Дневник IV-10 Почему Вы так серьёзно всё воспринимаете?
Пушкинские горы. Я живу у подруги Инары.
28 июля 1997 г. Весь вечер читала Бориса Николаевича Чичерина — 19 век. Тургенев, Грановский Тимофей Николаевич, Кетчер — чудесный тёплый человек, преданный друзьям, атеист.
29 июля. Весь день читала Авдотью Панаеву.
Перед сном смотрели в день каких святых кто из нас родился. Хохотали, подбирая имя Инаре: Фомаида, Анфуса, Тавифа. Древние имена звучат странно.
30 июля. Я была в Центре - НКЦ - научно-культурный центр, познакомилась с Аней, она из Москвы, знает Петю Старчика и Веру Х.
Вечером у нас появился Виталий К., нагружённый едой. Он любит вкусно поесть. «Здравствуйте, барышня! - так он поздоровался со мной. Он выглядит пожилым господином. Он стал похож на моего дядю Митю. Он без умолку говорит с Таней Мироновой, но всё это дела житейские.
А мне нужен Бог, движение к Нему.
Виталий и не знает, что Муза некогда посетила меня, вдохновив меня на странные любовные стихи в его адрес. Три часа я писала ему стихи, сидя на земле, на поляне, чувствуя, что люблю его и рыдая от любви этой кратковременной и странной. Он ничего этого не знает — мой принц седой.
Виталий устами Тани М. зовёт меня есть рыбу и пить коньяк. Я сыта. А пить я не люблю.
Я ненормальный человек: не пью, не ем, как все.
В наш деградировавший век, век нищих и калек,
Любой нормальный человек заест беду, запьёт.
Меж тем, я знаю наперёд - меня он не поймёт.
Рост Пушкина — 166,6 сантиметров.
31 июля. День памяти моего папы.
Я репетировала час и двадцать минут. Концерт мой в НКЦ длился полтора часа. Валя из Москвы весь мой концерт плакала. Позже она обо мне мне сказала: «Женщина без возраста». Она единственная, кто подарил мне цветы.
Подходили ко мне Лена Ил. и её друг Саша из Москвы. Ни Таня, ни Виталий ко мне после вечера не подошли, Таня критиковала меня дома, что я громко играла. Песни на мои стихи ей больше понравились. Грустно, что ничего больше человек не заметил.
Вечером мы с ней гуляли. Я сказала ей, что мне снился голос Ахматовой. Этого было достаточно для неё, чтобы посчитать меня сумасшедшей. У меня создалось впечатление, что она постоянно выискивает во мне дурное. Что бы я ей не сказала, тотчас следовало в её речах противоположное этому, дух противоречия очень силён в Тане.
Всё, что не вмещается в сознание людей, легче всего отнести к разряду ненормального.
Виталий пришёл к нам почти ночью. Ели, пили, даже мороженое было. Сплошной разврат. Виталий очень щедрый человек. «Он бескорыстный человек», - говорит о нём жена Михаила Ефимовича Васильева Люся.
Я подарила Виталию те стихи, что я написала ему давно. Он сложил их, как записку и стал класть в карман.
Тане я сказала, что он обаятельный человек, но тотчас раздалась критика в его адрес. Хвалит ли она кого-нибудь? С Виталием она любезничает, подыгрывает ему, за спиной его она говорит иное. Мне кажется, что он как дитя, очень естественен. Я не вижу в нём игр.
Я вымыла везде полы, окна, постирала брюки Виталию и занавески. Я была Марфой, а Мария — Таня М. пошла в храм.
Анна Фёдоровна Тютчева вышла замуж за Ивана Сергеевича Аксакова.
1 августа. Стремительно кончается, едва начавшееся лето.
Виталий сварил солянку. Я пришла домой. Он был один, ел солянку. Он встретил меня словами: «Где это Вы всё ходите? Почему я должен есть в одиночестве?» Он обращается со мной без особого почтения, спорит со мной, не уступает мне, словом, он немножечко тиран. Я с ним шучу, кокетничаю, иногда серьёзно молчу.
В Питере он мало спит, очень загружен работой, он директор школы. Ест один раз в день.
