Анджела решает умереть

Сергей Кучерявый
                Отрывок из неоконченной повести:

                Пожарный нужен только когда пожар.
                Если нет пожара- пожарному хочется
                чтобы что-то загорелось.
               
                Есть люди, которые могут существовать
                только при наличии глубокого внутреннего
                собственного душевного кризиса.

          История о героине, речь о которой пойдёт ниже, не будет иметь счастливого конца, эдакого пресловутого "хэппиэнда" или как говорят в некоторых подобных случаях "они жили счастливо и умерли в один день". Нет! Героиня этой повести, увы, жила не очень счастливо и однажды умерла. Многие могут упрекнуть меня в депрессионизме, но это их право, как и право читать мною написанное, или не читать. И так.

          Автомобиль издал звуки, похожие на те, которые раздаются, когда волокут кусок рельса по асфальту, проехал несколько метров и остановился. «Всё, приехала…сука ржавая!», - подумала Анджела. Она вылезла из салона и со злобой пнула по машине. Оставаться вне салона было одновременно опасно, грязно и просто бессмысленно. Мимо с шумом на высокой скорости проезжали грузовики, летели легковушки, за машинами долго ещё неслись увлекаемые ими вихри влажной грязи, моросящего дождя, тоскливого дорожного одиночества, безысходности и отчаяния. Анджела села обратно в машину. Закурив, она приоткрыла переднюю справа дверцу, стала отрешенно смотреть в кювет, тянувшийся вдоль обочины дороги. Брызги дождя попадали в салон и лучше было бы закрыть дверцу, но стекло в дверце не опускалось. Автомобилю было 25 лет и любая новая запчасть на него стоила дороже самого автомобиля. Эту машину Анджеле подарил прежний друг, который вот уже более десяти лет был женат на другой женщине. С нынешним же другом Анджелы всё было совсем непонятно и запутанно. Он ничего не обещал, ничего особенного не просил, приходил тогда, когда хотел, уходил тогда, когда она не хотела, чтобы он уходил, но он говорил, что так надо. Кому и что именно было надо – Анджела не могла понять. Ей самой надо было немного – всего лишь немного женского счастья и обыкновенной человеческой радости от внимания и заботы, но ничего этого у неё не было. Сидя в машине, она поняла лишь одно, что ей не следовало ездить к нему и пытаться поговорить, что-то выяснить. Всё это было бесполезным. То есть ей хотелось, чтобы от этого была хоть какая-то польза, но заранее заготовленные слова, аргументы, в нужный момент куда-то исчезли, а вместо этого были какие-то нелепые отрывки откровений, красноречивое молчание и упрёки, было какое-то спиртное и даже был секс, а потом – ничего. А вот уже после этого всего, потом … появилось вполне осознанное желание – умереть. Собственно, желание это появилось у неё уже давно, но сейчас ей этого хотелось особенно.

           Яркий солнечный день конца марта. Середина 60-х прошлого века. На влажную землю, еще не освободившуюся до конца от снега, смотреть не хочется. Хочется смотреть вверх, на небо, которое на первый взгляд вполне обычное, но всё равно кажется, что оно уже немного другое, весеннее, потому что воздух, который ты вбираешь в легкие, какой-то уж очень необыкновенно свежий, бодрящий. И хочется жить. Но ты обманываешь себя. Жить тебе не суждено. Жизнь вообще обманчива. Люди лгут друг другу, а если и нет - каждый самому себе. "Я не должен умереть, этого не может случиться...это какой-то сон, обман, наваждение...мне это только снится. Этого не случится никогда...я просто сплю...". Но нет. Это всё не сон, это - наяву. Помещение разделено как бы надвое. Осужденного туда привозят в "автозаке" отдельно от других. Предварительно его обыскали в следственном изоляторе, остригли наголо, переодели в одежду, ткань которой сочетает в себе  горизонтальные широкие серые полосы и темно-серые. Осужденный, в отличие от других ему подобных, приговоренных к высшей мере наказания, не угнетен и не заторможен. Внятно отвечает на вопросы, смысл которых ему понятен. Его переводят в одну камер внутреннего поста. Тюрьма разделена четырех-метровым каменным забором, который до 60-х годов назывался "баркас", но заключенные обычно называли его "заманихой". Он делил примерно пополам территорию на административно-хозяйственную и режимную зоны. С тыльной части одного из корпусов как раз в том месте, где на первом этаже сидят "вышаки", то есть приговоренные к высшей мере наказания, между этими зонами расположен шлюз: двое поочередно открывающихся ворот, через которые в режимную зону автомобили завозят грузы. Шлюз почти всегда безлюден. Окна надежно закрывают металлические жалюзи – "баяны". На открытой площадке шлюза в десятке метрах от поста, где находятся "вышаки" имеется спуск в полуподвал, накрытый листом железа. Лестница спускается в коридор неприметного помещения. Там люди. Прокурор, начальник следственного изолятора, представитель информационного центра УВД, медик. Заводят осужденного. Прокурор осматривает его личное дело, где есть приговор суда, отказ в помиловании, многие другие документы. Прокурор просит осужденного назвать свою фамилию. Тот отвечает: "Гражданин начальник, я - Искандеров Заурбек, год и место рождения, статья, родители, семейное положение...". Осужденному говорят, что в соседней комнате находятся члены Верховного Совета СССР, которым можно будет подать ещё одно прошение о помиловании. Осужденный тихо говорит: "К чему эта комедия? Вы приехали расстреливать меня...ну так расстреливайте...".
          
           Осужденного выводят в соседнюю комнату. Там за дверью стоит исполнитель приговора. Он стреляет осужденному Искандерову в затылок из мелкокалиберной винтовки. Убойная сила пистолета системы "ТТ" или "Макарова" очень сильная. Поэтому вот так...из винтовки. Выходного отверстия почти никогда не бывает. Расстрелянный падает, производится контрольный выстрел. Всё. Смерть. Небытие. Вечность. Пустота. Тряпкой перематывают голову, водой смывают кровь, заходит медик, констатирует смерть. Затем все участники "процесса" садятся в соседней комнате и выпивают. Им не по себе, но после третьей все приходят в себя. Закуска хорошая, продукты очень дорогие, на это выделяются специальные деньги, речей почти нет, так...для проформы...У расстрелянного на плечах татуировки в виде эполет, на груди силуэты Ленина, Сталина..., на спине - купола, ангелы и еще много чего. Он-вор. Авторитетный вор. Был...его не стало. Но кто остался? Остались страна, купола, воры, татуировки, фраера, "мужики". И ещё остались места, много мест, где есть жизнь и где есть смерть и всё время будет какая-то жизнь, но какая? По небу стремительно бегут мартовские быстрые облака. Кажется, что они соревнуются друг с другом. Кто быстрее доплывет, добежит, долетит. Куда вы, облака? Постойте! Да подождите же вы! Видите, Ангел уже держит меня за руку. Мы с вами. Нам, кажется, по пути...

           По небу "бежали" те же мартовские быстрые облака. Может они те же самые, что и в 60-х, только просто сделали несколько десятков витков вокруг земли. Навряд ли. У каждого человека "свои" облака. Они принадлежат только ему и никому больше. Не может быть чтобы они были чьими-то ещё. Это как код ДНК, как отпечаток пальца. А мысли? Их куда деть. Они чьи? Они - индивидуальное или коллективное? Если попасть на игру "Ливерпуля", то там тысячи болельщиков в единодушном порыве перед стартом игры поют гимн "Ю невэ волк элоун". У них что в этот момент мысли разнятся? Скорее всего нет. "Вперёд "красные"! "Коммон рэдс! Коммон!" Задайте им жару! "Ливерпуль" непобедим. Шотландия - превыше всего!". Наверное, в этой жизни есть какой-то общий для всех знаменатель, коллективное бессознательное. Может, это - смерть? Ведь  рождаются все одинаково, а вот живут потом и умирают - только по своему. Ведь нет же двух одинаковых жизней или смертей. Есенин - в гостинице "Англетер", Маяковский - вообще непонятно как, вроде как на лестничной площадке в подъезде у квартиры любовницы, которая не захотела открыть ему дверь. А ведь как были похожи. Бунтарский дух и презрение обыденности в обычном или привычном смысле этого слова...."клен ты мой опавший...я волком выгрыз бы бюрократизм...". Или, например, Ван Гог и Чехов. Оба писали, только один - картины, второй - прозу. Писатель умирая, попросил шампанского, а художник сказал: "Печаль будет длиться вечно". Вот оно! Может это и есть общий для всех и каждого знаменатель? Так думала Анджела, сидя в машине под быстро плывущими по небу мартовскими облаками.

          Наверное, так же поначалу думала и Тушик Арутюновна, которая впоследствии также разочаровавшись в тщетности направить школьников на путь истинный, стала называть любой из классов "коллективным несознательным". Нет, не потому что она не любила детей, школу и свою работу, просто между призывом Некрасова сеять "Разумное, доброе, вечное" и школьной реальностью огромная пропасть. Бездна. Черная дыра. "Посеешь тут в советской школе что-нибудь. Ага! Как бы не так. Вон в десятом "А": через неделю выпускной, а две ученицы уже беременные. Одна литературу сдавала, билет попался "Любовная лирика Пушкина". Читает:"Я вас любил, любовь ещё быть может в душе моей угасла не совсем, но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем", - а все кто экзамен принимал на её живот пялились и на бедра из под короткой юбки. Тпфу! Позор один! Хорошо что хоть сам Пушкин этого не видел. Боже мой! Куда мы катимся. Умереть не встать!". "Искандерова! Ты сегодня дежурная по классу? Не забудь пол подмести. Как это не будешь? Ах ты не сорила на него. Ну вот, пожалуйста. Опять - двадцать пять! Что с ними делать со всеми. Надо было в медицинский идти, а не в педагогический, пропади всё пропадом!". 

          Анджела никак не могла понять,что в жизни не хватало многим людям, почему их обуревали такие страсти: что одну сторону Ла-Манша, что по другую, что в Новом Свете, что в Старом и почему бред и бессмыслица, по мнению одних, становится шедевром в глазах других. Почему одним людям жить нет сил и желания, а другим - и желания особенного нет, но живут вопреки всем правилам, имея иммунитет как у бездомной собаки, на месте любого из них другой уже бы "концы" отдал. Не могла она понять и своей собственной жизни. Может осознание смысла жизни приходит только с моментом смерти или за мгновение до неё? Но как проверить! Как!? "У меня у самой не хватает мозгов. Может в магазин пойти, набрать книг по изотерике и прочей хлабуде? Запереться дома, всё прочесть и получить сокровенное знание. Да ну! Чушь какая. Ведь до меня сколько людей уже было, умных и очень умных или не очень. Взять хотя бы писателей, философов. Была у меня одна знакомая, закончила философский факультет МГУ. Сейчас на автозаправке работает. Очень философское место - бензин отпускать. А что писатели?".

