История эта случилась в селе Константиново, недалеко от города Великий Устюг, в последующем известного, как родина деда Мороза. Но в те давние времена об этом никто не подозревал, а потому преспокойно сеяли себе хлеб, воевали, рожали детей.
Жили в этом селе Прасковья Ивановна, да Михаил Семенович. Жили не богато, но и не бедно - как все, да вот только детишек господь не давал. И что только она не делала, и молилась, и в церкви к иконе Божьей матери свечки ставила, и на богомолье в монастырь ходила, и даже в Архангельскую губернию в скит к старцу ездила - все напрасно, даже старец не помог.
А им уже за тридцать перевалило.
И тут случись первая мировая война и пошел Михаил Семенович родину от немца защищать. Долго защищал, три года. Только домой собрался, а тут революция, а там, глядишь, опять война, гражданская .
И опять пошел воевать Михаил Семенович, на этот раз за землю, за свободу, за счастье всех людей. И воевал бы, да воевал Михаил Семенович, он уж втянулся в это дело, но в двадцатом году комиссовали его по ранению, и пришлось ему возвращаться в родную деревню.
Со свободой и счастьем как-то не получилось, а землю не только не дали, но и свой надел заставили в коммуну отдать. Огляделся Михаил Семенович вокруг, а там как у поэта сказано:
- Друзья! Друзья!
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
Вся бывшая шпана, которой он когда-то не давал яблоки в саду воровать, теперь была в комсомоле, ходила, размахивая пистолетом, и решала человеческие судьбы.
Кого в коммуну записывать, а кого, отобрав все имущество вплоть до исподнего, отправлять на смерть в лютые сибирские морозы или в казахские степи.
И приезжали продотряды, забирали все из домов, а хозяев отвозили на станцию, где красноармейцы штыками загоняли их в вагоны для скота и отправляли на Восток.
Михаилу Семеновичу повезло, то ли потому, что кровь за народ проливал, то ли потому, что была у него всего одна корова, и в разряд кулаков он никак не попадал, то ли потому, что разнарядка по кулакам была уже выполнена.
Как бы то ни было, его не раскулачили, а взяли в коммуну вместе с женой и коровой.
И тут как раз счастье к нему привалило, не зря столько лет за него воевал. Жена его, то ли от того, что столько лет не виделись, и он выплеснул на нее всю накопленную мужскую силу, то ли от переживаний, то ли от комсомола вдруг забеременела и в положенный срок родила чудесную светленькую девочку.
Назвали ее Мария, что в переводе с древнееврейского означает любимая, ведь ее так долго ждали и, конечно же, это было желанное и любимое дитя. О другом значении этого слова никто не задумывался, да и внимания не обратил, а напрасно, потому что другое значение имени Мария было отвергнутая и печальная.
Однако, время шло, и Маша в лучах родительской любви росла как на дрожжах. Незаметно, из веснушчатой девочки с косичками, она превратилась в стройную шестнадцатилетнюю красавицу с золотистой косой до пояса. Она уже стала заглядываться на молодых парней. Особенно ей нравился гармонист Иван Забелин. Он был на три года старше ее, и пользовался авторитетом среди молодежи села.
Во всем, за что он брался, он стремился быть первым. В селе он был секретарем комсомольской ячейки. На соревнованиях в районе он стал лучшим трактористом.
Естественно, и девушка у него должна быть лучшей, и не мог он пройти мимо Маши, первой красавицы на селе.
Стали они вечерами прогуливаться вдоль берега Двины. Далеко уходили, пока на том берегу не появлялись огни Великого Устюга.
Они любовались огнями большого города, каким он им казался. И Иван рассказывал, за какую счастливую жизнь они борются, и, может быть, они успеют пожить в этой счастливой жизни, а, если они не успеют, то их дети точно будут жить.
Он не задумывался над тем, что его отец тоже боролся за счастливую жизнь и верил, что его сын, Иван, будет жить в этом коммунистическом счастье.
