Я проснулась задолго до звона будильника и лежала в темноте, погруженная в лёгкий транс. Было непривычно тихо. Я любила предутренние часы. Потому что по-настоящему спокойно в этом доме становилось только под утро, когда его жители, сморённые алкогольным дурманом, вдоволь побуянив, возвращались в свои тёмные маленькие норы. Но моё сердце стучало неоправданно тревожно для утра. И казалось, что минувшая ночь не принесла ни капли душевного спокойствия. Этой ночи словно и не было. Чувствовала себя я ещё более уставшей, чем накануне.
В Университет я приехала на час раньше необходимого, изрядно удивив гардеробщицу своим появлением. Но, несмотря на раннее начало, день проносился чудовищно быстро, неизбежно приближая меня к моменту встречи. На каждой перемене я доставала телефон и отыскивала в журнале звонков номер матери Андрея, намереваясь позвонить ей и, извинившись, отказаться от работы. Но неизменно при этом видела его надменную усмешку. Я так и слышала, как он ехидно произносит: «Я знал, что она не придёт, не справится», и каждый раз нажимала отбой. Отказаться вот так от работы, непременно выставив себя безответственной трусихой перед ним, я не могла.
Моя последняя пара должна была закончиться в 14:30, но помня строгие слова хозяина дома об опоздании, я не пошла на неё, пропустив занятия впервые за весь период обучения.
К моему огромному облегчению дверь в квартиру на улице Весенней мне, широко улыбаясь, открыла женщина. Её светлые чуть волнистые волосы были аккуратно уложены и практически лишены седины, несмотря на достаточно преклонный возраст. В живых ярких глазах бликами играли искорки озорства. Она излучала спокойствие и жизнерадостность, и трудно было поверить, что этот человек тяжело болен.
- Вероятно, вы – Анастасия? - она отошла, пропуская меня в квартиру.
- Да, это я, - мне хотелось обнимать её, насколько рада я была увидеть, что она именно такая, какой я её и представляла.
Я зашла внутрь. В квартире вкусно пахло свежеприготовленной едой и нарезанной зеленью, и у меня тоскливо засосало в желудке. Почему-то этот запах напоминал мне о доме. Не о том доме, в котором мне приходилось жить, потому что в нём я практически не готовила, избегая лишних вылазок на общую кухню, чтобы как можно реже встречаться с соседями. А о доме, который был моим до шестнадцати лет.
- Ну, давайте знакомится с вами, Настенька! – женщина протянула мне пухлую руку, и я сразу отметила для себя её неестественно отёкшие пальцы. – Моего сына, Андрея, вы уже узнали, а я - Анна Леонидовна.
- Очень приятно! – совершенно искренне сказала я.
- Я тоже рада с вами познакомиться. Сказать по правде, мой сын не верил в то, что вы вернётесь, - она лукаво улыбнулась. – Мы даже немножко поспорили с ним на этот счёт. Но ваш голос по телефону показался мне надёжным, а меня редко подводит интуиция. Правда, я ожидала, что вы чуть старше.
- Я бы хотела, чтобы вас не смущал мой возраст, - попыталась я оправдаться. - Я достаточно самостоятельный человек и понимаю всю ответственность, которая на меня ляжет…
- Ничего страшного, - она одобряюще погладила меня по плечу, и этот по-матерински нежный жест заставил сжаться моё сердце. - Для меня ваш возраст не помеха. Поверьте мне, вам будет куда направить свою энергию и молодость.
Я присела, развязывая шнурки на ботинках, а когда подняла голову, то в самом конце коридора увидела ребёнка. Он стоял, придерживаясь за косяк двери, ведущей в детскую комнату. И я с удивлением отметила для себя, что сегодня дверь была открыта. Мальчик громко сопел, я слышала этот звук через всю квартиру, а взгляд его имел то же равнодушно-отрешённое выражение.
- Лёвушка! - услышав внука, обернулась Анна Леонидовна. – Ты смотри, кто к нам пришёл!
Малыш сделал несколько шагов в нашу сторону. Движения его были неуверенными, как у космонавта, идущего в невесомости. Он почти не сгибал при ходьбе коленей, шагая на прямых ногах, а его, согнутые в локтях руки, скорее мешали ему, чем помогали.
- Пойдёмте со мной, Настя.
Анна Леонидовна направилась к внуку, и вот теперь я увидела, насколько тяжёлыми были её движения. Каждый шаг давался ей с трудом, не меньшим, чем Лёве. Идя за ней, я слышала её напряжённое дыхание. Андрей не соврал – его мать действительно была очень нездорова.