          Вот пьеса Самюэля Беккета "В ожидании Годдо". Ну ведь полный же абсурд. А вот и рядом его соотечественник Дж.Джойс со своим "Улиссом". Ведь можно же голову "сломать", пока поймешь что к чему. Я лично двадцать раз бралась прочесть, но дальше десятой страницы дело не шло. Даже если собрать воедино всех ирландцев на День Св.Патрика 17 марта и спросить, понял кто-нибудь из соотечественников, о чём, собственно, эти произведения, то ответа можно было бы и не ждать. И так всё понятно, ну то есть что никому ничего не понятно. Что уж там про остальных говорить. Ну так ведь нет же - все вопят в один голос. Абсурд-это модно, "Улисс" -это шедевр. Ну и типа... они - все великие. Ага, там же их земляк О.Уайльд. Он конечно же талантлив, и каждый бы втайне хотел у себя повесить в чулане "свой" портрет Дориана Грэя, но как быть с его гомосексуализмом? Им же компанию составляет и Брендан Бехан, умерший в 41 год от алкоголя. Видать в любой семье "не без урода".

         Ярослав Гашек был психопат, меланхолик и хронический алкоголик, Поль Верлен - алкоголик и бисексуал, имевший связь с Артюром Рембо, Шарль Бодлер, Эдгар Алан По, Уйлям Фолкнер, Эрих Мария Ремарк, Эрнест Хэмигуэй, Джек Лондон, Скот Фитцджеральд, Джон Стейнбек - все были алкоголиками. Пьер Паоло Пазолини и Лукино Висконти - мэтры неореализма были гомосексуалистами. А ведь не "последние" люди были на этой земле. Генрих Гейне, Фридрих Ницше и Гаэтано Доницетти, Франц Шуберт страдали от сифилиса,Джонатан Свифт - англо-ирландский писатель страдал психическими расстройствами и однажды даже пытался вынуть себе из глазницы глаз после чего почти год ни с кем не разговаривал, композитор Шуман к 46 годам лишился рассудка, а Ф.Шиллер мог сочинять что-нибудь, если только на столе лежали гнилые яблоки, Эмиль Золя требовал, чтобы его привязывали к стулу для успешной по его мнению работы над книгами. Голос Эдит Пиаф олицетворяет собой всю Францию. Он узнаваем, он - их общенациональное достоинство. Но о том, что она была раздражительной, агрессивной алкоголичкой - об этом предпочитают помалкивать. Достоевский всё, практически, писал, что называется "в долг", так как все проигрывал в карты и рулетку.

         А вот еще та парочка. Опять всё тот же В.Ван Гог и его соратник по художественно-изобразительскому цеху Тулуз Лотрек. Оба прочно "сидели" на абсенте. Какую власть он имел над ними? Говорят, что при жизни Ван Гог не мог продать ни одной своей картины, а сейчас, наоборот, его картины никто купить не может, поскольку они почти все либо в музеях, либо стоят столько, сколько стоит вся Голландия вместе взятая. Тулуз Лотрек вообще из публичного дома не вылезал. Ну, ладно, Бог с ним он был калека, а нормальным людям в их обычной повседневной жизни, чего им не хватает?               

         Говорят, что нет пророка в своём отечестве. Может и так. Зато полно пороков своём отечестве. Список может быть очень длинным, всех не перечислишь: П.И. Чайковский - гомосексуалист, М.П.Мусоргский - алкоголик, скончался в возрасте 42 лет, А.Фет - пессимист, склонный к суициду, актер О.Даль - алкоголик. Других актеров - алкоголиков не стоит упоминать, они на всю Страну известны. Брат А.С. Пушкина - Лев Сергеевич был запойным человеком. Алкогольной зависимостью страдал и писатель Леонид Андреев, считавший алкоголь единственным спасением от депрессии, тревоги, мигрени и страха. А куда девать А.Блока с его незабвенным "В моей душе лежит сокровище,и ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище. Я знаю: истина в вине". О С.Есенине и А.Дункан, Николае Рубцове и его жене Людмиле Дербиной даже вспоминать не приходится. Те пили дуэтом. А вот М.Шолохов, наоборот - пил в одиночестве. Компания ему не требовалась. То же самое касается и А.Фадеева.

          А тебя саму-то что волновало ещё в недалёком прошлом? Разве эти псевдо-шекспировские страсти? Нет, волнения были попроще. Ну, например, чтобы "приняли". Да. Сначала в младших классах - в октябрята, потом в пионеры, в какой-нибудь "кружок" Дома Пионеров, потом в - в Комсомол. Потом - чтобы не приняли за дуру, за лесбиянку, за нищую, за девственницу или наоборот - за шлюху, чтобы приняли в институт, а потом - на работу, чтобы приняли в какую-нибудь компанию, чтобы приняли в автошколу и т.д. и т.п. В общем - чтобы приняли. Это одно из главных слов жизни. Принять! Тебя могут принять или не принять, и ты можешь принять решение или не принять, или принять, но неправильное и тогда всё насмарку. А как проверить, правильное тобою принятое решение или нет. У каждой реки два берега. Отплыв от одного, никогда не знаешь доплывешь до другого или нет. Гамлет, эй, дружище! Где ты? Ведь ты тоже когда-то мучился этим вопросом - быть или не быть. Вот и я так... жить или не жить. Ответ простой - да или нет. Какой правильный? Чапаев тоже хотел однажды реку переплыть...

          Так, сидя в автомобиле, на обочине дороги, думала Анджела. Об этом и о многом другом.Почему в России так популярна песня "Подмосковные вечера"? Чем они, эти вечера, скажем, отличаются от Калужских или Смоленских? Да ни чем. Ну ведь там же есть такие строчки "Что ж ты милая смотришь искоса,низко голову наклоня?". Интересно, кто-нибудь хоть раз пробовал посмотреть искоса, наклоня низко голову.  Хотелось бы посмотреть! Или вот еще один шедевр песенно-сочинительского творчества "...если кто-то кое где у нас порой...". Это же надо было додуматься до такого. Да какое там! В актовом зале известных учреждений солидные дядьки и тетки все как один встают по стойке "Смирно!" под эту музыку и слушают с суровыми лицами, так как ведь это им вести незримый бой. Вот только с кем? На практике оказывается, что бой то как раз с самим с собой. Вот так: протаскав пистолет Макарова в кабуре под мышкой 20 лет так из него ни разу и не выстрелив и потом тебя пнут под зад коленом на жалкую пенсию, хотя тебе не хочется, но так кому -то надо и потому что на хвост тебе наступают уже молодые и борзые ребята, ни черта не смыслящие в оперативной работе, жаждущие поиграть в ДжемсБондов, но таково время и никто не хочет держать на службе предпенсионного опера, у которого полно "стукачей" и который знает все притоны и где каждый БОМЖ в его микрорайоне ночует? Но, как поётся в песне "...так назначено судьбой для нас с тобой...". Твой личный наработанный опыт никому не нужен и ты сам на хрен никому не нужен. Но это, если можно так выразиться "только бизнес - ничего личного".

          Почему, по каким причинам на Руси все празднуют Рождество не так как в обычном мире. Почему на 25 декабря все во всем мире поют "Тихая ночь, светлая ночь", празднуют Рождество,  и это не меняется столетиями. Зато На Руси в пост на Новый Год все напиваются до усрачки. Или вот, например, взять врачей. Хотя бы самого обыкновенного участкового терапевта. Вся его врачебная деятельность в общем-то сводится к тому, чтобы послушать тебя стетоскопом, нет ли хрипов в груди, измерить давление и пнуть тебя под зад на сдачу анализов или отправить в областную больницу на консультацию для перестраховки. А так-то... он(она) может выписать только больничный и ВСЁ! И для этого надо было учиться 6 лет? И к тому же они почему-то никогда не разуваются, приходя к пациенту домой. А попробуй в поликлинике без бахил зайти в кабинет - сожгут на костре как Жанну Де Арк. Мало того, окажись в кабинете у терапевта зимой с температурой, "ломотой" в суставах, спине, ногах ты будешь вынужден раздеться до пояса в то время как в метре от тебя будет открытое окно. Они, видите ли, проветривают помещение! "А что вы хотите, чтобы мы тоже от вас от всех заразились". И вообще, как говорится, на них "где залезешь-там и слезешь". У них на всё есть отговорка: или почему так долго не обращались со своей проблемой, у вас всё запущено, хроническая форма или другой вариант - ну раз вы больше меня знаете, то чего пришли ко мне-лечите себя сами.

         Мало того. Чтобы попасть к терапевту на приём надо еще несколько часов в очереди отсидеть, выслушивая старушачьи охи-вздохи и рассказы про чью-нибудь неудавшуюся жизнь или камни в почках. И в поликлиниках почему-то всегда стены окрашены ну до того в нелепый цвет, что думать даже не можешь ни о чем. Вдоль стены две, максимум три лавочки. Остальные люди стоят вдоль стен с видом комиссара перед расстрелом. И там всегда или очень жарко или жуткий сквозняк. Да к тому же кто-нибудь рядом с тобой сидящий или стоящий отчаянно кашляет или чихает или сморкается. В поликлинике у тебя намного больше шансов заболеть, чем скажем, на улице или еще где - нибудь в общественном месте. А эти склоки, войны микромасштаба по поводу "...муж-ж-ж-чина-а-а-а вы за мною...нет вы только посмотрите, ну какое нахальство, почему без очереди... уже час сидим, так никто по очереди и не прошел, а эта!!! зашла только спросить и уже час там торчит...". Почему всегда так? Одна знакомая Анджелы на вопрос "А где Вы работаете? В системе здравоохранения?" отвечала так: "Нет. В системе здравоугробления".

          Хочется спросить, читатель. Вам нравится Вивальди? Наверное, да, ну или по крайней мере - Вы его не можете за что-то не любить уж так сильно. Но Вам не обязательно покупать билеты в Филармонию или в Концертный зал Вашего города или Столицы. Достаточно набрать телефон дежурной части УВД города "02" или какого-нибудь офиса и там....: "Дождитесь ответа оператора...оставайтесь на линии...благодарим Вас за терпение и ожидание, Ваш номер в очереди - шесть..". И всё это под музыку Вивальди. Ну, например. "Осень". Что не так? Зачем идти на концерт?

           Напротив дома Анджелы стояла обычная невзрачная "пятиэтажка". Стены этого дома были облицованы какой-то непонятной мозаикой, но дом был, по местным понятиям хороший, чистенький, уютный, двухподъездный и слышимости в доме не было никакой. У подъездов были густые кусты сирени, черёмухи, клумбы и палисаднички. Даже из подвала не несло сыростью и там не водились в изобилии крысы. Разве что только пара бездомных котят. Этот дом мог бы претендовать на "звание" образцового и лучшего по чистоте и содержанию, но городские власти такого конкурса еще не придумали, а дом уже был. Из 30-ти квартир в доме 28-мь были заселены пенсионерами, которые когда-то работали на одном предприятии. В этом доме вполне можно было бы как в былое время, не запирать дверь на ключ, а если и запереть, то оставить его под ковриком. На лавочках у подъездов неслась круглосуточная пенсионная вахта. На первом этаже в 1-ой квартире жила одна знакомая Анджелы. Её звали Зоя. Если точнее - Зойка-минометчица, как её звали в округе. Она... как бы это сказать, ну в общем как говорят французы "жила своей жизнью". Окно в её кухне никогда не закрывалось - ни днём ни ночью, не зимой не летом и если кто-то стучал по решётке на окне, то Зойка кричала из глубины комнаты: "Счастья, удачи, денег и проваливайте. Я не работаю!". От неё другим жильцам почти никогда не было проблем. Все знали её отца, с кем они раньше работали, дверь в её квартире закрывалась тихо и сама Зоя никогда и ничем другим жильцам не досаждала. Однажды только один её ухажер в подпитии избил Зойку и выгнал на улицу "в чём мать родила". Как назло соседей ближайших не было дома. Или те просто не захотели открывать входную дверь или вмешиваться. Анджела видела всё это, возвращаясь однажды домой. У этого дома вблизи была алея яблонь и когда они весной цвели раздавался такой ошеломляющий душистый аромат и запах. от которого можно было сойти с ума. Анджела всегда в это время шла медленно под этими яблоньками, вдыхала аромат и на душе одновременно было и хорошо и плохо. И хотелось плакать. Анджела тогда дала Зое плащ и Зоя спала у Анджелы дома, а потом Анджела пыталась подать заявление в милицию за избиение Зои, но там она такого услышала о себе и о Зое, что поклялась не связываться с милицией никогда в жизни и ни при каких обстоятельствах. Зоя иногда заходила к Анджеле.
          
