Микола Демьяненко, здоровый парубок семнадцати лет от роду, у себя на селе, да и за его пределами, слыл рьяным борцом за права и демократию. Ни дня не проходило, чтобы его круглую физиономию с намалеванным на левой щеке желто-голубым флагом кто-нибудь не украшал очередным синяком или ссадиной. В драку Микола лез всегда – по поводу и без него. Вот, как например, сейчас. Драка еще только предстояла, а Микола уже предвкушал победу.
Накануне, ближе к ночи, на мобильник позвонил Лесь, сказал, что есть первостатейная задача – свалить Ленина в Харькове. Сказал, что все хлопцы из округи едут, чтобы надрать хвосты колорадам, которые едут туда же.
Спозаранку Микола достал из сарая кусок цепи и бухнул его в рюкзак.
- Ты куда? – мать устало опустила на пол полное ведро с водой. – Опять битый придешь! Ой, допрыгаешься, прибьют тебя когда-нибудь насмерть! Он глянь, в огороде конь не валялся, а у тебя одна драка на уме!
- Отстань! – молодой, сильный, с бритой головой, Микола отстранил мать, и шагнул за порог в прохладу раннего утра.
Солнце едва поднялось над горизонтом, зацепившись за крышу водонапорной башни. От обильной росы джинсы быстро вымокли, но Микола не сбавляя шагу, шел к железнодорожной станции. По всему селу наперебой горлопанили петухи.
На станции были еще четверо – Юрко, Ден, Сашко и Василь. Все такие же решительные и бесшабашные. Сельчане, ожидавшие электричку, сторонились их шумной и сквернословящей компании.
- Слава Украине! - приветствовал приятелей Микола.
- Героям слава! – загоготали те в ответ.
- А шо Щербатый? Не едет с нами?
- Та не, - Ден криво усмехнулся. – Говорит, дела есть.
- А може, ему Ленина жалко? – сигарета в пачке оказалась последней, и Микола с досадой взглянул на закрытый киоск. – Вернемся, глянем, шо у него там за дела. Давно зубы не пересчитывал, видно.
- Там еще мемориал есть, со звездами. Лесь говорил, что его размалевать надо, краску он даст, - Ден зевнул. – Только я на мемориал не подписывался, пусть сам малюет. Ленин – другое дело, а на мемориал не пойду.
- Бздишь?
- Не. Дед у меня на той войне погиб.
- Так ты тоже колорад? – компания воодушевленно засмеялась.
- Та тю на вас…
В электричке витал стойкий запах застоялого курева, пыли и мазута. Лихие молодчики, бряцая цепями и стальными прутьями, уселись у окна. Немногочисленные пассажиры поспешили перейти в соседний вагон.
Раннее утро брало свое, от стука колес веки становились тяжелыми и разговор не клеился. В скором времени дремота сморила грозных воителей. Бритые головы с выстриженными чубами равномерно закачались в такт, бегущей мимо подсолнуховых полей, электричке.
*****
Он возник в вагоне внезапно – белый, как лунь, холодный, как утренний туман, старик. Как и когда он появился, никто не видел, электричка мчалась быстро, до следующей станции было не менее сорока пяти минут. По вагону он шел ровно, словно скользил в проходе, не касаясь пола. В глубоких глазницах отражалась тяжелая, свинцовая вода какой-то далекой, неведомой реки. Микола вздрогнул всем телом, едва встретившись с ним взглядом. Липкий холодок пробежал по спине, парубок покосился на приятелей, но те безмятежно спали.
Старик остановился напротив и нахмурился:
- Ну, что, Микола? Далеко ли путь держишь?
- Да кто ты такой, дед, чтобы я отвечал тебе? – хорохорился Микола, стараясь не показывать своего страха.
- Память твоя, забытая память, на пустые дела растраченная, - белый ковыль длинных волос старца стелился по плечам. – Так скажи мне, Микола, чем тебе Ленин в городе Харькове помешал? Или тебе дома дел нету?
