Людская река, пронзая нескончаемый поток машин, текла к высоте 102. Пренебрегая законами физики, генетическая память двигала потомков героев к алтарю великой Победы. По берегам русла зеленели молодые сосны. Весеннее солнце, отражаясь от счастливых человеческих лиц, играло на портретах героев.
Вместе с репертуаром постарели и уличные музыканты. В татарской мелодии с трудом угадывается «Катюша». Блестят раскосые глаза. Аксакал в пилотке грустно растягивает меха баяна.
Бард с длинной седой бородой похож на Конфуция. «День Победы, как он был от нас далек …» доносится из самодельных колонок. Дрожат узоры на деке ненастроенной гитары.
Широка спина у Родины Матери. В сильных натруженных руках меч. Так и хочется обнять и сказать: мамочка, милая, отдохни. Подросли мы. Оторвались от сиськи. Сами за себя постоять можем. Глянул на саблю, прикинул вес. Пожалуй, поторопился. Постой еще.
В небольшом загоне три самолета и «тридцатьчетверка». Облепленный детьми танк похож на карамельку в муравейнике. На стволе подтягивается юноша. У траков позирует девушка в короткой юбке.
Звенят рамки металлодетекторов, крякают спец сигналы, поют репродукторы. Возле церкви казачий ансамбль. Свисту ряженных мужиков индусы радуются как дети. Сверкнула шашка, напряглась полиция, защелкали фотоаппараты. В ларьке с мороженным — очередь. У «Сувениров» пара зевак.
Рядом с магнитиками начищенные патроны от Маузера. Просверленная гильза похожа на ёжика с дырочкой в правом боку. Следы на пуле — теплые объятия пасатиж.
Лет десять назад в одной из балок Питомника сову спугнули. Размер крыльев с испугу показался метров пять. Заяц дорогу перебежал. Пушкина вспомнили. В раскопанном блиндаже стояла вода и белел скелет бойца. Из личных вещей не густо, кальсонная пуговица и пуля в голове.
Стоял вчера в пантеоне Славы на Мамаевом кургане, глядел на бледное лицо караульного и вспомнил красноармейца из Питомника. Мысленно поднял гансовскую пулю и запустил ее на запад. Походу зря.
Пуля, пробив затылок, застряла в черепе. Красный диск заходящего солнца мгновенно потемнел. Ноги подкосились. Дрожащие колени увязли в чем-то прохладном. Из дыры во лбу струйкой стекала кровь. Нервно подрагивал затянутый красной пеленой глаз.
Появился солоноватый привкус во рту. Прикоснувшись пальцем к ране, Виктор почувствовал жесткую свинцовую оболочку. Мысль, словно срезало пополам. Только что он думал о милом создании с нежной кожей и влажным ртом. А сейчас половину видения заполнило мутное пятно.
Красивое лицо, тонкая шея, грудь — каруселью перемещались перед глазами. Что находилось ниже, понять было сложно.
Вите вдруг представился захламленный балкон волгоградской квартиры. Пятно исчезло. Уютное старенькое кресло, пепельница в виде черепа, зимняя резина в углу. Снизу долетает шум детской площадки: «Саша домой! Саша, твою мать. Кому сказала». Запах горохового супа щекочет ноздри. Через дыру в выцветшей занавеске в комнату проникает тонкий солнечный луч. На грязном мониторе появляется сделанная пальцем надпись «Вытри пыль».
— Пульс есть? — обратился к женщине пожилой мужчина в куртке с надписью «Горгаз».
— Слабый,— девушка ощупывала шею пострадавшего.— Проникающее ранение головы. Крови много потерял. Думаю, до утра не дотянет.
На последнем слове нога у ополченца дернулась.
— Ишь ты,— мужик улыбнулся.— Еще поживет! Думаю! Ты не думай, давай его грузить.
Голова бойца безжизненно висела не немытой мускулистой шее. «Аварийка» приняла в свою утробу раненное тело, УАЗик рявкнул, и понесся по разбитой дороге. За окном тряслись искореженные окраины Широкино.
Посеченные осколками деревья, мерно покачиваясь шапками листьев, провожали гостей. Черные от копоти и грязи руки водителя уверенно крутили баранку. Сварочный аппарат, реквизированный из разбитой мастерской, неприкаянно метался в салоне «буханки».
— Иван Сергеич, осторожней! — с трудом удерживая прыгающее оборудование, кричала Ира.— Солдатика раздавите.
— До блокпоста немного осталось, милая. Пока фары не включил, придется потерпеть.