Виталий вечером пригласил меня гулять. Я согласилась. Виталий купил изысканных конфет и печенья для Нади. Мы шли с ним по шоссе в сторону деревни Савкино, очень естественно говорили об Инаре, о Бродском, об искусстве общения. Мы двигались, и ни одна попутная машина нас не брала. Надя приняла нас хорошо, пробыли мы у неё недолго. Виталий рассказывал нам о своей работе. «Я вам рада», - сказала нам Надя.
Обратно мы шли лесами и полями. Я устала. Виталий, как всегда командовал, я то слушалась его, а то делала,что хотела.
Аня, которая была на моём концерте в НКЦ, договорилась о концерте моём на Турбазе.
2 августа. Я погрязла в делах земных, стираю и глажу. Привела в порядок брюки Виталия. Он пришёл к нам поздно. У меня весь день голова болит. Виталий громко говорит, я ушла из кухни в комнату, извинившись — есть свой скромный винегрет.
Я не совсем в себе. Когда я в себе - я в Боге. Остальное время я не в себе. Но покой не покидает меня.
С восторгом читаю «Воспоминания» издателя Михаила Васильевича Сабашникова. Чудесный человек. Делаю выписки: «Николай Васильевич Сперанский вёл дневник. Накануне смерти он отметил, что не имел и не имеет врагов и приписывал это тому, что взял за правило ликвидировать всякие возникающие недоумения немедленно по их возникновению, проявляя величайшую уступчивость и справедливость к другим и строгость к себе».
Сегодня Виталий не обращает на меня внимания.
Я написала стихи о нём:
Венеция, Корсо и Пьяцца дель Пополо.
Девичьи прозренья пятнадцати лет:
Жила я в Италии средневековой.
Как жаль, что сегодня меня уж там нет.
И сердце трепещет, и руку на сердце
Кладу я, просматривая даль веков.
И что я теперь? Еретик, иноверец,
Обломок жрецов и не помню кого...
А тот, кто оплакан так нежно и страстно,
С такою тоской, в ночь уходит пешком.
Кареты пропали. Всё было напрасно,
И взор голубиный и... что там ещё?
Кем был он? Как связан со мною? Путями
Какими мы шли? Уж не помню теперь.
Ушёл, не прощаясь, не замечая.
Спокойно за ним закрываю я дверь.
(2 августа 1997 г.)
Я предложила Тане помолиться об общих знакомых — отказ.
Менделеев относился к Блоку с нежностью, защищал его от близоруких нападок... «Об этом нельзя рассуждать так плоско... Есть углублённые области сознания, к которым надо относиться внимательно и осторожно. Иначе мы не поймём ничего».
3 августа. День провела среди любителей поэзии в Савкино на лоне природы. Люди читали стихи, я воздержалась.
Позже я вяло репетировала на турбазе. Меня там нечаянно запер сторож, я отчаянно стучала в дверь зонтом и костяшками пальцев, видела трёх людей на скамейке, они стали уходить. Не может быть, чтобы они меня не слышали. «Идиоты», - сказала я, надеясь, что они пошли за сторожем. Так оно и было. Но меня они не утешили - к двери не подошли, не успокоили. Меня, наконец, освободили.
Вечером Виталий был со мной сердечней, расспрашивал меня, где я была, пригласил меня пить чай, я пила кипяток с лимоном.
4 августа. Я репетировала полтора часа. Потом пыталась уснуть, очень мало сил, как я вечером буду петь на Турбазе?
Пришёл Виталий, дал мне лекарствие от сердца, налил коньяку, пригласил есть. Он очень добр. Прочла ему стихи, сочинённые на днях о нём.
Пела я с трудом, преодолевая слабость. После моего концерта люди не уходили, все сидели на своих местах. Кто-то спросил, не пою ли я Новеллу Матвееву. Я рассказала о поездке к ней. Лена Ил. подарила мне цветы. Мы шли с ней домой. Впереди я увидела Виталия, я его окликнула, он тотчас пошёл влево и стал разговаривать с каким-то мужичком.
Потом он и Таня около часу гуляли. А мы пили с Леной Ил. иван-чай с изюмом и пирожками.
«Ну, как прошёл Ваш концерт?», - спросил меня Виталий. Я рассказала. «Вы кокетничаете, хотите, чтобы Вас похвалили. Это естественно...», - говорил он. Он добавил: «На прошлом Вашем концерте сидели снобы».
