(Отрывок из книги "Место для жизни", 2000г.)
За те несколько месяцев, которые Хаггард успел провести в России, судьба была к нему благосклонна. Его жизнь вовсе не напоминала страшные будни шпионов – подпольщиков, ежедневно рискующих своей жизнью в погонях и перестрелках. Наоборот, он впервые нашел себе подходящую женщину, имел великолепный, приносящий фантастические доходы бизнес. Богатые казино и рестораны стали таким же естественным атрибутом его жизни, как рассвет и закат солнца. Он даже успел слетать на дорогие тропические курорты, чего никогда не позволял себе, живя в Америке.
Одним прекрасным июньским вечером Мэтью Хаггард сидел со своим другом Семеном Приходько за столиком ресторана “Русская рулетка”. Хаггард здорово растолстел за последние недели, и в нем уже с трудом угадывался тот худой нескладный иностранец, приехавший в Россию этой весной. Словарный запас Мэтью пополнил лексикон новых русских – двести достаточных для повседневного общения понятий. Теперь он говорил то на правильной русской речи, привитой ему еще в Америке, то сбивался на блатную музыку. Приходько, напротив, похудел, его пышная некогда борода превратилась в длинный и узкий веник, глаза лихорадочно горели.
У Семена были причины волноваться – неделю назад он послал в Нью-Йорк двух своих людей, имевших статус помощников депутата. Эти двое должны были купить для Приходько недвижимость – дом, или ферму, бензоколонку на худой конец. Приходько был согласен даже на акции любой средней фирмы, приносящей хоть какую-нибудь прибыль. Увы, его надеждам не было суждено сбыться. Люди, везшие три чемодана денег, были арестованы прямо в здании аэропорта. Деньги были конфискованы как ”грязные”, а его людям шили причастность к структурам мифической ”русской мафии”.
Когда Семен узнал об этом, его едва не хватил удар. В чемоданах была огромная сумма. Учитывая, что еще раньше не увенчалась успехом его попытка обналичить в Штатах деньги, проведенные через целую цепочку банков… Еще одна такая неудача, и он останется гол, как сокол.
С такими безрадостными мыслями Приходько опустошал вторую бутылку перцовки. Хаггард сидел за столиком, и тупо запихивал в себя очередную порцию черной икры. На сцене вихрем летали артистки кордебалета.
Приходько допил бутылку, и уставился на Хаггарда совершенно трезвыми глазами:
– А хочешь, поедем в ”Золотой мир”, там мужской стриптиз!
– Не хочу, – Хаггард проглотил последний глоток икры, рыгнул, едва не поперхнулся, – надоел стриптиз, неинтересно.
– А давай, махнем на все, и – в Патайю! Неделю на пляже, под солнцем, слоны, пальмы! – Приходько счастливо зажмурил глаза.
– Так были же там неделю назад, – махнул рукой Хаггард, – ты сам говорил, что тебе Азия надоела!
– Облом! – согласился Приходько, – надоела, это ты верно заметил!
Азия надоела не только ему. Они с Хаггардом несколько раз летали на азиатские курорты, и каждый раз южная кухня вызывала у несчастного Мэтью обострение язвенной болезни. При одном воспоминании о китайской кухне у Хаггарда начинал болеть желудок. Вот и сейчас, почувствовав дискомфорт, он на всякий случай намазал блин маслом, и густо засыпал черной икрой.
Семен откинулся на стуле назад, и заорал:
– Человек! Еще пожалуйста водки!
Хаггард жевал с полным ртом, заталкивая пальцами кусочки блина. Проглотив мягкую маслянистую массу, он вздохнул, и осуждающе посмотрел на Семена:
– Послушайте меня, господин Приходько, – рыгнув, начал свою речь Хаггард, – вам совершенно не следует пить! Вы губите водкой свое драгоценное здоровье! Порою создается впечатление, что Вы недовольны собственной судьбой! А ведь Вам, объективно говоря, деньги некуда девать! Купите себе виллу, наймите красавиц, веселитесь!
Предложение повеселиться окончательно вывело Семена из себя. Он схватил Мэтью за лацканы пиджака, и сильно потянул:
– Дорогой господин Хаггард, хотите услышать поучительную историю о моем дедушке?
– Пожалуйста! – Мэтью осторожно отодрал руки Семена от своего воротника. Тот успокоился так же внезапно, как и разозлился. Казалось, его мысли были слишком далеки от таких мелких проблем, как личные обиды.
– Так вот, – Семен налил себе новый стакан, – мой дедушка во время войны сотрудничал с фашистами. Он был писарем в одной местной управе под Киевом. Дедушка занимался отправкой в германию добровольцев – остарбайтеров.
