кременчуга. Наши войска вели упорные бои по их удержанию и расширению»
«Войска Красной Армии, развивая успех, освободили города: Фастов, Коростылёв, Радомысл, Малин, Житомир».
 
  2-й Украинский фронт наступает на Кировоград

В половине декабря топила Поля печь и услышала первые слова сводки: «Войска 2 – го Украинского…»
Она крикнула: «Арсеня, про нашего сына говорят!» 
 «… продолжая развивать наступление, 14 декабря в результате напряженных боев, овладели городом Черкассы, важным узлом обороны немцев на правом берегу Днепра. Западнее Кременчуга наши войска продолжали наступление и овладели пунктами Шабельники, Боровица, Погорельцы, Мордва, Росошенцы….»
«Слава Богу, Паша наступает», - облегченно вздыхала мать. Арсеня рассматривал старые школьные карты, что хранились на этажерке, искал на них места боев.
От Павла вскоре пришло письмо, где он упоминал Черкассы и сообщал о подвиге Павла Вернигора, которому присвоили звание Героя Советского Союза за то, что первым на своей машине ворвался в город, уничтожил несколько вражеских танков, много солдат и офицеров противника. В письмо была вложена вырезка из фронтовой газеты.
В этом же письме Павел писал, что 2-й Украинский фронт под командованием генерала Ивана Степановича Конева двигается в направлениях на Кировоград и Кривой Рог. Потом, если удастся закрепить плацдарм, пойдут на Корсунь-Шевченковский, где враг сосредоточил огромное количество дивизий. Там будет тяжелое сражение. Но где он будет в предстоящие недели, пока неизвестно. «Помолитесь за меня, если успеете получить письмо до начала сражения. За меня не бойтесь. Мы постараемся нашей артиллерией сделать из вражеской техники большую кучу металлолома. 3 декабря 1943года. Павел».

Зима. Холодные дороги войны. (Подходил к концу декабрь 1943 года). Павел ощущал состояние новизны от выпавшего снега. Все ждали морозов и январского наступления на Кировоград. Враг медленно, с сопротивлением, отступал. Снег быстро подтаял, затрудняя продвижение войск. Машины и военная техника вязли в жидкой снежной массе, смешанной с грязью. По такой «каше» в валенках не пройти, а в сапогах нестерпимо мёрзнут ноги. Они не согреваются даже при быстрой ходьбе. Сушить обувь негде. Павел шевелил пальцами внутри промёрзших сапог, пританцовывал на твёрдых островках земли, наступал каблуками на пальцы, но ничто не помогало согреться.
Уже год как он покинул родной дом. Хранимый материнскими молитвами, не простыл, не ранен, не погиб. Жив - и этим счастлив боец. Рядом с ним уже нет, кроме Николая Полякова, ни одного боевого товарища, с кем он начинал свой боевой путь. За год сменился весь боевой расчёт орудия.
Жуткая сцена гибели Ивана Опарина предстала перед его глазами. Заряжающий держит снаряд, а головы у него нет!!! Снесло осколком. Снаряд сжал, стоит и не падает...  Павел взял у него снаряд и от страха сел на землю. Иван покачнулся и упал навзничь. 
Бой идёт. Стрелять надо. В первое мгновение Павел растерялся: руки трясутся, голова дрожит. Командир кричит: «Замена заряжающего!». Снова пошли снаряды. Стреляет Павел и при каждом выстреле произносит имена погибших товарищей. Зубы сжимаются в ненависти к врагу. Сила мести в сердце множится. Меткими выстрелами разит огневой взвод позиции противника.

…Идёт Панька по изничтоженной украинской земле, смотрит на сожжённые хаты, несчастных одиноких старух, осиротевших детей, на растерзанные тела, на виселицы в центре сёл и льются у него непрошенные, неудержимые слёзы. Смахнёт он их рукавом шинели, сожмёт кулаки и застонет от неожиданного солдатского горя: «Дорогие мои, почему мы не пришли сюда днём раньше?» И не только для этих заждавшихся его людей он дорог как солдат-освободитель, но и для своей далёкой матери он - самый значимый защитник страны.
Советские войска продвигались к Новоукраинке, где совместно с партизанами был уничтожен мост, отрезавший путь отступающей немецкой армии. Артиллерия поддержала партизан.
 Павлу за меткую стрельбу был прислан от партизан необычный подарок: два шерстяных платка на портянки. Павел сразу догадался от кого эти платки. Две пожилые женщины из соседней деревни помогали строить им укрепления. Они долбили ломами полумёрзлую землю и, охая, наблюдали за молодыми солдатами. Называли их застуженными парубками, ругали проклятую войну и вспоминали своих сынов, ушедших на фронт. Как они заметили тогда, как догадались, что он сильно страдает от холода? С огромной радостью вместе с другом Николаем Поляковым резали они платки пополам и наслаивали их на портянки.
Перемещение позиций, ночные дежурства, постоянное нахождение в эпицентре человеческого горя изнуряли силы бойцов. Они глядели в тоскливые окна разоренных деревень. Хотелось тепла и покоя. Обнажённые печные трубы сожжённых домов не оставляли надежд на отдых в доме. Продвижение вперёд было незначительным. Шло закрепление плацдармов на правом берегу Днепра. Немецкие армии ещё надеялись вернуть богатые районы Правобережья.
 В одной из деревень перед Кировоградом у дороги стоял парнишка, лет шести и смотрел на проходивших мимо солдат. Сколько отчаяния было в его взгляде! Но сквозь слёзы светилась в этих глазах какая-то недетская сила. Артиллеристы крепили орудие к машине, забирались в кузов для отъезда. Мальчишка закричал вслед военным: «Возьмите меня с собой!  Мой отец пропал без вести. Я обещал маме найти его. Я уже вырос! Дяденьки, посмотрите на меня! Я рядовой солдат Аверин! У меня патрон есть! Настоящий!»
 Пронзительный детский плач ударил им в спины.
Паша обратился к нему: «Эй, солдат! Если ты вырос, то почему плачешь? Мы найдём твоего отца. Мы как раз туда едем. Мы скажем ему, что ты его очень ждёшь. Тебе нельзя оставлять маму. У неё нет другого защитника кроме тебя. Ты – мужчина. Береги её. Отец сам вернётся к вам после победы».
Павел смотрел из машины на удаляющуюся деревню, на маленькую фигурку у обочины и перебирал в голове памятные встречи, несущие в себе какой-то Божий знак спасения и поддержки. Они засели в душе и волновали при каждом воспоминании.
В нечеловеческих условиях существования и выживания, душа, уставшая от перенапряжения, стремилась, хотя бы в воспоминаниях, уйти в тихий сад умиротворения: к солнечным полянам детства, в ягодный лес, где он с сестрой и братом собирал в кружечку спелую клубнику. Они пересыпали её в большую корзину и вдыхали над ней аромат сладких ягод. Панька видел счастливую мамину улыбку, когда отец поднимал тяжёлое ведро в телегу. Рука отца касалась головы каждого из ребятишек – это было его похвалой. Светлые воспоминания  целили душу. Не хотелось открывать глаза. Хотелось, хотя бы мысленно, поваляться там, на разноцветной от цветов поляне, последить за лёгкими облаками, полюбоваться прозрачными крыльями стрекоз. Он представил, как, лёжа на поляне, прямо с веточек собирал ртом лесную клубнику и в лесной лужице отмывал розовые от ягод пальцы.
Светлую полосу воспоминаний прервал голос шофёра из полуоткрытой кабины: «Братва, вылезай! Толкните дружно!» Пёстрый ягодный ковёр превратился в серую дорогу… 
«Газик» выискивал твёрдое место, где бы остановиться, а бойцы некоторое время шли за ним, утопая в снежной каше разбитой военной дороги. «Ну и зима! Снежное болото!», - подумал Павел, выросший в суровых зимах Зауралья.
Его верный друг Николай Поляков потянул Павла за локоть: «Паша, отстаёшь. Подтянись. Дело есть хорошее! Я запомнил твоё правило. Проверь. Давай дружно улыбнёмся. Вот так!» И Колька, копируя Пашу, широко расставил руки. Широта улыбки на лице соотносилась с широким размахом рук. Павел был рад, что Колька усвоил его разминку.
Суровые солдатские будни не приглушили неуёмного Пашиного характера. Казалось, он был неутомим и неунываем. Шутил над собой, пел под гитару в затишьях после боя, веселил любимого друга. Ребята не огорчались, что несколько дней не умывались и были голодны. Они не замечали заскорузлых обветренных рук, не ощущали тяжестей промокших шинелей, которые отдирали утром от застывшей земли. Молодость держала настроение. Глядя на них, повеселели и другие бойцы.

Скворечник для победы

К обеду стало теплее. Но грудь чувствовала опасный весенний ветер. Военные вошли в село. Павел прибавил шагу, но тут же остановился. Весёлый стук молотка гулко разлетался над окрестностями. Он пронизывал радостью каждое солдатское сердце. Неведомое звонкое эхо тут же откликнулось ему соревновательным перестуком за ближним лесом. Павел искал глазами место, откуда шёл этот задорный стук. «Смотрите! « - закричал он обрадовано, показывая на дерево.
 На высокой лестнице, приставленной к дереву, стоял бородатый дед в старом полушубке. На удивление всем военным, он прилаживал на развилке дерева новый скворечник. Подойдя поближе, Паша явно почувствовал в воздухе запах древесной стружки. Ему вдруг очень захотелось услышать радостное пощёлкивание скворцов, потрогать на стволах набухающие почки, как это бывает весной. И, хотя до тепла было явно далеко, в настроение солдат нежданно-негаданно ворвалась приглашённая дедом весна, которая праздновала на январском снегу своё новоселье.
Желание старика повесить скворечник сумеречным январским вечером было не случайным. По ликующему лицу деда можно было понять, что он долго ждал этого события и радовался встрече с родной армией. Весна началась для него сегодня, с приходом освободителей. Этот странный и такой дорогой сельчанин ждал их, как ждут весны, скворцов и тепла.
Новая линия фронта разделила судьбу старожила на прошлое и будущее. В тяжёлые дни гитлеровской оккупации задумал он светлый праздник встречи с нашими войсками. Начал мастерить скворечник, чтобы повесить его в день освобождения. Старик мог бы сделать его за один вечер, но он нарочито оттягивал конец изготовления, потому что черпал из этого чрезвычайно важного для души дела долготерпеливое ожидание победы. Он долго и тщательно выстругивал доски, размечал их, сверлил коловоротом отверстие, старательно шлифовал, гладил пальцами поверхность птичьего домика. Показывал старухе каждое действие, а потом, не торопясь, сбивал. Он выходил на дорогу, кого-то там высматривал, прислушиваясь к звукам далёкой канонады.
И вот этот долгожданный день наступил. Отгрохотали бои. Длинная колонна грузовиков и военной техники потянулась через село. Дед метался от окна к окну, потом радостно толкнул старуху и крикнул ей на ухо: «Дождались!» Схватил скворечник, заранее заготовленные молоток и гвозди, нахлобучил второпях шапку, накинул полушубок и выскочил во двор. «Вот они, родные, пришли, наконец-то!» - гурковал дед себе в бороду, залезая на лестницу, прибивать к дереву скворечник.
Потом пошли знакомства, объятия, обмен махоркой, чаёвничание со старухой. Дед назвался Макаром, а его жена сказала, что все её в деревне кличут Макарихой. Бабка тоже тайно от деда готовилась к этому дню. Припрятывала крохотные кусочки сахара, зарыла в погребе несколько хороших картофелин и маленький кусочек солёного сала, выменянный на шерстяной платок.
 Для Павла эти события стали знаком скорых перемен. Замёрзшие, измождённые солдаты засияли от радости, предвкушая сон и отдых в тепле. «Может, и ноги здесь согреем», – желание всех высказал Квашнин.  «Вот бы хозяйка щедрая попалась», - размечтался Головин Андрей, худой, высокий парень, очень страдающий от недоедания. У него было две мечты: поесть досыта и получить письмо от любимой девушки.
Будто услышав его слова, в распахнутой двери показалась старуха  и мягким голосом сказала: «Родные вы мои! Заходьте!»
«Мать, нас много. Семь человек из артиллерийского расчёта. Нам желательно быть вместе. Завтра нам - в наступление на Кировоград», - доложил информацию новый командир расчёта лейтенант Серёгин.
«Места хватит. Двоих возьму на печь, двоих на казёнку (полки по бокам печи), троих на полати (спальное место на столбах под потолком рядом с русской печью). В тесноте, да не в обиде. А мы с дедом суетиться будем. Нам спать некогда. Только помогите пеньки расколоть, чтобы печь хорошенько натопить»,– успокоила дорогих гостей хозяйка.
 «Мать, мы всё сделаем», - ответил Поляков.
 Бойцы с нетерпением протискивались через низенькую дверь. Долгожданным теплом дохнула в лицо печь. Мокрые шинели оттянули бельевую верёвку, отяжелили межкомнатную дверь, заняли вешалку. Бойцы торопливо стягивали сырые сапоги, разматывали портянки с заледеневших ног. Холодный пол казался теплее настывшей обуви. Все лепились к горячей печи и были готовы засунуть озябшие руки прямо в печную топку. Гости шмыгали носами, хрипло кашляли. Хозяйка, видя, как застужены солдатики, подкинула в печь ещё одну охапку только что наколотых поленьев. Огонь притух, потом внезапно затрещал и разгорелся с новой силой.
«Улезайте наверх. Исты - опосля. Тесно тут. Начну варить. Кому запечет бока, переметнётесь на полати», - распорядилась она. Достала из погреба свеклу и заветные запасы. Помыла овощи, порезала, высыпала в чугун. Лук обжарила на сале для приправы.
Нагрела второй чугун для стирки. Насыпала в лохань золы из поддувала, замочила солдатские портянки. Сапоги поставила сушиться на тёплом опечке. Хлопотала у плиты, приговаривала: «Ох, нелегко было, сыночки, вас дождаться. Скильки хлопцев лютый враг замогилил, - рассказывала свидетельница страшных событий. – Семечки полузгайте, пока готовится еда. Лягайте, грейтесь, терпите жар. Только печь мне не раструхайте, а то дед у меня старый. Некому новую грейку будет сложить. Да и где сейчас нового деда взять?» – с улыбкой ворковала старуха, ласково глядя на мужа.
Запах варёной картошки всех осчастливил. Хозяйка высыпала её на полотенце и подала наверх с солью и травяным отваром от простуды. Тепло разморило уставших людей. Сонные постояльцы отхлёбывали горьковатый чай, запивая им нехитрую еду. Их счастливые улыбки были наградой для хозяев. Павел разглядывал избу и преображённые на отдыхе лица однополчан. Его клонило в сон. Он блаженно улыбался и заслушивался житейскими разговорами хозяев. Он испытывал такую полноту счастья, будто война уже закончилась. Горячие кирпичи лежанки приятно жгли поясницу. Он переворачивался с боку на бок, напитываясь жаром печи. Рука перебирала горячие семечки в вылинявшем ситцевом мешочке. Павел пересыпал их из ладони в ладонь тонкой струйкой. Вскоре над лежанкой на тонких жёрдочках, прикрепленных верёвками к потолочным петлям, покачивались от тепла выстиранные портянки. Паша любовался хорошо сложенной печью и придумками хозяина: нишами, задвижками. Чудо-печь была универсальной по конструкции. В простенках, прикрытых сверху досками, располагались вкруговую печные ходы. Там хранилась кухонная утварь: ухваты, кочерга, хлебная лопата, совки.
 Хозяйка открыла заслонку русской печи. Под печной лежанкой догорали последние угли. Пахнуло жареными семечками с железных лотков. Старушка собирала их совком и рассыпала (ещё горячими) по карманам дорогих хлопцев. «Сыночки, дорогие, угостить-то вас особо нечем», - печалилась она, разговаривая сама с собой.
Когда все дела были сделаны, она зажгла лампадку у икон и долго благодарила Господа за дорогих гостей.
Кировоградской операцией, проведённой в начале января 1944 года с помощью партизан, завершились напряжённые бои за правый берег Днепра.   


(Январь 1944г.) Похоронка для Агафьи
 
Старшая сестра Анны и Полины  -  Агафья рассталась с мужем в начале войны. Рвался он на фронт добровольцем, но его взяли в трудармию, в город  Челябинск. Повестка пришла, когда жены не было дома. Собраться надо было за два часа. Аганя печалилась, плакала, что не проводила, не попрощалась с Дмитрием.
Его провожали из Макушинского зерносовхоза сын-подросток Калинник (Каля) и рабочие станции, обслуживающие вместе с ним железную дорогу. У всех был боевой настрой: немцев Красная Армия разобьет непременно. Дмитрий уже имел боевой опыт. Он воевал двадцатилетним парнем ещё в Первую мировую войну, имел ранение. Уходил без страха. Сыну Калиннику на прощанье сказал: «Извини меня, сынок, что строго тебя держал. Но я тебя прошу, чтобы ты учился и окончил десять классов».
 «Папа, я  постараюсь», -  ответил ему сын.
Мать поддержала его в этом стремлении. Прививала любовь к знаниям, растила сына честным, совестливым, добрым.
 Семья ждала писем из Челябинска, но пришла странная открытка с изображением американского небоскрёба. Наверное, не было у отца под рукой никакой бумаги. На ней всего одно предложение: «Едем на фронт, не знаю куда. 1942 год». После этого письма никаких известий они не получали. «Может, без вести пропал?» - думала Агафья.
 Прошло два года…   Однажды морозным зимним утром, в выходной день, Агафья готовилась к урокам, проверяла школьные тетради, сидя у окна. В бараке скрипнула дверь, ворвались клубы морозного воздуха. Потянуло холодом по полу. Кто-то не закрыл за собой дверь. Аганя выглянула из-за занавески и столкнулась с почтальонкой. «Похоронка! – мелькнуло у неё в голове. Почтальонка ничего не говорила, только рылась в сумке долго-долго, будто она у неё была переполненной. Нашла… Протянула серый лист и сразу обняла Агафью. 
Слёзы хлынули у вдовы…  Она уткнулась в заснеженный полушалок знакомой почтальонки и не могла поверить, что это случилось и в её семье. Она всё ещё надеялась, что Дмитрий жив. Калинник в этот день был на лыжных соревнованиях. Пришёл уставший, голодный. Поставил в коридоре лыжи, на которых когда-то катались ушедшие на фронт двоюродные братья: Гоша, Витя и Паша. Четырнадцатилетнему Кале лыжи были коротковаты. Он вытянул руку и померил свой рост с лыжами. Вздохнул, махнул рукой, что означало: «Да и ладно!» и направился к своему углу.
Мать сидела за столом вся в слезах. На столе лежала похоронка. Она даже не повернула голову к вошедшему сыну, будто не слышала его шагов. Калинник замер у шторки, отделяющей их угол от коридора. Растерялся. Догадался, что произошло что-то страшное. Не зная, что сказать матери, он подошёл и обнял её. Стоял рядом вечность, как ему показалось. Мать не шевелилась и не говорила, не предлагала поесть. На окне осталась лежать стопка непроверенных школьных тетрадей по чистописанию.
Вечерние сумерки заставили зажечь лампу. Мать протянула лист сыну.
Калинник несколько раз прочитал вслух скорбный текст похоронки: «Уважаемая Агафья Ларионовна, ваш муж, рядовой Меньщиков Дмитрий Иванович, уроженец д. Носково Варгашинского района Курганской области, проявив в бою смелость и мужество, скончался в полевом госпитале от тяжелых ран 9 января 1944 года. Похоронен красноармеец на территории Белоруссии в братской могиле, в семнадцати километрах западнее деревни Хотемля Поздненского района Витебской области, в районе Пинских болот».  
2005 год. Белоруссия.  По местам боёв отца.
Калинник и его жена Лада
 
Могилу отца и деда семья Меньщиковых нашла через 60 лет после войны. Слева, на земле мраморная доска с именами погибших. На переднем плане (справа) сын погибшего красноармейца Меньщикова Дмитрия Ивановича - Калинник Дмитриевич Меньщиков с женой Ладой. На заднем плане сын Александр, который помог родителям найти могилу своего деда.


Агафья прижала к груди похоронку. «Разве туда доберешься! Война кругом»,  -  плакала  мать. – «Мой золотой, нет тебе замены на этой земле. Сынок твой – Калинник – весь в тебя, славный такой же: добрый, ласковый. И ростом в тебя  -  богатырь. Кто ему отца заменит? Как мы без тебя жить-то будем?»
В закутке отодвинута простыня. Люди идут к Агафье, переживая вместе с ней трагическую весть. 
Из совхоза «Пионер»  в посёлок Степное, на разъезд, где жила Агафья, приехали Поля с Арсентием. Поминали Дмитрия. Молились о его упокоении. Вспоминали Георгия, Виктора, Павла, Анну. «Господи, спаси и сохрани их»,  -  просила Полина, утешаясь тем, что мужа на фронт не взяли, дали «бронь». Мастер он -  незаменимый, любую технику может починить, любую деталь выковать и выточить. Получил Арсентий Петрович от района машину с будкой, на которой установил станки и ездил по всему району ремонтировать трактора и комбайны на передвижной мастерской. Учил по деревням женщин управлять сельскохозяйственной техникой вместо ушедших на фронт мужчин.
 
Калинник все дни утешал мать, как мог, и взялся отвёзти похоронку сестре Дмитрия, тёте Марфе. До станции Щучье он добрался в тамбуре госпитального поезда. Марфа, увидев похоронку, запричитала от горя. Она не узнала сразу племянника, приняв его за почтальона. Так он вырос. Когда поняла, что это Калинник, начала его обнимать и целовать. Просила не забывать и приезжать чаще.
 Аганя после смерти мужа стала молчаливой, неразговорчивой. Долго приходила в себя, стараясь преодолеть тяжкую скорбь. До войны в голодные годы схоронила она трёх детей младенцами. Горя хлебнула полную чашу. Это уже четвертая смерть в её доме. Учительская работа с малышами помогала переносить горе. Агафья Ларионовна старалась при детях не показывать тяжёлого состояния души. У многих детей отцы тоже погибли на фронте или пропали без вести.
Только Калинник остался ей в утешение. Радовал её весёлым характером, рос помощником, но нужно было Агафье определять его на дальнейшую учёбу.
Она откладывала ему небольшие деньги на предстоящую дорогу в одесскую мореходку. Его мечта сбудется не сразу. Надо ещё два года отучиться в школе, усиленно заняться математикой, физикой. Но юноша день и ночь мечтал о море. Хотелось вырваться из грязного барака, где семьи друг от друга были отделены только простынями. События каждой семьи были достоянием всех.

Подготовка к Корсунь - Шевченковской операции.

Высокий плотный генерал склонился над военной картой. Напряжённо думал о предстоящей операции. Он и без карты знал, где расположены войска. Зрительная память его была исключительной. Незадолго до этого вместе с командным составом армии он объезжал дивизии и полки вдоль линии фронта, чтобы оценить обстановку. Войска 2-го Украинского фронта построились для встречи со своим командующим  –  генералом Иваном Степановичем Коневым, который был назначен на этот фронт с октября 1942 года.
В этот день вместе с ним к будущему месту военных действий прибыли представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков и командующий 1-м Украинским фронтом  -  генерал-полковник Николай Фёдорович Ватутин.  (20 октября 1943года Воронежский фронт был переименован в 1-й Украинский).
 В 1941 году генерал Конев познал горечь поражения под Вязьмой и досаду пребывания на второстепенном Калининском фронте. Он прошёл через чёрную тень недовольства Сталина, но в сложный момент его поддержал Жуков. Участие Конева в танковом сражении под Прохоровкой показало его как талантливого военного руководителя. Конев маневрировал танковыми армиями. Сосредоточивал их усилия на решении основных задач, от которых зависел успех всей операции. Он отличался спокойной рассудительностью, был жёстко требователен, но прежде всего к себе.
 В январе 1944 года под Корсунь-Шевченковским шла подготовка по уничтожению противника, отброшенного от Днепра. Ликвидация этого плацдарма была поручена Ставкой войскам 1-го и  2-го Украинских фронтов. Павел Квашнин стал участником этих боевых событий. Он понимал сложность военной обстановки и огромные трудности предстоящих боёв с очень сильным противником.
 Скопившиеся здесь вражеские войска надеялись вернуть богатые земли на правом и левом берегах Днепре, откуда их вытеснили в ноябре – декабре 1943 года.
 Линия фронта вытянулась далеко к северу, образуя огромный выступ, внутри которого сосредоточились десять основных немецких дивизий. Восемь дивизий с внешнего фронта в любой момент могли пробиться навстречу. Группировка противника была с избытком напичкана военной техникой.  Она угрозой нависла над флангами 1-го и 2-го Украинских фронтов.
 «Только бы выиграть время и не дать врагу укрепить оборонительные сооружения», - думал Иван Степанович Конев. Командующими двух фронтов было принято решение подрезать «выступ» внезапными, одновременными, согласованными, встречными ударами двух фронтов. Этому должна предшествовать мощная артиллерийская подготовка и одновременный согласованный удар двух танковых бригад.
 Действия двух фронтов координировал член Ставки Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.
Артиллерия была подтянута с двух сторон к основанию «выступа». В середине, между артиллеристами двух наших фронтов засел враг. Надо выбить его мощно и аккуратно, чтобы не пострадали свои ребята с 1-го Украинского. После артподготовки легче будет наступать танкистам, пока враг не пришёл в себя.

Туда, где пройти невозможно

Перед Корсунь-Шевченковской операцией по разгрому крупной группировки противника необычно рано наступила оттепель. После оттепели начались снежные бураны. Жуткая метель била в глаза жёстким снегом. Он забирался за воротник, залеплял лицо. Обильный снегопад лёг на раскисшие поля и дороги, осложнив передвижение войск и техники. Полевая кухня не могла пробиться через поля без посторонней помощи. Обессилевшие, голодные, замёрзшие солдаты надрывались, выталкивая из непроходимой грязи орудия и автомашины. Каждый метр пути давался с трудом.
Павлу казалось, что уже никакая сила не сдвинет их орудие с места. Взрывами ответного артобстрела изрыто всё поле. Выполнение наступательных задач шло через нечеловеческие усилия людей при нескончаемом вытягивании техники. Неодолимая лавина грязи, перемешанная со снегом, сползала под колёса, сколько бы её ни отгребали. Вытаскивали одну машину – застревала другая. Поиски объездных дорог ни к чему не приводили. По полю шла пробуксовка ещё больше, чем по дороге. Гусеничные тягачи и танки почти не двигались с места. Машины застревали в снежном плену.
 Шла потеря драгоценного времени…  Нельзя позволить врагу укрепиться на новых рубежах. Каждый час был дорог. Каждая минута была борьбой за победу!  И эта победа зависела от успешного продвижения каждого человека, каждой машины, каждого орудия.
Нервы шоферов были на пределе. Они «крыли» непролазные места и выжимали из машины больше сил, чем имелось по техническим возможностям. На них валили ответственность за доставку людей, снарядов, орудий и раненых.

Дорога шоферов на Корсунь-Шевченковский была их голгофой!!!

Всё это происходило в страшных условиях, под ожесточённым обстрелом разъярённого противника. Не приведи, Господи, если случалась поломка. Шофёр лез под машину и ложился спиной в глубокую ледяную грязь. Впереди сигналили встречные санитарные машины, сзади ругали абсолютно все  -  за срыв выполнения приказа. Зачастую в кузов попадали грузы не по назначению, которые по приказу было брать нельзя, а по совести человеческой – нужно. Шофёра сначала упрашивали взять груз, потом угрожали, кричали, приказывали, стучали кулаком по капоту. Каждый груз был чрезвычайно важным и срочным в обе стороны.
Разбухшая, отяжелевшая обувь на ногах измученных, замёрзших людей казалась неподъёмной. Но каждый знал, что, по приказу главнокомандующего, армия должна двигаться стремительно! Стремительно, несмотря ни на что. Все понимали сложность и ответственность операции. Молчаливое терпение любого человека, идущего рядом, было существенной поддержкой.
Русские войска месили снежную грязь смирения, понимая, что плохая видимость и непогода помогают дезориентации и слому врага. И не километрами измерялась дорога подвига советской армии, а личным мужеством. Несмотря на метельную круговерть, непроходимую дорогу, войска продвигались к цели: туда, где сбились в хаосе многочисленные немецкие дивизии.

Нюта-Ниточка

Среди артиллеристов шла медсестра Русакова Анна. Весь артиллерийский взвод сочувствовал ей, зная, что погибли от взрыва её родители и младший брат. 
  Бойцы называли её между собой Нютой. Кто-то добавил к этому имени точное прозвище – Ниточка. Нюта - Ниточка несла на себе два вещмешка с медикаментами. Тяжёлый груз мотал её из стороны в сторону. Её тонкие руки вспархивали вверх крыльями птицы, когда она проваливалась в снежное мессиво. Ноги разъезжались или заплетались в огромных не по размеру сапогах. Маленькая, обессиленная девчушка, больше похожая на ребёнка, чем на медсестру, мужественно переносила тяготы мощного наступления советских войск. Казалось, что она вот-вот потеряет по дороге свою шинель, которая была ей очень велика и сползала с плеч, или потеряется сама в этой молчаливой серой массе людей, идущих сквозь пургу. Девушка придерживала то полы шинели, то прятала за воротник лицо, закрываясь от ветра маленькими, покрасневшими ладошками.
Наводчик Яша Бегунец - парень огромного роста, идущий рядом с Павлом, крестился, глядя на медсестру, бормотал себе что-то под нос, ни к кому не обращаясь. Вздыхал о чём-то своём, тайном. Ему очень хотелось взять Нюту-Ниточку на руки, прижать к себе, закрыть от ветра и пронести её через это бесконечное метельное поле. Это было бы морально легче, чем наблюдать за отчаянным продвижением хрупкой фигурки. Да, что поле? Он готов был нести её на руках через всю жизнь. Яша удивился, сделав такое неожиданное для себя открытие. Когда он взволнованным голосом предложил Нюте помощь, медсестра смутилась: «Что, очень неуклюжая? Не приспособленная к трудностям? И это видно? Буду привыкать, товарищ боец. А за внимание спасибо!»
Она рассмеялась так звонко, будто десятки маленьких колокольчиков зазвенели сквозь пургу. Кто услышал – оглянулся, улыбнулся и повеселел. Яков не мог понять своего состояния: и рад, и печален от горячего, неведомого доселе чувства. «Разве скажешь? Только спугнёшь птаху… И открыться нет никакой возможности. В кого я такой уродился?»
Эта девочка казалась ему ангелом среди всех, потому что была единственным человеком, который улыбался неведомо чему во время этого мучительного и тревожного передвижения. Она думал о чём-то своём светлом и счастливом, и верила в него, как маленькие доверчивые дети верят в сказку среди тёмной ночи.
 Нюта -Ниточка шла впереди Якова, и он, то и дело, подбрасывал ей повыше вещмешки. Кроме собственного снаряжения на некоторых участках дороги, артиллеристы несли в вещмешках или в руках по одному орудийному снаряду. Яша, глядя на эту худенькую девочку, понимал всё больше и больше, что ей не место на этой войне. Раненого она не сдвинет с места. Даже с маленьким грузом она выбивается из сил. «Маленькая девочка, как ты попала сюда? Защитница ты наша, от горшка два вершка», - с сожалением думал он о ней. Но вскоре понял, что своим присутствием здесь Нюта-Ниточка поднимала дух бойцов больше, чем политруки.
 К виду крови она никак не могла привыкнуть, но делала всё возможное, чтобы помочь раненым. Любая смерть пугала её так, как испугала бы ребёнка. От грохота орудий её было невыносимо страшно. Хотелось бежать, куда глаза глядят. Инстинктивно она искала глазами уцелевшие в округе дома и канавы. Девушка считала себя трусихой, но пыталась скрыть это всеми силами. Только округлённые от ужаса глаза и бледность лица неоднократно выдавали её внутреннее состояние.
Бинтует Нюта раненого солдата, хлюпает носом от жалости, но пытается успокоить бойца: «Солдатик, милый, только не помирай. Не бойся. Тебя к хорошему доктору отвезут. Он забинтует лучше, чем я». Ручонки, накладывающие бинт, трясутся, губы дрожат. Раненый вытирает ей слёзы и говорит: «Не плачь, сестричка. Ты – лучшая медсестра на свете. Я ещё таких храбрых девчонок не встречал».
От очередного взрыва падает она в грязный снег. После артобстрела стыдливо встаёт, озирается по сторонам и по-девчоночьи поправляет складки шинели, отряхивая с неё пятна снежной грязи. Тоненьким пальчиком очищает залепленную снегом пуговицу, хотя ей не до этого. Колени мокрые. Шапка съехала на бок. Лицо заляпано грязью. Из-под шапки хлопают белыми ресницами перепуганные глаза. Она похожа на неоперившегося воробья, выпавшего из гнезда, который от страха и неожиданности не знает, что делать. Но что-то чрезвычайно женское, трогательное, мирное сквозило во всём этом. 
У Яши Бегунца от жалости к ней защемило сердце. « Какая ей война…» - с досадой подумал он.
Но в этом изнуряющем марш-броске каждый боец постоянно искал её глазами: не отстала ли, не погибла ли? Эта «детка» неведомо для себя самой была вдохновением огневого взвода. Каких только прозвищ ей не давали помимо Ниточки: Малёха, Пипетка, Мышка, Букашка, Птаха, Муха, Горошина. Но всё  -  с мягким юмором. Каждый солдат находил для неё своё прозвище, и она откликалась на каждое без обид.
Она чувствовала в этих словах только любовь.
 При виде командира артиллерийской роты капитана Фомичёва она по-детски пряталась за чью-нибудь спину. Он как-то сказал ей раздражённо: «Что ты путаешься под ногами и всем мешаешь!» С тех пор Нюта - Ниточка боялась его больше, чем артиллерийского обстрела.
 Но если выталкивали машину из грязи, она лепилась, как мышка в сказке о  репке помогать огневому взводу и шофёру. Бойцы посмеивались, увидев её в помощниках, но без неё почему-то ничего не ладилось, будто она знала какое-то ключевое слово и придавала сил каждому.
 «Откуда у неё берутся силы?» - думал Яков. - Голодная, истощённая, бледная. Как она держится на ногах? О чём думает? Почему не плачет и никому не жалуется?»
Выбрав момент кратковременного затишья, заговорил с ней и удивился:  «…Мысли у неё - совсем не о войне! И не об этой дороге!»
 Снаряды рвутся, она пригнется, губу закусит, перемолчит, а потом быстро – быстро говорит, чтобы успеть, хотя бы с кем-то поделиться мыслями: «Это всё пройдёт очень быстро! Прогоним врага! Война закончится. Поле расчистят. Наступит лето. Зацветут ромашки. Прилетят бабочки. Пройдут тёплые дожди и смоют следы войны… 
…Здесь появятся детские качели. Наполнят песочницы. Я возьму из детдома малыша, назову его Ванюшкой, как погибшего брата, привезу его сюда жить. Тут будет всё-всё по-другому! Хорошо будет! Вот увидишь, если приедешь сюда после войны. Мне ехать-то всё равно некуда. А тут я уже немного ориентируюсь».
Яков возразил: «Расчистят здесь не быстро. Несколько лет может уйти на это поле. Куда поедешь?» 
« Это только Господь знает, где мне надо быть. Куда пошлёт, туда и поеду», - уверенно произнесла Нюта. – Если я прошу Его о помощи - она всегда приходит. Значит, Он слышит меня. Значит – есть! Но молиться я не умею. Только «спасибо» и говорю. Сама-то я взамен ничего не могу дать. Только люблю его ответно и всё.
«Это - самое главное, Птаха», - с любовью посмотрел на неё артиллерист.
«Мне постоянно кто-нибудь помогает. И шинель дали, и сапоги»,  - убедительно говорила  девушка.
« Да это любому солдату положено», - пояснил Яков.
 «Солдату! Я не была тогда солдатом. А мне дали! По воле Божией, а не случайно. Ну, я и пошла в солдаты, раз дали. Выходит - нуждалась во мне армия. Сейчас я и сама вижу, какие здесь трудности», - делала вывод Ниточка. – Жаль, что моей помощи очень мало…»
«Как ты ещё жива на этой чудовищной войне?»  - с удивлением спросил собеседник.
 «Потому и жива, что росточком маленькая. Я - как точечка на земле.  Снаряды в меня не попадают.
В армию мне посоветовала пойти женщина на станции. Сказала: «Здесь тебе не выжить от голода. А там – паёк! Помереть везде успеешь. Иди на курсы сестёр. От голода умирать страшнее, чем в бою». Я её послушалась и пошла в военкомат. Там только по документам поверили, что мне восемнадцать лет».
 Дальше говорить с Нютой было уже невозможно. Начался бой.

Более сложный «Сталинград»

25 января 1944 года у Корсунь-Шевченковского выступа, где сосредоточились десять немецких дивизий, перешла в наступление ударная группировка 2-го Украинского фронта. Три армии устремились в сторону Звенигородки при поддержке 5-й воздушной армии генерала Горюнова.
 С другой стороны «выступа» три армии 1-го Украинского фронта при поддержке двух танковых бригад и 2-й воздушной армии генерала Красовского пошли в наступление  НАВСТРЕЧУ  2-му Украинскому фронту, нанося удар по врагу, зажатому нашими фронтами с двух сторон. Советские войска взломали оборону противника и двинулись на прорыв. Военные лётчики при нулевой видимости интуитивно бомбили позиции врага.
 В зону прорыва двух русских армий гитлеровское командование дополнительно перебросило шесть дивизий. Развернулось ожесточённое сражение. Некоторые населённые пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Велика была горечь отступления под напором не уступающего врага. Советские войска неоднократно шли на повторный слом обороны противника. Население оккупированной территории замирало в надежде, молясь за освободителей. Артиллеристы, привыкшие к грохоту орудий, почувствовали, что  слух больше сосредотачивается на шуме моторов в небе и скрежете танковых гусениц.
 Пехота и танкисты, поддерживаемые двумя воздушными армиями, отбили все вражеские контратаки. Но они попали в особо тяжёлое положение. Человеческий страх от вида невообразимой бойни выползал наружу.
Некоторые солдаты, затыкая уши, орали во всю глотку, чтобы заглушить собственный страх от невыносимого грохота. Остаться в живых было почти невозможно.
На поле  - месиво железа и человеческих тел. Нет свободного метра, чтобы протащить орудие или проехать машине. Не было времени расчищать дорогу. Да и дороги, как таковой, не было. Танки  подминали под себя изуродованные орудия, ехали по телам, выворачивая наизнанку обезумевшие человеческие души. Минуты, секунды решали исходы жизней: кто – кого!
 В прорыв ворвался кавалерийский корпус генерала Селиванова. Конница будто перелетала через непроходимые снежные поля и препятствия.
 На другой день удалось « выдавить» врага в центр «выступа». Первая задача была выполнена. В Звенигородке встретились бойцы двух фронтов. Корсунь - Шевченковская группировка оказалась в кольце. 
Следующей задачей было не дать окружённым войскам вражеского генерала Штеммермана прорваться к внешнему фронту, отрезанному удачной операцией 1-го и 2-го Украинского фронтов.
Под Корсунь-Шевченковским начинался второй, более сложный, «Сталинград»! У Паулюса под Сталинградом не было помощи извне. Здесь же за спиной советских войск рвались с внешнего фронта восемь дивизий немецкого генерала Хубе, чтобы спасти положение окружённых.
 Со стороны нашей артиллерии шёл жестокий обстрел врага. Но через несколько минут посыпался град снарядов ответного артиллерийского удара. Артиллеристы вжались в ледяную жижу. Тело содрогалось от холода и взрывов. В ходе наступательного прорыва не было времени строить укрепления. Каждый квадратный метр земли был изрыт взрывом. Земля поднималась стеной к тёмному небу от частоты обстрела. Огромные комья земли обрушивались на спину и голову. Казалось, что нет конца минуте, которую надо переждать в величайшем перенапряжении сил. Лопались ушные перепонки, не выдерживая звука. Было ощущение, будто голова раскалывается на части так же, как дробится и крошится земля, от невыносимых звуков войны.
Как ни пытались артиллеристы прочно закрепить орудие, всё равно в какой-то момент боя нарушилась устойчивость орудия. Одно колесо провалилось в яму от взрыва. Павел кивнул головой Полякову: «Мол, не то бывало. Переживём!» Семь человек расчёта упёрлись плечами в холодное железо орудия. Ноги, не находя опоры, разъезжались. Два бойца пытались заровнять яму. Не было под рукой ни брёвен, ни камней, чтобы укрепить почву. Установка орудия не получалась. Земля превратилась в кашу. Нужна была машина, чтобы перевезти, сдвинуть дальше тяжёлое орудие. Но поле настолько было изрыто снарядами, что ожидать быстрой помощи было бессмысленно. Сообщили командиру стрелковой роты Фомичёву. Он прибыл и посоветовал развернуть орудие, приподнимая одну сторону, а потом переместить его. Ребята других расчётов пришли на помощь.
Только закончили установку - густой полосой пошёл сильный обстрел. Снаряд попал в то место, где минуту назад стоял командир роты Фомичёв. Он успел упасть на землю, но осколок ранил его в голову. Нюта тут как тут! Быстро и правильно сделала перевязку, но побоялась взглянуть в строгие глаза командира. «Молодец! Хорошо знаешь своё дело!» - похвалил он её. Не успела она приподняться с колен, как за её спиной разорвался снаряд. Она кинулась на грудь лежащего командира и закрыла его собой, раскинув руки, будто обнимала что-то самое дорогое, что осталось в её жизни. Фомичёв подумал, что комья земли, которые обрушились на них сверху, похоронят их заживо. Глыбы мёрзлой земли, вырванныё взрывом из-под раскисшего слоя, обрушились на Нюту. Взрывы грохотали то справа, то слева, и капитан лежал, замерев, то ли от болевого шока, то ли от ошеломляющего подвига маленькой спасительницы. Когда канонада прекратилась, он понял, что Нюта мертва. Она не шевелилась. Командир приподнялся на локте, придерживая её одной рукой, и увидел в спине медсестры зияющую рану. Капитан поднял её с земли и удивился лёгкости её тела. Как маленький нераспустившийся цветок, лежала Нюта - Ниточка на руках командира. «Дитё!», - только одно слово успел выдохнуть командир. Безутешные слёзы хлынули из его глаз. Он потому и отпугивал её с передовой, что боялся её гибели. Он любил её, как и все артиллеристы, как родную дочь, но не хотел при подчинённых показывать мягкотелости характера. Он знал, если она здесь, в бою, вместе с ними, а не в медсанбате, – это сильный характер. Её гнать – не прогнать.
Капитан стоял, не в силах сделать шаг вперёд, и не знал, что делать дальше. Он не верил в её смерть. От горя он будто лишился рассудка. Стоял под огнём среди этого огромного поля – кладбища, среди грохота, скрежета, огня и дыма и точно знал, что не было в его взводе смелее бойца, чем эта маленькая девочка, закрывшая его от  смерти.
Артиллеристы окружили его, протягивали руки, чтобы принять медсестру. Некоторые замерли, будто в оцепенении.
 Яша Бегунец рыдал навзрыд, умоляя передать ему Анюту. Он нес любимую на руках и плакал оттого, что не было поблизости ни одной санитарной машины, чтобы увезти Нюту - Ниточку туда, где нет войны, где цветут ромашки, где смеются на качелях дети.
Он положил её между орудиями и никак не мог с ней расстаться. Подошёл капитан Фомичёв, снял шинель, накрыл любимицу артиллеристов и махнул рукой, отдавая приказ на уничтожение противника.


Идём на Корсунь-Шевченковский! 
Ультиматум, который мог бы спасти чьи-то жизни

Немецкие дивизии, напуганные решительными ударами советских войск на Правобережной Украине, уже готовы были прекратить сопротивление. Немецкие войска видели мужество воинов Красной Армии, их силу духа, огромный наступательный порыв. И…понимали, что из окружения им уже не вырваться. Они тоже хотели жить.
После предъявления ультиматума фашистским войскам –ждали решения немецкой стороны. С риском для жизни два офицера и один рядовой отправились к немецкому командованию.
Напряжение сторон в ожидании достигло своего апогея. Линия фронта замерла в настороженной тишине. Люди боялись пошевелиться, будто от этого зависела жизнь наших парламентёров. Сдавшемуся противнику обещали сохранить жизнь, военную форму, знаки различия. Офицерам - холодное оружие. 
Артиллеристы переговаривались в непривычной тишине. «Паша, а ведь их тоже ждут матери», - сказал Поляков.  - Даже не верится, что таких ждут».
«У них матери другие. Обманутые. И солдаты  -  обманутые жертвы войны. Они шли сюда за богатством. Предложи им сейчас богатства, - они, познав правду, выберут жизнь. Их смерти напрасны и бессмысленны, а наши, Коля, за Родину. Нашим погибшим солдатам, как освободителям, будет вечная память. Потомки будут гордиться нами. А их солдатам – проклятие: от втянутых в войну народов Европы, от сирот, чьи отцы не вернулись с фронта, от матерей, у которых война вырвала сыновей. Их потомки будут замалчивать правду, скрывать её, искажать. Кому захочется свой позор пропускать через столетия», - сделал заключение Павел.
 У орудий зашевелились. Пришло важное сообщение по связи. Гитлер по радио потребовал удержания позиций и отклонения ультиматума. Обещал помощь! Этим он обрек на бессмысленную смерть десятки тысяч своих людей. Три дивизии, выделенные им для спасения немцев под Корсунь-Шевченковским, не могли спасти положения. Положение врага с каждым днём ухудшалось. К 10 февраля вся территория, занятая им, простреливалась советской артиллерией, которая отражала танковые атаки врага. На всех участках фронта противника встретили организованным огнём.

Холодом тянет от порога

Морозный пар через сенцы ворвался в кухню, когда соседка Надя Стенникова распахнула дверь. Полина, обутая дома в валенки, только собиралась уложить старые пальто к порогу, чтобы не дуло от двери. На голове – шерстяной платок. На плечах – старая шаль.
Надя увидела перед печкой на жестине перевёрнутую сковороду и обломок кирпичика, которым хозяйка отчищала нагар.
«Заходи, Надя. Иди к столу. Угощайся картошкой. Не разувайся. Не топила ещё. Несёт по полу от порога, выдуват все тепло. Как Нюра по такому холоду с почтой ходит? Наверное, промёрзла вся. Через окна-то не видать улицу. У меня давно не была. Не пишут дети. Томлюсь ожиданием. Анна совсем редко пишет. От Виктора и Павла давно ничего нет. О Гоше и подумать страшно. Арсеня говорит, что дома находиться не может. Даже стены давят от тоски», - делилась с соседкой Поля.
 « Печаль заедат от раздумий. Надо работать. Полегчает на душе… Приходит он с дочкой из мастерских – и сразу - дорожку у ворот чистить, управляться с коровой. Кушает опосля. Известия с ним обсуждам, письма от детей перечитывам. Поле шашнадцать исполнилось осенью. Отцу помогат. Ещё как! Анну и всех братьев заменила», - с гордостью рассказывала Поля. – Только за конопушки свои сильно переживат. Станом-то – ладная, ядрёная. Лицо приятно. Думат, что жениха ей не найдётся. Замуж не напасть, кабы замужем не пропасть. Природа своё возьмёт». 
«Мне письмо как было месяц назад, так и нет больше. Где Ваня мой, что с ним? Только ветер в поле знат. Ведь знат, что жду писем. Не пишет!» - сокрушалась соседка. – На Украине воюет, как и твой».
«Разве им до писем, Надя! Кусок в рот некогда положить. В холоде, голоде. Мы в доме мёрзнем, а они в окопах сидят или на таком ветрище за железо держатся. У орудий стоят. Ноги к земле примёрзли. Шинельку продуват. Руки пообморожены. Гимнастёрка-то – однорядка. Разве согрешься? Поддёвки нет. Боюсь за Пашу. Гоша-то покрепче был. За Виктора не думаю, а за Паньку в тревоге. Чувствую, как ему холодно… И меня пробират. Сердце – вещун, Надя. Не могу даже говорить. Не знаю, куда деваться. Вся извелась», - с тоскою говорила Полина.
«Я пойду. Поговорили, а утешения нет», - сказала у порога подруга.
«Не мы одни такие. Вся страна переживат…», - ответила Полина.
После ухода Надежды Поля оставила работу и начала молиться Богородице с жаром сердца, со слезами: «Матерь Божия, помоги детям моим. Накорми голодного, обогрей замёрзшего своим тёплым покровом, исцели раненого. Одолей врагов, помощница наша. Не дай детям моим осрамиться на поле боя, чтобы не струсили они, не отступили… Моли Бога о них, чтобы дал силы выдержать все тяготы. Господи, научи их мужеству Твоему».

Приказ командира: «Выдержать и выжить!»

Советские войска всё ближе продвигались к Корсунь-Шевченковскому. Ревущий поток снарядов не прекращался круглые сутки. Уснуть под такой грохот невозможно. Да было бы где уснуть… Заменять друг друга у орудия сложно. Каждый человек, входящий в состав артиллерийского расчёта, оттачивает движения до мелочей. Обслуживание орудий идёт быстро, чётко. От этого зависит успех артподготовки. Грамотная стрельба сохраняет пехоту и танки, которые под прикрытием артиллерии идут в бой. Не зря артиллерию называют царицей полей. Она отражает наступление вражеских танков, уничтожает огневые точки и батареи противника, если математические расчеты координат сделаны верно.
Во время Корсунь Шевченковской операции, когда сражение не затихало ни днём, ни ночью, артиллеристы валились с ног от усталости, но не могли отойти от орудия!
 Лечь негде, чтобы уснуть хотя бы на несколько минут. Везде снежная жижа. Согреться на холодном ветру немыслимо. Пальцы ног и рук давно потеряли чувствительность от холода.
Командир орудия сержант Серёгин, напрягая внимание каждого, осипшим голосом подаёт команды, стараясь перекричать канонаду. Весь расчёт в действии: продолжает подносить снаряды, наводить прицел, стрелять. Это уже не люди, а чудо-богатыри, которые выполняют боевую задачу благодаря невероятной силе воли. Они - главные защитники - в самые напряжённые моменты битвы, осознающие ответственность за удержание перевеса сил, за истребление врага. Приказ командира: «Выдержать и выжить» порой кажется невыполнимым.
Голодный, насквозь промёрзший стрелок орудия Павел Квашнин, не отходящий сутками от железной ледяной махины, пытается улыбнуться товарищам из последних сил. Глаза почти не смотрят, голова клонится в неодолимом сне, но с каждой командой «Огонь!» Паша выпускает снаряд по врагу. Усталость настолько велика, что утрачивается всякое опасение за собственную жизнь.
Рядом с ним наводчик Яша Бегунец – самый терпеливый из всех ребят. 
В промежутках между командами растирает Паше заледеневшие руки. Яша ничего не говорит, он подходит и помогает, если видит, что человек нуждается в помощи. В нём от природы или от мытарной жизни заложена какая-то особая чуткость к людям. После гибели любимой медсестры Нюты он сам не свой. Поведение странное… Ребятам кажется, что он ищет смерти…
Коля Поляков, шатаясь, передаёт по цепочке снаряды заряжающему Марату Казимову, топает ногами, пытаясь остановить окончательное замерзание. Он сочувственно смотрит на Павла, зная, как тяжело тот переносит холод.
 Весь расчёт артиллеристов на грани выживания. Многочасовое ежедневное нахождение на холоде, под обстрелом - каждую секунду могло вывести из строя любого бойца. Они боялись друг за друга. Потеря даже одного человека увеличит нагрузки на оставшихся у орудия людей.
Советские войска, преодолевая неимоверные физические трудности и тяжёлые погодные условия, продолжали бить врага, не давая ему передышки. Важен был боевой дух каждого бойца, потому что перенапряжение сил было огромным.
Переполненные санитарные машины с обмороженными, раненными, простывшими бойцами по несколько суток не могли пробиться к санпостам из-за непригодности и перегруженности дорог, из-за сильного обстрела противника. Много раненых умирало, так и не дождавшись конца непроходимой дороги. Шофера должны были пропускать в первую очередь машины, идущие со снарядами к месту сражения.

