Встреча
Глава 1
Людмила Павловна очень спешила и нервничала, боясь опоздать на электричку из Обнинска в Москву. Она еще с вечера рассчитала, во сколько нужно выйти из дома, чтобы не спеша добраться до станции, но утром зашла соседка угостить молоком утреннего надоя и, узнав, что Людмила Павловна едет в Москву, попросила встретиться с одним человеком и забрать у него лекарство, которое он привез из Германии еще неделю назад по просьбе ее сына.
Людмиле Павловне было неловко отказать. Она согласилась и долго ждала, пока соседка созванивалась и договаривалась о встрече в Москве. Тот человек мог встретиться только в промежутке между 16:00 и 16:30, и в результате Людмила Павловна была вынуждена перестроить свои планы так, чтобы оказаться в районе станции метро "Китай-город" в нужное время. Она злилась на ситуацию и одновременно понимала, что ничего изменить не может: соседке семьдесят восемь лет, и для нее, всю жизнь прожившей в деревне Дрозды под Обнинском, поездка в Москву была равносильна полету на другую планету. Ну а тот человек в Москве занимает какую-то важную должность и может встретиться только в строго оговоренное время.
Людмила Павловна тихонько вздохнула: ей ли жаловаться, что она успеет только получить деньги за сдачу в аренду московской квартиры и не успеет, как планировала, заехать в ЦУМ порадовать себя покупкой приятных мелочей. Придется отказаться от своих планов, а жаль: выбраться еще раз в Москву, в которой она прожила почти сорок восемь из своих шестидесяти трех лет, у нее уже вряд ли получится в ближайшее время.
Сергей Иванович - тот, кто привез лекарство из Германии и с кем должна была встретиться Людмила Павловна, - был раздражен утренним звонком. Что за люди? Он еще шесть дней назад привез это лекарство, позвонил, сказал, что готов передать его, и вот сегодня нате вам, пожар! "Нельзя ли встретиться около метро "Киевская" в двенадцать часов или около метро "Кузнецкий мост" в шесть?" Ох уж эта провинциальная непосредственность! Мало того, что он привез им лекарство, так теперь еще должен подстраиваться под планы какой-то их знакомой.
В общем, Сергей Иванович был раздражен и спокойным голосом, не терпящим возражений (он умеет!), ответил, что сегодня может встретиться только в промежутке между 16:00 и 16:30 около метро "Китай-город". На том конце провода сразу согласились. Чтобы наверняка покончить с этим делом, он предложил обменяться номерами телефонов и попросил позвонить ему за двадцать минут до прибытия на место встречи.
Конечно, Сергей Иванович мог бы попросить Аню, своего секретаря, встретиться и передать лекарство, но на то, чтобы сделать это самому, было две причины. Первая - привезти лекарство его попросил человек, в деловых отношениях с которым Сергей Иванович был крайне заинтересован, а человек этот, насколько ему было известно, всегда маниакально-внимательно относился к выполнению своих личных просьб.
Вторая причина была прозаичная: Сергей Иванович, заметив три года назад, что стал набирать лишний вес, успешно боролся с этой проблемой самым доступным способом - движением. Погода сегодня неплохая, пройтись от офиса до метро - минут десять, плюс обратно десять, и вот уже двадцать минут полноценной двигательной активности.
По многолетней привычке он занес было руку над кнопкой телефона, чтобы попросить Аню принести документы, но потом вспомнил о необходимости двигаться, встал и пошел в бухгалтерию сам. Оказалось, его походы по кабинетам сотрудников возымели побочный положительный эффект. По наблюдениям Сергея Ивановича, сотрудники стали более организованными от того, что начальство могло зайти без предупреждения, в любой момент. Кроме того, даже такое поверхностное, но все же личное общение, как "Здравствуйте!", "Как успехи?", "Мне доложили об отличных результатах ваших переговоров", способствовало единению начальника и коллектива.
- Доброе утро, девушки! - радушно приветствовал он бухгалтеров. - Как трудовые успехи, настроение?
Все обернулись на голос начальника и приветливо поздоровались.
- Здравствуйте, Сергей Иванович! Настроение рабочее, потому что работы много! - ответила за всех самая старшая - Светлана Николаевна.
- Это хорошо! Я слышал, скоро из декретных отпусков вернется подкрепление? И кстати, когда они возвращаются?
- Наташа - через один год и два квартала, а Юля уже скоро, в первом квартале следующего года, - смеясь, ответила бойкая Ира - молодая, лет тридцати.
В последнее время Сергею Ивановичу стало казаться, что она положила на него глаз. Это льстило ему, но он, втайне испытывая удовольствие от ее внимания, делал вид, что ничего не замечает.
- Сергей Иванович, а расскажите, пожалуйста, еще какой-нибудь анекдот про бухгалтеров! - попросила Ира, и Сергей Иванович чутко уловил в ее взгляде веселое кокетство.
Все подняли головы и, кто с недоумением, кто с осуждением, посмотрели сначала на смелую Иру, а потом - с любопытством - на Сергея Ивановича. А та, как ни в чем не бывало, озорно настаивала:
- Нет, ну правда! Мы всё еще вспоминаем ваш анекдот про "Оль, а ты насколько старше меня?" - "На два года и три квартала!".
- Да! - дружно заулыбались все и посмотрели на Сергея Ивановича.
- Ну хорошо. Вот еще один анекдот. Сидят два бухгалтера, делают баланс. Оба порядком устали. Один спрашивает другого: "Слушай, а сколько месяцев в году?" Другой, не отрываясь от записей, отвечает: "Десять. Без НДС".
Все старательно рассмеялись. Сергей Иванович возвращался из бухгалтерии в хорошем настроении. Он по-прежнему не признавался себе, что ему приятно внимание этой молодой сотрудницы Иры, и уж совсем не хотелось вспоминать, как пару дней назад он полчаса сидел в интернете и якобы случайно просматривал анекдоты о бухгалтерах.
Проходя мимо Ани, он попросил ее сделать кофе, как он любит. Через пять минут Аня внесла напиток и удалилась. Сергей Иванович проводил ее оценивающим взглядом, потом отодвинул бумаги, взятые в бухгалтерии, с наслаждением втянул аромат свежесваренного кофе (чуть перца, чуть соли, чуть корицы), сделал небольшой глоток, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и, глядя в потолок, стал сравнивать сотрудниц.
Внешне самая красивая - Анна. Ей сорок два года, двое детей. Она работает с ним уже семь лет, но, признавая очевидное, можно сказать, что за эти годы изменилась она не в лучшую сторону: начала поправляться и потихоньку превращаться в обычную женщину с усталыми глазами.
Девочку на ресепшен он заметил этим летом: у нее фантастическая фигура и такая же фантастическая грудь, которая нагло лезет в глаза даже через дресс-кодовую блузу.
Ира из бухгалтерии… Ира просто молодая, сообразительная, бойкая. Ничего выдающегося в фигуре или лице, но ее интерес к нему приятен, бодрит и повышает настроение. И неважно, корыстный это интерес или бескорыстный. Приятно, что он есть.
Сергей Иванович никогда не заводил и не собирался заводить "лав-стори" на работе, поэтому рассуждения относительно сотрудниц носили теоретический характер и сводились к тому, что молодость - это красиво и хорошо, а старость - нет, и ей надо сопротивляться.
Глава 2
Сергей Иванович невзлюбил старость и стал ее бояться, когда ему исполнилось шестьдесят лет (а случилось это три года назад). На том памятном юбилее одна шестидесятидевятилетняя дама произнесла тост, ставший для него, как выяснилось позже, поворотным. Вот как бывает: подвыпившие люди шутливо и по-доброму говорят много слов, но вдруг какое-то из них попадает в тебя, как пулька из игрушечного пистолета, и ранит. И вроде бы ты не убит, а только ранен игрушечной пулькой, и рана твоя невелика, а вот саднит же, напоминает о себе, вызывает досаду.
Свое поздравление дама начала с приветствия Сергея Ивановича в стане тех, кому пошел седьмой десяток. Она продолжала что-то вдохновенно говорить, высоко поднимая в руке бокал с шампанским, а Сергей Иванович, глядя на нее, вдруг подумал: "Какая она старая!" - и внезапно осознал, что через несколько быстрых, коротких лет он станет таким же стариком.
Эта мысль поразила его. До этого он не задумывался о своем возрасте, считая себя относительно молодым. Он с неприязнью смотрел то на тостующую, то на ее морщинистую, по-птичьи худую руку, кожа на которой напоминала выжженную солнцем равнину с проступающими на ней хребтами сухожилий и реками голубых вен. Пигментные пятна засохшими брызгами покрывали кисть. Обручальное кольцо мертвой петлей перетягивало безымянный палец.
Сергей Иванович не мог отвести взгляд от старой руки, ритмично расплескивавшей из бокала шампанское в такт отрепетированной речи. Рука гипнотизировала его. На несколько долгих секунд он потерял связь с реальностью и провалился в другой мир - в страшную сказку, в которой увидел себя маленьким мальчиком, заблудившимся в сумеречном лесу.