Всё это время ребёнок стоял, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Пальчики на его согнутых руках, казалось, жили своей жизнью. Он шевелил ими хаотично и бессмысленно, напоминая мне погружённого в плен музыки дирижёра. А когда мы подошли ближе к нему, он издал, глядя на меня, странный протяжный вопль. Этот звук, высокий и агрессивный, заставил меня чуть отступить, опасаясь его реакции.
- Наверное, я ему не очень понравилась… - смутилась я.
Анна Леонидовна взяла внука за руку.
- Вы не пугайтесь его, Настенька, - смиренно произнесла женщина. – Он сегодня немного нервный. Андрей с утра сказал мне, что ночью он плохо спал. Но вам нечего опасаться – обычно его агрессия направлена на него же самого.
Я несколько секунд пыталась сообразить, о ком точно идёт речь, о ребёнке или о его отце. В итоге, остановилась на том, что моя собеседница говорила о мальчике. Хотя мне очень бы хотелось, чтобы её последние слова касались Андрея.
Анна Леонидовна тяжело опустилась на корточки, поправляя одежду на Лёве.
- Вы плохо себя чувствуете? – поинтересовалась я, видя её скованные движения.
- Да, пустяки! – она ободряюще улыбнулась. – Застарелые боевые раны.
Я удивленно подняла брови, и она рассмеялась.
- Не обращайте на меня внимания, Настя! Иногда я пытаюсь шутить, но это не всегда получается, - она вздохнула. – Несколько лет назад умер мой муж, отец Андрея. И моё здоровье, мягко говоря, чуть пошатнулось. Гипертония, сердце, с сосудами беда - в общем, всё то, о чём вам, молодой девушке, думать пока не надо. Моё здоровье не позволяет мне быть с Лёвушкой целый день – не справляюсь, да и на процедуры ходить надо.
Мне до ужаса хотелось узнать, что же произошло с матерью малыша, но я не решалась спросить об этом напрямую, боясь показаться бестактной.
- К сожалению, мы вынуждены пользоваться услугами няни. А меняются няни у нас достаточно часто – он не успевает к ним привыкнуть. Лёва не простой ребёнок, и у него не простое здоровье. Не все способны с этим справиться. Может быть, - пожала она плечами, - нервы ребёнка и не выдерживают постоянного присутствия чужих людей.
Я подумала, что вряд ли причиной такой спешности персонала был один только Лёва. Скорее всего, неудавшиеся няни бежали от Андрея, не выдержав его тяжелого характера. Но озвучивать эту мысль я не стала, чтобы не расстраивать приятную мне женщину.
Тем временем Анна Андреевна провела малыша в комнату и усадила его на ковёр, дав в руки того самого бегемота, с которым он возился накануне, когда мне посчастливилось познакомиться с его отцом. Лёва заинтересованно схватил игрушку, и по тому с каким энтузиазмом он это сделал, я поняла, что она - одна из его любимых. Он вертел её из стороны в сторону, поднимая лапы бегемота, и можно было подумать, что он видел её впервые, хотя потрепанное состояние игрушки говорило об обратном.
- Сегодняшний день я проведу с вами. Чтобы вы чуть освоились и привыкли, - она достала с верхней полки файл с несколькими листами и протянула мне. – А вот это мой сын просил передать вам.
Я понимающе кивнула, вспомнив об «инструкции по эксплуатации Лёвы». На белых листах ровным, почти каллиграфическим почерком были выведены строчки, пронумерованные по порядку. Меня слегка удивило, что текст в листах был не напечатанным, а рукописным, потому как человек, подобный Андрею, скорее привык работать с клавиатурой, чем с ручкой. Но потом я осознала, насколько важным для моего работодателя было содержащееся на бумаге. Наверное, поэтому он предпочёл приложить к написанию свою руку.
- Это, видимо, рекомендации, о которых говорил мне вчера отец Лёвы, - констатировала я.
- Рекомендации, - утвердительно кивнула Анна Леонидовна. – Мой сын очень любит порядок и считает, что четкий план действий избавляет от дальнейший проблем. Он планирует, продумывает, составляет свои правила и хочет, чтобы всё было выполнено согласно им. Но, признаюсь вам честно, - она наклонилась к моему уху и понизила голос, - иногда я их нарушаю.