Он не знал, что его дети тоже будут бороться за счастливую жизнь. И дети их детей будут бороться, и так до бесконечности, пока не поймут, что их обманули, подменив веру в вечность, верой в коммунистическую сказку.
На Машу, восторженные рассказы Ивана про счастливую жизнь, произвели большое впечатление, настолько большое, что она очень скоро забеременела.
В те времена замуж рано выходили, так что шестнадцать Машиных лет никого не смутили. Родители, конечно, хотели, чтоб она в церкви венчалась, но священника отправили с одной из партий раскулаченных в Сибирь, а в церкви давно сделали клуб, где крутили фильмы про любовь, про непобедимую Красную армию и про счастливую жизнь, которая где-то, наверное, была.
Поэтому расписались они с Иваном в сельсовете и сделали комсомольскую свадьбу.
Родители подарили Маше белое свадебное платье, отделанное бисером и стеклярусом, в котором венчалась еще Прасковья Ивановна. Ничего более ценного у них не было.
Осенью Мария родила девочку, такую же светлую, как она, а через год принесла мальчика, темноволосого крикуна, похожего на отца.
Для Марии наступила счастливая пора юного материнства.
Жили они в большом светлом доме, пахнущем смолой, и свежей краской, который к их свадьбе поставили Иван со своим отцом, плотником Василием Егоровичем. Правда, не удалось Василию Егоровичу погулять на их свадьбе, сорвался он с высокого конька крыши и разбился насмерть о кирпичи возле дома.
В народе шептались, что это плохая примета, но Иван сказал, что комсомольцы не должны быть суеверными.
Похоронили они Василия Егоровича, погрустили, и вскоре в новом доме справили свою свадьбу.
Иван с раннего утра до поздней ночи пропадал то в поле, то в МТС, то с комсомольскими делами, а Маша утром и вечером бегала на ферму, где она работала дояркой, и целый день была дома, занимаясь воспитанием детей.
Леночка, так они назвали старшую дочь, росла на удивление умным и трудолюбивым ребенком. Мария не могла на нее налюбоваться - будущая помощница матери. Вот только здоровье слабовато. Но Мария надеялась, что с возрастом все наладится.
Младший, Петька, был редкостный сорванец.
В три года он уже лазал по деревьям, причем забирался так высоко, что у матери дух захватывало.
В четыре года он научился плавать и, тайком от матери, бегал со старшими ребятами на реку, доставляя матери приличную нервотрепку. На Двине было много воронок, куда легко могло закрутить малыша.
Наступил 1941 год. Жить стало весело, жизнь стала веселей, как сказал вождь. Никому не верилось, что еще десять лет назад миллионы людей умерли от голода в результате большевистской коллективизации страны. Теперь зерна было столько, что его вывозили за границу.
Дышать в стране стало легче, тридцать седьмой год был позади. Деревню теперь почти не трогали, в основном чистили города и армию, и, если не высовывать язык, можно было выжить.
Но в воздухе висело предчувствие войны. Фашистская Германия оккупировала всю Европу. В Италии, Испании, Венгрии были союзные Германии фашистские режимы Муссолини, Франко, Хорти. В 1939 году немцы оккупировали Польшу, и теперь с Германией у нас была общая граница. Без бинокля было видно, как за рекой Буг стоят немецкие танки.
Все понимали, что война неизбежна и со дня на день начнется. И только вожди, как страусы, прятали головы в песок, делая вид, что не замечают готовности Германии в любой момент начать военные действия.
И когда разведка и перебежчики сообщали, что на границе сосредоточена миллионная немецкая армия, они говорили, что не надо поддаваться на провокации.
И даже, когда перебежчики сообщили дату и часы начала войны, было запрещено объявлять боевую тревогу в приграничном районе. Все надеялись, что само рассосется. Не рассосалось.
В тот же день, как репродуктор у магазина в Константиново сообщил о начале войны, Михаил Семенович с Иваном добровольно прибыли на призывной пункт в Великом Устюге.