- А! Так ты, дед, москаль? – Микола толкнул локтем Юрка. – Слышь, Юрко? Этот старый пень москаляка! А ну, хай, он тут нам поскачет, а мы глянем!
Но спящий Юрко даже не шелохнулся. Микола струхнул уже не на шутку.
- Ну, что? Спит твой дружок? Не слышит тебя? – старик не отводил взгляд. – И никто не услышит. К тебе одному я шел. С большой надеждой на тебя шел. Через Мост. Однако, никак не думал, что такой поганец вместо меня по земле моей ходить станет. Но видать, так тому и быть, другого, все равно, не дано. Единственный ты остался. Наследничек. Чего дрожишь? Страшно? А много ли ты знаешь о страхе?
Что-то неведомое приковало Миколу к скамейке и не давало шелохнуться.
- Вот что, внучок, скоро Мост, мне выходить надо, а ты проводишь меня, - стрик рассеянно взглянул в окно на подсолнуховые поля. – Семьдесят лет подсолнухов не видал…
- Ты спятил, дед! Тут нет никакого моста! Не стану я тебя никуда провожать!
- Станешь! – старик медленно повернулся к и направился к выходу.
Сам не понимая, почему, Микола встал со скамьи и тоже двинулся по проходу, вслед за стариком в тамбур. Вдруг стало холодно, так холодно, что окна покрыла изморозь. Старик повернулся, его глаза смотрели глубоко, прямо в душу, выворачивая всю ее наизнанку.
- Героям слава, говоришь? – старик распахнул дверь вагона настежь. – Видал я вашу славу! Изгадили Киев, злыдни, напакостили – и рады? Теперь вы все герои?
- Дед, ты что, рехнулся на старости лет? Ты что плетешь? – покрытая ледяными иголками, тамбурная дверь холодом обжигала спину. Хотелось уйти, спрятаться, исчезнуть – только бы не видеть этого старика и не слышать его всепроникающий голос.
- Молчи, герой! Молчи и слушай меня! После фашистов Киев не для того отстраивали, чтобы бандеровские ублюдки по нему с факелами шли! Думаешь, если размалеванной тряпкой срам прикрыли, то уже и Слава Украине? Тебе ли знать, как из руин город поднимали? Каждый дом берегли! А вы? Что же вы? Наследнички? Спалили Крещатик, а ради чего? Ради красного словца? Что там, за занавеской? А? Совесть твоя там, за ненадобностью от глаз спрятанная. Вот что там! Думаешь, чем выше скакать станешь, тем славы больше сдобудешь?
Микола смотрел на развевающиеся седые пряди волос старца, на его высохшую спину, на мозолистые, еще крепкие, руки. Смотрел, не мигая, до острой боли в глазах.
- Чем, к примеру, тебе памятник Ленину не угодил? Или только и дел, что с памятниками воевать? А? Микола?
Холод пронизывал Миколу насквозь. А от леденящего взгляда старика становилось еще холоднее, словно сама душа внутри застыла.
- Колорады, говоришь? Ватники? Продал ты нас все всех, дружок, за пачку печенюшек на Майдане продал! Да вот только продешевил…
Микола сжался в комок и дрожал всем телом – то ли от страха, то ли от холода. «Что ж так холодно? Лето же?» Через открытую дверь были видны только клубы тумана, что неслись за вагоном, цепляясь за него длинными холодными щупальцами.
- Ладно. Не затем я шел к тебе. Вот и Мост, - старик кивнул на тяжелые обледеневшие опоры. – Пора.
Электричка вздрогнула и со звоном помчалась по Мосту, как над пропастью. Далеко внизу серые клочья тумана перекатывались и ворочались, словно огромный спрут, и черная бездна разверзлась под колесами вагона.
Старик шагнул в распахнутую дверь, но не упал вниз, а продолжал стоять рядом, словно парил над бесконечностью. Микола коснулся языком пересохших губ. «Какой мост? Откуда? Здесь же нет никакой речки? Черт! Какая высотища! И почему же так холодно?»