Анна Леонидовна подмигнула мне и широко улыбнулась, и тот момент мне показалось, что я уже люблю эту женщину всей душой. Она была ровно настолько открытой и приятной, насколько неприятным был её сын.
- Возьмите их с собой! Дома, в тишине и спокойствии, вы прочитаете всё то, что насочинял мой мальчик.
«В тишине и спокойствии» - повторила я про себя и усмехнулась. Понятия тишина и спокойствие могли относиться к любому месту на Земле, кроме того, в котором я проживала. Называть мой дом тихим было бы кощунством по отношению к этому слову.
- Кстати, Настя, совсем забыла спросить! – она вскинула руки. – Вы голодны? Мы с Лёвой пообедали перед вашим приходом. А вот вас, наверное, надо накормить.
- Нет, нет, не надо! – я замотала головой. – Я не хочу есть – в Университете была в кафетерии. Не беспокойтесь!
Конечно, я соврала. Мой желудок скрутило от слова «пообедать», потому как ранний завтрак давно в нём переварился, не оставив и следа. Но принять её предложение я не могла. Давно уже никто не проявлял ко мне столько доброты и заботы, я просто отвыкла от них. А сегодняшний день был наполнен ими уже через край. И мне казалось нечестным пользоваться этим беспредельно. А ещё где-то в глубине души я слегка побаивалась того, как отнесётся Андрей к настолько глубокому вторжению в его семью.
-Ну, тогда присаживайтесь, - Анна Леонидовна подвинула ко мне стул. – Пока Лёва занят, мы можем чуть отдохнуть. И на будущее я рекомендую вам пользоваться любой минутой его спокойствия. Иногда он бывает изматывающим.
Я, кивнув, села, и на несколько минут в комнате воцарилась тишина, сопровождаемая лишь сопением ребёнка, вертящего бегемота.
- Я смотрю, он любит эту игрушку.
- Да! – Анна Леонидовна усмехнулась, - Это единственная вещь, которая заслужила его внимания. Какие бы игрушки не приносил ему Андрей, он не увлекается ими. Будто бы не видит их. К этому вам тоже нужно будет привыкнуть – из-за своего недуга он контактирует с окружающим миром не так, как другие дети. Иногда вам будет казаться, что он совершенно заторможен и не понимает вас, а иногда он, наоборот, слишком возбуждён.
- А чем он вообще любит заниматься?
Анна Леонидовна вдруг опустила глаза и чуть пожала плечами.
- Да, знаете, практически ничем… Нет, вы не подумайте, что он совсем ни на что не способен. Просто, как бы это сказать, Андрей не даёт ему пространства для деятельности. Он так зациклен на своих правилах и обеспечении безопасности для ребёнка, что практически ничего не позволяет ему делать. Думаю, вы осознаете это, когда прочтёте документ, оставленный для вас.
- Да уж, на любящего папу он мало похож, - усмехнулась я.
Я совершенно не подумала о сказанном, а когда до меня дошёл смысл моих слов, мне пришлось прикусить губу и вжать голову в плечи, ожидая недовольства хозяйки. Но гнева с её стороны не последовало. Я лишь услышала тихий вздох.
- Я знаю, что у моего сына не очень лёгкий характер. Но он не всегда был таким. Он ведь очень ждал этого ребёнка. Он хотел его так, что порой казался мне безумным. Он опекал свою жену как никто другой. А потом на свет появился Лёва. И весь мир будто рухнул вмиг. Синдром Дауна, да ещё в довершении ко всему порок сердца. Малыш был настолько слаб, что мало кто верил в то, что он будет жить. Но Андрей боролся за него. Он тогда ушёл с работы на некоторое время. Ни минуты не сидел дома – ездил по профессорам разным. И в итоге Лёве сделали операцию на сердце, он выжил. Но основную проблему решить не удастся никогда. Он всегда будет особенным ребёнком.
Моя собеседница на мгновение замолчала, переводя дыхание.
- Можно спросить вас, что случилось с его мамой? – осторожно поинтересовалась я и заметила, как Анна Леонидовна нахмурилась.
- Анжелика, его жена, не выдержала и трёх месяцев. Она ушла, и Андрей остался совсем один со всем этим. И в тот момент он сломался… Из него будто бы выкачали всё – жизнь, веру, радость. Он никогда не был таким, как сейчас, поверьте мне.