           Они разговаривали. Обо всём и ни о чём. 
           - Анджела, помнишь фильм такой слезливый, название вот вертится на уме...а! вспомнила - "Зимняя вишня". Помнишь, как два мужика - Вадик и еще один пухлый в очках во Францию поехали. Так там этот пухлый говорит этому Вадику : "Ну вот Вадик, сидим с тобой в центре Парижа, кофе пьем, круасаны едим - а хэппинесса нет!". Так может в этом и есть смысл жизни- куда бы ты не поехал- хэппинесса не будет! А? Как считаешь? У меня были одни знакомые, которые в Канаду уехали. Так что ты думаешь, они счастливы? Какое там. Ездят через весь Монреаль в один маленький магазинчик, который украинцы держат, там покупают черный хлеб и более- менее приемлемые и знакомые продукты. Так что может и не надо никуда ехать. За "хэппинессом" за этим. Пропади он пропадом.
            - Ты знаешь, Анджела, когда отец умер, то что-то "сломалось у меня внутри. Что-то оборвалось, что словно всё моё существование было подвешено за тоненькую нить, которую за один миг срезали и всё. Я перестала брать с мужчин деньги. Я поняла, что больше не могу и не должна этого делать. Как бы тебе всё это объяснить. Тебе может показаться всё это странным, неправдоподобным и надуманным. Ну уж извини, как есть - так и говорю. Помнишь, как Джон Леннон пел: "Олл ю нидс э лав!". Я поняла, что лучше давать, чем брать. Я даю людям любовь, мужчинам в частности. Уж что есть-то есть. Слаба. Ну пускай уж они будут хоть немного счастливее, чем есть. Знаешь, я как-будто прожила вместе со своим отцом его смерть, умерла, но потом, будучи ещё живой, оставалась жить. Вот и живу. А твой отец жив?
            - Расстреляли.(Анджела смотрит в сторону, хочет плакать, но не
              может).
            - (Зоя плачет).
            - Анджела, я сплю с открытым окном. Тебе может показаться это странным. Останься со мною сегодня. Мне никогда не было так хорошо. Нет. Не бойся - я не лесбиянка. Напротив. Я сплю в пижаме, под тремя одеялами и в шапочке. И тебе дам теплые вещи. Их у меня полно. Прошу тебя, останься, я (Зоя плачет) хочу чтобы ты осталась сегодня со мною. Я...я...даже окно закрою, прошу тебя, останься. Господи...какая я дура. Прости меня...матерь Божья- благословенна ты между жёнами и благословен плод чрева твоего - Иисус...Смилуйся над нами грешными- ныне и час смерти нашей. Аминь.
            - Зоя, почему ты спишь с открытым окном?
            - Это моё наваждение, моя паранойя. Когда отец болел и лежал, то мочился и испражнялся под себя. Памперсов тогда еще не было. В квартире всё пропахло мочой и фекалиями. Хоть это и твой родной человек, но всё равно - это ужасно. Мне казалось, что этот запах будет навечно со мною. Он меня преследовал повсюду. Мне казалось, что от меня также пахнет везде и всюду, днём и ночью.Даже в университете от меня все отворачивались. Мне казалось, что этот запах никогда не выветрится. Поэтому я однажды открыла окно и больше уже его не закрывала. Потом привыкла. Даже зимой окно никогда не закрывала, в самый сильный мороз. Извини, уж так получилось. Извини, я, наверное, чушь несу. Пойдем, я тебя провожу, я всё понимаю, не избегай меня...я тебя очень прошу.
           - (Зоя по прежнему плачет. Неожиданно, сквозь слёзы, уже смеясь говорит Анджеле) В пианиста не стрелять! Играет как может!   

           Зоя окончила 2 курса философского факультета университета и собиралась учиться и дальше, много читала и размышляла, но потом...потом обстоятельства жизни взяли "своё" и всё пошло не так, как когда-то хотелось. Когда-то в детстве Зоя хорошо рисовала и её однажды даже сняли в телепередаче "В каждом рисунке - солнце". Куда же делись все наши детские дарования? Куда? Куда уходят наши мечты? И где они потом обитают? Во что реализовываются? Чем становятся? Двух курсов философского факультета мало, чтобы ответить на эти вопросы. Да и полжизни тоже-пожалуй - мало. Наверное, для этого, нужно прожить до предпоследнего дня, чтобы найти ответ. Вот только кто его знает, когда он будет - твой предпоследний день.

          Мать Зои жила где-то в горах и однажды Зоя привезла Анджеле от матери три литра прекрасного натурального мёда, каких-то душистых трав, орехов и ещё Бог знает чего. Зоя рассказывала как её отец лежал парализованный семь лет и как ей пришлось в жизни нелегко. Кто может представить себе, каково это - таскать паралитика туда-сюда сутками, месяцами, годами. Анджела слушала и не осуждала. А разве можно осуждать. А потом вот это. Её пристрастие. Легкий в кавычках способ заработать денег. Но каждый выбирает дорогу по себе. Да уж! Эти дороги, которые мы выбираем... За деньги Зоя не работала. По крайней мере после смерти отца. Раньше - да. Потом - нет, никогда. Если мужчины и давали денег, только исключительно на добровольных началах. Зоя говорила так: "У жизни нет к нам сострадания - поэтому есть мне оправдание!". У Зои была очень хорошая фигура, вот только лицо... Природа пощадила одно и исковеркала другое. Это как фотокарточка красивой женщины, обгоревшая с одного конца. Мужики к ней липли как железные опилки на магнит. Иногда попадались даже очень ничего, ну там, скажем...деканы, ректоры, начальники милицейские или ещё кто...всех не перечислишь. У всех были свои "причуды". А кто не без них? Только каждый боится себе признаться в этом. Но всем нужна "Зойка" в том или ином виде или контексте... "СССР- мёртв, а я - ещё нет!"- так она говорила при каждом удобном случае. У Зои была одна единственная кассета с записями Ронни Джеймса Дио "Радуга на сцене" 1977 года. Эта кассета под гитарные пассажи Ричи Блэкмора крутилась сутками напролёт в дешевеньком японском магнитофоне, стоявшим на подоконнике рядом с горшком с неопознанным растением и лежащим рядом котом. Зойка любила секс самозабвенно, она придавалась ему как спорту высших достижений. Если бы за "это" давали медали, то Зойка была бы абсолютным чемпионом мира во всех категориях. Каждый половой акт ею "сдавался" как Ленинский зачёт. Каждое соитие для неё было как-будто последним в её жизни, а мужчины испытанные оргазмы "носили" как звёзды на погонах. У некоторых "звезд" было много, ну скажем как у капитана, но маленькие, а были ещё и "генералы", у кого "звезда" была всего одна, но - большая. Такая уж она была. Зойка. У неё, как было уже сказано, жил кот. Ну, скажем, не совсем жил, а может числился или был приписан, прикомандирован к этой квартире. Абсолютно чёрный. Чёрный до такой степени, что аж...коричневый. Его звали Пират. У него была замечательная грациозная фигура, такая же как и у его хозяйки. Скорее он даже походил на пуму, леопарда или пантеру, чем на кота. Но всё равно - это был кот. Самый настоящий, с усами, с хвостом и малюсенькими ушками. Своими изумрудными глазами он с подоконника кухни по музыку "Рэйнбоу" наблюдал за домом Анджелы, за автозаправкой, за соседними окнами и балконами. Кот никого и ничего не боялся. Он доверял людям, предполагая, что его никто и никогда из них не обидит. Почти каждый день он приходил на заправку и там сидел у колонок с бензином целый день. От кота всегда пахло бензином. Как и чем он питался - загадка. Зоя его почти не кормила. Иногда давала только разбитое яйцо или омлет. Кот обожал сырые куриные яйца. Однажды, когда у Зои дома был её приятель, кот пришел с заправки с перебитыми ребрами и хромая на передние лапы. Оказалось что кто-то из выпивших водителей пьяный пнул кота ногой. Приятель Зои, выяснив на автозаправке обстоятельства дела, поехал вслед за "фурой", догнал её,а, остановив машину, прострелил все колеса и навалял тем, кто был в "фуре" так, что тем мало не показалось. Ухажер был из тех, кто мог носить оружие и знал как надо "разговаривать" по понятиям с теми или иными. Когда он бил тех - из "фуры", то приговаривал: "Говорят- не повезёт, если чёрный кот на заправку ту придёт!". Кот в конце-концов поправился, но рана на сердце осталась у всех. Но таковы дороги, которые мы выбираем. "Пират" по-прежнему потом приходил на заправку. Там все знали что это за кот и чей он. И никто не смел его трогать. Все его любили и приносили что-нибудь вкусненькое. А из квартиры все время было слышно, как Зоя говорила: "Счастья, удачи, денег и проваливайте... Иди сюда мой "Пиратик" я тебе пузик почешу, пёрышки почищу, плавнички расправлю...". Старенький магнитофон издавал звуки голоса ветерана рока 70-х, призывая "Убить короля, убить тирана" (Kill The King") И очередной "пиратик" шел в объятия Зои и уходил потом домой или ещё куда с чувством полного удовлетворения и уверенности в собственных силах. Для них потом...потом это не становилось наваждением, как вид улитки, ползущей по краю острой бритвы. Для них это было как серебряный пиастр для капитана Сильвера, как молитва перед причастием, как облегчение души в рассказе о своей жизни первому встречному в ночном купе поезда. Персональная "Крейцерова соната". Ту-у-у-у-у! Осторожно поезд отправляется. А рассказ - продолжается.