- Ты идешь? Микола?
Словно во сне, Микола медленно подошел к двери, осторожно коснулся заиндевевших поручней и посмотрел вперед – массивные пролеты со свистом проносились мимо, в бесконечную ледяную пургу, и не было конца-краю тому мосту…
*****
Серая мгла застилала глаза, горький запах полыни забирался в нос вместе с пригоршней пыли, которая залепила всё лицо. Сухой кашель застрял где-то глубоко в горле и мешал дышать.
- Эй! Микола! – молодой парень в выцветшей гимнастерке, пробитой с одного боку каске, чумазый от порохового дыма, протягивал широкую шершавую ладонь. – Вставай! Некогда тут загорать, подстрелят.
- Ты кто такой? – Микола оглянулся – местность была чужая, незнакомая. – Меня откуда знаешь?
Вой снаряда заставил вздрогнуть и пригнуться. Раздался взрыв, за ним другой, третий.
- Вставай, говорю! – сильные руки подняли Миколу с земли. – Да не считай ворон, бегом в блиндаж! Я, хлопче, как и ты, Микола Демьяненко, до войны в селе Кут жил, под Харьковом.
- Под Харьковом? До какой войны? – Микола едва поспевал за незнакомцем.
- Как это, до какой? Разве была еще какая-то другая война? – парень вдруг остановился. Его темно-карие, словно переспелые вишни, глаза смотрели на Миколу удивленно и настороженно. Густые ресницы вздрогнули от удивления, а черные, вразлет, брови подпрыгнули еще выше, словно птица взлетела.
Свист пуль избавил Миколу от необходимости искать ответ. Пригнувшись, они засеменили вдоль окопа к блиндажу.
Под бревенчатым настилом было темно. Микола не сразу смог увидеть выплывающие из сумерек лица. Стрик лет шестидесяти, с окладистой темно-русой, с проседью, бородой. Невысокого роста очкарик с оттопыренными в разные стороны ушами. Усатый рыжий дядька с россыпью веснушек на лице. Двое смуглых хлопцев с раскосыми глазами, один совсем маленький, другой с Миколу ростом. Светловолосый парнишка лет восемнадцати, худой и длинный, словно жердь. Да Миколин полный тёзка – лет двадцати пяти от роду, вихрастый, широкоплечий и до дрожи в коленях похожий на самого Миколу. На всех была военная форма, Микола такую только на плакатах про День Победы да на старых фотографиях видел.
- Дело у нас к тебе, друг Микола, спешное дело, - тёзка вытащил из кармана брюк кисет. – Куришь?
Махорка была крепкой, глаза у Миколы заслезились, в горле запершило.
- А дело такое, - продолжал солдат. – Как раз сегодня снова наступает наша последняя ночь, не пережить нам ее. В семьдесят пятый раз не пережить… Осталось совсем немного…
- Как не пережить? Откуда знаешь? – недоумевал Микола.
Застывшие лица печально глядели на парубка из темноты блиндажа. Их глаза пристально вглядывались в каждую мелочь, слово старались запомнить, сохранить себе на память - смуглый румянец щек, содранные локти, полинялую на солнцепеке футболку с портретом Железного Арни, кроссовки с надписью ADIDAS – смотрели так, что мороз пробирал холодом по спине.
- Пойдем со мной, покажу…
Они вышли наружу. День уже клонился к вечеру, и синие сумерки скользили по холмам, едва касаясь крыш разбитых домов какого-то поселка. Стрельба притихла, словно автоматчики устали за день и решили отдохнуть.
- А где это мы? Что за поселок там? – Микола напряженно вглядывался в незнакомую местность.
- Да кто ж его знает? – солдат вздохнул. – Видишь, вон там, за лесочком, их позиции? К утру они на штурм пойдут, высоту эту отбивать. Пушку нашу еще третьего дня накрыли. Пока патроны были, мы их держали, а теперь все, кончились патроны.
- Послушай, солдат, а кто они-то?
