Если. Глава 2-ая Клеймо

Галина Юрьевна
Добрый Ангел всё же чмокнул меня в лоб хладными губами...
С тех пор мама считает меня мЕченой. Виной тому не только маленькая родинка-висюлька на мочке правого уха.
Мама часто любит вспоминать, как в роддоме меня принесли на первое кормление и только тут она увидела из- под косынки выбившееся ушко. Да какое! Удивлению мамы и медперсонала не было предела. Стоит ли говорить, что это всегда считается особой меткой. Предрассудки, не более того. А и сама наша жизнь разве не бесконечный предрассудок, зародившийся в неопределенном микро-вирусе неизвестного происхождения?
А сама я до сих пор не знаю: стоит ли радоваться своей эксклюзивности? Ещё в детстве подруги во дворе предрекали мне скорую гибель от родинки. Из-за неё я пролила немало слёз.
Но что такое детские слезы по сравнению с неудачными любовями, выпавшими на мою голову в ....надцать лет? И уже тогда не по детски, я начала относить свои неудачи на счёт моей природной "серьги", моей метки.
Когда много лет спустя любимый, который никогда меня не любил, тихо растворился во временном пространстве, обещая звонить и скучать, я поняла, что это и есть мое проклятие. Клеймо.
Тогда я стала смотреть шире и вникать глубже:
-Это ли не есть действие всех отметин на моем теле - симметричных пятен на внутренней поверхности коленей обеих ног, и тёмной вишни между грудей, и россыпей кроваво - черных бисеренок по всей спине...
А еще любимый говорил, что когда-нибудь мы станем безмятежно-счастливы, стараясь привлечь моё рассеянное внимание к своим жалким крошкам на спине, будто скатанным из хлебного мякиша - точно таких же бесцветных...
После его жарких объятий, никакого внимания и не могло остаться, в принципе. Я вяло кивала и делала круглыми глаза, спеша хоть как-то отреагировать на его доверительность. А у самой подкашивались мЕченые пятнами колени, когда я пыталась подняться на ноги, как только что народившийся молодой оленёнок в таёжных дебрях.
И любимый, который никогда не любил, подхватывал меня на ненадежные руки, чтобы затем задвинуть подальше - ЗА расстояние вытянутых рук...
Его руки утопают в мягком белесо- рыженьком пушке до коротких пухлых пальцев целомудренных розовых ногтей...
Моя подруга и наперстница Томка, как- то заметила их схожесть со свиной щетинкой.
Помню, как я обиженно хохотнула ей в лицо:
-Ха!- немного нервно хАкнула и тут же добавила:
- Тома - сидите дома! - это был запрещенный приём и надо было обладать очень большим мужеством, чтобы вот так вот, в лицо выпалить Томке детскую дразнилку. В сию минуту Томка из достаточно покладистого карлика вдруг превращается в монстра и начинает бросать в меня всё, что попадает ей под руку. Обычно это маленькая бабушкина подушечка "думка", собственноручно расшитая блестящим бисером ещё при царе Горохе забавным кошачьим семейством в плетёной корзине.
Но надо знать Томку - она никогда не останавливается на достигнутом и в ход отправляются прочие предметы интерьера...
Позже приходится мужу объяснять надуманную на скорую руку причину треснувшей вдруг ни с того ни с сего люстры...
Томка долго не могла забыть мне моего "ХА", припоминая и все остальные мои грешки, оплаченные ранее злосчастной люстрой. Так, детские шалости: промотанные в игровом клубе деньги, предназначенные для закупки продуктов, купленный в тайне от мужа мой любимый розовый плащ, утерянное венчальное кольцо...
Оно было узким, потому и смотрелось так изящно на моём тонком, всегда наманикюренном пальце. Вдвоем с Томкой мы облазили весь пыльный чердак, тысячный раз перевернули его вверх дном. Хохотали до упаду, обсуждая предстоящую нахлобучку от мужа и представляя его недоуменный взгляд ничего не желающего замечать собственника.
Но... тщетно. Тогда Томка решила позвонить моему любимому, который потихонечку уже начал менять пространство. Рассерженным голосом потревоженного барина он пообещал пошарить по всем своим карманам брюк, курток, сумок. Ну, конечно, так ничего и не нашел. И даже не позвонил...
Томка долго и шумно сопела, презирая узость его души.
А я, как никто, понимала: у мужика семья, я стала лишней. Была удобна до определенного момента. Что же удивительного в том, что он вдруг вспомнил о семье!
С ними часто такое случается - впал в забытье, потом очнулся. Мне и муж говорил не раз, что со мной можно обо всём забыть, голову сносит напрочь. Слушая его лживые откровения, я всегда представляю, как сносит его крышу, когда он тискает в прокуренной подсобке свою заведующую. Её мыслей мне никогда не узнать, о них стоит всего лишь догадываться: начальник проявил интерес - куда деваться?
Любимый, который не любил, всё же был предан мне.
Не знаю, что его волновало больше - мои меченые пятнистые колени или крупная темная вишня между грудей. И, если следовать теории Климова, меня ждет жуткая кара. Ещё полтора века назад меня могли казнить.
Знаю, Томка на это скажет:
- Не 36 -ой год, милочка... - и противно сожмет и без того узкие губы.
Но ведь аутодафе никто не отменял. Теперь же это оставалось уделом 13-го отдела весьма загадочного и сомнительного ведомства. Но мои метки и родинки... Не знаю, может, это проделки доброго Ангела - их суть покрыта вековой паутиной тайны. Мне они до конца неизвестны.
Любимый, который никогда не любил, знал обо мне гораздо больше...