           Всех проверяют по списку. Попробуй не приди! Классный руководитель Анджелы - Тушик Арутюновна - настоящий Цербер! Мимо неё не пролетит и муха. У неё все на карандаше! Все на учете, особенно те, кто не значится в списках благонадежных. Таких - не много, но они есть и им не дадут транспаранты - а вдруг подведут в ответственный момент...ну там...перед трибуной, где концентрация энергетики НеСвятой Троицы "Маркс-Энгельс-Ленин" особенно велика. Вообще-то её ребята в школе так не называют, только преподаватели. Обычно все зовут её Татьяна Воскресевна, так как Арутюн - это воскресенье по - армянски. Но от этого никому не легче. Она очень вспыльчива и когда нервничает, то её и без того огромные карие глаза расширяются до невероятных размеров, по лицу всполохами бегут алые протуберанцы, вид становится грозным и воинственным, а пути к спасению нет, так как позади тебя.. нет - не Москва - школьная доска или сама Тушик Арутюновна у дверей в класс. Так что твоё дело гиблое. Главное, чтобы не было линейки метровой в её руках. Она никогда не выпускает эту линейку из рук. И вообще, у неё всегда что-нибудь в руках, если не линейка, так ручка или ещё что-нибудь. И она никогда не стоит на месте, все части её большого тела в вечном движении, она отчаянно жестикулирует, тыча в видавшие виды школьные стенды по биологии, из которых ученики получают знания о размножении, осеменении, оплодотворении и еще о многих интересных и не очень вещах, происходящих в мире животных, птиц и растений, ну и человека конечно тоже. Тушик Арутюновна - жгучая брюнетка с пышным бюстом, копной  невероятно густых каштановых волос, иссиня - черными глазами, смуглой кожей. Лицо красивое, настоящая персиянка. Шахерезада - ни дать ни взять. На лице красуется огромное ярко - красное пятно. Тушик Арутюновна красит губы ярко-красной помадой, именно такой, которая также очень нравится кондукторам трамваев.

           Несмотря на свои внушительные рост и габариты, Тушик Арутюновна носила туфли на высоком каблуке и когда она шла по коридорам школы, то её добротное пышное тело раскачивалось на этих каблуках как огромный парусник в шторм при сильном ветре. Ух, зрелище! В общем-то она не плохая и биологию, которую она преподает, знает хорошо, но вот только уж очень вспыльчивая и нервная. У Тушик Арутюновны русская фамилия, почти всегда плохое настроение, муж, который ниже её на две головы и сын-третьеклассник, почти круглый двоечник, за что ему изрядно достается. Её коронная фраза "Умереть-не встать!". Она бесперестанно повторяет её на каждом шагу по поводу и без. Это её личная фраза-паразит. Тушик Арутюновна недолюбливает Анджелу. Злится, что никто не приходит на родительские собрания, хотя прекрасно знает, что у тёти Анджелы больные ноги и даже если бы родительское собрание проводили бы на огороде дома Анджелы,то тётя все равно бы не пришла. Тушик Арутюновна несколько раз приходила к Анджеле и тёте домой. Это никому бы не понравилось: видеть своего классного руководителя у себя в доме. Неловко, стыдно, почти всегда несправедливо, надолго остаётся горький осадок. Однажды собака соседки тети Веры, увидев колыхающуюся на высоких каблуках фигуру Тушик Арутюновны, визжа и лая стала кидаться той под ноги, пытаясь ухватить последнюю за каблук. Тетя Вера тщетно пыталась отогнать собаку, лупя ее веником и крича "Запка, Запка, а ну перестань подлючка эдакая!". Запка вскоре успокоилась. У неё на боку были три пятна с ровными краями - коричневое, черное и белое. Словно, кто-то поставил ей на бок разноцветную заплатку. От того собака и получила такую кличку Заплатка. Собака всё время провожала Анджелу в школу, идя следом до самого поворота, дальше которого она не осмеливалась заходить, следуя своим собачьим инстинктам. "Запка, иди домой, не ходи дальше", - говорила Анджела собаке, не отнимая варежку от замерзшего носа и влажных губ. Анджела видит как собака стоит на месте еще некоторое время, потом пятится, неохотно поворачивает обратно и оглядывается на исчезающее клетчатое пальто. Хромая на одну перебитую лапу собака медленно идет по косогору вниз к дому тёти Веры. Осень, холодно, одиноко... Варежка Анджелы пахнет собакой. Анджела грела собаке нос, собака со всей своей собачьей преданностью лизала руку и тыкалась носом в "коготки" на пальто, словно просясь туда, за пазуху. Там-теплее и там-то, из-за чего она-Заплатка будет бросаться, лаять и хватать за каблук или за пятку любого, кто не любит эту девочку в перешитом клетчатом пальто.

          Когда тётя Анджелы однажды заболела и оказалась в больнице, Анджела неделю жила у Тушик Арутюновны. Анджеле тогда в том доме почти всё показалось чрезвычайно странным. Отец Тушик - пожилой седой старик ходил по квартире в чем-то необычном: на голове была одета шапочка со странным названием "сванка" из очень тонкого войлока со швами крест-накрест на самом верху, на его ногах были обуты ичиги также из тонкого войлока- нечто среднее между валенками и носками, хотя в квартире было очень тепло. Можно даже сказать - жарко. Сама Тушик иногда с русского переходила на армянский и всегда говорила очень громко. Её муж, тихий скромный неопределенного возраста человек вечерами резал на деревянных досках какие-то узоры, барельефы и изображения людей. Одна вещь Анджеле очень понравилась: на доске красивыми силуэтами в профиль были изображены один за другим трое мужчин с очень красивыми выразительными лицами. А когда Анджела спросила о том, а кто они, то муж Тошик сказал ей коротко: "Немцы". Сама Тушик на ухо сказала ей: "Гёте, Гейне и Шиллер!". Вот так номер! Немцы! Ну надо же... Обычно немцы, ну те что в кино, изображены с автоматами в касках и они против "наших", а тут такие симпатичные какие-то другие и не понятные, но тоже немцы. Анджела потом много раз повторяла про себя: "Гёте, Гейне, Шиллер. Гёте, Гейне, Шиллер".

          Дома, когда у самой Тушик было хорошее настроение, она всегда напевала  коротенькую песню:
          - Когда в три часа ночи приду к тебе я навеселе,
            Буду ли нужен? И будет ли ужин?
            Откроешь ли дверь ты мне?
            Там-там-там-там, парам-пампам...

          Анджеле было понятно, что настроение у её учительницы хорошее, но голосе последней было что-то такое трогательное и печальное, такое щемящее, чего ещё сама Анджела понять в то время не могла. Но вот эта песня...Она гипнотизировала Анджелу. Кто её первым спел и когда и откуда она? Она хотела переспросить, есть ли еще какие-то слова в той песне, но стеснялась. Потом, позже, когда Анджела уже знала что это за песня, она незаметно для себя сама стала постоянно напевать ее, когда вслух, но чаще про себя. Хотелось навсегда переселиться в "Пепперлэнд" и жить там, раствориться в этой песне и никогда не страдать и никому не причинять страданий и чтобы тебе никогда не стало шестьдесят четыре. И знать, что ты кому -то нужен и тебя никто не бросит и будет с тобой до конца. Ведь всё что тебе нужно - только любовь...

          В последнюю ночь в квартире Тушик Анджела услышала как Тушик Арутюновна плачет и о чем-то свистящим громким шёпотом сквозь слезы с кем-то говорила. Разговора не было слышно, только шипящие звуки и плач. Понятно, что она ссорилась, но от этого было так грустно. Так тоскливо и грустно, что не передать словами. Анджеле было жалко Тушик, так как она много тогда ещё не понимала, да и не могла понять..."Бедная Татьяна Воскресовна...умереть - не встать...". Мысли засыпающей Анджелы спутались. Она почему-то вспомнила собаку Заплатку. От чего эта злая и кидающаяся на всех собачонка так любит её Анджелу? Почему и за что? Может от того, что они похожи друг на друга: Анджела в своем клетчатом перешитом пальто и Заплатка в своей трехмастной шкуре. Может и так... Зачем Тушик плачет и отчего они так странно все живут.

           Когда-то в младших классах вместе с Анджелой училась одна девочка по имени Агнешка. Её родственники когда-то были репрессированы, вынуждены были переехать на Дальний Восток, да так впоследствии там и остались. Она была полькой. У неё было старое штопанное-перештопанное платье, но с каким-же достоинством она всегда вела себя и носила это своё платье. Что же касается Анджелы и других ребят из класса, то здесь не было предела детскому оголтелому эгоизму, эгоцентризму и всем прочим ЭГО-. За Агнешкой ходили гурьбой и во всё горло скопом орали что есть мочи: "Пшэпрашам и нашим и вашим, забже-добже, вшистко-близко, як пани назвистко?". Агнешка никогда никому ничего не отвечала. Она умела, что называется, "держать удар"! Потом много лет спустя Анджела узнала, что Агнешка- посол Польши в одной из самой крупных стран Мира. Столько лет прошло...но Анджеле было стыдно за саму себя...тогда и за своих одноклассников. Нет более худших судей, чем одноклассники. "Прости меня, Агнешка, помнишь ли ты своё штопанное-перештопанное платье? Интересно, какое платье на тебе сейчас? Или костюм? Прости меня, Агнешка, если сможешь и всех наших тупых одноклассников-недоумков..."

           - Тушик Арутюновна у Вас сегодня урок в восьмом "г". Помните?
           - Помню, помню. Это "коллективное несознательное". Как же не помнить!
             Это у Дарвина - все произошли от обезьян. Эти произошли все от   
             демонов. Умереть не встать. Вампиры все сплошь до одного.               

           7 ноября. Может быть вопрос к дате и не совсем уместен, но всё же - ну почему тогда, когда надо одеться по-праздничному - всегда так холодно? Почему? А праздничная одежда? Почему в ней всегда так холодно. Кто ответит? Те, кто придумал транспаранты или те, ради кого перед трибуной нужно будет кричать три раза "Ура!". Пускай так! Но до трибуны ещё надо дойти. А до школы? Ведь до неё надо ехать через полгорода, потом еще идти в гору два квартала и потом там...у школы среди ненавистных одноклассников стоять в том, в чём ты пришла, еще Бог знает сколько времени. У Анджелы пальто в клетку. Раньше оно было мальчиковое, потом петли зашили и на другой стороне сделали что-то вроде "коготков" и там где петли - пришили другие и благодаря этой чудесной трансформации мальчиковое пальто стало девчачьим, но самой Анджеле этого не стало лучше. Она стесняется своего пальто и у неё сильно мерзнут ноги в старых полусапогах тёти. Других у неё нет. На демонстрацию идти так не хочется, но попробуй не приди. Анджела знает, что она будет идти в толпе других школьников, транспаранта ей не дадут, флага - тоже. Обычно их несут мальчишки, даже не глядя, кто там изображен или что там написано. Анджеле хотелось бы нести транспарант с изображением в профиль тех трех красивых  людей Гёте, Гейне и Шиллера, но такого транспаранта нет. Анджела думает про себя: "Почему? Чем эти немцы хуже немцев по фамилии Маркс и Энгельс? А спроси об этом классную, так ведь та ещё и наорать может и вообще у неё по поведению "неуд". Лучше уже не надо. Ура, товарищи! Ура!!!. Интересно, а наша классная смогла бы перед трибуной, где все руководство города и края, громким своим голосом крикнуть "Умереть-не встать! Гёте, Гейне, Шиллер, Гёте, Гейне, Шиллер." Холодно-то как...ноги замерзли, до чего же в туалет хочется - не могу...умереть-не встать...".