На Гитлера досадовали обе стороны воюющих

Четырнадцать немецких дивизий, разрозненных нашим прорывом решили соединиться в единый фронт. Они стягивали войска в Стеблево, в центр «выступа», и пытались наступать на юго-запад, в сторону Лисянки. До внешнего фронта им оставалось десять километров.
Бойня продолжалась, поглощая с двух сторон человеческие жизни. Три дня шли ожесточённые бои за жизнь. Люди без сна и отдыха уже не держались на ногах. Но они знали: отбоя к отдыху – нет и не будет!!!
На Гитлера досадовали обе стороны воюющих.
 Павел представил себе орущего на немецких солдат генерала Штиммермана, который считал, что подчинённые должны спасти его жизнь. Он выколачивал из них это спасение, угрожая немедленной расправой. Но сам был обманут пустыми лозунгами Гитлера: «На вас смотрит вся Европа». «Фюрер верит в своё войско».
Немецко-фашистское командование перенесло центр тяжести боёв в полосу 1-го Украинского фронта. Враг решил танковым тараном пробить брешь в нашей обороне. Напрягая последние силы, он прорвал оборону 1-го Украинского фронта и захватил три деревни: Хильки, Шендеровку, Новую Буду. Артиллеристов и стрелковые войска перебросили к месту вражеского прорыва.

  Корсунь-Шевченковский взят

Руководство по уничтожению врага было возложено на командующего 2-м Украинским фронтом – генерала Ивана Степановича Конева. Продвижение немцев из котла было остановлено. Вражескую авиацию не подпускали к окружённым войскам.
14 февраля 1944 года в момент наступления на город Корсунь-Шевченковский снова развезло дороги, как в начале операции, и снова началась страшная пурга. Снег валил без остановки, пряча колеи и увеличивая непроходимость дорог. Бойцы, как и прежде мужественно переносили испытания: с трудом передвигались по глубокому снегу, ведя тяжёлые бои за освобождение деревень.
Через три дня пурга опять возобновилась. На дорогах - никакой видимости. Шли почти вслепую. 18 февраля советские войска всё-таки ворвались в город – с  помощью конницы. Крупный узел дорог перешёл к советским войскам.
Но это был ещё не конец сражения.
Немцы под прикрытием непогоды отступили в село Шендеровку, планируя прорываться дальше.
Залпы «Катюш» и миномётный огонь обрушились на гитлеровцев. По скоплению сил противника почти вслепую била наша авиация. Несмотря на нулевую видимость, сильный ветер и снегопад, самолёты смельчаков всё-таки взлетали. Артиллерия проводила обстрел сбившегося в кучу противника и оказалась в самом «жарком» месте прорыва, приняв на себя сосредоточенный удар врага. Она встретила гитлеровцев шквальным артиллерийским огнём и нанесли врагу большой урон. Но чего им это стоило! Все артиллерийские войска в этом сражении были славой русского оружия и главным соперником в борьбе за перелом сражения.

Письмо от Павла

Долгое время от Павла не было никаких известий. Мать уже не знала, что думать, но не переставала усиленно молиться. Она молила Бога подать ей хоть какой-то знак о Павле.
 И  вот, наконец, пришло письмо из госпиталя. В письме  - маленькая фотография. «Вот он наш Панька с медсестрами госпиталя! Худой, веселый. Глаза такие же озорные», - произнесла сестра, увидевшая фотографию первой. Не знала мать, как и радоваться. Услышал Господь ее молитву и в этот раз. Младший сын жив. Писал: «Дорогие мои!…Корсунь - Шевченковская  операция по разгрому врага удачно закончилась. Но чего нам это стоило! Нас, артиллеристов, дважды ставили между двумя линиями вражеского фронта, которые рвались навстречу друг другу. Мы будто заживо вкопали себя в землю, чтобы не лечь под натиском немецких войск. Из внутреннего окружённого кольца по нам било десять дивизий, а из наружного  -  восемь. Каждый метр земли был перевёрнут взрывом. Мы чудом уцелели. Мама, я знаю, ты молишься за нас. Здесь невозможно было остаться в живых.
Врагу мы дали хороший ответ! После нашего артобстрела в землю была вмята искорёженная немецкая техника. Не обойти, не объехать! Столько всего! Наша артиллерия превосходит немецкую по точности наводки. У нас создали самостоятельные артиллерийские части. В последнем бою мы сделали из территории противника решето. Они не могли спастись при таком обстреле.
Нашей пехоте пришлось сильно потрудиться! Встали на пути у нескольких тысяч окружённых и делали пулевое заграждение живой силе противника.
 Конница помогала нам перетаскивать орудия по бездорожью, где машинам невозможно было пройти. Пушки тяжёлые. Восемь - десять лошадей вместе с нами впрягались для продвижения орудий. И лошадей жалко было и людей. Все надрывались. Коней после такой тяжёлой работы ещё в бой отправляли на перехват прорывающемуся противнику. Не знаю, что бы мы делали без Донской кавалерии Селиванова и воловьих упряжек, которые дали нам местные жители для перемещения орудий?! Волы идут медленно, грохота боятся, шарахаются из стороны в сторону, но хоть какое-то продвижение…
 Фашисты рвались напролом к наружному фронту, откуда шла помощь. У них заканчивались боеприпасы и продукты.
Три недели бились мы с двадцатью пятью вражескими дивизиям и девятью танковыми. Устояли! Если бы враг прорвал нашу оборону, он бы опять вернулся к Днепру. В первую очередь мы освободили железную дорогу на правом берегу Днепра. Местные жители помогали во всём: спасали раненых, подвозили снаряды на санях, ремонтировали дороги, строили укрепления, рыли окопы. Из окрестных деревень много добровольцев пополнили нашу дивизию.
 В Москве в честь нашей победы был салют! Маршал Жуков нас похвалил, сказав, что оба фронта сражались превосходно. Наша армия умеет проводить операции на окружение и имеет моральное превосходство перед противником.
Напряжённые бои продолжаются, но фронт движется вперёд. Враг отступает с нашей земли. Сократилась линия фронта. У нас идет перегруппировка войск. Адрес может измениться. Хочу сообщить маленький секрет. Лежу в госпитале. Немножко перемёрз. Отогревают. Все хорошо. Иду на поправку. До свидания. Павел. 29 февраля 1944 года» 
Отец знал, что письмо, конечно, с недомолвками, но понял, что Павел не хотел расстраивать мать. Ныть и жаловаться он не любил.
Не написал Павел про то, что увидели наши войска, ворвавшись в Шендеровку, где последние часы злобствовали фашисты, яростно уничтожая население.
Сразу бросились в глаза обугленные стены школы и церкви, где заживо были сожжены жители деревни. Тех, кто не хотел выходить из домов, расстреливали на месте. Страшно было заходить в эти дома. Солдаты торопливо распахивали двери хат, надеясь найти кого-нибудь живого. Основная масса погибших – старики, женщины и дети. В одной избе запищал под кроватью маленький ребёнок. Его спасению радовались все бойцы. Боль обожгла сердца освободителей после всего увиденного. Жители Шендеровки ждали советских воинов до последней секунды жизни. Они слышали грохот боя. Верили, задыхаясь в дыму и корчась от расстрела, что вот- вот распахнутся двери и на пороге появятся советские солдаты. Но немцы слишком торопились с расправой, чтобы хоть как-то отыграться за поражение…

В госпитале Павел провёл семьдесят семь дней.

Ещё не время было знать матери настоящую правду о здоровье Павла. С десятого января по восемнадцатое февраля 1944 года шла операция по окружению и уничтожению огромной вражеской группировки. Больше месяца Павел находился на холоде. Пять последних суток шли бои только за город Корсунь-Шевченковский. Места в редких укрытиях для согревания бойцов и обмороженных нехватало...
…Его последний бой начинался в метель. У Паши были отморожены ноги. Он уже не мог стоять возле орудия, а тем более – бежать, когда все стрелковые войска пошли на окружение живой силы противника, освобождая Шендеровку. Он отстал от своего расчёта и остался лежать среди заснеженного поля. Сразу вернуться за ним не смогли. Да и не нашли бы. Обмороженный  боец начал замерзать. Его заносило снегом. Сначала он шевелился, чтобы не уснуть, а потом обессилел.
Только чудом Божьим был спасен и считал себя счастливчиком. 
В это время началась эвакуация медсанбата из-под Корсунь-Шевченковского. Машина с ранеными готовилась к отправлению. Обильный снегопад забивал дорогу. Не было никакой видимости. Измождённые, раненые санитары вытирали пот со лба. Они еле стояли на ногах. Переносили бойцов по глубокому снегу издалека, потому что машина не могла пробиться к санбату.
…В колее на ветру бился угол шинели. Один из санитаров подумал: «Возьму. Пригодится кому-то постелить». Потянул за полу шинели и вытащил…  занесённого снегом Пашу, еще живого, но сильно обмороженного. Он начал трясти его и кричал: «Солдат, солдат! Проснись!» Обмороженный боец очнулся, открыл глаза. «Стойте! Задержите шофёра!» - закричал санитар лежащим в машине раненным бойцам. По кабине постучали. Шофер выскочил из машины и, увидев лежащего на снегу человека, заорал: «Кому они сейчас нужны, ваши раненые! Погрузка закончилась! Этих бы как-то вывезти. Машина переполнена! Дороги нет. Ещё два часа метели - и мы застрянем в этом снежном болоте навечно. Никто не поедет нас вытаскивать! Если встанем, что я с ранеными буду делать? Выгружать их через каждые десять метров и опять загружать? Сам!!! Один!!! Не возьму! Я видел эту дорогу! Это – не дорога! Это – смерть! Ждите следующую машину».
 До следующей машины тяжело контуженный и обмороженный артиллерист уже бы не дожил.
Паша заплакал. Он ползал у машины и умолял его взять. Раненые и санитары просили шофера: «Ну, возьми, ведь один остался. Мы потеснимся!»
 «Ну, куда я его положу? Руку в кузове засунуть некуда. В кабине, на рычагах – врач и медсестра с медикаментами! Сами видите!» - раздражённо и отчаянно жестикулировал водитель.
 Шофер заскочил в машину. Он-то знал, что следующего рейса санитарной машины через это страшное, трупное, непроходимое, многокилометровое поле уже не будет.
 Как только кабина захлопнулась, два санитара, раскачав Пашу за руки и за ноги, забросили его в переполненную и уже отъезжающую машину, прямо поверх раненых. Никто не возмутился. Все были рады, что солдата спасли.
Кружила метель, скрывая за снежными завихрениями уменьшающиеся фигуры двух санитаров. Из-под кузовного брезента смотрели на них десятки глаз спасенных людей, преисполненные огромной благодарности. Где-то в стороне слышалась отдалённая стрельба. Заканчивалось окружение группировки вражеских войск.
Двое русских ребят в белых халатах – два воина стояли на заснеженной исковерканной взрывами земле, провожая раненых. Им тоже не досталось места в машине. Эти мужественные ребята не были санитарами. Они тоже были ранеными и нуждались в срочной помощи ...  Но они сделали всё, чтобы эвакуировать последний медсанбат с поля боя, сознательно обрекая себя на этот подвиг, на вечный солдатский пост, с которого они уже не вернутся…
Вот так и жив, остался наш Панька! С контузией и обморожением обеих стоп II степени поступил он в 912 санитарный пост госпиталя лечебного режима 34-32. Произошло это 19 февраля 1944 года, на следующий день после завершения Корсунь - Шевченковской операции. 
Сначала думали хирурги, что придется Павлу ампутировать ноги. Но организм у Паши -  под стать веселому характеру - не захотел сдаваться.
«Ожихорился», - сказал хирург после долгой возни с растираниями, выхаживанием, отогреванием. Панька хитро улыбнулся и промолвил: «Нельзя мне помирать. У нас в зерносовхозе все скромные, кто  девчат веселить будет». Медсестры засмеялись, а одна заплакала. Видно, понравился ей черноглазый неунывающий и задорный парнишка, Паша Квашнин.
Со временем, когда немного стало легче, рассказывал Павел товарищам по палате, как добыл ещё летом трофейный велосипед. Гитару ему подарил кто-то из бойцов, узнав, что играть на ней Паша научился еще до войны. В редких затишьях между боями, а иногда и по простреливаемой территории ездил он от окопа к окопу и выступал перед бойцами. Было в этом и лихачество, и смелость. Солдаты передавали  друг другу по цепочке: «Собирайтесь! Пашка - жизнелюб едет!»
Перед каждым выступлением, взяв в руки гитару, Павел авторитетно заявлял: «Настроение в армии имеет первостепенное значение!» Особым талантом Паша не владел, но были в нем необыкновенное обаяние исполнителя и большой жизненный задор.
 В госпиталь гитару принесли местные жители по просьбе медсестры. Паша исполнял песни, лёжа на кровати. Палата не помещала всех желающих послушать его весёлые концерты.
Семьдесят семь дней провёл он в госпитале, терпеливо перенося  боль, скрывая отчаяние и тоску.
Не будет рядом с артиллеристами незабываемой Нюты-Ниточки и её мечты о детских качелях на очищенном поле боя.
Не подурачится Паше с любимым другом Колькой, с которым переносил все невзгоды боевого пути и делал уникальную разминку по поднятию настроения. Второй Украинский фронт Паньке - артиллеристу уже не догнать… 
«…Так и до слёз можно дойти. Уныние опустошает. Нельзя ему поддаваться!» - сделал он для себя вывод.  Паша повернулся к раненым, блеснул влажными глазами и сказал: «Утро наступило. Делаем уникальную зарядку. Смотрите на меня. Улыбнёмся вот так!» Он широко раскинул руки в стороны, будто хотел обнять всю палату…

Материнскими молитвами он вернулся в жизнь из той февральской метели. Приказ командира орудия Серёгина «Выдержать и выжить!» он выполнил.

Освобождение Правобережной Украины
 
В начале марта Украинские фронты возобновили наступление на правобережной Украине от Припяти до Чёрного моря.
Паша слушал сводки Совинформбюро и переживал, что слишком долго идёт его выздоровление. Проходили февраль, март, апрель, а его всё не выписывали…
Никакие госпитальные события не могли перекрыть острого внимания к фронтовым сообщениям. Новости с фронта были важнее лекарств, важнее личных трагедий. По радио шли правдивые сводки об отступлениях и малейших продвижениях вперёд. В госпитальных палатах с кровати на кровать передавались фронтовые газеты. Их зачитывали до дыр, перечитывали снова и снова, будто хотели выискать между строк какую-то важную весть, пропущенную соседом по палате.
 Раненые по очереди зачитывали вслух сводки наступлений Украинских фронтов, передавая с кровати на кровать свежие фронтовые газеты.
«Войска 3-го и 4-го Украинского фронтов…. в январе  -  феврале 1944 года  разгромили Никопольско-Криворожскую группировку противника. Что не могла добить артиллерия на правом берегу Днепра, уничтожила распутица на русской земле. Бои под Никополем можно назвать катастрофой для противника по количеству потерянной техники. Группировку не окружили, но снежная грязь доделала то, что планировало командование 3-го Украинского фронта».
«… 1-й Украинский фронт нанёс удар в районе Ковеля и совместно с партизанами овладел Ровно, Луцком и Здолбуновом. Следы фашистской расправы с молодыми патриотами, партизанами, города Ровно вели от виселицы к виселице. Балконы стали излюбленным место для казни через повешение».
« С тяжёлым сердцем покидали воины – освободители город Тернополь и его окрестности, где свирепствовали бандеровцы – пособники эсесовцев. В селе Лозовая на каждом дереве были повешены по нескольку детей. Их прибивали к дереву огромными гвоздями, чтобы снять было невозможно. На главной улице в Сухой Лозе пятьдесят детей были наколоты на штакетник». Эту дорогу бандеровцы назвали «дорогой к самостийной Украине».
«Не читайте дальше!!! Не могу это слушать! Будто это мои дети в петлях висят!!!» - закричал раненый Самсонов.
«Ты слушать не можешь, а матери смотрели на это! И не могли противостоять!!! Что было с их сердцами?! А представь тех, кто снимал этих детей! Каково им было?! Закрыть глаза и уши можно, но от этого злодеяний меньше не станет. Для того и пишут нам фронтовые корреспонденты, чтобы мы быстрей истребили этих гадов, - возмущённо упрекал его Квашнин. –  А мы по госпиталям отдыхаем… когда истребляют наших детей. Быстрее бы на фронт! Читайте дальше».
«… Радость побед омрачилась гибелью генерала 1-го Украинского фронта Николая Фёдоровича Ватутина».  - Ватутина??? – «Талантливый полководец погиб от рук украинских националистов. Его похоронили в Киеве – городе, который он освободил от фашистов. С 1 марта 1944 года в командование 1-м Украинским фронтом вступил Маршал Советского Союза Г.К.Жуков».
Возмущение переполняло раненых. Читать дальше было всё трудней. Палата гудела, кипела возмущением. Павел закрыл глаза и передал газету на  соседнюю кровать.
«… Бои за Кривой Рог носили ожесточённый характер. Всю досаду отступлений фашисты выразили в страшных разрушениях города: сожжены и взорваны лучшие здания, затоплены шахты, сожжен горняцкий посёлок, разрушены доменный цех металлургического завода, электростанция, подстанция. Жители города измученные злодеяниями фашистов, наконец-то дождались прихода советских войск. Не было у горожан больше праздника, чем праздник освобождения! Люди обнимались и плакали, не веря своему счастью». « Читаем о победах, а настроение – хоть плачь. Есть там хоть что-нибудь радостное? – спросил пожилой пехотинец из дальнего угла палаты.
«Есть! Сейчас самое главное услышишь», - ответил ему молодой парень, готовившийся на выписку.
« …Усилиями фронтов и силами партизанского движения был ликвидирован важный плацдарм на левом берегу Днепра и закрыты тылы.
 4-й Украинский фронт может приступить к операции по освобождению Крыма, не опасаясь удара в тыл».
«…Гитлеровцы уже НЕ помышляют о восстановлении обороны по Днепру. Силами четырёх Украинских фронтов  успешно проведены три крупнейших наступательных операции: Корсунь-шевченковская,  Луцко – Ровенская, Никопольско-Криворожская. Впереди цель -  выйти на западную государственную границу СССР».
…В палату зашла дежурная медсестра Аня. Спросила: «Что за известия?» Но ей почему-то никто не ответил… И все госпитальные процедуры на этот раз проходили в тишине, без шуток и разговоров. У бойцов была серьёзная информация к размышлению. По палате шли тяжёлые вздохи…

    Весенняя распутица

 На огромном фронте от Полесья до устья Днепра в короткий срок была произведена перегруппировка войск. Шло пополнение армий войсками, техникой, боеприпасами, горючим.
Проводилась активная партийно-политическая работа. Передовые бойцы и командиры вступали в ряды Коммунистической партии. Это было непростое решение. В партию коммунистов вступали фронтовики, окрепшие духом, те, которые могли повести за собой других. Они знали: коммунист в бой вступает первым, а выходит из боя последним. Не было в годы войны выше оценки и звания, чем  коммунист!
Грандиозное наступление трёх фронтов в условиях весенней распутицы началось по раскисшим полям. Весеннее половодье затрудняло продвижение орудий, техники, подвоз боеприпасов. Но советские войска терпеливо продвигались по топкой грязи и в течение нескольких дней подтянули артиллерию, и танки.
 Дожди  и чернозём, пересыщенный водой, стали новым испытанием для продвижения армий. Балки и овраги, заполненные водой, перестали быть укрытием. Боеприпасы раздавали в руки кавалеристам, потому  что люди шли по бездорожью. На полях, дорогах стояли брошенная в непролазной грязи немецкая техника и наши подбитые танки старого образца, оставшиеся на поле после отступления в самые первые месяцы войны.
 Переживания захлестнули душу от вида этих танков, от их несовершенства, от давнего неравного боя, который пришлось здесь пережить. Танки под тяжестью собственного веса уходили под землю.
На дорогах несносная грязь, на полях она и вовсе непреодолимая. Кухни не могут пробиться. Солдаты голодают. Идёт очередное испытание на выносливость. Для ремонта гусениц и колёс липкую жижу невозможно отгрести. Пушки тонут в грязи. Автомобили застревают по самые кузова.
 Не техника везёт людей, а люди тащат на себе технику!!! Танкисты оказались в самом трудном положении: без горючего и снарядов. Подвоза нет.
Пехота несёт на себе продукты, патроны, пулемётные ленты и даже артиллерийские снаряды. На всём пути следования армий из окрестных деревень стекаются люди и разделяют тяжёлый груз с освободителями. Старуха, опираясь на палочку, несёт кузовок с едой, дед с внуком-подростком принесли лопаты и запасные черенки для шоферов и танкистов. Женщины приглашают для ночлега солдат, обстирывают их, раздают полотенца, портянки, ветошь, мешки. Делятся запасами семечек, сухофруктов, сушёной рыбы.
Войска шли молча. Не было сил говорить. Смотрели сочувственно друг на друга, кивали головой для поддержки. Зимой им казалось, что не было ничего тяжелее метельного Корсунь-Шевченковского сражения. Сейчас они ощутили на себе сложность перехода по грязи, выматывающей все силы.
Командование понимало, что невозможно в короткие сроки подтянуть технику, орудия, танки, чтобы вступить в бой с отступающим противником.
Но в этом ускоренном продвижении войск по полному бездорожью и был весь смысл весеннего наступления, где проявились великое терпение наших воинов. Там, где было недостаточно сил физических, спасали духовные силы народа. Таких сил у противника не было!
 
2-й Украинский фронт скучает без Паши. 

Старые друзья по артиллерийскому расчёту о Паше не забыли. Николай Поляков продолжал проводить с артиллеристами незабываемую Пашину «разминку». Но как бы широко ни размахивал он руками, однополчане улыбались с трудом, не было «аккомпанемента» - весёлого Пашиного голоса. В трудную минуту каждый невольно вспоминал: «Что сейчас сказал бы Паша?»
Паша тоже следил за действиями родного фронта и вспоминал друзей: «Как там Колька? Отогрелся ли? Остался ли, жив? Стал ли разговорчивее Яша Бегунец или Коле даже не с кем поговорить, ведь у командира расчёта Серёгина после боя часто пропадает голос. Воюет ли с ребятами скромный,  доброжелательный парень из Казахстана Марат Казимов? Получил ли письмо от невесты Андрюха Головин? Выздоровел ли после ранения в голову командир стрелковой роты капитан Фомичёв, которого спасла Нюта? Паша тяжело вздохнул от воспоминаний, а потом удивился от светлой мысли: «Пока я в госпитале, пока не распределён в новый полк, буду «идти вперёд» со своим фронтом и со своим боевым расчётом».
Слушая сводки Совинформбюро, он радовался успехам 2-го Украинского фронта, который форсировал Горный Тикач и взял Умань с огромным количеством брошенной здесь немецкой техники, достиг реки Ингулец.
Паша переживал, узнав о предстоящем форсировании Южного Буга и Прута. Он помнил страшное переправление через Днепр.
Передовые отряды армий действительно задержала сложная переправа через Южный Буг. В районном центре Джулинка советские танки врезались в колонны отступавших немецких солдат и отрезали им путь к переправе. Заминированный мост был взорван немцами. Пришлось принять бой и два дня под огнём противника восстанавливать мост.
На Буге повторили массовое форсирование на 100-километровом фронте. Первоначально тайную переправу и внезапную атаку устроили семь танковых экипажей 2-й танковой армии. Задраив люки, они форсировали Южный Буг по дну реки, рискуя жизнью. Внезапно атаковали и ошеломили противника. Отвлекли на себя удар, чтобы другие войска могли завершить форсирование реки. Каждый километр был подвигом продвижения живой силы армии.
 19 марта войска 2-го Украинского фронта подошли к Днестру и 26 марта вышли на государственную границу СССР в районе реки Прут.
 Это был праздник для Паши!
В апреле его родной фронт начал продвижение на территорию Молдавии и Румынии.
 Но мост через Прут немцы тоже взорвали. Несмотря на это, быстрое продвижение наших войск было уже не остановить. Танки с десантом пошли по броду. Пехота – по воде в полном снаряжении. Инженерные войска наводили следом мосты для продвижения машин и артиллерии.
3-й Украинский фронт в марте-апреле 1944 года начал крупное наступление на Николаево - Одесском направлении….
 К границам Румынии он выйдет чуть позднее 2-го Украинского фронта.

Письмо от Виктора

Несколько раз в день подходила Полина к почтовому ящику, хотя Нюра обычно передавала письмо из рук в руки. Мысли почему-то были о Викторе. Он  совестливый и ответственный. Почему забыл о матери? За три месяца ни одного письма? Ведь бывают между боями свободные минуты.
В этот тревожный для сердца день она стояла у окна и увидела Нюру. «Чего это Нюра бегом? К кому? - ёкнуло сердце у Поли. - К нам, что ли?»
Поля в изнеможении и страхе опустилась на лавку.
Нюра мотнула дверь, влетела, как порыв ветра, и бросилась обнимать Полю. Радость перехлестнула все чувства: и тревоги, и страхи, и волнения. Вот оно счастье – письмо! « Слава Тебе, Господи! Виктор жив!»
Она заплакала от радости. Нюра сама читала ей письмо, потому что ей очень хотелось подержать в руках фронтовой треугольник, будто это письмо ей пришло, и живы ее мужики.
Письмо от Виктора стало большим событием в деревне. Соседи приходили, обсуждали госпитальные события, радовались за Полю и сами получали моральную поддержку: «Вот сколько Поля ждала, а у нее четверо на фронте. И дождалась!» Бойцы писали, что жив Витя, в Баку, в госпитале. «А госпиталь – курортный санаторий. И розы там цветут….  Витя лечит руки, ноги целы. Тренируется. Улыбается. Скоро приедет домой в отпуск». Насчет «скоро» бойцы из палаты прибавили от себя, но решили, что это для матери самое главное. Отец сиял от счастья. Ходил вокруг Полюшки, ничего не мог делать и без конца перечитывал письмо.
Поняла мать, как любит ее Господь, как слышит ее Матерь Божья. Спасла ее дитя от страшной смерти.
«И Паша жив, младшенький твой, и Гоша. Только жди! Видно, сложный у ребят момент. Дождёшься!  Ты - терпеливая!» - уверенно говорила Нюра.
Слезы сыпались на платок. Поля улыбалась и ничего не могла говорить.
Ночью она шептала в подушку: «Слава тебе, Господи», - пока не уснула.

    Великое купание

Госпиталь просыпался рано, но раньше всех вставал Виктор. Ребята написали, что он ходит, но ходить он только планировал. Как только сине-багровая кожица покрыла обожженные места  - чувство непрерывного жжения ушло. Начал Витя сам опираться на руки. Его поднимали и водили под локти две дежурные медсестры, пока все спали. Коридор ранним утром  был свободным.
Уже сняли повязку с ног, со спины, а на шее и голове почему-то не трогали. Руки-то, наверное, всю жизнь бинтовать придется, ожоговые глубокие изъязвления на кистях и щеке никак не давали коже восстановиться.
Однажды подошла к нему улыбающаяся доктор и сказала ласково: «Пойдем, танкист, голову твою «обновим». Купаться будешь в настоящей ванне, не в корыте». Это было его первое купание за полтора года. До этого события медсёстры протирали тело мокрой тряпицей.
«Я не смогу держать ни мочалку, ни мыло», -  заволновался Виктор. «Ты просто водой обмоешься», - успокаивала его Вера Николаевна.
Купание длилось четыре часа.
Спина у докторши уже не разгибалась. Но она «мурлыкала» для вида и бодрости какую-то довоенную песенку и отмачивала, и очищала поджившие раны. Обрабатывала их легонько, осторожно. Виктор доверял ее рукам. Вера Николаевна моет его, но сама дыхание сдерживает, боится выдать впечатление о состоянии ран. Медсестру не просила, сама взялась за это важное дело. Дошли до головы. Ждала, долго ждала доктор, когда новый покров на голове появится. Бинты, кожа, остатки волос все слилось, запеклось, засохло воедино. Освобождает Вера Николаевна голову от корост по миллиметру, да приговаривает: «Ничего, еще девушки горячо любить будут».
Вместе с бинтами снялись волосы вместе с кожей, часть ушей. Доктор обмывала голову теплой водой осторожно, долго и терпеливо.
Никогда Виктор не купался в ванной. Это было невероятное удовольствие. Он сидел в теплой воде, не шелохнувшись, пока доктор приводила его в «божеский вид». Слышит Виктор, замолчала она, не поет, только сама себе вполголоса монотонно говорит: «М-да….» Напряглась, помогла подняться Виктору из ванны, завернула его в простыню и сделала вместе с ним шаг к двери, на обратной стороне которого висело зеркало.
Телу легко после купания и голове легко, только кружится голова, тошнит от слабости -  разморила теплая вода.
Неожиданно Виктор увидел свое отражение. Глянул в зеркало … и не узнал себя…. Такого страха еще никогда в жизни не испытывал. Ушей наполовину нет – в бинтах они остались. Нос обгорелый, чужой. Щеки в красных и безобразных рубцах. На правой щеке – ожоговая язва. Голова синяя, без волос. Шея в рубцах. А ему только двадцать лет. Затошнило его, замутило от сильного испуга и отчаяния, ноги подкосились, и упал он на пол без сознания. «Санитары, санитары», - плача звала доктор двух молоденьких девушек.
Виктор очнулся в палате. Молчит. Переживает. Видит, что отводят от него глаза медсестры. Еще упорнее молчит. «Ну, - думает, – мать родная не узнает». А что матери он любой дорог, об этом не подумал….
 Шли тягостные дни заживления ожоговых изъязвлений. Нужно было обладать большим запасом моральной стойкости и физических сил, чтобы не сломиться, не пасть духом. На правой руке пальцы стянуло к ладони. Не распрямить. Но доктор говорила, что её ещё можно немного разработать. Левая – совсем непригодна. Стянутые, сократившиеся от ожога сухожилия болят невыносимо.
Доктор, видя его страшные переживания, его мучительные круглосуточные боли, сказала ему: «Не только ты в ранах, вся наша земля в ранах! Держись!» Эти слова оказали на Виктора сильное впечатление. Вера Николаевна посылает в его палату слишком много медсестер. Катя подмигнет, Валюша улыбнется, Танечка пошутит. Так страх и прошел.
К новой внешности привыкал трудно. В зеркало глядеть боялся. Спустя год научился сжимать прищепку и поднимать пол-литровую  пустую банку. Человеком себя почувствовал. «Придет пора, - утешал он себя, – буду выжимать шестнадцатипудовую гирю, как ребята из палаты». Гирю им Вера Николаевна где-то раздобыла. Такое необычное было у нее лечение. Любили ее раненые! Каждый день старались обрадовать улыбками и добрыми словами благодарности.

  « К кому это солдат пожаловал? »

Пришла пора Виктору из госпиталя выписываться. Захотелось ему сфотографироваться. С другом по госпиталю отправились они по городку Сабунчи в поисках здания фотографии. Фотограф нашёл для Виктора положение, в котором не были видны сгоревшее ухо и незаживающая щека. Бинтованные руки видно не будет.
Фотография Виктору понравилась: волосы уже отрасли и стали послушными. Ожоги на носу и шее почти незаметны, хотя в жизни всё смотрится по-другому, гораздо хуже. Он надеялся, что со временем кожа смягчится и рубцы подживут.
 
 Госпиталь Сабунчи, Азербайджанская ССР (1944 год)



На следующий день вышла доктор его провожать. При всех смело перекрестила и сказала: «Будь терпелив в трудностях. Забудь, что ты инвалид. Надо учиться. Вместо рук будет работать голова. Храни тебя Господь, сынок. Пусть пошлет Он тебе хорошую невесту».
И полетел счастливый боец, как на крыльях, с таким напутствием.

Идет он по своему зерносовхозу, никто его не узнает. Припали женщины к окнам, думают: «К кому это солдат пожаловал». А он свернул к озеру и напрямую огородами пошел. С огорода домой заходит, а не с улицы, чтобы никто не видел его.
Мать во дворе рыбу чистит. Озеро спасало в голодное время. Стоит Виктор у столба, не шелохнется. «Заметит или нет?» - думает. Подойти не решается: и страх и ликование в груди у него.
Повернулась мать воду выплеснуть, да как вскрикнет! Выронила таз и кинулась на шею. Прижалась к груди и голову поднять боится. «Сыночки мои милые, - разом обращаясь ко всем, зарыдала она.- Паша, Гоша, Витя!? Обнимает….  «Витя!» - вырвалось у нее.
Мать целовала его обожженные руки, гладила изуродованное ожогами лицо. Для левой, сильно изуродованной кисти сшила на другой день черную полу-варежку, которая закрывала три пальца: большой, указательный и средний. Их и пальцами назвать уже было нельзя - бесформенные, слипшиеся выпуклости. Страшно смотреть!  Не разгибающиеся мизинец и безымянный – оставила снаружи «для подхвата». Но они были очень болезненны – не прикоснуться, будто нервы совершенно оголены.
Отец, радуясь по-мужски возвращению сына, повел его в мастерские. Вставил ему гвоздь между беспомощными пальцами левой кисти, а молоток дал в правую руку. «Держит» Виктор отцовские «подарки» и не знает, как вытерпеть боль, как такими руками работать!
«Ничего, - говорит отец. – Ты еще дом для своей семьи построишь». Виктор верил, что когда-нибудь подживут его руки, и он сможет пользоваться разными инструментами, как обычный человек. Это чудо обязательно произойдёт.
Мать, готовя праздничный немудрёный стол, думала, как же милостив к ним Господь.
Сестра привела подружек и сказала Виктору: «Какие невесты повырастали, смотри!» Когда-то он дружил с ними в детстве, ходил на озеро, знал характер каждой. Но той, которая была бы дорога душе, среди них не оказалось.
Весь месяц к ним шли и шли люди, расспрашивали демобилизованного по ранению танкиста, рассказывали о своих детях, воюющих на фронте, о жизни села. Он вернулся первым. Война еще продолжалась. Узнал Виктор от сельчан
о тяжелых годах в тылу. Его сестра Параскева - Полька, работая токарем в мастерских с отцом, заменила ушедшего на фронт Павла. Не зря учил ее отец своему ремеслу вместе с сыновьями.
 Мастерские, где работал отец, пока не для Виктора. Ему предложили пойти военруком в Макушинскую среднюю  школу, откуда он ушел на фронт. Сначала Виктор стеснялся своей внешности. Дети открыто разглядывали его и вслух обсуждали ожоги: «Смотри, как страшно!». Но прошел месяц - все улеглось, все привыкли. Ему стало легко. Он никогда не думал, что станет учителем. Родители радовались за него. Волосы на голове удивляли его, но одновременно вводили в большой конфуз: вместо вишнёво-каштановых, жёстких, как проволока, волос на голове появились мягкие русые кудри. С новой кожей исчезли многочисленные веснушки. По ночам Виктор завязывал на голове мокрое полотенце, стыдился неизвестно откуда появившихся кудрей. Везде ходил в военной форме; на груди орден Отечественной войны второй степени и медаль за оборону Сталинграда. Виктор очень переживал, что все на фронте, а он – неудачник – дома. Не удалось ему освобождать до конца родную страну.
Почта тоже идёт в наступление

Одно время Паша писал часто, видел, как мать переживала за старших сыновей. И вдруг - письма прекратились. Из предыдущего письма родители знали, что удачно закончилась Корсунь - Шевченковская операция по разгрому огромнейшей группировки противника.
Заканчивался март 1944 года, но писем от Павла больше не было. Отец, разглядывая карту, понимал, что письмо с фронта может идти дольше обычного. Только бы не затерялось оно на фронтовых дорогах. Предчувствие не обманывало его. Общительный Панька не мог долго молчать. « Будем ждать», -  произнёс он задумчиво, глядя на жену и дочь. 
 В весеннюю распутицу на Украине сильно пострадала военно-полевая почта. Это – не продукты, не снаряды и не санитарная машина. Девушка-почтальон, сидящая поверх брезента на переполненной грузовой машине, сопровождала штабную и армейскую почту. Она промёрзла на мартовском ветру, тряслась, клацая зубами на грани полного отчаяния.
Машина застряла, толкать её было некому.
Кабина переполнена пакетами чрезвычайной важности, письмами, посылками. Для девушки там не хватило места. На каждой упаковке адреса фронтов, дивизий, полков... Она отвечала за каждый «треугольник», в которых для тысяч солдат она везла тепло родного дома, чью-то любовь, чьё-то ожидание, радость или горе. Везла этот эмоциональный груз и понимала, что нельзя ей ни заболеть, ни погибнуть. Боясь свалиться с высокого кузова в грязь, она легла грудью на письма, держась за передний борт машины. Холодный ветер студил мокрое от слёз лицо. Водитель засыпал от безнадежности и непомерной усталости. Он никак не мог преодолеть глубокую яму. Машина навалилась набок. Груз сползал. Девушка пыталась его удержать. Голод изводил обоих больше, чем грязь и безнадёжность положения.
Идущие пешком за орудиями артиллеристы обратили внимание на перекошенную в грязи машину, уткнувшуюся носом в глубокую лужу.  Николай Поляков хотел что-то спросить у девчонки, лежащей в кузове, но, увидев её зарёванное лицо и трясущиеся от холода руки, обратился к командиру стрелковой роты Фомичёву с просьбой о помощи. Фомичёв отреагировал без возражений. В маленькой фигурке добросовестной почтальонки он увидел хрупкость и беззащитность погибшей недавно Нюты – Ниточки, благодаря которой он остался жив, поправился и догнал свой полк.
Приказ сурового военного прозвучал радостно: «Почта тоже идёт в наступление! Письмо из дома порой сильнее действует на солдат, чем приказ командира, отправляющего солдата в бой. Помочь полевой почте!» 
Выпрягли лошадей. Подвели к машине. Кузов сзади облепили уставшие люди. Никто не роптал. Каждый вложил в эту помощь все своё напряжение, весь энтузиазм, будто именно ему везли целую машину писем. Девчонку сняли с кузова, освободили в кабине место, утрамбовали «важную почту» в кузове. Закрепили и застраховали брезент. На прощанье Фомичёв спросил её имя.
 «Лёнька я! Леокадия Кузьминична», - ответила почтальонка.
 «Имя - то у тебя царское - Кузминична. Прими платочек в подарок, луж впереди много, воды хватает. Слезами их не разбавляй, а то совсем утонем», -  с улыбкой сказал командир.
 « Мне бы на платочек да кусочек», - попросила голодная девчонка. Артиллеристы открыли котомки и поделились пайками с перевозчиками «душевного» груза. Поляков, глядя вслед уезжающей девушке, сказал задумчиво: «Был бы с нами Пашка, он бы тебе обязательно подмигнул…»

Что там, за границей?

2-й Украинский фронт под командованием Маршала Советского Союза Ивана Степановича Конева подошёл к границам Румынии ещё 27 марта, форсировав реку Прут. Противник оказывал упорное сопротивление. Частыми контратаками стремился сбросить наши войска с плацдармов. Советские войска стояли насмерть, но не отступили с правого берега Прута. Стрелковые войска отразили десятки яростных атак противника, удерживая берег. Воины-сапёры в ледяной воде под сильным огнём противника наводили переправы. Наши войска быстро продвинулись, благодаря мужеству этих воинов.
К середине мая наши войска продвинулись к предгорьям Карпат, приближаясь к городу Яссы.

 З-й Украинский фронт, действующий в южном направлении, под командованием Маршала Советского Союза Фёдора Ивановича Толбухина вслед за 2-м Украинским фронтом подтягивал силы к румынской границе. 
В июле 1944 года среди артиллеристов 3-го Украинского фронта шёл Павел Квашнин. Выписанный из госпиталя седьмого мая 1944года, он долго добирался попутными машинами до места нового назначения:
 3-й Украинский фронт 113 Н.Д.К.З.С. Д.  239  ОИПТД в распоряжение командира части полковника Изыскалина.
После зимних боёв и долгого лечения в госпитале летний путь и радовал, и огорчал. Лето будто пряталось за разрушения, которые он увидел на земле истерзанной войной Украины и Молдавии. Чёрные пятна обугленных брёвен на фоне зелёной травы. Измученные войной лица людей, не замечающие весёлой игры солнечных лучей. Блеск реки и возгласы ребятишек в ней показались сказкой из детства.  Что-то отрадное! Но стоило подойти поближе, как в глаза бросились истощенные тела детей. Одежда, брошенная на берегу, напоминала давно не стиранные лохмотья.
 Война медленно уходила на запад, оставляя здесь свои страшные следы. Опустошены сёла, станицы, хутора. Старики да малые дети роются в земле, пытаясь что-то возродить на огородах. Бродячие собаки, безнадежно ожидают хозяев возле сожжённых жилищ.
В памяти из школьных лет сохранились цветущие степи, воспетые Гоголем, тихие украинские ночи, весёлые парубки, нарядные дивчины. Сердце не видело прежних красот, и только плакало стихами великого поэта Тараса Шевченко. Болевой поэт, воплотивший в себе душу народа, будто через века передавал глубинные переживания о судьбе родины.
Просохшие к лету дороги выявили тяжёлый путь нашей армии: Глубокие засохшие колеи, взрытая гусеницами земля. Тоска пронзает душу, в какую бы сторону не посмотрел.
Павел не просто принял знакомство с новым составом артиллерийского расчета. Легко относящийся к новым знакомствам, он в этот раз с тяжестью в душе протягивал руку новым однополчанам, пытаясь улыбнуться. Перед ним маленький, плотный Старков Володя из Иркутска. По годам старше всех. Безусый, долговязый, немного рассеянный Каптюшин Юра из Тюмени, весёлый подвижный светловолосый парень - Вениамин Прокопьев из Рязанской области. Приветливый Толмачёв Женя из Калужской области, командир расчёта Потоцкий Пётр, крепко сжавший руку Павла, из Вологды, Мамедов Фазис со жгучими глазами из Ташкента. Фазис тепло посмотрел на Павла и сразу уравновесил его настроение словами: «Мы с тобой будем дружить, весёлый человек!»
В новом кругу товарищей Павел освоился быстро. Через два дня он будто возродился, пообтёрся и стал своим парнем. Расспрашивал. Рассказывал. Шутил. Пел. Вспоминал, что в прежнем расчёте был стрелком, а нынче назначен наводчиком. Но трудностей в этом нет, потому что всё освоено давно. Свою «новую» пушку облобызал со всех сторон.
Прокопьев был стрелком орудия. Это вызвало симпатию Павла. Ребята быстро сдружились. Расчёт, как и танковый экипаж, требовал сплочённости. Потоцкий Михаил был человеком строгим и требовательным, умело командовал, подбадривая каждого шуткой, а иногда и крепким словцом. Михаил не курил, что было дивным в военно-полевых условиях. Он требовал этого от всего расчёта. Павел его поддерживал. Это и дома не приветствовалось отцом. Фазис относился к курению пренебрежительно. Старков сопротивлялся, уединялся и говорил, что в таких условиях это бросить невозможно. Только затянувшись папиросой, он мог начать удивительные рассказы о голубом Байкале, к которым Потоцкий относился очень трепетно и восторженно. За это всё прощалось. В перерывах между боями ребята подтаскивали, перемещали, разгружали ящики со снарядами, а Старкову, как всегда хотелось покурить.

Три месяца шли оборонительные бои на Яссо - Кишенёвском направлении, пока подтягивались все тылы Украинских фронтов.
Войска информировали на политзанятиях о том, что в стране сложная политическая обстановка. Румыния воюет на стороне Германии. Карпаты осложняют военные действия. Но продвигаться вперёд будет легче, потому что прибыло много новых автомашин. Предстоит крупная операция по уничтожению немецкой группировки «Южная Украина», которая отступила на территорию Румынии.
 Длинная колонна военных машин цепочкой уходила вперёд, в чужую, неизвестную страну, которая пугала словом «заграница».
 Последний привал – серьёзная беседа политрука роты старшего лейтенанта Михаила Потокина. Уставшие от переходов бойцы расположились на кратковременный отдых.
 «Что там, за границей? – думал Павел. -  Невиданные дворцы? Богатые магазины? Обилие еды и добротной одежды? Живописные холмы? Большие плантации виноградников? Какая она, Румыния?»  Вопросы направлялись к политруку.
« Я так и думал, что вы в мечтах. Идём на серьёзное дело. Благополучия в стране нет», -  произнёс политрук  Потокин. - Бедная страна, ограбленная военными «займами» Германии, захватнической войной и собственной буржуазией. Нищие крестьяне несут на себе двойной гнёт: своих богачей и немецких оккупантов. У народа -  недовольство войной, уклонения от призыва в армию, дезертирство, забастовки. Люди озлоблены.
Европа невольно открывает нам двери. Не гостями мы идём сюда, не врагами, а освободителями, хотя Румыния воюет на стороне Германии.  Будем воевать за ту же дорогую свободу, а значит - отдавать свои жизни на чужой земле, за чужой народ, помогая ему освободиться от фашизма.
Мы не будем мстить им за трёхлетние злодеяния на советской земле. Нам не нужна румынская территория. Наша задача - полностью разгромить германский фашизм, предоставив румынскому народу самим решать судьбу страны.
Вы и сами вскоре увидите бедственное положение румынского народа ».

Не такие уж они и бедные!