Мэтью не ожидал от Семена такой откровенности. Фашизм вызывал у него самые неприятные ассоциации. Ему показалось, что Приходько рассказывает ему что-то стыдное и неприличное. От признаний пьяного украинца Хаггарду стало слегка не по себе.
– На каждого остарбайтера предусматривалось около двухсот марок подъемных и задаток около пятидесяти марок, но дедушка делил эти деньги с местным начальником полиции. Полицейские ловили и насильно отправляли в Германию людей, а дедушка откладывал в чулок марки.
Однако, – Приходько опрокинул еще одну рюмку водки, – к сорок четвертому году дедушке пришлось свернуть свои дела. Он записал себя в последнюю команду, отправляющуюся в Германию, и через неделю оказался на одной богатой баварской ферме. У него в пальто, – Семен поднял вверх указательный палец, – было зашито более полумиллиона. И вот мой дед узнает, что такая ферма, как у его хозяина, стоит всего десять тысяч марок. Он показывает хозяину деньги, и просит помочь ему в покупке фермы!
Приходько перевел дух, посмотрел прямо в глаза Хаггарду:
– Мэтью, брат, ты меня понимаешь?
– Понимаю, базара нет. Дед хочет купить ферму. И что?
– А вот что! – Приходько уронил в салат скупую мужскую слезу.
– Хозяин деда, некий Ганс Шуман, смотрит на деньги, хватает деда за шиворот, и волочет в полицай президиум. И только в полицейском участке мой дед наконец узнает, что он является опасным экономическим преступником, и ему светит концлагерь!
Оказывается, Германия выпускала два совершенно разных вида денег! На территории самой Германии, Австрии и Венгрии ходила обеспеченная золотом рейхсмарка. А на вновь завоеванных территориях, включая Украину и Россию, ходили оккупационные марки, которые допечатывались по потребности военных, и оккупационной администрации.
БУ-МА-ГА, господин Хаггард! Мой дед привез в Германию два кило бумаги!
– И он попал в концлагерь? – осведомился Хаггард.
– Нет. Узнав, что он может потерять работника, за которого он заплатил сотню рейхсмарок, Шуман схватился за голову. Со дня на день было нужно начинать сев!
Шуман хватает шнапс, окорок, свиную колбасу, тащит все это в полицию, и дедушку отпускают. Будь это в сорок первом, Шумана самого отправили бы за это в концлагерь. Но американские бомбардировщики уже утюжили города третьего рейха, а советские танки рвались на запад. Короче, дед спасся, после войны уехал в Канаду, жив до сих пор, иногда шлет письма. Шуман стал героем-антифашистом, был бургомистром, занимался политикой.
Но мой дед до смерти не забудет, как он жег в печке свои полмиллиона, плакал и вспоминал, скольких земляков он отправил из родной Украины в тысячелетний рейх!
– Мне жаль вашего деда, господин Приходько! Война исковеркала миллионы жизней, был в натуре полный беспредел! Но Ваш дедушка жив! Надеюсь, вы посылаете ему деньги?
– О чем Вы говорите, господин Хаггард! Мэтью, братан, ты что, не въезжаешь? У нас с вами на руках оккупационные доллары! Как только мы шевельнем нашими деньгами в Америке, нас обвинят в отмывании денег русского криминала, конфискуют имущество, посадят в тюрьму! А дедушке припомнят и службу фашистскую, и стрелу казанскую!
– Какую стрелу? – не понял Хаггард.
– А, ты не знаешь, – отмахнулся Приходько, – Ваши соотечественники, определяющие финансовую политику, напечатали и предоставили в виде кредитов столько бумажных денег, что количество баксов, циркулирующих в мире, в семь раз превышает годовой бюджет США! Это тоже БУ-МА-ГА! Мы с братвой держим в их банках столько баксов, что сорок раз можем купить Нью-Йорк! Да кто нам это даст!
Америка строго следит, чтобы ее доллары не смешивались с оккупационными. На эти деньги мы можем ловить кайф только внутри страны! Кушайте еще икорку, господин Хаггард!
Мэтью затошнило. У него появилось неприятное чувство, что стул, на котором он сидит, шатается, а его тело повисает, лишенное прочной опоры. Он начал быстро и необратимо трезветь. Машинально выпив рюмку холодной водки, он не почувствовал ни ее вкуса, не действия. Мысли прояснялись, складываясь в столь неприятные выводы, что по спине пробежал противный холодок.
– А если мы с тобой выйдем из игры, Семен? – спросил – предложил – выпалил он.