Ему страшно. Приближается ночь. И вдруг на вершине горы он видит сказочный замок с большими окнами, залитыми желтым светом многочисленных свечей. Гротескно большие фигуры танцующих пар движутся в такт неслышной музыке. Промозглый ветер подгоняет маленького Сережу в спину, и он бежит в гору, пробираясь сквозь ветви деревьев, цепляющих его за одежду, бежит к этой праздничной, веселой толпе в надежде согреться и укрыться от пугающей темноты леса.
И вот он стоит перед тяжелой кованой дверью замка. Слышны музыка, смех и звон бокалов - праздник так близко! Он стучит в дверь и надеется, что сейчас добрая фея в платье, сотканном из миллиарда сияющих звездным светом блесток, распахнет перед ним дверь и, осветив пространство волшебной палочкой, исполнит его желание - войти в замок, чтобы согреться и веселиться вместе с другими на празднике жизни. Он изо всех сил стучит в дверь, и она медленно, со скрипом открывается. На пороге стоит сгорбленная старуха в черном платье и высокой треугольной шляпе, из-под широких полей которой видны колючие глаза, запавший узкий рот и большой крючковатый нос.
Сережа понимает, что это злая колдунья, и замирает от страха, а она поднимает костлявую руку и, указывая скрюченным пальцем на дорогу за его спиной, злобно шипит беззубым ртом: "Пш-шел вон, мальчиш-ш-шка!" Сережа в ужасе оборачивается и видит, что сумерки сгустились и превратились в ночь. Тьма поглотила всё вокруг, и видна только тропинка, по которой понуро движутся в сторону леса и исчезают в нём, как в бездонной яме, седовласые старики и старухи в белых одеждах, отражающих мертвенно-белый свет луны.
Не веря в происходящее, Сережа со слабой надеждой поворачивается к колдунье, но та дрожащей старческой рукой указывает ему путь в сторону леса и заливается скрипучим, царапающим смехом. Продолжая мелко трястись в злобном смехе, колдунья начинает быстро уменьшаться в размерах и вдруг - бах! - вместе с глухим стуком закрывшейся перед Сережей двери исчезает вовсе!
…Официант откупорил новую бутылку шампанского, и громкий хлопок вывел Сергея Ивановича из наваждения. Маленький Сережа превратился в шестидесятилетнего юбиляра, празднующего свой день рождения в дорогом ресторане. Все аплодируют. Тост закончился. Но наваждение врезалось в память. От него остался противный, холодный и липкий осадок.
Когда утром Сергей Иванович спросил жену, что за злая ведьма произносила вчера тост на его юбилее, та почему-то сразу поняла, о ком он спрашивает, и ответила:
- Это Софья Павловна, жена Германа Васильевича.
- Ну и старая же карга у него! - вырвалось у Сергея Ивановича.
Жена удивленно подняла бровь и сказала:
- А по-моему, она неплохо выглядит для своих лет.
- М-м-м, - соглашательски промычал Сергей Иванович, отпивая чай, и отметил про себя, что жене в ее возрасте не стоит так удивленно поднимать брови.
Потом посмотрел на ее руки: "Лет через пять будут как у этой Софьи Павловны", - хмуро подумал он, но благоразумно промолчал. А еще он ощутил что-то непривычное в себе: словно Кай из сказки "Снежная королева" подвинул на место льдинку, добросовестно собирая слово "вечность".
День рождения прошел, но благодаря тому странному наваждению Сергей Иванович отчетливо понял: он не хочет быть стариком и понуро брести в сторону леса. Да что там стариком! Он не хочет даже выглядеть стареющим мужчиной! Он хочет быть тем, кто танцует в замке и пьет шампанское.
Приняв утром душ, он провел ревизию своего отражения в зеркале. "Не Сталлоне, конечно, - резюмировал Сергей Иванович и огорченно вздохнул: - Работа предстоит немалая". Вроде бы и не толстый, а грудь висит, бока висят, живот висит. Он опустил взгляд и снова вздохнул: всё висит…
"Зато у меня шевелюра, а не лысина, - подбодрил он себя и, вновь придирчиво осмотрев отражение в зеркале и не найдя иных достоинств, добавил со слабым оптимизмом: - И деньги есть! А что мужчине еще надо? Ну ладно, будем работать с тем, что имеем. Как шутит жена, глядя по утрам в зеркало: "Не знаю, кто ты, но я тебя накрашу!".
Сергей Иванович активно взялся за себя: купил абонемент в спортклуб, занимался с личным тренером, заказывал в ресторанах специальное питание и завел любовницу. Вести такой образ жизни было непривычно и утомительно, поэтому по прошествии пяти месяцев из всего списка он оставил только любовницу.
Регулярные пешие прогулки и любовные упражнения способствовали улучшению его фигуры и поднятию жизненного тонуса. Любовница помогла обновить гардероб в соответствии с модными тенденциями, и теперь Сергей Иванович с удовольствием ловил свое отражение в зеркале и широко улыбался ему.
Мир для Сергея Ивановича стал состоять из людей молодых, среднего возраста и старых. Себя он уверенно относил ко второй группе и с жалостью наблюдал за стареющими сверстниками, которых без колебаний причислял к третьей. Женщины-ровесницы его не интересовали вовсе. Если бы перед ним поставили Монику Беллуччи, Шерон Стоун и девочку с ресепшен и спросили, кто их них красивее и интереснее, он не задумываясь назвал бы девочку с ресепшен, потому что Моника и Шерон уже старые.
Знали бы его подчиненные, какими думами полна голова их начальника!
Глава 3
Людмила Павловна получила арендную плату за три месяца и вышла из своей московской квартиры с плотной пачкой денег. Хорошо бы сейчас не спеша прогуляться по ЦУМу, прикупить какие-нибудь приятные безделушки-мелочевки, но, взглянув на часы, она с сожалением убедилась, что не успевает. Где бы убить полтора часа? Можно, конечно, посидеть в кафе, но что там делать столько времени? Она остановилась возле салона красоты, витрина которого внушала доверие. "Может, маникюр сделать?" - подумала она и заглянула внутрь. Но оказалось, что мастер занят. Администратор, видя замешательство посетительницы, предложила сделать укладку, и Людмила Павловна охотно согласилась.
Парикмахер, субтильный молодой человек лет тридцати пяти с модной бородкой, усадил Людмилу Павловну в кресло, осмотрел со всех сторон цепким взглядом, прокрутил между пальцами светлую прядку волос и поинтересовался: "А вы не хотите изменить стрижку?" Он объяснил, какая именно стрижка ей подойдет. Людмила Павловна, носившая нынешнюю причёску уже лет десять, к своему удивлению, неожиданно легко согласилась и с удовольствием провела полтора часа в кресле в ожидании перемен к лучшему.
Результатом она осталась довольна. Кардинальных перемен в облике не произошло, но в целом она выглядела помолодевшей и посвежевшей. Настроение заметно улучшилось. А что еще надо? Оставив хорошие чаевые мастеру, она вышла из салона, позвонила по номеру, который ей дала соседка, и предупредила, что, в соответствии с договоренностью, будет около метро "Китай-город" через двадцать минут.
Сергей Иванович надел пиджак, повязал на французский манер шарф известного дизайнерского дома и с удовольствием посмотрел в зеркало - подтянутый, интересный , дорого и стильно одетый мужчина довольно подмигнул ему в ответ.
В ожидании прохаживаясь около метро, он вдруг понял, что не знает, как будет выглядеть женщина, которой он должен передать лекарство и перезвонил по ее номеру:
- Извините, мы с вами не договорились, как узнаем друг друга.
Доброжелательный женский голос ответил ему:
- Ну, если вы и есть тот самый мужчина в темно-сером шарфе, который сейчас говорит по телефону, то обернитесь - и увидите меня!
Сергей Иванович оглянулся и увидел приближающуюся женщину. Она приветливо помахала ему рукой и широко улыбнулась. "Старая", - разочарованно отметил он про себя и сразу потерял к ней интерес.
- Здравствуйте еще раз! - сказала она, подойдя, и протянула для пожатия руку. - Меня зовут Людмила Павловна.
- Здравствуйте, Людмила Павловна! - вежливо ответил он. - Очень приятно. Сергей Иванович.
Пожимая руку, он машинально отметил, какие у нее по-детски тонкие пальцы, а когда ее ладонь доверчиво расположилась на пару секунд в его ладони, ощутил уют и покой. Такое чувство бывает после долгожданного возвращения домой. Он посмотрел женщине в глаза и, внезапно ощутив сначала ватность рук, а потом и всего тела, узнал: "Это же моя Людочка!"
Не веря глазам своим, Сергей Иванович ошарашенно смотрел на Людмилу Павловну. Так путник, увидев в пустыне мираж ручейка, перекатывающего по камешкам чистые, хрустальные воды, хочет, но не смеет поверить в его реальность.