 Подозрительно тихий поселок лежал перед артиллеристами в небольшой долине. Маленькие, в два окна домики, небольшие сады возле них. Село будто вымерло, как сначала показалось ребятам. Местное население, напуганное разгулом оккупантов, настороженно отнеслось к прибывшим русским солдатам. Кто-то ждал прихода Советской Армии, кто-то боялся её из-за содействия фашистской армии. Обе стороны изучали друг друга. 
 Павел и его новый товарищ по артиллерийскому расчёту Прокопьев Вениамин решили во время отдыха прогуляться по румынскому селу. Они вышли на небольшой холм за домами и огородами. Их внимание привлёк маленький подвальчик, дверка которого была почему-то приоткрыта. Ближайший двор дома был пустым. Как же опрометчивы хозяева! Забыли закрыть подвал? Любопытство двигало молодыми ребятами. Вениамин просунул голову в низкий проем двери. Увидел уходящие вниз ступени, а в полутьме  – два яруса винных бочек. «Ого! Шикарно живут! Не такие уж они и бедные! Есть, что попробовать. Паша, иди сюда. Мы с тобой клад нашли», - позвал его Веня.
 Они спустились в подвал и попробовали открыть кран бочки. Но у них ничего не получилось. Краны открывались специальным ключом, который вставлялся в глубокую ячейку и был одновременно поворотным краном. Запах вина и пряных трав стоял в воздухе. Подёргав краны, раздосадованные непрошеные гости хотели уходить, но тут Вениамину пришла в голову идея, как добыть вино. Он прострелил бочку и оттуда забил светлый искрящийся поток. Вино потекло на пол мощной струёй. Подставить кроме рта было нечего. Артиллеристы торопливо его глотали. Войдя в азарт, Павел крикнул: «Не хочу белого, хочу красного!» Он начал вместе с Вениамином простреливать другие бочки, пока из одной не забила струя красного вина. «Дегустаторы» развлекались. Вино хлестало на пол, заливая подвал. Уровень вина достиг пояса. «Может нам искупаться на память?» - предложил Паша.  Идея замечательная, но переодеться не во что будет. На запах весь дивизион сбежится. Трезвенники сразу «настучат», -  засмеялся напарник. Паша, захмелев, постучал себе в грудь и гордо воскликнул: «Да я и сам трезвенник! Просто случай интересный подвернулся. Меня уже повело. Пора выходить, пока не поймали. Ты посмотри, что мы натворили. У виноградарей, как и у пахарей  - труд тяжёлый ».
 Он поднялся на ступени и увидел в дверях девушку, вздрогнувшую от вида чужих людей. «Смотри, какая красавица к нам пришла!» – воскликнул Павел.
Девушка начала  с плачем и отчаянием кого-то звать. Павел и Вениамин, как ошпаренные, выскочили из подвала и замерли, увидев трогательную сцену, которая поразила их больше, чем предполагаемый гнев хозяина. Седой немощный старик, опираясь на костыли, вытирал ладонью слёзы девушки, гладил её по голове, обнимал и всеми силами старался утешить. Он даже не взглянул на грабителей. Взгляд его неподвижных глаз остановил парней, будто они споткнулись о камень.
На плач и крик девушки выбежала соседка. Увидев у подвала облитых вином солдат, она начала ругать их на чистейшем русском языке: «Что ж вы наделали, вражины! Откуда вы такие пришли? Винный подвал был единственным «приданным» Леды. Даже немцы до него не добрались. Слепой и хромой старик уже не может помочь ей обрабатывать виноградник. У девушки больше никого нет. Отец всю жизнь посвятил виноделию, чтобы обеспечить её будущее. Он ни разу не выпил на праздники. Они жили на деньги от продажи этого вина. Здесь нет другого заработка. Леда – достойная девушка. Лучше её никого нет в нашем селении. Зачем вы её так жестоко обидели? Неужели мы бы не угостили вас вином. Вы же освободителями пришли!  Как мы вас ждали! Леда – связная, гордость партизанского отряда. Она здесь больше всех сделала для победы».
Павел был готов заплакать от досады. Такого большого позора  и переживания у него ещё не было. Растерявшиеся от стыда и жалости к несчастным, стояли виновники, понурив головы, осознавая размеры убытков. Павел шепнул Вениамину: « Такую вину ничем не загладить…
Это – катастрофа. Хоть сквозь землю проваливайся! Сейчас они командиру сообщат и нам конец».
 Старик замахал руками в сторону женщины, чтобы она унялась. Но она  продолжала: «Этот старик – русский. В германскую (Первую мировую) за Отечество воевал. И Россию он любит больше вас, потому что не позорит её, а прославляет, хотя после революции пострадал от советской власти. Он, как дорогую родню, ждал освободителей».
 «Простите нас. Мы очень виноваты перед вами. Как нам исправить свою вину?» - произнёс Павел.
« Приступайте к работе. Пользы нет от вашего стояния. Вычерпывайте ладонями вино из подвала. А с каждым наклоном  -  просите прощения у Бога»,  - сказала женщина.
«Постойте! - неожиданно произнёс старик.  -  Леда, принеси им два стакана. Пусть выпьют вина по-хорошему, как дорогие гости, за славу и честь русской армии. Я столько лет ждал этой встречи».
В тот вечер, спустя два часа после их мучений, когда они горстями вычерпывали воду из подвала, Леда всё-таки принесла им два вёдра и сама наливала ковшом вино. Ребята носили вёдра наверх и с душевным «скрежетом»  выливали вино в траву. Тысячи раскаяний прошли через их совесть. Да и Леда поняла, что они неплохие ребята. Постепенно разговорились.
 Девушка говорила на двух языках. Она лучше политрука разбиралась в политической обстановке страны и на многое открыла глаза советским солдатам, рассказывая о сложной обстановке в Румынии. Связная партизанского отряда рассказала о тайной организации вооружённых отрядов  в Бухаресте, Констанце, Плоеште для борьбы с существующим режимом Антонеску, давая понять, что здесь их ждут не только враги, но и союзники. Леда говорила серьёзно и убедительно, восхищая ребят своим политическим кругозором: «Антонеску отказался от переговоров о перемирии с вашей страной. Он держится за власть и хочет содействовать англо- американским войсками в оккупации страны. Колеблющиеся позиции трёх других партий помогают ему. В Румынии есть Коммунистическая партия, находящаяся в подполье. Она пытается спасти нацию и объединить её силы против военно-фашистского режима. Её руководители взяли курс на подготовку вооружённого восстания, но советскому командованию это может быть неизвестно. Планы наших стран совпадают. Мы тоже хотим вывода Румынии из войны на стороне Германии. Наш король силами коммунистов хочет сменить правительство, чтобы избежать ответственности за вовлечение страны в войну против СССР.
Не все имеют ясный взгляд на ситуацию. Мы работаем над этим. Можно порадоваться тому, что в стране есть патриотическое офицерство и отряды сопротивления Единого рабочего фронта. Они призывают к свержению диктатуры.
 Нам сейчас очень трудно! Нужна ваша помощь. Боевые отряды  вооружаются и запасаются боеприпасами. Мы срываем работу немецкого автотранспорта, нарушаем связь между немецко-фашистскими учреждениями. Наша группа «Карпаты» ведёт партизанскую войну в нескольких районах, уничтожая железнодорожные составы с бензоцистернами.
 Но нам сейчас противостоят огромные враждебные силы. Группа немецких армий «Южная Украина» в Бухаресте, Констанце и других городах наводит свои порядки. Перебежчиков на сторону Красной Армии расстреливают перед строем. Их семьи уничтожают в лагерях. Но мы знаем - участников сопротивления уже ничто не может остановить! Я рада, что ваша армия пришла к нам на помощь. Ради этого даже подвала не жалко. Правда!»
Закончив работу, ребята поблагодарили Леду и ещё раз попросили у неё прощения. Теперь они переживали за появление в расположении части в грязном виде и не знали, как объяснить своё долгое отсутствие Фомичёву. Леда на некоторое время их успокоила, пообещав поговорить с начальством.
Ранним утром, измождённые от работы, они вернулись в часть в сопровождении Леды. Девушка разыскала командира взвода и что-то долго и тихо объясняла ему. Ушла, даже не посмотрев в сторону парней. Фомичёв отдал им приказ привести себя в порядок.
 Прошедшим вечером у солдат артиллерийской роты была баня в одном из сельских дворов. К утру осталось немного подогретой воды и сохранилось тепло. Павел и Вениамин отстирали форму и получили чистое бельё. Тёплая вода их немного успокоила. Виновники переводили дух после случившегося и никак не могли наговориться, обсуждая вечернее событие. Они были благодарны Леде за её поступок.
 Два бойца мучились разными предположениями в ожидании наказания от командования, но командир их почему-то не вызывал. «Наверное, расстрел произойдёт после боя», -  думали ребята в отчаянии.
В боевых действиях артиллеристы отличились. Успех радовал, но моральное напряжение не спадало. Они не могли ни спать, ни есть, вспоминали о своём проступке, о Леде, о старике. На другой день при построении командир приказал им встать перед строем.
« За выполнение боевой задачи объявляю благодарность артиллеристам, а рядовым Квашнину Павлу и Прокопьеву Вениамину… дополнительная благодарность от партизанского отряда «Карпаты» и его связной Леды Аристарховой за помощь местному населению».
Вениамин и Павел чудом минули наказания.
Через неделю после этого события личному составу разъясняли постановление Государственного Комитета обороны о поведении советских воинов на территории Румынии. « От каждого солдата и офицера требуется высокая бдительность, подтянутость и организованность».  « К румынскому населению относиться с советским достоинством и не допускать никаких самочинных и произвольных действий». «На чужой территории солдат может и должен питаться только за счёт своего пайка». ( Архив МО СССР, ф. 240 оп 352061, д. 2 л.1). Военные советы фронтов и армий, военные коменданты стрелковых соединений следили за выполнением приказа.

  Отказ от капитуляции

Фашистское правительство Румынии отказалось от предложенного перемирия с Советским Союзом. Клика Антонеску скрыла предложение от народа и решила продолжать войну. Гитлеровское командование с потерей Румынии потеряло бы нефть, лес, продовольствие и плацдарм, прикрывающий Балканы.
 Ситуация с перемирием в Румынии напомнила Павлу итоги отказа немецкого командования от перемирия под Корсунь-Шевченковским.
 «Мы уверены в успехе. Они опять идут на лишние жертвы, - с сожалением думал Павел. После Сталинграда и Корсунь-Шевченковского нам уже ничего не страшно! Прорвёмся и здесь!»

  Война продолжается

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА  (с апреля по август 1944 года) войска 2-го Украинского фронта после отклонения перемирия вынуждены были вести бои СЕВЕРНЕЕ  Ясс, на подступах к Кишинёву, не давая врагу отойти за Прут и Дунай.
 1-я румынская добровольческая пехотная дивизия оказала огромную помощь нашей армии, благодаря хорошему знанию местности и политической обстановки страны.
3-й Украинский фронт, на котором воевал Павел, действовал южнее, в низовьях Днестра и за Днестровским лиманом. Он противостоял врагу возле  Ясс и Кишинёва, не пропуская его к Фокшанам.   
Во время отдыха после боя к взводу артиллеристов подошли местные румыны. Павел заинтересованно отнёсся к знакомству. Он и среди новых однополчан слыл общительным парнем, толковым в своём деле. Любой новый человек для него был открытием, в котором он находил для себя много полезных и ценных знаний. Разговор с румынами вызвал интерес. Говорили без переводчика. «Балагурили» на двух языках. Рассказывали друг другу о себе, о невестах, показывали письма из дома. Эмоциональные жесты заменили многие слова. Павел был заводилой в этом разговоре. Каждый собеседник старался «высказаться» как можно точнее. Смеялись и русские, и румыны. Смысл слов иногда оказывался парадоксальным и не соответствовал тому, о чём говорилось. Каждый старался вставить в речь какое-нибудь знакомое русское или румынское слово. Снова слышался хохот. Потом румыны делились запасами махорки, обменивались кисетами. Русские ребята дарили им ножички, карандаши – всё, что находилось и береглось в карманах гимнастёрок. Расстались друзьями, обнимая друг друга, зная, что в совместных боях им ещё придётся прикрывать друг друга, борясь за свободу Румынии.

Кто против нас?

Политрук, старший лейтенант Потокин, говорил артиллеристам о силах противостояния. Его слова были кратки и убедительны: «Мы –  воины – освободители, потому и непобедимы, сколько бы они нас ни устрашали. Немецкая группа «Веллер» и румынская группа «Думитреску»  - это составные части немецкой группировки «Южная Украина». Но из 47 дивизий - 12 - им пришлось отдать на белорусское направление. Нам уже легче.
Фашисты, оккупировав Румынию, использовали румынские войска в целях несправедливой войны. Немцы относятся к ним высокомерно, не доверяют им и считают их подчинёнными. Это усиливает национальную рознь. Возможно, наступит час, когда румынский народ поймёт цель нашей миссии и будет сражаться вместе с нами против общего врага.
 Сжато поясняю обстановку, из которой мы будем делать выводы и определять задачи боевых действий. Позже пойдут конкретные указания от командования.
 В конце лета на вогнутой в нашу сторону линии фронта враг создал глубокую оборону в двенадцать километров в районе Бендер. Она состоит из нескольких полос с разветвлёнными фортификационными сооружениями. На вершине дуги стоят 14 дивизий, прикрывая проход на Кишинёв, на юге – 6 румынских армий. Эти укрепления прикрывают равнинный проход – Фокшанские ворота -  между Карпатами и Низовьем Дуная.
 Нам предстоит «открыть» Фокшанские «ворота» и взять крепости Яссы, Кишинёв, Ромен, Бокэу, Тыргул, Фрумос, Фокшаны. Смелость и находчивость каждого сделают возможной нашу победу».

На этом политзанятии Вениамин Прокопьев и Павел Квашнин рассказали товарищам о румынских партизанах. «Мы познакомились со связной партизанского отряда Ледой Аристарховой. Она рассказала нам, что среди этой нации есть убедительные патриотические силы, которые могут противостоять врагу, но нуждаются в поддержке, потому что не имеют достаточного количества оружия. Партизанские отряды действуют пока только в некоторых районах страны. Они малочисленны, но проводят очень дерзкие операции по уничтожению военной техники и складов противника».
 Откровение рядовых Павла и Вениамина оказало большое влияние на боевых товарищей. С поддержкой местных партизан чужая страна перестала казаться им такой страшной, как прежде.
Павел на этом занятии оказался замечательным помощником политрука. Он привёл значимый исторический факт, который с воодушевлением выслушали однополчане: «Здесь совсем недавно, каких-то двести лет назад, считай, что вчера, прошёл наш непобедимый Александр Васильевич  Суворов. Фокшанский проход был известен своей непредсказуемостью ещё в те времена, но самым высоким и любимым словом гениального полководца, а впоследствии Генералиссимуса, было слово «вперёд». Мы идём по его следам. У нас есть пример великой решимости и смелости русской армии».
После этих слов ребята из артиллерийского расчёта с уважением посмотрели на Павла. Исчезли сомнения. Прибавилось сил. Отступил страх. Решимость наполнила сердца. 

Мы – под Яссами!

Павел понимал, что каждый воин - является участником великой освободительной миссии советской армии. И его тяжёлое орудие  - «боевой друг». Вместе с боевым расчётом оно «наступает» в рядах стрелковой роты. В перерывах между боями и военными переходами молодой артиллерист гладил ствол, благодарил пушку добрым словом, которая не подвела в очередной раз, обнимался с друзьями по боевому расчёту, радуясь, что после очередного боя остался жив.
 Воспоминания о доме Павел считал лучшим отдыхом в тяжёлой обстановке. Перечитывая письма родителей, он помнил, что его отец был лучшим среди всех мастеров, потому, что любил трудиться добросовестно, творчески подходил к каждому делу. Тщательно выполнял все составные части огромной работы. Павлу удалось перед войной поработать в мастерских под  руководством отца. Он чувствовал на себе его направляющую руку. Познал его требовательность. На фронте он уже был не маменькиным сынком, а ответственным специалистом своего дела. Он – стрелок, завершающий слаженное действие всего артиллерийского расчёта.
Что бы Павел ни делал, он мысленно представлял оценивающий взгляд отца. Он знал, что отец сумел бы починить любую военную технику, потому что на высоте владел профессиями кузнеца, слесаря, автомеханика, шофёра, тракториста. Хозяйственные навыки Арсентий унаследовал от отца и деда – земледельца. Паша знал особые секреты мастерства отца. Чистоту слова и веру отец ставил на первое место. Он никогда не произносил бранное слово над деталью, которую ковал или вытачивал. Он считал, что плохое слово способно повредить даже металл, а человека -  тем более. Православную веру отец не афишировал, но за работу один не брался. Только с Богом! К людям был добр, раздражительность окружающих умел переводить в шутку, потому что знал: напряжённая обстановка лишит спокойствия и не даст работать с упоением и радостью. Хорошее настроение даёт высокий результат труда.
 Отец не курил. Сыновьям внушал: «Если человек зависит от курения, он будет зависим от людей и от любой неприятной ситуации. Вместо быстрой реакции на происходящее он побежит утешаться папиросою. Курильщик – плохой работник, потому что ворует рабочее время. Табак над ним хозяин. «Курильщик и алкоголик – инвалиды по характеру», - говорил отец.
Павел был благодарен отцу за воспитание. Каждый из братьев взял от отца лучшее. Виктор – доброту, честность, совесть. Георгий – хозяйственную жилку и решительный, смелый характер. Павел – живость натуры, жизнерадостность, юмор. В семье отец считал главным талантом мужчины -  уважение к матери, жене. И не дай, Бог, потерять это уважение. Тогда из семьи выплеснется счастье. Отец умел сокровища рода передать « из рук в руки». Он был замечательным учителем.

Перед началом Яссо - Кишинёвской операции Павел чувствовал себя спокойно, потому что видел, какая огромная подготовительная работа была проведена накануне её. В этом немалая заслуга командующих фронтами. Уверенность в победе каждого бойца подняла дух армии на новую высоту.
Командующие, политруки, парторги, комсорги объясняли новые задачи, вставшие перед армией по боевой подготовке: как устоять, откуда выгоднее атаковать, с какими перерывами, где нанести главный удар, какими силами, сколько сосредоточить огня по узлам сопротивления, чтобы это ошеломило врага. Велась работа с новобранцами Украины и Молдавии. Готовились перегруппировка войск, шла разведка противника, принимались меры для дезориентации врага. Тыловики перегружали технику на западноевропейские колеи, железнодорожники восстанавливали участок дороги до нового перевалочного пункта Верешти.
 Войска получили всё для успешного наступления. Оба наших фронта имели 90 дивизий, большое количество артиллерии, орудий, миномётов, самоходных орудий и самолётов. Превосходство в живой силе было очень значительным. Всё это обеспечивало успех продвижения советских войск. Основные силы фронтов сосредоточились на участках прорыва.

Общие цели и направления двух фронтов 

Силами двух фронтов, частью сил Черноморского флота и Дунайской военной флотилии началось проведение Ясско-Кишинёвской операции. Два Украинских фронта  – 2-й и 3-й, как братья, должны были чувствовать «плечо» друг друга.
Павел радовался, что его прежние однополчане идут где-то рядом и задачи у них одни и те же. Сегодня - последний отдых перед большим наступлением. Любимый друг даже не догадывается, что мы идём на сближение. Возможно, увидимся. Он - то не знает, что я на 3-м Украинском фронте.
 «Колька, Колька, как мне тебя не хватает! «Пресноватый» состав нового расчёта не позволяет развернуть настроение в полную силу. Мы с тобой особо не смеялись, но присутствие друга рядом меняло даже обстановку на фронте. Живописный румынский пейзаж не идёт ни в какое сравнение со снежной жижей у Корсунь - Шевченковского. Возвращаться памятью туда не хочется, но там был ты», - мысленно разговаривал Павел с Николаем.
Нежный августовский ветер шевелил над головой листья яблони. Никогда прежде не бывал Павел в яблоневом саду. Земля усыпана опавшими яблоками, но на них никто не обращает внимания. А Павел ел бы их бесконечно. На его родине яблони не выращивают. Паша лежал на теплой земле, вдыхал аромат яблок, подгребал руками опавшие плоды и наслаждался синевой неба. Предосенняя глубина небес с лёгкими облаками напоминала ему безмятежное детство, родное озеро возле дома, тихую, мирную жизнь.
 «Лежал бы так до самых заморозков и не шевелился. Съел бы все яблоки сада и был бы счастлив. Когда я ещё побываю в таком раю», - думал он. Павел закрыл глаза и почувствовал лёгкое головокружение. Представил себя маленьким спеленатым ребёнком на руках у матери. Представил лёгкое покачивание и затих, затаился в этом умиротворении…

Советские войска развивали наступление по сходящимся направлениям Хуши – Васлуй, чтобы прорвать оборону противника в короткие сроки, окружить основные силы врага и выйти на линию Восточные Карпаты – дельта Дуная.
Действия фронтов координировал Маршал Советского Союза  Семён Константинович Тимошенко, заслуживший три Георгиевских креста в Первую мировую войну, как пулемётчик кавалерийской роты, Золотую звезду - в Финской войне. В1941 году был назначен командующим Западного фронта и  месяц сдерживал огромный напор немецко-фашистских войск под Смоленском. Он сделал то, что никто бы не смог сделать вместо него. Войска верили в него. За этот драгоценный месяц страна успела мобилизовать силы для обороны.
В Яссо - Кишинёвской операции полководец использовал выгодную конфигурацию и слабое обеспечение флангов противника.
Общевойсковые армии пойдут за подвижными войсками. С ними будет взаимодействовать авиация двух фронтов. Танки в прорывах  завершат окружение главных сил и пойдут через Фокшанские ворота вглубь Румынии.
Внешние фланги двух Украинских фронтов прикроет 4-м Украинский фронт, корабли и авиация Черноморского флота. Боевая задача: расколоть 6-ю немецкую армию на две части, окружить порознь и уничтожить.
 Третью румынскую армию группы «Думитреску»  уничтожат при поддержке Черноморского флота и Дунайской флотилии.
Конечная задача двух фронтов - освобождение советской Молдавии и выводе Румынии из войны на стороне Германии. Это изменит обстановку в юго-восточной Европе. План действий был изучен войсками. Шла тщательная подготовка к военным действиям.

Нам есть чему порадоваться!

В артиллерийском полку царило радостное оживление, потому что обстановка на других фронтах благоприятствовала проведению операции. Сводки Совинформбюро радовали известиями.
Политрук Потокин на занятиях улыбался, чего обычно от него никогда не дождёшься. Он потирал руки. Каптюхин Юра, молодой и любознательный парень, спросил: «Чему так радуетесь, товарищ лейтенант?»
Он ответил: «Судя по известиям, обозы с довольствием и товарные поезда нигде не будут иметь задержек. Войска наступают в Белоруссии, Прибалтике. Фронт приблизился к границам Восточной Пруссии. 
 1-й Украинский фронт завершил Львовско - Сандомирскую операцию по уничтожению крупных сил противника. Обходным маневром танковых и стрелковых соединений с четырёх сторон взят город Львов -  крупный железнодорожный узел. Я хотел вам зачитать несколько строк о героях этой операции.
 «Отважный танкист гвардии сержант Александр Марченко первым ворвался в город, ещё занятый гитлеровцами. Достигнув центральной площади, сержант Марченко водрузил Красное знамя на здании городской ратуши. Героический пример смелого воина воодушевил бойцов и командиров наступавших подразделений. Они усилили свой натиск и завершили очищение города от врага».
«Сандомирская операция готовила плацдармы на Висле. Два разведчика Соболев и Маринин оказали огромную помощь в проведении операции. Тайно переправившись через реку, прикрыли переправу соединений. Севернее и западнее Сандомира крупные силы наших войск нанесли одновременно два сходящихся удара в западном и северо-западном направлениях, что привело к окружению значительной части немецких войск севернее Сандомира».
Есть чему поучиться у наших боевых товарищей.
Молодцы - 1- й Украинский фронт! Они и нам сделали большой подарок: расчленили группы немецких армий « Южную Украину» и «Северную Украину», ослабили немецкую группировку «Южная Украина», с которой нам предстоит воевать дальше. Они сковали у Карпат 15 вражеских дивизий.
 На море обстановка тоже благоприятная. Разгром противника в Крыму изменил условия для действия советских войск на подходах к румынским и болгарским портам. Вот такая обстановка, товарищи артиллеристы».

У Павла в этот день было хорошее настроение. Он получил письмо из дома. Писала сестра, текст письма был весёлым. «Здравствуй, Панька! Напиши письмо лично мне. Как ты воюешь? Кто твои друзья? Будь смелым в боях и не подставляйся под пули. Мы любим тебя и ждем. Быстрее громи врага и возвращайся домой.
 Отец собрал мне велосипед. Учусь педалить. Всем от этого много хлопот, потому что не держу равновесие. Третий день меня сопровождает толпа подружек. Мой главный страх в том, что я боюсь поднять глаза на дорогу, смотрю только на колесо. Много раз падала. Соседи бросают свои дела и наблюдают за моими подвигами. Но самая большая радость в том, что я хорошо освоила токарный станок. Работаю вместо тебя в мастерской. Отец меня хвалит! Перестала бояться нашей бодучей коровы и научилась её доить.
От Гоши писем нет. Виктор лежит в госпитале, в городе Баку. Лечит руки. Письмо короткое, подробностей не знаем. Мы с мамой молимся за вас. До свидания. Полька. 2 июля 1944 года».

Румыны повернут своё оружие против настоящего врага.

Тревожное небо над немецкой группировкой « Южная Украина» пестрело листовками о летних поражениях немецких войск. Они сыпались как снег в окопы румынской группировки «Думитреску» с наших самолётов. Солдаты хватали их, опасливо пряча под гимнастёрки.
 Рупоры и громкоговорители призывали румын совместно бить общего врага, уходить с немецкого фронта. Среди румынских солдат росли антифашистские настроения. Они осознавали, что сражаются за неправое дело, идут против своего народа. Под руководством румынских коммунистов антифашисты объединились в Патриотический фронт. Их партизанские отряды  помогли в подготовке  Яссо – Кишинёвской операции. Партизанские командиры Нужин и Анисимов, вызывали восхищение смелостью проведённых операций. Наконец-то румыны повернули своё оружие против настоящего врага.
Павлу и Вениамину было приятно осознавать, что вместе с ними сражается смелая девушка – Леда Аристархова.

Наступление в Фокшанском проходе

Наступление Красной Армии началось 20 августа с мощной артиллерийской и авиационной подготовки двух фронтов. Плотность артиллерийского обстрела врага на каждый километр - 243 орудия. Командир части полковник Изыскалин лично проверял расположение артиллерии. Артиллеристы были востребованы, как никогда! От их действий зависел успех первой части операции.
Ушные перепонки не выдерживали грохота орудий. Такого скопления орудий Павел никогда не видел.
 Старков ловко вскрывал ящики со снарядами. Толмачёв и Мамедов быстро справлялись с подачей снарядов. Каптюхин стоял в цепочке третьим почти рядом с Павлом. Павел чётко навёл цель и успел крикнуть долговязому Каптюхину: «Пригнись! Ты выдаёшь место расположения орудия». По цепочке пошёл хохот. Командир расчёта Потоцкий закричал: «Отставить разговоры». Но сам тоже засмеялся. Шутку перекрыла жёсткая команда: «Огонь!» Вениамин выстрелил. Ребята спаяны отлично. Громогласный, сильный, мощный голос командира был гордостью артиллеристов. Его командное слово с каждым выстрелом делало всё сплочённее артиллерийский расчёт.
Шло крушение вражеских укреплений. Со стороны противника не было массового отпора. Слишком поздно немецко - фашистское командование определило направление удара нашей армии. Провести перегруппировку войск немецко-фашистские войска уже не успели.
Для окружения вражеской группировки был применён способ, проверенный опытом войны: одновременный прорыв фронта противника мощными силами на отдалённых друг от друга участках, чтобы не дать возможность врагу собрать свои резервы.
  Ударные группы 2-го Украинского фронта в первый день прорвали оборону противника. Преодолев сопротивление пяти дивизий, вышли к третьей полосе обороны врага по хребту Маре.
 3-й Украинский фронт сконцентрировал для удара почти все танки, три четверти стрелковых дивизий. Это позволило создать плотность артиллерийского обстрела на участке прорыва, каких не было НИ В ОДНОЙ операции на окружение.
Немцы были ошеломлены силой удара. Атака была стремительной. 
Павлу казалось, что Карпаты ещё не испытывали таких содроганий. Его артиллерийский расчёт в составе стрелковых дивизий оказался в самой гуще событий.
«Как же мы их долбим! Ну и мощь!» - удивлялся он совместным ударам тысяч орудий. - Если нам хочется присесть от выстрелов, то они, наверное, сожалеют, что на свет родились. Их Фокшанского прохода мы им большой овраг сделаем!» - кричал он на ухо Вениамину.
Павел оставался невозмутимым при сильном грохоте орудий и посмеивался над собой, вспоминая первый бой.
« Вот это броня! Наверное, зауральские все такие», - думал Вениамин о Павле.
От стремительного наступления лицо командира артиллерийской роты капитана Селина светилось вдохновением, будто он делал главное дело своей жизни, и удача шла ему навстречу. Павлу нравился боевой дух командира. Он невольно сравнивал его с капитаном Фомичёвым, вспоминая бои под Корсунь – Шевченковским.
На второй день войска 2-го Украинского фронта прорвали оборону между реками Серетом и Прутом и овладели Яссами.
 В полосе 3-го Украинского фронта к вечеру были полностью разбиты две румынские дивизии, оборонявшиеся вместе с немцами.
За два дня вражеская оборона была сокрушена на главных направлениях. Враг исчерпал свои резервы и не мог повлиять на ход операции.
Оставалось объединёнными усилиями замкнуть кольцо окружения противника в районе Хуши. Танковые и механизированные соединения преследовали врага, не встречая оборонительных рубежей.
При поддержке артиллерии, авиации и кораблей Дунайской флотилии наши войска форсировали Днестровский лиман. Морская пехота захватила Аккерман и плацдармы, на которые началась переброска войск и техники.
Задачу выполнили!
  6-я немецкая армия была изолирована от 3-й румынской армии!
Советские танки зашли в тыл противника. Отступление вдоль правого берега Прута уже не могло спасти вражескую армию. Стабилизировать фронт им не удавалось. Советские танкисты  ОБОИХ ФРОНТОВ  овладели переправой через Прут.  На приморском участке были разбиты остатки 3-й румынской армии. Дунайская флотилия вошла в дельту Дуная.
2-й Украинский фронт перешёл на левый берег Прута и установил СВЯЗЬ с 3-м Украинским фронтом. Кольцо окружения замкнулось.

Дерзай, Квашнин!

Это событие обрадовало Павла больше всего!!!
 Он кричал в радости: «Ребята, моя прежняя часть, почти рядом. Я с ними прошёл столько побед от Днепра. Там  - Колька Поляков  - друг мой любимый! Ребята, у меня – план!!! Больше не будет такой возможности. Как только закончится операция, я сделаю всё возможное, чтобы увидеться с ним. Помогите уговорить командира роты Селина, а Потоцкий меня поймёт! Политрук знает мою ответственность. Я – шустрый. Туда и обратно!»
«Ну, ты даёшь! У тебя планы, как у командующего фронтом. До них топать и топать! Кто тебя отпустит?» - хотел вразумить его Старков.
Командир расчёта старший сержант Потоцкий остановил спор: «Закончим дело. Потом мечтайте. Если у человека есть ум и крылья, пусть летит. Никто сбивать не будет. Немцам сейчас не до этого. Дерзай, Квашнин! Докажи, что ты  крылатый и командующий фронтом доверит тебе связь».
Все затихли. Но информация к размышлению была дана. Короткая передышка закончилась. Селин подал команду: «К бою!» Потоцкий встал к орудию. Расчёт замер в готовности.

Началась ожесточённая борьба. Немцы неоднократно пытались выйти из окружения, но организованного сопротивления уже не было. Причина этого открылась, когда парламентёры 3-го Украинского фронта прибыли с ультиматумом о капитуляции. Они не нашли ни штаба 6-й армии, ни представителя, который бы мог принять ультиматум, чтобы прекратить сопротивление. Немецкое командование бежало в Карпаты. Текст ультиматума пришлось разбрасывать на листовках. Военнопленные, которых отпускали в расположение противника, приводили своих солдат.
 Лейтенант Потокин предупредил роту о том, что окружённый противник идёт на большие хитрости: « Будьте начеку! Будьте осторожны с военнопленными!» Он привёл в пример случай, который произошёл на участке одной из армий. Немцы, подняв руки, с белым флагом выходили из леса. Наши пулемётчики проявили осторожность и держали наготове оружие. Фашисты приблизились и внезапно открыли огонь из автоматов. Пулемётчиков врасплох не застали. Часть немцев была уничтожена, часть взята в плен.
Юго-западнее Кишинёва за четыре дня наступательных боёв были окружены 18 дивизий противника. Там мужественно дрались все роды войск, отбивая яростное сопротивление окружённого врага.

 Яссо - Кишинёвская операция была признана Верховным командованием  «одной из самых крупных и выдающихся по стратегическому и военно-политическому значению».

Встреча с другом

Событие о переходе реки Прут 2-м Украинским фронтом не выходило у Павла из головы. Друг где-то рядом. Они на одной стороне реки! Возможно, какие - то десять - двадцать километров отделяют их друг от друга. Все младшие командиры были оповещены Павлом и его товарищами о том, что должна состояться «историческая встреча» двух друзей.
 Штабные радисты, получив солидный «подарок» от артиллеристов, связались с 243 дивизией, 912 стрелковым полком 2-го Украинского фронта, потребовав  по «своим» каналам срочной встречи «с командованием» рядового артиллериста Полякова Николая из стрелковой роты. Место встречи было определено. По карте определили ближайший к двум фронтам населённый пункт. В каждом селе есть колодец. Там и встретятся. Девчата из полевой кухни, вскормленные Пашиными улыбками и комплиментами, разрешили на час воспользоваться гужевым транспортом. Паша, почувствовав под собой коня, вспомнил отцовскую кобылу Серко, которую любил купать в озере. Взлететь на коня для него было делом секунды. Вот он уже мчится по пыльным дорогам румынских деревень. Всадник, охваченный мальчишеским азартом, верит в удачу. Ветер свистит в ушах. Мелькают дома, деревья. Душа наполнена беспредельным счастьем. Даже не верится, что где-то идут бои.
Полякову добраться до места встречи помогли танкисты. Его удивлению не было предела, когда он узнал во всаднике Паньку-артилллериста. Паша, спрыгнул с коня, широко раскинул руки и закричал с восторгом, неподражаемым на всём фронте весёлым голосом: «Колька!!! Дружище!!! Давай улыбнёмся вот так!!!»
Друзья обнялись и расхохотались. Экипаж танкистов, наблюдавший встречу друзей, счастливо улыбался.
   - Пашка! Друг сердечный! Я рад видеть тебя живым! Ты как, где? Мы потеряли тебя, когда пошли в последнюю атаку на Шендеровку, под Корсунь-Шевченковским – спрашивал друг, сияя от неожиданной встречи.
 - Я семьдесят семь дней «отдохнул» в госпитале, лечил обмороженные ноги, попел под гитару песни, чтобы раненым веселее было. Сейчас - на 3-м Украинском. Наводчиком! Держи адрес. Встретимся после войны в Бухаресте, как договорились. Послужим по контракту.
Ты жив, Колька – и это самый прекрасный подарок! А ребята живы?»  - тормошил друга за плечи Павел. - Головин Андрюха не сбежал с фронта к невесте? Уж, больно он страдал без писем. Невозможно было смотреть на его мучения. Я с тех пор знаю, что любовь - дело серьёзное. 
 - У него всё переменилось. Новые ребята, которых добавили в наш расчёт, помогли написать «особое» письмо его любимой. Результат был потрясающим! Она выслала сразу две фотографии и пишет Андрюхе каждую неделю. Я просил рассказать о секретном письме, но ребята требуют, чтобы я сначала завёл невесту, - делился новостями Николай. – Но я ростом не вышел. На меня не смотрят».
 - Колька! Война кончится – все девушки будут наши! Я тебе гарантирую. Выберешь самую красивую. Будешь каждый день ходить на свидания. Писем не потребуется. Ты будешь счастлив ещё больше, чем Андрюха! - пообещал Павел.

«Печаль одна есть, Паша…», - поделился переживанием Николай Поляков с другом. Яшка Бегунец остался под Корсунью… Он после гибели нашей медсестры Нюты-Ниточки места себе не находил. Во время артиллерийского обстрела Андрюху Головина спас, а сам был тяжело ранен… Ты же знаешь, какой он огромный. Андрюху отшвырнул метра на три от места взрыва, а сам … не успел. В секунды все происходило. Мы его перевязали, как могли. Медсестры с нами уже не было. Помощь пришла не скоро. Тогда не знали – выживет или нет? Надежды было мало … Много крови потерял…
 Ты помнишь,  разговорчивостью он не отличался. Я оттащил его на плащ-палатке от орудия. Хирург был нужен, но к санбату пробиться не могли. Сам помнишь, какое там мессиво было! Яков был в сознании и, к удивлению, с жаром говорил. Никогда так не говорил! Торопился. Боялся, что не успеет поделиться. Это даже не рассказ был, а исповедь горемычная. 
Рос сиротой. Отца расстреляли перед войной, как врага народа. Мать умерла от чахотки. Жил на севере, скитался подростком по деревням. За что Бегунцом и прозвали. Нанимался за кусок хлеба или пару картофелин дрова пилить, колоть. Скот пас. В храме прислуживал. Книжки церковные читал. Батюшка, видя, что к вере тянется, разрешал в храме ночевать. Прихожане подкармливали. Но священника вскоре арестовали, сослали на острова. Храм закрыли.
Мать священника, восьмидесятилетняя старушка Пелагея, взяла Яшу к себе. Вместо сына он ей был. Помогал, жалел её, вместе о батюшке печалились. Ждали его возвращения.
Не вернулся...
Яша хотел выучиться, священником стать. Через разбитое окно проникал в храм, молился. Иконы и облачение батюшкино спрятал.
Помнишь, под Корсунь-Шевченковским он всё под нос бормотал, ни с кем не разговаривал, когда мы сквозь пургу шли. Замерзал, как и мы, но ни разу не пожаловался. А мы его нелюдимым считали. Чудаком. Молчуном.
…Письмо ему пришло из деревни, где жил перед войной. Носил он его в нагрудном кармане, никому не показывал. Односельчане написали, что похоронили его Пелагею. Отпеть было некому. Печалились. А она перед смертью - пуще всех. Просила в пустом храме гроб её поставить. «Господь сам отпоёт, как увидит, что я пришла к нему», - говорила перед смертью матушка.
Сталин-то только в сорок третьем году разрешил некоторые храмы открыть. По деревням народ не решался просить об открытии церкви.
Но после смерти матушки сельчане сами сбили доски с дверей храма, вошли. Хотели последнюю просьбу исполнить… Долго молчали, глядя на стены без икон… Выглядывали за дверь, как бы кто не донес на них. Опасались. Страх остался. Всё же решились. Занесли гроб. Отпевали сами, как умели. Там же, в храме, высказали надежду, что Яша вернётся с войны и наладит службу. Двери в храм решили не заколачивать. Может, кому о воинах помолиться захочется. В конце письма приписали: «Осиротел храм. Ждём тебя. Надеемся. Просим. Кто ещё в нашу глухомань поедет?». Он ответил им: «Вернусь. Молитесь о победе».
 Мы уходили с боем дальше. Оставили его на медсестру. Он рукой подозвал: «Погоди…  Главное не сказал. Нюту-Ниточку хотел взять в родные края. На север… Любил я её…. Какая бы матушка из неё получилась! Терпеливица. Крылышко ангельское. Не смел я признаться… Сильно робел перед ней. Я - вон какой громило, а она пташка малая передо мной. Замкнулся в себе.
…Ангелом она улетела от нас. Что мне жизнь после этого? А в деревне меня все ждут. Как выжить-то… Напиши, утверди, что вернусь. Напиши, как есть… Если выживу, храм подниму. Одно утешение…»
Паша и Николай долго молчали.
« Вот как бывает, шли рядом, а ничего о человеке не знали», - вздохнул Павел. 

 «Как тебе служится в новом расчёте?» - спросил Поляков.
«Колька, если кто меня обидит, с тем я подружусь. Это проверено. Ты меня знаешь. Врагов не имею. Служу нормально. Ты мне скажи, как там наш комроты Фомичёв?» - поинтересовался Павел.
«Фомичёву вешают награду за наградой. Достоин!
 Марат Казимов часто тебя вспоминает. Ребят настойчиво учит своему языку. Патриот! Мы на казахском языке «шпрехаем» - будь здоров! А чем ещё заниматься? В жизни всё сгодится. Марат говорит, что у него удивительная родина. Приглашает в Кокшетау. Там сопки, озёра. Своя Швейцария! А что, может, ещё жить туда поедем? Там войны не было. Жильё есть. Молодец Казимов. Мы его зауважали. Сильно! Герой парень! Отчаянный! О твоей разминке домой написал. Весь Казахстан, наверное, делает её. Спасибо, друг, за встречу. Я бы до такого не додумался. Панька, ты как всегда, в оригинале!» - похвалил его Николай.
Они шутили и смеялись. Толкали друг дружку в плечо. Обнимались. Прощались. И опять обнимались. Эх! Не хотелось расставаться! Вместе напоили коня у колодца. Благодарили танкистов за встречу. Наполненные радостью разъехались друзья по своим полкам. Нужно было строго уложиться в отпущенное время. Радость от встречи была так велика, будто дома побывали! Блистательная победа двух фронтов под Яссами помогла осуществиться этой встрече.

Румыния выходит из войны

 Советская Молдавия освобождена, но её прекрасные города превращены в груды развалин. Страшны людские потери. Оставшиеся в живых в тюрьме города Рыбницы рассказывали освободителям о сотнях советских патриотов, румынских коммунистов и антифашистов, сожженных там заживо. В концлагерях Кишинёва и Тирасполя погибли  ОТ  ГОЛОДА  И  ПЫТОК  десятки тысяч советских граждан. Всё это стало известно после разгрома немецких группировок, когда открылись следы фашистских злодеяний, открылись ворота тюрем и концлагерей.
 « Нельзя медлить, если по земле расползается фашизм и нацизм!!! », - в который раз, глядя на жертвы, убеждались бойцы Советской Армии.
  Павел вспомнил сожжённых фашистами жителей Шендеровки, расстрелянных стариков и детей в сёлах Украины, рассказы сослуживцев о Тернопольщине, где вместе с фашистами творили свои злодеяниях бандеровцы - нацисты, воюющие на стороне Германии. И те и другие зверски убивали захваченных людей, невинных детей вешали на деревьях и прибивали их гвоздями к стволу, чтобы никто не снял. Сажали малолетних на колья, придумывали  ЗВЕРСКИЕ  МУКИ  тем, кто не поддерживал их бандитизм. Похищение людей, расстрел прохожих в спину, служение старостами у эсесовцев – это всё - деяния бандеровцев. Чем дальше в Европу продвигались советские войска, освобождая оккупированные немцами государства, тем ожесточённее расправлялись с невинными жителями жаждущие чужой крови и смерти поработители.
Наши бойцы, участвующие в освобождении Румынии радовались, когда  23 августа антифашистское восстание в Бухаресте свергло правительство Антонеску, образовало новое, демократическое правительство и заявило о выходе из войны на стороне Германии. Новое правительство объявило ей войну.
 Кишинёв и Бухарест  были очищены от немецких войск. Захвачена военно-морская база Констанца.
 В конце октября немецко-фашистские войска были изгнаны из Румынии. Группа немецких войск «Южная Украина» под командованием генерал-полковника Фриснера перестала существовать. Южный участок германского фронта полностью развалился
Румынские армии решили участвовать в антифашистской борьбе до конца войны. Наши бойцы радовались этой поддержке. Румыны приводили в восхищение своим боевым напором, храбростью, самопожертвованием…   

На большую радость освобождения «легла» и большая печаль: шестьдесят девять тысяч советских солдат остались лежать в румынской земле.

Павлу не верилось, что всё закончилось. Бухарест праздновал освобождение. Тысячи флагов в руках людей, море цветов. Его обнимают, целуют, благодарят, будто он генерал-победитель. Улицы заполнены людьми, машинами - невозможно проехать. Радостный гул переполняет освобождённый город. И чувство такое, будто гора с плеч свалилась. Улыбка не сходит с лица, но от усталости хочется закрыть глаза и уснуть прямо на этой ликующей площади. Может быть, и Леда с друзьями где-то здесь…
Хочется её увидеть. Наверное, она счастлива тем, что её страна празднует освобождение. Все цветы на этой площади Павел положил бы к ногам отважной партизанки.
Развивая стремительное наступление, советские войска далее пошли по расходящимся направлениям: 2-й Украинский фронт к югославским границам,
3-й Украинский фронт -  к приморским районам и границе Болгарии.

  3-му Украинскому фронту в Болгарии повезло

Павел писал домой: «Мы в Болгарии. Напряжения меньше, чем в Румынии. Бои незначительные. Продвигаемся по приморским районам. Наконец-то я увидел Чёрное море. Три часа купались, загорали. Я не мог оторвать глаза от этой синевы и простора. В начале сентября было тепло, будто летом. Ел яблоки и виноград. Угощали местные жители. Население бедное, но к нам относится хорошо. Благодарят нас, что мы когда-то избавили их от турок. Верят в нас, ждут освобождения.
Накануне послал письмо Параскеве - Польке и ответил на все её вопросы о службе и друзьях. Очень был рад её письму. Вспоминаю дом, мастерскую отца. Всех родственников.
Я встретился в Румынии с любимым другом Николаем Поляковым, с которым вместе служил до госпиталя. Из новых сослуживцев дружу с парнем из Рязанской области – Вениамином Прокопьевым. Передавайте привет Виктору. Пишет ли Анна? Очень переживаю за Георгия. Четвёртый год никаких известий.
 Маме спасибо за письма и молитвы обо мне. Я жив, здоров, чего и вам желаю. Всех обнимаю. До свидания. 2 сентября 1944 года. Павел. Болгария.

Советские войска, разморённые жарким сентябрьским солнцем, двигались вглубь страны, которая стала невольным союзником Германии.
Вермахту после поражения в Румынии хотелось удержаться в Болгарии, Югославии, Греции, чтобы использовать ресурсы этих стран для продолжения войны.
Политотдел армии доводил до сведения политруков обстановку в стране. На политзанятиях старший лейтенант Михаил Потокин беседовал с бойцами, направляя их размышления в правильное русло:  «Мы идём в дружественную, православную страну. Болгария – монархическое государство. Обстановка в стране довольно странная. Царь Борис III внезапно скончался перед приходом наших войск. Сразу появилось много версий о его смерти. Среди народа ходили слухи, что болгарский царь был отравлен нацистами, (накануне смерти побывал в Германии), по другой версии - застрелен телохранителем. Были провокаторы, которые провели параллель с Россией и шёпотом сообщали, что он накануне назревающей болгарской революции он расстрелян с семьёй, как Николай II. Но факт лжи был налицо: его дети  - принцесса Луиза и принц Симеон II живы. По официальной версии царь скончался от сердечного приступа.
В Болгарии сейчас политический кризис, голод, подчинение агрессору, контроль гестапо. Правящая верхушка делит власть, опекая малолетнего наследника Симеона II. Дважды сменилось правительство, но это ничего не изменило в верхушке власти. Продолжается прежняя политика сотрудничества с Германией. Долго такому правительству не продержаться.  Оккупанты выкачивают ресурсы, разоряют население, вывозят продукты.
«Интересно, а какую политику проводил умерший болгарский царь? Почему южные славяне оказались на стороне Германии. Может, народ был недоволен своим монархом?» - спросил Павел Квашнин. 
«Царями все недовольны. Для всех хорошим быть невозможно», - вставил своё мнение Старков.
 Потокин его перебил:
«Хочу заранее предупредить: на территории чужой страны запрещено плохо говорить о монархе. Мы имеем о нём одно мнение – союзник Германии, а болгары думают о нём по-другому. Они относятся к нему благоговейно. Рано делать выводы. Осудить просто. Надо разобраться в событиях. Мы должны сохранить добрые отношения между нашими народами и не должны показывать никакой враждебности», - предупредил политрук.
«А я думаю, что православный болгарский царь больше всех заботился о стране, о её целостности, о людях, об армии», - сделал правильный вывод верующий калужанин Женя Толмачёв.
 «Царь не старый. Дети у него маленькие. Причина смерти его не так проста, как кажется. Возможно, он много переживал, перенапрягался, обдумывал, если сердце не выдержало тяжёлой политической ситуации», - предположил командир расчёта вологжанин Пётр Потоцкий.
« Подумайте, почему благородный, милосердный православный болгарский царь подписался под Тройственным пактом и стал союзником Германии? Это касается и нашей страны, нашего греха, если по-честному рассуждать. История не прощает нам ошибок. Они рикошетом бьют по будущему. А ведь из-за нас царь Борис III пошёл на этот шаг.
Давайте обратимся к истории и проследим, как  он управлял страной, - предложил политрук. – Многое нам станет понятным.
 Болгария против СССР не воевала. Войну ему не объявляла, хотя немцам предоставила свои порты, места для складов, железную дорогу, отправляла в Германию продукты. Почему она это сделала?» - спросил Потокин.
«Первая мировая война поставила её на колени», - ответил Толмачёв Евгений.
«Верно. После поражения Болгарии в Первой мировой войне и отречения  Фердинанда I на престол в 1918 году вступил его сын, двадцатичетырёхлетний Борис III.
Фердинанд, видя достойного наследника, не вмешивался в его дела, но иногда давал ценные советы.
Страна, ослабленная в экономическом и военном отношении, желала заручиться поддержкой сильных держав. В Германии Борис III нашёл рынок сбыта. Заключил с ней торговые и финансовые договоры.
Болгарский царь имел много достоинств  -  сильный характер, талант дипломата, умел вести беседы на разные темы в доверительной манере, был всесторонне образованным человеком.
Это был необычный царь. В народе пользовался большой популярностью и доверием, носил ореол «мудрого правителя». Гостей принимал в восхитительном саду, предлагая в дар редчайшие растения. Посещал все массовые празднества, беседовал с людьми из низов. Народ был доволен своим царём. 
Это я ответил на вопрос Квашнина и реплику Старкова.
Как православный правитель, Борис III был патриотом своей страны: не хотел её разрушения и гибели людей. Он решил: если Болгария вынуждена стать невольным участником второй мировой войны, то пусть это произойдёт с наименьшими потерями для народа. Монарх не желал вовлечения своих солдат в войну. Это ему почти удалось в отличие от других союзников. Он видел жертвы Первой мировой… Он поклялся беречь людей. Прикрываясь нейтралитетом, превратил армию в свою опору. Охранял трон. Как политик, он добивался «национальных идеалов» мирным путём с помощью дипломатии. Это у него получалось превосходно! Он всегда пытался сохранить политическую самостоятельность во внешнеполитических делах. Следуя традициям предков, монарх шёл к цели не простым, а сложным путём, от этого его дела только выигрывали.
Теперь самое главное, на что я хотел бы обратить ваше внимание.
Царю Борису удалось убедить Гитлера не отправлять болгарские войска на советско-германский фронт, ссылаясь на их симпатии к русскому народу за освобождение от турецкого ига. Настоять на своём Гитлеру не удалось.
 Мы, действительно, не воевали и не воюем с болгарами.
 Болгарские войска приняли участие только в оккупации Югославии и Греции. Их задачей было  -  поддерживать порядок в тылу гитлеровских армий и высвобождать немецкие дивизии для горячих участков на Востоке. Болгария обязалась не допустить участия Турции в войне на стороне СССР, США и Англии.
Невероятным чудом сочли в Европе тот факт, что монарху удалось спасти пятьдесят тысяч болгарских евреев от истребления, мобилизовав их на общественные работы. Правители других стран спасали собственные шкуры.
Да, Борис III много переживал. Ему приходилось лавировать, осторожничать, выжидать, вступать в политические интриги. Но он шёл продуманным  путём.
Установил режим единоличной власти, держал страну под жёстким контролем. Это не просто! Он всё «оплатил» потерей здоровья. Да, ему нравился принцип тотальной власти. Но Гитлеровские методы управления его не устраивали. Ему не нужны были массовые партии. Любая партия – угроза власти. Коммунистов он боялся, потому что знал, чем закончилась жизнь династии Романовых в России.
Теперь понятен мой вопрос, почему Болгария оказалась вместе с Германией и Румынией?
Борис III старался не допустить «красной революции» на Балканах. Он боялся за жизнь своей семьи. И только после долгих оттягиваний решил присоединиться к Тройственному пакту. Промедление могло привести к вводу немецких войск в Болгарию.
К тому же соблазн получить территориальные  приращения заставили его решиться на это действие. По согласованию с Германией и Румынией в 1940 году Болгарии отошла южная Добруджа, а в 1941 году районы исторической Македонии с выходом к Эгейскому морю. За воссоединение земель болгарского царя Бориса III прозвали «Объединителем».
 Возможно, поэтому в декабре 1941 года монарх уступил германским требованиям по оказанию экономической помощи. 
Тогда же под давлением Германии Болгария «символически» объявила войну США и Англии из-за их повышенного интереса к Балканам и планов на оккупацию. Но вскоре царь об этом пожалел. Это вызвало бомбардировку Софии и других городов. Столица была искалечена бомбами.

Реваншистские настроения Гитлера пугали Европу. Но победы наших войск под Сталинградом и Курском показали скорый крах Германии. Болгария ошиблась в выборе сильной страны и оказалась на грани катастрофы, перед серьёзной войной.
Сердце Бориса… не выдержало. Он для своей страны сделал всё, что мог, главное  –  сберёг народ.
Советское правительство дважды предупреждало правительство Болгарии о прекращении сотрудничества с фашистской Германией. Но антинародное правительство Багрянова и Муравиева, лживо заявив о нейтралитете, отказалось от разрыва с Германией и разрешило немецкой группе «Южная Украина» отходить из Румынии через свою страну.
 Потому мы здесь, - делал вывод Потокин. – Вылавливаем остатки немецкой группы «Южная Украина» по всей Европе. Теряем своих ребят».
Каптюхин  спросил: «Зачем же они продолжают оставаться в союзе с Германией? Их поражение очевидно. Мы уже взяли города Рущук, Туртукай, Силистру, Дробич. Черноморский флот овладел портами Варной и Бургасом. Идём к Софии. Они не оказывают нам сопротивления».
«Ещё раз повторяю: народ против нас не воюет. Воюет Германия. И она будет до последнего держаться за чужие богатства. Им бы нацию сохранить от уничтожения, а они, безумцы, по приказу Фюрера, за куски чужой земли хватаются. Втянули в войну народы Европы, насильно заставляют воевать на своей стороне».
 «А в Болгарии есть партизаны?» - спросил рядовой Мамедов.
«Есть, но правительство жестокими репрессиями пытается подавить растущее национально - освободительное движение. Вы видели это в Румынии. Болгарские антифашисты, как когда-то румынские, в тюрьмах и концлагерях. Мы вошли сюда в конце августа. С нашим приходом народное волнение пошло в гору. Они видят нашу поддержку и торопятся свергнуть ненавистное правительство путём вооружённого восстания, как и в Бухаресте. Антифашистские силы Болгарии уже объединились в Отечественный фронт. Им руководит Центральный Комитет Болгарской рабочей партии во главе с Георгием Димитровым, который пояснил суть борьбы за свободу т: «Если не хочешь быть наковальней - будь молотом». Гнев народа  нарастает. Патриотическое воинство желает само решать судьбу отечества. Мы его опора и поддержка. Народ с нами, правительство против нас.
Вот такое противоречие.
Так как Болгарское правительство помогало Германии, страна на деле находилась в состоянии войны с СССР.   
Наше правительство  5 сентября тоже объявило войну Болгарии. Но именно в этот день от сердечного приступа умер царь Борис.
 Чтобы спасти положение, болгарское правительство через три дня присоединилось к антигитлеровской коалиции и объявило Германии войну. Но это не предотвратило вступления 3-го Украинского фронта в Болгарию. 
Наши войска не встретили сопротивления ни местного населения, ни армии. Оказывается, 7 сентября болгарским войскам был отдан приказ: не оказывать сопротивления советской армии. Нам повезло. Может, удастся пройти страну с небольшими потерями», - заключил политрук. Но немцы здесь сидят на всех обозах и станциях.
Главное, что неопределённость прошла. Мирное разрешение вопроса обрадовало и нас и болгар. Будем двигаться к столице Болгарии – Софии.
 
