мне приснился сон...

 

               
                "Сновидение- это осуществлённое желание"
                Зигмунд  Фрейд



 Мне раньше никогда не снились сны, хотя мне недавно исполнилось 15 лет. Я даже представить себе не мог, что это значит – снится сон? Но иногда, когда я беспокойно спал, мама спрашивала меня: «Тебе что-то приснилось?»
 Я вообще не понимал, о чём она спрашивает. Но я знал, что сны видят ночью, когда спят. Потому что утром я слышал, как мама говорила папе: «Я сегодня ночью видела страшный сон». И рассказывала во всех подробностях то, что ей приснилось. А потом спрашивала: «Как ты думаешь, к чему бы это?» Она была уверена, что сны что-то предсказывают. Обычно её сны были такие запутанные и длинные, что было непонятно, как они успевают произойти за одну ночь. А папа мне говорил, что обычно сны длятся совсем недолго.
 Но он терпеливо выслушивал мамины длинные сны, хотя тоже не очень-то понимал, как это можно во сне что-то видеть и чувствовать, потому что ему, как и мне, сны никогда не снились. А мама говорила, что такого не может быть, и что мы просто свои сны не помним.
 А чтобы сон не забыть, – говорила она, – нужно только не сразу открывать глаза, когда просыпаешься. Но как же их не открывать, когда они сами открываются!
 Мне было, конечно, очень интересно и тоже хотелось увидеть какой-нибудь сон. Но, наверное, это никак не зависело от моего желания.

 А потом у нас случилась беда – умер папа…И в нашей квартире поселилась грусть. Увидеть её, конечно, было нельзя, но я чувствовал её постоянное присутствие. Она будто бы растворилась в воздухе нашей квартиры, как соль в море, и даже пропитала все вещи и даже меня, и маму. Мне казалось, что она смотрит на меня отовсюду – из маминых глаз, из папиного кресла, из шкафа, где висели его вещи, из книжных полок, которые папа прибивал к стенке, даже из окна, за которым росли два посаженных папой дерева… От неё некуда было деться. Даже когда я закрывал глаза, она не исчезала. Иногда, укладываясь спать, я просил её, чтобы она ушла куда-нибудь. Но она не уходила.

 А однажды я долго не мог заснуть, мне всё мешало – свет в кухне, кот Барсик, который никак не мог устроиться у меня под коленками, телевизор, который ещё смотрела мама в другой комнате, и даже привычные, еле слышные звуки игры на пианино из квартиры за стенкой.
 И вдруг! – я оказался в каком-то совершенно для меня необычном и незнакомом месте – в узком полутёмном коридоре, у приоткрытых дверей ярко-освещённой комнаты.
 Меня крепко держит за руку невысокий черноволосый человек, похожий на японца, с длинным хвостиком волос, завязанным на затылке. У него смешное имя – Юэ. Мне очень хочется зайти в комнату, но он не отпускает мою руку! В щелочку я вижу и слышу всё, что там происходит. Женщина, стоящая ко мне спиной, возле кровати, на которой лежит на высокой подушке моя мама, держит на руках кричащего ребёночка, и я слышу её громкий, взволнованный голос:
 – Илик, Илико! Наконец-то! Он родился, твой сын! Посмотри, какой красивый! Волосы длинные и черные, как ночь, а кожа, как лунный свет! Настоящий сын самурая! – и она осторожно подносит ребёнка к маме и укладывает его рядом с ней.
 Я смотрю на маму. Мне кажется, что она спит. Но в этот момент она открывает глаза и удивлённо смотрит на ребёнка.
 И тут я вырываюсь и вбегаю в комнату, несмотря на громкий окрик Юэ. – «Остановись, Ихиро! Туда нельзя!»
 Но уже поздно, я в одно мгновение оказываюсь у постели мамы. Юэ тоже быстро подходит к кровати и говорит:
 – Не сердись на меня, Илико! Я не смог его остановить. Он очень хочет к тебе!
 Я опускаюсь на колени и прижимаюсь щекой к руке мамы. Мои рыжие волосы, обычно доставляющие мне одни неприятности, сейчас спасают меня, закрывая мои глаза, полные слёз. И я, не отрывая лица от её прозрачной, беспомощной руки, шепчу, почему-то захлёбываясь слезами:
 – Мама, мама, ты ведь теперь не разлюбишь меня?
 – Почему ты плачешь, Ихиро, разве я могу тебя разлюбить, – тихо произносит она и целует мои непослушные волосы. – Всё будет, хорошо, вот увидишь! Но теперь я буду любить и твоего братика. Она немножко приподнимается и поворачивает к нему голову. – Посмотри, какой он прекрасный!
 А я вижу кричащего ребёночка, совсем не прекрасного, с закрытыми глазами и красным, сморщенным, как у старичка, личиком. И мне хочется сказать маме, что он совсем не прекрасный, а просто уродливый!
 Но что-то меня останавливает, я почему-то знаю, что не должен так говорить. Я молча опускаю глаза и только крепче сжимаю мамину руку.
 А она устало опускает голову на подушку и тихо говорит мне:
 – Сыночек, мы ещё с тобой поговорим, а сейчас, пожалуйста, иди к себе, мне нужно отдохнуть.
 Юэ крепко берёт меня за руку, мы выходим из комнаты, и я безропотно следую за ним в свою спальню. Почему-то мне так неспокойно! В комнате неуютно и холодно. Я подхожу к окну, но и за окном всё кажется мне мрачным – прямо над деревьями, будто оторвавшиеся от неба, висят чёрные тучи, сильный ветер поднимает с земли опавшие листья и они, как стайки жёлтых беспомощных птичек, подпрыгивают по дорожкам сада. Тонкие ветки деревьев беспомощно мечутся из стороны в сторону, издавая жалобные стоны.
 