Я слышала, как сильно дрожит её голос, хотя при этом она и старалась сохранить спокойствие. И я понимала её состояние, потому что даже у меня, совершенно чужого человека не укладывалось в голове услышанное. Понять мать, бросившую своего малыша, я была не в силах. Наверное, если бы я узнала о том, что она умерла при родах, мне и то было бы не так горько и противно. Она предала своего ребёнка, и это, к сожалению, было мне знакомо. Слишком знакомо…
- А вы знаете, Настенька, он ведь у меня очень умный мальчик. В детстве он был настолько развитым не по годам и сообразительным, что все вокруг удивлялись. Я не знала с ним забот. Спокойный, уравновешенный, школа с золотой медалью, два высших образования, оба с красным дипломом… Я в душе понимаю, насколько ему тяжело свыкнуться с тем, что его ребёнок будет его полной противоположностью. Но что я могу изменить? Никакие деньги, операции, инновационные методы лечения не сделают Лёву полноценным человеком, к сожалению. И теперь мне осталось лишь разрываться в своей жалости между сыном и внуком. Знаете, когда некоторые из предыдущих нянь уходили, говоря в дверях, что с таким человеком, как Андрей, вряд ли кто сработается, мне хотелось кричать им вслед, что он не такой, доказать, что он может быть понимающим, добродушным, благородным. Но к сожалению, доказать мне это было нечем.
Я видела, как она тайком от меня вытирает слёзы, и мне было искренне жаль её.
- Вам не надо ничего доказывать! Он совершил благородный поступок и этим всё сам доказал, - я чуть погладила её по спине. – И я вам верю!
Телесный контакт с недавнего времени стал для меня чем-то запретным и пугающим. Я не помнила, когда в последний раз прикасалась к кому-нибудь. Но сейчас, успокаивая человека, который был так откровенен со мной, я не чувствовала ни страха, ни отвращения. Мало того, мне было спокойно и приятно, будто бы не я, а она гладила меня по спине.
Мой день в этом странном семействе прошёл на удивление быстро. Анна Леонидовна рассказывала мне о прошлой своей жизни, иногда задавая мне вопросы о моей. Но я мягко уклонялась от ответов, и вскоре она, поняв, что вряд ли ей удастся разговорить меня, перестала их задавать. Я была несказанно благодарна ей за это, потому что всё равно не смогла бы впустить эту светлую женщину в мой чёрный мир.
Лёва был спокоен на протяжении всего дня, и я даже перестала его опасаться, ожидая от него некого безумства. Теперь я видела в нём просто маленького несчастного мальчика, брошенного матерью. Он взбунтовался один лишь раз, когда бабушка попыталась накормить его, усадив за маленький столик в детской комнате. Но, признаться, я и сама бы взбунтовалась, если бы в меня пытались запихнуть непонятного цвета субстанцию, находящуюся в стеклянной баночке с улыбающимся малышом на этикетке. Этими баночками была заполнена целая полка огромного холодильника. Жёлтые, оранжевые, зёленые, они стояли вряд, сгруппированные пометками «завтрак», «обед» и «ужин». И я подумала, что отец малыша действительно слегка тронулся умом в своём стремлении упорядочить жизнь. Я откровенно не понимала, что плохого может случиться с ребёнком, если на обед вместо тыквы он получит брюссельскую капусту. И потихоньку в мою голову закрадывался страх. Что, если я ошибочно считала, что понимаю, как устроены дети? А на самом деле они не так просты.
- А почему нельзя давать ему взрослую пищу? – спросила я, видя плюющегося малыша, - Мне кажется, ему не нравится это пюре…
- Дело в том, что долгое время у Лёвы были проблемы с глотанием. Он почти ничего не мог есть, нам даже приходилось кормить его из шприца. Он так сильно давился пищей, что этот страх остался у Андрея до сих пор. Он не позволяет есть ребёнку ничего, кроме перетёртой пищи. Могу поспорить, что этот пункт будет одним из первых, которые вы увидите в его рекомендациях, - она засмеялась, попутно собирая ложкой пюре, вытекающее изо рта ребёнка.
Малыш при этом ёрзал и кривился, и было видно, что кормление – не очень приятная для него процедура. Когда мучительный для ребёнка процесс закончился, я к своему удивлению обнаружила, что комната и всё окружающее пространство оставалось чистым, несмотря на плевки малыша. Мало того, сам он практически не испачкался. Надо было отдать должное Анне Леонидовне – в процессе воспитания ребёнка она достигла невероятного мастерства. Все её действия казались такими лёгкими и продуманными, что мне стало казаться, и я смогу справиться так же легко.