Люди равнодушно обтекали их, спешили по своим делам, а Сергей Иванович, не отрываясь, жадно смотрел на стоящую напротив него пожилую женщину, довольно стройную и ухоженную, и сквозь морщины, нанесенные временем на ее лицо, постепенно проступал образ молодой Людочки, той, которую он когда-то очень любил и продолжал еще мучительно долго любить после их расставания сорок один год назад. И даже сейчас в душе его хранился маленький сундучок, в котором жила его любовь к ней.
- Сергей Иванович! - Людмила Павловна встревожилась. Что это с ним? Застыл и побелел. Она положила обратно в сумку приготовленный конверт с деньгами за лекарство и участливо взяла Сергея Ивановича под руку. - Вам нехорошо?
- Нет, все в порядке. Правда. Давайте зайдем в кафе. Выпьем чаю, - откашливаясь, чтобы сбить волнение, предложил он.
Людмила Павловна взглянула на часы - оставалось около часа, чтобы успеть на электричку, - и согласилась:
- А давайте! Я с удовольствием выпью чай с каким-нибудь пирожным. У нас в Обнинске нет таких вкусных пирожных, как в Москве!
- Ты теперь живешь в Обнинске? - спросил Сергей Иванович, вновь обретая себя, и с жадным любопытством - как она отреагирует? - посмотрел на Людмилу Павловну.
Людмила Павловна остановилась, споткнувшись о местоимение "ты", повернулась к Сергею Ивановичу и удивленно посмотрела на него. Ее внимательный, сканирующий взгляд начал теплеть, и Сергей Иванович мысленно выдохнул: "Узнала! Она узнала!" На душе стало легко и радостно.
Людмила Павловна медленно подняла руку и нежно, мягко, как прикасаются к больному ребенку, прикоснулась к его щеке, вложив ее в свою теплую ладошку:
- Сере-е-ежа, - ласково, нараспев произнесла она и, не веря в реальность этой встречи, слегка покачивая головой, тихо повторила по слогам: - Се-ре-жа.
По телу Сергея Ивановича с топотом пробежало стадо мурашек. Только Людочка могла произносить его имя так мягко и нежно - больше никто и никогда. И только от звука ее голоса, от ее прикосновений он покрывался мурашками, становился невесомым и парил, как птица в воздухе.
Он отвел ее руку от своей щеки, повернул ладошкой вниз, медленно склонился и, закрыв глаза, поцеловал, впитывая запах и мягкость ее кожи, как пустынная земля - дождь. Как много лет он мечтал об этом!
Эта пауза помогла ему немного прийти в себя. Он взял Людмилу Павловну под руку и крепко прижал ее локоть к себе, ощущая, как волны счастья прокатываются по нему. Нарочито бодрым голосом, чтобы не выдать своего волнения, предложил:
- Ну что, пойдем отпразднуем нашу встречу?
- У меня мало времени, Сережа. Около часа. Я должна успеть на электричку в восемнадцать десять.
- Ну так пропусти ее, Люда! А еще лучше, давай я тебя отвезу домой на машине?
- Ой нет! Я живу за городом, и потом… Я не могу, Сережа, поздно приехать домой. У меня муж после инсульта, еще не восстановился полностью. Я попросила соседку присмотреть за ним до моего возвращения.
- А позвонить ей, что задержишься? Люд, ну один час - это же ничто!
- Ой, Сереженька, не могу! Мне же от Обнинска еще до своей деревни добираться надо. Я и так приеду в десятом часу вечера, а соседка обычно в девять спать ложится. Так что дольше задерживаться неудобно.
- Ты что же, в деревне теперь живешь? - удивился он.
- Ну, здесь не все так просто, - ответила она, улыбнувшись. - Мы лет восемь назад купили там дом, а московскую квартиру пока сдаем. Она же в центре, стоит дорого.
- Ту квартиру, которая в Котельническом переулке?
- Да! Ты помнишь?
Смешная! Еще бы ему не помнить! Он был в квартире ее родителей много раз и всегда боялся встретиться с мамой Людочки - строгой, интеллигентной дамой, которая, как ему казалось, не одобряет связь дочери с иногородним студентом.
Людмила Павловна хотела еще что-то сказать, но они подошли к кафе. Сергей Иванович распахнул дверь, пропуская спутницу вперед, и тактично решил не продолжать эту тему: козе, как говорится, понятно, что она с мужем переехала в деревню и живет теперь на деньги от сдачи престижной квартиры в центре Москвы. Да, как по-разному сложились их судьбы!
Глава 4
Они сели за столик у окна.
- Может, коньячку? Отпраздновать нашу встречу? -спросил Сергей Иванович.
- А давай! Расширим сосуды! - смеясь, согласилась Людмила Павловна, и он с удовольствием отметил про себя, что смешливость и легкость характера, которые он обожал в ней, никуда не исчезли. - Только, чур, чай и пирожное тоже!
Им принесли коньяк. Сергей Иванович поднял бокал и сказал:
- За встречу, Людочка! Я так рад тебя видеть!
- За встречу, Сережа!
От того, как она произнесла его имя, у него снова побежали мурашки и пронеслась мысль: "Она что же, всю жизнь будет иметь власть надо мной?"
- А ты меня не узнала! - с укором сказал он. - Я что, так сильно изменился? Постарел?
- Изменился. Но, по-моему, в лучшую сторону! Ты стал такой импозантный, такой интересный, такой уверенный в себе! А по телефону был такой строгий! Начальник, наверное? - смеясь, лукаво спросила она.
Ему было приятно рассказать о своих достижениях, о том, что все у него в жизни сложилось самым лучшим образом, что у него хорошая семья, двое успешных детей, внук, финансовая обеспеченность. Он даже смог вставить в свой рассказ пару фраз про заседания в Госдуме и отпуск, который проводит с женой в собственном доме во Франции, - так ему хотелось продемонстрировать свое благополучие и значимость.
Он говорил без умолку и не мог остановиться, хотя внутренний голос твердил: "Ох не то, брат, говоришь ты! Не то! Остановись!", но Сергей Иванович, набрав привычные обороты, уже не мог их сбавить.
- Я очень рада, Сережа, что у тебя все так хорошо сложилось! Да я, собственно, никогда и не сомневалась, что ты многого добьешься. Ты всегда был умный и целеустремленный, всегда знал, чего хочешь и что нужно для этого делать. Ты молодец. Я рада за тебя! - сказала Людмила Павловна.
Выговорившись, он вдруг почувствовал смертельную усталость. Вот сейчас рассказал все Людочке и вдруг осознал: а не потратил ли он целую жизнь на то, чтобы когда-нибудь при встрече доказать ей, своей Людочке, что она зря отказалась от него? Чтобы она пожалела, что не осталась с ним? И вот они неожиданно встретились. И что он доказал? Ничего! Глупо, по-мальчишески расхвастался.
Он замолчал, чувствуя опустошенность и досадуя на себя, что такая долгожданная встреча идет совсем не так, как должна бы. Как много раз он представлял себе эту встречу, и вот сегодня, когда она вдруг случилась, он оказался совершенно не готов к ней.
А еще всё это время в его голове крутился вопрос, который он никак не решался задать. Этот вопрос, состоящий всего из четырех слов, мучил его на протяжении долгих сорока лет, но задать его было страшно, потому что было страшно услышать ответ.
- А как ты меня узнал? - спросила Людмила Павловна - Или я так мало изменилась?
Она рассмеялась, откинулась на спинку стула и добродушно смотрела на него. В ее вопросе сквозило обычное женское кокетство. Оно не было адресовано ему, и такое равнодушие к нему как к мужчине больно царапнуло Сергея Ивановича.
- По твоим глазам, Людочка! - с вызовом ответил он и еще раз, уже с горечью в голосе, повторил: - По твоим глазам. Ты единственная на всей планете с такими сиреневыми глазами.
Она улыбалась. Ей было приятно слышать эти слова. Ее глаза действительно были необыкновенными - цвета сирени, из-за чего в институте ее звали Инопланетянкой. Людмила Павловна взглянула на часы.
- Тебе пора? - спросил Сергей Иванович.
- Нет, еще минут двадцать есть.
- Можно я задам тебе один вопрос? - он наконец решился.
- Конечно, Сережа!
Сергей Иванович почувствовал сильное волнение. Такое случалось с ним дважды в жизни: когда он первый раз признавался в любви и когда первый раз целовал Людочку. И вот оно вернулось к нему в третий раз, сейчас, когда в свои шестьдесят три года он должен был узнать то, что мучило его так долго. Он собрался с силами, набрал воздуха и, глядя Людмиле Павловне в глаза, произнес, как прыгнул с вышки, те самые четыре слова:
- Почему ты меня бросила?