           Анджела хорошо помнит этот день. В каком она тогда была классе, кажется в четвертом, может быть в пятом. Кто-то принёс её тёте большую банку домашней сметаны. Они по очереди с тётей трясли в руках эту банку. Анджела не знала зачем, но тётя сказала, что так получится масло. Очень хотелось, чтобы оно так и вышло, увидеть этот чудесный процесс превращения сметаны в масло, но масло все не взбивалось и не взбивалось. И так приятно светило солнце поздней  приморской весны, уже больше напоминавшей лето. Они сидели на улице возле куста крыжовника и Заплатка не отрываясь, притаившись неподалеку следила за ними через штакетник заборчика. Руки сильно уставали и Анджела отдыхала, передавая банку тёте. Вот опять очередь Анджелы и она старательно, как может, трясёт. Собака крадучись пролезла под забором, подползла и затаилась за спиной Анджелы, прижавшись всем телом к земле и прижав уши, так чтобы её не было видно тёте. Из под крышки банки наружу просочилось немного сметаны и Анджела аккуратно пальчиком отерла краешек крышки и завела руку за спину. Собака, обмирая от счастья, любви и преданности, вытянув морду, бесшумно, понимая таинство момента, облизала палец Анджелы. "Ну вот, Запка, всё! Теперь ты - соучастник! Попробуй отвертись". Тётя, глядя на Анджелу, плачет. Почему? Анджела не знает, но она видела, что на днях тётя получила какое-то письмо и не сказала, от кого оно. Это было даже не письмо, а одна небольшая бумажка в конверте со штемпельком. С того дня тётя сама не своя. Анджела трясёт банку и спрашивает: "Тётя Надя, отчего Вы плачете, что я не так сделала?". Тётя забирает у неё банку, сквозь слезы обрывает её: "Молчи, лихоманка. Прости, Господи, несчастное дитя и отца её, смилуйся над нами грешными. За что, Господи ты Боже мой! За что!". Анджеле почти ничего не слышно. Она глядит себе под ноги на обшарпанные носки своих туфель. За спиной у девочки в траве под крыжовником затаившись лежит собака. Она знает, что взбитого масла ей никогда не попробовать. Но и не надо. Ей и так хорошо. "Слышишь, Запка, масло такое вкусное получилось, ой какое вкусное, ты не представляешь, я сама его взбивала. А тётя письмо получила. А вдруг это от батьки и он скоро приедет, а масло у нас еще останется. Мы будем по чуть-чуть...".

           Анджела спит и ей снится сон, как будто она ушла сдавать какие-то вступительные экзамены и сдав их возвращается домой и что уже поздно и она понимает, что родители будут очень волноваться за неё. Вот знакомая остановка транспорта, вот и здание вокзала, окрашенное в ярко - зеленый цвет. Её дом уже недалеко и она садится в трамвай, чтобы доехать одну, всего - лишь одну остановку до дома, но трамвай почему то идет долго и совсем в другую сторону. Она хочет спросить об этом кондуктора и протягивает её деньги за билет. Та отвечает, что у неё нет сдачи и вместо этой сдачи протягивает Анджеле две таблетки и улыбается. Анджела выходит и спрашивает у окружающих, как ей пройти к улице, на которой она живёт. Все отвечают: "Да вот же она". А улицы и её дома всё нет и нет. Непрерывно идут трамваи в разные стороны. Они высокие словно английские двухэтажные автобусы. Они без номеров и Анджеле кажется, что это это трамваи-стены. Салоны освещены, в каждом по несколько человек. Иногда Анджела оказывается между ними и ей страшно, так как она боится, что попадет под них. А дома ждут родители, но дома всё нет и нет...

           У любого человека в любое время, в том числе и в наши дни, должны быть симпатии. Или антипатии. Это нормально. Всё зависит от нюансов. У каждого они свои. И симпатии свои и антипатии-тоже. Антипатий как правило больше. Симпатий - меньше. С этим ничего не поделаешь. Анджеле нравились два писателя: Сергей Довлатов и Питер Устинов. У обоих были русские фамилии, хотя оба они не были настоящими русскими, в полном смысле этого слова, только вот первый уехал в Америку и там умер от сердечного приступа не дожив и до 50-ти, а второй был англичанин, хоть по матери был - Бенуа, то есть в каком-то смысле всё же русский. Но он, наоборот, в Россию не уезжал, но которого здесь в России она - Анджела любила и сейчас просто в этой своей жизни хотела умереть. Анджела думала про себя: «Как там, у Довлатова … «Жизнь капитана Токаря состояла из мужества и пьянства. Капитан, спотыкаясь, брел узкой полоской земли между этими двумя океанами. Короче, жизнь его - не задалась… сын… недавно прислал свою фотографию: лошадь, ведро и какие-то доски... Воплощением мужества для капитана стали: опрятность, резкий голос и умение пить, не закусывая...». М-м-да… Серёга, Серёга...Эх! Бедный Довлатов. Молодец, хорошо написано… А моя жизнь из чего состоит ? Из не замужества и пьянства? Я и так уже давно пью, не закусывая… ну или почти не закусывая. Сына, правда, у меня нет, но я - опрятная и голос у меня вполне приятный, хоть я и курю, вот только если снять на фото мой гараж? Что получится? Почти те же атрибуты… старый драндулет, ведро и еще какие-то запчасти ... тьпфу! ... срань господня! А мне куда идти прикажете, я на каждом шагу и так спотыкаюсь… Я-т-а-к-б-о-л-ь-ш-е-н-е-м-о-г-у!». И Анджела решила... умереть.

          Когда примешь какое-то решение, то становится как-то легче жить. Анджеле стало легче жить после того как она решила умереть. Взаимоисключающие, казалось бы, вещи. Парадокс, но это так и по другому никак не скажешь. Однако, всё же почему? От чего? И самое главное -  магическое просто сакраментальное русское слово - Зачем?

          В одном городском районе, где когда-то давно жила Анджела, была пельменная. Обычная, ничем не примечательная. Но это только на первый взгляд непросвещенного человека. Скажите, мало ли в СССР пельменных? Ан-нет! Не совсем так. Каждая из них уникальна в своем роде и неповторима. Вот взять хотя бы эту. Над входом в данное заведение была вывеска, свидетельствующая о возможности обывателя получить там порцию пельменей со сметаной, уксусом или маслом. Вариантов не много, но советскому обывателю больше и не надо. Ходили слухи, что   вероятно когда-то в данную пельменную Борис Мокроусов зашел с товарищами отметить полученную им Сталинскую премию и некоторые утверждали потом,что так оно всё и было и что даже в эту пельменную до сих пор ходит один полковник, который среди остальных товарищей по цеху помогал композитору потратить остаток премии в одном из ведомственных санаториев, а по другой версии Самуил Маршак на салфетке однажды в этой же пельменной набросал сюжетец кое-каких своих опусов, что тоже впоследствии кончилось присуждением ему такой же премии, которую ему также товарищи по цеху помогли очень быстро потратить. Так, что это только на первый взгляд эта пельменная была простой. Все же в округе эту пельменную называли "Гавана". Почему? Это скоро станет ясно. Зайдя в этот оазис советского общепита, там можно было услышать например такой диалог, ну может быть даже и не совсем диалог, а, скажем, разговор, почти монолог:

          - Зачем пить? Я вам скажу, тяни-толкай. Сформулирую. Вы видно не знаете. Непросвещенный человек. Полуакадемия, вынь-да-положь. Трезвость - это забвение, питие есть небезысвестность, обширная аудитория, дискуссия и полемика. С выпивкой в поле Вашего зрения появляются параллельные миры. Трезвый о них и не догадывается, что они существуют. Но вот стоит только выпить... И вот же они - рядом. Протяни только руку. Выпей и тебе откроется. Это же ясно и просто. И главное - истинно, это же почти евангельское откровение. Или почти как у того писателя со сложной американской фамилией - отсюда и в Вечность! "Фром хе ту энтранс". Да! Настаиваю! А Вы как думали! И не смотрите на меня так. Не надо. Вы меня на партсобрании не пропесочите и не корчьте из себя воинствующего атеиста. Это не как в детской песне "...и тогда наверняка вдруг запляшут облака...". Здесь тема посерьезней. Это как Бесконечность, умноженная на два. Не сразу поддается осмыслению. Ну это, разумеется, для тех, кто может. В смысле осмыслить. Но не всем дано. Главное - обязательно довести дело до конца. Если уж собрался выпить, прерывание процесса грозит тебе катастрофой, о масштабах которой ты даже можешь и не догадываться. Это как ядерный реактор без охлаждения. Бац! и Всем пиз...ец! Ну если не всем, то тебе-то точно. Это... так сказать, встреча с антителом. Помните, полковник, прошлый раз какая буза вышла из-за тех двух идиотов. Это сразу видно было командировочные, они были не из Академии. Я тех безошибочно распознаю. А это так... дилетанты. Выскочки. Случайные прохожие. Жалкие актеры Театра не боевых действий! Грохнуть вермут об пол, вы видели такое, не прячь-показывай! А если процесс прервался по независимым от нас обстоятельствам, то это же, выражаясь юридически, покушение на святой процесс потребления. Неоконченный состав, так сказать. Жулика тянет всегда на место преступления, а типов, вроде нас, на место последнего возлияния. Вот такая спираль, понимаешь, закручивается, дари-раздаривай. Это же почти Лист Мёбиуса. Даже замысловатее выходит. Те двое в шинелях тоже рано или поздно сюда обязательно придут. Причаститься, так сказать. Душа требует реабилитации и небольшого суда над собой. Да же, полковник, будете судьей, впрочем можете и не отвечать и так все понятно. Не переживайте, эти двое, конечно не Сакко и Ванцетти, они не сперли зарплату обувной фабрики, но, пока наша с вами московская фабрика в Дорогомилово не выпустит свой последний карандаш, то у них еще будет шанс реабилитироваться. Хотя...может они и сгорят как Гдлян и Иванов, но кто же его знает, так сказать...За хлопок боролись и напоролись, мда...Ну ладно...Давайте...Папаша, двери кто будет закрывать,а? Это тебе не Гавана, ноябрь месяц всё-таки! О-о-от! люди...бери-одалживай!

          Никто не знал, как на самом деле звали этого человека. Он был высокого роста, грузный, с одутловатым лицом, косматыми бровями, с бородкой, напоминавшей ковш бульдозера. Он носил длинное серое пальто с облезлым каракулевым воротником и шапку-пирожок из коричневого меха неясного происхождения. Шапка напоминала киль перевернувшего вверх днищем корабля. Если бы этот человек одел шапку не вдоль, а поперек головы, можно было смело назвать его архиепископом всех пельменных и сосисочных. Но тогда это была бы уже не шапка - пирожок, а почти - епископская митра. Завсегдатаи пельменной обычно звали его Фидель. Но это потом, ну то есть не в ТЕ дни, а поначалу - несколько иначе. Дело всё в том, что когда он впервые появился в пельменной, то был пьян в стельку, а когда его кто-то спросил, кто он, откуда и как его зовут, то он после не долгих размышлений сказал так: "Я - Толя!". Причём вышло это скорее так: "А-я-т-о-л-л-а". Поначалу его так и звали "Аятолла", но это только поначалу. Всё остальное было потом. Всем казалось, что этого человека они где-то видели, когда-то очень давно уже были с ним знакомы. Мнения разделились. Очевидцы "бульдозерной выставки" утверждали, что ковш того самого бульдозера, который сминал смелые художественные проявления неофициального советского искусства в середине сентября 74-ого неподалеку от Профсоюзной улицы, слегка "задел" Фиделя, сбил шапку-пирожок и выбил ему его первый зуб, а любители поэтических вечеров в Политехническом музее с пеной у рта доказывали,что Фидель всегда сидел на этих вечерах в первом ряду и имел личную дружбу со всеми поэтами и некоторыми поэтессами, у одной из которых в квартире даже имелась его личная зубная щетка и сменные носки. Одни утверждали, что только что утром он сидел за соседним столиком в Ленинской библиотеке, другие клялись и божились,что служили с ним когда-то в Анголе и ГДР, а один даже утверждал, что это не кто иной, как сам Фидель Кастро, вынужденный приехать в СССР на постоянное место жительства в связи со сложной политической обстановкой...ну там, у себя на родине...в Гаване.