На отдыхе

Войска стрелковой роты определили на отдых в одной из деревень. Машины с орудиями разместили за деревней. Зачехлили стволы и направились знакомиться с жителями деревни. Сельчане оделись празднично, красочно, ярко. Встречали советских солдат хлебом-солью. Но в отличие от русского хлебосольства местные жители просили макать хлеб не только в соль, но и в нарезанную мелко траву чабреца.  Из кувшинов наливали вино – запить угощение. После встречи солдат на площади праздник встречи продолжался в домашних застольях.
 Каптюхин, Прокопьев и Квашнин пригнулись, заходя в домик, крытый камышом. Они трогали рукой потолки, удивляясь низкой постройке. Семь человек артиллерийского расчёта с трудом поместились за столом в маленькой комнатке. Хозяйка через головы подавала им блюда. Всё просто, приготовлено на скорую руку. Овощной суп, заправленный чабрецом и петрушкой. На блюде – мелко нарезанные кусочки охлажденной курицы, отваренные с горьким перцем. Отварная картошка. Немного хлеба. Из овощей – свежие огурцы и помидоры, болгарский перец. Дочь хозяев, Мария поясняла, что все продукты забирают и вывозят немцы, поэтому угощать особо нечем. Речь её была понятной, разбавленной русскими словами. Мария спрашивала: «Нужно ли кому добавки? Голодные солдаты кивали головой и торопливо жевали, а она опять задавала тот же вопрос, но ничего к столу не приносила. При этом громко удивлялась: «Столько прошли и не проголодались! Странно». Тогда Павел спросил у неё: «Почему вы предлагаете добавки, а сами её не даёте. Мы бы ещё поели», - ответил он за всех. Девушка засмущалась, залилась краской, но потом засмеялась и пояснила: « Мы друг друга не поняли. Кивок головы сверху вниз означает у нас отказ, а из стороны в сторону – согласие. Вы все киваете головой. Значит, отказываетесь от добавки. Я вам предлагаю её снова и снова». Ребята засмеялись, когда поняли, о чём речь. Девушка принесла корзину огурцов, петрушки, укропа и протянула Павлу. Сказала торопливо, вполголоса: «Ты похож на болгарина. Черноглазый, красивый. Я бы прикоснулась к твоему очагу. (Таким действием дала бы согласие выйти за него замуж). Павел засмеялся, понял, о чём речь, и сказал: «Печку я за собой не вожу. Мне жениться нельзя, война ещё не закончилась. Надо для этого остаться живым». Мария опустила глаза и тяжело вздохнула.
 Бойцы поблагодарили девушку за вкусный обед и заторопились на улицу. Поинтересовались, есть ли здесь река, чтобы помыться. «Озеро есть, но маленькое, там только дети купаются. Я вам к ночи истоплю баню. Вечером приходите на праздник «нестинари» - хождение по углям. У вас было много переживаний, а это весёлое зрелище – (огонь, костёр, танцы) -  снимет
 вашу усталость и тяжёлые воспоминания. Сейчас отдыхайте, посмотрите нашу усадьбу, село, прогуляйтесь до пастбища. Можно поспать под навесом на сене», - давала пояснения девушка.
Толмачёв Женя остался на кухне с Марией, остальные вышли в яблоневый сад, посмотрели огород. Павел не ожидал, что обыкновенные грядки моркови, свеклы, лука, перца, огурцов вызовут в нём столько радости. Он вырос в деревне. Руки так и «чесались» взяться за мирную домашнюю работу. Павел  поправил забор, вместе с Вениамином Прокопьевым вскопали свободную от картофельного урожая землю, полили огурцы и помидоры. Сходили за село на пастбище. Полюбовались чёрно – белыми коровами. Осмотрели окрестности. Долго сидели на холме, с видом на долину, млея на закатном солнце. День казался необыкновенно длинным. Хотелось уединения, молчания, обдумывания пройденного пути. Поздние летние сумерки сглаживали очертания деревьев, выравнивали поле. Затихающие голоса птиц указывали на приближение ночи. Со стороны села послышались громкие голоса, смех. Вскоре к небу взметнулось пламя костра. Розовые отсветы за домами напомнили друзьям о начале традиционного праздника. Парни поднялись и направились в сторону костра. В траве, в прохладе ожил под ногами весь мелкий наземный мир. Казалось, что его голосами пела, щёлкала, трещала вся округа, поднимая из кустов звенящие толпы комаров. 
 Фазис Мамедов, выросший в Ташкенте, после обеда остался работать в саду. Он ходил от яблони к яблоне, обнимал деревья, разговаривал с ними на своём языке, очищал сад. Быстро собрал яблоки с земли и с разрешения хозяев с удивительной скоростью порезал их на компот к ужину. Остальные тонко нарезал на сушку и разложил на крыше, закрыв марлей от мух. Командир расчёта Пётр Потоцкий восхищённо наблюдал за действиями Фазиса. Фазис подошёл к старой хозяйке и сказал: «Яблоки, тыкву, свеклу и морковь можно запечь в печи. Всего понемногу, но будет еда на ужин. Быстро съедят и ещё попросят.
Каптюхин Юра помогал старой хозяйке: заменил бельевые верёвки, укрепил столбы. Перекатил и сложил рядами пустые бочки, которые перед этим мыли, сушили, готовили для засола огурцов, помидор, мочения яблок.
Владимир Старков сидел с отцом Марии на лавочке и выслушивал жалобы Тошо о непосильных налогах на войну. Хотел сочувственно кивнуть головой, да вовремя спохватился, что его движение может быть неверно истолковано. Что-то он понимал в разговоре, какие - то слова были ему незнакомы. Но он похлопывал старика по руке, заглядывал ему в глаза и смущался от повышенного внимания и заботы хозяина, радовался тёплой, сердечной атмосфере деревенского разговора.
Политрук Потокин и командир роты Селин ходили от дома к дому и проверяли расселение армейцев. Они улыбались и были счастливы от необыкновенного состояния свободы. Исчезло с лиц выражение напряжения, озабоченности, строгости.
После заката, управившись с домашними делами, молодёжь собралась на небольшой площади в конце села, где проводились сельские праздники. Когда туда подошли Павел и Вениамин, костёр уже горел в полную силу. Девушки и деревенские подростки подкидывали в костёр сухие ветки. Пламя играло разноцветными языками, высвечивая любопытные лица солдат.
 Сельские музыканты в праздничных одеждах создавали весёлые славянские ритмы. Девушки танцевали вокруг костра, приглашая разучить простые элементы народного танца. Павел первым вышел в круг с болгарской девушкой. Сначала смотрел под ноги, боясь сбиться, а потом разошёлся так, будто всю жизнь танцевал болгарские танцы. Тут раскрылся талант и ротного командира Сергея Селина. Он приглашал одну девушку за другой, чтобы никто не был обижен. Старший лейтенант дал намёк подчинённым - повышенной активностью отблагодарить население. Рота брала пример с командира. Веселье захлестнуло танцующих солдат волной ликования.
Сердце Павла радостно клокотало в груди. Дышалось легко, усталости не чувствовалось. Прохладный ночной воздух благоухал запахом цветов в садах. Состояние необыкновенного облегчения души после общения с сельскими жителями полностью изменило у Павла представление о народе Болгарии. Добродушие, бескорыстие, открытость сердец, гостеприимство – всё это шло от сельчан и располагало к ним.
Мария руководила праздником. Когда костёр начал догорать, мерцающий свет тёмно-красных углей по его краям дал сигнал к началу «нестинари». Девушки делали прыжки через огонь, испытывая силу жара и готовя себя к огненному танцу. Они с лёгкостью стремительной птицы, перелетали через опасное место, подхватывая на лету подолы широких, расшитых узорами юбок. Тепло костра создавало непринуждённую доверительную атмосферу праздника. Павел переживал за каждую девушку, ступающую на угли. В быстрых движениях мелькали икры ног, танцующих на углях девчонок. Гибкие фигуры в красных юбках, руки над головой, похожие на языки пламени, создавали в ночи ещё один красочный «костёр». Глаза парней горели от восторга и восхищения. Они унесут в сердцах на новые дороги войны это незабываемое зрелище, воспоминание о маленькой болгарской деревушке и добрых её людях.

   Триумфальный освободительный поход

Власть по всей Болгарии перешла в руки Отечественного фронта в результате восстания в Софии. В него вошли представители всех политических партий. Новое Болгарское правительство объявило войну Германии и Венгрии. Болгарская действующая армия по решению нового правительства перешла в оперативное подчинение командующего 3-м Украинским фронтом – Фёдора Ивановича Толбухина и сражалась вместе советскими войсками за освобождение Венгрии и Югославии.
Бои на территории Болгарии, к радости обеих сторон, не велись. Операция по её освобождению вылилась в триумфальный освободительный поход, благодаря сочетанию действий Красной Армии с национально - освободительной и антифашистской борьбой. 
Вступление Красной Армии в Болгарию не дало возможность Англии оккупировать страну.
 В Софии, Констанце, Варне, Бургасе  и других городах  шли праздничные шествия. Артиллеристы добрались до столицы Болгарии – Софии. Павел видел тёплые объятия, слёзы радости, выступления и приветствия бойцов с машин и танков. Русские и болгарские песни, звучащие над площадями. Он и сам принял участие в этом концерте. Потом начались танцы на маленьких переполненных людьми площадках. Нескончаемые потоки людей тянулись по улицам. Над головами нёсся ликующий гул толпы. Пестрели плакаты на зданиях прославляющие Красную Армию: «Вьчна Слава на Червената Армия», «Добре дошли освободители». Толпы встречающих забрасывают цветами проходящих по улицам советских солдат.

Югославия шла нам навстречу

После освобождения Румынии и Болгарии создались условия для освобождения Югославии. Войска 3-го Украинского  фронта  приближались к её границам.
 Состояние непонятной тревоги охватило Павла, когда он вспомнил о Николае Полякове. Друг оказался в Югославии тремя неделями раньше. Павел  знал, что три фашистских страны терзали эту землю - Германия, Италия, Венгрия. За две недели войны они разгромили королевскую армию, подели захваченную территорию.
Самая отсталая страна Европы требовала больших сил для её освобождения. Численность Югославской армии была большой, но она была разбросана по всей стране и придерживалась тактики партизанской войны. Мужество югославов было велико. Наравне с взрослыми воевало много подростков. Сто тридцать партизанских отрядов сражались героически, но у них не было самолётов, танков, тяжёлого оружия. Павел понимал, что они не могли своими силами разбить немецкие войска, потому что не могли держать сплошной фронт обороны и проводить решительные наступательные действия по разгрому крупных группировок врага. 
 Маршал Иосиф Броз Тито обратился в Государственный Комитет Обороны СССР с просьбой о вступлении советских войск на территорию Югославии. Это было радостью для обеих сторон.
Войска 2-го Украинского фронта и Народно - Освободительная армия Югославии с 5 сентября 1944 года вели совместные бои за освобождение страны. Они решили провести совместную Белградскую наступательную операцию.
К ним присоединились войска 3-го Украинского фронта со значительными силами для ведения временных военных действий  и три армии Болгарии.
 Советская авиация наносила удары по отходящим на север Балкан немецким войскам. Началось сражение на фронте протяжённостью шестьсот километров. Наступление советских войск было стремительным. По быстроте действий белградская операция напоминала Павлу фокшанский прорыв в Румынии. Но горы и люди были здесь другими. Горы таили в себе скрытую опасность, а на лицах людей долго сохранялся отпечаток прежней безысходности. Они будто не могли поверить в своё счастье: пришла помощь, пришло оружие. Только народные песни о святых, почитаемых семьями, преображали их лица. Сербы свято верили, что день победы всё равно наступит. Местное население излучало к русским воинам такую искреннюю любовь, будто пришли к ним родные люди.
Павла поражало обилие православных древних монастырей в маленькой Сербии. Православные сербы боготворили своих святых: преподобного святителя Савву и святого царя Лазаря, погибшего на Косовом поле за свободу Родины. Просили у них помощи и защиты. «Косово для них так же значимо, как для нас Бородино», - думал Павел, слушая песенный народный эпос.
 Местные партизаны называли русских братьями по вере, а Павлу было стыдно за то, что, даже войдя в храмы, наши солдаты боязливо озирались, прежде чем наложить на себя крест. Павел мысленно молился, мысленно  крестился, делая вид, что рассматривает старинные фрески, мало ли кто появится за спиной. «Господи храни меня и мою семью. Помоги вернуться домой!» - произносил перед иконою Павел.

Немецкие войска были зажаты между тремя армиями: русской, югославской и болгарской. Десант Дунайской военной флотилии помог захватить город Неготин – мощный узел обороны немцев.
Наши войска, преодолев Восточно - Сербские горы, через месяц вышли  к реке Морава, захватив плацдармы на её западном берегу. Боевые действия шли в сложных горных условиях, где ни танки, ни артиллерия не могли пройти. Стрелковые войска – пехотинцы - автоматчики, миномётчики устраивали засады и окружали малые группировки противника. Артиллерия по их указанию обстреливала места скопления немецких войск. Размещать артиллерию в горах было делом чрезвычайно трудным. Выровнять каменистую площадку для орудий не просто. Тащить тяжёлые орудия через перевалы опасно. Слишком круты подъёмы. Осыпи и без того узких дорог делали путь почти непроходимым. На горных тропах – мины, засады. Артиллеристы храбрились, но Павел чувствовал и видел по напряжённым лицам товарищей, что не только его тошнит от высоты и страха перед пропастями, но и товарищей по артиллерийскому расчёту. Толмачёв закрывал глаза и вцеплялся мёртвой хваткой в борт машины. У Старкова не получалось даже закурить. Вениамин упирался лбом в спину Павла, чтобы не смотреть по сторонам. Фазис сидел с прижатыми к груди кулаками. Командир расчёта Потоцкий сидел с водителем, для подстраховки и перехвата руля, в случае, если начнётся внезапная стрельба и водитель будет ранен.
Машины ревели на подъёмах, шофера сжимались от напряжения, обливаясь холодным потом. Люди, выросшие на равнинах, горную дорогу приравнивали к смерти. Победить в себе страх высоты и преодолеть высокогорную дорогу даже без боя очень трудно. Если начиналась стрельба, прятаться некуда. Объехать подбитую машину сложно. У каждого свой «прицеп». Отсоединить пушку от сломанной машины на крутых склонах  немыслимо, её не удержать. Поднимать орудие в гору смогли бы только двадцать – тридцать человек. В этом заключалась сложность операции. Её осложняло почти сплошное минирование немцами дорог и территории страны.
Огромная работа сапёров по разминированию Белграда предшествовала наступательной операции. Армия «молилась» за них. Продвижение без них было невозможно.
 Успех операции зависел от содружества и стремительных манёвров трёх армий. Наша армия показала здесь, отработанное прежним опытом, мастерство в ведении боя на окружение и уничтожение крупных сил противника.
 Двадцатитысячная группировка противника была уничтожена.
 В сводках Совинформбюро сообщалось: «В упорных боях с 14 - 20 октября 1944 года советские войска под командованием Маршала Советского Союза Фёдора Ивановича Толбухина совместно с Народно - освободительной армией Югославии под командованием Маршала Иосифа Броз Тито овладели городом Белградом – столицей Югославии, отбросив врага в Венгрию и Хорватию».
 Почти в одно время, в середине октября были освобождены города Белград, Ниш, Лесковац. Благодаря этому, были перекрыты пути отхода немецких войск из Греции. Народно - освободительной армией Югославии завершала освобождение страны.

Павел шёл по Белграду…

…Павел шёл по Белграду. Площади заполнены до отказа. Трибуны  -  на зачехлённых танках. Цветы в руках освободителей. Военные операторы и фотографы ловят в объективы счастливые лица горожан и освободителей.
Две болгарские девушки – Любица и Ганна, обняв с двух сторон Павла, преподносят ему букеты цветов.
Наши воины поднимаются на гору Авала. На её вершине находился штаб объединённого советско-югославского командования, руководившей белградской операцией.  Именно здесь, в районе Авалы, когда отгремели бои за город, уставшие и счастливые освободители любовались с горы живописными пейзажами реки Савы, на правом берегу которой расположился город.
 Взгляд Павла уходил то в голубую даль, где сливались у подножия разрушенного города Сава и Дунай, то упирался в самую высокую часть города – древнюю крепость Калемегдан, то радовался живописным долинам Сербии. На пологую гору подняться было нетрудно. Она напоминала Павлу крымскую гору Медведь. На самой вершине Широкие мраморные лестницы вели к памятнику-мавзолею Неизвестному герою  -  жертвам Первой мировой войны и Балканских войн 1912 – 1913 гг.
Отдых был очень коротким – всего несколько часов. 21 октября начались бои за город Крагуевац, где был уничтожен фашистский гарнизон. Жители города назвали его «днём возмездия». Советских солдат поразило огромное поле, на котором находилось тридцать три братских могилы. Ровно три года назад здесь были расстреляны семь тысяч жителей. Расстрел продолжался девять часов. Варварским расстрелом фашисты надеялись сломить волю крагуевчан к сопротивлению, посеять страх и задушить освободительное движение. Были расстреляны триста учеников гимназии, старшеклассники которой помогали партизанам. Старого учителя школы Милоса Павловича фашисты отпустили домой, но он направился туда, где стояли для расстрела его воспитанники.
Местные жители рассказали воинам-освободителям о подвиге четырнадцатилетнего Мича Йовановича - Корчагина, который поджог огромную настенную карту побед фашистских войск на здании штаба. Он остался жив и скрылся у партизан. Павел заинтересовались русской фамилией парня, и узнал, что в Югославии - самым храбрым и мужественным, давали фамилию русского героя из книги Николая Островского «Как закалялась сталь».
На другой день бойцы двух армий хоронили сто шестьдесят восемь воинов, погибших за освобождение города. Тридцать четвёртая братская могила навсегда связала два православных народа.
Красная Армия развивала стремительное наступление на будапештско-венгерском направлении.

Венгрия. Николай Поляков вспоминает о друге

В сентябре 1944года передовые части левого крыла 2-го Украинского фронта, среди которых шагал Николай Поляков, вышли к венгерской границе в районе озера Балатон. При наступлении вглубь страны столкнулись с упорным противодействием противника. Продвигались медленно, с трудом. Взяли два города – Элек и Мако.
Два друга – Николай Поляков и Павел Квашнин расстались у реки Прут после завершения освободительных боёв в Румынии. Николай рассказал расчёту артиллеристов о встрече с бывшим однополчанином. 
Лейтенант Серёгин смеялся: «Закончится война -  Паша к тебе на правительственном самолёте прилетит». «Или на парашюте спрыгнет в расположение нашей части», - предположил Головин. – Он такой неуёмный – обязательно что- нибудь придумает».
«Он уже придумал! Если мы останемся живы, поедем после войны  служить в Румынию, туда, где встретились. Там оставят несколько воинских частей для контроля над освобождённой территорией. Контракт - на пять лет. Мы молодые, безденежные. На свадьбу, на жизнь подработаем, семьям поможем. Это будет уже другая служба, мирная. Потом, дома пойдём служить во внутренние войска».
 «Попробуй, Коля. Тебе с другом повезло! Он и нас всегда поддерживал  юмором. Бывало, лежим на привале - ни рукой, ни ногой пошевелить не можем – натаскались ящиков со снарядами, а он говорит:  «Ребята, вставайте, надо лень подкормить, на пустой желудок лежать тяжело. Я паёк раздобыл. Всё честно заработал».
«Помните! Мы после боя - вповалку, а он медсёстёр развлекать пошёл. Семь «кусочков» заработал на каждого артиллериста из расчёта. А если с гитарой уйдёт, то мы уж точно с голоду не пропадём. Концертный «заработок» принесёт, на всех разделит»,  -  вспоминал Серёгин. - Мы желаем тебе Коля, чтобы ты встретился с другом после войны и, чтобы всё так всё так и было, как вы наметили».
Поляков вздохнул: «У меня много переживаний. Дойти бы до победы. Многие венгры не понимают, что мы - освободители. Я думаю, что со временем, они раскаются в своём вредительстве. Венгерский народ страдает от нацистов, как и другие народы Европы. Слишком много бед наделала здесь  фашистская ложь о советских войсках. Люди ещё не прозрели.  Румынские, болгарские, югославские соединения уже оценили нашу помощь и сражаются вместе с нами. Мы сейчас жизни за венгров кладём, а они нас врагами считают. Обидно!
Почти весь октябрь бьёмся за освобождение Дебрецена. За левобережье Тиссы бьёмся, как за левобережье Днепра. А как нам далась северная часть Трансильвании! Помните? Сколько там могил наших осталось! Завоёванный нами плацдарм от Альпара на Тиссе до Байи на Дунае показал, что мы и эту землю рано или поздно очистим от врага. Только когда закончим - неизвестно. Здесь немецких группировок скопилось больше, чем в Румынии. Скорее бы 3-й Украинский фронт пришёл на помощь. Чувствую я, что горячим боям ещё не конец. Впереди - Будапешт».
Серёгин напомнил недавнее политзанятие: «Если бы Венгерское правительство выполнило условия перемирия, которое само предложило, мы бы уже отдыхали где - нибудь в Австрии. Страна упорно продолжает вести против нас войну и обрекает себя на бессмысленные жертвы. А нам каково? Приходится сражаться не только с немецко-фашистскими войсками, но - венгерской армией, подвластной Германии. Судя по огромному скоплению немецких войск, которые сползлись сюда со всей Европы, война быстро не закончится. Новый год на чужбине встретим. Это точно! Ещё венгерский «форшанг» (проводы зимы) праздновать здесь будем. Это прогнозы командования. Им видней.
  Головин с тоской произнёс: «Грустно здесь. Страна скучная, бедная. На равнинах восточной части в Хортобадьской степи несчастные пастухи пытаются спасти остатки крупного рогатого скота и овец. Лошадей почти не осталось. Германия поглотила всё, что сумела выколотить из крестьян. Венгры похожи на восточных кочевников. Живут за счёт скота. Пастухи… Жаль, что с мясом сейчас туго, а то бы мы отведали венгерский «перкёльт» (гуляш) в томатном соусе».
 Поляков напомнил о недавней встрече в степи: «Я сделал обмен пайка со скотоводом. Хотели попробовать местной еды. Мы ему – тушёнку, а он нам по щепотке сушёного отварного мяса. Я бы не догадался мясо сушить, а он запас на зиму сделал. Свой клочок земли на быке обрабатывает. Продать ему нечего, купить не на что. Прячет в землю заготовки от фашистов. Ему от союза с Германией выгоды никакой. Волнуется, что наша артиллерия животных распугает. Но глаза радостью засветились, когда тушёнки дали. Понял, что не грабим его, как немцы. Мужик худой, через проёмы овчинки рёбра светятся. Как он ещё ноги таскает. Накидка (ювч) у него - и матрас и одеяло одновременно. Спит на земле рядом с коровой. Вынужден. Хозяйство в степи прячет. Заберут – не пожалеют. Немцы на дармовщину падкие. 
Крестьян жалко. Война ничего им не оставила».
Потокин, услышав о пастухе, добавил:
« Дед венгерскую песню спел по нашей просьбе. Мелодия печальная, за душу берёт, нужда беспросветная слышится. О чём бы мы ни говорили, старик ни разу не улыбнулся. В крови у него печаль. Сколько завоевателей через Венгрию прошло, даже в языке «осели» чужеродные слова. Мы хотели его поблагодарить за угощение и песню. Попытались обнять, пожать руку, но он  отстранился: «Улыбаться и обниматься у нас не принято. Руки не подам. Руку друг другу у нас жмут только женщины».
«А целоваться с девушками тоже не принято?» - спросил Поляков. «У нас целуются только щеками родственники и друзья, если давно не виделись», - пояснил старик. «Мы расспрашивали его о семье, о детях, но он хмурился, молчал и опять повторял: «Не принято рассказывать». Странный народ…
Вчера в селе мне и Головину довелось зайти в дом. Постучали. Открыл подросток. Я попросил у хозяина бревно через переводчика, чтобы заменить звено моста, инженерная рота ещё не подошла, а нам - орудия перевозить. Когда мы вошли, семья обедала. Пригласили к столу. На столе-то почти ничего нет. Женщина, по традиции, стоя за спиной мужа, доедала похлёбку. Дети сразу же положили ложки на стол и уступили место. Мы очень торопились. Да и не сели бы мы есть, видя такую нищету. Поблагодарили женщину. Вышли с хозяином во двор. Он сказал, что бревно раздобыл с большим трудом и планировал либо сарай для скотины подпереть, который валится, либо на дрова оставить к зиме. Увидев нашу колонну, стоявшую перед мостом, махнул рукой и сам помог донести бревно. Есть венгры, которые нам помогают. Переводчик сказал нам позднее, что ему жаль венгерских женщин. Они бесправны, как на востоке, даже поесть сидя не могут.
Серёгин заключил: «В чужой стране всё не так. Их мужики тоже бы возмутились нашими порядками, например, почему мы жёнами советуемся, почему наши женщины воюют наравне с мужчинами. И лётчицы они и снайперы. У каждого народа своя традиция. И у венгров есть чему поучиться, даже из разговора с пастухом. Они сдержаны и очень терпеливы». Все замолчали, соглашаясь с Серёгиным.

Немецкая ловушка для семьи регента.

Гитлер считал Венгрию своей южной крепостью.
 Временный правитель (регент наследника), бывший контр-адмирал Хорти, проводил политику балансирования: в случае поражения Германии хотел «переметнуться» к Англии и США. Узнав о приближении советских войск к Будапешту, объявил по радио о выходе страны из войны. Объявление обнадёжило обе стороны воюющих армий, но конкретных указаний и действий за этим не последовало. Или не успело последовать…
Венгрия участвовала в расчленении Чехословакии, в нападении на Югославию и СССР. За помощь Германии она получила в награду часть Словакии, Закарпатскую Украину, Северную Трансильванию и часть Югославии.
Нацисты не хотели терять последнего союзника. Опираясь на близкую им (в Венгрии) фашистскую партию «Скрещенные стрелы», они хотели устроить государственный переворот и установить фашистский режим в королевстве без короля. Сына временного правителя заманили в ловушку и отправили в концлагерь, чтобы оказать давление и поставить ультиматум старому регенту. Начальник Генштаба вермахта потребовал отменить приказ венгерским частям о том, что они откроют линию фронта перед советскими войсками. Главарь венгерских фашистов - Салаши спокойно пришёл к власти. Правителя Хорти вывезли в Германию под охрану гестапо. Выйти из войны Венгрии не удалось.

Идём к Будапешту
 
В конце октября 1944 года оба фронта приступили к подготовке второй крупной операции - освобождению столицы Венгрии. 2-й Украинский фронт находился севернее Будапешта на левом, восточном берегу Дуная.
3-й Украинский – на западном, правом берегу и шёл к Будапешту с юга со стороны Югославии. В ноябре ему пришлось в двух местах форсировать разлившийся Дунай в ненастную, дождливую погоду. Вымокли, промёрзли, грелись у костров. Шинели не просыхали.
Павел кашлял. Вениамин застудил поясницу. Мамедов и Толмачёв поочерёдно растирали спиртом того и другого. Павла поили водкой и кипятком. Он пытался шутить: «На мне можно разогревать чайник». Его сначала знобило, потом бросало в жар от высокой температуры. От непогоды солдаты укрывались в брошенных, холодных домах, сараях. Места всем не хватало. Рыть землянки было не время. Для простуженных вытопили походную баню на колёсах. Но обсыхать и отлёживаться было не время. Долечивались на ходу.
Шло спешное наступление на Будапештском направлении.
Два стрелковых корпуса генералов Акименко и Кравцова двенадцать дней вели ожесточённые бои за плацдарм у городов Апатин и Батина. На другом месте переправы у городов Баи и Мохач вела сражение 4-я гвардейская армия генерал-полковника Захарова.
Два плацдарма объединили! Придунайская группировка немецких войск была расколота на три части. Но радоваться было рано. Войска противника, получив подкрепление, наносили контрудары и пытались наступать.
От города Магоча при поддержке Дунайской флотилии правый фланг 3-го Украинского погнал врага вдоль Дуная до озера Балатон, захватив город Шиофок. Пейзаж радовал. Большая река благотворно действовала на настроение армии. Вдоль реки тянулись живописные поселки, мелкие городишки. Любопытное и смелое гражданское население выстраивалось вдоль дорог посмотреть на освободителей, которыми  несколько месяцев назад пытались запугать население фашисты.
В середине декабря вышли к озеру Веленце (северо-восточнее Балатона). Но  пройти к Будапешту не удалось. Путь преградил оборонительный рубеж «Маргарита» между озёрами Балатон и Веленце.
Холодные осенние ветра. Мрачное небо. Изнурительные бои. Жертвы - неделя за неделей. Братские могилы в чужой, холодной земле. Скорбь и концентрация сил для нового удара.
Города Марцели, Надькорпад, Бабоча, а главное -  Вировитица – важный узел дорог - отбиты у противника армиями генерала Шарохина, 1-й болгарской армией и Народно - освободительной армией Югославии.
На южном берегу реки Дравы произошла дружественная встреча братских народов. Объятия воинов словно согрели холодное венгерское небо. Началась взаимная помощь раненым, угощение из солдатских кухонь. Совместная координация дальнейших действий. Эти несколько часов показались праздником и отдыхом на фоне бесконечных, изнурительных боёв.
Для артиллеристов это было время быстрой смены позиций, удачных наступлений. Павел жалел о том, что фотоаппараты были только у военных журналистов. Сколько интересных, своеобразных мест они прошли! Он, деревенский парень, удивлялся благоустройству маленьких городов: булыжным мостовым, островерхим крышам, тесноте построек, клумбам посреди улиц. Но любоваться времени нет. И снова запах гари, грохочущие залпы орудий.

Дальнейшие планы командования

Командование 3-го Украинского фронта решило нанести главный удар из района озера Веленце и выйти к Дунаю северо-западнее Будапешта (к городам Эстергому и Несмей). К Эстергому будет прорываться 18-й танковый корпус генерала Говоруненко, чтобы соединиться на другом берегу с войсками 2-го Украинского фронта и замкнуть внутреннее кольцо окружения Будапештской группировки. Этот манёвр отрежет путь отхода немецкой группировки на запад.
  46 армия генерал-лейтенанта Шлёмина будет поджидать её у города Бичке, 4-я гвардейская армия генерал-полковника Захарова – у города Секешфехервар.
 Внешний фронт окружения под командованием генерала Захарова отразит удары с запада и юго-запада. Ему нужно выйти на гребень «Баконьский лес». Ему поможет 5-й кавалерийский корпус генерала Горшкова.
Нашим войскам удалось скрытно провести перегруппировку войск, сосредоточив силы на главном направлении. Враг готовился к наступлению с линии «Маргарита», но мы его упредили.

Наступление с отступлением

В конце декабря после мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска 3-го Украинского фронта перешли в наступление. Они столкнулись с жёстким сопротивлением противника. За три дня продвинулись только на сорок километров, захватив города Бичке, Секешфехервар. Удалось перерезать пути отступления немецко-фашистских войск из Будапешта на запад.
Противник пытался контратаками удержать узкий коридор между городом Бичке и Дунаем, но не мог остановить советских воинов.
Танковый корпус генерал-майора Говоруненко овладел городом Эстергом и установил связь со 2-м Украинским фронтом. Всё шло по плану. Кольцо вокруг Будапешта замкнулось. 
За одиннадцать дней наступления противник потерял шестьдесят тысяч солдат, много танков, транспорта, орудий, самолётов. Немецкие и венгерские войска отступали к столице.
Но враг пытался выйти из окружения, повторно захватив город Эстергом. Два наших фронта совместными усилиями не дали ему прорваться к Будапешту. В центре обороны стояла 4-я гвардейская армия генерал полковника Захарова, выдержавшая два удара противника. Гвардейцы мужественно сражались и не единожды прославились в боях за освобождение Венгрии.
На внешнем фронте удалось потеснить наши войска, но через два дня противник был отброшен.
Шла третья неделя января. Противник нанёс третий неожиданный и серьёзный удар по нашей обороне северо-западнее озера Балатон. На узком участке наступления брошены в бой крупные силы танков, пехоты, штурмовых орудий. Наши войска оказались рассечены на две части. Враг прорвал нашу оборону и вышел к Дунаю на участке Адань, Дунапентеле.
Войска 3-го Украинского фронта оказались рассечены на две части  - северную и южную. В южной группе сил значительно меньше. Там находились 57 армия, часть сил Народно-Освободительной армии Югославии, 1-я болгарская армия. Разрыв между фронтами в сорок восемь километров. Положение фронта критическое! Кое у кого сдали нервы…
Все усилия были направлены на ликвидацию прорыва. Артиллерия обстреливала эту полосу, чтобы прикрыть стрелковые войска. Но немецкие войска продолжали расширять прорыв. Они ввели сюда отборные танковые дивизии «Великая Германия» и «Мёртвая голова».
Наша пехота несла огромные потери…
Артиллерия не успевала отбивать новые и новые атаки противника. Как сдержать напор лавины танков? Что предпринять? Где взять дополнительные силы, если разрыв между частями нашей армии всё больше увеличивается? Безвыходные ситуации на фронте можно заменить только личным мужеством.
Занявшие оборону бойцы и командиры 46-й, 4-й гвардейских армий, 5-го гвардейского кавалерийского корпуса в северной группировке стояли здесь насмерть, чтобы остановить лавину танков. Людей не хватало. Раненые не покидали позиций, помогая друг другу из последних сил. Медсёстры, не спавшие более трёх суток, уже физически не могли непрерывно принимать и оттаскивать раненых в зону укрытия. Оставшийся в живых хирург медсанбата делал в сутки более двадцати операций. Снаряды попадали в палатку. Раненых снимали на пол с хирургического стола и делали операции прямо на земле. Каждая минута была дорога. Медсёстры сдавали кровь больше положенного, но выспаться и отдохнуть после этого, не было возможности.
В течение нескольких дней и ночей гитлеровцы пытались пробиться к Будапешту. Их танковые дивизии вышли даже к штабу 4-й армии. Но соединиться с окружённой будапештской группировкой им не удалось, потому что, наконец-то, пришло пополнение нашего войска. Противник был остановлен и за неделю отброшен на прежние рубежи. Разрыв был ликвидирован. Город окружён повторно.
Будапештская группа войск 2-го Украинского фронта, где воевал Поляков Николай, в ходе окружения противника в первой операции была обескровлена и несла огромные потери на подступах к городу. В начале дня к бою приступала рота, к концу дня от неё оставался взвод.


Будапешт взять не просто.

…Старый Будапешт никогда не видел столько военной наступательной техники. Около двухсот тысяч гитлеровцев заполонили город. Улицы застраивались баррикадами из мебели. Каждое окно таило в себе опасность, превратившись в дзот. Мирное население покидало город. Что останется здесь от милых балкончиков, от ажурных лепок и старинных памятников? Каждой семье хотелось, чтобы уцелел её дом. По булыжным мостовым грохотали немецкие танки, двигались машины с боеприпасами, обозы с продовольствием. К окрестностям Будапешта невозможно было подступиться. Его окружала высокая горная гряда, которая была превращена в настоящее фортификационное сооружение. Гряда была изрыта окопами и начинена огневыми средствами.
Генерал Фёдор Иванович Толбухин обсуждал с командирами план преодоления вражеского оборонительного рубежа «Маргарита».
Командир стрелковой роты артиллеристов 3-го Украинского фронта Селин оценивал через бинокль «объём работы»: «Половину запаса снарядов придётся на эту «грядку» потратить. О людских потерях и думать страшно. Дай, Бог, нашим командующим – Малиновскому, Толбухину, Павёлкину, Афонину и Манагарову - сил и военной смекалки, чтобы мы благополучно перешагнули через этот «бугорок». А начальнику штаба генерал-полковнику Желтову хороших донесений с разных участков фронта.   
«Нам нелегко, а врагу ещё страшнее. Пусть трепещут в своих норах. Знают, наверное, что не только под Будапештом их зажали, наступление идёт на всём советско-германском фронте», - высказался Павел Квашнин, поднимая боевой дух товарищей.
«Думаю, что наша доблестная артиллерия  даст возможность стрелковым войскам взлететь на эти горки и пробиться к Будапешту», - с гордостью произнёс Прокопьев Вениамин.
«Не говори «гоп» пока не перепрыгнешь. У врага это одно из последних укреплений. Биться они будут отчаянно. У немецких генералов большое самолюбие. Больше, чем желание остановить кровопролитие. Мы это по Корсунь-Шевченковскому знаем», - сделал тревожный вывод майор Фомичёв. – Командование будет предлагать капитуляцию, но на положительный ответ надеяться не стоит. Таково моё мнение». 

Подвиг парламентёров

 Во избежание кровопролития окружённым немецким войскам действительно был направлен ультиматум о капитуляции. 29 декабря 1944 года два парламентёра 2-го Украинского фронта на рассвете шли пешком к лагерю противника с белыми флагами. Парламентёры – люди сильные духом. Капитан Остапенко, старший лейтенант Орлов шли на осознанную жертву, чтобы спасти жизни тысяч людей. Звуковые установки предупреждали об их появлении.
Так же, как под Корсунь-Шевченковским, наши войска с замиранием сердца ждали возвращения парламентёров.
Капитан Миклош Штейнмец погиб от встречного выстрела.
Капитану Остапенко у немецких позиций завязали глаза и повезли в расположение врага. Требование о капитуляции фашисты отклонили и заявили, что будут сражаться до победы. На обратном пути, на нейтральной полосе капитан Остапенко был убит подлым выстрелом в спину…
 Смельчаки не вернулись…
Старший лейтенант Орлов и старшина Горбатюк, сопровождавшие парламентёра Остапенко, добрались до своих позиций и доложили командованию об отказе немцев капитулировать. Известие пошло по позициям, окопам. Резануло болью по сердцам…
( После войны на Дебреценском шоссе установили памятник нашим  парламентёрам).

Артиллеристы заняли места у орудий. Команды «к бою» пока не поступало. Старков подошёл к товарищам, обнял Мамедова и Каптюхина и сказал: «Будем драться, ребята! До конца! Нам не понять фашистской психологии бессмысленного уничтожения людей. У нас другие ценности. Но из-за их решения кто-то из нас может не вернуться домой». 
Квашнин по поводу этой речи сразу выразил протест: «Володя, ты сегодня плохо ел. У тебя мысли печальные. Хочешь, я тебе свою порцию за ужином отдам, чтобы ты завтра жизнерадостное слово из себя родил. Мы к тебе с Венькой на Байкал собирались приехать – нам помирать нельзя. Я лично обещал Николаю Полякову со 2-го Украинского фронта после войны встретиться. Молюсь, чтобы он жив остался. Знаю, что положение соседнего фронта тяжелейшее.
Фазис ещё нас дынями ташкентскими не угостил. Без Потоцкого мы заснём у орудий. Толмачёва Женьку невеста в Болгарии ждёт, а в Калуге младшая сестрёнка. Каптюхин-долговяз вторую неделю без медали ходит. Свою награду «одолжил» попользоваться, а ему не вернули. Новую медаль - за Будапешт будет зарабатывать! Так что Старков, роли все распределены. О плохом думать не смей. Будь бодр, Володя. Тебе ещё политинформацию от Михаила Потокина слушать. Будешь внукам после войны о Венгрии рассказывать».
Шутка сняла напряжённый момент, но воспоминание о смерти Штейнмеца и Остапенко из головы не выходило.
 Сожалея об убитых парламентёрах, предвидя тысячи жертв наши войска, вынуждены были приступить к уничтожению противника.
Новый 1945  год.

Под самый Новый год начался штурм. Заработали тысячи орудий и миномётов. Под прикрытием артиллерии поднялась в атаку пехота.
К концу дня враг дрогнул. Но это была ещё не победа. Нужно было удержать захваченные позиции. Потери с нашей стороны были огромные, но взятой территории не отдавали! Беспрерывные бои за Будапешт продолжались.
Через сто восемь суток окружили группировку в сто восемьдесят восемь  тысяч человек. Это далось тяжелейшими боями внутри Будапешта. Бои велись за каждый дом, за каждый этаж. Красивые архитектурные постройки старого Пешта, наверное, когда-то приводили в восхищение. После длительных боёв на улицах много зданий было разрушено, чёрными пустотами зияли окна.
Артиллеристы вошли в зону старого Пешта. Павел шёл осторожно по старой части города, оглядываясь по сторонам. Неприятные «мурашки» пробегали по телу. Случайный снайпер мог укрыться в здании и ждать своей жертвы. Баррикады и брошенная немецкая техника затрудняли проезд для орудий. Старая часть города была освобождена раньше других. Бои за новую часть города шли дольше и ожесточённее.
Главная часть 3-го Украинского фронта была задействована в ожесточённых боях на улицах Будапешта. Две недели шли бои в западной части города Буде.
Разрушенные здания изуродовали древнюю красоту города. Но даже и таким, он был прекрасен. Артиллеристы ходили по городу, заглядывали в распахнутые двери квартир, удивляясь красоте старинной мебели. В одной из квартир Павел нашёл на полу сборник стихов венгерского поэта Андре Ади, изданного на русском языке. На отдыхе почитает однополчанам. Душа устала от войны и просила мирного занятия. Но бои продолжались, и книга ждала в вещмешке своего часа.
Тринадцатого февраля 1945 года совместными ударами 2-го и 3-го Украинского фронта столица Венгрии была очищена от немецко-фашистских войск.
Павел, попав с боевыми друзьями на одну из площадей Будапешта,  увидел старинный памятник, посвящённую борцам за свободу и независимость страны - Кошуту и Танчичу. Венгерские антифашисты, встречавшие советские войска, и, сопровождавшие их после боёв по историческому центру города, рассказали, что этот памятник в тяжёлые годы оккупации и правления фашистского режима Хорти, был местом сбора антифашистских объединений. Демонстрантов окружала полиция, но они поднимали транспаранты и выкрикивали: « Долой войну!», «Долой Гитлера», «Ни одного солдата за пределы страны!». Фашистско-хортистская полиция спешила разогнать многотысячную толпу.
Но люди видели, что невозможно загнать всех в фашистскую армию, что свободолюбивая душа Венгрии жива.
Нашим бойцам рассказали о подвиге венгерских героев подполья.
В фашистских застенках погиб поэт и музыкант Золтан Шёнхерц, руководивший центром движения Сопротивления. Он написал в предсмертном письме из тюрьмы: «Я умираю… Если бы я родился вновь…я бы не мог жить иначе…»
 Эндри Шагвари громил места сборищ нилашистов (фашистской партии «Скрещенные стрелы»), подняв венгерскую молодёжь против милитаризации страны.
 Ференц Патаки создал в тылу врага, в лесистых Карпатах, партизанский отряд. Его радисты передавали в Москву ценные сведения о продвижении немецких войск. «Этим венгерским патриотам было труднее, чем нам», - сказал Павел после экскурсии своим однополчанам.

Встреча с генералом Неделиным.

Кровопролитные бои за освобождение Венгрии продолжались. Накануне балатонской операции командиры наших армий обсуждали задачи совместных боевых операций с болгарскими, югославскими, венгерскими командующими, проводили встречи дружественных армий для укрепления боевого единства. Артиллеристы уже встречались с югославами. Но сегодня особая встреча.
Войска артиллерии построились на большой поляне. Павел снимает с ближайшего дерева мокрый февральский снег, мнёт его в руках, высматривает между туч проблески предвесенней синевы неба. Непривычное состояние торжественного ожидания застыло на лицах однополчан. Они улыбаются, чувствуя себя значимой силой армии.
Политрук артиллеристов старший лейтенант Потокин собрал боевые расчёты для встречи с командующим артиллерией 3- го Украинского фронта генералом Неделиным Максимилианом Ильичом. В артиллерийских частях -  огромный подъём. Артиллеристы понимают важность встречи. Генерал проходит к центру площадки, приветствует артиллеристов. Радостно, оптимистично звучит в воздухе ответное приветствие: «Здравия желаем, товарищ генерал». Неделин говорит кратко, боевито, заражая слушателей высоким чувством патриотизма. Он подводит итоги Будапештской операции. Столица взята. Разгромлены двадцать вражеских дивизий. Пленено сто тридцать восемь тысяч немецких солдат и офицеров во главе с главнокомандующим Пфеффер Вильденбрухом.
Советской армии предстоит сыграть важную роль в отражении вражеского наступления в районе озёр Балатон и Веленце. Главным лозунгом встречи становятся слова «Танки врага не пройдут!» Генерал Неделин обещает в ближайшее время пополнить артиллерию фронта новыми частями и создаёт сильные артиллерийские группы. Четыре тысячи орудий и миномётов  распределяет на восьмидесяти трёх километрах в полосе трёх армий от города Ганта до озера Балатон. Днём и ночью готовятся артиллеристы к решительным действиям накануне Балатонской оборонительной операции.
 Им предстоит окончательно сломить сопротивление немецко - фашистских войск, усиливая удары по врагу.

 Балатонская операция

 Балатонское сражение началось 17 февраля.
Промозглая погода. У артиллеристов мёрзнут на ветру руки. Хочется съёжиться от прикосновения к холодному металлу орудия. В воздухе пахнет приближающейся весной, но запах гари и дыма возвращает в тяжёлые будни. Грохот канонады учащается с каждым часом. На 3-ем Украинском фронте готовятся к серьёзной встрече с противником. Комроты Селин приносит известие о том, что уже восемь суток ведёт ожесточённые бои 7-я гвардейская армия генерала Шумилова 2-го Украинского фронта, отражая яростные контратаки противника. Он второпях рассказывает: «Накал и ожесточённость боёв достигли предела. Много погибших. Не хватает людей, чтобы противостоять противнику. Скоро эта ситуация перехлестнётся к нам. Я бы не хотел быть похороненным в чужой земле. Ребята, врывайтесь в землю. Только уцелейте!
На чужой земле потери кажутся самыми горькими».
В словах Сергея прозвучало тревожное предупреждение. Все молчали. Павел вспомнил о Полякове. На улицах Будапешта встретиться не довелось, хотя два фронта воевали рядом.
…Неся большие потери, войска 2-го Украинского фронта отступили на левый берег реки Грон. Досадно! Но у людей уже не было физических сил от непрерывных боёв…
 
Поляков был жив, но ранен осколочным снарядом в руку. Боевые позиции  покинуть отказался, потому что у орудия осталось три человека вместо семи. Он видел тревожные лица медсестёр от невероятного количества раненых, переживал за погибших боевых товарищей, чьи тела не успели похоронить. Раненым не хватало места в санитарных машинах. Николаю казалось, что ни в одном сражении он не встречал такого отчаянного сопротивления противника. Сильный характером и духом генерал Шумилов и командующий артиллерией генерал Варенцов объезжали войска, стараясь поддержать боевое настроение своих воинов. Шумилин обратился к армейцам: «Мы отступаем, обороняемся, но мы задерживаем врага, изматываем его. Противник силён, но надо набираться сил и не падать духом, чтобы его сломить. Надо сберечь тяжёлые орудия, технику, чтобы опять перейти в наступление», -  говорил бойцам генерал Шумилов. Отступили – не значит проиграли. Мы приняли на себя удар, чтобы другие успели подойти и подготовиться к отпору. Слава нашим армиям под Брестом, Смоленском и Ельней. Они приняли на себя смертный удар в сорок первом, дав стране время для сбора сил. Мы отвлекли на себя мощное наступление противника, чтобы 3-й Украинский фронт успел сделать перегруппировку войск и распределить свежие силы артиллерии по линии фронта. Не унывайте, доблестные мои! Вы сражались героически, имея неравные силы. Будьте уверены в победе советских войск». 
Враг готовился к более решительным действиям теперь уже против 3-го Украинского фронта, сосредоточив огромные силы на его участке. Советское командование перешло преднамеренно к обороне, чтобы измотать силы противника и разбить его стремительным ударом.
 В первой декаде марта немецко-фашистские войска начали очередное наступление. Севернее озера Балатон их встретили двадцать шестая и двадцать седьмая армии генералов Гагена и Трофименко. Десять суток днём и ночью шли бои. Как выдержать живому человеку смерч обстрела и выстоять на грани жизни и смерти? 
Политрук, старший лейтенант Михаил Потокин, пробираясь по окопам к артиллеристам, понимал сложность обстановки на боевых позициях. Надо поддержать людей, поставить боевые задачи, пояснить обстановку: «Вы знаете ближайшую цель: овладеть нефтеносным районом Надьканиже и завершить освобождение Венгрии. В условиях, когда противник пытается расчленить наш, 3-й Украинский фронт, на три части, это выполнить очень трудно, почти невозможно. Не только вы, но и пехотинцы, лётчики - все рода войск с исключительной выдержкой и стойкостью обороняют боевые рубежи. Сражение носит чрезмерно ожесточённый характер.
День и ночь наши войска сражаются за каждую траншею, за каждый метр. Пятьсот танков противника мы остановили на поле боя. Но сделали это ценой больших потерь. Третьи сутки боя пока не решили исхода сражения.
Среди артиллеристов - большие потери от сильного обстрела противника. Командир роты Селин мечется от расчёта к расчёту, пытаясь заменить убитых. В первом боевом расчёте, погиб заряжающий иркутянин Володя Старков, самый опытный и выносливый воин, погиб Юра Каптюхин, так и не успевший получить медаль за взятие Будапешта. В трёх расчётах осталось десять человек, вместо двадцати одного. Селин обращается к артиллеристам: «Может кому-то придётся перейти к другому орудию. Товарищей надо выручать. Я вижу, что ваши силы на исходе и людей не хватает.
Но артиллерия смолкнуть не должна!!!
Вашими силами держится пехота. Именно она тщательно расчищает пути вперёд. Бои - в самом разгаре. Напряжение возрастает с каждым часом. У орудия может остаться один человек или у соседнего орудия ни одного, но повторю ещё раз: артиллерия молчать не имеет права. Всем ясно?» «Ясно, товарищ командир», -  ответил за всех Мамедов.
У Павла мелькнула нехорошая мысль о Фазисе, которого вместе с Каптюхиным обнимал Старков. Володя будто заранее  просчитал слабое звено, встав на самое трудное место к ящикам со снарядами. Теперь Фазис Мамедов занял его место в сократившейся цепочке артиллеристов. Он должен заменить двух человек. Калужанин Толмачёв пытается поменяться с ним местами, но Фазис упорно держится своего места. Фазис - азиат характерный, с ним никто не спорит. В гневном сверкании чёрных глаз, в плотно сжатых губах видна сила характера. Командир расчёта старший лейтенант Пётр Потоцкий становится в цепочку заряжающих, одновременно командуя расчётом: «Огонь! Огонь!»  Стрелковые войска, добивают танки и ведут бой с живой силой противника. Все рода войск силятся объединить разрозненные части фронта. Чудовищен даже один танк, двигающийся на человека. Но их на поле сотни. Они ползут железной лавиной на окопы, крутятся на месте, чтобы раздавить людей прячущихся в земляных проходах, опрокидывают орудия, заваливают на бок машины. Поле дыбится от груды разбитой техники и неубранных тел.
Где взять силы, когда ноги уже не стоят, руки дрожат от невыносимой усталости? Павел Квашнин старается сохранить спокойствие в невыносимом грохоте рвущихся рядом снарядов. Он знает - от его наводки по цели зависит продвижение пехотинцев, их жизнь. Исключительно важно то, что он делает. Тяжёлые орудия круглосуточно ведут огонь по вражеским целям. Невыносимо хочется спать. Вздрагивающее от выстрелов орудие не даёт возможности расслабиться. Кажется, ещё один выстрел и он упадёт в изнеможении. Но противник не даёт передышки.
В доли секунды ему кажется, что вражеские танки прячутся не в дыму сражения, а растворяется в белом тумане озера, где проходило его детство. Он выбегает из озера к матери. Та, раскинув руки, заслоняет его от вражеских выстрелов. Что это? Видение? Или сон наяву?
И тут он понимает, что мать чувствует его на расстоянии. Он вспоминает, как она однажды подхватила его на руки, маленького, плачущего, убегающего от злой собаки. Прижала к себе, целует. Он и позднее не раз убеждался в том, что у матери сердце – вещун. Она молится за него, и это передаётся на расстоянии. Он и сам посылает в небо зов о помощи, потому что нет уже никаких сил. Глаза закрываются, риски наводки сливаются в расплывчатое пятно.