– Нельзя, – Приходько отрицательно замотал головой, – живым выходить нельзя. Система должна крутиться. Кредиты должны приходить, разворовываться, и возвращаться в западные банки. Именно в банки, не в экономику. Утечка денег предусмотрена сценарием, это гарантия невозможности выплаты долгов. Под эти долги берутся новые кредиты, и так до бесконечности. Должники расплачиваются сырьем – лесом, металлом, газом и нефтью. Какая-то часть долга гасится трудом незаконных эмигрантов, продажей вооружений, услугами женщин. Этот лес, эта нефть, эти женские ласки сочтены, измерены, взвешены. Они заложены в финансовые планы, они влияют на операции с ценными бумагами, поддерживают стоимость акций и курс доллара. Если мы откажемся хоть от одного нового кредита, рухнет все это искусственное равновесие. Если хоть один кредит будет вложен в экономику – нашу или американскую, – равновесие тоже будет нарушено. Система не должна давать сбоев. Кредиты должны поступать, расхищаться, и возвращаться в банки. Сырье должно течь на Запад широкой рекой.
И что теперь ждет нас, господин Приходько? – понуро пролепетал Хаггард.
– А, – отмахнулся Семен, – живите одним днем, дорогой Мэтью, и не думайте о конце. Он все равно будет ужасен.
Мэтью Хаггард откинулся на спинку стула, медленно сфокусировал зрение на окружающем его пространстве, и неожиданно для себя самого вдруг закричал дурным голосом:
– Человек! Еще пожалуйста водки!
… Пробуждение после запоя было довольно приятным. Не было головной боли, неприятного запаха во рту, проблем с пищеварением. Хаггард чувствовал себя легко и прекрасно, играя в гольф с одним богатым соотечественником. Поле для гольфа было подобрано со вкусом и размахом: до самого горизонта расстилался ровный ковер коротко подстриженной травы. Трава была изумрудно-зеленой, чистой, без малейшего изъяна. Травинки были столь прочны и коротки, что легкий ветер, дующий над равниной, совершенно не вызывал никакого шевеления. Поле начиналось сразу от порога огромного двухэтажного дома в колониальном стиле, с большими балконами и верандой. Перед домом, на зеленой траве, стояли три белых пластиковых кресла. Мэтью со своим партнером пробили по паре ударов, и отправились отдыхать.
– Для кого третий стул? – поинтересовался Мэтью.
– Остался с конференции, еще не убрали. Вдруг опять понадобится, зачем таскать туда-сюда!
Мэтью вдруг осознал, что не помнит имени своего собеседника. Видимо, напряжение явно отразилось на его лице, и господин с длинной седоватой бородкой сразу об этом догадался:
– Пожалуйста без чинов, называйте меня просто Анкл Сэм! – Он снял свой высокий цилиндр, широким клетчатым платком оттер пот со лба, откинул назад длинные седые волосы, счастливо улыбнулся, и вновь утвердил на голове свой головной убор.
– Можно сесть? – Мэтью почему-то робел перед своим собеседником.
– Конечно, какие проблемы! Сэм подал ему пример, и сел первым, откинув длинные фалды черного фрака, – да садитесь же, дорогой Мэт, Вы же знаете, что я совершенно не терплю формальностей!
Анкл Сэм закинул ногу на ногу, и удобно откинулся на спинку кресла. Его черные лакированные ботинки поднялись и опустились на маленький трехногий табурет. Сэм был удивительно длинноног – на голову выше Хаггарда. Хаггард тоже поставил перед собой трехногий табурет, и блаженно закинул на него ноги. Сэм закурил длинную дорогую сигару, протянул портсигар:
– Угощайтесь! Это кубинские, от дядюшки Кастро! Не хотите? Ха-ха, здоровье бережете! Похвально! – Анкл Сэм расслабил галстук на шее, бросил на траву свой высокий цилиндр, и внимательно уставился прямо в глаза Хаггарда.
Хаггард поразился. Теперь Сэм был тщательно выбрит, и напоминал военного в отставке, возможно полковника. Короткие седые волосы, подозрительный прищур голубых глаз…
– Ладно, перейдем к делу! Сколько привез?
Мэтью отчего-то смутился, пролепетал:
– Два миллиона баксов, как и договаривались!
Сэм оторвал от него свой сверлящий взгляд, довольно улыбнулся, расслабился, и выпустил в воздух несколько колечек серебристого дыма.
– Неплохо, неплохо, дорогой Мэт. Кстати, ты знаешь, как мне удалось обеспечить Нью-Йорк бананами? Интересно? Тогда я расскажу тебе об этом со всеми подробностями!