- Из-за сосисок, Сереженька! - ответила она легко, не задумываясь, и, смеясь, снова откинулась на спинку стула, выжидательно глядя на Сергея Ивановича.
Этот беззаботный смех больно уколол его и воскресил жгучее, разъедающее чувство обиды, которое он когда-то испытывал. Да знает ли она, что сорок один год назад вот так же легко и просто вывернула всю его жизнь наизнанку?!
Людмила Павловна, увидев его реакцию на свои слова, стала серьезной. Она облокотилась на стол, внимательно посмотрела Сергею Ивановичу в глаза и с тихим укором в голосе спросила:
- Неужели ты так и не понял причины, Сережа? Или не помнишь?
- Из-за сосисок?! - переспросил он, не веря своим ушам и чувствуя тихую ярость. - Каких сосисок, Людочка?!
- Обыкновенных, Сереженька, в целлофане! - она еще раз внимательно посмотрела Сергею Ивановичу в глаза и, читая в них непонимание, с сожалением констатировала: - Ты не помнишь!
- Господи, какие сосиски?! Как ты могла бросить меня из-за сосисок, Люда?!
- Ты не помнишь, - спокойно констатировала она с улыбкой и снова отстранилась от стола.
В ее интонации Сергей Иванович уловил досаду и разочарование. Людмила Павловна обхватила ладонями чашку с остывшим чаем, погладила большими пальцами ее пузатые бока и, глядя на дно, словно читая там прошлое, начала тихо и печально вспоминать.
- Было лето. Мои родители уехали в отпуск, и ты остался у меня ночевать. Утром я проснулась раньше тебя и стала любовалась тобой - твоим румянцем, как у девчонки, рыжеватыми ресницами, чуть выцветшими на концах, носом с вот этим самым шрамом, - Людмила Павловна указала пальцем на белесую полоску поперек носа Сергея Ивановича. - Я помню, ты заработал его в детстве, неудачно спрыгнув со шкафа. Господи, я была такой счастливой в то утро. За окном трещали птицы, светило солнце, и ты лежал рядом и смотрел свои сны.
Людмила Павловна взглянула на Сергея Ивановича, грустно улыбнулась ему, подняла бокал с коньяком и предложила:
- Давай по глоточку! Удивительная вещь: не вспоминала сто лет, а сейчас начала рассказывать - и как будто это было вчера.
Они молча чокнулись.
- Ну?! - поторопил ее Сергей Иванович. Он провалился в ее рассказ и весь был там, в том далеком, летнем дне.
- Что, ну? Ветер шевелил занавески, и солнечный луч то попадал на тебя, то ускользал с твоего лица - и ты то недовольно хмурился, то улыбался. Это было так мило! Меня переполняли самые нежные чувства к тебе, и я была так счастлива, что любила весь мир. Такое, наверное, только в молодости и бывает. Потом я решила сделать тебе что-нибудь приятное, например, принести завтрак в постель. Ты не вспоминаешь?
- Что-то такое вспоминается…
- А я вот, видишь, хорошо всё помню. Я навсегда запомнила то утро, поэтому могу описать его даже сейчас… Спустя сколько лет, Сережа?
- Сорок один год прошел, Людочка! Сорок один!
- Вот! Сорок один год прошел, а я помню то утро во всех подробностях, потому что… - Она замолчала, задумчиво выводя чайной ложкой по скатерти круги.
- "Потому что" что? - с нетерпением спросил он.
- Потому что оно выжгло меня, Сережа, - сказала она и со спокойным вызовом посмотрела ему в глаза. - Выжгло, как солнечный луч выжигает дырку на листе бумаги.
Глава 5
Увидев его непонимание, она пояснила:
- Солнечный луч ведь сначала мягко греет бумагу, потом припекает все сильнее и сильнее и если в этот момент к бумаге поднести лупу, то луч прожжет ее и сделает в ней дырку. Иногда такая мелкая деталь, как лупа, решает все. Солнечный луч остается таким же, а вот лист бумаги - нет: у него уже "пулевое отверстие". Понимаешь? И никто не виноват: ни солнечный луч, ни лист бумаги. Просто у них разные физические свойства, и при определенных условиях они несовместимы, одно ведет к гибели другого.
Людмила Павловна внимательно посмотрела на Сергея Ивановича. Ему стало неловко, захотелось отвести взгляд, но он переборол себя и скривил губы в подобие улыбки.
- Вот так и мы с тобой, Сережа, оказались с разными свойствами и стали несовместимы, как луч с бумагой, - продолжила она, - а пресловутые сосиски оказались той самой лупой, что прожгла дыру в наших отношениях.
Людмила Павловна спокойно улыбнулась, взяла со стола бокал с коньяком, прокрутила его пару раз, полюбовалась дорогим, темно-янтарным цветом, и Сергей Иванович, расценив ее жест, как приглашение выпить, приподнял свой бокал, молча чокнулся и поинтересовался, стараясь вложить в вопрос как можно больше сарказма:
- И что же такого страшного и непоправимого сделал я в тот день, Людочка? Какие лучи? Какие прожженные дыры, "пулевые отверстия"?
- Да ничего страшного, Сережа, ты не сделал. Все как раз было обыденным. Но иногда именно это "обыденное" каплей за каплей приводит к "непоправимому". Как это говорят: "последняя капля переполнила чашу", "любовная лодка разбилась о быт", "ваза треснула"? Вот так и у меня что-то треснуло внутри, переполнилось, разбилось.
Людмила Павловна посмотрела на Сергея Ивановича и лукаво спросила:
- Неужели ты правда не помнишь то утро?
- Ей-богу, ничего такого страшного и непоправимого я не помню!
- А, может, тогда и не стоит вспоминать?
- Стоит! Прошу тебя, расскажи.
- Ну что ж, - Людмила Павловна легко пожала плечами, взяла в руки чашку с чаем и, покручивая ее на блюдце влево-вправо, начала рассказывать.
- Если помнишь, готовить я тогда не умела. Все, что наготовила моя мама перед отъездом в отпуск, было съедено, а в морозилке остались только сосиски. В целлофане. И я решила их сварить. Я не знала, как их надо варить. Ну да, признаю, вот такая была избалованная барышня. Я налила воду в кастрюлю, положила в нее замороженные сосиски и поставила вариться. Нарезала хлеб. На тарелку положила майонез, чтобы макать в него сосиски. Потом увидела в холодильнике остатки сметаны и вспомнила, что у нас в институтской столовой ее обильно посыпают сахаром и подают в граненом стакане. Сделала тебе эту сметану. Насыпала в кружки кофе и залила кипятком. На мой взгляд, завтрак получился достойным. Оставалось только дождаться, когда сварятся сосиски. Ты проснулся, зашел на кухню, довольно мурлыча "Мммм, чем это здесь так вкусно пахнет?" и вдруг увидел сосиски, которые, как оказалось, все полопались в кастрюле. И ты начал дико кричать что-то типа: "Ты с ума сошла - варишь сосиски в целлофане?! Да кто их так варит?! Целлофан нужно снимать! Тебе сколько лет, что ты не можешь нормально даже сосиски сварить?! Что ж ты безрукая такая? Посмотри на них, они, как разбухшие утопленники, плавают в кастрюле!" Ну, в общем, что-то в этом роде ты кричал.
- Правда? Да, что-то такое припоминаю. Вот я идиот! Согласен: некрасиво себя повел. Но причем здесь это? Как ты могла бросить меня из-за этих сосисок?!
- А знаешь, Сережа, - Людмила Павловна замолчала и холодно посмотрела ему в глаза, - у меня в тот момент что-то выключилось внутри. Сначала я была изумлена твоей реакцией, а потом чем больше я смотрела на твое искаженное гневом лицо, и чем больше ты кричал, тем спокойнее я становилась. Как будто глухая стена выросла между нами, и все твои обидные слова больше не долетали до меня и не задевали. Я будто смотрела кино, а потом, как в конце фильма появляется надпись "Конец", у меня появилась осознание: "Не мое". И чем больше ты кричал, тем лучше я понимала: не мое. Не мое.
Сергей Иванович ошарашенно смотрел на Людмилу Павловну: "Может, она дура?! Как можно из-за такого пустяка расстаться?" Он столько лет мучился вопросом, почему она его бросила, а оказывается, на нее просто снизошла мысль "Не мое". Идиотская женская логика! Вернее, ее отсутствие! Он столько лет пытался найти объяснение их скоропалительному разрыву и даже нашел ответ для себя и поверил в него.
- А я думал, ты бросила меня, потому что я не нравился твоей маме. Я ведь иногородний был, и она, наверное, думала, что я рассчитывал на твою московскую прописку.
- Нет, ты не прав! Мама к тебе хорошо относилась. Кстати, она всегда говорила, что ты добьешься больших успехов, потому что целеустремленный и умный.
- Да? Вот уж не думал, что она была такого хорошего мнения обо мне.
- Правда, она еще говорила, что ты эгоист.
- ?!