У печи 

Полина ждала Арсентия с работы, растапливала печь. Дрова заранее были заложены на поперечное полено. Поля налущила топориком щепы с полена и воткнула её между поленьями. Подожгла. Поставила чугун с картошкой на отверстие плиты. На стол - квашеную капусту.
 Ранний вечер, но на улице темно. За промёрзшими стёклами ничего не видно. Не спадают морозы в марте.
На душе неспокойно. Маята. Тоска. Печаль. Щемило от тревоги сердце. «Неспроста это», - подумала Полина. –  «Наверное, Паше тяжело. Больше о нём сегодня думаю.
Она села на пол перед печкой, приоткрыла дверку, протянула холодные руки к огню. Через уголь ко дну чугуна пробивался дым, дрова разгорались, трещали. От запаха дыма пощипывало в носу, слезились глаза. Поля любила глядеть на огонь. Свет и тепло смягчали острое состояние переживания. Поля согрелась и забралась на полати, где лежала икона Божией Матери. В тревоге слёзно молилась: «Матерь Божия, исцели души неможение. Успокой, утеши. Беспокоюсь о детях. Стеной нерушимою отгороди их от смерти. Четвёртый год  война не заканчивается и злодеяние вражье продолжается. Останови хотя бы ненадолго кровавые бои, чтобы отдохнули и набрались сил мои дети. Вразуми меня, какими словами молиться Отцу Небесному, чтобы спасти их. На тебя надеюсь, Богородице, Заступница моя. Дети ждут Твоей помощи.
…Господи, спаси моих детей своей непостижимой силою, где бы они не находились: в бою, в дороге, плену, в домах, в лесах, болотах или в чистом поле. Защити их от врагов видимых и невидимых в любом месте. Силою веры моей укрепи дух воинов моих. Верни сыновей и сестру к моему порогу. Не дай омрачиться нашей старости. Господи, даруй мне смиренное сердце, чтобы принимала я всё по воле твоей».

Наконец-то прорвана оборона противника 
 
Командир расчёта старший сержант Пётр Потоцкий видит, как устало ворочает красными глазами Павел Квашнин. Он даёт ему поспать два часа, заменив Павла у орудия. Пётр Потоцкий понимает, что без опытного наводчика снаряды будут лететь впустую. Павел проваливается в сон, несмотря на грохот орудий. Первую минуту он пытается наблюдать за действием товарищей, но сила усталости уже несносна. Через какие-то минуты, как показалось Павлу, его толкает Потоцкий: «Два часа прошли. Меняешь стрелка Прокопьева. Навыки у тебя есть. Я пока остаюсь на твоём месте. Вижу, что ты ещё не проснулся. Как откроешь глаза, попробуй улыбнуться. Если получится, займёшь своё место. Если не получится улыбнуться, заменишь заряжающего Фазиса. У него уже снаряды из рук падают. Ты у нас, Паша, самый отдохнувший. Выполнять приказ!». «Приступаю, товарищ командир», - отвечает Квашнин.
Тяжело дышит подающий снаряды Мамедов, но кивает головой на Прокопьева, чтобы Павел заменил именно его. У стрелка орудия Прокопьева уже нет сил отойти к ящикам.
 Начинается усиленный вражеский обстрел. «Переждём и ответим!» - кричит командир.
Но внезапно вологжанин Потоцкий падает у орудия. Кровь хлещет из шейной артерии. Ему кажется, что он, наконец-то, засыпает. В голове ещё некоторое время продолжают отрывисто звучать слова генерала Неделина: «Танки – врага – не пройдут!»
Комья мёрзлой земли бьют по телу, разбиваются об орудие, засыпают орудийную площадку. Но Потоцкий этого уже не чувствует. Потоцкий мёртв.  Его смертельный сон превращается в вечность от разорвавшегося вблизи вражеского снаряда.
 «Я должен был стоять на его месте!» - резануло у Павла в груди. – « Петя, Петя!!!»
Толмачёв берёт на себя командование расчётом.
Бои ожесточённее, людей у орудий всё меньше. Помощи ждать неоткуда. У других расчётов положение ещё хуже. Просят о помощи. Восьмые сутки сражения… Девятые… Десятые… Артиллеристам надо упредить врага. Слишком велик напористый обстрел противника. Труднее всего заряжающим – Мамедову и раненому в голень Толмачёву, пришедшему ему на помощь. У ребят уже нет никаких человеческих сил. Никто не говорит. Два шага до ящиков со снарядами кажутся километрами. Толмачёв не покидает поле боя, забинтовался сам и на коленях, командует действиями расчёта. Голос его слабеет и почти уже не слышен в грохоте орудий. «Как же ты терпишь? Почему не уходишь?» - спросил у него Вениамин Прокопьев.
«Мы не должны показывать свои страсти и страхи. Мы – мужчины. Защитники. Невский не покинул битвы, Донской не ушёл с Куликова поля, Нахимов, Истомин, Корнилов не бросили Севастополь. Почему я, русский человек, должен покидать позиции?»
От большой потери крови Евгений начал терять сознание. Вызванные к расчёту санитары унесли его в санбат. Выдержка, самоотверженность Евгения Толмачёва придала силы духа изнурённым в бою ребятам.
Короткое затишье боя. Фазис учится стрелять из орудия, дав возможность отдохнуть Вениамину. Фазис – толковый парень, всё схватывает на лету. Крепкая фронтовая дружба, готовность заменить в бою товарища связывает трёх артиллеристов. Чувство объединения настолько велико, будто они - единая семья. Тяжелейшее физическое напряжение, полный упадок сил не вызывали ни жалоб, ни раздражения. Когда было совсем невмоготу, они садились спиной друг к другу, чтобы чувствовать братскую поддержку, делились засохшим куском хлеба. Недосыпание, недоедание истощили последние силы. Полковая кухня не могла пробиться к линии фронта под сильным огнём противника. Только по ночам откуда-то передавали хлеб с посыльными. Но этого было слишком мало.
В соседнем расчёте остался один человек. Ребята по очереди ходили туда подносить снаряды. Орудий было много, но людские резервы истощены до крайности. Особенно много погибших видели артиллеристы среди пехоты.   
…Ставка отдаёт новый приказ измотать вражескую танковую группировку и не позднее шестнадцатого марта 1945 года разбить её правым крылом фронта. Далее развить удар в направлении города Шопрон.
Истощённым в боях войскам приходит на помощь 9-я гвардейская армия генерал-лейтенанта Глаголева и левый фланг 2-го Украинского фронта. Положение на венгерском фронте меняется за последние десять дней боёв.  Противник, понеся большие потери в боях у озёр, 15 марта приостановил наступление…
Северо-западнее озера Балатон войска 3-го Украинского фронта наносят противнику новый мощный удар. Наконец-то прорвана оборона западнее Будапешта, между Балатоном и Дунаем!!!
 Варпалота, Секешфехервар, Веспреем, Папа – указатели городов, которые с победоносными боями проходит наша армия. Наши артиллеристы едут на машинах с прицепленными орудиями. Рассматривают на дорогах брошенные немецкие машины, технику, разрушенные укрепления противника. Паша шутит, ребята смеются. Вот он день, когда можно расслабиться и впервые спокойно поесть. Артиллеристам выделили время на кратковременный отдых.
6-я танковая армия СС сбита с занимаемых рубежей. Идёт её преследование. Не прекращаются его контратаки, но враг пятится к австро-венгерской границе.
Павел радуется успехам левого крыла 2-го Украинского фронта и Дунайской военной флотилии, которая пришла на помощь. Где-то рядом, в одном направлении идёт любимый друг Колька.
 Теперь уже два фронта преследуют противника. От города Залаэгерсек, с севера начинается охват надьканижской группировки противника, спешно отходящей за реку Драва.
Наши общевойсковые армии овладели десятью городами и сотнями населённых пунктов на венгерской территории и пересекли австро-венгерскую границу южнее города Шопрон - крупного узла сопротивления противника.
2-й и 3-й Украинский фронты совместно с болгарскими и югославскими соединениями за три последние недели полностью очистили Венгрию от врага. После Балатонской операции, сорвавшей контрнаступление немецких войск, завершилось освобождение Венгрии.
На привале

Уставшая в переходах рота артиллеристов расположилась на привал недалеко от села.  Бойцы передавали из рук в руки затёртую армейскую газету «Фронтовик». Политрук Потокин был готов каждую свободную минуту читать бойцам политинформацию, независимо от того, шли они, ели или спали. После него Мамедов и Прокопьев по очереди читали последние сводки.
 «Не счесть героических подвигов солдат в оборонительных боях…
 28 воинов из 34 гвардейской стрелковой дивизии пять дней обороняли небольшую железнодорожную станцию. Им противостояли четыре танка, шесть бронетранспортёров с мотопехотой. Старший сержант Стариков, будучи раненым, продолжал руководить боем. Войска не ушли со своих позиций. Без сна, воды и пищи они выдержали пятидневные атаки противника, но станцию не сдали».
«…В боях за Венгрию погиб отважный офицер – младший лейтенант С.И. Ермолаев -  командир взвода истребительно - противотанкового полка.  Из восемнадцати танков, прорвавшихся через боевые порядки пехоты – девять уничтожили артиллеристы. Но во взводе остался один Ермолаев. Он не мог метнуть раненой рукой гранату. В две руки он взял по гранате и бросился под танк».
Фазис спросил: «А мы бы так смогли? Подавать снаряды – это одно, а сознательно идти на смерть – это совсем другое».
Павел ему ответил: «Я думаю, если бы мы оказались на месте Ермолаева, то смогли бы. В такой момент не думают о смерти. Всё решается в секунды, и  человек становится превыше себя самого, когда исполняет воинский долг перед Родиной.
Прокопьев добавил: «Трус бы раньше сбежал. Будущих героев даже на привале видно. Они мысли о выгоде никогда в голове не держат. Последнее отдадут брату-солдату. Они сильны в любви. Жизнь отдадут за боевого товарища, за командира, за Родину».
  Павел не верил, что в очередной раз  остался жив.
…Поминали Володю Старкова, Каптюхина Юру, Потоцкого Петра и других ребят из соседних расчётов. В военно-полевом госпитале навестили Толмачёва Женю, принесли ему письмо из дома. Женя закричал от радости: «Ребята, я жив! Калужские не унывают! Скачу пока на одной ноге, но рана голени уже затягивается. Скоро вернусь в строй. В Австрию вместе пошагаем». Артиллеристы радовались встрече. Отбросили Женин костыль и вынесли его на руках под деревья. Наперебой рассказывали ему, как закончилось сражение, как политрук пришёл к ним на выручку в самый тяжёлый момент. Рассказывали о мужественном Алексее Дергачёве из соседнего расчёта. С печалью поведали, как хоронили боевых товарищей, как полетели печалью к матерям тысячи похоронок с чужой земли.
Командование 3-го Украинского фронта получило новый приказ из Ставки: без промедления начать Венскую стратегическую операцию совместно с левым крылом 2-го Украинского фронта, 1-й болгарской армией и соединениями Народно-освободительной армии Югославии. 
Артиллеристы двигались вслед за орудиями через венгерские деревни и удивлялись бедности хат, истощённому виду венгерских ребятишек. Костлявые старухи, стоящие у разваленных оград, боязливо глядели на проходящее войско. Павел помахал им рукой, но они не улыбнулись и продолжали мрачными взглядами смотреть на длинные колонны проходящих войск, будто не верили, что в их жизни что-то изменится.
На душе было тяжело. Павел сказал Вениамину: «Уходим. За долгое время пребывания в Венгрии я выучил всего три венгерских слова: «сэвас», «сиа» и «чоколом». Они означают: привет, здравствуйте, а старикам – доброго здоровья. А больше не успел. Всё бои да бои».
Прокопьев воскликнул: «Ты Паша, как всегда, впереди Европы всей, но я лучше тебя, потому что запомнил девять венгерских имён и подмигнул двум местным девушкам. Повтори, не сбиваясь, имена: Андраш, Лорант, Геза, Иштван, Тибор, Норберт, Янош, Чизман, Эден. Мы проверим, у кого память лучше».
 Паша попробовал повторить, но после третьего имени сбился и с хитринкой в глазах задал вопрос, переключив друга на другую тему: «Мы всё время были рядом, где ты мог девушек видеть?» Прокопьев смутился и сказал: «Ну, это были не совсем девушки…»
 «А кто же эти прекрасные Агнеш и Кати?» - заинтересовался Мамедов. Новенький боец Федор Семёнов, лежащий поодаль на островке травы, настороженно поднял голову, а потом даже подскочил, услышав интересную информацию.
«Ну, помнишь, у колодца стояли, прикрываясь от солнца … » - продолжил Прокопьев, желая заинтересовать ребят.
«А, вспомнил! Ты подмигнул этим древним старушкам?» - рассмеялся Павел.
«Ну, и что! – возразил Вениамин. - Все хотят быть счастливыми! Ты видел, какие они грустные, замученные. Вернуться после нас к мирной жизни - по-другому этот день вспоминать будут»
Вечером, в светлых сумерках, у костра, Павел исполнял песни на чудом сохранившейся гитаре. Потом достал из вещмешка сборник стихотворений венгерского поэта Андре Ади, подобранный в одной из будапештских квартир. Читал фронтовым друзьям его стихи. Три строки из этого сборника врезались в сердце Павла силой слова. Он прочитал их с особым выражением.
  Пусть этот бой суров, за мир сражаться стоит
И должен человек остаться тем, кем был, -
Свободный гражданин, который духом стоек.
« Ребята, а ведь стихи были написаны Андре Ади ещё в начале века, но вы слышали, как они современны! В будущее - новым поколениям - через слово передал он силу своего духа. Вот такие есть поэты у Венгрии», - восхитился Павел.      


Австрия. Неужели  завершаем…

 В начале апреля 1945 года войска 2-го и 3-го Украинского фронтов перенесли боевые действия на территорию Австрии и Югославии. Быстрое продвижение фронтов к Вене с севера и юга заставило гитлеровское командование спешно эвакуировать свои войска из Албании. На северо-западе Югославии, в Греции начали общий отход остатки войск группы «Е». Они оказались отрезанными от Германии.  Их преследовали югославские и советские войска. До конца войны оставалось меньше месяца. Они понимали, что Германия будет вынуждена капитулировать. Им вскоре тоже придётся сложить оружие…
 В боях за Вену отступающий противник оказывал упорное сопротивление: взрывал мосты и переправы. В горных проходах враги создавал мощные узлы сопротивления.
Но 6 апреля, несмотря на все их усилия, Вена была окружена. Начался штурм укреплений на подступах к городу. Неделю шли ожесточённые бои. Павел понимал, что скоро-скоро всё закончится, и, забегая мыслями вперёд, уже шёл по улицам Вены. Но что будет дальше, -  представить не мог. В последних боях чувствовал он какую-то моральную усталость. Последние дни войны будто вытащили из него последние силы. Не было сил даже улыбнуться, что совсем не было похоже на Пашу. Именно по этому признаку ребята определяли его состояние.
Одно маленькое событие фонтаном радости вытащило его из тяжёлой физической усталости, захлестнуло восторгом его душу. Солнце только всходило. Фазис тормошил друзей изо всех сил. Павел подскочил к орудию, но приказа к обстрелу не последовало. Фазис повернул его на восток и показал пальцем в небо. Город был ещё не взят, но каким-то чудом из центра Вены в небо был поднят аэростат с прикреплённым к нему красным знаменем. Флаг был не маленьким и настолько высоко уходил в небо, что был виден всем. Это вдохновило войска, штурмовавшие город. Всех волновал один вопрос: «Как же эти смельчаки пробрались в город? Кто догадался отправить в небо предвестника победы?» Значит, и нам можно прорваться!
На другой день, 13 апреля, столица Австрии город Вена была полностью очищена от немецко-фашистских войск. Позднее в войсках прошла молва о смельчаке. Им оказался гвардии лейтенант Стомахин.
Война подходила к концу. 15 апреля войска 3-го Украинского фронта вышли восточнее города Марибора по левому берегу Дравы. Последние две недели промелькнули для артиллеристов, как один день. Линц, Гифле, Клагенфурт – указатели, которые привели к встрече с союзными американскими войсками.

Победа!

Цветущий май скрадывал мрачные краски войны. Пышная зелень закрывала чёрные стены домов, выбитые проёмы окон.  Заторы на дорогах уже никого не смущали.
Объявленный час и день ПОБЕДЫ радостью ошеломил советские войска. Люди «драли» глотки в громогласном: «Ура!!!» Кидались в объятия друг другу. Великое, бездонно-голубое весеннее небо принимало человеческую радость. И ничто другое не вместило бы её. После многих лет нечеловеческого напряжения у измученных солдат ливнем хлынули из глаз слёзы счастья и усталости. И никто не стыдился своих слёз: ни рядовой, ни генерал. Мечта была одна на всех – дорога домой!
 Павел, Вениамин и Фазис обняли друг друга за плечи и стояли лицом к лицу, упираясь друг в друга головами. «Победа!» - выдохнули они почти одновременно. Слово кружилось, летало, скакало в головах и воздухе, и не было ничего важнее его. Восторг переполнял. Слёзы сверкали. Расплывчато мелькали счастливые лица. Гудели оживлённые голоса. Раздавались залпы салюта. Сигналили машины. Бурное ликование не прекращалось до ночи. Фронтовая гармошка задушевно рассыпала переливы популярных песен. Счастливые медсёстры, связистки, поварихи не выходили из танцевального круга. Их приглашали наперебой. Кружились пары в старом венском дворике. Торжественно светилось прожектора, соперничая с луной. Мелодия любви и мира летела над старой Веной.
…Война закончились.
Непривычная тишина оглушала. Она была торжественной, но странной. Не верилось, что нет грохота рвущихся снарядов, что наконец-то останутся в живых люди, которые находятся рядом.  Состояние  непрекращающегося ликования, свободы, охватило всех. Первое после войны человеческое желания – поесть досыта и выспаться - были доступны. Павлу казалось: он будет спать неделю. Но возбуждённое состояние радости свело сон к двум часам. Эта фронтовая привычка сработала и сейчас. Артиллеристы чистили оружие, чехлили стволы, помогали разбирать военно-полевую почту, раскрывали и переписывали адреса из медальонов убитых воинов. Военные санитары отправляли машины из госпиталей на родную землю. Состояние раненых, возвращающихся домой, было не описать. Счастье победы давало шанс на выживание даже тяжелораненым. Они улыбались, махали руками. Мелькали носилки, сновали врачи, слёзы прощания стояли в глазах медсестёр. Шли технические обозы, подвижные дорожные бани смывали с солдат последнюю грязь войны. Легко дышалось в чистом обмундировании, только черные, не отмывающиеся ладони, напоминали о тяжёлых буднях войны. Торжественно-траурное построение и прощание с погибшими говорило присутствующим, что Великая Отечественная война стала не только нашей славой, но и трагедией. Советский народ самоотверженно боролся не только за свободу Родины, но и за независимость народов порабощённой Европы, жертвуя собственной жизнью ради этой свободы.

Что завтра?

Павел думал: «Если любимый друг Поляков жив, они встретятся с ним, как договорились. Пойдут в послевоенный состав советских войск в Румынии. Там военные ещё будут востребованы. Командиры и политруки вели работу в этом направлении. Решение было принято давно, а реальная обстановка на соседнем фронте окончательно ещё неизвестна.
Какая-то непонятная, томительная тревога за Николая отражалась на лице Павла. То он брал гитару, напевая лёгкие мелодии, то резко пережимал струны, ставил инструмент у ног, зажимал гриф двумя руками и тревожно глядел вдаль, отказываясь объяснить своё состояние.
Фазис принёс в ладонях маленький букетик одуванчиков, похожий на жёлтого цыплёнка. Провёл им по лицу Паши, оставив на щеках яркую  пыльцовую полосу. Он знал, если у Павла радость, то радость от всей души, а если тоска, то Квашнина лучше не трогать.
Павел ковырял сапогом землю и, несмотря на праздничную суету, движение людей и машин, продолжавшихся утром, испытывал угрызения совести оттого, что они тут празднуют, а 2-й Украинский всё ещё ведёт бои в Чехословакии. Мысли томили его: «Сегодня 10 мая, а Колька всё ещё сидит приклеенный к своему орудию. Хотя бы не погиб. Штабные связисты что-то засели за свои аппараты. Нигде их не видно. Разузнать бы обстановку. Лучше бы с ним был, чем думать и переживать. Чем ближе приближался час расставания с Вениамином и Фазисом, что было тоже нелегко, тем чаще думал Павел о Николае.
Странно, но праздник усугублял в нём состояние одиночества. Он потирал в раздумьях лоб: «Что завтра? Куда? Опять новые люди, дороги, Румыния – по контракту? Родители ждут… Сам соскучился до зелёной тоски. Но контракт на пять лет уже подписан. Может, поторопился?» -  Состояние завтрашней ненужности, неопределённости прокрадывалось в душу. – Что завтра будут делать сапёры, лётчики, танкисты?» Страх перед неизвестностью охватил его. Успокаивал себя: «Ничего, так бывает во время перемен, даже перемен к лучшему. Ребята - в дорогу, а мне сидеть, ждать новых формирований. Не навоевался! Давай, давай, Квашнин, дерзай опять. Наводи порядки в послевоенной Румынии. Все на отдых, а ты - на дежурство. А домой хочется! Жуть!
Колька будет ждать встречи в Бухаресте, как договорились. Будет искать, ждать, выглядывать…
Родителям-то я отписал, объяснил. Расстроятся… Это понятно.
Что бы сказал мне в этой ситуации отец? Одобрил? Не одобрил? Наверное, строго сказал бы: «Панька, решил – делай! Будем ждать возвращения». Сомнения тяжёлая штука. Разрушают…
А мать? Что бы мать посоветовала? Знаю… Понял: «Господи, на всё воля твоя». Сказала бы: «Займись делами, сынок. Господь всё управит».
Ну, я пошёл?! Понял. Спасибо, родители. Поспешаю. Благодарю вас, дорогие мои, за советы. Надо найти майора, командира контрактников и ждать распоряжений на погрузку. Только с ребятами тяжело прощаться. Что бы такое придумать?».
Прокопьев, Мамедов, Семёнов и Дергачёв крепили орудия к машинам, когда к ним подошёл Павел. Он уже побывал у начальника части.
«Друзья мои, пришёл к вам с концертом в последний раз. У каждого свой компас. Мне на юг, вам на восток. Пересечёмся взглядами на полярной звезде. Адреса есть. Главное – хорошее настроение в дорогу. Осталось только улыбнуться вот так!» И Паша широко раскинул руки в стороны. Обнимались. Пожимали руки. Прощались…фронтовые друзья. Помощница гитара, как дорогая подруга у плеча, и смеялась, и плакала… 

Поляков

После 9 мая 2-й Украинский фронт ещё продолжал вести последние бои в Чехословакии. И только одиннадцатого мая Поляков Николай выпустил последний снаряд по недобитому врагу из своего артиллерийского орудия. И даже в этот, последний час войны были убитые. Головин Андрей помогал медсестре грузить раненых. Поляков сидел возле Марата Казимова и со слезами на глазах повторял недавно выученное с ним прощальное слово: «Кош саболныстар». (До свидания)
 Берлин пал. Последняя, чехословацкая группировка противника разбита. Николай Поляков крепил фанерную звезду к последней могиле, на последней войне… (как он думал).
Смешанные чувства опустошения и облегчения соединились в груди.  Внезапное изнеможение навалилось на него. Он силился встать и не мог. Таким великим и «неподъёмным» оказалось счастье победы в первый день послевоенной тишины. Вокруг кричали, толкались, обнимались. А он всё еще никак не мог осознать наступившего спокойствия.  «Неужели, по-настоящему, конец войне? И я останусь жить? Наконец-то, увижу Пашку, дорого друга.  Возможно, он вперёд меня приедет в Румынию. Ведь 3-й Украинский раньше нас свернул свои позиции. А если Паша передумает? Куда я поеду? Дома меня никто не ждёт. Отца схоронили в сорок четвёртом. Не дождался…Страшно возвращаться в пустой дом. Паша об этом ничего не знает… Где я найду его?» - множество назревших вопросов промелькнуло в голове Николая.
 «Колька, вставай на торжественное построение! Командир роты уже рядом», - тянул его за рукав сияющий счастьем однополчанин Деньков.
Николаю вдруг неожиданно захотелось посмотреть на себя в зеркало. За годы войны он забыл, как выглядит его лицо. Желание было таким странным, неуместным и таким нетерпеливым, что он подбежал к медсестре и попросил у неё зеркальце. Она мгновенно достала его из нагрудного кармана и спросила со смехом: «Поляков, ты что?» Но не договорила, и побежала к девушкам. Николай отвел зеркальце подальше и взглянул на себя. Его удивлению не было предела. На него глядел отец, будто со старого портрета над материной кроватью. «Где же тот воробей, которого отец отправлял на фронт?» -  удивился Николай. Запылённое лицо, усталые, но счастливые глаза вполне бравого солдата. И улыбка отцовская, широкая. «А с волосами что?» - возмутился артиллерист. Николай провёл рукой по взлохмаченному чубу, но странная белая пыль почему-то не стряхивалась. «Неужели седина? Я не почувствовал её… Ну и зеркальце! Вылитый отец! Вот бы мать порадовалась, если бы была жива. Э, как! Словно с отцом на радостях повидался, диво, да и только», -  мысленно улыбаясь чему-то, очень сокровенному, Николай поспешил к торжественному построению роты.
Через месяц он увиделся с Павлом в Румынии. Не на столичном перекрёстке, а в маленьком вагончике, где дежурил по очереди взвод радиоотделения.


 
Встреча фронтовых друзей в Румынии после войны. Июнь 1945 г.
Николай Поляков, Павел Квашнин (справа)

Квашнин сидел за столом перед толстой стопой контрольных журналов в обнимку с гитарой. Глядел задумчиво в окно, анализируя месяц дежурств, «разговаривая» по очереди с портретами Ленина и Сталина, висевшими по углам вагона. Он не обратил внимания на вошедшего Полякова, думая, что зашёл сменщик. Поляков замер в растерянности от неожиданного счастья и восторженно заорал: «Пашка! Дружище верный! Давай улыбнёмся, как ты учил меня когда-то… После крепких объятий торжественно зазвучал «Марш артиллеристов» в исполнении друзей.
Закипал чайник. Паша раскладывал на столе угощение, которое заботливо собирал, готовясь к приезду друга. «Ты чувствовал, что я жив?» - спросил Николай.
«Точно знал. Иначе меня бы здесь не было. Я же тебе невесту обещал найти. И нашёл! Домой один не поедешь. Сегодня на танцах познакомлю… Дюймовочка - по твоему росту», - радостно произнёс Павел.
Ночные воспоминания заполнили вагончик до потолка…

   
               
Зерносовхоз « Пионер»: И счастье, и трепетное ожидание родных

 Всенародное ликование по поводу победы в войне шло повсюду. Враг изгнан и побежден!  В маленький зерносовхоз « Пионер» пришло известие,  радостнее которого не было. Односельчане целый день переходили из дома в дом, с радостным настроением. Где - то поминали невернувшихся с войны, где-то еще ждали возвращения родственников.
Почтальонку Нюру зазывали в каждый дом, угощали. Несладко ей, вдове, одной, потерявшей мужа и сына. О каждом она в селе знает. У многих на столах похоронки, а у стола пустые стулья…. У Полины и Арсентия вернулся пока только Виктор. 
Виктор. Возвращение домой в 1944 г. с наградами: Орденом
Отечественной войны II степени, медалью «За оборону Сталинграда»


Почему Анна проехала мимо дома?
 
Летом 1945 года ефрейтор Анна Симакова после окончания боёв в западной Европе мечтала о возвращении домой. Но её мобилизовали воевать с милитаристской Японией. Маленькая Япония готова была воевать со всем миром.
 Вторая мировая война ещё не была закончена. 
«Насколько страшна угроза с востока?» - размышляла Анна, понимая, что волнения за страну, за сохранение собственной жизни ещё не закончились. -  Почему, после победы в Европе советские войска срочно перебросили на восток?»
На западе расформировывались фронты, армии, корпуса. Соединения и части перебрасывались в Забайкалье, Приамурье, Приморье. Новые части пополнялись опытными фронтовиками.
С мая по июль 1945 года круглосуточно шли военные эшелоны на восток. Сто тридцать четыре тысячи вагонов с людьми, военным снаряжением, медицинским оборудованием, боеприпасами и продовольствием, гужевым транспортом было отправлено к новому месту военных действий. Началась перегруппировка сил на огромное расстояние в одиннадцать тысяч километров из Восточной Пруссии (39-я, 5-я армии), из Чехословакии (53-я, 6-я гвардейская танковая армия и конно-механизированная группа генерала Плиева), управление (бывшего) Карельского и 2-го Украинского фронтов.  Вскоре восемьдесят наших дивизий встанут у восточных границ.
Анна устала за четыре года от беспрерывного физического труда поварихи, от хронического недосыпания, от военных тревог, от опасностей, которые подстерегали ежедневно. Ей казалось, что на эту, новую войну, у неё не хватит сил.
Путь на Забайкальский фронт, куда она была распределена, лежал мимо дома, через Южное Зауралье. Она заранее сообщила Полине о времени проезда через станцию Макушино Курганской  области. Ждала с нетерпением родных мест, чтобы увидеть сестру, хотя бы на мгновение. Девушка выглядывала в раскрытый проём двери, держась за поперечную доску, прибитую для безопасности, махала руками. Увидев сестру, бросила ей мешочек с сахаром, который собирала от солдатского пайка и берегла для гостинца домой. В войну он был редкостью. Поля, заметив Анну, закричала, замахала платком. Потом долго бежала за поездом и не спускала глаз с сестры, стоявшей в полураскрытых дверях теплушки. На груди Анны заметила блеснувшую медаль.
 «Не поговорила, не нагляделась… Но и за это спасибо, Господи. Порадовал. Утешил», - шептала она в счастливой улыбке. 
Шла к подводе, задыхаясь от волнующего стука в груди. Невероятное облегчение почувствовала, увидев, что Анна жива. Прижимала к груди её дорогой подарок. Долго от сестры не было писем, а потом пошли одно за другим после мая сорок пятого, будто открылся просвет на почтовой дороге. Вспомнила Полина, что не сказала Анне о Павле (Павле Петровиче), младшем брате Арсентия, который тоже, как Георгий когда-то служил на Дальнем Востоке, а летом 1945 года был вновь призван на службу, воевать с Японией.
 В войну работал в Макушинском совхозе единственным шофёром на газогенераторной машине, которая работала от горения чурочек. Пока дрова в кузове есть, машина едет. Бензин не нужен. «Допотопная» была машина, но денег на обслуживание не требовала. Дров хватало. Леса вокруг большие. Машины более позднего производства были забраны на фронт. Недавно от него было письмо родителям Арсени (Арине и Петру), что учат его на сапёра, но умение водить машину в армии сгодилось. Возит снаряды, солдат. Готовятся к серьёзным боям. Служит возле Владивостока. Причислили его к 1-му Дальневосточному фронту. Писал, что будут бить японцев, которые засели в Маньчжурии возле наших границ.
О многом хотелось Полине поделиться с сестрой. Да как расскажешь, если поезд проехал мимо… «Может, увидятся где…».
Полина возвращалась домой по просёлочной дороге между лесами. Июльская жара томила. Поля вытирала лицо концом головного платком и возвращалась мыслями то к Анне, то к Павлу. «Надо же, моя сестра и брат мужа на дальнюю войну уехали. А мои ребята – Гоша и Павел ещё с западной не вернулись… 
Вот, старикам переживание и за сына и за внуков. «Павел-то мужик, ему проще на войне, а Нюське, наверное, очень тяжело. Да, она и не признается… Характерная. Такая не сдастся. Всех собой закроет. Отчаянная.  Что их ждёт на востоке? Говорят, что японцы дюже злые, хуже немцев. Вернутся ли? Сохрани их, Господи, от японских «драконов», чтобы
не заблудились в чужой стране, не попали в плен, не оказались в безысходном положении, чтобы сын Павла Юрочка сиротой не остался.
Павел, Фрося и Юрочка.

Матерь Божия Пресвятая Богородице закрой их от пуль, отведи от них штыки японские. Господи, подай им в голодный день кусок хлеба, укрепи силы в дальних дорогах. Унеси их, Господи туда и обратно, верни родных невредимыми!»
Анна из вагона проводила взглядом сестру и родную станцию. В груди щемило от невыносимой тоски по дому. Девушки из бригады поваров окружили её и с завистью говорили: «Аня, ты хотя бы на родные края посмотрела, на сестру. Не каждому так везёт».
Вагон, в котором ехала Анна, был заполнен медицинским и обслуживающим персоналом дальневосточных армий. Женщины и девушки создавали здесь своим присутствием обжитый военный уют. В головах – вещмешки. Вместо матрасов постелены шинели. В отсеках – оживлённые разговоры, смех, суетная толкотня девушек. На одной из остановок Ольга Манько выменяли на сахар одеколон «Сирень». Запах разлился по проходу. Пузырёк передавали из рук в руки. Каждой хотелось помазать за ушком, закрыть глаза и мечтательно вальсировать на танцевальной площадке в летящем крепдешиновом платье под томный голос Леонида Утёсова. «Скорее бы окунуться в мирную жизнь, снять тяжёлые сапоги и обуться в лёгкие туфельки», - вслух произнесла Аня. Ольга добавила: «С модной причёской и с любимым под руку». Трепет пробежал по девичьим сердцам. Вспоминали наряды, состоявшиеся и несостоявшиеся романы, дом и родных. Кто-то трогательно читал вслух давнее письмо от любимого. На остановках медсёстры, поварихи, как горошины, высыпались в поле. Кто-то успевал нарвать небольшой букетик. Дурманящая свобода и запахи полевых цветов кружили голову. Но остановки, в основном, были короткими. По нужде и за кипятком. На большой станции девушки поменяли дорожные пайки на варёную в мундирах картошку, домашние кукурузные лепёшки, стаканчик лесной клубники и незрелые шляпки подсолнухов, которые босоногая малышня таскала с огородов.
Местные женщины носили вдоль вагонов молоко в бидонах, что было для военнослужащих давно забытым счастьем. Кто-то из них торговался, а кто-то щедро разливал вкус детства и мирной жизни в протянутые солдатские ладони. Возле вагонов ходил подросток, играя на гармошке довоенные мелодии. Пареньку на радостях совали тушенку и куски солдатского хлеба.
…После встречи с сестрой напряжение у Анны спало. Ей хотелось выспаться в дороге, но политрук Шелухин дал ей проработать материалы по Японии, чтобы она дополнительно побеседовала с девушками поварской бригады после его занятий.

Политрук Шелухин

Два дня назад его политинформация проходили не в вагоне, а в чистом поле, возле одной из станций, чему Юрий Михайлович был несказанно рад, будто празднику. Анна давно заметила его редкие, но пристальные взгляды, многочисленные поручения, как активной комсомолке. Он втянул её в проведение лекций, агитчиток и неоднократно призывал вступить в партию, на что Анна отвечала: «Я ещё не готова, нести такую тяжёлую ответственность. Не женское это дело – партия и политика». Она знала: вступить в партию на фронте – это подвиг решимости. Вести за собой она умела, работы не боялась, но членство в партии считала мужской стезёй. К чему ей повару, не врачу, не командиру такая политическая загруженность. Но Шелухин не понимал, как можно отказываться от такого доверия, если сам политрук готов ей написать рекомендацию в партию.
«Я по собраниям буду ходить, а мои бойцы будут голодными сидеть? Вы этого хотите?» «Да, хочу, чтобы вы по собраниям ходили. Неужели не понятно?» - «проваливаясь со стыда», мысленно ответил сам себе капитан.
«Вам что, некого агитировать кроме меня? У нас много достойных ребят. Что вы над поварами зависли, как бомбардировщик?» - спросила в упор Анна. Политрук смутился.
«Что же он такой скованный, будто в кандалах?» - посмеивалась в душе Анна. – На лекциях, вон какой, говорливый».
Шелухин не знал, о чем ещё можно завести речь с такой смелой, умной и острой на язык девушкой. Он задавал ей мысленно разные вопросы, но вслух   спросить ни о чём не решался: «Почему она решилась идти на фронт поваром? Её возможности гораздо выше». Несвойственная ему робость появлялась только возле кухни, где находилась Анна. Ему казалось, что эта «заноза» видит его насквозь. И, возможно, у неё уже заранее готов остроумный ответ на любые его слова.
Но пребывая возле неё, старший лейтенант чувствовал невероятное спокойствие, будто дома, у матери. И невероятное волнение. Уходить не хотелось. Его тянуло к поварихе так, будто он был голодным. Но голодным Шелухин не был…
 Он понимал, что ей надо работать, стоять с ним у неё нет ни времени, ни желания. Объяснить честно ситуацию безнадёжности самому себе, как приговор, он не решался.
Анна спешно сортировала продукты. Отдавала команды девушкам. Рекалова Вера принимала и пересчитывала сформированные сухие пайки. Ольга Манько укладывала в ящики. Скоро всё это перекочует в солдатские вещмешки. Рязанова, Шумкова, Коротина и Меркулова переносили ящики в конец вагона. Увидев приближающегося начальника снабжения майора Коротенко, старший лейтенант Шелухин нехотя отошёл в сторону. Коротенко, как ястреб стерёг вверенные ему продукты, подозрительно смотря на всех посторонних.
Политрук Шелухин знал, когда дневные работы будут завершены, придёт черёд его занятий. Он проводил их в поезде. Это лучше, чем в окопе или поле, если вернуться памятью на западный фронт. В этот раз он тяжело готовился к занятиям. Япония – непонятная русской душе, малоизученная восточная страна. У него есть разведданные о силах противника, тревожно-скудные дипломатические сообщения из-за сложности внутренней обстановки страны, единичные рассказы иностранных журналистов, давние воспоминания о русско-японской войне. Предвоенные события на озере Хасан и монгольском Халхин-Голе вносили хотя бы какую-то ясность о вероломном противнике.
Несмотря на тяжёлое настроение, занятия политруку удались. Анна с бригадой на них присутствовала. Политкомиссар кратко и быстро освещал главные события, документы, военные планы противника:
«У наших восточных границ сконцентрирована миллионная Квантунская армия генерала Ямада, предназначенная для наступательных целей. Япония -  союзница Германии. Она предполагала, что мы выведем свои войска с Дальнего Востока на Западный фронт, тогда Япония сумеет без больших потерь захватить Советский Дальний Восток. В 1941 году этот план уже существовал! Да, Да! «Кан-току-эн» -  особые манёвры Квантунской армии. ( «Правда» 28 августа 1946 года). План хотели пустить в действие в день падения Сталинграда. Но город выстоял. Своим мужеством сталинградцы спасли город, нефтеносный район, остановили продвижение немецкой армии вглубь страны, и, что не менее важно, они спасли наш Дальний Восток, не зная в то время о планах Японии. 
О разделе СССР ещё до войны сговаривались министр иностранных дел Японии Мацуока, Гитлер и министр иностранных дел Германии Риббентроп. Эту тайну передал Советскому правительству немецкий журналист-разведчик Рихард Зорге. Япония планировала захватить Приморье, Забайкалье, Сибирь до Омска и поставить под контроль Сибирскую железную дорогу. Потому наше правительство продолжало держать на Дальнем Востоке сорок дивизий, сильную авиацию и флот. А они очень нужны были нам на западном фронте!
Неудачи Гитлера под Сталинградом не остановили агрессивных замыслов Японии. Она пошла намеченным путём. Захватила Корею, Маньчжурию и превратила эти территории в военный плацдарм для нападения на Советский Союз, жестоко эксплуатируя местное население, хищнически используя природные ресурсы. Далее смело и нагло начала вести войну в Индокитае, в Тихом океане против военных баз США.
Генерал Тодзио и принц Фумимаро Каноэ старательно внушали народу, что война – это благо для нации. И законопослушный народ Японии пошёл умирать за безумные фашистские идеи.
Сам император Хирохито распорядился начать против СССР бактериологическую войну. В 1942  - бактерии сибирской язвы уже плавали по притоку нашей пограничной реки Аргунь. Планы были велики и чудовищны. Японские бомбы начинялись чумными блохами, возбудителями чумы, холеры, тифа, сапа, оспы, столбняка и энцефалита. Их намечалось сбросить в районах Уссурийска, Хабаровска, Благовещенска, а также использовать против Китая, Монголии, других стран. Могли погибнуть тысячи солдат союзных армий и мирных жителей.
(Три тысячи человек, называемых майором Сиро Исии «брёвнами», погибли от его медицинских опытов и мучений в японском «отряде 731»).
Наши «дорогие» союзники, американцы и англичане планировали закончить войну с Японией в 1947 году, и не собирались полностью ликвидировать очаг войны на Дальнем Востоке. Им нужно было устранить Японию только как конкурента на мировых рынках и колониях. Они планировали использовать её в дальнейшем для ослабления нашей страны. Но западные союзники согласились с условием, выдвинутым советской стороной на Ялтинской конференции трёх держав: СССР возвратит Южный Сахалин и  Курильские острова, захваченные Японией у России в 1904 – 1905 годах.

Сегодня наши подлинные союзники в войне против Японии – Монгольская Народная Республика и революционные армии Китая, руководимые Мао Цзэдуном. Национально-освободительная война китайского народа сплотила патриотические силы страны. Китайский народ уже восемь лет ведёт борьбу против японских милитаристов. Они сковали -  нам в помощь -  более половины японских вооружённых сил. Но у Японии огромные сухопутные силы: восемь полевых армий, запрятанных в Маньчжурии за хребтом Большой Хинган три – авиационные и военно-речная флотилия Харбина и Сунгари. Мы эти силы и коварные планы должны разрушить.
Сейчас нам необходимо срочно преодолеть мирные настроения, особенно у новобранцев. Мы отметили победу только в Европе. Здесь военные действия только начинаются. Противник серьёзный. С нашей стороны характер войны -  справедливый. Наша война – освободительная. Поэтому боевой дух советского солдата должен быть высоким. Наша конечная цель - разгромить японских милитаристов, завершить вторую мировую войну и обеспечить безопасность границ на Дальнем Востоке. Кроме этого перед нами стоит важная освободительная миссия. Мы должны очистить территорию Китая и Кореи от японских оккупантов. 
Вскоре мы должны занять исходные позиции на огромном фронте, длина которого более тысячу километров. Солдаты, сержанты и офицеры должны с честью выполнить свой воинский долг».
После занятий старший лейтенант Шелухин попросил Анну поговорить с девушками из бригады о Японии немного в другом аспекте. Анна кивнула головой, но для продолжительного разговора с Юрием Михайловичем не задержалась.