- Та ты шо? Не понял, что ли? Немцы, конечно! Им эта высота до зарезу нужна! Фиг с маслом им! Снаряды, что от пушек остались, мы в блиндаже сложили. Много снарядов. Понимаешь, они, немцы, то есть, тоже знают, что у нас патронов больше нету. Победу смакуют. Зря! Так рванет, что не только нас с ними, весь холм разнесет! И не будет тут больше никакой высоты…
- У незнакомого поселка, на безымянной высоте, - неожиданно для самого себя прошептал Микола.
- Что?
- Ничего, песня такая будет. Потом.
- А ты не брешешь, хлопец? Правда, будет? – солдат оживился.
- Правда, не брешу. Слухай, солдат, а чего вы тут сидите? Может, уйдем? Ночью? А? Вас же только семеро! А их – вон сколько! Тьма!
- Семеро? Это нас осталось семеро. Здесь, хлопче, целый полк полег. Мы - последние, - взгляд солдата потускнел. – Да ты не суетись так, мы все уже давно умерли, семьдесят пять лет назад. Погибли в сорок втором. Но каждый год мы проживаем заново эту ночь, и нет нам покоя, пока память наша домой не воротится.
- Бессмертный полк…
- Чего?
- Когда мертвые встанут в один ряд с живыми, … – Микола побледнел и, перехватив удивленный взгляд солдата, добавил. – Не смотри так. Старуха одна сказала. Но я-то чем могу вам помочь? Зачем ты меня позвал? И почему меня?
- Идем. Холодно.
Небо озарила вспышка ракеты и наступила тишина. Неуемный озноб пробирал Миколу насквозь. Спотыкаясь, он снова спустился в блиндаж за своим тёзкой.
- Вот это Лёва Гейшенец, - солдат кивнул на лопоухого очкарика. – До войны в Ленинграде он надписи на часах гравировал, а сейчас он у нас радист.
- Да какой я теперь радист без рации, товарищ командир? – уши очкарика печально качнулись от его долгого вздоха.
- Так ты слухай меня, Микола, - продолжал солдат. – Мы все здесь без вести пропавшие, и нет нашим душам покоя от тоски по родной земле. Пока домой не воротимся, так и будем каждый раз умирать на этой высоте. Из года в год.
Микола слова вымолвить не мог, только глядел, не мигая, в карие глаза солдата, словно отражение свое в темной воде видел.
- Только тот, кто через Мост прошел, может вернуть память нашу в родные места. Поисковикам нас сроду не найти – развеян наш прах над этой высотой. И лишь родная душа может нам помочь. Так получилось, Микола, что ты единственный, кого можно было провести через этот Мост.
- Это как? – пересохшие губы едва шевелились.
- Как? – солдат улыбнулся и указал на бородатого старика. – Вот это наш Дед, он из Белоруссии. Его семью фрицы еще в начале войны заживо сожгли, а Дед тогда на фронт подался. Стало быть, нет у него прямых наследников.
- А это, - из темноты блиндажа выплыла веснушчатая физиономия рыжего здоровяка. – Это старшина Емельянов. Он курский, семья его в эвакуации погибла, поезд разбомбили на переезде. Значит, тоже звать на помощь некого.
Рыжий старшина молча встал рядом с Дедом.
- Вот это Бакыт Жолосунов из Таджикистана и Мэхээчэ, Мишка, то есть, из Якутии. Бакыт у нас кашевар, Мишка – снайпер. Молодые они, не успели семьей обзавестись.
- Иван Иванович Иванов, - робко представился долговязый парень, смутился и покраснел. – Хорошее имя, правда?
Микола рассеянно кивнул ему в ответ.
- Вот гляди, Микола, какую штуку наш Лёва придумал, - солдат снял с пилотки и положил на стол алую пятиконечную звезду. – Он тут на обороте каждому имя и адрес написал. Наш прах по степи разметало, не собрать, а вот звездочки эти останутся… То есть, мы надеемся, что останутся.