- Да. Она говорила: "Сережа, конечно, любит тебя. Это очевидно. Но, знаешь, люди по-разному любят. Одни любят для себя, а другие - для любимого. Первые всегда делают так, чтобы в любви было комфортно им, а вторые - чтобы комфортно было их любимым".
- Она считала, что я отношусь к первым?
- Причем здесь, Сережа, что считала моя мама? Я так считала, - сказала Людмила Павловна, сделав акцент на "я".
- Почему же ты не сказала мне ничего? Я ведь любил тебя так сильно, что ради тебя вывернул бы себя наизнанку и изменился.
- Ты правда веришь в это? - Людмила Павловна в удивлении подняла бровь и усмехнулась. - Возможно, ненадолго и вывернул бы, изменился бы. Но потом все встало бы на свои места. Мы ведь с тобой уже взрослые люди и понимаем, что у каждого человека есть черты характера, с которыми, как с сорняком, невозможно бороться. На время - да, можно вывести, но навсегда нельзя.
- Но тогда-то мы не были взрослыми, откуда ты это знала?
- Я чувствовала это. И проверяла тебя.
- В смысле - "проверяла"?
- В смысле терпела и ждала, что ты сам что-то поймешь и изменишься. И смотрела, как ты будешь вести себя, если тебя не останавливать. Есть ли у тебя предел и совесть.
- Ну ты даешь! - Сергею Ивановичу стало душно. Он стянул с себя кашемировый шарф и, навалившись локтями на стол, спросил с жаром - А ты вообще-то любила меня, Людочка, или хладнокровно изучала, как своих лягушек в институтской лаборатории?
- Любила, Сережа. Потому и терпела. И не изучала, а давала шансы. И чем больше я терпела, тем более распущенным ты становился.
Она взглянула на часы:
- Ну вот, теперь мне уже действительно пора.
- Прошу тебя, пожалуйста, побудь еще пять минут! Я не могу вот так снова дать тебе уйти, да еще после такого разговора!
- Хорошо, побуду. Я очень рада, Сережа, что мы с тобой снова встретились. И рада, что у тебя все сложилось так хорошо, что ты счастлив и успешен!
Глава 6
Сергей Иванович смотрел на Людмилу Павловну и пытался справиться со своими эмоциями. Перед ним сидела довольно симпатичная, неплохо одетая и неплохо сохранившаяся женщина. Эта женщина была особенная. Она была одновременно чужая и родная, пожилая и молодая. Он любил ее и ненавидел, не хотел расставаться и не знал, зачем им видеться. И еще, как выяснилось, его по-прежнему волновали ее голос и глаза цвета майской сирени.
Мысли хаотично метались в голове: "Столько лет я ждал этой встречи и как по-дурацки она прошла! Зачем я только затеял этот дурацкий разговор? А я ведь все это знал, но не признавался себе! Я сижу как тупоголовый истукан! А ведь она могла бы быть моей женой! Интересно, она все так же хороша в постели? Она счастлива? Господи, где мои умные вопросы?! Хорошо, что сегодня классно выгляжу, этот шарф повязал! Интересно, давно она на пенсии? А все-таки моя Ленка лучше выглядит! Людочка, была бы ты со мной, не жила бы сейчас на деньги от сдачи квартиры! От нее по-прежнему пахнет духами с горчинкой! Я так ничего и не узнал о ней! Как мы сможем общаться, и надо ли, у нас такой разный образ жизни? Боже, о чем я думаю! Надо узнать, за кого она вышла замуж! Она сейчас уйдет. Все так бестолково получилось! Интересно, сколько детей у нее?"
- У тебя дети есть? - спросил он, спасительно схватившись за последний вопрос.
- Да, дочь. Ей тридцать восемь. И внучка есть, тринадцать лет.
- За кого ты замуж вышла? За Валерку?
- Нет! И ты, кстати, напрасно ревновал меня к нему: мне он никогда не нравился. Мужа моего ты не знаешь. Я после института поступила в аспирантуру, а он учился на четвертом курсе. Так что он младше меня на два года и тоже биолог.
- Понятно! - произнес Сергей Иванович и хмыкнул про себя: "Два "ботаника" на пенсии в деревне".
Он специально не расспрашивал о том, как сложилась ее жизнь. По тем коротким фразам, которые она произнесла, сделать вывод было несложно. Ему было жаль ее. Как по-разному сложились их судьбы! Она, коренная москвичка, живет в деревне в Калужской области на деньги от сдачи престижной родительской квартиры, а он, провинциал, уже давно москвич, имеет две хорошие квартиры в столице, загородный дом в Подмосковье и через пару недель улетит с женой на ноябрьские праздники в свой дом в Ницце.
Он испытывал смешанные чувства: сожаление о ее неблагополучии и некоторую неловкость за свое благополучие; при этом неловкость за свое благополучие была приправлена изрядной долей превосходства и щепоткой злорадства.
Людмила Павловна взглянула на часы:
- Ну вот, мне уже действительно пора бежать, Сережа! - она тепло улыбнулась, дружески протянула руку через стол и мягко коснулась его пальцев.
Сергей Иванович хотел было в ответ накрыть ее ладонь своей, но, невольно замешкался, разглядев на ее руке все признаки столь ненавистной ему старости - бугристые вены, пигментные пятна. Людмила Павловна спешно убрала руку, достала из сумочки конверт с деньгами, протянула со словами: "Вот, чуть не забыла!" - и поднялась.
- Ну все, я пошла. Рада была встрече!
- Ты не пропадай! Если что надо, звони, договорились? - сказал он, вставая из-за стола, чтобы попрощаться.
Она взглянула на него, и он прочел в ее глазах насмешливое удивление. Ему стало неловко за вырвавшееся "если что надо…". Вот же дурак, как будто он обозначил их неравенство. Сергей Иванович смущенно сказал:
- Прости, это я по привычке! В смысле: просто звони, ладно? И я тебе буду, если можно. В общем, созвонимся!
Они стояли друг напротив друга. Их разделяли прожитые годы и расстояние в один шаг. Сейчас Людмила Павловна сделает еще один шаг - и начнет удаляться из его жизни уже, наверное, навсегда. Он больше не увидит ее сиреневых глаз и не услышит голос, который до сих пор приводит в движение нервные окончания его тела и души.
Ему очень захотелось обнять ее на прощание, и он, не спрашивая согласия, прижал ее к себе и почувствовал, какая она мягкая и волнительная. Да ну и что, что старая, - к бесам эту глупость! Его тело мгновенно вспомнило ее тело, совместившись всеми впадинками и выпуклостями и растворив сорок один год разлуки. Она отстранилась от него с улыбкой: "Не хулигань!" Он нежно поцеловал ее в щеку, испытав при этом щемящее волнение. В глазах защипало.
Людмила Павловна ласково прикоснулась к нему, снова, как при встрече, уютно расположив его щеку в своей ладошке, и грустно улыбнулась:
- Ну вот и все. Я пошла.
- Я провожу тебя до метро! - сказал он.
- Не надо. Я уже побегу, чтобы не опоздать на электричку.
- Звони мне, ладно? Не пропадай! У нас теперь есть телефоны друг друга, - бодро сказал он.
- Пока! - произнесла она своим волшебным голосом, улыбнулась на прощание сиреневыми глазами и исчезла в проеме двери.
Глава 7
Сергей Иванович опустился на стул и обмяк. Его словно вытряхнули. Он чувствовал опустошение и недовольство собой.
Какое-то наваждение. Только что здесь сидела женщина, с мыслью о которой он жил долгие годы. На столе стояла чашка, из которой она только что пила чай. На кромке чашки - след ее губной помады. Он взял чашку в руки, обнял ее ладонями, как это несколько минут назад делала она, долго смотрел на этот след, а потом закрыл глаза и осторожно, как прикасаются к великой драгоценности, прикоснулся губами к следу губ женщины, которую любил всю жизнь и с которой только что снова расстался - теперь, наверное, навсегда. В глазах снова защипало.
Сергей Иванович подозвал официанта и заказал двойную порцию виски. На душе было скверно. Он не мог разобраться в своих чувствах. Все произошло очень быстро. Он вел себя как болван. Официант принес виски. Сергей Иванович выпил залпом и попросил повторить. От тревоги и дискомфорта хотелось срочно избавиться и он позвонил Вике: "Привет! Ты случайно не дома? Окей, буду у тебя через полчаса".
Вика - любовница Сергея Ивановича на протяжении последних трех лет - жила на Чистых прудах, то есть совсем близко от его работы, и Сергею Ивановичу было очень удобно время от времени ее навещать. Вике сорок четыре года. Несколько лет назад ее последний (третий) муж купил ей после развода салон красоты в центре Москвы. График работы у Вики был свободный, а потому большую часть времени она проводила либо в фитнес-клубе, либо в своем салоне, либо в ресторанах и магазинах. Ввиду бурной личной жизни детьми она не обзавелась, и единственной ее заботой было баловать себя и ухаживать за собой. Тело Вики, несмотря на возраст, было роскошным: вылеплено многочасовыми занятиями с личным тренером, отшлифовано многочисленными аппаратными процедурами и руками профессиональных массажистов, любовно облачено в одежду известных брендов.