  Симакова беседует с бригадой 

За окном менялись пейзажи. Низкорослые коренастые берёзы, напоминающие Анне родное Зауралье, сменялись соснами и кедрами. После Байкала поезд всё чаще нырял в тоннели. Каменистые склоны мелькали слоями горных пород. После Читы участились мосты через неспокойные от дождей реки: Ингоду, Онон, Аргунь. Поезд мчался вдоль границы Монгольской Народной Республики, конная армия которой готовилась выступить в составе Забайкальского фронта. Тревожнее становились разговоры. Реже встречались посёлки.
«Девчонки, как вы думаете, сумеем мы быстро японцев разбить? Я боюсь, что война надолго затянется» - спросила у военных подруг худенькая светловолосая Лена Шапченко. Её голубые глаза потемнели от страха. Лицо в напряжении. Пальцы сжимают нижнюю губу.
«Шапченко, ты член Коммунистического Союза Молодёжи! Что за трусость? Что за позор? Страна на тебя надеется. От тебя требуется смелость и решимость, а не нытьё и сомнения. Ведь не солдаты будут возвращаться назад к кухне, а мы будем двигаться к передовой», - пристыдила её комсорг Шумкова Лиза, боевая девушка с волевым лицом и напористым характером.
Анна высказала своё мнение: «Скоро - не скоро, а разобьём! Командиры едут опытные. Солдат бывалых с наградами больше, чем новичков. Уж, какие укрепления взломали на Днепре, в Венгрии, под Берлином! Через всю Европу врага гнали. И в Маньчжурии разнесём! Союзников у Японии не осталось. В тридцать восьмом у озера Хасан её разбили, в тридцать девятом -  на реке Халхин-Гол победили (Монголия). Сколько они агрессивных провокаций нам устраивали. Территорию обстреливали. Суда топили. Границу нарушали.
5 апреля 1945 года наше правительство денонсировало договор (от 13 апреля 1941 года о нейтралитете с Японией), потерявший смысл не по нашей вине. Это было предупреждением Японии. Но она всегда была нападающей стороной и продолжала вести войну в Тихом океане против наших союзников.
Они же не догадываются, что мы к ним едем, и не ждут нас. Думают, что мы вместе с США и Англией дележами в Европе занимаемся. А мы уже тут! Кошка скребёт на свой хребёт! Вернём Родине юг Сахалина и Курильские острова, которые они в Русско-японской у нас оттяпали. Закрыли нам выход в Тихий океан!», -  говорила с запалом, острая на язык, Анна Симакова. В ней было столько решимости, что Коротина Валя и Меркулова Алла, свесили головы вниз с верхних полок, восхищаясь подругой.
Вера Рекалова – черноволосая невысокая девушка с крупными чертами лица обняла Лену Шапченко и сказала: «Не бойся, мы с тобой! У нас Симакова и Шумкова весь полк своей смелостью заменят. Наша страна обещала помочь союзникам – Англии и США, ведущим войну в Тихом океане против Японии. Завязли они там. Не могут справиться с агрессором. Хотя мы от них - еле-еле дождались помощи в сорок четвёртом. Они два года делали вид, что не слышат наших просьб. Наши ребята погибали смертью храбрых, сдерживая напор  фашистских армий Европы.
Анна продолжила разговор, целенаправленно ставя цели своей бригаде:
«У каждого своя честность. Мы дали слово на Тегеранской (1943г.) и Ялтинской конференциях (1944г.) помочь союзникам в войне с Японией. Летом 1945 года на Потсдамской конференции СССР подтвердил обязательство о помощи союзникам. Вот и помогаем! И ты помогаешь, и я помогаю, как можем. Кто-то винтовку умеет держать, а мы армию накормить можем. Такой у нас талант. Кашу умеем варить в больших количествах. Картошку десятками баков не боимся чистить.  Варили её на западном фронте, сварим и на восточном!
Японцы сами задирались. Помогали Германии. Шпионили за нами. Нарушили пакт о нейтралитете с СССР. Когда гитлеровцы начали отступать под ударами Советской армии, они забегали, крепостей наворотили! Хотели с  оккупированных территорий (Маньчжурии, Кореи, Южного Сахалина и Курильских островов) на нас напасть. Чего нам ждать? Мы не на Байкал едем любоваться. Так что, независимо от союзников, у нас свои счёты с Японией. Мы с вами девочки – опора и серьёзные силы армии. Мы – кухня! Все, без исключения, бойцы армии и генералы, в том числе, думают о нас круглосуточно. О любимых так не думают, как о нас. Не подведём ребят!? Да?»
Коротина Валя, маленькая росточком, пытающаяся подчеркнуть свою значимость, заявила: «Политрук Шелухин рассказывал нам насколько серьёзная обстановка на восточной границе. Ты где была, рядовая Шапченко, когда нам рассказывали о Японии? А теперь детские вопросы задаёшь».
«Девочки, я уснула за вашими спинами. Сами знаете! Ночь не спала. Отвыкла от молочной пищи, вот и понесло…» - оправдывалась Лена.
Анна, руководившая бригадой поваров, была требовательна к себе и сослуживицам. Она настраивала свою бригаду на готовность отпора в любой сложной ситуации. Она обняла девушек, стоящих в проходе и жёстко сказала: «Мы такие же военнослужащие, как и все остальные. Владеем не только поварёшками, но и оружием. Если мы будем отрезаны боем от своего полка и попадём в окружение, что мы должны делать? Обороняться! Но чтобы успешно обороняться, мы должны знать сильные и слабые стороны противника и владеть оружием. Миллионная армия генерала Ямана засела у границ советского Приморья, в укреплениях за Большим Хинганом и на огромной Северо-Маньчжурской равнине. Дорог здесь почти нет, форсирование рек сложное. Сунгарская военная флотилия – это огромная сила против нас. Здесь разливы рек напоминают моря, а ручьи превращаются во время дождей в реки. Форсировать реки – подвиг! Это не по суше технику тащить Можем ли мы, Шапченко, «забросать шапками» японцев за три дня. Нет, не можем. Такого противника недооценивать нельзя. Испытания предстоят большие. Ответ понятен?»
«Так точно, товарищ ефрейтор», -  ответила смутившаяся девушка.
«Вопросы есть?», - спросила Анна, подражая политруку Шелухину.
«Есть. А вы кем приходитесь Юрию Михайловичу Шелухину? Жена? Сестра? У вас даже манера разговора такая же».
«Мы родственники по характеру ещё с Белоруссии, поэтому он назначил меня своим помощником в «кухонном полку», - с юмором ответила Симакова.
Девушки засмеялись, это привлекло новых слушателей к важному разговору. Анна, не ожидавшая такой популярности в поезде, была благодарна лейтенанту Шелухину, за то, что он брал её на политзанятия к связистам, сапёрам, в военно-инженерную роту. Образование у Анны было семь классов, но особый дар слова в ней замечали все. Её даже адьютантом Шелухина прозвали, говоря, что она за ним чемодан с докладами носит. Это была шутка, но Анна, действительно имела дар организатора и агитатора. По ночам она выкраивала время для прочтения всех материалов, которые имелись у политрука. Он делился с ней всем, что знал и имел.
Разговор в вагоне продолжался на серьёзном уровне.
 «Почему японцы так превозносят себя?», - поинтересовалась Ольга Манько.
Анна отвечала: «Гитлер тоже называл арийцев (немцев) высшей расой. Это и есть проявление национализма. У японцев национализм защищает власть императора и его завоевания на все времена.
Националисты, призывающие уничтожать другие народы, их культуру, язык, истребляющие невинных людей, становятся фашистами. Много сил и жизней положили наши армии в Европе, чтобы обезопасить мир от фашизма. Но  кто-то из нас может не вернуться из Японии. Фашисты одинаковы везде. Это – преступники с оружием».
Лена Шапченко побледнела, воскликнув: «Ой, девочки, я боюсь туда ехать».
«Чего бояться, мы уже почти приехали. Смерть труса ищет в первую очередь», - пристыдила её Коротина Валя.
«Там много монархо-фашистских организаций, - продолжала Анна. -  Названия у них хитро-мудрые, сразу не догадаешься, например, «Ассоциация помощи трону», «Общество чёрного дракона» и другие. Был у них фашист Сэйго Накано. Он даже копировал бесноватого Гитлера, его манеры, причёску, его истерики, его безумие. Требовал ввести в стране фашистскую диктатуру, насилие и террор. После него добавились новые «фюреры» Акао Бин и Миуцуру Тояма. Но простому народу-страдальцу фашизм был не нужен, налоги на войну им тоже не нужны, поэтому возле фашистов крутились только богачи и прислужники. Цель была у всех одна – нажиться на войне и ограбить страны Азии, Индокитая и Востока. Своим японцам они морочили головы, будто освобождают народы Азии от колонизаторов -  Англии, США и Голландии. Но сейчас Япония сама стала страной-колонизатором. Насадила в оккупированные страны своих правителей и грабителей.
 Многие немцы тоже были насильно загнаны в армию и платили налоги. Японцы - тоже жертвы. Многие бездомны, оборваны и истощены. Фашизм одинаково грабителен. Везде!
«Неужели в Японии нет здравомыслящих людей, таких, как антифашисты в Болгарии, Румынии, Венгрии, даже в Германии?» - спросила Рязанова Люся, серьёзная, умная девушка из Новгорода с высоким лбом и ясными глазами.
«Такие люди были. Наши разведчики и дипломаты знают о них. Но в Японии очень сильны гонения. Противников войны за расширение жизненного пространства, там считают врагами нации. Японские тюрьмы самые страшные в мире, там томятся борцы за мир. Против демократических сил используется террор. Мы не можем этих людей освободить. Передачу в тюрьму для них никто не возьмёт», - с сожалением произнесла Анна.
«Скажите, товарищ ефрейтор, а чем сильны японцы и что в них страшного?» - задала вопрос медсестра Терёхина Надежда. – Хотела сначала спросить у Шелухина, но лучше у вас».
Анна задумалась и с сочувствием подумала о сложной обязанности своего наставника. Ответ она знала и ответила сразу: «Они сильны единством нации. А страшны тем, что жестокость их по отношении к пленным не знает предела. Они каждый день и час усиленно готовятся к войне. Так много веков. Каждое поколение у них – это, в первую очередь, воины, а потом всё остальное. Понимаете? Мы в отличие от них никогда не будем воспитывать своих детей агрессорами и фанатами войны.
За своего императора они готовы отдать жизнь. Серьёзно! Каждый японец считает его внуком богов и отцом нации. Противодействовать отцу никто не будет, да? А мы предали своего отца – императора Николая II, если судить нас по японским понятиям. У них не было революций. Они понимают, что любая революция влечёт за собой гражданскую войну, сокращение и ослабление нации. Мы это знаем по своей стране. А ведь они правы.
 Империя для них – одна семья. Они стараются ладить друг с другом. Нам трудно создать такие взаимоотношения. У нас этого нет.
Культуру предков они не уничтожают. Это их плюс. Живут в гармонии с природой, любуются ею и воспроизводят её в разных видах искусства. Кто видел японские вазы и рисунки, рассказывают, что они восхитительны.
Японский народ очень трудолюбив. Они возделывают удивительные сады на камнях. Красота - глаз не оторвать. А мы не больны садами, хотя живём на плодородной земле. Нам бы только картошку вырастить. У них есть чему поучиться, хотя мы считаем их врагами.
Без чего мы прожить не можем? Без вещей и денег. А японцы это презирают. В доме у них - ничего лишнего. Мебели нет, кроме низенького столика для еды. Едят они мало. Спят на соломенной циновке. Перин у них нет. Не изнежены. Живут в дощатых домиках на семи ветрах. Легко переносят нужду, холод, дожди.
 Рыцарский кодекс «Бусидо» обучает их военной суровости. Смерти японские воины не боятся. Убить себя, вспоров живот мечом (харакири), считается подвигом.
Ну, что? Запугала я вас жизнью японцев? На соломенной подстилке спать хотите? А жить в дощатом домике зимой сможете?» - спросила в заключение ефрейтор Симакова. – Главное - в плен к этим эстетам не попасть. Будьте очень  бдительны. Охраняйте и спасайте друг друга. Добавить тут нечего».
Девчонки молчали от такой неожиданной, разнообразной и тревожной информации. Они были ошеломлены рассказом Анны.

Кто воспитал в ней такие качества?

… Шелухин не любил женскую аудиторию. Там всегда можно было ожидать подвоха, колкой шутки. Если девушки смеялись, ему казалось, что смеются над ним. Он отметил для себя Симакову, когда она подцепила его острым словцом, но виду не подал. После её слов: «Кто влюбится в такого сердитого?» девушки громко засмеялись, а лектор сделал вид, что ничего не расслышал. Суровость характера политрука «выпирала», но девушки его почему-то не боялись. Верховодила среди них Анна. Шелухин старался не встречаться с ней взглядом на лекциях. Возможно, на это была своя причина, но никто об этом не догадывался. Они познакомились ещё на Белорусском фронте, и в нынешней войне считались ветеранами. Об Анне Шелухин думал с уважением и считал, что она не только бригаду поваров может возглавлять, но и мужской взвод и роту. Деловые качества, острота ума, мужская логика, твёрдость характера, безбоязненная прямота делали для него Анну ещё более привлекательной, хотя внешне она ничем не выделялась среди других девушек. Не было в ней яркой красоты. Политрук считал её своим боевым товарищем. Но душа щемила о большем. «Кто воспитал в ней такие качества?» - восхищённо думал Юрий Михайлович о её родителях.
Он не знал, что родители её, Илларион и Татьяна, умерли рано, и Анна провела юность в семье старшей сестры Полины, где жили по-старинке, соблюдая все традиции русской православной семьи. Большим уважением пользовался свёкр, отец Арсени – Пётр Севастьянович. Его слово, как старшего, было решающим в любом вопросе: сеять ли, косить, молотить, строить, купить что-то для семьи. Женщины в мужские разговоры не встревали, ничего не оспаривали. Накормят семью и занимаются женскими делами да детьми. Оттого  ссор и разлада в семье не было. Бранное слово было недопустимым ни в доме, ни на работе. Бранных людей Пётр Севастьянович называл «нехристями», потому что в храм они не ходили, веру не почитали, совести не имели, Бога не боялись. С такими людьми глава семьи якшаться (общаться) не разрешал. За стол садились вместе, после молитвы, в полной тишине. Анна помогала накрывать стол, потом садилась между сестрой Полей и бабушкой Ариной, ближе к печи. Мужчины сидели возле окон. К столу никто не опаздывал. Хлебали из одной глиняной миски. Попробуй, опоздай, ничего не достанется! Важные семейные вопросы решали после еды, тут же, за столом. Детей выпроваживали на улицу. Неприятные трения выясняли в огороде, за баней или в бане, чтобы никто не видел, а не перед иконами.
Дедушка Пётр и бабушка Арина жалели Аню, ласкали её, как родную внучку. Большое влияние на воспитание Анны оказал мужской коллектив мастерских, которыми руководил миролюбивый Арсентий Петрович, муж старшей сестры. Арсеня был великолепным воспитателем и учителем. Он не делал никаких отличий между Аней и своими детьми – Гошей, Витей, Павлом и Параскевой – Полькой. Морали не читал. Объяснял так толково, что можно было запомнить на всю жизнь. Все дети Арсентия прошли через эти замечательные уроки. Аня лучше справлялась с токарным и слесарным станками, чем с замесом теста. Она раздувала кузнечные меха Арсене, носила дрова и металлолом к кузнице, работала с напильником, обтачивая заусеницы на металле. Обстановка в кузнице и мастерских была творческая. Арсеня говаривал добрые шутки, пел, но был немногословен. Когда Полина видела сияющие глаза детей, то догадывалась: «Это они в кузнице побывали, не иначе!» Она не ругала Анну и дочь Прасковью за тягу к мужским делам и говорила: «Всему своё время. Шить и варить ещё научитесь. Это проще простого. А вот Арсениной мудрости вы среди женщин не найдёте». В длинной дороге на восток Аня часто вспоминала дом, который стал ей родным. 

Планы фронтов

Ставка Верховного Главнокомандования разработала чёткий план: встречными глубокими ударами трёх фронтов разгромить, окружить, рассечь на части сухопутные силы Японии. Если не сдадутся - уничтожить.
«Чтобы не допустить их отступления вглубь Китая, наступление должно быть стремительным», - принял решение Главнокомандующий советских войск на Дальнем Востоке Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Начальник штаба генерал-полковник Иванов докладывал о подготовке к военным действиям.
«Находящиеся в течение войны 40 дивизий у границ Маньчжурии с японской армией бы не справились. А 80 – вполне. И они у нас есть. 5500 танков прибыло с генерал-полковником танковых войск Кравченко.  3800 самолётов – хорошая помощь от маршала авиации Новикова. Адмирал Юмашев (Тихоокеанский флот) и адмирал Антонов (Амурская флотилия) к участию в боевых действиях направили 500 боевых кораблей, 78 подводных лодок, 12 миноносцев. 2 крейсера.
Сформированы три фронта. Разработаны их направления.
В безлесную Маньчжурию, превращенную японцами в мощный стратегический плацдарм, через голые сопки Большого Хингана (северная часть Китая), направится Забайкальский фронт (командующий маршал Родион Яковлевич Малиновский). От Чжалайнора, от монгольской границы,  начнётся его наступление на юго-восток, к городам Хайлар, Цицикар и Харбин, оккупированным японцами. Они находятся на линии Китайской Восточной Железной Дороги. (Если продолжить её мысленно дальше, она выведет нас прямо на Владивосток).
От Приморья,  (от Владивостока), навстречу Забайкальскому фронту,  в западном направлении, будет наступать 1-й Дальневосточный фронт. Его левое крыло двинется по побережью Японского моря к Корее и её портам при содействии Тихоокеанского флота (командующий Кирилл Афанасьевич Мерецков).
Местом встречи трёх фронтов должен стать Харбин.
В этом месте перпендикулярно КВЖД (Китайской Восточной Железной Дороге) проходит Южно-Китайская Железная Дорога, захваченная Японией. Одним концом эта ветка упирается в Благовещенск, другим уходит на юг, через Мукден и Порт-Артур, к  Жёлтому морю, куда мы должны пробиться.
С севера от Благовещенска и Хабаровска, через Малый Хинган, на юг, тоже к Харбину, пойдёт 2-й Дальневосточный фронт (командующий генерал Пуркаев Максим Алексеевич). Этот же фронт, во взаимодействии с Тихоокеанским флотом, после выполнения первой задачи развернёт действия  на о. Сахалине и Курильских островах.  Координировать действия флотилии, флота и наземных сил будет Главнокомандующий Военно-Морскими Силами адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов.
Командущие армиями, корпусами, бригадами, дивизиями, полками будут принимать дополнительные решения на месте, с учётом обстановки и местности. Уже подведены итоги переброски сил и намечены планы дальнейшего передвижения войск, инженерные задачи.
Боевая техника, горючее, боеприпасы, продовольствие, снаряжение уже прибыли. Войска придётся перемещать своим ходом. Дорог почти нет. Инженерным частям придётся возводить дороги и мосты, рыть колодцы, землянки, готовить артиллерийские позиции и командно-наблюдательные пункты.
Бригада поваров получает указания
 
Анна Симакова собрала волю в кулак, чтобы не выдать волнения и тревоги. Она выстроила свою бригаду для получения указаний начальника снабжения, майора Коротенко Николая Ивановича. На выгрузке он контролировал подопечных поваров, распределяя продукты по воинским подразделениям. Грозил трибуналом, если что-то будет испорчено, съедено без разрешения, похищено врагом или использовано не по назначению. «Кухонное оборудование переписать, скомпоновать. Лишне оставить в Чжанайлоре. Переход будет сложным и очень спешным. В связи с тайным передвижением, даже травяные костры, возможно, будут запрещены. Мы не должны себя обнаружить. Горы безлесные. Дров там не найдёте. Каждое полено беречь. Кипяток должен быть обязательно. Погода дождливая. Бойцам захочется горячей пищи. Пайки заранее распределить. Идём через горы. Вещей лишних не брать. Знаю я вас! Наберёте пузырёчки с духами, тазики. Кто потащит? Даже самое необходимое будет мешать передвигаться.
За горным хребтом – бескрайние степи. Укрыться от палящего солнца или дождей негде. Построек для кухни не предвидится.
На правом крыле фронта - безводная пустыня Гоби.
Через неё - несколько дней перехода. Колодцев для нас никто не нарыл. Узнаете, что такое настоящая жажда. Кухня всегда требует воды. Будем рыть и ремонтировать колодцы. Лопаты, кирки, верёвки, тросы – наши друзья. Дорог почти нигде нет.
Если пойдут дожди, машину, тянущие кухню, понесёте на руках. Будем передвигаться по глубокому жидкому «бульону». Даже с кашей не сравнить. Для машин инженеры готовят «плавучие короба», чтобы транспорт не засосало в грязь. Но успеют ли приготовить их для всех машин – неизвестно.
Завтра, похоже, пойдёт дождь. В горах будет скользко. Грузы поднимать и спускать придётся на тросах и верёвках, также технику и людей. Надо быть готовым ко всему. Не стоните! Медикам тоже будет не просто тащить на себе инструменты, лекарства и перевязочный материал. И не дай, Бог, с таким стерильным грузом сесть в лужу. Сочувствуйте друг другу», - закончил он речь.
Повара в страхе трепетали. Девушки следили за яростной жестикуляцией начальника, ловили каждое его слово. Глаза Лены Шапченко округлились от страха. На лицо выбилась прядь светлых волос, которые она не решалась даже поправить. Шумкова и Рязанова посмели задать вопросы строгому начальнику по поводу передвижения кухни в горах Большого Хингана. Николай Иванович сдвинул фуражку на лоб и ответил кратко: «Там, на месте будет видно. Если перевалы отобьём, кухня пройдёт дорогами, если нет – путь по скалам через пропасти и обрывы. Подъёмных и «спусковых» кранов нет.  Ждите дополнительных указаний».
Бригада понимала, что вернуться назад, в Чжанайлор, через горы и пустыню не будет никакой возможности. Возвращаться домой они будут другим путём. В этот день состав бригады в тридцать человек ещё не предполагал, что им придётся разделиться по трём фронтам. Прибыло пополнение. Симакова компоновала новые группы с учётом опыта фронтовой работы прибывших девушек и женщин. Жалко ей было расставаться со знакомой группой девушек, среди которых неопытной была только Шапченко Лена.
Симакова, Шумкова и Меркулова попали в 6-ю гвардейскую танковую бригаду Забайкальского фронта.
Рекалова, Широкова, Каротина на 1-й Дальневосточный фронт.
Манько, Рязанова, Шапченко на 2-й Дальневосточный фронт. В каждую группу были добавлены новые повара, не прошедшие боевых действий в Европе. Девушки расставались, мечтая встретиться после войны. Анна строго и сурово сказала: «Прощайтесь. Времени на разговоры уже нет. В вагоне наговорились». Но сама бросилась обнимать каждую и просила всех разом: «Только в живых останьтесь…»


Япония отклонила требования о безоговорочной капитуляции.

По условиям Потсдамской конференции, предъявленной Японии 26 июля 1945 года правительствами США, Великобритании и Китая, она должна была безоговорочно капитулировать. Этого ждали. На это надеялись.
Но этого не произошло и 8 августа, когда к союзникам присоединился Советский Союз, а потом и Монгольская Народная Республика. Японскому народу хотели дать возможность избежать опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции.
Японское правительство отклонило это требование, так как считало, что их страна располагает достаточными материальными ресурсами для продолжения войны. Квантунской армии срочно отдали приказ начать боевые действия.
После отказа Японии от капитуляции советские войска были ознакомлены с Заявлением Советского правительства о вступлении СССР с 9 августа 1945 года в войну с Японией и приказом о наступлении.
 
  Забайкальский фронт начинает боевые действия

Всю ночь на девятое августа шёл дождь, чего все так боялись. Девушки, укрывшись плащ-палатками, ждали сигнала к общему наступлению. Рано на рассвете Анна кормила разведчиков.
Юрочкин, Зимин, Васин, Гуськов, Брусков и Фантиков первыми покинули расположение роты. Помахали девчонкам в предрассветной мгле. Войска  замерли в ожидании результатов разведки. Через некоторое время дали сигнал к наступлению.
Чтобы предопределить успешное развитие наступательных операций в первый же день по врагу были нанесены удары с суши, воздуха и моря: по судам противника, по городам Харбин, Чанчунь, портам Расин, Юки, Сейсин.
Разведывательные отряды и передовые батальоны трёх фронтов первыми двинулись на территорию противника. Потом пошли – Забайкальский и 1-й Дальневосточный.
Войскам Забайкальского фронта отводилась ведущая роль. Наступление Забайкальского  фронта в направлении Большого Хингана началось от монгольского города Тамцаг-Булаг, где монгольская земля большим выступом заходит на территорию Китая.
Фронт вступил на предгорья Большого Хингана. Чем дальше продвигались войска, тем круче были подъёмы. Разведгруппа искала объездные участки. Лил сильный дождь. Бойцы промокли. Скользили сапоги. Вещмешки казались тяжелее обычного. 
Правое крыло Забайкальского фронта (советско-монгольскую конно-механизированную группу) повёл через пустыню Гоби генерал Плиев Исса Александрович. Опытный генерал, закончивший войну в Чехословакии

Япония не успела быстро перегруппировать силы. Наши войска продвигались безостановочно, но сильные дожди превращали маленькие речушки в бурные реки. Долины затоплены. Что там, под водой? Как продвигаться дальше?
Наши передовые отряды 17-й и 39-й армий Забайкальского фронта под командованием генералов Данилова и Людникова  под проливным дождём в первый день совершили бросок на семьдесят километров.
Они расчищали путь главным силам - 6-й гвардейской танковой армии генерала Андрея Григорьевича Кравченко, которые в тот же день продвинулась на сто семьдесят километров.

Смельчаки генерала Лучинского

36-й армии генерала Александра Александровича  Лучинского было сложнее всех. Они только что форсировали быструю реку Аргунь и первыми наткнулись на мощный долговременный Чжалайнор-Маньчжурский укреплённый район с противотанковыми системами. Развернулись упорные бои.
 Смельчакам Лучинского удалось преодолеть сопротивление японских войск и устремиться к Хайлару – первому крупному городу на КВЖД. Наступательный порыв 205-й танковой бригады был велик. Они сумели овладеть железнодорожной станцией и рабочим посёлком возле Хайлара. Японцы сочли невероятным такой прорыв. Неужели Чжанайлор преодолён? Японские генералы были поражены. Спохватились! Началась контратака японского полка. Сильный огонь остановил продвижение танковой бригады. Для решительных людей это не стало преградой к продвижению
Иннокентий Баторов забросал гранатами амбразуры врага, а когда гранаты закончились, сам бросился на амбразуру вражеского дота. Подразделение прорвалось вглубь вражеской обороны. Одиннадцатого августа Хайлар был взят. Основные силы начали наступать на Цицикар – второй крупный город на КВЖД.
2-й Дальневосточный приступил к форсированию рек Амур и Уссури севернее Хабаровска. Во время дождей полноводные реки вели себя «агрессивно». Форсирование рек - повышенный риск: потеря техники, гибель людей. Амурской речной флотилии пришлось оказывать помощь при переправе войск, чтобы ускорить наступление.


Японцы хитрят

После первых поражений японское правительство сразу «захотело» принять условия Потсдамской конференции о безоговорочной капитуляции, но только на словах, чтобы ввести в заблуждение Советское правительство и вернуть позиции на фронте. Замысел врага был разгадан.
Политический отдел 6-й гвардейской танковой армии предупреждал о хитрости и коварстве врага и призывал к бдительности и настороженности. И, действительно, сопротивление противника не утихло, а возросло.

Укрепления японцев

Долговременные укрепления японцев удивили не только армию генерала Лучинского. Доты и дзоты были встроены в скалы. Внутри размещены орудия от малого до великого калибра: от 45 мм до 410 мм.
Ширина укреплённого района доходила до ста километров, глубина до двадцати пяти. От него, как ветви дерева, расходились в разные стороны по семь узлов сопротивления. Каждый узел имел по шесть опорных пунктов, в каждом пункте до пятнадцати огневых точек. Перевалы укреплены. Бойцам эта система напомнила сказку о Кощее Бессмертном. Смерть Кощея в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка на дереве. Узлы сопротивления (в каждом до трёх дивизий) были оборудованы на склонах сопок в два-три яруса и соединялись подземными ходами, некоторые – подземными железными дорогами. В Европе таких укреплений советские войска не видели.
 Но у  этих сооружений был недостаток: слабое обеспечение обороны промежутков. Можно было обойти, обхватить опорные пункты, узлы, укреплённые районы.

Странные русские…
 
Противник больше укреплялся со стороны Приморья, с востока, (в районе действий 1-го Дальневосточного), а не со стороны Большого Хингана.
В Корее японские войска создали военно-промышленную базу для обеспечения армии и считали себя в безопасности.
 Кто рискнёт на танках через снежные перевалы хребта наступать со стороны Монголии? Они успокаивали себя вопросом, на который есть только один ответ: «Никто!» Горные перевалы заблаговременно укреплены.
Но странные русские полезли через Большой Хинган…

Второй оборонительный рубеж Бейаньчжеэнь – Муданьцзян – Яньцзи начал спешно строится во время коренного перелома в Великой Отечественной войне, когда на западном фронте начала побеждать антигитлеровская коалиция

Третий рубеж в центральной Маньчжурии  Мукден – Чанчунь – Харбин стоял с незавершенным оборудованием.
Её укрепления должны были задержать советские войска, истощить их силы. Главное вовремя подтянуть коммуникации и перейти в контрнаступление. Они надеялись спрятаться за реками - Аргунь, Амур и Уссури, форсирование которых представляло большие трудности. Малый Хинган с севера – им в помощь.
С запада – безводная пустыня Внутренней Монголии (Как туда рискнул пойти генерал Плиев со своей конницей, а не с верблюдами?)
С востока – Восточно-Маньчжурские горы и сильные укрепления.
В глубине Маньчжурии сильных укреплений не было. «Да они и не нужны!» - было распространено мнение в вооружённых силах Японии. Она сама планировала вторжение на советскую землю. Военизированная страна не ожидала такого быстрого вторжения наших войск на оккупированную ею территорию Маньчжурии.

Невиданные испытания танковой армии

За четыре дня наступления 6-я гвардейская танковая армия сумела преодолеть Большой Хинган и вышла на просторы Маньчжурской равнины. Но чего это ей стоило! Армейцы вспоминали прошлые переходы через горы в Европе. Но там были дороги…
Танкисты проявили большое мастерство, «высший танковый пилотаж», как назвала это Анна Симакова, прошедшая с гвардейцами этот сложный путь.
Механики вели боевые машины по горным кручам, «взлетая» на неимоверную высоту, шли по кромкам обрыва через камни, где наклоны в сторону пропасти были критическими. Изобретательность танкистов была на грани восторга, смелость шокировала, травмы полученные «альпинистами» при переходе через горы переносились мужественно. Группу смельчаков возглавляли молодые механики - Божков Николай, Летун Василий, Торопун Михаил, Горячев Вячеслав, Быков Анатолий, Рычик Юрий. Колонну построили «по уму». Кто-то в шутку задумал смысловую расстановку фамилий. Сначала это рассмешило, потом понравилось. Это действовало, как «по маслу. К этому добавили пословицу «Бережёного Бог бережёт». Командир взвода Мельников Панкрат Елизарович сказал: «Всё не случайно». Ребята знали, что большинство фамилий возникали из прозвищ, из промыслов и традиций семьи. Никто не возразил, когда Божков встал впереди. Операция была очень спешной, поэтому друг за другом встали Летун, Торопун и Горячев. На Быкова ложилась самая большая ответственность за безопасный спуск взвода. Танк Быкова тормозил «всеми копытами», держа на тросах спускающийся танк товарища. Если склон был крутой, то опорными были два танка, которые спускали на тросах третий. Также спускались автомашины и прицеп полевой кухни. Танки шли через горы соединённые тросами попарно. Задний танк тормозил спуск впереди идущего. Также спускались и автомашины, и прицеп полевой кухни, за который отвечала Анна.
 Ребята посмеивались друг над другом, по-разному обыгрывали свои фамилии, разбавляли реальные истории небылицами, придумывали выходы в сложных ситуациях. Смех покрывал страх и тревогу, бодрые разговоры скрывали нерешительность. Но всё это было запрятано в глубины сердца. Механики высаживали экипажи и рисковали в одиночку. Спуски были настолько страшными, что танк зависал над обрывом «хвостом» кверху. Сила воли и неимоверное мужество людей были превыше человеческих возможностей.
Приходилось перепрыгивать на танках через обрывы, не имея достаточного разгона, «спрыгивать» со скал на боевой машине, проходить через валуны. У танка нет шин. Приземление  жёсткое. Были травмы, ушибы, трагическая гибель в горах боевых товарищей…

Потому японцы были так спокойны за свой восточный тыл.
Несколько танков остались на Хингане, потому что невозможно было их спустить или буксировать в тех условиях.
Самоотверженно трудились все воины, помогая друг другу преодолевать страшный и опасный путь. Они втаскивали на горы технику и оружие, продовольствие, несли на руках травмированных товарищей. Люди спускались, держась за верёвки.
Политрук Шелухин и Максим Мело из танкового десанта взялись опекать девчонок-поваров. Поварихи, переодетые в солдатские штаны, стали похожи на мальчишек-подростков. Визжать и наводить панику им запрещалось. Оружие было стянуто ремнями и вместе с вещмешками спускалось и поднималось на верёвках. У девушек не хватало сил подтягиваться на скалистых выступах. Один мужчина шёл впереди, вытягивая девушек на уступы, другой сзади, чтобы подстраховать и подтолкнуть, контролируя опору ступни. Несмотря на трудности, лейтенант Шелухин был несказанно рад, когда удавалось подать руку Анне. Однажды он хотел поймать её, когда она прыгала с уступа, но Максим Мело опередил его, за что получил недобрый взгляд Юрия Михайловича.
Помощницы Анны  - Шумкова Лиза и Меркулова Анна улыбались, глядя друг на друга, и делали вид, что ничего не замечают. Для лейтенанта Шелухина страшные дни перехода превратились в волнующие дни счастья и тайного страдания. Анна не показывала на лице никаких эмоций, даже когда он крепко сжал ей руку на ровном месте, где не было никакой опасности. Она, конечно, замечала его пристальные взгляды, но сама смотрела на него только издалека, оценивая общение лейтенанта с однополчанами. Политрук поворачивал голову в её сторону, а девчонки шепотом комментировали ей: «Посмотрел восьмой раз».
Алла Меркулова спрашивала у Ани: «Неужели он тебе совсем не нравится? Когда он не хмурит брови, то кажется даже очень симпатичным».
«Ань, ну что молчишь?» - спрашивала её с любопытством Лиза.
« Девчонки, чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы я со скалы пригнула, чтобы избавиться от ваших приставаний? Прыгну! Что ещё нужно? Сочувствуете Шелухину? Подойдите и утешьте его. Разрешаю».
«Анна в своём репертуаре», - заключила Алла. – Лиза, отойди от неё. Накатят чувства – сама прибежит и расскажет. Такое бывает. Не любишь человека, не любишь, а тебе его любовь будто по воздуху передаётся. Задует ветер в твою сторону и занесет вирус любви в сердце. У меня так было. А потом все вокруг начнут говорить, что маленький Ангел стрелу любви пустил, потому что этого не скроешь. Поведение влюблённых меняется до неузнаваемости. Сами они ничего не замечают за собой, а окружающим становится заметны их ненормальное поведение и сияющие глаза. Мы будем за тобой следить и сразу скажем, когда ты Шелухину ответишь взаимностью».
Анна рассмеялась так звонко, что политрук повернул к ней голову в девятый раз. Это тут же заметили девчонки и подтолкнули Симакову.
«Куда от вас деться, школярки? Отошла бы на сто метров, да обрывы не дают. Спустимся на равнину, будете круглосуточно дежурить, а я с Шелухиным пойду политзанятия проводить. Попляшите без моей поддержки возле кухонных бачков…».
Анна отвернулась, удивляясь проницательности поварих, и тайком посмотрела на Шелухина. Он приспосабливал к спуску носилки, на которых с травмой ноги лежал Дворников Степан. Анна сочувственно вздохнула и посмотрела вдаль.
Открылся простор. Впереди виднелась Маньчжурская равнина, уходящая к линии горизонта. На ней высвечивались отблески водной поверхности то ли от озёр, то ли от ливневых дождей.
«Преодолели одно препятствие, а впереди другое», - вслух произнесла Анна.
По горным хребтам танки прошли около четырёхсот километров. Израсходовали весь запас горючего, значительную часть боекомплекта, взрывая скалы. Чрезвычайно тяжёлое положение армии спасла транспортная авиация. Часть армии получила боеприпасы и начала наступать на Чанчунь.
Пример танкистов вдохновил остальные силы Забайкальского фронта. Через несколько дней войска 39-й и 17-й армий разгромили второй укреплённый район  - Халун-Аршанский. Овладели городами Солунь, Ванемяо.

Правое крыло Забайкальского фронта

Десятого августа объявила войну Японии Монгольская Народная Республика. Её народно-революционная армия под командованием маршала Хорлогийна Чойбалсана входила в состав конно-механизированной группы под общим командованием генерал-лейтенант Иссы Александровича Плиева. Кавалеристы Плиева двигались днём и ночью. В сутки они проходили до ста километров, преодолев мучительную жажду в пустыне Гоби, изнурительную жару под палящим солнцем в бескрайних степях Внутренней Монголии. Устали и животные, и люди. Лошадей надо было обильно поить чистой водой. Малые запасы воды, которые брали с собой, быстро закончились. Кавалеристы искали и восстанавливали старые колодцы, используемые пастухами. Припадали к холодной воде, долго и медленно пили. Черпали воду фуражками, лили на головы, плескали на обожжённые солнцем лица, на истомлённые жарой тела. Поили изнурённых долгими переходами лошадей и давали им кратковременный отдых.
Их командующий, Исса Александрович, худощавый, лёгкий, как ветер, спешивается с коня, обнимает его с благодарностью за долгий и нелёгкий путь. Черпает пригоршнями воду, обмывает бока «боевого друга», поит его. Преодолевая жажду, ждёт, когда напьётся конь. Потом пьёт сам из крепких, суховатых ладоней. Выказывает восхищение по поводу выносливости животного: «Друг мой, ты не только меня спасаешь терпением - ты страну спасаешь…»
Командир немногословен.
 Заботливо - дружеским жестом он приветствует и подзывает к себе                монгольских товарищей. Напряжение спадает с его лица. Сверкают добротой чёрные глаза. Кончики бровей над переносицей взлетают вверх. Глубокие складки на щеках смягчаются улыбкой. Короткие усы не закрывают её и придают генералу добродушный вид. Он приглашает бойцов расположиться у степного колодца для короткого обеда. По выражению лиц видно, как устали люди. У всех желание вытянуться на земле. Многие едят сухие пайки, запивая водой. Кто-то лежит на спине, закрыв лицо фуражкой от яркого солнца. Командующий понимает, что бойцы физически перенапряжены, изнурены дальним переходом и жарой. Они молчаливо преодолевали трудности. От бессилия и сухости во рту невозможно говорить, будто и не пили.
Генерал и политрук думают, как поднять морально-политический дух бойцов. Связываются по рации с командующим Забайкальского фронта Родионом Яковлевичем Малиновским, прошедшим Большой Хинган. Полученное сообщение доводят до сведения кавалеристов: «Вы не должны отстать от основных сил Забайкальского фронта. Ждём вашей поддержки. Идём по местам, где лошади пройдут лучше танков».
Конно-механизированная группа трогается в путь. Генерал Плиев молнией взлетает на коня.
Впереди Долоннор и Жэхэ, где придётся принять бой с войсками князя Де Вана. 
На перевале Джанчиху вступили в бой.
 

(ДО) в боевой обстановке отличились монгольские пулемётчики-герои Аюуш и Дампил. Аюуш сражался до последнего патрона, имея одиннадцать ранений. Дампил пленил японского офицера, при котором были секретные военные документы. В число героев Монгольской Народной Республики вошёл и миномётчик Дашийн Данзанваанчиг. Будучи трижды ранен, он не покинул поле боя. 14 августа Долоннор был взят. От Жэхэ до Пекина рукой подать. И Жёлтое море «не за горами».
О бойцах дружественной армии рассказал на политзанятиях политрук Шелухин. Он перечислял фамилии павших бойцов Забайкальского фронта, которые подвигом своим показали пример мужества и героизма в борьбе с японскими агрессорами, а также называл солдат разных национальностей, отличившихся в укреплённых районах: Сатимов Кайрат, Мельников Панкрат, Арещенко Михаил, Артыков Хамад, Гафаров Гали, Глухоманюк Сергей, Джаббаров Сабит, Колесниченко Максим и другие.
В половине августа соединенения конно-механизированной группы захватили город Чжанбэй, устремились на Калган и Чэндэ. Остатки Квантунской армии были изолированы от оккупационных войск, находящихся в Северном и Центральном Китае.

За пять дней войска Забайкальского фронта, преодолели хребет Большой Хинган, прошли четыреста километров, прорвали оборону на всех направлениях и оказались в глубоком тылу японской группировки. Советские войска развернули наступление на важнейшие центры Северо-Восточного Китая Цицикар, Чаньчунь, Мукден. Выдвинувшись на Маньчжурскую долину, они начали преследование противника, чтобы овладеть Мукденом.
Войска 17 армии взяли город Чифын, северо-восточнее Мукдена. Стрелковые войска этой армии после Чифына продолжали идти по воде, с трудом передвигая ноги по непролазной грязи.
6-я гвардейская танковая армия, с которой шла Анна, опять отличилась. Дороги так размыло беспрерывным дождём, что танки утопали грязи. Но наступление остановить было нельзя. Как дойти до Мукдена? Осталось сто двадцать непреодолимых километров. Идея появилась от безвыходности положения и одной маленькой случайности. В поисках подходящей для движения дороги к Мукдену, наша разведгруппа -  Юрочкин, Васин, Зимин, Гуськов, Брусков и Фантиков, измученные продвижением по густой жиже, решили найти сухое место, чтобы перемотать портянки. Бойцы трое суток не разувались. У многих в сапогах, полных воды, сбились портянки. Сесть было некуда. Вода – до пояса.
«Фантиков ты у нас самый «лёгкий», с тебя начнём, пока у нас силы есть», - шутили бойцы над грузным товарищем. Сделаем замок из рук, как для раненых, посадим тебя ненадолго, будешь держаться за наши шеи, а ты, Зимин, с большой скоростью перемотаешь ему портянки. Так по очереди».
Как только Паша Фантиков уселся на руки к ребятам, они провалились в податливую грязь уже по грудь. «Паша, э-э-э, ты продавишь нас на ту сторону земного шара», -  прокряхтел Вася Юрочкин.
«Ребята, поднимите повыше», - закричал Паша, увидев что-то вдали. Вместо того чтобы поднять Фантикова, все возмутились и, обессиленные, разжали руки. «Паша, давай ты будешь последним», - сказал Гуськов, самый маленький по росту из солдат. «Ребята, зря вы… Вон там! Я нашёл! Я увидел железную дорогу. Но она кое-где затоплена водой».
«Ура! Вот это новость! Ребята, качай Пашку!», - воскликнул Гена Брусков. Фантикова с напряжением качнули и посадили на воду.
Выбиваясь из сил, маленький отряд разведчиков дошёл до дороги. Каким это было счастьем – просто сесть. Бойцы перемотали мокрые портянки, выскребли грязь из сапог. «Да, что стараться, всё через минуту будет по-прежнему», - вздохнул Зимин. - Хорошо, что хоть следы после себя не оставляем. Я уже до предела наплавался по этим ямам. Ну, и страна! Как они друг к другу в гости ходят, а?» Васин в шутку ответил: «На танках, по железной дороге!»
Все замерли от неожиданного открытия.
Разведчики поочерёдно хвалили то Зимина за вопрос, то Васина за ответ, то Фантикова за находку. Не остались в обиде и те, кто держал Фантикова - тяжеловеса.  Анна им по две порции выдала за великие труды. 6-й гвардейский полк совершил марш по железной дороге, длиной в сто двадцать километров, прямо до самого Мукдена. Танки шли по железнодорожному полотну на малой скорости, чтобы не съехать с дороги, затопленной дождями и не перевернуться в воду. На танках сидел десант. На тросе за танком тащили на жёсткой сцепке кухонную колымагу-прицеп. Анна лежала животом на баках, боясь свалиться под откос. Шумкова Лиза сидела на треугольнике сцепки. Девушки менялись местами, но это была мучительная поездка. Тяжёлая. Страшная. Боялись обстрела со стороны противника. Куда побежишь? Где спрячешься?
Танки шли со скоростью четыре километра в час. За тридцать часов дошли до Мукдена. «Как на лошади!» – смеялась Анна. Японские войска, надеясь на непроходимость дорог, не ожидали появления у себя под носом Забайкальского фронта. Они знали: за сутки это расстояние пройти по воде невозможно.
Левое крыло Забайкальского фронта (36-я армия) завершило разгром Хайларского укреплённого района и захватило город Цицикар.
39-я армия Забайкальского фронта переброшена в Порт-Артур.



2-й Дальневосточный фронт  наступал к центру Маньчжурии на Харбин с севера, (от Хабаровска). На второй день очистил от противника берег Амура и междуречье рек Сунгари и Уссури. 15-я армия генерала С. К. Мамонова и 5 отдельный стрелковый корпус генерала И. З. Пашкова форсировали реки, в переправе через которые помогла Краснознамённая Амурская флотилия. Войска продвинулись на сто двадцать километров, захватили плацдарм севернее города Тундзяна, разгромили гарнизон в городе Фуюань.
При штурме сопок Малого Хингана погиб старшина 1-й статьи Николай Голубков. Он забросал гранатами огневую точку противника, но сам был смертельно ранен.
15-я армия с севера подошли к Цицикару, с северо-востока к Харбину. На пути большим препятствием стал город Фугдин с несколькими опорными пунктами, артиллерийскими и пулемётными дотами и дзотами, противотанковыми рвами, траншеями и ходами сообщения. Моральный подъём войск был высок, их готовность сломить сопротивление врага и выполнить боевую задачу вылилась в решительный штурм. Там, на чужой земле, под далёким от Родины Фугдином погиб в неравном бою старший сержант И.М.Якубин, спасая жизнь командира, которого японцы хотели похитить. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. 
5-й стрелковый корпус форсировал реку Уссури, ликвидировал Жаохейский укреплённый район и 14 августа взял Баоцин.
2-я Краснознамённая армия генерала М. Ф. Терёхина при взаимодействии с моряками речных кораблей с реки Зеи захватили плацдарм на противоположном берегу Амура.
Советские войска прорвали сильно укреплённые районы и рубежи в глубине обороны, прошли с боями двести километров. Разгромив части 4-й отдельной японской армии за шесть дней вышли на рубеж Цзямусы - Харбин. Корейские партизаны, действующие под руководством Ким Ир Сена, оказали помощь в разгроме 17-го японского фронта.
Япония хотела задержать наступление советских войск в Маньчжурию, истощить их силы, подтянуть свои резервы и перейти в контрнаступление в Приморском направлении. В дальнейшем перенести военные действия на нашу территорию.

Но задержать наступление 2-го Дальневосточного фронта японским войскам не удалось. Мощные удары советских войск в Северо-Восточном Китае предопределили успех Сахалинской и Курильской операций.
1-й Дальневосточный фронт, наступал со стороны Владивостока, где  укрепления японцев были особенно сильны, где враг имел больше всего дотов, дзотов. Здесь надо было прорвать долговременную мощную оборону. Ударная группировка фронта – 1-я Краснознамённая армия и 5-я армия генералов А. П. Белобородова и Н. И. Крылова овладели передовыми позициями и нарушили систему его обороны. Используя опыт боёв в Европе, наступление начали ночью во время ливня. Без артиллерийской подготовки атаку начали на широком фронте, шли по тайге, без дорог обходя с тыла и фланга доты и дзоты, блокируя их.
Брат Арсентия, Павел Петрович Квашнин, воевавший на этом фронте, подвозил на машине сапёров к участкам работы. Велась опасная работа по разминированию. Возвращался за солдатами, снарядами и опять вперёд к японским укреплениям. Машина часто ломалась в условиях бездорожья. Шофёр снимал ватную фуфайку, стелил её на землю и, порося Господа о помощи, спешил сделать, всё возможное, чтобы быстрее вернуться к месту боя со снарядами. Страх охватывал от мысли, что бойцы вот-вот останутся без снарядов. Ждут его – не дождутся. Здесь, на фронте ему пришлось работать на такой же старой газогенераторной машине (на дровах). Зато он не зависел от бензина, с доставкой которого были очень большие проблемы. Эта старая машина и опытный шофёр выручали всех.
 Такой сложной дороги в его жизни Павла Петровича ещё не было. На болотах валили деревья, чтобы выложить дорогу. Инженерная рота была в изнеможении, делая прокладку дорог. Были такие места, где не проходили даже танки. Пробивались с боями, искали пути обхода укреплений.
Ожесточённые, тяжёлые бои завязались на подступах к Муданьцзяну, на берегу реки с таким же названием (северо-западнее Владивостока), где  находились основные силы 5-й японской армии.
Её командование широко использовало солдат-смертников. Они охотились за нашими командирами, зверски издевались над военнопленными. Весть о мученической и мужественной гибели сержанта Калинина облетела все войска. Однополчане нашли своего комсорга с выколотыми глазами, отрубленной ногой, разорванными ноздрями, с черепа была снята кожа, на правом боку вырезана звезда. Его пытались заживо сжечь.
Квашнину пришлось не однажды перевозить раненых и убитых солдат с мест боёв. Павел Петрович очень тяжело переносил такие поездки. Легче снаряды везти к линии фронта, чем видеть погибших боевых товарищей.
Увидев красноармейца, многие не выдержали такого потрясения, страх сковывал с головы до ног. Медсёстры рыдали, вспоминая, каким смелым и весёлым парнем был комсорг.
Командир дивизии сказал на похоронах бойца: «Мы должны знать, что враг жесток. Наш долг - проявить ещё большую бдительность по защите нашей Родины, чтобы не допустить такого опасного агрессора на территорию нашей страны. Мы даём клятву сурово наказать мучителей». 
Всеми мерами противник старался удержать город. Он был окружён долговременными бетонными сооружениями, которые были оснащены пулемётами и артиллерией.
 Советские артиллеристы обстреливали Муданьцзян с противоположного берега реки, использовали промежутки между узлами сопротивления. Жестокие бои вели наши воины за Мишаньский укрепрайон и Дадинзынский узел. Мужество бойцов было массовым. Ефрейтор Колесник проделывал проходы в минных полях, а во время атаки на глазах своей роты бросился на амбразуру вражеского дота и закрыл её своим телом. Он был удостоен звания Героя Советского Союза.
Грамотно действовал наводчик станкового пулемёта из села Деньгино Калининской области Алексеев Виталий Арсеньевич. Это был опытный боец, прошедший Белорусский фронт. Он делился боевым опытом с молодыми бойцами. Благодаря умелым действиям красноармейцев шло быстрое продвижение советских войск. О подвигах однополчан узнавали из боевых листков и на политзанятиях после сообщений командиров. Последнее сообщение было о том, как старший сержант Мартынов вынес из-под огня раненого командира роты старшего лейтенанта Крошенина. Бойцы ежедневно узнавали имена новых героев – Буркин, Беляев, Никандров, Афанасенко…
Чтобы быстрее соединиться с Забайкальским фронтом, после артподготовки наши части (по решению маршала Мерецкова) обошли город Муданьцзянь с юга и 16 августа штурмом овладели им. Взятие важного оперативно-стратегического центра открыло дорогу в Центральную Маньчжурию на харбинское направление. 
После взятия города, во время отдыха сапёры решили пройти вдоль реки. На берегу в халатах, с косичками на спине сидело несколько местных жителей. «Китаянки, кореянки или японки? Давайте определим. Познакомимся, подмигнём», - предложил один из сапёров. Кто-то из бойцов подошёл первым поближе и дёрнул за косичку. Удочка «девушки» от неожиданности выпала из рук. «Обиженная» ловко подскочила и … перед нашими бойцами предстал мужчина. Он закричал с гневом: «Я – жеребеса!» (жеребец).  Все другие «рыбачки» повернули головы, и давай наперебой повторять эту же фразу. История закончилась коллективным смехом обеих сторон. Квашнин долго вспоминал эту смешную историю среди сапёров. Видя какую-нибудь девушку спрашивал ребят: «Ну, что, знакомиться ещё пойдём?». Вместо ответа следовал хохот.
Левое крыло фронта 1-го Дальневосточного фронта, 25-я армия генерала И. М.Чистякова наступала вдоль побережья Тихого океана и взаимодействовала с флотом, благодаря чему овладели в Северной Корее рядом городов и портов, в частности Ванцин, Тумынь, Юки, Начжин, Расин. Сейсин
был крупной военно-морской базой Кореи, из которой японские военные  корабли плавали к своим берегам. Порт был укреплён с суши и моря с большим гарнизоном. Наши воины действовали так стремительно, что ошеломили врага своими действиями. За умелые действия в порту, за личное мужество старший сержант Н.Г. Маркелов и старший лейтенант Леонов были удостоены звания Героя Советского Союза. В.Н. Леонов во второй раз! В критический момент боя у Маркелова закончились патроны в автомате и нагане. В рукопашном бою с японцами он отбил себе оружие и подавил сопротивление врагов. Командир разведотряда Леонов захватил со своим отрядом плацдарм в порту и удерживал его до прихода главных сил. Захват порта ускорил изоляцию Квантунской армии.
  Флот приступил к боевым действиям в Охотском море по освобождению южной части Сахалина и Курильских островов.
В Жёлтом море флот подошёл к Порт-Артуру.

Правое крыло 1-го Дальневосточного фронта (35-я армия генерала Н. Д. Захватаева) после форсирования рек Уссури и Сунгача попало на болотистую местность. Танки под тяжестью с трудом выбираются из топкой грязи. Каждый шаг бойца сопряжён с опасностью провалиться в трясину. Люди в мокрой одежде, проваливаясь то по грудь, то по пояс, продолжают идти к цели. Солдаты, измученные трудным переходом, все-таки сумели вклиниться в оборону противника. Доставка горючего шла по заболоченной долине реки Сунгача. Бойцы носили горючее к боевым машинам в бидонах вручную через болота, на расстояние десять километров, чтобы наступление не остановилось. Спустя некоторое время на выручку пришли гусеничные трактора, которые буксировали бочки с горючим в полупонтонах. Двенадцатого августа города Хулинь и Мишань были взяты. Через пять дней был взят город Боли. 1-й Дальневосточный фронт держал путь на Харбин.
Младший лейтенант 1-го Дальневосточного фронта Михаила Янко повторил подвиг Николая Гастелло, направив подбитый самолёт на военный объект противника
 1-й Дальневосточный фронт преодолел Восточно-Маньчжурские горы, болота, ожесточённое сопротивление противника и самые мощные укрепления японской армии со стороны востока. Фронт ценой упорства, огромного терпения на болотах и мужества людей вышел!!! на Центральную Маньчжурскую равнину. Квантунская армия была разгромлена и уничтожена в два этапа.
На первом этапе с 9 по 18 августа советскими войсками преодолена оборона противника на всех фронтах, началось стремительное наступление в направлении к Центрально – Маньчжурской равнине.



.

Стремясь избежать катастрофы, командование Квантунской армии пыталось отвести свои войска на юго-восток для удержания этой части Маньчжурии и Кореи.
Советское командование выбросило на противника сильные воздушные десанты -  на Чанчунь, Мукден, Дальний и  Порт-Артур. Танковые соединения пленили отступавшего противника.
Япония оказалась в огненном кольце, в блокаде.