Где-то в стороне раздалась пулеметная очередь. От рвавшихся минометный мин весь горизонт был усеян вспышками.
— Не наш,— констатировали бойцы на блокпосту, обшаривая раненого,— камуфляж какой-то странный.
— Хороший выстрел,— осматривая рану, командир коротко заметил,— британец, сука, уже пятерых положил. Ждет, когда жертва спиной повернется, и стреляет в затылок. Гурман, твою мать.
Аромат тушенки и костра развеялся. Небритые лица вояк растворились в июньской темноте так же быстро, как появились. В памяти осталась лишь блеснувшая в ночи белоснежная улыбка капитана.
Ира положила руку на грудь парня. От тряски и гула мотора казалось, что он спит. Что-то родное, тоскливое проскочило по душе. Склонившись над военным, она ощутила запах его тела смешанный с потом и кровью. Прожитое навалилось на плечи тяжелым грузом. Голова закружилась.
Перед глазами стояли дочь и муж. Высокий красивый мужчина и трехлетняя девочка. Стас души не чаял в Леночке, она отвечала ему тем же.
В какие-то моменты жизни Ире стало казаться, что она третий лишний. Всю ласку, нежность и любовь супруг отдавал своей ненаглядной принцессе.
Глаза застилала пелена ревности. Одна за другой в голове носились тревожные мысли: «А вдруг разлюбил?», «бросит и найдет другую?». Каждый прожитый день приносил боль и страдания. Господь покарал! Чего мне не жилось? Любимый мужчина, долгожданная желанная дочь, отцовский дом! Всё в один момент рухнуло. Сто двадцати миллиметровая мина поставила точку в череде счастливых событий.
Ира стояла перед разрушенной обителью и не могла вымолвить и слова. Над руинами летал пепел. Мужа не нашли. В белом платье девочки, будто в авоське был завернут шмат разорванного тела. Соседи, видя трехдневный ступор вдовы, положили кусок мяса в ящик от письменного стола и похоронили в огороде.
С того момента прошло больше года. Бог сжалился над ней. У ног Ирины лежал посланный ей небом человек.
— Пускай с дырой во лбу,— думала она, но её человек. Её мужчина.
Она осторожно провела подушечками пальцев по его колючей щеке. Дотронулась до шрама у виска. На вид парню было лет тридцать. Приятные черты лица, светлые волосы, пухлые чувственные губы.
Включив фонарик на телефоне, Ира приподняла ему веко, пытаясь обнаружить реакцию зрачка на свет. Пару длинных ресниц остались в руках. Черное пятнышко на глазном яблоке сузилось, по телу пробежала судорога, мышцы на секунду напряглись и в тот же момент расслабились.
Санитар в больнице, подозрительно посматривая на раненого, больше склонялся к моргу. Больница напоминала старый кладбищенский склеп. Разбитые стекла, обвалившаяся стена, хмурые лица сотрудников.
У крыльца лежало несколько трупов, накрытых рваными одеялами. Жара, мухи, трупная вонь, делали нахождение вблизи учреждения невозможным. На решительные заявления Ирины о рентгеновских снимках последователь Гиппократа только усмехнулся:
— Может ему еще МРТ сделать? У нас света нет. Не говоря уже о рентгеновском аппарате.— Затем переговорив с врачом, уточнил,— он вам кто?
Вся сущность Ирины закипала:
— Какая разница кто он мне? — подумала она, но предъявив свидетельство о браке, сказала,— муж.
Короткий спокойный ответ смутил юношу в белом халате. Глаза Ирины источали уверенность, мужество и силу.
— Я попробую для вас что-нибудь сделать.
— Попробуй, касатик.
В подвальном помещении расположились хирурги и реанимационное отделение. Проще говоря, рядом с операционной лежало множество тел, готовых в любой момент оставить этот бренный мир.
Стаса положили рядом с безногой девочкой. Ребенок не приходил в сознание третьи сутки, был бледен и худ. Родителей, судя по всему не было, и малышка доходила в одиночку. Ее бледное лицо, притененное сумраком подвала высыхало на заляпанной желтыми пятнами простыне.
Ирина жадно вглядывалась в обоих, незаметно крестилась и благодарила Всевышнего.
Пулю из головы я вынимать не стал. Ибо не мог понадеяться на горем убитую женщину. Вдруг запульнет еще куда-нибудь. Не знаю, сможет ли Ира поставить на рельсы жизнь парня и девочки, но свою судьбу она изменила.