Вика открыла Сергею Ивановичу дверь и, увидев его, спросила:
- Мы сегодня не в духе? Привет! - она игриво втянула его за шарф в коридор и подставила губы для поцелуя.
"Какая пошлость! - подумал Сергей Иванович.
- Не надо! - недовольно сказал он, убрал ее руки от шарфа и уклонился от поцелуя.
Сергей Иванович уже жалел, что пришел сюда. Итак тошно, а Вика после Людочки - это как… Не подобрав сравнения, он спросил:
- У тебя есть что-нибудь выпить?
- Конечно, дорогой. Виски устроит?
- Да, налей полстакана, безо льда.
Вика проследовала в столовую, нисколько не смутившись его настроением. Оно ее не сильно волновало.
Спустя полчаса, опустошенный, он лежал в Викиной кровати и смотрел в окно, на фоне которого гитарным силуэтом вырисовывалось ухоженное тело обнаженной Вики. Она, не спеша, курила. Дым сигареты извилистой тропинкой поднимался к потолку, делал поворот и утекал в форточку. Вика прекрасна, что тут говорить.
Сергей Иванович сомкнул веки, как будто закрыл шторы, чтобы не видеть ничего, кроме того давнего-давнего лета, когда он, выпускник МГИМО, строил самые радужные планы на будущее и был счастлив, как никогда больше.
Глава 8
В то лето, когда они расстались с Людочкой, он окончил МГИМО с красным диплом и ждал распределения. После многочисленных собеседований в разных инстанциях ему обещали двухгодичную командировку в Югославию. Люда закончила МГУ по специальности "микробиолог", и с устройством на работу тоже не должно было возникнуть проблем: любой школе нужен хороший биолог, а то, что Людочка очень хороший биолог, он не сомневался - МГУ она закончила тоже с красным дипломом. В общем, перспективы на будущую жизнь были самые замечательные.
Он все распланировал: этим летом они поженятся, и сначала он уедет в Югославию один, обустроится там, выяснит насчет работы для нее в посольской школе, а потом пришлет ей, как жене, вызов, и они заживут вместе. За два года командировки они накопят деньги, а когда вернутся в Москву, купят кооперативную квартиру и, возможно, даже машину. В его планах все было логично, гладко, безукоризненно. Кто бы знал, как все внезапно переменится.
На самом деле Сергей Иванович превосходно помнил то злополучное летнее утро. Закрыв глаза, он так ясно вспомнил его, что даже почувствовал запах тех проклятущих сосисок.
Он проснулся голодный, спустил ноги с кровати и, как в сомнамбулическом трансе, поплелся на кухню, ведомый их магическим копченым запахом. Но увидев на кухне Людочку, он сразу вышел из транса и забыл про все - и про сосиски, и про голодные спазмы в желудке. Он всегда забывал про все, когда вот так неожиданно, будто в первый раз, видел ее. Она стояла против окна в белом марлевом платье, размешивала что-то в стакане и ее тонкое, гибкое тело просвечивало сквозь полупрозрачную ткань.
"Доброе утро, Сережа!" - просияла Людочка и, видя, как он медленно и плавно, как хищник на охоте, движется к ней, поставила стакан на подоконник и радостно потянулась ему навстречу. Он вжался в нее, приклеился всем телом, запустил пальцы в длинные, спутанные после ночи волосы и втянул в себя их аромат. Потом обцеловал ее счастливое лицо, каждый его сантиметрик, оставив напоследок самое желанное - улыбающиеся губы. Как сумасшедше она пахла! Солнцем и скошенными травами. Она пользовалась какими-то советскими духами - он забыл название. А, может, и не в духах было дело. Она и сегодня пахла чем-то особенным - солнечным, сладким и горьким.
Как он ее обожал! Они встречались уже чуть больше года, а он все не мог поверить своему счастью, страшно боялся потерять ее и потому пытался подчинить, установить свою власть над ней. Знать бы, чем это обернется!
В то утро, оторвавшись от поцелуев, он все-таки вспомнил про сосиски. Дались же ему эти дурацкие, проклятущие сосиски! Он заглянул в кастрюлю - а их будто кто динамитом взорвал. Он наколол вилкой одну, вытащил раскуроченное месиво, зацепив попутно целлофановую обертку, и, назидательно потрясая сим образцом вопиющей бесхозяйственности, начал отчитывать Людочку, ловя себя на том, что получает удовольствие от ее виноватого молчания. И чем больше он ругал ее, тем больше распалялся и с каждым новым словом отчего-то представлял себя богатым помещиком, распекающим неразумную челядь, и то кнутом, то пряником поучающим ее боязненному повиновению, уважению и почитанию своего хозяина.
То, что Людочка терпеливо сносит всё это безобразие, его удивляло и, честно говоря, он недоумевал, почему она не дает ему отпор. Это совсем не вязалось с ее решительным характером. Он прекрасно понимал, что переходит границы дозволенного. Но еще лучше он понимал, что кричит от неуверенности в том, что эта девушка может принадлежать ему и считал, что, только подчинив ее себе, он может удержать ее. Какой же он был дурак!
А тогда он завелся не на шутку, выкинул сосиски в мусорное ведро и швырнул пустую кастрюлю обратно на плиту. Она прокрутилась волчком, издавая противный металлический скрежет о чугунную решетку, и замерла в полной тишине. Людочка молча села за стол, подвинула ему кофе, хлеб и стакан сметаны с размешанным сахаром. Он чувствовал себя скотиной, но не признавался в этом ни ей, ни себе, а даже более того - втайне испытывал удовлетворение от того, что снова подчинил ее.
Так что сегодня он отлично понял ее аллегорию и про солнечный луч, и про дырку на бумаге от него. Понял, но сделал вид, что не понимает. Интересно, не будь той безобразной сцены, сложилась бы их жизнь иначе?
Они провели вместе еще два дня - два последних, замечательных дня. А потом из отпуска вернулись ее родители, и он уехал на две недели домой в Ростов-на-Дону. Он планировал, что вернется в Москву и попросит у ее родителей руки их дочери. Рассказывая о своих планах, он замечал, что Людочка ведет себя уклончиво, но специально ничего не выяснял, думал, она снова подчинится. Четырнадцать дней тянулись бесконечно. Он писал письма, звонил ей по межгороду, но она быстро заканчивала разговоры. Он-то думал, что она экономит его деньги!
Дня за три до возвращения он сообщил ей, что приедет с родителями знакомиться и делать предложение, и вдруг Людочка, недолго помолчав, спокойно, делая короткие паузы между простыми фразами, сказала: "Не надо, Сережа. Я не выйду за тебя замуж. И мы больше не будем встречаться".
Весь мир рухнул тогда для него. Он срочно прилетел в Москву и сразу из аэропорта поехал к ней, но не застал дома. Сидя на скамейке возле ее подъезда, он провел несколько бесконечных, мучительных часов. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать часов вечера. Где она? С кем она? Мобильных телефонов тогда не существовало. Он не находил себе места и плавился от ревности. Наконец в двенадцатом часу она подошла к подъезду. Он заметил, как, увидев его, она пошла красными пятнами. Она всегда покрывалась ими в момент предельного волнения.
- Ой, привет! Ты как здесь оказался? Ты же в Ростове должен быть?
- Ты где была, Люда? С кем ты была? - набросился он на нее, борясь с ревностью и желанием схватить ее в свои объятия. Голос его был грозен и не предвещал ничего хорошего.
- В кино с Ирой ходила.
Она ответила так ровно и твердо, что он понял: это конец. На секунду ее лицо превратилось в мутное пятно, ноги предательски задрожали, а в голове гулко застучало: "Она бросит меня, она бросит меня".
- С Ирой?! - переспросил он.
- Да, с Ирой.
- Люда, что происходит? У тебя кто-то появился?!
- Нет.
- Ты меня любишь?!
Люда молчала. Он вцепился в нее и начал трясти, как сумасшедший, крича диким шепотом - жарким и горячим шепотом, потому что голос тоже предательски сел:
- Я тебя спрашиваю: ты меня любишь?!! Любишь меня?! Я спрашиваю: ты любишь меня?!
Он тряс ее от бессилия и отчаяния, потому что больше всего на свете боялся потерять ее и не хотел слышать ответ, который уже знал.
- Перестань трясти меня, как грушу! Отпусти! - крикнула Люда, топнула ногой и, наконец, с усилием вырвалась из его рук, поправляя платье и волосы.
Они стояли друг против друга и громко дышали, как выдохшиеся спринтеры на финише. Финиш. У любого финиша есть победитель и проигравший. Сергей опустился на скамейку, скрючился, обхватил голову руками и заткнул уши, чтобы не слышать то, что она сейчас скажет. Иногда ведь если не сказано, то и не сделано. Люда устало села рядом.