 Японское командование не желало признать факт поражения. Но 14 августа правительство Японии заявило о согласии на безоговорочную капитуляцию, но это был маневр, чтобы приостановить наступление советских войск. Через два дня после этого японские войска предприняли контратаки на всех направлениях.
16 августа Генеральный штаб Советской Армии опубликовал разъяснение о капитуляции Японии. «…Капитуляцию вооружённых сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооружённым силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться. …Вооруженные силы Советского Союза будут продолжать свои наступательные операции против Японии».
(« Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны») т. III, стр. 384.) .
На другой день после этого события войска 2-го Дальневосточного фронта (2-я армия), наступающие с севера, взяли двадцать тысяч пленных у города Суньу. Через три дня, пройдя с боями сто пятьдесят километров, они захватили город Бейань. 15-я армия освободила города Цзямусы, Илань. 5-й стрелковый корпус занял город Боли. Стремительное наступление Красной Армии заставило японское командовагние отдать приказ о  немедленном прекращении боевых действий.
Утром 19 августа на командный пункт Маршала Александра Михайловича Василевского явился начальник штаба Квантунской армии генерал Хата Хикособура. С ним пришли начальник оперативного штаба и дипломатический консул в Харбине, чтобы получить указания о порядке сдачи в плен разбитых японских войск. Началось массовое разоружение и пленение войск японской армии.
20 августа 1945 года в газете «Правда» появилась оперативная сводка Совинформбюро, в которой сообщалось: « В Маньчжурии войска Квантунской армии на большой части фронта прекратили сопротивление и продолжают сдаваться в плен. Наши войска на этих участках фронта прекратили боевые действия против японских войск и принимают капитулирующие части и соединения Квантунской армии».  В крупные города были направлены десанты, чтобы японские войска не разрушили культурные ценности, фабрики и заводы.




 20 августа Забайкальский фронт овладели городами Чаньчунь и Мукден. Большое впечатление на Анну оказала встреча с жителями Чанчуня. Митинги, гуляния по городу превратились в большой праздник. Узенькие улочки города были заполнены толпами гуляющих счастливых жителей. В знак благодарности многонациональному советскому народу они вышили огромное письмо на шёлке, длиною в триста пятьдесят метров. Самое большое письмо в мире заняло целый квартал города. Под ним расписались сто тридцать тысяч чанчуньцев. (Письмо хранится в музее Порт-Артура)
 
Началось наступление Забайкальского фронта к побережью Ляодунского залива. 23 августа он вступил в порты Дайрен и Порт-Артур, а войска 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов заняли города Харбин и Гирин.
В жаркий августовский день все улицы Харбина, все его склоны были заполнены празднично одетыми людьми. Мужчины в белых рубашках, в соломенных шляпах, женщины в светлых платьях. Радостные толпы сопровождали наших солдат. Жители Харбина стали хозяевами своего города, своей жизни. Моряки встав во весь рост в кузовах грузовых машин медленно ехали по городу. В торжественные моменты приходит осознание свершённых побед, забываются трудности.
Все три армии вышли на рубеж Харбин – Чанчунь – Мукден. Для этого нужно было осуществить глубокие встречные удары и +не допустить отступление противника вглубь Китая. Японская армия оказалась в катастрофическом положении.
Вместе с конно-механизированной группой наши армии изолировали Квантунскую армию от стратегических резервов. На этом направлении бои противника были уже бесперспективны. Новый оборонительный рубеж Чанчунь – Шэньян - Далянь уже не мог остановить советские войска.
Советские войска освободили Манчжурию, Южный Сахалин, Курильские острова, Северную Корею. Произошёл полный разгром Квантунской армии.
Действия англо-американских сил носили ограниченный характер. Они концентрировались на Филиппинских островах
Япония признала себя побеждённой и сложила оружие. С девятнадцатого августа по первое сентября происходило разоружение Квантунской армии. Побеждённым признал себя и её командующий генерал Ямада. После разгрома Квантунской армии начались Сахалинская и Курильские операции.

 



ЮЖНЫЙ САХАЛИН.  Наступление 1-го Дальневосточного фронта на Южный Сахалин было  неожиданным. Наступление шло сначала из центра Сахалина  в южном направлении. Бой за городок Харомитоге внёс сумятицу в японские войска. Сопки содрогались от разрывов снарядов нашей артиллерии. Катонские укрепления в центре Сахалина – мощное инженерное сооружение с крупным гарнизоном за два дня были разрушены, а противник выбит из Катона. Остатки гарнизона капитулировали. 16-я армия, 56 стрелковый корпус генерала Л.Г. Черемисова и 79 стрелковая дивизия успешно провели эту операцию.
Многочисленные реки острова Сахалина и трудные переправы затрудняли продвижение наших войск. После отступления японских войск оставались  взорванные мосты. Противник знал, что по такой местности лучше переправляться на лошади, поэтому враг делал из них опасную «приманку», минируя брошенных лошадей.
 На рассвете 19 августа, когда Советские войска продвигались на юг острова, правительство Японии заявило о безоговорочной капитуляции. На Сахалине было особенно заметно, что война привела японцев к массовому обнищанию. Они получали мизерную оплату за тяжёлый труд на шахтах острова. После отступления войск противника штольни шахт были затоплены, местное население брошено на произвол судьбы. Запуганные, измученные беженцы в жалких лохмотьях пытались спрятаться, покидая свои дощатые домики. Им и унести то было нечего, настолько они были бедны. Русских солдат поразила пустота помещений. Главным сокровищем в доме для японцев была маленькая металлическая печка в ящике с землёй.
Наши солдаты, поражённые крайней бедностью простых японцев, поделились с ними своими пайками. Люди с благодарностью кланялись и приветливо разговаривали. В их глазах не было ни зла, ни ненависти.
При освобождении западных портов Сахалина Тихоокеанская флотилия вошла со стороны Татарского пролива и выбила вражеские войска из городов Эсутору, Маока (Холмск).
Наши моряки спешили занять крупные портовые города, чтобы не дать эвакуировать остатки войск и сохранить от выжигания населённые пункты.
24 августа наши корабли по проливу Лаперуза подошли к последнему порту Отомаре, находящемуся в глубокой бухте на юге Сахалина. Эвакуация японских войск не состоялась. Выход из бухты был перекрыт. Войска вступили в центр Южного Сахалина – Тоёхару (Владимировку) и  разоружили там гарнизон пехотной дивизии. 25 августа военные действия на Сахалине закончились. Восемнадцать тысяч пленных японцев сложили оружие.
 28 августа был освобождён от захватчиков южный Сахалин.

После Сахалина морской флот произвёл высадку десанта на Курильские острова. Они находятся восточнее Сахалина и тянутся от более северного  полуострова Камчатка до Японии. Положение их стратегически выгодное. Они как длинная ограда, прикрывают остров Сахалин  и Охотское море со стороны Тихого океана.
Почти рядом с Камчаткой находится первый остров Самусю. Там успешно произошла Курильская десантная операция. Нашим войскам через пять дней ожесточённых боёв удалось сломить сопротивление вражеского гарнизона острова и одержать победу над превосходящими силами противника. Много героических подвигов совершили советские воины на этих островах
На этом острове Курильской гряды боец Николай Вилков повторил подвиг Александра Матросова. Чтобы помочь наступавшему подразделению, он подполз к доту, метнул одну гранату, вторую - будучи раненым в руку. После возобновления вражеского огня он закрыл своим телом амбразуру вражеского дота. Моряки поставили ему памятник, который виден с моря. Честь герою отдают все корабли. Подвиг смелого десантника не забыт. В боях  за остров подвиг командира Вилкова повторил матрос Ильичев. В этом же  батальоне пример высокого мужества показала санитарка Мария Цуканова. В момент оказания помощи раненым матросам, она сама была тяжело ранена и попала в плен к японцам. Японские изверги искололи её тело ножами. Погибшим героям боёв за остров Самусю было присвоено звание Героев Советского Союза. В этой короткой, но ожесточённой войне погибло тридцать тысяч наших воинов. Из бригады Анны Симаковой погибла Вера Рекалова, спасая Лену Шапченко на болотах во время перехода 1-го Дальневосточного фронта.
Первого сентября 1945 года острова были очищены от врага.




Когда японские солдаты начали сдавать оружие, и угроза нападения миновала, Анна подошла к ним поближе и с любопытством рассматривала обмундирование и снаряжение противника. На солдатах - не шинель, а суконный китель защитного цвета. На голове - мягкое кепи. На ногах – не сапоги, а ботинки с обмотками. Они идут цепочкой и поочерёдно кидают на кучу с оружием свои лёгкие винтовки. За спиной у каждого - кожаные ранцы, скатанная шинель, плащ-палатка, К ранцу снизу привязаны запасные башмаки. На груди у каждого – бинокли, как у наших командиров. На ремне три подсумки с патронами, котелок, фляга с водой, противогаз, винтовочный и ножевой штыки в кожаных чехлах, лопата с короткой ручкой.
Позже Анне удалось увидеть содержимое ранца у пленного солдата-пехотинца с красными петличками на стоячем воротнике, который выкладывал вещи на траву и что-то искал в ранце. Там был комплект белья, запас продовольствия на два-три дня, медикаменты, маскировочная сетка.
С таким запасом солдаты могли существовать и сражаться отдельно от своего подразделения.
Японские офицеры с маленькими поперечными погончиками на плечах, с гордым и независимым видом снимали с кобурой тяжёлые револьверы и пистолеты. На их лицах невозможно было прочесть никаких эмоций.
Обозники поодаль нехотя расставались со своим грузом.

 Среди пленных солдат сновал туда-сюда офицер с чёрными петличками. Анна спросила у командира роты: «Что он так бегает, суетится?»
Командир ответил: «Это японский жандарм. Он до конца честно выполняет свой долг. Следит за порядком».
Действительно. Солдаты, сдавшие оружие тихо отходили в сторону, садились или ложились на траву. Лица у всех спокойные, почти безразличные.  Некоторые пленные открыто радовались, что война закончилась. По сути – это были не солдаты, а оторванные от своих полей забитые крестьяне. Радость их была понятной.
Трудно было поверить, что миролюбиво лежащие на поляне солдаты, два часа назад с ярым, отчаянным фанатизмом кидались в контратаки. Попробуй не кинься. В армии царило рукоприкладство и полицейский контроль. Военно-полевые суды за инакомыслие приводили в полный порядок идеологию японской армии. Солдат обучали взаимной слежке. Издевательство над мирным населением в оккупированных странах поощрялось, изощрённые пытки над военнопленными соответствовали военному духу «Бусидо». Все военные силы Японии были  воспитаны в духе жестокости, человеконенавистничества, национализма, презрения к другим народам, в духе преданности императору – божеству. Это было корнями нации. По-другому думать запрещалось.
 С 9 августа по 2 сентября шла тяжёлая по напряжённости советско-японская война 1945 года, которая являлась справедливым актом с точки зрения международных отношений и была продолжением Великой Отечественной войны.
 Стремительное наступление советских войск, высокие боевые и моральные качества Советской Армии сорвали агрессивные планы врага по использованию бактериологического оружия, по захвату чужих территорий. Наша армия блестяще осуществила планы Ставки Верховного Главнокомандования. Благодаря богатому опыту в войне с фашистской Германией, высокому морально-политическому состоянию советских войск, маневренности военной операции, её внезапности, японская армия была рассечена и по частям уничтожена при тесном взаимодействии наземных войск, авиации и флота. Все участники кампании были награждены медалью «За победу над Японией».
Правительство США, желая принизить значение вступления СССР в
бомбы (6 и 9 августа). Они хотели чудовищно наказать Японию ещё до прихода советских войск. По приказу президента США Трумена 6 и 9 августа были сброшены две атомные бомбы на города Хиросиму и Нагасаки. Бомбардировка городов стала страшной трагедией японского народа. Города превращены в пепелища. Лучевая болезнь поразила выживших горожан. Органы разлагались. Люди умирали в  долгих муках.
Американские военные историки утверждали, что Японию привел к капитуляции атомный удар, а не победа советских войск.
Но исход войны решался на материке в Маньчжурии, Северной Корее, на Южном Сахалине и Курилах, где находились основные военные силы и базы Японии. Квантунская сухопутная армия была быстро разгромлена. СССР ускорил окончание войны на Тихом океане, независимо от использования бомб.
Мощная военная машина Японии сломалась под ударами советских войск.
2 сентября 1945 года в Токийской бухте на борту американского линкора «Миссури» был подписан Акт о капитуляции Японии. С советской стороны Акт подписал генерал К.Н. Деревянко. В японской группе – бывший министр иностранных дел (с тростью и неподвижным лицом) Мамору Сигэмицу и бывший начальник генерального штаба Японии (с орденом, без самурайского меча и с траурным видом) Еситзиро Умэдзу. Это последние представители дипломатического и военного ведомств. Генерал Макартур первым подписал Акт от имени союзных держав и США. Затем поставили подписи представители СССР, Китая, Австралии, Канады, Франции, Голландии и Новой Зеландии.
Япония приняла все условия Потсдамской декларации от 25 июля1945 года о безоговорочной капитуляции всех своих вооружённых сил. Наступил конец второй мировой войны.
Поражение Японии заставило многих японцев переосмыслить то, что им вдалбливали до этого. Японцы потеряли в этой войне 80 тысяч солдат и офицеров. 600 тысяч было взято в плен и привлечено к строительству Магадана и других городов Дальнего Востока. Совинформбюро сообщало о трофеях и потерях японцев. Захвачено: самолётов - 925, танков – 369, бронемашин - 35, самоходных орудий - 1226, автомашин – 2300, тракторов и тягачей – 125. Лошадей – 17497, складов – 742. Нашим войскам сдалось в плен более 594000 японских солдат и офицеров и 148 генералов. Общие потери японцев в людях составляют: 674000солдат и офицеров. За это же время потери наших войск на Дальнем Востоке составляют убитыми – 8219 человек, ранеными 22264 человека.
После разгрома Япония была лишена всех прав на захваченные ею чужие земли на Дальнем Востоке, в странах Юго-Восточной Азии и в бассейне Тихого океана. Население Кореи, Маньчжурии и Ляодунского полуострова с ликованием встречало своих освободителей. Советская армия  с честью выполнила свою освободительную миссию.  ( В Индокитае, Индонезии, на Филиппинах, в Индии тоже началось национально-освободительное движение.)

  Анна вернулась домой

В конце сентября 1945года после разгрома Квантунской армии Анна вернулась домой. На груди гимнастёрки медали «За победу над Германией», «За победу над Японией».
Историй интересных не переслушать! По вечерам Аннушка надевала свою пилотку и, приложив руку к головному убору, рассказывала фронтовые истории. Начинала бодро, по-боевому: «Рядовая Симакова докладывает обстановку: на кухне Забайкальского фронта всё в порядке!» Но во время воспоминаний часто плакала, вспоминая тех, кто навсегда остался на линии фронта, на чужой земле.

Вспоминала и Шелухина, о котором дома не рассказывала никому. Не хотела, чтобы жалели её. Долго ждала после войны его писем. Обещал приехать… Вскоре получила письмо, но не от него, а от его матери. Боялась конверт открыть. Два дня не распечатывала. Потом всё же решилась. Сердце в тревоге зашлось: «Почему от Шелухиной Анны Матвеевны? Почему не от него? Ведь война закончилась…
Слёзы потекли, как только увидела первые строки.
«Дорогая Аннушка! Юра много рассказывал о тебе. Он взял билет на Курган. Я ждала вас обоих. Но в тот же день его привезли обратно. Он спас ребёнка на железной дороге и был сбит поездом. Похоронили мы его…» Анна не могла дальше читать. Побежала к озеру, чтобы спрятаться от близких. Там, за камышами, дочитала последние строки. «Он ждал встречи с тобой. Всё время говорил: «Мама, она тебе понравится. Вот, увидишь. Мы с ней характерами похожи».
Приезжай, дочка. Увидеться нам надо. С любовью Анна Матвеевна. Курск. Садовая 7.
Ездила Анна в Курск. Дома сказала, что в Макушино едет, с бабушкой Ариной повидаться.
Приехала в чужой город. Нашла улицу Садовую. Вот, и дом. Калитка настежь. По дороге от дома цветы по земле разбросаны. Затревожилась. Вошла в дом. Спросила Анну Матвеевну.
«Понесли её… Всё невесту сына ждала. Да, видно, письмо долго шло. Дороги-то не налажены ещё. Смерть сына подкосила её… От сердца и умерла. Хорошая была женщина… А вы кто ей?»  - спросила женщина в чёрном.
«Дальняя родственница…» - с трудом ответила Анна. Она без сил опустилась на пол и завыла, зарыдала от безысходного горя.
«Видно, девушка, вы и есть та самая невеста. На кладбище-то уже не успеете. Ей рядом с сыном могилку выкопали. Справа от ворот. Увидите. Идите по улице, не сворачивая до водонапорной башни. Потом налево до кладбища.
Я подруга её. Рядом живу. Вон, мой дом под зелёной крышей. Приходи, девочка, ночевать ко мне, коли останешься. Меня бабой Марфой зовут. Приходи, не стесняйся. Буду ждать… (ДО)ГЛАВА В РАБОТЕ

Меня на дальний Восток не просто так «перекинули». Я же без ранений умудрилась войну пройти! Захотелось ещё на Японию посмотреть. Участников войны, получивших ранение, на восток не отправляли. Они своё отвоевали. Те, которые слишком образованные, тоже дома остались. А я, выходит, самым подходящим кадром оказалась. Маршал Василевский, главнокомандующий наш,  -  впереди.  Я – за ним - с поварешками.  Может, заметит мои подвиги Александр Михайлович, и мне какую награду привесит. Стыдно отставать. Он, как и я, - с 3-го Белорусского туда попал, Герой Советского Союза. Мы на него равнялись, потому и японцев быстро разбили.
Однажды мне пришлось кормить пленных японских военачальников. Едят, голову поднять боятся…   Главный генерал не захотел есть нашу походную кашу. Величался! Японской рыбы ему подавай! Я бы ему сказала по-русски: «Губа толще, брюхо тоньше». Но ведь не дали выступить. Шикали на меня. Пожалели его, голодного и принципиального: в знак уважения к его личному достоинству и храбрости, хотя и был он проигравшим. Позвали японских поваров. Они забегали. Мы рот раскрывали от их суеты. Потом с церемониями на блюдечке вынесли ему какую-то маленькую рыбку, когда у него от голода уже сил не было ложку держать.
Когда я узнала о его жестокости, рада была, что он нашей каши не попробовал. Нечего супостатам (противникам, недругам) русскую кашу раздавать! Я об этом вслух начальству сказала. Из меня правда-матушка сама выскакивает, не зажмешь её ничем. Может, где и помолчать надо, но уж больно я горячая. Не могу кипяток внутри себя держать. Вот на мне «горячей» всю войну кастрюли и возили. Мучением была распутица и отсутствие дорог по лесам, горам и болотам.
Очень переживала, когда ранило мою любимую лошадь. Её тоже Нюркой звали. Надо баки тащить, а у нее кровь из ноги хлещет. Перевязала  ее. Она хромает, но повозку тащит, не останавливается. Толкаю сзади кухню, что есть сил, помогаю ей. Кое – как дотащились до расположения пехоты. Это ещё на западном фронте. Я плачу, целую ее. Бойцы сахар принесли, кормят, гладят ей шею, морду, а у нее слезы в глазах…
С японцами война намного короче была, но страха и напряжения хватало.
При форсировании рек в Маньчжурии очень боялась, что мои кастрюли уплывут по течению или потонут. Как потом со дна доставать? Расстреляют за потерю военного имущества. Вода после дождей холодная, ноги сводит. Прогреться негде, мочевой пузырь не терпит. Цистит на фронте – тяжелая проблема для женщин! Через каждые десять минут позывы, а кустов рядом нет… Вода грязная. Машины идут, как по броду, после дождей. Сотни солдат пройдут, перемешивая сапогами застоявшуюся жижу. Как нам, женщинам соваться в эту грязь? Да ещё идти по ней не один час по пояс в воде, а то и по грудь! Разливы невиданные! У нас таких не бывает. Танки не проходили, а мы должны идти вперёд. Островка сухого не найдёшь.
 Во время одной из переправ держалась за ручки пустого бака «вела» его перед собой, чтобы глубокий брод пройти. Держалась как за спасательный круг. Сколько я «инженерных» работ для кухни провела! Мостила проезды. Чего только не придумывала! Однажды кастрюлю с кашей сняла, в канаву поставила, сверху толстых веток накидала, «по каше» мы и проехали. Машины ломались от бездорожья. Те, которые были на ходу, часто передавали артиллеристам, потому, что их дело – первостепенное. А ты, хоть умри, но бойцов накормить должна. Был случай, когда у меня баки на западном фронте «прострочило». Суп из дыр хлещет в нескольких местах. Что делать? Чем солдат кормить?  Две дыры палками заткнула, одну – повыше, глиной залепила. А в самую нижнюю дыру -  палец вставила. Так «привязанная» к баку и шла. Жижи в супе мало осталось, пришлось бойцов гущей кормить.
У меня был железный закон: сначала накорми бойцов, – потом ешь сама. Кухня – это сила и настроение армии. Как полопаешь, так и потопаешь.
За продуктами контроль трибунала - строжайший. Если на сторону понес – сразу расстрел. Помню, как взрывом оборудование раскидало, собирали, искали по кустам. За всякую мелочь в ответе. Меня Бог в каждом бою миловал - живой осталась.
Пока затишье после боя, солдат надо накормить. А их – сотни. Кормления по расписанию не получалось. Бывало, сядут поесть, кто раненый, кто измученный боем, а тут – вражеский артобстрел котелки из рук выбивает. На землю все падают. Обстрел пройдет, поднимутся солдатики, а котелки землей засыпало.
 Однажды после боя подбежал ко мне молоденький боец и говорит: «Сестрёнка, накорми поскорее, а то с голоду умру». Наложила я ему каши, а его тут же прямо возле меня шальная пуля убила. Даже поесть, сердечный, не успел.
Но самое страшное было тогда, когда с большим трудом, мучением, тащили кухню, под огнем еду готовили, а приезжали – кормить было некого. Похороны вместо обеда….  Сколько солдат наших на тех полях осталось - не пересчитать... Некоторые совсем мальчишки. Вспоминаю – слезы душат.  Насмотрелась я, намаялась. Как такое забыть?
Но в душе от пережитого такие грозные силы закипают – не передать!!! Если случится с Родиной беда, снова пойду – не дрогну. Характера и духа хватит. Мы крещёные под отеческими куполами. Оттого защита у нас великая, а жизнь – бессмертная.
Фашисты-изуверы везде одинаковы и в Германии и в Японии. Это я лично видела. Лица и фамилии разные, а натура одна – звериная. 
Почему люди не понимают, что зло везде одинаково разрушительно и в своей семье и в любой стране, которая организует это зло. У палки два конца. Любые войны заканчиваются справедливой борьбой за свободу. Палач сам становится жертвой, стяжая всеобщую ненависть.
Мы знали тогда: отдать жизнь за Родину – высокая, почётная смерть. В нашей армии был массовый героизм. Отважная смерть боевого товарища удесятеряла силы бойцов. Людей от потерь становилось меньше, а сопротивление было ещё напористей. Вот такие мы, русские».
Анна Ларионовна Симакова (Кучеренко) - фронтовой повар.(1975 год)
    

 
. 
« Жив Гоша, я чувствую…»

На Георгия родители несколько раз делали запрос в воинскую часть, откуда он отправился на фронт. Пришёл ответ: « Ваш сын сержант Квашнин Георгий Арсентьевич пропал без вести». В доме тишина, но мать ни одной слезы не уронила, только сказала: «Жив Гоша! Я чувствую! Сколько жить буду, столько и ждать буду! Столько и молиться!»
Только ноет сердце у матери про Гошу. Не позволяла она себе и мысли о том, что он погиб. «Если бы погиб, дал бы Господь особую весточку в ее сердце», -  мыслила она. Прошло лето 1945 года, а Гоша все не возвращался.
Выходила мать на дорогу за село, что к станции ведет, и молилась: «Господи, открой ему все пути, все дороги, все ворота, все темницы. Подними его, Господи, спаси, направь в родную сторонушку, если он в плену или в лагерях. Пошли ему добрых людей, верных друзей. Сохрани его, Господи! Матерь Божья, моли Бога о сыночке моем, Георгии. Не мог он мать забыть. Не мог! Что-то здесь не так.… За пять лет ни одного письма.
Чувствую, что идет он ко мне, где-то идет…. Помоги ему, Матерь Божья, а я дождусь, что бы люди ни говорили. Я никому не верю, никаким слухам не верю. Тебе верю, Господи, и сердцу своему верю. Верю и жду!»
Она смотрела на дорогу и звала Гошу домой, как когда-то маленького ребенка с прогулки: «Гошенька, иди домой, деточка, пора уже, вон и штанишки мокрые. Кашку я тебе сварила. Манную. Даже сахарок для тебя положила. Отец тебе машинку смастерил, с колесами настоящими. Крутятся они. И Муська тебя  ждет, мурлыкает у порога».
Казалось ей, что подбежит сейчас ее первенец, обнимет ее за колени, голову поднимет и засмеется, глядя ей в глаза. Пальчиками за мизинец зацепится и побежит с ней рядом вприпрыжку. И обязательно спросит:
«А Муська раньше меня домой зашла, или я вперед?»
« Ты вперед, - отвечает мать. – Муська ждет тебя у порога, не заходит  домой ».
 И правда, вот она, сидит на крыльце, Гошу ждет. Заходит вместе с ним, будто сопровождает. Разговор про Муську повторяется каждый день.
Вырос Гоша, на рыбалку вместе с Мусей ходил. Посадит ее на одно плечо, удочку – на другое. И подались к озеру через огород. Мать только вслед посмотрит и улыбнется: «Кормилец наш, Гоша». К хозяйству Гоша был приучен с детства: сети плел, на покос с отцом ездил, за скотиной ухаживал, с дедом Петром огород боронил. Поднимет его дед на лошадь, уздечку в руки даст. Лошадь борону таскает, а он правит. Первый помощник в семье. Поля с благодарностью вспоминала о сыне.
В тяжёлые дни ожидания не тревожила она мужа лишними разговорами. Не любил он предположений: « Жди молча. Я ведь тоже жду его, Поля, день и ночь жду.… Не трави душу…», – и он вышел, будто бы по делам.


У нас нет военнопленных, есть изменники Родины…

…Жив был Гоша, да объявиться боялся. Пленённому немцами солдату Красной Армии и своих лагерей не миновать. Неравные силы были под  Смоленском.… Не трус он и не предатель. Но не доказать сейчас этого. Сталин сказал в начале войны: «У нас нет военнопленных, есть изменники Родины». Никто объяснений слушать не будет.
 От деда Петра, который служил в первую мировую, Георгий знал, что в императорской армии плен не считался преступлением, он входил в стаж службы. Пленных считали страдальцами. Им сохраняли чины и награды. «Но это раньше, когда людей за людей считали. А сейчас мы не люди», - размышлял  Георгий и неоднократно вспоминал то, что случилось, и  как он оказался в такой нелепой ситуации.
Во время срочной службы на Дальнем Востоке его назначили начальником охраны штаба за добросовестное отношение к службе и твердость характера. Когда было объявлено о начале войны, политрук сразу объявил солдатам: «В случае пленения, на помощь от государства не надейтесь. Еще до войны Сталин не допустил участия СССР в Женевской конференции, на которой решался вопрос об отношении к военнопленным. Нашим военнопленным полагается смерть, а не еда и защита, как в других государствах».
Тогда война казалась Георгию такой далекой, а слова политрука - рядовым назиданием. Успешно шла его служба в рядах вооруженных сил: изучал танки, проходил военные учения, пользовался уважением товарищей. Отслужил три года, готовился к демобилизации, а тут война…
 Три военных эшелона с танками были отправлены на запад из восточных воинских частей. Танки были погружены на платформы без топлива, без боеприпасов. Или так положено было для безопасности в пути, или понадеялись, что на фронте их всем обеспечат. Возможно, это была чья-то халатность, за которую все отправленные танкисты поплатились. Для охраны эшелонов, словно курам на смех, была выдана одна винтовка и один пистолет. Возможно, рассчитывали на то, что путь будет пролегать по тылу, а на передовой танки снимут с платформы и заправят, как положено. Поезда двигались к месту назначения без начальника штаба. Но на запад ехала только его жена.
 Пока преодолевали огромные просторы, линия фронта изменилась. Наши войска отступали. Эшелоны двигались к Смоленску, но вынужденно остановились в поле, попали на линию огня. Немецкие войска окружили поезд, а отбиваться нечем!!! Жена начальника управления сразу выдала командиров и коммунистов. Было полное предательство. Враги праздновали легкую победу. Проехавшие  через всю страну экипажи танкистов так и не вступили в бой….  Вот и вся война. И сразу - горький плен. Незамедлительная реальность слов политрука. Они теперь, в этой степи, действительно, никому не нужны.  Тяжелейшая ситуация. Люди в отчаянии. Даже если бы танки успели с платформы снять, они не готовы к бою. «Не выйти из окружения без оружия, разве что по воздуху перелететь, да крыльев нет», - переживал Георгий.
Погнал его немецкий конвой с другими пленными на запад. Многие от голода по дороге падали, сил не хватало. Георгий  - выносливый, к трудностям приучен с детства. Измученных людей заставляли таскать камни, возить землю из карьера для немецких укреплений.
 Фашисты не кормили пленных и  населению кормить не разрешали. Сколько продержишься, столько тебе жизни и отпущено. Шло безжалостное уничтожение тысяч изнуренных работой людей. Падающего человека оттаскивали на выработанную зону и закапывали под дулами немецких автоматов. Земля шевелилась над живыми людьми. Руки умирающих людей выдирались из-под неё и просили о помощи и пощаде. Волосы на голове от страха поднимались у тех, кого заставляли засыпать своих истощенных однополчан….   Сколько их уничтожено, не  перечесть.
Рабочих рук в карьере много, пленные прибывают ежедневно, потому что после упорных двухмесячных боев в начале сентября 1941 года пал Смоленск.  Прибывающие пленные сообщили, что там были окружены три наших армии. Западный фронт нес огромные потери. Солдаты откровенно говорили, что они боятся за страну и не знают, готовы ли войска там, глубоко за их спинами, дать отпор врагу. Они держались, сколько смогли. За счет отчаянного сопротивления трех армий, при явном превосходстве противника, им все-таки удалось замедлить наступление врага на Москву. Но в любом случае они в объятиях смерти: за отступление убьют свои правители, в плену - погибнут от рук врагов.

Побег

Георгий осознавал, что это – конец. Из карьера уже не вырваться. У него нет оружия, кроме собственного мужества. Пленный видел растерянные взгляды бывших командиров, осунувшиеся лица людей, из последних сил поднимающих лопаты, грязные полосы от слез у тех, кто уже мысленно прощался со своими родными….  Ни на что не надеясь, закрыв глаза, Георгий, голосом обреченного, тихо позвал: « …Господи, приди ко мне…». Без страха он вонзил угол лопаты в ногу, присыпал рану землей и продолжал работать дальше. Окровавленная ступня к вечеру загноилась и раздулась.
  Выносливость и терпение этого пленного заметили надзиратели.  Жилистый, сильный духом, несмотря на рану, он оказался работоспособнее других. Его позвал немецкий офицер. Поручил с сопровождающим вернуться в лагерь, откуда прибывали пленные, чтобы загрузить на машину партию новых лопат.
Дорога шла мимо оврага, заросшего высокой крапивой. Вот он - счастливый случай. А может и не случай вовсе, а ожидаемый и посланный Богом миг. Мысль и действие – одно мгновение! Сцепленными руками он обрушивает всю свою ненависть на конвоира. Тот падает замертво от удара в висок. Шофер в кабине даже не повернул голову в кузов. Возможно, даже мысли не допускал, что измученный непосильной работой пленный может оказать сопротивление. На полном ходу Георгий выпрыгнул из машины в овраг. Покатился по склону. Обожгло крапивой лицо, руки. Он залёг на дне оврага. Измученный жаждой, лизал сырую землю.
Машина скрылась из вида. Но его свобода ненадежна, радоваться рано. «Куда идти на оккупированной территории? У кого спросить дорогу? Что делать с ногой, которая от боли не дает покоя?» - переживал Георгий.  Он мечтал добраться до леса, чтобы упасть и отлежаться. От волнения, длительного голода и боли в ступне силы начали его покидать. Но вот и лес. Долгожданная прохлада в тени деревьев. «Упасть, но только не здесь. Надо уйти подальше», - из последних сил уговаривал он себя.
Беглец, шатаясь и цепляясь за березы, уходил в глубину чащи. Обнимая деревья, повисал на стволах, боясь лечь на землю. «Если упаду -  не встану. Будет погоня. Найдут». – Страшные мысли гнали его вперед. Ему казалось, что шёл он  - целую вечность.
Неожиданно открылся просвет. Бросилась в глаза пестрота крестов и оградок. Кладбище. Три женщины кого-то хоронили. Гроб стоял открытым. Георгий, потеряв всякий страх, вышел к ним. Они не сразу его заметили. Увидев исхудавшего солдата, поняли, что это беглец из «карьера смертников». Испугались за него, а не за себя. «Немцы в деревне! Уходи!!!» - закричали и замахала руками  женщины. Они хоронили тифозного больного. Но Георгий не услышал их слов. Он обезумел от радости, оттого что увидел мирных жителей. Хотел попросить у них еды и узнать, где линия фронта. И вдруг замер не от их слов, а от того, что приблизившись, увидел в гробу кусок хлеба, по которому заметно ползали вши. Голодный рывком нагнулся, схватил кусок из гроба и побежал к лесу. Он забыл обо всём. Обезумел от сокровища. Он держал ХЛЕБ!
Ветки хлестали по гимнастерке, в висках стучало от перенапряжения. Женщины что-то закричали вслед, заплакали, но Георгий ничего не расслышал. Остановился немного погодя. Спохватился и пожалел о том, что не спросил дорогу. Обстучал об дерево кусок от вшей и жадно съел его. Но голод не утолил. Беглец постарался уйти подальше от кромки леса, от деревни, где были фашисты. Силы совсем оставили его, и он упал на траву. Спал долго, не шевелясь, а когда очнулся, почувствовал недомогание. К ночи началась лихорадка, затмевалось сознание. Георгий понял, что заболел. Срывал и жевал березовые листья. Искал в траве подорожник. Все тщетно. Впал в забытье.

Баба Груня

Он очнулся в какой-то избе. Во рту - страшная горечь. Осмотрелся. Старуха в летнюю жару топит печь. Запаривает лечебные травы. Пахнет полынью, пижмой. К ним примешивается запах мяты.
«Оклемался, сынок? Баба Груня помереть не даст, поднимет…. Тиф у тебя. Лекарство очень горькое, но ты потерпи. Ходила в лес за травами, наткнулась на тебя. Еле дотащила, хотя ты сильно истощен. Травница я, повезло тебе, парень», - ласково разговаривала с ним хозяйка.
« Где я?» - поинтересовался Георгий.
« В Белоруссии, сынок, на заброшенном хуторе Полянка. Одна я тут живу. Опасно здесь. Под врагом мы. А ты здесь как оказался?» - участливо спрашивала бабушка.
« Бежал я из карьера. Лагерь там, временный, для военнопленных», -  доверчиво говорил боец.
« Ох, солдатик, намаялся ты как! Кожа да кости. Не знаю, как и откормить тебя, как поднять на ноги. Нечем кормить-то. Проклятые фрицы все забрали. Осталась мелкая проросшая картошка. Сварю «в мундирах», ее уж не почистить. Чернота внутри попадается. Откуда родом-то будешь? Как зовут?» - хлопотала вокруг него женщина.
«С Южного Зауралья», - ответил он кратко. Георгий назвался и рассказал ей свою историю. Баба Груня сочувственно качала головой и вздыхала.
 « А скажи, Гоша, освободимся мы когда-нибудь? Аль нет? Наши-то все отступают…», - со слезами спрашивала старушка.
« Освободимся, бабуль. Верь! Знаешь, какая страна у нас огромная! Внезапно враги напали, не успели мы еще с силами собраться. Ресурсов у врагов не хватит, чтобы нас одолеть. Я погибну, братья за меня встанут. Виктор, Павел. Двоюродные братья подрастут. Николай. Борис. Иван. Калинник. И так в каждой семье. Много нас! А Сибирь, знаешь какая огромная? У-у! На востоке я служил. Всю страну проехал. Не добежит туда фриц, сил у него не хватит. Поднимемся мы всей страной, все равно одолеем: Урал поможет, Сибирь поможет, союзные республики. Наш народ духом сильный!», -  вдохновенно говорил ей случайный гость.
Заулыбалась старушка, вздохнула облегченно.
«Ну, ты поспи, собери силы. Ногу подлечить надо», - ласково ворковала она у постели больного.
«Благодарствую, мать, за спасение», - не веря своему счастью, радовался  боец. Долго отсыпался и отлеживался Георгий. За двери баба Груня его не выпускала.
Прошло две недели лечения травами. Острый период болезни прошел. Оставаться на хуторе было опасно. По лесу шныряли фашисты. В предстоящую ночь беглец  хотел уходить. От бабушки узнал все пути, где можно было незаметно пройти лесами через линию фронта. Вечером неожиданно  в лесной домик нагрянули фашисты. Искали партизан. Георгий был безоружен. Военная гимнастёрка без ремня говорила о том, кто перед ними. Бабушка умоляла не трогать больного, за которого переживала, как за собственного сына. Она произносила одно и то же слово: «Тиф! Тиф!» Немецкие солдаты тифа боялись, но «партизана» все-таки подняли с постели и под прицелами повели в лес. Травницу, к удивлению, не тронули, и она успела перекрестить Георгия. Когда группа карателей скрылась в лесу, один немец всё-таки вернулся для её наказания. Прикладом выбил стекла в избе, снял с петель тяжелую входную дверь и унес далеко от дома. Бросил в кусты и громко посмеялся над одинокой старухой.  Снова плен

«Партизана» не расстреляли, а повели в штаб. Услышав слово «тиф», немецкое начальство не стало с ним возиться. Его погнали туда, где формировали поезд для отправки рабочей силы в Германию.
В 1942 году нацисты заинтересовались пленными как рабочей силой. Везли их долго. Немощных и больных пристреливали по дороге.
Нетронутая войной Германия поразила Георгия: все тщательно ухожено, добротно построено. Пленных привезли в концентрационный  лагерь  -  Заксенхаузен, что на западе. Страшное место. Понял пленный, что это - конец. Погибал, как и все, от изнурительного труда и голода. Что только ни делали коменданты лагеря, чтобы поднять полумертвых заключенных на работу. Кнутом – ежедневно. Кровавые вздутые полосы и рассеченная кожа на теле не могли ускорить работу пленных. Многих забивали насмерть, потому что подняться истощённые люди были уже не в состоянии. Смотреть по сторонам запрещалось. Только вниз, на землю!
 Травля пленных собаками входила в ежедневные «процедуры». Называлась она кормлением собак. Страх заставлял людей работать. В один из дней, когда камень выпал из рук Георгия, на него тоже спустили овчарок. Не увернешься, не убежишь, не спрячешься. Их ничем не остановить. Они рвут заживо, глотают оторванные куски и будут делать это до конца. Это собаки-людоеды. Они уже свалили Георгия наземь. Пленный кричал от боли, отбивался. Но вдруг кто-то срочно вызвал смотрителя. Собак надо было закрывать, поэтому Георгий остался жив. Долго болела на ноге рваная рана.
Эта вторая «случайность» спасения тоже была послана Богом. В этом он не сомневался и горячо благодарил Его. Он помнил, рассказ матери о том. Как она вымолила из каторги Семёна, двоюродного брата своего отца. Вся родня уже не верила в его возвращение, считали умершим, а мать сказала: «Надо с Богом говорить, а не за начальством бегать. Хорошо, крепко просить, чтобы вернулся живой. Молодой была, но веру имела сильную.
Если  у Гоши, что-то не получалось в детстве, и он начинал жаловаться, мать задавала ему вопрос: «Ты Бога горячо просил?» 
«Просил…», - отвечал Гоша, ковыряя ботинком землю и отводя глаза.
 «Значит, нет воли Божией и нечего самовольничать. Смиряйся. Я Богу -  не указ», - утешала его мать.
  Часто ребёнком ездил он с родителями в Кривинскую церковь. На всенощной в праздники засыпал на руках матери радостный и счастливый. Церковный хор делал его сон спокойным и сказочным. Ангелы пели наяву и во сне.  Когда незадолго до войны, перед его призывом в армию, власти закрыли храм, мать сказала: «Храма нет, а Бог все равно есть. Будем жить по Богу, как и жили наши предки. В этом наша сила».
Воспоминания спасали Георгия. Он намеренно уходил мыслями в прошлое, чтобы не видеть страшной действительности.
Методы устрашения в лагере не всегда действовали. Люди настолько привыкли к ужасам, что в голове уже не было будоражащей реакции на происходящее, а только стучало: «Только бы не меня». От голода и нечеловеческой усталости пленные засыпали на ходу и падали в голодные обмороки, иные смотрели на все тупыми бессмысленными глазами. Стонать боялись все. Расширялись от боли зрачки, округлялись глаза, открывался рот в немом крике. За стон, крик, плач наказывали всех подряд, потому что это озлобляло врагов еще больше.
 «Господи, помилуй», - повторял Георгий про себя. Только этим  держалась и утешалась его душа. Так говорила мать, когда ей было тяжело.

Мать
 
Ныло материнское сердце при воспоминании о старшем сыне. Огород ли она полола, вязала носки или подметала двор – говорила мысленно с Богородицей: «Как люди живут без молитвы? С ума от горя можно сойти. С Тобою, Богородице, поговорю – легче становится. Ты ближе всех к Богу, проси его о Георгии. Укрепи его противостояние врагу. Доведи детей моих живыми до высоты Победы.
 Дай мне смиренно дождаться сынов моих и сестру Анну. Не лиши меня радости встречи. Утеши меня, Богородице. Укрепи мои силы духовные, чтобы не сломили меня никакие вести».
 

Миша Рябов

… Небо задыхалось от крематориев. Мертвые тела в углу барака являлись его обычной принадлежностью. Дежурные по бараку скидывали туда трупы каждое утро и произносили при этом: «Отмучился». Кидали следующего и опять произносили то же слово. За бараком – штабеля мертвых тел. Это уже никого не трогало, этого почти никто не замечал.
Только Гоша проходил и смотрел каждый раз на подошвы в пятом ряду сверху: третьим справа лежал человек, который его спас.  Воспоминания возвращали снова и снова его в то страшное время.
…Гоша погибал, как и все, от истощения. Да, видно, услышал Господь мамины молитвы. Кто-то ночью сунул ему в руку хвост от свеклы, засохший, грязный, но с него «началась» жизнь. Появился свой человек на кухне. Предыдущий умер от ожога, после того, как два надзирателя вылили на него котел кипятка. Взяли на кухню Михаила Рябова, соседа Георгия по нарам. Под шапочкой приносил кухонный работник в барак по одной – две кожуры то от картошки, то от свеклы. Каждый заключённый ждал своей очереди на кожуру, но решили её отдавать больным вне очереди.
Руки у Михаила тряслись от страха. Он боялся выносить кожуру под шапкой. Если поймают, котел с кипятком на голову выльют и ему. Но решительность была сильнее страха: «Если не он, то кто же? На кухню никого больше не допускают. Ребят надо спасать. Положил Миша очередную свекольную кожуру под шапочку и не прикрыл сверху картофельной - не успел. Зашел надзиратель Питер Штильк. Просочился через ткань сок свеклы…. Видно, не той стороной второпях положил.
…Вот он, Миша Рябов… третий справа… в пятом ряду сверху. Отмучился.

Великий музыкант

Однажды в лагерь пригнали новых военнопленных. Георгий сочувственно смотрел на понурых людей. Скоро они вольются в лагерную толпу, получат номера и будут работать на великую Германию с утра до ночи. Часть пленников попали на освободившиеся места в тот барак, где находился Квашнин. Среди них оказался двадцатилетний еврей Давид Беркович Локшин, который вскоре стал гордостью барака.
Этот человек оказался на нарах рядом с Георгием. Новый пленник был страшно подавлен своим состоянием. Сосед положил ему руку на плечо и сказал: «Не отчаивайся, ты здесь не один. Есть группа солидарности из людей разных национальностей. Мы помогаем друг другу. Здесь дружба ещё крепче, чем на воле. Как тебя зовут? Откуда ты?»
«Зовут Давидом. Здесь зовите – Дмитрием. Фамилия Локшин. Я из Карачева Брянской области», - ответил прибывший.  – А ты откуда?»
 - С Южного Зауралья. Деревенский я.
 - У тебя есть родные, семья?
- Родители умерли, когда мне было шесть лет. Я рос в Минском детском доме. Остались братья и сёстры. Я – самый младший, десятый...
 - А профессия у тебя есть? Кем ты был до войны?
 - Не знаю, как сказать… У меня две профессии. Художник и музыкант. Из детского дома меня отдали в «Дом художественного воспитания детей» в Ленинграде. Потом учился в Ленинградской Академии художеств. Закончить не успел. На жизнь подрабатывал музыкой. Играл на гуслях, домре, балалайке, жалейке, свирели.
Музыкального образования у меня не было, но был замечательный учитель Пётр Ефимович Шалимов. Случайно услышал его игру на гуслях и был очарован, покорён звучанием старинного инструмента. Попросился в ученики. К музыке тянулся с детства. Помнил и любил песни матери. Шалимов развил моё дарование и сделал меня музыкантом. Взял под крыло и пригласил в ансамбль гусляров. С Ленконцертом ездил по стране. Вот и вся моя биография.
 - С какого ты фронта?
 - С Ленинградского, из народного ополчения. Доброволец. С июля сорок первого. После боёв от батальона осталось три человека. Был контужен в бою. Попал в плен…
Ночью Давид шёпотом рассказывал о положении на фронтах, о тяжёлых боях под Ленинградом. Вспоминал близких. Георгий рассказал ему свою историю.
На утренней проверке впервые Локшин должен был отозваться на номер, а не на имя. Но Давид молчал. Пауза затянулась. Номер выкрикнули второй раз. Георгий, запомнивший номер соседа толкнул его. Узник отозвался. Новый товарищ шепнул ему, что молчать на проверке опасно. Начнутся побои, травля собаками. Непокорных ждёт газовая камера и крематорий.
…Прожить в лагере день и остаться живым – считалось удачей. Истощённые люди больше всего боялись сойти с ума, видя ежедневно десятки смертей.
 Чудовищный концлагерь стал для Давида новым местом борьбы с фашизмом. И борьба эта обрела для него новый смысл. Давид понял, какой важной оказалась здесь его профессия музыканта. Он талантом души помогал выживать узникам и выжил сам, призывая не терять надежды на жизнь и освобождение.
Мысли об изобретении в концлагере балалайки, домры или гуслей Локшин вынашивал долгое время. Более всего из народных инструментов он любил гусли. Мучился вопросами: «Из чего сделать корпус, струны? Как скрепить? Где прятать такой инструмент?» Доски, подходящей для гуслей не нашлось. Но изобретатель был очень рад, когда нашёл на мусорной куче старую консервную банку и обрывки телефонных проводов. Полость банки создаст маленькую акустику. Струнами станут телефонные провода. «Гриф» к балалайке музыкант увидел в обломке доски на земляных работах.
Процесс изобретения сопровождался горячим интересом всех людей, находившимся вместе с ним в одном бараке. Они своей любовью к нему поддерживали его вдохновение. У измученных пленных засияли глаза, запела душа, когда Давид Лакшин начал извлекать из «балалайки» организованные звуки. Консервная банка «ожила». Она запела! Она вздыхала от романсов, стенала от любви, трепетала тоской по родному дому. Её можно было назвать и домрой и балалайкой или просто новым музыкальным инструментом – «лалайкой», спасающей жизни пленных. Под самодельный инструмент музыкант наигрывал мелодии русских народных песен, подбирая их на слух. Он чувствовал, что его нехитрый инструмент напоминает людям о нормальной человеческой жизни, о родных и близких.
Пленные вполголоса, но с глубоким чувством патриотизма подхватили песню, которую исполняла до войны Лидия Русланова на стихи Михаила Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Музыка была узнаваема! Тяжелобольные зашевелились, пытались подняться. Что это? Бред? Или почудилось… Да, нет же… Кто-то, действительно, наигрывает на дивном инструменте знакомые русские мелодии. 
Узники, изнурённые непосильным трудом, униженные нечеловеческими условиями существования, умирающие от изуверских опытов, голода и болезней почувствовали себя воспрянувшими. В душах, пронизанных русскими песнями, вспыхнула надежда на освобождение.   
Эта одухотворённая музыка стала здесь проявлением высокой человечности!
Музыкант рисковал жизнью. Узники очень опасались за его жизнь. Предостерегали его ежедневно, ежеминутно. Они знали характер надзирателя. Концерты для пленных проходили только по ночам. Давид играл всё, что умел. Утром из ворот выходили «другие» люди. В их глазах светилась борьба за жизнь.
 Барак регулярно проверяла охрана. Но Давид продолжал исполнять на заказ любимые песни истомлённых неволей людей. Он создал здесь островок России, с её просторами, берёзами, полями и реками. Пленные между собой называли его в лагере русским именем Дмитрий.
Георгий Квашнин услышал здесь любимую песню своего отца «По диким степям Забайкайкалья». Это было для него невероятным чудом. Вот он и сам поёт вместе со всеми любимую «Катюшу». Он - поёт! В этом чудовищном месте!
В  сердце вспоминался родной дом, семья, появлялась и укреплялась надежда на победу. 
Барак превратился в концертный зал, а Дмитрий Лакшин - в великого музыканта. И не было ему равных, по силе воздействия на слушателей, сила духа которых умножалась во много раз.

Побег из плена возможен!
 