         Он входил в пельменную, оглядывал контингент и безошибочно определял тех, к кому следовало подойти. Через пять минут общения с Фиделем у собеседника, если можно так назвать того, кто стоял за избранным Фиделем столиком, возникало стойкое чувство вины перед этим человеком с ковшом-бородкой, словно перед родственником, который тебе близок, дорог, но которого ты не можешь оставить у себя переночевать. Человека охватывало неясное чувство тревоги и непонятных угрызений совести, что он и никто другой до сих пор не предложил Фиделю выпить и выход был только один - выпить предложить, ну и пельмени - само собой. Фидель безо всякого вступления, излишних прелюдий и формальных процедур, предшествующих мало-мальскому знакомству, что называется с порога начинал говорить о чём-то, застигнув собеседника врасплох. Никто никогда не помнил, чтобы тот хоть раз выпить отказался. Но выпивая с другими, Фидель начинал обличать тех, кто с ним выпивал, что те дескать пьют, а когда те, опомнившись начинали возражать, он начинал их оправдывать в глазах воображаемых критиков пьянства.
         
          - Зачем пить? Я вам скажу. Вежи-завязывай! Трезвость...: на мой взгляд, это как рак, который мечтает, чтобы его вытащили из-под коряги, сварили и с большим аппетитом съели под пивко в хорошей компании, тем самым он обретёт своё бессмертие, но на самом деле за всю его жизнь его самого так никто и не выловил и не съел, а дожил рак до глубокой своей рачьей старости и просто тихо сдох, перевернулся кверху брюшком, задрал клешни, опустился на дно, где и был благополучно обглодан своими же сородичами либо чересчур наглыми и голодными пескарями, а в худшем случае - этого вообще никто не заметил. Вот так вот! Милан-папа, Рома - мама! Это бесконечность минус один...Папаша, что же ты дверью-то так хлопаешь,а? Это тебе всё-таки не крайняя изба в деревне Чугуевке Зачуханского уезда! О-о-от! люди...тряси-вытряхивай!

          Особенно Фиделю импонировало находиться в компании одного бывшего работника специального ведомства и бывшего ассистента режиссера с киностудии. Оба пили с апокалипсической откровенностью и неистовостью. Первый, перед самым выходом на пенсию, вдруг со всей очевидностью осознал никчемность существования своего учреждения, зря прожитой жизни, поняв, что упадок социализма в мире становится глобальным, а пьянство в стране - тотальным. Второй был мастером по части тайной распродажи сценического реквизита и одурачивания женской части, задействованных с сценах-массовках, с последующим склонением дамочек к контактам известной степени.

          У самого Фиделя не было одного переднего зуба сверху и двух - снизу. Это автоматически придавало папироске у него во рту устойчивое положение при исполнении им любых фигур высшего пилотажа как на земле, так и в воздухе, если вдруг по пьянке случалась драка или еще какая заваруха, а так же при произношении самых труднопроизносимых слов и фраз как на отечественном, так и на иностранных языках, включая иврит, санскрит, фарси, а также витиеватые португальские ругательства.

          Партнёр его по алко-цеху - полковник никогда почти не разговаривал. Тот был крепок, плечист, у него были короткие белесые волосы-ежиком, квадратная челюсть, почти бесцветные глаза на большой и круглой со всех сторон голове, сливавшейся с  мощным торсом минуя такую часть тела как шея. Природа посчитала, что у полковника нет необходимости в шее. Задуманное она осуществила. Лицо его во время выпивки наливалось алым румянцем, а глаза - кровью, желваки играли, челюсть непрерывно двигалась, кулаки периодически сжимались, ему всё время хотелось пойти куда-нибудь в парк и дать там в морду какому-нибудь профессору - интеллигентику, коих там было в изобилии, вроде того, к которому шесть лет назад ушла его жена, уставшая, с её слов, от "семьи на нелегальном положении". Полковник испытывал слабость к мультфильмам, белым рубашкам, футбольному клубу "Торпедо" и толстомясым буфетчицам с привокзальных ресторанов. Полковник ненавидел три вещи - балет, хоккей и худых женщин. Дома он разводил аквариумных рыбок. Те сбивались в стайку около пузырьков воздуха от компрессора, дружной гирляндой поднимавшейся ото дна аквариума, и молчали как иностранные шпионы на допросах. Полковник наклонялся к аквариуму, почти прислонив нос к стеклу, смотрел на рыбок выпученными белесыми глазами, сыпал тем корм и говорил: "Ну что?...У-у-у-м-о-р-р-р-р-д-ы! На-на-на...". А еще полковник очень любил дома ходить в брюках-галифе, подтяжках, сапогах и майке. Сапоги были отличные из хорошей кожи. При ходьбе паркет под ними жалобно скрипел. Чуть-чуть позвякивала посуда в буфете. Полковник находил самое скрипучее место в квартире и встав там долго переминался, поднимаясь и опускаясь с носок на пятки и про себя думал, слышит его сосед снизу или нет. Наверняка слышит. "Так тебе и надо гнида пиджачная. Я видел, как твой кобель гадит на газон. У-у-бл...ть упыри! Метростроевец-стахановец-передовик хренов. Непорядок!". Полковник всегда по выходным начищал сапоги до блеска, потом облачившись, пил очень горячий чай из стакана, вспоминая голодное послевоенное детство, ломая буфетными щипцами очень твердые и очень крупные куски развесного белоснежного рафинада. Ему так нравилось. Потом он до синевы брился, выпивал стакан ледяной водки и после этого двигал в пельменную. Шарф полковник никогда не носил. Принципиально. Ему просто не на что было наматывать этот шарф. Холодный осенний ветер беспощадно обдувал мощный чуть вспотевший торс полковника. Походка полковника была твердой и уверенной, как рука сталевара и  его стойка у мартена. Именем полковника можно было смело назвать какой-нибудь вновь спущенный на воду ледокол. Но таких как полковник в стране было много, а ледоколов - мало, и тем более у них у всех уже были свои имена, а в СССР при жизни человека увековечивать его память было как-то не принято. Полковнику же было обидно и жить от этого всего не хотелось.

           Полковник очень ценил в людях стойкость. Да и не в людях тоже, если проявление таковой являло собой отражение в том или ином материальном или физико-метафизическом проявлении. Вот, например, сюжет из программы "В мире животных". Там, по его мнению, звучит дурацкая сентиментальная мелодия, под которую в воздухе мультипликационные журавли описывают незамысловатую дугу, открываются какие-то нелепые ворота. В передаче рассказывают о выбросившихся на берег китах. Отчего они так поступили? Не ясно. Очевидно, что не вытерпели прелестей существования в морских глубинах безбрежного океана. Не проявили стойкость и полковнику они, соответственно, не нравятся. А вот макаки; они в холод играют снежками и сидят все время в термальном источнике. Голова их мерзнет, сверху падает снег, а они всё сидят в источнике и никуда не бегут и не бросаются с утеса и они полковнику, соответственно, очень нравятся. Макаки стойкие. Полковник - тоже. На своем курсе, когда-то, полковник был самым стойким и самым крепким, таким, что даже старшекурсники с ним предпочитали не связываться. Однажды будущий полковник поспорил с однокурсниками по училищу, что простоит не шелохнувшись по стойке "Смирно!" в полном обмундировании и с автоматом 12 часов. Поспорили. Он простоял 13. Обмочился, правда, и потом почти двое суток ходить толком не мог, но это не важно. Главное, что он простоял. А про его мокрые штаны и заикнуться никто не посмел бы, иначе- тому несдобровать! Вот так, по мнению полковника, следовало жить!
          Разговор в пельменной между Фиделем, полковником и их общим другом:         
          - Зачем жить? Я вам скажу, полковник, зачем, прости-прощай. Сформулирую. Вы видимо не совсем хорошо знаете. А должны были знать, как никто. А с виду просвещенный человек. Академия у Вас наверняка за плечами, пиши -подписывай. Зачем? А - незачем, вот так вот! Нету смысла н-и-к-а-к-о-г-о! Незачем жить, но жить всё-таки, говорят, надо. Я вот в этом не уверен. Нету смысла. Тем более, если не пить. Как можно в этой стране не пить, а? Немыслимо. Людей сюда поселить-то поселили, но вот как здесь жить - никто не объяснил до сих пор. Лично я не знаю. Но вы вот возьмите любую этикетку на бутылке: там всё ясно и понятно, крепость, сахар, обороты, дата розлива и самое главное "употребить до-". Яснее ясного. Как не пить? Это невозможно. В нашей стране любому человеку еще до его рождения можно давать пожизненную бессрочную индульгенцию. У нас все грехи прощаются. Почему? Да потому что вот жизнь у нас такая. Тяжелое наследие предков. Это у Гитлера тайная организация "Аненербэ" искала наследие предков, в Тибете и во льдах. У нас его никому искать не надо. Чего его искать. Всё ясно и понятно. Рюриковичи, варяги, Романовы, большевики, Чапаев, Фурманов, Шолохов, Челюскин, Стаханов, который  сначала рекорд поставил потом спился. И не он один. Всё понятно. Нет белых пятен. У нас каждый знает свое наследие и где оно. А если кто не знает, то отдел кадров запрос сделает и всё  узнает. Такого,о чём ты даже не догадываешься. А Вы говорите не пить, спрашиваете, зачем жить. Невозможно. И в церкви нужды у нас нет никакой. У нас все - святые. Ну или почти. Исповедоваться ходить. Зачем? Здесь в пельменной Вам запросто любой исповедуется в чём угодно и вы можете первому встречному в любых своих грехах признаться и вас поймут. И вас простят, можете не сомневаться.
          - Я вам возражу любезный. Жизнь - наслаждение. Вы же вот выпиваете, пельмени едите, томатный сок пьёте, соль в него добавляете, хотя Вам, как Вы сами говорили нельзя, а Вы все равно добавляете. И всё равно пьёте. Ну там...женщины опять же. Мало Вам? А кино, Вы же его смотрите, а я вот его для Вас снимал когда-то...Женщины опять же - они у-у-у-уххх какие попадаются...
          - Да идите Вы со своим ...наслаждением. Много Вы понимаете. Наслаждение в неведении. Ничего не знаешь наперёд - в этом истинное наслаждение. Помолчали бы Вы со своим кино. Снимают Они его. Массовку Вы околпачиваете, узурпатор киношный. Кинооператоры всех стран объединяйтесь! Кар-р-р-ибский кризис-с-с! Нет, полковник, Вы видели его...Штатная единица актерского цеха...просторабочий Вы с фабрики слез! На демонстрации-то сегодня почему не были, а? То-то же...больничный у Вас? Не смешите, больничный, это Вы и есть сама болезнь, лично я от Вас болею уже много времени, мо энд мо... Пролетариат-могильщик капитализма. Где Ваши Ум, Честь и Совесть? Не в этой Эпохе? Вот сказанул, тоже мне...женщины. Пусть вы даже Самсон, допустим, и никого не боитесь, но всегда найдётся какая - нибудь Далила, что ему, ну то есть в смысле вам, шевелюру-то укоротит. А!? Не так что-ли? Пейте полковник, не обращайте внимания Вы на этот фрагмент Вселенной за минусом бесконечности. Ну давайте, за 7 ноября! Ну будем! А-а-а-ах...(пауза) Эй, барышня в красном берете, двери кто будет закрывать,а? Это тебе не Гавана, ноябрь месяц всё-таки! О-о-от! люди...тяни-толкай! Вот из-за этого всего жить-то и не хочется. Вы на неё посмотрите, красива, стройна, такой подобные мысли и не придут даже в голову. Наверняка живет на полную катушку. А нам что остается?