Их записали и отпустили домой, сказали, когда потребуется, вызовут. А потребовались они очень скоро. За два месяца боев Советская армия потеряла попавшими в плен, убитыми и пропавшими без вести около двух миллионов человек, почти половину своего состава.
И в августе зять с тестем снова были на призывном пункте. Ивана, как комсомольского вожака, отправили на трехмесячные курсы лейтенантов – политработников, а Михаила Семеновича под Малоярославец в формирующуюся 32ю армию.
Но не удалось старому вояке в этот раз побить немца. Под Нарофоминском его состав разбомбило, и ветеран успокоился с осколком бомбы в груди.
Получив «похоронку», Прасковья Ивановна, крепкая пятидесятилетняя женщина как-то сразу поседела и начала ссыхаться, как будто из нее начали выпускать воздух.
Жаловалась дочери, «что без Мишеньки ей воздуху дышать не хватает».
Осенью она захворала и слегла. В декабре ее не стало.
Мария чувствовала себя виноватой, в том, что мало внимания уделяла родителям при их жизни, недостаточно ответила на их любовь. После смерти отца она почувствовала, как рухнула защитная стена между ней и вечностью, и больше не спрятаться от проблем на его широкой груди. После смерти матери она ощутила свое сиротство , она почувствовала, как перестали поддерживать ее лучи родительской любви, и вспомнила, что у ее имени, Мария, помимо любимая есть и другое значение. Кончилась беззаботная, счастливая юность.
Но недаром говорят, что беда не приходит одна. Не успела Маша опомниться от потери родителей, как подкралась к ней новая беда. В июле 1943 пятилетний Петя в очередной раз убежал на Двину и не вернулся. Забрала навсегда его коварная река.
За последние два года Маша забыла, как она улыбалась когда-то. Глубокая печаль легла на их дом. И вот новый удар.
Она долго колебалась, сообщать, либо нет, Ивану о смерти сына. Наконец, набралась духу, написала, корила себя, что не углядела. А Иван не ругался, писал, чтоб не виноватила себя, что после победы еще одного Петрушу сделают.
Теперь у Марии осталось только два близких человека, Иван да Леночка.
Каждый день она молилась оставшейся от матери иконе Божьей матери:
- Матерь божия, заступница,
сохрани жизнь рабу божьему, воину Ивану, и
рабе божьей отроковице Елене.
Если нужно, возьми вместо них жизнь мою.
Но, очевидно, не закончились для Марии испытания, предначертанные ей господом.
Дождливой осенью 1944 года, Лена, с другими школьниками ее школы, собирала капусту на колхозном поле. Промокла, замерзла и подхватила воспаление легких.
Когда мать заметила, что с ней что-то неладно, у нее уже температура за сорок.
Сельский фельдшер ничего сделать не смог.
После смерти дочери, соседи заметили, Мария стала заговариваться. Не раз замечали, что говорит она о дочке, как о живой:
- "Надо идти, поесть приготовить, а то Леночка из школы придет, а дома хоть шаром покати".
После смерти всех близких, вся ее любовь сосредоточилась на Иване. У нее образовалась с ним телепатическая связь. Она знала, когда у него был тяжелый бой, чувствовала, если он заболевал, и тоже начинала недомогать. Ей казалось, если его убьют, она это сразу это почувствует и тоже умрет.
Его фронтовые треугольники, которые она получала регулярно, раз в неделю, были артерией, которая связывала ее с жизнью.
Но, вот, наступил день Победы. После сообщения по громкоговорителю бабы, как пьяные, спорили, решали, когда вернутся их мужики: мужья, отцы, дети.
А Марии пришел очередной треугольник, в котором Иван сообщал, что его направили на следующую войну, с Японией. Он писал, что по дороге будет проезжать мимо родимых мест, но увидеться не получится, из состава никого не выпускают. А еще он писал, что очень по ней скучает.
Из Манчжурии Мария получила еще один треугольник, а потом письма прекратились.