Дело было в самом начале великой депрессии. Я получил неплохие деньги на операции с кубинским ромом, и решил перебраться в Нью-Йорк. До того мне пришлось прожить на Кубе около года, и я здорово привязался к бананам и ананасам. Мне хотелось бананов, но не хотелось за них платить. И тогда я сделал вот что:
Я отправился в Вашингтон, переговорил с нужными людьми, и потратил на взятки десять тысяч долларов. Троим сенаторам я пообещал долю, двум – денежное вознаграждение, еще около десятка составили список родственников, которых я должен был принять на работу в свою компанию. Эта дюжина провела закон о кредитовании моего друга, ”эль президенто” Мачуса Пинго.
Мачус был пожизненным президентом Сан-Муэрты, имел свою армию и неплохой морской флот. Он был своим в доску парнем, посылал из Сан-Муэрты целые караваны алкоголя и наркотиков, сильно сбивая цены в Новом Орлеане. На его банановых плантациях работали тысячи крестьян – потомки смешанных браков индейцев с испанскими переселенцами.
Конгресс быстро утвердил миллионный ”банановый кредит”, и мой друг Мачус предоставил американской компании ”Банан лтд” право на монопольную торговлю с Соединенными Штатами. Кредит был сроком на год, но Мачус Пинго растратил все деньги буквально за месяц. Как он тогда погулял! Пинго вихрем промчался по борделям Нового Орлеана, Гаваны и Майами. Когда он вернулся в Сан-Муэрту, деньги в стране кончились. Мои друзья – сенаторы тут же дали ему новый кредит, на этот раз в два миллиона долларов. Тут у Пинго как раз начались проблемы со здоровьем, и он отправился лечиться в хорошую европейскую клинику, расположенную в горах Швейцарии. За время его отсутствия в стране произошла революция, и повстанцы выбрали новым президентом Долореса Трабахо.
Трабахо отказался возвращать нам кредиты, но сотня канонерских лодок, появившихся в один прекрасный день у побережья Сан-Муэрте, изменила его точку зрения.
Ты спросишь, а как я вернул свои деньги? Очень просто. Когда Мачус Пинго вновь появился в Соединенных Штатах, ему припомнили старые дела с наркотиками и ромом, и все его денежки конфисковали. Фактически, мы получили все свои деньги назад, а Сан-Муэрте до сих пор шлет нам бананы в счет долга! На этих бананах я сделал себе огромное состояние! Конгресс, кстати, раз в год подкидывает в Сан-Муэрте небольшие кредиты для погашения долгов по процентам, теперь они должны нам около семи миллиардов. Уж и не знаю, когда они теперь расплатятся!
– А что стало с Пинго потом? – попросил рассказать Хаггард.
– Это не имеет значения, судьба этой малозначительной личности удивительно скучна и неинтересна, – Сэм прокашлялся, давая понять, что праздный разговор закончен. Он посмотрел Мэтью прямо в глаза, и твердо произнес:
– К сожалению, дорогой Хаггард, я не смог пристроить Ваши деньги в банк!
– Как это понимать?! – возмутился Хаггард.
– Ситуация изменилась. Конгресс стал чертовски подозрительным. Все говорят о каких-то грязных деньгах, незаконном отмывании, вновь ищут врагов, каких-то коммунистов. Пока шум не уляжется, предлагаю вам выгодную сделку. На эти два миллиона я продам Вам пять килограммов черного лотоса, на черном рынке он идет по тысяче долларов за грамм!
– Только не черный лотос! – взмолился Хаггард, увидев, как Сэм раскрывает перед его лицом чемодан с тщательно упакованными свертками черного порошка.
– Спокойно, Хаггард, попробуйте это, Вам понравится, Вам просто необходимо попробовать, – приговаривал Сэм, запихивая ему в рот черные кристаллы. Хаггард почувствовал, что задыхается, мускулистые руки Сэма, украшенные наколками, запихивали ему в рот все новые и новые дозы проклятого порошка. Мэтью уперся, рванул майку Сэма, он отчетливо запомнил рисунок и надпись ”Блэк драгон”, но ничего не помогало, его руки были скручены, и толстые пальцы упрямо засовывали ему в рот таблетку за таблеткой …
… Толстые пальцы Ломакина запихнули в рот Хаггарда резиновый расширитель, и ужасный скрежет зубов наконец прекратился. Американец закусил толстую резину, начал глубоко и ровно дышать, его глаза стали закрываться в спокойной дремоте – похоже, что инъекции подействовали.
– Все, успокоился ваш Мэтью, – радостно сообщил Ломакин Екатерине, – да не волнуйтесь вы, обычная белая горячка! Сейчас мы поставим капельницу, прокапаем глюкозку, и к утру он будет у вас как огурчик!
Катерина с сомнением качала головой.
Читать книгу полностью:
http://proza.ru/2011/05/15/1562