          Но если Фидель насчет себя и других в его компании отчасти может и был прав, то насчёт Анджелы он ошибался.

          Анджела окончила первый курс института, перешла на второй. Она как месяц почти вернулась из колхоза, где вместе с однокурсниками убирала на полях картошку. Первая декада ноября. На улице не холодно, но почему то половина людей - в зимних шапках, другая половина - вообще без шапок. Анджела носит красный берет. Холодно, но другого ничего нет... Говорит диктор... и голос его одновременно приятный и трагичный, понятный, строго-возвышенный и торжественный. Анджеле хочется плакать и она плачет, но одновременно что-то в организме волнами расходится по телу, что-то незнакомое, запредельно чувственное и особенное. Может быть это оргазм или ... как там это называется? Это не важно...важен голос диктора телевидения..."Под звуки траурных мелодий гроб с телом Леонида Ильича Брежнева выносят из Колонного зала и устанавливают на артиллерийский лафет. Флаги все с траурными лентами. Вот почетный караул ребят в шинелях и бескозырках. Карабины стройным рядом устремлены вверх. Много генералов и адмиралов. Нет снега и кажется, что нет даже ветра и вообще воздуха - нет! Кортеж медленно направляется на Красную Площадь. За гробом в скорбном молчании идут руководители Коммунистической партии и Советского государства, члены комиссии по организации похорон, родные и близкие покойного, министры, ответственные работники ЦК КПСС, Московского городского комитета партии и  исполкома Моссовета, представители общественности..." Анджела видит зятя Брежнева Ю.Чурбанова в светлой шинели и фуражке с высокой тульей и рядом с ним Галину Брежневу..."Почётный караул торжественно следует за гробом"... Вот моряки, но они почему-то все в лакированных сапогах. И это - странно, ведь они все должны быть в ботинках, но Анджеле - не важно. Важна атмосфера, важен трагизм момента и особенность всего происходящего, может быть такого не увидишь уже больше за всю свою оставшуюся жизнь ..."Впереди процессии венки от Центрального комитета КПСС, Президиума Верховного Совета, Совета Министров СССР, Союзных республик, краёв и областей, от трудовых коллективов страны, здесь же венки от зарубежных делегаций. На алых атласных подушечках советские награды и награды многих зарубежных государств, которых удостоен был Леонид Ильич Брежнев за свою многогранную деятельность на посту Коммунистической партии и Советского государства. Красная площадь заполнена народом. В чётком строю войска Московского гарнизона. Траурная процессия останавливается у мавзолея. Гроб с лафета переносится на постамент. На трибунах Красной площади члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, депутаты Верховных Советов СССР и РСФСР, представители партийных, советских и общественных организаций, военноначальники, ветераны партии, войны и передовики труда, здесь же многочисленные зарубежные делегации. На центральную трибуну Мавзолея поднимаются руководители КПСС и Советского государства. Траурный митинг открывает Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов...". Слева от Андропова на трибуне Устинов в шинели и фуражке. Сам Андропов- без головного убора. Справа от него Суслов и Черненко в шапках, потом Громыко - в шляпе....Над Москвой протяжный гудок и туман и дымка и в строгом ряду мимо мавзолея торжественно-скорбным маршем проходят военные...Анджела понемногу приходит в себя, Что это было? Это было с ней? Нет! Ведь она жива. Она не умерла. Она хотела? Да, но не могла и не должна! Еще тогда...

          А что было вообще ...тогда? Кто помнит? Вы? Они? Сама Анджела? Анджела не помнила того как умерла мать. Не могла помнить. Ей так сказала тётя. Она же Анджелу и вырастила. У Анджелы был сводный брат Сашка. Но ему повезло ещё меньше. Он был младше Анджелы, но любому взрослому в течение считанного времени мог обчистить карманы, снять часы, подрезать у того кошелек. Потом, потом, когда Анджела будет уже совсем взрослой, ей с другого совсем конца Страны придёт извещение от работников уголовного розыска, из которого станет ясно, что и Сашки тоже уже больше нет, и что опознали того только по одной единственной вещи - бляхе на ремне. Сашку урки где-то сожгли. За что? Не известно. Остались от брата только пепел, кости, смутные воспоминания и оплавленная огнём бляха. Что ты сделал такого в жизни, Сашка? Поступил "не по понятиям"? За что тебя предали костру. Кто ты, новомученник что ли? Так ведь блатные не признают ни новой веры, ни старой. Какие воровские законы ты нарушил,что с тобой так поступили? Ты же ведь сам вор-рецидивист, у тебя семь "ходок". А сам то ты зачем так жил? Нет, тебя не сужу - спрашиваю, ты же брат мне, хоть и непутёвый, но единственный брат. Я ведь тебя не выбирала, а теперь тебя нет, только бляха одна...

          Анджела с тётей долго жили на окраине города в небольшом районе. Это был довольно обширный частный дом на две половины. Когда Анджела жила в нём, ей самой казалось, что нет на свете несчастнее неё человека: надо было таскать с улицы уголь, колоть щепу на растопку печки, носить издалека воду от колонки, наносить землю на огород, когда эту землю при очередном тайфуне ливни смывали и грозили им в дальнейшем голодным существованием. В школу приходилось идти через три оврага и в самой школе Анджела была выше одноклассников на голову и старше почти на два года. Так было...тогда. Тогда она думала, что ей-хуже всего. Потом она поняла, что это было в её жизни самым лучшим.

          Тётя Анджелы любила подолгу сидеть на кухне возле сеней у маленького окошечка, из которого была видна калитка в заборчике, и расчесывать гребешком волосы, а расчесав, укладывать их в жгут на голове, закалывая его множеством заколок, держа их с десятка два в плотно сжатых губах. Потом, довольная собой и хорошо проделанным обрядом, тётя Анджелы говорила о чём-нибудь. Как бы невзначай. Как-будто это не касалось Анджелы и словно самой Анджелы и не было рядом. Если та начинала капризничать или дерзить, тётя упрекала её: "Вот, погоди, батька приедет, все расскажу, как ты ведешь себя!". Анджела смирела, успокаивалась, старалась вести себя хорошо, время шло, а батька всё не приезжал и не приезжал. А время шло. Анджела растирала тёте колени кремом с пчелиным ядом, потом они вместе обматывали их шерстяными шарфами, она смотрела туда, куда смотрит тётя и ей хотелось в этот момент только одного - попробовать волшебного продукта под названием "голубцы". Она не знала, каков он на вкус, но верила, что такое должно быть очень вкусным, раз это носит такое чудесное название "голубцы". Она слышала о них, но никогда еще не пробовала. Он не может быть другим. Он может быть только волшебным и восхитительным! А как же иначе. Это же г_о_л_у_б_ц_ы! Тётя говорила, что голубцы - не какой не секрет, и что это просто. И что они из капусты. Но на их огороде капуста по каким-то неведомым для Анджелы законам природы не дозревала до такого состояния, чтобы из неё можно было бы сделать эти самые голубцы. И это было так обидно! Так обидно! Так, что этого было не понять ни тёте, ни другим взрослым. А так хотелось...А время шло. И в конце-концов это время прошло... и нет уже того дома на две половины, и нет уже давно в живых любимой тёти. И Анджеле так хочется крикнуть в пустоту времени и беспросветность одиночества: "Тётя, милая моя, прости, что так толком и не простилась тогда с тобой, как-то так всё скомкано вышло, я уехала, а ты - осталась и больше мы уже не виделись. Спасибо тебе за всё, за всё, я всё помню, я ничего не забыла...я...хочешь принесу два ведра воды, вряд ли я донесу их не расплескав, но я принесу, я клянусь, я их донесу, я пойду вверх по ледяной дорожке к магазину за хлебом, я в углярке тяжелым кайлом "наколю" угля и принесу вёдер столько, сколько ты скажешь. Сколько нужно, хоть тонну. Хочешь?! Скажи мне тётя, что ты расскажешь батьке обо всём этом, о том, как я себя вела...".

         С того самого времени, когда Анджела жила с тётей и куст крыжовника у окна их дома казался ей таким большим, Анджела уяснила для себя одну очень простую, но очень важную, по её мнению, вещь, что в жизни лучше, полезнее и гораздо интереснее слушать, чем говорить. Анджела потом не раз в этом убеждалась. Вот тётя как всегда сидит у окна. Анджеле кажется, что тётя, её любимая и родная тётя родилась, выросла и состарилась в одной и той же позе - сидя у окна и расчёсывая свои волосы своим старым гребешком. Только за окном их дома что-то периодически менялось. Немного, но менялось. Но если взглянуть сейчас из окна? Там за окном сейчас - всё привычно: маленький дворик, изгородь, углярка, рядом с которой в продуваемой конуре старый-престарый пёс по кличке "Волчик". Он уже почти не может лаять, только издаёт старый собачий звук "Ы-ы-э-р-р-р-а!". Больше он уже почти ничего не может. У калитки по ту сторону двора стоит их соседка - тётя Вера. Она не заходит, не кричит тёте Анджелы и только терпеливо ждёт, когда та её заметит и может быть выйдет во двор и, отперев калитку, впустит во двор или в дом. Тётя Анджелы не хочет выходить к Вере. Зачем? Она и так всё знает наперёд. Анджела сидит и молча слушает, она знает, что тётя видит Веру и сама Вера отлично знает, что её видят, но не торопятся впускать. Тётя Анджелы с досадой в голосе говорит: "Вот простодырка, прости Господи, припёрлась опять, а? Это же надо, какая упертая, уже час как маячит перед глазами, забор подпирает. Ага...говорит дочка её в артистки приехала поступать, тпфу! П-р-о-с-т-и-т-у-т-к-о-й у себя в посёлке им. Сун-Янть-Сена была, а теперь видите ли на артистку она приехала поступать. Ага! Знаю я вашу артистку. Мало в порту бля...ей, еще на одну больше стало, артистка то же мне...". Тётя Анджелы после некоторых колебаний выходит на больных ногах во двор, о чём-то говорит с Верой. Анджеле не слышно - о чём разговор, только видно, как тётя показывает  Вере какую-то бумажку и Вера плачет. Когда тётя возвращается в дом, то Анджела точно знает, что спрашивать тётю ни о чём не надо. Тётя также плачет и долго не может успокоится, приговаривая еле слышно: "Господи, прости!".
         