Она чувствовала, что с ним беда, возможно, ранен тяжело, но жив. Это она точно знала. Знала и ждала.
Ждала, когда побили японца, и наступило общее замирение, ждала, когда потянулись по родным домам искалеченные, обожженные войной, герои двух побед, ждала, когда пришла зима, и ждать было уже нечего.
И вот, после Нового года, пришло письмо. Это был не фронтовой треугольник, это было гражданское письмо, в конверте.
Трясущимися руками Мария разорвала конверт и стала читать расплывающиеся строчки:
- Уважаемая Мария Михайловна!
Я жив и здоров, чего и Вам желаю. Под Мукденом меня тяжело ранило, и мне спасла жизнь санитарка нашего батальона Полина Красавина. Она под обстрелом вытащила меня с поля боя, и несколько месяцев таскалась со мной по госпиталям, пока не поставила на ноги. Так что я ей обязан и жизнью и здоровьем.
Моя совесть подсказывает мне, что я должен остаться с ней и помочь вырастить ребенка, который появится у нас через несколько месяцев.
У нас с тобой детишков не осталось, так что моя помощь ей важнее. А ты еще молодая и красивая, ты еще выйдешь замуж и будешь счастлива.
Прости и прощай.
Гвардии капитан, Иван Забелин.
Маша несколько раз перечитала письмо, пока до нее дошел смысл прочитанного. Когда она поняла страшное содержание письма, она охнула и по стене спустилась на пол. Маша очнулась от холода. На полу нетопленной избы, действительно, было не жарко. За окном было темно. Она посмотрела на часы и потащилась на ферму.
Подруги уже знали, что она получила письмо от мужа, налетели с вопросами:
- Что пишет-то? Когда приедет?
- На крещенье.
Такой срок определила себе Мария.
Несколько оставшихся до срока дней прошли, как в тумане. Она ходила на работу, топила печь, готовила себе еду, но все это она делала на автомате, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Она еще надеялась, что все это какая-то ошибка, что вот-вот войдет он, большой, сильный, в покрытой инеем шинели, обнимет, возьмет на руки, и скажет, что письмо - это неправда. Ведь он же знает, что она без него не сможет жить. Он обязательно придет и скажет, что любит ее и страшно соскучился. А потом отнесет на кровать, и … сладкая истома прошла по всему телу.
Но подошло крещенье, а единственной правдой оставалось это страшное письмо.
Маша с вечера предупредила подругу, что на работу завтра не выйдет, так как сама решила ехать к Ивану, и попросила, чтобы подруга взяла завтра ее скотину себе.
Потому что Маши долго не будет, а может и совсем не вернется.
По дороге домой Мария завернула на берег Двины. Была морозная лунная ночь. Все было видно, как днем. Во льду уже была выдолблена купель в виде креста, украшенная по периметру молодыми елочками.
Маша вспомнила, как, десять лет назад, начиналась ее любовь с Иваном. Ей тогда было шестнадцать лет, шестнадцать самых счастливых лет ее жизни. Они бродили по берегу Двины, и Иван взахлеб рассказывал, какая хорошая и счастливая жизнь будет у них и у их детей.
Маша подумала, что их дети так и не увидели этой счастливой жизни. Вспомнила нищенскую жизнь родителей, единственным счастьем которых, было ее, Машино, счастье. Слезы навернулись у нее на глазах, она шагнула к краю купели и заглянула в темную воду.
Она представила, что ее найдут только весной, распухшую, синюю, изъеденную раками, и люди с отвращением будут смотреть на нее, первую красавицу села. Она поборола в себе искушение и вернулась домой.
Дома она одела подаренное родителями белое свадебное платье, насурьмила брови, набелила щеки, накрасила губы. Потом она надела подаренные мужем бусы и пошла в сарай. Там она приставила к стене лестницу, забралась повыше, привязала к подстропильному бревну веревку, другой конец веревки, с петлей, надела на шею, и шагнула с лестницы в никуда.
Последнее испытание, самое страшное, она не выдержала.
Май. 2016 года.