 Юэ пытается меня успокоить, но я его не слышу. Бросаюсь на кровать и укрываюсь с головой покрывалом, чтобы ничего не видеть и не слышать. Мне хочется остаться одному, и я делаю вид, что засыпаю. Вскоре слышу, как скрипнула дверь и, приоткрыв глаза, вижу, что я в комнате один. Тогда я быстро встаю, подхожу к моему столу и достаю из самого нижнего ящика тетрадь, обёрнутую красной бархатной бумагой. В этой тетради красивыми чёткими буквами рукой моего отца записана история моего появления в этом доме. Я быстро листаю тетрадку и нахожу подчёркнутое красным карандашом место... Медленно читаю: «В этом бою погибает Юсуки, мой лучший друг, так и не узнав, что в тот самый час его рыжеволосая красавица-жена родила удивительного мальчика с голубыми глазами и отливающей золотом головой. А сама она умерла сразу после родов. Родители друга отказались от этого странного ребёнка. И когда я об этом узнал, то, не раздумывая, забрал мальчика, привёз его в свой дом и сказал жене:
 – Илико! Сам господь бог одарил нас этим рыжеволосым чудом! Он будет нашим сыном! Нашим первенцем! Мы и назовём его Ихиро*! Когда он немного подрастёт, мы расскажем ему правду. Но воспитаем его так, чтобы он никогда не пожалел, что называет нас отцом и матерью».
 Я закрываю тетрадку и прячу её в стол. Сажусь в кресло возле окна и вспоминаю, как папа первый раз рассказал мне эту историю и подарил эту красную тетрадку. Мне тогда исполнилось 7 лет. Я помню, как проплакал всю ночь, как не мог утром подойти к маме. Как она сама меня нашла в садике за летней кухней. Как мы оба тогда плакали и обнимались.
 А папа нашёл нас и сказал:
 – Разве было бы лучше, если бы мы скрыли от тебя правду? Ты же знаешь, как мы тебя любим и будем любить всегда!
 Так всё и было! Я знал, я чувствовал всем сердцем, что они меня любят. И никогда не думал, что можно любить как-то по другому.
 А как же будет теперь? Ведь теперь у них есть родной сын!
 Когда вечером я пошёл проведать маму, рядом с ней на маленькой табуретке сидел сияющий от счастья отец и держал на руках завёрнутого в пелёнки ребёночка.
 – Смотри, Ихиро! – Вот твой братик! – со счастливой улыбкой сказал папа, – мы с мамой решили дать ему имя Юсуки – в память о твоём отце. Ты не против? Теперь ты будешь его защитником, ведь он такой маленький!
 Как они на него смотрели! С какой любовью! Этот взгляд проник мне прямо в сердце, и там что-то как будто оборвалось. Какая-то сила заставила меня выбежать из комнаты во двор. Я присел на ступеньку лестницы, спускающейся в сад, и расплакался. Почему-то было ужасно обидно.
 По щекам текли непрошенные слёзы. Я быстро их вытер, чтобы никто не увидел. Ведь папа часто мне говорил – самураи никогда не плачут!
 И вдруг неожиданно передо мной, как будто в тумане, появилось печальное лицо рыжеволосой голубоглазой женщины. Почему-то я подумал, что это моя настоящая мама. У меня такие же голубые глаза и волосы такие же – рыжие и кучерявые. Конечно, если бы она не умерла, она бы меня полюбила и смотрела бы точно таким же влюблённым взглядом, как сегодня смотрела мама Илико на своего ребёночка!! Нет, конечно, Илико и меня всегда любила. И папа любил! Но!..
 Тут мои мысли совсем запутались, и я подумал о маленьком братишке, который только что родился. Конечно, я постараюсь его полюбить! И буду с ним играть, когда он подрастёт, и даже дам ему мой любимый маленький кинжал, который мне подарил папа в прошлом году на день рождения. Но в голове моей всё время появлялась одна и та же нехорошая мысль – зачем он родился?.. Мне ведь лучше было без него! Не нужно было ни с кем делить любовь мамы и папы. А теперь? Всё равно, – думал я, – они будут его любить сильнее, ведь он – их родной сын! И я вдруг понял, что не смогу с этим смириться.
 Мне не хотелось никого видеть. Я поднялся, быстро спустился по ступенькам и пошёл по дорожке, дошёл до ворот, вышел за калитку и пошёл куда-то, не оглядываясь…И вдруг я услышал громкий голос отца «Ихиро! Ихиро! Вернись!»