Микола перевернул звезду. На ней аккуратной витиеватой вязью было выгравировано: «Николай Николаевич Демьяненко, 1918 года рождения, село Кут, Харьковской области».
- Кут? Николай Николаевич? – руки у Миколы вдруг задрожали. – Так ты???...
- Выходит так, что только я мог пройти через Мост. Сын у меня тогда дома остался, два года. Тоже Микола, твой дед, стало быть… Только вот едва пропустил меня Мост на ту сторону. Холод. Память слабеет. Стирается. Забываете вы нас… Уж и не знаю теперь, станешь ли ты помогать нам? Мы тут все, вроде как, колорады и ватники? А еще – москали, русские, то есть… Немец ведь промеж нас различия не делает. Ему, что таджик, что еврей – все равно, русский.
В глазах у Миколы потемнело, голова закружилась и горький комок подступил к самому горлу.
- Ну, а если ты помочь не захочешь, значит, и просить больше некого. Тогда нам каждый год придется сражаться за эту высоту, пока память о нас вовсе не исчезнет…
… Микола очнулся от того, что Дед, старик из Белоруссии, настойчиво тряс его за плечо:
- Коля! Николай! Ну, чего ты? – и обернувшись назад, добавил. – За что ты его так, командир? Он же внук тебе! Молодой, глупый еще…
- Правнук…
- Тем более! А ну, как не пойдет он теперь через Мост? … После твоих слов?
- Пойду! – Микола тряхнул головой и сел на лавку. – Пойду. Давайте сюда ваши звездочки. Все до одной верну!
… Мост темной громадой нависал над головами. Сизый туман стелился над рекой и растекался мутным шлейфом над полем. Снова стало холодно. И чем ближе к Мосту, тем холоднее становилось.
- Вот и всё, Микола,слава Богу, свиделись,- солдат глубоко вздохнул. – Дальше идти я уже не смогу, дважды Мост меня не пропустит. Теперь уж ты сам давай, без меня… Не оступись только.
Микола оглянулся: седой старик пристально смотрел ему в глаза. Холщовая рубаха, словно саван, покрывала его плечи. Старик печально улыбнулся и поднял вверх раскрытую ладонь. Его силуэт вдруг качнулся на ветру и стал растворяться в клубах тумана. Серая птица метнулась из сумерек и исчезла во тьме.
- Не забывай нас, Микола! Береги наши звездочки!
- Не забуду, диду!
*****
Серая мгла застилала глаза, горький запах полыни забирался в нос вместе с пригоршней пыли, которая залепила всё лицо. Сухой кашель застрял где-то глубоко в горле и мешал дышать.
- Микола! Микола! Ты живой? – Юрко испуганно заглядывал приятелю в лицо. – Ты чего из вагона сиганул? Жить надоело?
Микола поднял голову. По насыпи, поднимая тучи пыли, мчались Ден и Василь.
- Живой? – донеслось из кабины электровоза. – Хлопци! Вас ждать?
- Домой поедем, черт с ним, с этим памятником, … - просипел Микола, едва ворочая пересохшими губами. – Дело у меня есть. Спешное.
Приятели в недоумении переглянулись.
- Не! Мы в другой раз! – Юрко поймал отрешенный Миколин взгляд, и махнул рукой машинисту.
- Так ты шо? Не едешь уже? – запыхавшийся Ден скатился с насыпи. – Ух, ты! Как тебе морду развезло!
- Ну, шо там, хлопци? Живой? Слава Украине! – Сашко, гремя цепью, съехал по гравию следом за приятелями.
- Дурень, - Микола, покачиваясь, поднялся на ноги. – Героям слава…
Он протянул вперед руку. Сквозь плотно сжатые пальцы сочилась кровь, и алые капли стекали вниз, на пыльные листья полыни.
- Что это у тебя? – Юрко отступил назад.
- Это? – Микола разжал ладонь. Острые края пятиконечной звезды впились в нее, оставив кровавые раны. – Это… прадед мой… с войны … домой вернулся….
Фото взято из интернета.