 Пленные делали неоднократно попытки  бегства из лагеря. Тех, кого ловили, переводили в другое место. Лагерь всё больше укрепляли. Охрану усиливали.
Георгий продолжал надеяться на счастливый случай. «Из концлагеря всё-таки можно бежать! Пусть не мне. Другим. Но всё же можно», - сделал он вывод, услышав от пленных необыкновенную историю.
Его вдохновил случай, произошедший с лётчиком Михаилом Девятаевым, который томился с ним в одном лагере. Эта история передавалась от пленного к пленному от новоприбывших. Служил Михаил Девятаев в лётном соединении знаменитого Покрышкина, но его истребитель был сбит под Львовом. Лётчик обгорел, повредил ногу при падении. Попал в плен, прошёл несколько лагерей. За спиной уже был неудачный побег. Его предали. Но мысль о новом побеге не уходила.
Сто тысяч пленных находились за колючей проволокой в Заксенхаузене. По проволоке шёл электрический ток. Только через высокую трубу крематория, превратившись в пепел, могли выйти на свободу заключённые. Девятаев тоже был определён в крематорий. Его неожиданно спасли русские пленные, забрав у него лагерный номер. Он перестал быть Девятаевым. Принял фамилию Никитенко, который был оставлен для работы.
 Много пыток и истязаний прошёл лётчик в Заксенхаузене. За провинность его перевели в следующую тюрьму на остров Неер в Балтийском море. Там он занимался маскировкой немецких бомбардировщиков, тайно изучая аппараты разбитых самолётов. Однажды за очередную провинность он получил наказание – десять дней избиения, после которых, обычно, никто не выживал. Девятаев решил бежать немедленно. Напарникам заявил: «Обедать будем в России!» Ему не поверили, но по его приказу убрали охранника. Михаил Девятаев мгновенно взобрался в кабину немецкого самолёта, но обнаружил, что нет аккумуляторов. В душе всё оборвалось… 
Ещё минута  -  и их обнаружат. Напарник сообщил, что аккумуляторы найдены. Бригада пленных мгновенно расчехлила самолёт. Взревел мотор. Снизу замелькала дорожка. Но бомбардировщику не хватило взлётной полосы. Впереди – море. Пришлось развернуться и повести машину навстречу всполошившимся немцам. Охрана ужаснулась, увидев в кабине пленных. Что  тут началось! Обстрел! Беготня! В воздух по тревоге взмыли немецкие «хейнкели».
Русскому лётчику всё-таки удалось поднять самолёт в воздух и уйти от погони. Это был рывок в свободу.
Отважные беглецы пересекли линию фронта, но самолёт чуть не сбили русские зенитки. Михаил маневрировал, менял высоту. Резко падал вниз и снова взмывал в небо. Пленные вжались в машину, молясь о спасении, задерживали дыхание, боясь шевельнуться. Смельчаку удалось посадить машину. …К самолёту бежали русские автоматчики. Девятаев выскочил из кабины и закричал: «Свои мы, русские, из плена!» Девять человек в полосатой одежде бежали от самолёта навстречу нашим солдатам. Они задыхались от слабости страха и сильного волнения, боясь погибнуть от своих солдат. Бывшие пленники, вздохнувшие воздух Родины, «захлёбывались» от счастья, что побег удался. Обессиленных, истощённых людей подхватили сильные руки бойцов. Трудно было поверить в эту невероятную историю. Дошла она и до Заксенхаузена с партиями пленных. Светились глаза заключённых, услышавших её. Они гордились Девятаевым и тоже мечтали о свободе.
…Война приближалась к концу. Советские войска подходили к Берлину. Чувствовали враги, что приходит им конец. Торопились уничтожить следы злодеяний. Барак пустел. Трупы со двора увезли в крематорий.


  …И вынесли его в светлый проём ворот

Американские солдаты ворвались в бараки той же ночью. Подхватили Георгия сильные руки и понесли его, как ребенка, в светлый проем ворот. Измученных пленных грузили на машины. Каждому давали по одной ложке супа. Обезумевшие от голода люди вырывали ложку и облизывали ее со всех сторон, протягивая костлявые руки за добавкой. «Сan not, can not! »  («Нельзя, нельзя!») - строго кричал дежурный солдат и отталкивал истощенных людей. Подносили следующего….
 Американцы, на удивление Георгия, хорошо обращались с пленными. Откармливали их постепенно, давали посильную работу. Сделали на память фотографии об освобождении…
Георгий от отца знал токарные и слесарные работы, хорошо паял. В нем увидели толкового мастера и предложили работу зубного техника. Для подработки он делал зажигалки из гильз, портсигары, серебряные кольца и браслеты для американских солдат. За счёт этого и выжил. Ему предложили поехать в Америку. Мастер он хороший. Работу дадут. Георгий наотрез отказался: «Никуда не поеду! Не тот я человек. Не продажный». Он терпеливо ждал возвращения на родину.
Война в Европе закончилась. Германия капитулировала.
Начался раздел земель между тремя государствами – победителями. Военнопленных начали отправлять домой.
Свобода бывает сладкой. Только коротка эта свобода. До границы СССР и… все! Узнают данные. Возраст – призывной. Где служил? Почему в плену? Почему не погиб за Родину, как остальные? Значит, изменник…. 
А потом ярлык: «враг народа» – и лагеря. Но уже советские. И сразу по этапу в свою любимую, защищаемую им когда – то страну, куда рвется душа, и не идут от страха ноги. Лагерями он уже насытился. В немецкий концлагерь попадали заключенные, которые уже знали, что происходит на родине. Простым солдатам, освобожденным Красной Армией,  давали после немецких концлагерей срок не менее десяти лет Колымы. Командному составу – до двадцати пяти лет или расстрел.
Георгий знал, что радость многих только до границы. Домой они не вернутся. После немецких лагерей попадут в русские лагеря, как изменники Родины. Но многие не верили в это и очень ждали победного освобождения.
Американцы утверждали, что все советские военнопленные, освобожденные американской армией, в безопасности. Дома им никакие лагеря не грозят. Соединённые Штаты Америки соблюдали «Соглашение об обращении с военными» от 27 июля 1929 года, принятые на Женевской конференции.
 Георгий американцам не поверил. Он снова планировал побег, если его обманут. Но в один из теплых дней бывших пленных стали переодевать в военное американское обмундирование. Георгий с удивлением ощупывал на себе чёрную драповую куртку.


  Дорога в Россию

Дорога в  Россию… потрясла  его так же, как когда-то дорога в Германию: « И это та самая «добротная» Европа, которую он видел в начале войны? Нет! Это не Европа! Это какое-то страшное неведомое место….  Чудовищные руины…. «Слепые» дома….  Искореженная немецкая техника вдоль военных дорог.  Люди, собирающие камни возле разрушенных жилищ. Не может быть…»
 Он не верил своим глазам. Его сразил контраст былого и увиденного нынче: «Вот это повоевали….»  Слова Александра Невского сразу же всплыли в голове: «Кто поднимет на нас меч, тот от меча и погибнет». Нет, его душа не жаждала этих разрушений и не радовалась. Она страдала от увиденного хаоса, как страдают от любых ран войны.
Но другое переживание жгло его больше, чем это. Досада была в том, что не довелось ему освобождать Родину. Горечь в душе  - неимоверная - от собственного положения. Он не уклонялся от службы в армии, не бежал с фронта, а ехал к нему. Не изменял Родине. Любит ее по-прежнему, как мать и отца. Не продался американцам за обещанную работу и сытую жизнь. Он – сын достойных родителей, но вынужден прятать взгляд от первого встречного.
Ну, не может фронтовик с такой победоносной войны возвращаться домой без наград.
Да! Он не заслужил их по ситуации. И думал о них не из зависти, а для того, чтобы просто вернуться домой, как все. Обнять родных, которых не видел восемь лет. Вернуться! И не думать ни о чем! Не гонять  совесть из угла в угол по своей душе.
 Хочется открыть калитку в огород, полить огурцы, отвязать собаку, заполнить водой пустые бочки и ощутить на плече похлопывание отцовской руки. «Мама, помолись обо мне, чтобы все так и было», -  со слезами на глазах просил ее мысленно Георгий. Из военного прошлого он хотел помнить только бабу Груню. Пусть так и будет….

Действительно, его не сняли с поезда на границе, как тех, кого освобождали советские войска. У американцев были особые договоры об отношении к военнопленным. Возможно, те, которыми когда-то пренебрег Сталин. Пренебрег? Или заведомо отказался? И теперь его, Георгия, охраняют от сталинских законов союзники - американцы?!
 Кому он должен быть благодарен за продление  жизни? Бабе Груне? Повару Мише? Американцам? Да бабе Груне, что спасла его от тифозной смерти. Она перекрестила его в день ареста, защищая верой своей еще от тысячи смертей.
 Много вопросов мучило Георгия. Что он скажет дома? Родителям ни разу не написал, но и возможности написать не было. Да и как о таком позоре можно  писать? Они его, наверно, уже не ждут. Что он ответит односельчанам на вопрос: «На каком фронте воевал? Кто командующий? Какие награды имеешь?»

Весной 1946 года поезда с пленными через Москву не шли. Столицу объезжали южнее. Георгий радовался дороге и одновременно боялся этого пути. Он «хватал» глазами виды за окном. Впивался взглядом в разрушенные города. Вышел из поезда на станции Макушино
Шёл домой в американской куртке, которая закрывала гимнастерку без наград,  и это облегчило его душевное состояние. В кармане куртки грела радостью сердце спасительная справка о том, что он освобожден войсками союзной армии  -  США. Гоша решил идти пешком, на подводы не садился, чтобы избежать вопросов. От деревни к деревне, -  все ближе к родному дому. Идти тяжело. Он ещё не окреп и отвык от дальней ходьбы. Георгий любовался синим весенним небом, родными лесами, вдыхал забытые запахи Родины и в радости, будто летел над дорогой…

Дорогая Родина…  Не описать словами радость встречи! Таких сильных слов ещё не придумали люди. Ветер…  Солнце… Дорога к дому…  Томится сердце от молчания, от невыкричанного ликования. Свободный человек, идущий к простому и великому человеческому счастью, всё ещё боится засмеяться. Он не хочет рассказывать близким о своем прошлом. Но ему не под силу носить в себе эти страдания. Как их скрыть, спрятать на дне души? Или с кем-то поделиться? Пусть в семье будет хоть один человек, который поймет его. Он теперь другой. Больной. Нервный. Отойдет ли душа от страха ежедневного, ежечасного, ежеминутного. В поезде он просыпался каждую ночь от собственного крика. Почему он кричит ночами? Он не знал и не мог объяснить. Может, кошмарные сны взбудораженной психики и её травмирование не давали расслабиться организму, несколько лет находившемуся в напряжении. Как с этим жить дальше? Георгий задавал себе много вопросов и не знал ни одного ответа на них.
 

Запах трав – тоже Родина

Несмотря на имеющуюся справку, он шёл с тревогой. К родному дому подошёл поздним вечером. Упал в изнеможении на огороде, возле стога сена. …Он знал, что утром его найдут родные. Хорошо бы, если мать или Виктор. Он не мог и мысли допустить, что Виктор погиб. Он знал, он чувствовал, что Виктор дома. И, наверняка, Паша, потому, что война уже закончилась. Параскева - Полька может испугаться и закричать. Он принял последнее решение: «Сам не зайдет! Нет!» Здесь он готов лежать сколько угодно. Ему надо привыкнуть к свободе. Головокружительно пахнет сено! Запах трав - тоже Родина. Там, в Европе, нет такой ароматной степной полыни, нет ковыля. Он перебирал травинки и узнавал их по запаху. Засохший пучок чабреца (богородской травы) хочется найти и прижать к лицу. Он где-то здесь, он  «зовёт». Его запах не спутаешь ни с каким другим. Мать поила его в детстве чаем с чабрецом и молоком, когда он простывал.
 Нашёл в сене засохший плотный листок подорожника. Он помнит, как ему, расцарапавшему ногу, сестра слюной приклеила на рану эту целебную траву. В тот день они ходили с Витей и Пашей на дальнее озеро. Счастливым казалось детство, хотя и жили голодно, и  надеть было нечего.
 Георгий лежал в раздумьях и воспоминаниях о своей дружной семье. Толково ведут семью и хозяйство мать и отец. Ни разу Гоша не слышал в доме ссор. Неужели так бывает? Бывает.  Он только сейчас понял и оценил, что мог потерять и что снова обрел.
«Дорогие мои, простите меня, что не писал в эти невольно - скитальческие годы. Не мог, боялся. Вы поймете меня», - просил мысленно Георгий прощения у родных.
В эту ночь возле родного дома он и плакал, и смеялся. Любовался низким звездным небом. Обнимал стог сена, накошенный отцом.
Было холодно.
Измученный длительной дорогой, Гоша уснул в стоге. И ничто в эту ночь уже не могло его разбудить.

Встреча

Утром мать пошла за водой на озеро, чтобы напоить корову. На обратном пути от озера к дому о корове она забыла надолго, потому что увидела торчащий из-под стога сапог и руку. Рука была Гошиной. Вот и порез на большом пальце. Но сколько к ней ран и ссадин добавилось.… Мать упала на колени. Она не плакала, не охала. Онемела... От волнения пересохло горло. Полина метнулась к дому, вынесла два одеяла и накрыла Гошу, никому ничего не сказав.
Счастливая и несчастная одновременно, просидела она весь день у стога, боясь отойти от сына. Не решалась разбудить. Он спал в неудобной позе на животе и не менял ее потому, что сильно устал.
Дома потеряли мать. В огороде никто не догадался её искать. Арсеня подумал, что жена срочно уехала по делам в район. Она была секретарём сельского совета в зерносовхозе.
 … Поля, сидя в огороде возле сына, увидела корову, устремившуюся к стогу. Ахнула: «Не доена!» Мать зашла домой, взяла подойник и ковшик, из которого поила Гошу в детстве парным молоком, и пошла в огород.
Как только первые звонкие струйки молока звонко ударили о дно ведра, Гоша проснулся и сел за спиной у матери. Он почти не дышал, не веря своему счастью. Вот и ковшик из его детства. А он, Гоша, словно малыш, сидит и ждет, когда же он будет полным. Как только молока оказалось достаточно на дне ведра, мать повернулась и вылила молоко в ковшик. Подняла голову и.… встретилась глазами с сыном. Замерла.
Они не могли наглядеться друг на друга…
 Гоша счастливо улыбался. Протянул руку за ковшиком. Он пил  медленно, очень долго, понемногу, наслаждаясь давно забытым вкусом молока. Он выпил бы от этой необыкновенной жажды треть ведра, но знал, что еды надо бояться.
Многие, кто был освобожден вместе с ним, кинувшись на еду, умирали в тот же день. Голод был намного сильнее человеческой воли.
…Он выпил всего три глотка. Мать понимала его. Она видела, как он истощен, как голодны его глаза. «О, Господи…», -  произнесла она только одно слово.
За спиной матери появился отец. Он, как ни в чём не бывало, воскликнул: «Здравствуй, Гошка!» Поднял за руку сына с земли, желая обнять. Но тут оголился номер на руке, и родители с ужасом поняли, где был Гоша. Поняли, что он перенес, почему молчал и чего боялся на Родине. Им открылась причина его долгого отсутствия. Зашли в дом. Георгий удивился тишине.
 «А где все остальные?» - удивился он.
« Сначала поешь, отдохни, а потом я тебе обо всех расскажу», -  сказал отец.

Родители предлагали сыну то одно угощение, то другое. Каждый хотел чем-нибудь угодить. Но Гоша полез на полати, чтобы его не беспокоили. Он обнял подушку, вдыхая знакомые запахи родного дома. За подушкой, в углу он нашел маленькую икону Божьей Матери, которую раньше видел у бабушки Арины. Мать хранила икону подальше от чужих глаз, потому что сельсовет строго проверял, у всех ли сняты иконы в доме. Георгий крикнул сверху: «Очень хочу увидеть бабушку Арину, дедушку Пётра. Я почти всё детство провёл с ними».
«Гоша, их уже нет. Похоронил я родителей», - ответил отец. - И у Анны двое детей в войну умерли от болезней. У Агани муж погиб в Белоруссии. Калинник её заканчивает школу. Дружит с ребятами дяди Петра - Колей, Борей, Ниной. Они выросли все – не узнаешь! У дяди Павла Иван и Сергей в Курганской области, а Юрий уехал в Свердловск. Все взрослые, самостоятельные. Увидишься! Надо сначала поправиться. Досталось тебе!
 Виктор и Полька учатся в Ташкенте. Виктор в финансовом институте, а Полька – на двухгодичных курсах по акушерству. Виктор тоже пострадал на войне. В танке горел. В госпитале долго лежал. Девушка у него есть. Наша, местная, Нина Данилова.
 Павел остался после войны служить по контракту в Румынии на пять лет. Анна живёт с Агафьей на разъезде, в посёлке Степное», - кратко рассказал обо всех отец.
 Георгий слушал и проваливался в сон, будто он не спал много дней. Он спускался с полатей только поесть. На улицу не ходил. Людей боялся. Днём спал спокойно, а ночью часто кричал, вскакивал, хватал ружье со стены и кричал: «Собаки! Собаки»! Дома Гошу ни о чём не спрашивали. Он был благодарен за это. Через две недели решился выходить на озеро, на огород.
Отец устроил его пчеловодом на совхозную пасеку. Сын часто ночевал там. Односельчан по-прежнему сторонился. Родителям ничего не рассказывал. Душа заперлась и не была готова к откровениям. Он постепенно учился жить в домашней обстановке. Поведение его казалось странным. Спрашивал разрешение по всяким мелочам. Прятал про запас куски хлеба под подушку и, молча, удивлялся, почему никто не прячет еду. Ходил, пригибаясь, будто прятался от кого-то. Резко оглядывался по сторонам, словно за ним кто-то следит. Ему казалось, что война ещё не закончилась.
 Родители тайно смотрели на него горестными взглядами.
Мать горячо молилась: «Господи, отпусти его на волю. Он все еще в плену! Душа его в плену! Тяжело ему. Господи, сохранил ты дитя мое, верни его к нормальной жизни. Жениться ему надо, деточек иметь, может, отмякнет сердце его и душа потеплеет. Невесту ему покажи, Господи. Слезно тебя прошу!»

« Ты старший брат. Разрешаю».

Показал ему Господь невесту.… Это была Ниночка Данилова, которую до поступления в институт провожал по вечерам его младший брат Виктор.
Гоша понимал, что брат Виктор пострадал на войне не меньше его. Не каждая соглашалась пойти с инвалидом на танец. Некоторые с брезгливым ужасом отворачивались и так откровенно и брезгливо смотрели на ожоги, что Виктор смущался. Спотыкался. Отчаивался. Переживал.
Георгий понимал, что с такой внешностью, как описывала мать, трудно Вите будет найти невесту по душе. Родные сочувствуют тому и другому. Вся деревня знает, что это Витина невеста. И кто он после этого?
Пишет ему Георгий письмо, пишет и не надеется на положительный ответ. В письме одно предложение, на большее совести не хватило:  «Виктор, можно я буду с твоей девушкой встречаться?»

 Вскоре пришел ответ, такой же короткий, как и вопрос: «Ты старший брат. Разрешаю». Сколько страданий было вложено в эти слова, Георгий понимал. Он опустил голову и заплакал от радости. И был так благодарен Виктору, что и не высказать.
Мать видела письмо. Ей было жаль обоих сынов. Она тихо произнесла: «Господи, на все воля твоя».
В семье Даниловых тоже есть переживания. Отец Ниночки переживает своё военное прошлое. По - человечески, он так же морально несчастлив, как и Георгий. Он - бывший сотрудник НКВД, спившийся человек. На эту странность есть своя причина. Спился, потому что совесть замучила. В годы войны в заградотрядах по долгу службы, а не по своей воле, расстреливал тех, кто под смертельным огнем отступал по приказу командира. Откажешься расстреливать, расстреляют тебя, потому что пожалел «трусов и паникеров», «размножаешь их». По приказу «Ни шагу назад» отступать было нельзя, ни под каким предлогом, даже если боец тяжело ранен и истекает кровью.
Но находились смелые люди, которые всё-таки не нажимали на курок. И никто не мог заставить их сделать это, даже под страхом смерти.

  С сухарями на учёбу в Ташкент

После возвращения из госпиталя, уже работая в Макушино военруком,  Виктор встретил там свою одноклассницу, которая сообщила ему, что в Ташкенте открывается финансовый институт и приглашает для обучения демобилизовавшихся военнослужащих. Для сестры Прасковьи там есть медицинские курсы.
Натолкла мать сухарей, упаковала их в фанерный чемодан, перекрестила детей, благословила их на учебу.
От Кургана до Ташкента добирались десять дней через Новосибирск. Прямой дороги через Казахстан не было. Насмотрелись! Напереживались! На крупных станциях – дезинфекция одежды, вагонов, баня. Везде вши!
Перед ними в вагоне сидит мужчина огромного роста и плачет над испорченным кожаным пальто, которое после обработки высокой температурой скукожилось. Надеть его было невозможно. Другой одежды у него не было, купить нет денег, а без обработки одежды контроль высадит с поезда. Пропадали вещи, чемоданы. Припасов не хватало. Никто не предполагал, что путешествие будет таким долгим. Пришлось открыть неприкосновенный запас – сухари.
Жара. Ташкент встретил их несносной жарой. Прасковья поехала разыскивать место нахождения курсов. Виктор направился в финансово – экономический институт. Договорились встретиться вечером на вокзале и рассказать, кто как устроился.
…Для обоих это был замечательный день. Виктор радовался, что сестре дали общежитие, хотя очень далеко от него, на другом конце города. Параскева – Полька сияла от счастья, что хорошо написала диктант и познакомилась со студентками. Но готовить ей придётся самой. Размер стипендия слишком мал, чтобы кушать в столовой.
Виктор рассказал, что экзамены у фронтовиков принимали чисто символически. Но они в процессе учёбы он с большим желанием и добросовестностью  будет стремиться к получению знаний.
Виктор действительно учился без троек. Ходил по институту в гимнастерке и галифе. Руку бинтовал, перчатка не спасала. Кожа лопалась от жары, от любого физического напряжения, даже от письма. Долго не заживала.
Радовало то, что он научился писать буквы штрихами. Ежедневные тренировки облегчили его учебу.
От родителей  пришла посылка. На неведомо как сэкономленные деньги мать купила сукно и сшила ему костюм. Это был первый суконный костюм в его жизни. Но зачем он здесь в такую жару. Всю школу он проходил в хлопчатобумажных  пиджаках. Студент повесил новый костюм на стену, лег на кровать и долго любовался им, пока не уснул. Мечта многих лет сбылась! Утром ему жаль было надеть костюм на занятия. Когда он вернулся после обеда в комнату, костюма на стене уже не было. Виктор жил в общежитии. Костюм провисел в комнате только одну счастливую ночь. В его отсутствие костюм украли, наверное, чтобы продать и купить продуктов. «Кому-то тяжелее, чем мне», - подумал Виктор и забыл о костюме.
В этот же день он получил письмо от Георгия и очень радовался, что брат вернулся живым. Но почему он так мало написал? Просьба Георгия встречаться с Ниной расстроила Виктора, но осознание того, что его брат не пропал без вести и нашёлся, повлияло на решение Виктора уступить ему свою невесту.

Как идёт ей эта белая шаль!

В зимние каникулы, чтобы избежать переживаний по поводу Ниночки, Виктор решил ехать не домой, а в Большое Мартино, к двоюродной сестре Наталье Елизаровне, с которой провел детство.
Родители Виктора давно переехали оттуда в зерносовхоз «Пионер», поближе к станции и районному центру Макушино.
Душа радуется! Он идёт по деревне, где родился и вырос, идет по знакомым улицам, туда, на окраину, с причудливым названием Бараба, где белым ровным полем светлеет заснеженное озеро.
Маленький Наташин домик светится в зимних сумерках слабым огоньком керосиновой лампы.
«Виктор! Ты! Не ожидала! Какая радость! Я  знаю, что ты в банковском институте учишься. А изменился-то как! Высоким стал, а ростом был меньше меня. Раздевайся, у меня гости. Знакомься. Моя новая подруга Надя Незавитина. Вернее, давняя, но ты ее не видел. Ее семья из деревни Умрёшево переехала сюда, в село Мартино, когда вы уже жили в «Пионере».
Черные глаза на смуглом лице незнакомой девушки испуганно смотрели на его ожоги.
«Как идет ей эта белая шаль», - подумал Виктор.
Девушка оказалась очень скромной, застенчивой. Она пыталась как-то поддерживать беседу, но почувствовала себя лишней в этом разговоре. Её охватила робость перед этим лейтенантом. Он старше ее, серьезнее, умнее, готовится стать служащим банка.
Надя – лаборант маслозавода с семилетним образованием. По ночам помогает отцу крутить сепаратор на заводе, потому что у отца одна рука, другая - потеряна в Первую мировую войну.
 
Работники маслозавода  с. Большое Мартино Курганской области.  Крайний справа - отец Надежды - Незавитин Григорий Иванович сепараторщик завода. (Апрель 1945 г).


( После смерти жены Фиониллы остался Григорий с четырьмя маленькими дочерьми. Двенадцатилетняя Васса осталась за хозяйку в доме, следила за шестилетней Марией и семимесячной Ниной.
Четырёхлетняя Надя не разлучалась с отцом. Была везде его второй рукой, что бы он ни делал. Помогала запрягать быка, который возил фляги на маслозавод, ставила и проверяла сети на озере, в надежде хотя бы на маленький улов, носила воду из озера, топила баню, стирала отцу одежду.
В голодные тридцатые годы умерла маленькая Ниночка. Отец только раз в сутки мог приносить ей во рту обрат (обезжиренное молоко) с маслозавода. Кража каралась лагерями.  Другим детям ничего не доставалось. Три года был неурожай картофеля. Всё выгорело от страшной жары. Васса посылала маленькую Надю собирать куски хлеба по деревням. Сама шла сзади, потому ей не подавали. Деревни друг от друга далеко, двадцать – пятьдесят километров. Дорога - через леса. Страшно. Голодно. Обуть и одеть нечего. Старшая сестра из мешка сшила Наде платье и сумочку из остатков мешковины. Маленькая девочка ходила из двора во двор и просила милостыню. Если подавали кусочек, сёстры делили его на четыре части, оставляя Марии и отцу. Девочки страдали от голода и холода. Спали в лесу под кустами. Через неделю возвращались домой. Иногда что-нибудь приносили. Но не всегда эти походы были удачными. В начале июля созревала лесная клубника. Это было праздником для сестёр.
Но как пережить суровую зиму? Маленькое озеро замерзает. Улов становится совсем скудным. Отец получает порцию обрата только на одного человека. По дворам зимой уже не пойдёшь. Морозы стоят трескучие. Одеть нечего.
 В шестнадцать лет Васса уехала на заработки в Челябинск, устроилась на завод ученицей. Изредка приезжала навестить сестёр и отца, но вскоре простудилась и умерла. Отцу пришло извещение с завода о том, что её похоронили. Но где, он не знал.
Мария и Надежда по очереди ходили с отцом на маслозавод, помогали перегонять молоко на сепараторе, за что утром получали от директора по стакану голубоватого, ненасыщающего обрата. Вращать напряжённо ручку сепаратора несколько часов было очень тяжело. Но это спасало семью от голода. Дочери растирали отцу единственную перетруждённую руку,
Девочки были истощены. Всю зиму отец пытался сохранить мелкую картошку на семена, чтобы весной посадить огород. Сажали даже картофельные очистки с ростками.
Когда собрали осенью маломальский урожай, отец привёл в дом вдову с двумя сыновьями. В войну взял в семью приёмного мальчика. Со временем появились у них с Валентиной ещё пять совместных детей. Григорий был добрым, бескорыстным человеком, видевшим чужую нужду и боль. Он и сам рос в многодетной семье, поэтому считал, что детей лишних не бывает.
Ему  приходилось совмещать работу конюха и рабочего маслозавода. Взрослых мужчин в деревне не было. Спал урывками. Недоедал постоянно. Старшая дочь Мария, как только ей исполнилось восемнадцать лет, ушла на фронт. Работала писарем при штабе. Позже попала на войну с Японией, служила в Порт-Артуре, арендованном нашей страной у Китая.


Надя накидывает шаль, чтобы прикрыть посконное платье из мешковины. Хочет уйти, но Виктор решительным жестом останавливает ее и спрашивает: «Если вы так спешите, можно мне вас проводить?»
Надя вопросительно смотрит на Наташу. Хозяйка кивает головой.
Виктор и Надя идут по ночной улице. Снег скрипит громче, чем звучит их неуверенный разговор. Виктору вступать в разговор еще страшней, чем Наде. «Вот, скажет, навязался в провожатые, лучше бы в зеркало на себя посмотрел», - переживал он. Надя была очень красивой. Ему стоять рядом с ней стыдно, а он еще провожать осмелился.
Надя шла и думала: «Я сказать-то не знаю что, выучиться бы мне, да разве отец потянет мою учебу. Одиннадцать детей. Новая жена будет против этого. Скажет: «К чему ей образование ?».
От волнения, что на нее впервые обратил внимание такой взрослый человек, Надя даже не запомнила, о чем он ее спрашивал, о чем они говорили. Идти было недалеко. Вот ее  избушка, крытая земляными пластами. Сильные ветра оголили концы кровли, кривые тонкие жерди, на которых даже не задерживался снег, торчали вызывающе, привлекая внимание к худой крыше. Раньше Надя их не замечала, а сейчас… не знала, как отвлечь внимание Виктора от их худого дома.
«Все не о том думаю!» - переживала она. Но сказать что-то умное и запоминающееся она не могла. Они так ни о чем и не договорились. Что он мог пообещать этой девочке? Ему учиться еще шесть лет.
« Запала в душу эта смугляночка!» - восхищенно думал Виктор.
– Я замерзла очень. Пойду, - робко сказала Надюша.
– До свидания. Я буду помнить о тебе.
Он придержал ее за локоть и с любовью посмотрел в ее глаза.
Сильный ветер хлопал ставнями и калиткой. Пустой неогороженный двор был занесен сугробами. Узкая обледенелая от воды тропинка вела в маленький дом, за дверями которого только что скрылось его большое счастье. Пусть еще ничего не сказано и ничего не решено, но на сердце почему-то стало теплее.
«Вот и я за чью-то руку подержался – и уже не одинок. Как  решился, и сам не знаю», – со смущённой улыбкой думал Виктор.
Кто-то из соседей разглядел Надежду в зимней полутьме. Наутро говорили в деревне: «У Надьки-то жених появился».
Никому о ней Виктор не рассказал, даже матери. Но та видела, как легко он пообщался с Ниной, Георгием и уехал.
«Слава тебе, Господи!» - перекрестилась мать, и на душе у нее отлегло. «Пошлет и тебе Бог счастья, Виктор. Вымолю я его», -  подумала она.
Виктору за каникулы удалось ещё раз посетить село Мартино. Он шёл туда пешком сорок километров, чтобы встретиться с Надей. Вышел в четыре часа утра. Устал. Подошёл к дому, нерешительно постучался. Дверь открыл Надин отец Григорий Иванович. Познакомились. Понравились друг другу в беседе.
 Надя лежала на печи и сильно болела. Она даже не спустилась вниз. Виктор постеснялся поговаривать с ней при всех. Он немного посидел за столом с её отцом, отказался от предложенной ему еды, видя, сколько там детей. Пожелал Наде выздоровления, подержался за её руку и поспешно вышел. Обратный путь надо было преодолеть засветло. Пусть не удалось поговорить с Надей, но он светился от счастья, что увидел любимую, что его ждали, ему обрадовались, его приветили и, поэтому обратный путь казался ему лёгким и радостным.

« Простите! Счастья Вам»

Студенческие годы для Виктора были радостным периодом жизни. Он делился с сестрой военной пенсией, продуктами, ободрял её, когда она сильно скучала по дому. Вечерами они гуляли по Ташкенту, любовались восточными мотивами архитектуры, говорили о доме. В выходные дни посещали богатый фруктами южный базар и покупали там ароматную, сочную дыню, которая привлекала их больше всего среди многообразия южных плодов. Дынные праздники они любили проводить в маленьком парке, недалеко от Полиного места учёбы. Не было у них дней счастливей этих.
   Сестра закончила учёбу раньше его. Виктору было тоскливо оставаться без неё в чужом городе ещё на три года.
 …Время шло. Студент - фронтовик успешно осваивал финансовые дисциплины. Сдавал сессии без троек. Полюбил математику, геометрию, часто вспоминал советы одноклассника Миши Куваева. Горел желанием быстрее приступить к работе.
Скоро распрощается он с жарким Ташкентом. Сегодня вручение дипломов. Его по распределению направляют на целину, в Северный Казахстан, где нужно организовывать и кредитовать новые совхозы. Временно он будет на практике, а потом - даже страшно подумать – станет управляющим банком. Он – нечеловек - рыжий Витька!
Студент сбегает по ступенькам и только сейчас замечает, что за ним бежит плачущая девушка. Она машет рукой и хочет что-то сказать!
«Постойте! Подождите! Не уходите! Возьмите меня с собой! Я готова стирать ваши бинты. Меня не пугают ваши ожоги. Вы не замечали меня никогда! Но я шесть лет сидела за вашей спиной. Я все знаю, я все видела, как вам было трудно писать и учиться. Мне всегда хотелось вам помочь, но я не решалась подойти. Вы уезжаете, а я поняла, что без вас не могу! Простите. Я не должна была к вам подходить…  Мне стыдно».
В ее глазах откровенное горе и отчаяние. Он действительно не обращал на нее никакого внимания, даже не знал, как ее зовут. Большой зал, общие для курса дисциплины, множество групп. Разве думал он, что может с таким лицом кому-то понравиться. Может, и девушка эта с золотой душой, но молчит его сердце. Молчит. Билет на поезд уже в кармане. Через две недели он должен приступить к работе.
Виктор растерялся. Он всегда был чуток к чужому горю. Но в этой ситуации понял, что девушек боится.
«Девушка, милая, простите меня. Простите, простите! - Он сжал ее ладони своими забинтованными руками. - Простите меня, но у меня есть любимая… 
Я верю, что она ждет меня, я должен за ней приехать. Вы понимаете меня? Я должен её найти. Я обещал. Она ждет. Не могу ее обмануть.
 Простите! Счастья Вам!
Виктор быстро и решительно зашагал в сторону общежития. Чемодан  был собран заранее и стоял у порога. «Господи! Прости меня», -  произнес он и поехал на вокзал.

 Ташкент. Финансово-экономический институт 1949 г. После получения диплома.


Первое письмо девушке

 Петропавловск  Северо - Казахстанский  встретил его ветрами. Холод пробирал до костей. Для его рук одних варежек мало. Мерзнут! Болят! « Как работать здесь?» - размышлял он.
Виктор шел по широким улицам степного города и неожиданно увидел знакомое лицо. «Сашка Потапов!» - закричал Виктор.
«Виктор, как я рад встрече! – обнимая его, говорил школьный друг. - А ты не знашь, где Игнат Седельников живет? Адреса у меня нет, а мне его надо найти.  Хотел адресное бюро искать».
«Знаю. Пошли! Мы с ним виделись летом в деревне. Он говорил, что переехал в город. Живет возле ТЭЦ,  в общежитии. Найдем!» - успокоил он друга.
 Саша рассказывал последние Макушинские новости, вспоминал одноклассников. Девочки, которые им нравились в школе, Зоя Шатрова и Валя Секисова, вышли замуж, уехали из родных мест. Многие ребята из класса не вернулись с войны. Саша приглашал его в гости: «Витя, приезжай. Мать обрадуется тебе, с женой познакомлю. Она у меня – замечательная».  -  Саша с восторгом описывал семейную жизнь.
«Я недавно был у родных в Мартино, -  рассказывал Саша. - Узнал, что у тебя там девушка есть. Видел её, разговаривал. Вить, а ты знашь, что твоя, Надюха Незавитина, в педучилище поступила? Учится который уж год. Замуж не вышла, видно, ждет тебя. Петька гармонист её обхаживает, но она  двери перед его носом закрывает. Во, девка! Характер! По Петьке-то многие сохнут. Что-то долго ты  к ней не едешь, заучился совсем.… Смотри, уведут. Хороша Надюха - то. На деревне как говорят: «Один раз проводил -  жених на всю жизнь». -  Все тебя женихом и считают до сих пор».
Виктора в жар бросило: «Вот так встреча! Господь известие ему с человеком прислал! Он всё думал о Наде, но не решался объявиться, пока не устроится на работу».
 Виктор проводил друга и поспешил домой. Вечером сел и решительно написал первое письмо девушке. Очень старался выводить буквы. Но все вертикальные линии выходили за строку.
«Она видела, какие у меня руки, поймет», - смущённо думал Виктор. Улыбка от мечтаний о встрече не сходила с губ. Он думал о ней всю ночь.











Панька вернулся! Наконец-то все дома!

 
Три брата, спасённые молитвой матери. Слева - направо: Павел, Георгий, Виктор.


В июне 1950 года вернулся из Западной Европы Павел. На груди – медаль «За отвагу», медаль за освобождение Болгарии, медаль «За взятие Будапешта», «За победу над Германией». За плечами – любимая  гитара.
 После войны, с февраля 1946 по июнь 1950 Павел служил в Румынии по контракту в учебном дивизионе 68 стрелковой дивизии, потом в 25 механизированной дивизии в звании сержанта. Назначался на должности командира отдельных бригад, командир радиоотделения, старшего бригадира ремонтной роты.
Дома послушать его рассказы о войне собирались родители, друзья и соседи. После работы только об этом и говорили. Павел рассказывал о первом бое, удивлял историями о загранице, рассказывал о тяжелых политических ситуациях в освобождаемых странах Европы.
 С приходом Павла в доме стало весело: звучали песни, собиралась молодёжь. Параскева - Полька и Павел, как в детстве, подзадоривали друг друга, шутили и смеялись.
  Квашнина Полина (Параскева – Полька) 1950 г.   
 Павел показывает Виктору подарки из Румынии для сестры Полины, пос. Юргамыш 1950 г.

« Наконец-то все дома!» - радовались родители.
Павел и Анна после войны пошли учениками токаря, в мастерские, где с всю войну работала Параскева-Полька, заменив ушедшего на фронт Павла. Пригодилась ей отцовская «наука» из детства! Павел, вернувшись с фронта, не узнал сестру, настолько она изменилась и похорошела. Вскоре к ней посватался  Мутовкин Владимир из посёлка Юргамыш. Поля переехала жить к нему. Растила сына Валерия, работала медсестрой в родильном отделении. Часто приезжала в «Пионер» навестить родителей.
Павел после возвращения с фронта и службы в Румынии долго не мог привыкнуть к мирной жизни. Ходил по селу, осматривался, навещал соседей и родственников, думал о дальнейшей учёбе – вечерней школе, институте. Виктор был ему в этом примером. Неожиданное событие в жизни Павла ускорило эти планы. Он решил навестить брата и посмотреть город Петропавловск, где в областном банке работал Виктор. Братья обсуждали планы на дальнейшую жизнь, говорили о том, что Павлу надо выбираться в город для получения образования и пора обзаводиться семьёй. В отличие от Виктора Павел был общительным парнем, по вечерам ходил на танцы в дом культуры железнодорожников, в городской парк.
В те дни, когда Павел гостил у Виктора, в город приехал северный народный хор. Его выступления проходили в здании драматического театра имени Погодина. Между отделениями концерта - танцы. Павел взял билет на концерт. Северный хор его впечатлил. Музыкального сопровождения не было, но мелодии фольклорного пения будто наполнили зал северными просторами, принесли прохладу Белого моря, очаровали бесхитростной простотой обрядовых песен. Самобытные костюмы архангельских женщин переносили воображение зрителей в давние времена. Павел знал много народных песен, но северные ввели его в глубокие раздумья о богатстве души русского народа, о многострадальной его судьбе.
Он даже забыл о танцах, что начались в фойе. В антракте мелодия Исаака Дунаевского из кинофильма «Весёлые ребята» захлестнула восторгом сердца. Глаза Павла загорелись, когда он увидел огромное количество танцующих пар. После деревенского клуба городские танцы показались ему чем-то невиданным. Сердце учащённо забилось в каком-то тайном предчувствии. «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь…» - слова, будто сопровождали взгляд Павла, скользившего по лицам в поисках…той единственной, о которой он мечтал всю войну. «Какой она будет, моя любовь? Где я её встречу?» - думал Павел. Внезапно он остановил взгляд на темноволосой девушке в сером шерстяном платье. Модный фасон в складочку, белый воротничок и такой же бантик на груди делали её вид одновременно и строгим, и нарядным. Наверное, учительница… Павел не раздумывая начал торопливо пробираться в другой конец зала, боясь, что его кто-нибудь опередит. Девушка метнула заинтересованный взгляд на подошедшего к ней Павла. Красота её чёрных глаз и дивное имя – Аделина, которым назвала её подруга - поразили его. Взволнованный молодой человек пригласил девушку на танец. Она легко кружилась, отвечая партнёру улыбкой на улыбку… После танца Павел просил разрешения проводить её домой. Стоящий рядом юноша строго ответил: «У девушек уже есть провожатый!» Аделина подошла к подруге, вздохнула и с печалью посмотрела на Павла. Тот быстро наклонился и шепнул ей на ухо:  «Приходи сюда завтра, потанцуем. Твои друзья второй раз на концерт не пойдут».
На другой день шло повторное выступление северного народного хора. Павел не мог дождаться перерыва. Пришла ли Аделина? В зале он её не видел. Но в фойе заметил сразу. Оба были рады встрече. Танцевали. Сидели рядом на втором отделении концерта и говорили, что северный народный хор запомнится им на всю жизнь. После концерта Павел пошёл провожать девушку домой. Запомнил адрес: Подгорная 34. Красавица жила недалеко от реки Ишим. Молодая пара долго гуляла по ночным улицам. Говорили о прошедшей войне. Павел рассказывал о пострадавших на фронте братьях. Дина печалилась о погибшем в войну младшем брате Славике, рассказывала о своей большой семье. Расставаться не хотелось. Дина (Аделина) смеялась, когда слышала деревенскую речь парня, отличающуюся курганским говором: «Гдекося живёшь? Пошто не отвечашь? Где-ка я тебя завтра встречу? От евошного провожания откажись, пожалуйста. - вспоминал Паша соседа Дины, что не дал проводить её после драмтеатра». Паша держал девушку за руку и досадовал, что не взял с собой гитару. Если бы он запел, то Дине бы сразу понравился. Он в этом не сомневался. Но Дина и без гитары увидела в нём интересную личность и доброго человека, обладающего чувством юмора. Паша положительно отреагировал на все её замечания по поводу речи и согласился на немедленное исправление. Оба расстались в надежде на следующую встречу через пару дней возле реки.
На другой день старшая сестра Аделины - Гера пригласила её пойти на танцы в дом культуры железнодорожников и сообщила Дине, что туда ходит симпатичный фронтовик, с которым ей нравится танцевать. Дина рассказала сестре, что ей тоже понравился фронтовик, с которым она познакомилась в драмтеатре. 
В танцевальном зале сёстёр увидел Павел. Он не ожидал встретиться здесь с Диной. Удивился, что девушки знают друг друга, и, что они – сёстры.  Павел приветливо кивнул Гере, которая ожидала его приглашения на танец. Гера пояснила шёпотом сестре, что это и есть тот самый человек, с которым она постоянно танцует. Юноша пригласил на первый танец Геру, но потом весь вечер танцевал только с Диной, не выпуская её ладошки из своей руки. Гера вздыхала, и, поджав губу, повторяла одну фразу: «Ну, бывают же совпадения!»
Влюбился Паша окончательно и бесповоротно. «Жениться я надумал», - делился он позднее с Виктором. – Мне очень нравится эта девушка. Мы любим друг друга. Перееду сюда, пойду работать в милицию, буду заочно учиться. Дина обещала помочь. Она - умница. Трудности будем преодолевать вместе. Так решили». Виктор одобрил выбор Павла.
 За Пашу можно было не волноваться: ухажёром он был отменным и слово умел держать.

Счастлив ли Георгий?

Ниночка Данилова согласилась выйти замуж за Георгия.
 
Георгий Квашнин и Нина Данилова

Георгий был рад безмерно. Душа оттаивала в нежных объятиях.
Ниночка добра, обаятельна, приветлива.  Другой такой Георгию не найти. Её терпение было безграничным. Долго муж её кричал по ночам, соскакивал с кровати, хватал ружье и готовился к обороне у окна. Ниночка подходила к нему, гладила по голове и укладывала спать. Прошлое и настоящее у бывшего военнопленного перемешались настолько, что не давали ему спокойно жить. Нина молчала, не упрекала его, только плакала и молилась вместе со свекровью: «Успокой его, Господи, восстанови душу его. Исцели. Дай мир душе его страдающей. Сотри, закрой его страшные воспоминания».
Гоша исцелялся прогулками на природу, занимался пчеловодством, рыбачил, охотился на диких уток, косил сено с отцом.
 
 Построил вместе с ним ветряную мельницу, «крыльями» которой стал пропеллер от военного вертолета. Конструкция молотила зерно и качала воду. Радостью было рождение пятерых сыновей: Славы, Вовы, Коли, Саши и Лёни. Он ходил с ними за ручку в ближний лес на ягодные места, учил рыбачить и плести сети. 
Георгий с матерью, Ниной и сыновьями: Славой, Вовой и Колей.

 Все будто бы хорошо, кроме одного: к нему для слежки был приставлен милиционер по фамилии Яковлев. Идет он с сыновьями в лес, а сзади «мент» «на хвосте висит». До чего же неприятно. Спина чувствует чужой взгляд. Даже природа тускнеет от плохого настроения. Не дают забыть прошлое. Он рад – радешенек, что дома. Ни о чем плохом не помышляет. Из совхоза не отлучается. Зачем следить? Американским шпионом он не был и не собирается им быть. Все это страшно раздражало и обижало Георгия.
Его не считают ветераном войны, не поздравляют с Днем Победы, не приглашают на праздники. Да и не отмечали особо праздники при Сталине. «Народ должен трудиться, а не бездельничать. Каждый трудодень дорог стране», -  разъясняли газеты позицию власти.
 После похорон великого вождя впервые отметили День Победы. Он стал всенародным праздником. «Прогремел» по стране 20-й съезд КПСС, на котором Никитой Сергеевичем Хрущевым был осуждён культ личности Сталина. Люди перестали бояться ночного стука в дверь. Исчезли «враги народа», которых забирали обычно ночью. По радио было объявлено о реабилитации военнопленных. Впервые Георгий вздохнул свободно и избавился от страха. 
 В мае 1965 года Георгий  Арсентьевич неожиданно получил приглашение на празднование Дня Победы в совхозный клуб. Наконец-то разрешили всенародно, ежегодно отмечать праздник Победы. Душа пела от радости, но Гоша от волнения не находил себе места. Военком объявил о его награждении и вызвал на сцену. Он сказал: «По закону, если солдат пробыл на войне хотя бы один час, он считается участником войны. Мы очень виноваты перед Георгием Арсентьевичем. Просим у него прощения и исправляем свою ошибку. Ему пришла награда  - медаль «За победу над Германией». Военком прикрепил медаль на грудь Георгию.
 Зал аплодировал стоя! Невольные слезы застили глаза участнику войны. Мать вытирала слезы. Арсентий не дожил праздника. Он умер в ноябре 1961 года. (Апполинария прожила девяносто семь лет).
 



Господь знает, сколько материнских молитв прозвучало о спасении Георгия. Полина в радости шептала: «Матерь Божия, много значит молитва Твоя перед Богом. Ты была мне утешительницей в скорбных обстояниях, когда могла я потерять детей своих. Радуйся со мной, Богородице, о спасении детей наших. Они все вернулись к моему порогу».
Только сейчас, спустя десять лет, их старший сын по-настоящему празднует возвращение с войны. Ему улыбаются, его обнимают…  Он готов обнять всех, кто находится в этом зале…

Новогодняя свадьба

В Петуховском педучилище шла подготовка к зимней сессии. Шли последние дни декабря 1951 года.
Кто-то толкнул Надю в спину и передал ей записку: «Надь, на проходной тебе письмо лежит, сходи». Надя вышла из класса и побежала к вахтёрше. Писем она никогда не получала.
«Вот оно, здесь», - сказала сонная вахтерша, протягивая студентке письмо.
«Незнакомый почерк.… И в Петропавловске у меня никого нет. Странно», - заволновалась она.
Руки дрожали. « Может, Виктор вспомнил обо мне?» - с сомнением подумала она. Когда девушка зашла в класс, все девчонки уставились на нее, сгорая от любопытства. Надя нагнулась ниже к столу, чтобы никто не мог заглянуть ей через плечо. Девчонки тормошили за рукав и не давали спокойно открыть конверт.
Письмо очень короткое: «Здравствуй, Надя! Я приеду за тобой 31 декабря.  Виктор».
Она не понимала, о чем говорит учитель. Конспектировали работу Сталина. Надя отстала, бросила ручку, ей было не до конспекта. «У девчонок перепишу». Стучало и клокотало в голове от волнения. Она еле дождалась конца занятий.  Петуховское педучилище Курганской области. Надежда Незавитина (на заднем плане) с подругой. 

«Так 31-е завтра! – охнула она.  -  Уже! Не знаю, что делать! … Неужели он вспомнил обо мне?»
Новогодний праздник начался. Все были в клубе. Учителя сидели в конце зала и наблюдали, как танцуют студентки. Кавалеры были очень молодыми. Но в училище на Новый год пускали всех.
Виктор приехал поздно. На улице темно. Ярко светились окна педагогического училища. В коридорах людно. В кабинет директора распахнута дверь. Виктор зашел, поздоровался. Кратко по-военному изложил суть приезда. «За невестой я. Жениться приехал. Прямо сегодня! У меня  -  один день! Работа ответственная. Прошу перевести Незавитину Надежду на заочное отделение. К родителям не успеваем. Благословите нас». Молодой человек расположил к себе директора с первого мгновения. Заявление о переводе жених написал сам.

Виктор вошел в празднично украшенный зал. Огляделся. Прошел напрямую среди танцующих. Все  остановились, настолько это было неожиданным. Он увидел Надю, залюбовался ею, засиял. Девушка стояла с подругами на другой стороне зала. Виктор подошёл, поздоровался, взял её за руки и пригласил на танец. Надино сердце замерло, как только она увидела жениха. Надя и Виктор танцевали и не замечали, что все расступились, и они одни в центре зала. Студентки глядели на них во все глаза, потому что знали от Нади, что «завтра» приедет «он». Ждали гостя всем училищем.
Виктор произвел «шок» на окружающих: во-первых, потому что плохо танцевал, во-вторых, обожжённое лицо и забинтованные руки руки так бросались в глаза, что девчонки  охали: «Надя, ты что? Да он – инвалид. Всю жизнь одна работать будешь. Он тебе не помощник.  Петька – гармонист в сто раз красивей его!»
«Петька сопьется под свою гармошку! - отвечала им Надя. – А этот - серьезный, умный и ответственный. У меня все решено», – сказала, как отрезала.
Девчонки знали ее характер: волевая, решительная. Многие завидовали ей, некоторые сочувствовали.
 На середину зала по команде директора поставили столы. Девчонки из  комнат несли новогодние угощения, а кто и просто хлеб. Столы были накрыты за пятнадцать минут. Куранты еще не били. Новый год только-только подходил к порогу.
…Это была удивительная свадьба. Они оба шли к ней шесть лет. И не ожидали, что всё получится так неожиданно и великолепно. На свадьбу никто из них рассчитывать не мог.
«С Новым годом! Горько!» - закричали в зале ровно в двенадцать.

«Мама, ты вымолила мне невесту», - подумал Виктор в эту минуту. Он был счастлив ее верой. - Неужели такое может быть?! Неужели это я? А рядом та самая смуглая девочка Надя?! Как она выросла! Как похорошела!  …Господи! Ты вел меня через столько лет в этот зал через все муки, к этой девушке, не давая ошибиться.
Ты услышал меня в грохоте боя и вывел из горящего танка. Я выжил и чувствую себя полноценным человеком. Через смирение шёл я к достойной жизни. Я благодарен тебе за всё.

Веру я получил от матери. Эта вера высветлила мою душу и в корне изменила меня. Я окреп духом. 
 Мать всегда была уверенна в силе молитвы. Она спасла меня, вымолила. Я слушал её обращение ко Господу, но сам молиться не умел. Прости меня  и научи.
 Мы вступаем с Надюшей в новую жизнь