Уходила я вечером с лёгким сердцем и с полной уверенностью, что всё у меня получится. Анна Леонидовна отпустила меня раньше, чем вернулся с работы её сын, чему я втайне была рада, потому что ему не удастся испортить мне настроение. Аккуратно сложив бумаги Андрея в сумку, я обернулась в дверях.
- Можно спросить вас, Анна Леонидовна? Почему вы просили своего сына принять на работу именно меня? Я ведь совсем не…
Она задорно усмехнулась и поправила выбившуюся волнистую прядь.
- Вы понравились мне, когда я слышала вас по телефону, - она пожала плечами, - Что-то милое было в вашей откровенности и желании работать. Редко кто из звонивших кричал мне в трубку о любви к детям. В основном всех интересовали условия и оплата. И я надеюсь, что не ошиблась в вас!
Я тоже надеялась на это! Надеялась столь сильно, что желание оправдать её доверие пересиливало страх и неуверенность от предстоящего.
Когда я вернулась в свой «мир грохота и криков», на улице было уже темно. Подойдя к подъезду, я по привычке прислушалась, прежде чем зайти в дверь. Было тихо, что не могло не радовать, потому что больше всего я боялась встречи с соседями. Я не могла сказать, что они были агрессивны ко мне, но всё равно ужасно пугали. Так пугает болото, способное поглотить своей мерзкой жижей, заливаясь грязной водой в лёгкие. Я не хотела тонуть в их мире.
Открыв дверь, стараясь не греметь при этом ключом, я вошла в свою комнату. То, насколько жалкой казалась она в сравнении с квартирой моих работодателей, было трудно передать. Я конечно и раньше замечала скромность и серость убранства, но почему-то сейчас это чувствовалось особенно остро. Мысленно я пообещала себе, что в следующем месяце я потрачу оставшуюся часть своей новой зарплаты на обновление комнаты. Я куплю самые светлые обои, какие только найду, и избавлюсь, наконец, от ужасных тёмно-зелёных стен.
Скинув обувь и верхнюю одежду, я первым делом кинулась к холодильнику и соорудила некое подобие бутерброда из сардельки и ржаного хлеба. Сарделька была дешёвой и чуть отдавала какой-то химией, но есть хотелось так, что было наплевать на это. С трудом пережёвывая сухие куски, я села на кровать и стала читать рекомендации.
Первое, что я заметила к своему сожалению, номер телефона Андрея содержал целых три тройки. Зная особенности своего аппарата, я всегда искала их в первую очередь, и оставалось лишь надеяться, что мне не придётся ему звонить.
Надо сказать, Андрей подошёл к делу со всей серьёзностью. Половину первого листа занимала информация о Лёве и его диагнозах. Я бегала взглядом по строчкам, находя для себя незнакомые слова. Они были настолько сложны, что некоторые из них я даже не могла прочитать с первого раза, и мне приходилось по слогам перечитывать их снова. Я совершенно не понимала этих терминов, но подсознательно они внушали мне страх. И, наверняка, они были очень важны, раз их перечислил в своём документе отец мальчика. Я дала себе обещание выучить эти страшные слова наизусть, на случай, если когда-нибудь придётся их произнести.
А потом я перешла непосредственно к самим рекомендациям, и сухие комья моего скорого ужина окончательно застряли в горле, потому что я потеряла способность шевелить челюстью. Она просто отвисла. Следуя им, ребёнка запрещалось выпускать из комнаты, гулять с ним нужно было в особое время, и в определенном месте – детской площадке у соседнего дома, удаляться от дома было нельзя, под запрет попадала любая пища, кроме той, что находилась в холодильнике. Все пункты документа, начиная с графика кормления и заканчивая книгами, которые Лёве можно было читать, казались мне абсурдными и удивляли, как можно поместить маленького ребёнка в такие жёсткие рамки. Когда я дочитала документ, в моём сознании вертелись одна единственная фраза: «Зачем всё это?». Лёву действительно было жалко. Мало того, что ему «посчастливилось» родиться не таким, как все, так ему ещё достался отец-тиран.
Заснула я поздно – тяжёлые думы не давали мне расслабиться. Я гнала их, пытаясь думать о чём-нибудь другом, но неизменно мысли возвращались к пережитому. Когда всё же удалось забыться, я видела во снах малыша, заточённого в клетку, как в зоопарке. Он протягивал мне сквозь прутья свои маленькие руки, растопырив неловкие пальцы, но как бы ни старалась, дотянуться до него я не могла.