27 августа 1979 г.
Хожу туманная, молчаливая, в душе - невыплаканные слёзы, не хочется говорить, слушать, что-то делать, куда-то идти. Хочется застыть в некоей блаженной нирване и думать, думать о чём-то чудесном, о любви. А есть ли она наяву, любовь?
Вовка старательно разубеждает меня в этом. В наших с ним встречах много хорошего: откровенность, искренность, нежность... Но есть на всех его речах налёт пошлости, и это помогает мне не попасть в плен к его рукам, каким-то новым теперь - большим, сухим и горячим, к его губам, к его запаху, от которого ком в горле. Постараюсь сдерживать себя и в дальнейшем, ведь превратить меня в женщину должен совсем другой волшебник.
Хотя сдерживаться очень трудно: Вовка стал мне очень дорог, близок и понятен, слишком понятен, чтобы я сомневалась в чём-то в его присутствии. И ему хорошо со мной. Как мы обнимаемся! Неужели он прав, и у меня так не будет ни с кем? Нежность такая, что кричать хочется. Неужели только с ним? А я себя к другому готовлю - к чему-то огромному, прекрасному, сильному. Я готова к великому жертвенному служению. Но кому? Тому, кому я буду необходима как воздух, как вода. А иначе - зачем?
Не хочу быть развлечением, не хочу быть помехой, не хочу быть второй. Служить одному и воспевать одного. А он... будет читать мне стихи. Как Фёдоров - Наде Гусаровой. Интересно, читает ли он их ей сейчас? Ведь его постигло несчастье - умерла жена. Это роковое совпадение: он хотел с ней развестись. Остались дети - двое мальчиков. Как Ф. теперь будет жить, кто поддержит его дух, кто заменит детям мать? Боже, если бы я только смогла...
Но ведь Фёдоров, вероятно, даже не помнит меня, а если и помнит, то так, легко, с улыбкой, полной безразличия. Только я не могу представить Надю в роли его жены. Вот Валя Якимович могла бы стать ему настоящим другом. Но сердце Фёдорова - загадка! Если бы я могла... А я могла бы, скажи он хоть одно слово. Моё восхищение Фёдоровым беспредельно. Он гений!
Сечас мне очень плохо. Снова депрессия - наверное, в связи с переменой в жизни и в связи с тем, что я с ума схожу от жажды любить. Хочу писать стихи. И плакать. А больше всего под моё теперешнее состояние подходят вот эти два четверостишия Надежды Павлович:
О, горек хлеб, мне данный без любви!
И лестницы так высоки и круты,
Так ожиданья медленны минуты!
И холод разума в крови.
Как грустно мне, как страшно мне тянуть
Такую жизнь, - но надо, надо!
Самоубийство - хрупкая преграда,
И всё же не перешагнуть.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/05/18/1521