- Прости меня, Сережа! Я не выйду за тебя замуж. Мне кажется, я тебя разлюбила.
- Как?! Как ты это знаешь - разлюбила ты меня или нет?! - яростно прошипел он. - Еще десять дней назад ты меня любила!
Господи, все самое страшное стало сбываться! Боль бушевала в нем, испепеляя, как лесной пожар.
- Очень просто. Ты уехал, и мне стало хорошо. Я как будто освободилась от тебя и снова легко задышала. Как будто вырвалась из плена и снова почувствовала себя самой собой. Ты хороший, но я не могу быть с тобой. Я больше не люблю тебя. Мне правда жаль, что все так получилось!
- Тебе жаль? И это все, что ты можешь сказать? - спросил он, скривившись в желчной усмешке.
- Прости. Наверное, надо говорить какие-то другие слова, но я не знаю, какие. Иногда слова совершенно бесполезны. У меня почему-то совсем нет ни сил, ни слов. Я выдохлась. Хочу только, чтобы ты знал, что мне очень больно от того, что я делаю тебе больно. Поверь, мне так больно, что кажется я лопну от этой боли.
- Больно, больно, больно!!! Ты встречаешься с кем-то другим? С Валеркой?! - он глянул на нее, и слезы тут же обожгли его щеки. Он резко и зло, как наждаком, стер их рукавом рубашки.
- Нет, я ни с кем не встречаюсь. И Валерка мне не нравится. Ну то есть как "не нравится" - он нормальный, хороший, как все.
- Хороший, как я? - с сарказмом спросил он.
- Нет, - грустно улыбнулась она. - Ты лучше.
Он посмотрел Люде в глаза и увидел в них такую тихую решимость, от которой приходит окончательное понимание, что приговор обжалованию не подлежит: "Казнить. Нельзя помиловать". Точки расставлены в нужных местах. Чтобы не заплакать и сохранить остатки гордости, он сказал:
- Уходи!
Она встала, подошла к двери подъезда, обернулась сказать: "Сережа, прости меня, пожалуйста! Ты правда хороший!" - и скрылась в подъезде, исчезнув из его жизни на долгий сорок один год.
***
Как он болел ею, как проклинал себя! Да обладая такой женщиной, он должен был бы носить ее на руках, а он прятал доставшийся ему бриллиант в солдатское сукно и обращался с ним как с дешевым цирконом.
Конечно, он звонил Люде еще несколько раз и говорил всё, что говорят в таких случаях все влюбленные на земле: что понял свои ошибки, что изменился, любит, просит прощения и очень хочет начать все сначала. Он думал, что он сильный, а сила оказалась на ее стороне. Вот тогда он и понял горькую истину - тот, кто любит, всегда слаб и беззащитен. И больше никогда в жизни он не был слабым и беззащитным.
Через месяц он получил обещанное распределение в Белград и уехал в Югославию на два года. Там он встретил Лену, они поженились и через год родился сын. По молодости и глупости он думал, что женитьба спасет его от тоски по Людочке, но это была большая иллюзия. Сергей Иванович никогда не жалел, что женился на Лене, но очень быстро понял, что ни одна женщина не заменит ему Люду.
Дочка родилась много позже. Двенадцать лет прошло с тех пор, как они расстались с Людой, а он все еще болел ею, тосковал и очень хотел назвать дочь в ее честь. Жене имя не нравилось, и он всячески убеждал ее: "Ты просто пойми: это имя звенит, как хрусталь и блестит, как бриллиант на солнце! А значение "милая людям"? Да разве это не лучшее имя для девочки?). Проблема решилась сама собой. Дочь родилась двадцать девятого сентября, в день святой Людмилы. Сергей Иванович торжествовал, жена смирилась. Он называл дочь Людочкой, жена - Милой.
Долгие годы он, как скряга золото, скрывал ото всех свою любовь к Людочке, боясь лишним словом вычерпнуть хоть каплю своего чувства или разбавить его концентрацию. Его любовь была его тайной. Он всегда много работал, а когда к нему пришел успех и имя его стали упоминать в СМИ, первой мыслью было: "Интересно, Людочка слышала/читала? Что она думает? Не жалеет ли?" Со временем чувство наконец обрело покой, Сергей Иванович все реже и реже вспоминал о Людочке, а если и вспоминал, то уже без тоски. Когда-то она была для него всем - солнцем и небом. Но года облаками наслаивались друг на друга и все меньше и меньше пропускали солнечный свет.
Глава 9
- Я спрашиваю, есть будешь? - вырвала его из воспоминаний Вика. - Ты сегодня сам не свой.
- А что есть поесть?
- Лосось на пару и тушеные баклажаны. Будешь? - Вика проследовала на кухню.
- Фу! - сказал Сергей Иванович и набрал телефон водителя. Некоторые вещи - в частности, всегда диетическое меню Вики и регулярные, по расписанию, бесконечные массажи, маникюры, укладки - раздражали его: ему казалось, что он имеет отношения с запрограммированной куклой.
- "Фу, лосось" или "фу, баклажаны"? - раздался голос Вики.
- Всё фу! - крикнул он ей и сказал в трубку: - Виктор, я на Колпачном. Подъезжай через двадцать минут.
В дверном проеме появилась обнаженная Вика и, картинно изогнув бедро, с шутливым вызовом переспросила:
- Что значит "ВСЁ фу"?!
- Всё фу по сравнению с тобой, дорогая! - шаблонно ответил он и подумал: "Интересно, почему она все время ходит голой передо мной? Наверное, думает, что для такого старика, как я, она в свои сорок четыре еще молода?" и без всякого перехода вдруг подумал: "Интересно, а смог бы я заняться любовью с Людочкой?"
Он вспомнил, как поцеловал ее в ладошку и ему это было очень приятно. Вспомнил, как прижался губами к ее щеке и почувствовал ту самую сладкую горчинку срезанного подсолнуха, которой пахла только она. Вспомнил, как на прощание обнял ее, коснувшись мягкой груди, как широким объятием перехватил всю ее покрепче, прижал к себе и тела их, заново совпав всеми впадинками и выпуклостями, вспомнили друг друга. "Не хулигань!" - сказала она ласково. Сергей Иванович улыбнулся и закрыл глаза, чтобы воспоминание не исчезло. "Зачем я только приехал к Вике? Что я делаю здесь в такой день?" - подумал он. И если бы Вика зашла в комнату и увидела бы его в этот момент, она бы забеспокоилась, не скончался ли ее сердешный друг от счастья, застыв с блаженной улыбкой на устах.
Позвонил водитель, доложил, что на месте. Сергей Иванович быстро оделся, наскоро простился с Викой и, не дожидаясь лифта, бодро сбежал с пятого этажа, сел в машину и дал команду "Домой". Дорога до дома в московский час пик была долгой, и Сергей Иванович, удобно устроившись на заднем сиденье, прикрыл глаза и заново окунулся в сегодняшнюю встречу с Людочкой.
Да, эта встреча всколыхнула в нем забытые чувства и заставила бойко и радостно, как в молодости, стучаться ко всему привыкшее сердце. Но, подъезжая к дому, Сергей Иванович вспомнил шальную мысль "А смог бы я заняться любовью с Людочкой?", честно признался себе "Да боже упаси! Зачем? У меня же Вика есть" и очень удивился этому скорому, спонтанному ответу.
Это что же получается? Получается, что не Людочка взволновала его? Получается, что взбудоражили его собственные чувства, которые он когда-то испытывал к ней? А как тогда объяснить, что тебя до мурашек волнуют голос и прикосновения этой пожилой женщины? Путаница какая-то. Но волнующая, приятная путаница.
Дома он сослался жене на усталость, молча поужинал, принял душ и рано лег спать. Но сон не шел, да Сергей Иванович и не надеялся на это. Заново перебирая подробности встречи с Людочкой, он вспоминал ее смешливые сиреневые глаза в сеточке морщин, легкий смех и ласковые, почти невесомые прикосновения. Где-то в глубине души он стыдился своего неуместного хвастовства и старательно пытался не думать об этом, забыть. Ему было уже неважно, что она состарилась и выглядит на свои шестьдесят три года. Он хотел видеть ее и знать, что она снова у него есть. Он понял, что влияние ее голоса, глаз, запаха, прикосновений не имеет срока давности. И это не давало ему покоя.
А вспоминает ли она встречу? Что подумала о нем? Каким увидела? Понравился ли он ей? Его мучили эти вопросы. Чем больше он думал о ней, тем больше хотелось увидеть ее снова. Зачем? Он сам не знал. Сергей Иванович посмотрел на часы: 21:35. Она говорила, что будет дома около десяти вечера. Может, он еще застанет ее одну, если позвонит? А что сказать? Да ничего! Просто голос услышать! Ну, спросить, как доехала.