5 августа. Щемит сердце. Я собрала вещи. Иногда печаль сменяется просто душевной болью. Читала письма Тютчева.
Пришёл бодрый Виталий, не стучась, открыл дверь в мою комнату: «Здравствуйте, Галя, Вы будете есть салат?» Я ответила: «Нет. Спасибо. Вон там на столе для Вас подарок, у Вас скоро день рождения». «Надо ещё дожить», - сказал он.
«Я завтра уезжаю», - говорю ему я. Он не обращает на мои слова внимания, продолжая безмятежно болтать с Таней. Я написала ему записку, благодаря за добро. Отдала и ушла в комнату. «Галя!», - раздался его голос. Я встала на пороге кухни. Он сказал: «Почему Вы так серьёзно всё воспринимаете?» Я не ответила и закрыла дверь.
Мои тишайшие претензии: если бы мне любой человек написал то, что я написала Виталию, я бы постаралась его как-нибудь утешить. Не таков Виталий. Ну и хорошо. Обидчивость всегда была моим бичом. Простились мы с ним так: «Пока».
6 августа. Таня сказала, что Виталий вчера гадал на ромашке.
На автобусе от Турбазы меня бесплатно по договорённости (помогла директор Турбазы) отвезли во Псков. Вечером я села в поезд на Москву.
7 августа. Москва. Шесть часов убирала квартиру. Люди потрясают меня, они жили у меня и не убирали за собой...
Вечером купались в озере Святом с Эммой и знакомыми. День рождения Эммы. День памяти Блока.
Мне хочется молчать, говорить тихо. Все галдят. Эмма подарила мне скандинавские руны. Вера яснослышащая говорила мне о своём умершем муже, что в тонком мире его встретили 39 человек (души их). Его тяжёлые страдания перед смертью очищали его душу.
8 августа. Долго гуляла по Арбату, поговорили с Колей Л. На Арбате что-то кипит, то ли жизнь, то ли грязь. Фотографы ругаются через слово матом, на руках у них макака, орёл, маленький крокодил. Ходят три лошади. Атмосфера тяжёлая. Поговорила с художниками, долго выбирала перуанские украшения, купила чёрную с голубым ласточку, браслет, бусы.
9 августа. Плавали с Эммой на озере. Солнце катилось к горизонту, всё омрачалось помойкой перед озером. Чудовищное отношение людей к природе ранит меня.
10 августа. Читала книгу о Христе. Сразу душа наполнилась теплом.
11 августа. На свете совершается много пошлого и подлого.
С Ниной А. плавали в Серебряном бору.
Несколько ударов за лето. Я устала.
12 августа.
Прохладный август над столицей.
Стихи Ахматовой в метро.
Смотрю на призрачные лица.
Вернись, душа! Не всё равно -
Какою болью я болею,
Какую муку я несу...
Мир зол, прекрасен. Я не смею
Признаться Богу Самому...
15 августа. Гуляла по Арбату после занятий немецкого языка. У кинотеатра «Художественный» поговорила с кришнаитами. Х. сказала, что я подвинутая душа. Не знаю. Я падаю, негодую, тоскую...
Подошла яркая черноволосая женщина, купила ароматическую индийскую палочку. Кришнаитка стала проповедовать, женщина сказала, что она этим раньше интересовалась, а теперь она возвращается к религии своих предков викингов-скандинавов. «Один?», - спросила я. Она ответила утвердительно. Сердце моё стало тихо трепетать. Я просила её рассказать об Одине. Она очень спешила, сказала, что надо жить, не делая зла.
Я стала спускаться в метро по ступеням и сказала: «Один». И начался во мне благодатный плач по неведомому Одину, я закрыла глаза, я чувствовала, что Один любит меня. Кто-то на небе утешал меня. Словами это передать невозможно. Продолжалось это дивное состояние некоторое время. Мне хотелось любить людей. Потом всё рассеялось.
Господи, расскажи мне про Одина. Немного о том времени мне рассказала Эмма. Она предполагает, что я воплощалась в какой-то скандинавской стране.
Перуджино. Портрет Алессандро Брачези.