 И в этот миг я с ужасом проснулся. Кто-то меня звал. Но почему какое-то странное имя – Ихиро?
 Мгновенно вспомнив мамин совет, стараюсь не открывать глаза, пытаясь понять, что со мной произошло… Первое, о чём я вспоминаю – то, что я был в Японии! (А ведь это была моя давняя мечта!) И самое удивительное и непонятное – я это точно помню – там, во сне, все говорили на японском языке! Но я же его не знаю и никогда не слышал! Я помню только это странное имя – Ихиро! Больше ни одного японского слова я не помню, но сон-то я вспоминаю по-русски! А во сне я всё понимал! Как это может быть? И ещё более удивительное – ведь я сам ходил! Но у меня с самого рождения детский паралич, и я не умею ходить. Ничего не понимаю.
 И тогда я открываю глаза…
…Что это было? Где я был? Я обвожу взглядом комнату – напротив, на диване, спит моя настоящая мама. Мне кажется, что она похожа на ту женщину, которую я называл мамой только что, когда спал. Такие же чёрные прямые волосы и даже на том же самом месте, на щеке, родинка. Наверное, то, что со мной было, – это и есть сон? И это как раз то, о чём раньше спрашивала меня мама?
 Я окончательно просыпаюсь. Боюсь шевельнуться. Я же ходил! Пытаюсь сам подняться. Кажется, всё так просто – вот, сейчас, поворачиваюсь на бок, опускаю ноги, сажусь… Нет, не могу даже сесть, ничего не получается. Мой взгляд натыкается на стоящую возле окна мою коляску. И впервые в моей жизни я расплакался из-за этой коляски!
 А в голове мелькнула мысль: «Как хорошо, что мне не снятся сны!».
 Но ведь этот приснился… Интересно, что это значит? Вспоминаю мамин вопрос: « К чему бы это?»
 Я закрываю глаза и опять пытаюсь вспомнить это ощущение – я же ходил, нормально разговаривал! И хотя некоторые подробности сна уже успели исчезнуть, но осталось какое-то состояние счастья и печали одновременно. Счастья – потому что я был здоров и, как все дети, умел ходить, разговаривать; и печали – потому что я ушёл из дома, где меня любили! Ведь я так обидел своих «сонных» родителей! И маленького братика. Он же не виноват, что родился.
 А сейчас, конечно, я уверен, что если бы не проснулся, когда меня папа позвал, я бы обязательно вернулся! Если бы он раньше позвал! Если бы я успел вернуться!
 – Мама, мама! – зову я. – Она просыпается и испуганно смотрит на меня. – Что случилось, почему ты плачешь?
 – Мне приснился сон!
 – Так что же ты плачешь? – с улыбкой спрашивает она. Потом поднимается, подходит к окну, открывает штору, и в комнату, с каким-то странным хлопком, вливается свет наступившего дня.
 – Посмотри, какое сегодня замечательное утро! На небе ни одного облачка! Всё будет хорошо, вот увидишь!
 Я смотрю на маму, на свет, заполнивший нашу комнату, и вдруг понимаю, что вокруг меня что-то изменилось: из маминых глаз исчезла грусть!
 И вообще она исчезла – её больше нигде нет! И мне кажется, что даже папа мне улыбается с большой фотографии на стене, и я как будто слышу его тихий голос: «Сыночек, всё будет хорошо!»