Он протянул руку к мобильному телефону и набрал номер, который несколько часов назад выдернул его из прошлой жизни и снова лишил покоя.
Сердце гулко билось в такт бесконечным гудкам.
Глава 10
Людмила Павловна посмотрела на часы - до прибытия в Обнинск оставалось немного. Надо позвонить Игорю, их водителю и помощнику на время болезни мужа. Она достала телефон и набрала номер:
- Игорь? Я буду в Обнинске минут через сорок. Ты машину забрал?
- Да, Людмила Павловна, забрал. Все в порядке, починили, выглядит и бегает как новенькая! Выезжаю встречать вас. Только… - он замялся, изображая неловкость.
- Что "только", Игорь?
- Людмила Павловна, можно я с сыном приеду? Ну пристал он ко мне: "Пап, можно я с тобой поеду, а то уедут дядь Дима с тёть Людой, и больше я никогда не прокачусь на крутом BMW!"
Людмила Павловна улыбнулась этой незамысловатой хитрости. Она прекрасно знала, что сын их водителя, тринадцатилетний Пашка, не раз ездил с папой по разным делам на их джипе, стараясь попасть на глаза всем знакомым. И даже более того, она была уверена, что вихрастый Пашка и сейчас сидит рядом и жадно ждет ее разрешения! Но иногда ведь можно сделать вид, будто ты не в курсе, что происходит…
- Конечно, Игорь! - ответила она и улыбнулась, представив, как просиял сейчас веснушчатый, голубоглазый Пашка - очень похожий на подросшего мультяшного Антошку. - Как там Дмитрий Александрович?
- Все в порядке. Погулял, поел, сидит за своим компьютером опять.
- Ну окей! До встречи!
Хорошие машины были единственной слабостью ее мужа. В остальном он был абсолютно неприхотлив. Три месяца назад они ехали на машине из Обнинска в Москву - отпуск заканчивался, и надо было возвращаться в Нью-Йорк. На перекрестке попали в аварию: со встречной полосы вылетела Toyota Land Сruiser и столкнулась с их машиной.
За рулем была Людмила Павловна. А дальше, как в кино - потеряла сознание, очнулась в больнице, закрытый перелом руки, гипс. Ее муж - Дмитрий Александрович - казалось, не пострадал, но через пару дней его увезли в больницу с инфарктом, а уже в больнице случился инсульт. Возвращение мужа в Нью-Йорк пришлось отложить почти на три месяца: длительный перелет был противопоказан. Людмила Павловна разрывалась между работой и мужем и курсировала маршрутом Москва - Нью-Йорк, Нью-Йорк -Москва, как молодая стюардесса. Неделю назад она вернулась за мужем. Врачи, наконец, разрешили ему долгий перелет.
В Нью-Йорк они уехали в конце девяностых годов по приглашению Рокфеллеровского университета. Их работы в области твердофазного синтеза пептидов вызвали большой интерес, а после доклада в 1998 году на международном конференции, они, к своему большому удивлению, получили от университета официальное приглашение приехать в США для продолжения исследований. 1998 год - год повальной эмиграции из России. Они смогли быстро оформить документы и уехали в Нью-Йорк, где с головой погрузились в работу, пораженные практически безграничными техническими и финансовыми возможностями для исследований.
В 2005 году Людмила Павловна получила премию Грингарда, ежегодно присуждаемую женщинам за выдающиеся достижения в области биомедицинских исследований. Собственно, частично на эту премию они и купили этот дом в деревне недалеко от Москвы, чтобы иногда можно было приезжать в отпуск и отдыхать от двух сумасшедших мегаполисов, просыпаться под петушиный крик, а засыпать под соловьиные трели, есть овощи с грядки и яйца, снесенные соседской курочкой, пить молоко утреннего надоя, гулять в лесу и пропускать перед обедом для аппетита и здоровья для рюмочку-другую под малосольный огурчик. И может быть - кто знает? - когда-нибудь даже переехать сюда, чтобы вести спокойную пенсионерскую жизнь вдали от городской суеты. Хотя такое, конечно, вряд ли случится.
Людмила Павловна занесла лекарство соседке, попыталась было уклониться от потока ее благодарностей, но в результате ушла с домашней сметаной и трехлитровой банкой соленых груздей.
- Произведение искусства, а не грибочки получились, Пална! - хвалилась соседка, обтирая полотенцем трехлитровую банку из погреба. - Объеденьеце! Груздок к груздочку! Сама собирала. Ты только их по моему рецепту сделай: сметанкой, значит, залей, да чесночком, укропчиком приправь и картошечку отвари - я так больше всего люблю! Язык проглотишь и меня добрым словом вспомнишь! У вас в Америке-то такого небось и не поешь!
- Ох, не поешь, Тимофеевна! Спасибо вам большое!
- Да чё спасибо-то? У меня такого добра полно! На здоровьеце пусть будет! Санычу привет передавай! Как он там, хромает?
- Хромает.
- Ничё, он мужик крепкий, оклемается.
Она проводила Людмилу Павловну и, стоя на крыльце, смотрела в ее стройную удаляющуюся спину и качала головой: "Вот бывают же такие люди: и богатые, и умные, и прийти к ним всегда можно запросто, и поговорить по-свойски. Ох, жаль уедут опять в свою Америку надолго".
- Привет, я дома! - крикнула Людмила Павловна с порога.
- Привет, Людочка! - Муж, профессор Дмитрий Александрович Колосов, вышел встречать ее, опираясь на костыль. - О, да ты с дарами!
- Да! Тимофеевна одарила за доставку лекарства. Неудобно даже, пустяк ведь - забрать лекарство, но я никак не могла отказаться, она прям всовывала мне их.
- Вот тебе русский человек - за пустяк от души полцарства подарит. Как ты? Устала? Есть будешь?
- Нет, не хочу. А вот чаю с удовольствием выпила бы. Садись, я сейчас заварю.
- А я все уже подготовил, так что только кипяток залей. Я с травками баб Зины сделал, как ты любишь, - сказал муж и, приволакивая левую ногу, по-черепашьи медленно направился к столу. Левая рука беспомощно висела вдоль тела. Людмила Павловна тихонько вздохнула и бодро пропела ему вслед:
- О-о, тра-а-вки бабы Зи-и-ны! Что она туда добавляет интересно? Я сплю, как убитая, после них.
- Ты спишь, как убитая, из-за часовой разницы, дорогая.
- Или так, любимый! - согласилась Людмила Павловна, подошла к мужу сзади, прижалась, поцеловала в родную лысину и c нежностью сказала по слогам:
- Спа-си-бо!
- Как день прошел?
- Ах, - Она беззаботно отмахнулась, уходя от ответа, и, кокетливо подбоченясь, покрутила головой, демонстрируя новую прическу.
- Что? - недоуменно спросил муж.
- Ну Ми-и-итя! - она еще раз горделиво покрутила головой влево-вправо.
- Брови выщипала, что ли? - пошутил он.
- Ну Ми-и-итя!
- Да ладно, ладно! - сдался Дмитрий Александрович. - Я сразу заметил, что ты подстриглась! Тебе очень идет. Правда!
Людмила Павловна поставила на стол, накрытый зеленой гобеленовой скатертью, две пузатые кружки и села рядом с мужем. Над столом висел желтый абажур с длинной золотистой бахромой. Он очерчивал большой солнечный круг и уютно помещал в него их обоих.
- Как же здесь хорошо и спокойно, - сказал Дмитрий Александрович, - даже не хочется уезжать!
- Да, - ответила Людмила Павловна и устало положила голову ему на плечо.
Он взял ее руку, нежно, как котенка, погладил ладошку, поднес к губам и поцеловал.
- Почему у тебя самые красивые в мире руки? - спросил он, проводя пальцами по тонюсенькой коже с голубыми прожилками.
- Потому что ты их любишь! - ответила она и печально улыбнулась, наблюдая как под его пальцами собирается мелкими складочками и бежит волнами сухая, прозрачная кожа. Вперед-назад. Вперед-назад. Как прилив и отлив.
Из коридора донесся звонок мобильного телефона Людмилы Павловны. Она вышла из кухни, достала из сумки телефон и посмотрела на номер - звонил Сергей Иванович. Людмила Павловна замерла, не решаясь ответить.
Телефон звонил, и каждый гудок отзывался в ней тяжелым толчком сердца. Людмила Павловна смотрела на номер, а потом осторожно нажала на красную кнопку "Отбой" и еще долго, словно пытаясь задушить звонок, не отпускала ее, глядя, как под гулкие удары сердца исчезает высветившийся из прошлого номер.
Убедившись, что звонок прерван, она выключила в телефоне звук, провела ладонью по лицу, возвращая его в состояние покоя, поправила прическу, выдохнула и вернулась на кухню.
- Кто звонил? - спросил муж.
- Да так. Никто. Ошиблись номером, - сказала она как можно более беззаботно и наполнила чайник кипятком.