          -Привет, Анджела! Ты с работы?
          -Да, ходила отправлять неестественные надобности...
          -Почему неестественные?
          -Работать не хочется, а приходится...

          По пути с работы Анджеле приходится идти через небольшой мостик через узкую маленькую речушку и миновав мост, можно идти обычным путём по городскому ландшафту, но Анджела сворачивает и идёт узкой тропинкой вдоль реки среди кустов и тополей. Перед майскими праздниками школьники из соседней школы с мешками вяло убирают мусор. Сами они не понимают сути происходящего и зачем именно это надо делать. Сами они не пошли бы никогда, но их - вывели! Убирают безо всякой охоты, неумело, что-то громко крича друг другу, не выпуская из рук телефонов, пихаясь и высмеивая друг друга. Они убирают только крупный мусор, мелкий остается. Навсегда...Россия - "трупная страна". Эти "трупы" повсюду и везде от Тамбова до Биробиджана. Это - "трупы" окурков, бывших наполненных бутылок, кем-то "обезглавленных", но "головы" тоже тут же рядом, недалеко, повсюду...Если кто-то в той речушке и поймал бы золотую рыбку и она по желанию отправила бы этого человека на Северный полюс, то там, на полюсе, точно по центру (ни секунды и минуты и ни градуса в сторону ни по долготе ни по широте, когда приборы покажут абсолютный полюс), можно быть уверенным, в снегу будет торчать оставленный кем-то из русских окурок, а на снегу желтый кривой след, говорящий о том, что кто -то очень хотел помочиться и при этом струйкой вывести на снегу название своей большой страны. Среди окурков также можно найти фрагменты "культуры" - билеты на концерт или в театр. Но это - большая редкость. Культура в России вообще редкое явление. Она прячется в музеях, в которые редко кто ходит, она - в театрах больших размеров и не очень, где или смотреть нечего или билет такой цены, за которую тебе надо работать почти целый год. Культура в стране есть, но она на нелегальном положении.

          Анджела смотрит на остановку транспорта. Это странно. Ну странно, не то, что она смотрит или что это остановка, а странно то, как к этой остановке бежит женщина: она молодая, у нее высокие каблуки, норковое манто, несмотря на мороз у неё нет головного убора. Видимо эта женщина привыкла к образу жизни, исключающему выход из авто на мороз к остановке городского транспорта. Женщина бежит. Она смешно вихляет ногами, при этом откинув согнутую в локте левую руку, на которой дамская сумочка, в правой руке телефон. Она машет водителю транспорта правой рукой, чтобы тот не уехал без неё и при этом пытается договорить что-то человеку/, который на "связи". Вообще это- странная картина. Очень странная. Бегущая к "маршрутке" молодая женщина ... на высоких каблуках ... не привыкшая к маршрутке ... разговаривающая по телефону ... странная женщина ... so strange kind of women ...

          Когда-то Л.Зыкина пела замечательную песню. Песня всех трогала за душу. И слова были проникновенными и в общем-то всем понятными и всем эта песня нравилась, но...НО! там есть в этой песне слова "на побывку едет молодой моряк. Грудь его в медалях, ленты - в якорях". Вот...как бы это сказать...выразить помягче... Ну!!! где вы видели молодого моряка, чтобы у него грудь была в медалях? Где? А? В лучшем случае - значок "Специалиста 3 класса". Откуда могут быть медали у молодого моряка, ну там... скажем... первого, второго, третьего года службы? Откуда?! Парадокс! Ну - поэт сочинил, композитор-песенник придумал мелодию и всё на этом. Народу нравится. И всё в нашей жизни так. Никто не хочет ни во что вникать. Внешне так приличненько и ладно. Остальное - не важно.  Я - Анжела - так думаю! Вам от этого не тошно. А Вы? Вам как?

          - Вот Вы, полковник, скажите мне, много места Вы занимаете в Пространстве, Времени, ну и вообще все такое, а? Не кривя душой? Молчите? А где этот...сегодня, наш Дон Фагот,а? Где он? Небось опять барышням сладкоголосые тембры на своём габое играет? Эх-х-х! Вот ведь всё как устроено. Вокруг столько мест...а мы с Вами торчим здесь в "Гаване", а пельмени эти...они там в котле даже не варятся...они там просто находятся, пребывают, так сказать. Мы с Вами здесь, а они-там! Вот эта вот пельменная? Она вообще что, как, зачем, почему? Ответов нет, так ведь. Кто сказал, что Вселенная бесконечна. Нет, она имеет свои конечные формы. Для всего есть свой - форпост. Для нас вот...он в виде пельменной, для больного палата, для чиновника - контора, у военных - свои формы законченности Вселенной - рота, штаб, полк, родительский домик во время отпуска у железнодорожного переезда. А мы с Вами, полковник, торчим здесь и ждем. Кого? Годо?...

         -Знаете, полковник, я Вам по секрету скажу одну вещь. Вот зря! Ну зря. Олимпиада там, знаете ли, бойкот её, всё такое, ракеты эти, космонавты, БАМ, лодки атомные, международная напряженность, евреи с арабами уже который год бодаются. Не нужно нам всего этого. Нам с американцами надо было по другому договориться. Проложить дорогу железную до самого мыса Дежнёва, а дальше построить мост через Берингов пролив. И так можно было бы сесть в недорогой плацкарт и ехать себе неделю через всю страну, а дальше- по желанию. Пожалуйста, доплатил перед мостом и езжай себе хоть в Сан-Франциско или хоть до Майами, если позагорать надо. Представляете себе поезд "Москва-Майами". Туда наши проводники в поезде, а обратно-негры. Белые на такую работу не пойдут, а эти то ребята повыносливее будут. Шутка ли - месяц в пути. Вот так вот уехал и пока туда, да обратно смотался, дочка, например, уже четверть закончила, а сын в армию уже ушел. И получается и Аляска нам вроде как не чужая, ездим по ней, и янки, если что задумают, так им к нам тоже только одна дорога, через этот мост. Товарищу Рейгану всерьёз надо об этом подумать. Как только согласились бы на это, то всё! Конец всей гонке вооружений и холодной войне. Скорее всего стала бы гонка сооружений, наши бы вызвали американцев на соцсоревнование - кто до середины пролива свою часть моста быстрее достроит. А на середине торжественная стыковка и ради такого случая нашу специально выпущенную по этому случаю водку "Дежнёвка" (как вариант "Берингофф") можно было бы смешать с ихней "Кока-колой", наверное, ничего получилось бы. Космонавтов можно было бы пригласить. "Союз-Аполлон" вспомнили бы добрым словом. Ведь приезжал же Леонид Ильич в ноябре 74-ого на встречу с Фордом и ничего. Я ту осень хорошо помню, мне тогда ещё в сентябре бульдозер зуб выбил. А в ноябре я как раз во Владивостоке был. Генсека и Форда вблизи, вот как Вас сейчас, видел. Так бы хорошо и в этом случае было, захотел бы Генсек посмотреть как дела в Стране обстоят, взял бы себе да и сел в поезд и прямиком до мыса к проливу. По пути бы останавливался и интересовался, как народ живет, какие нужды, почем водка в провинции и каково качество, не разбавляют ли пиво и не твёрдые ли пряники тульские, на ст.Тайга - почём шишки кедровые и дальше там по пути спрашивал бы, сколько омуль на Байкале стоит, интересовался бы как настроение в массах, много ли народу в краеведческие музеи ходит и нет ли среди трудящихся разлагающих элементов. Хорошо было бы как. Так бы и ездили они туда-сюда и тогда некогда вооружаться было бы. А летом с моста можно было бы спиннингом рыбу ловить...

           - У Родины нет к нам сострадания! А значит - есть нашей пьянке оправдание. Ну-с-с-с, любезный кинозатворник, скажите мне на милость, боитесь Вы Вирджинии Вульф? Признавайтесь! Живо!

           - А кто это - Вирджиния Вульф?

           - Вы не знаете? Боже-жь-ты-мой, о-о-о-т серость, прости-прощай, непросвещенный Вы человек. Ну да ладно, это не важно. Забудьте Вы про Вирджинию Вульф. Это, так... в пельменной тут работала одна... пару лет назад, когда Вас еще на свете не было. Расскажите что-нибудь о себе, нет правда, я хочу послушать Вас, а то Вы все время со мною в антагонизмах. Расскажите. Ну, давайте, разрешитесь от бремени драмы, как говорила Мурашкина. Излейте мне на грудь сценарий Вашей жизни. Представьте, что Вы - Мурашкина, а я - Павел Васильевич, ну? Кто такая Мурашкина? Вы не в курсе? Чехов знаете ли...ну там.."Драма", рассказики, нет, да...? Ну ладно, впрочем это не важно. Я обещаю Вам не убивать Вас в конце повествования и суду присяжных не нужно будет никого оправдывать. Не хотите? Как хотите.

           Но, сценарий своей жизни Слава Деркулёв изливать в общем-то никому и никогда не хотел. Сказать по правде, он и сам не знал, есть ли у него этот самый сценарий, или нет. И вообще в чём, собственно, был смысл его, Славы Деркулёва, жизни? За время учёбы в школе он никем не мечтал стать, а после школы никем не хотел быть, а после службы в стройбате так, фактически, никем и не стал. Он ни к чему не проявлял интереса, разве что только к женским половым органам. На уроке труда в школе он ничего не хотел делать, ни клеить стулья, ни вытачивать детали на станке, ни изготовлять скворечники или разделочные доски и отрешенно и бессмысленно сдвигал и раздвигал детали штангенциркуля, чем приводил в ярость учителя труда. "Деркулёв, это штангенциркуль, а не штангендыркуль!", - сказал однажды "трудовик" на свою голову и к великой радости одноклассников Славы, которые и дали ему пожизненное едкое и точное прозвище "Штангендыркуль". А если честно, то сам Слава плевать хотел с 7-ого этажа на своих одноклассников, нрава он был независимого. Он сдвигал и раздвигал штангенциркуль и представлял себе: "А как там всё устроено...у одноклассниц?". Больше-меньше, шире-уже...Ну что, боишься Вирджинии Вульф, а...?

          - А Вы случайно, не масон, а кино-горе? Нет? Но уж больно Вы на масона похожи, в самом деле, Вы - вылитый  масон, ну просто стопроцентный, особенно, когда выпьете. Видимо Вам есть, что скрывать, вольный Вы наш каменщик, тпфу!... кинокамерщик...! Ну Вы не обижайтесь - я же любя...давайте вкиряем! Ну...будем...
Вот Вы знаете, мы сейчас с Вами тут пьём, а где-то рядом может быть стоит человек и потом пойдёт, скажем, на Киевский вокзал, возьмёт билет и потом будет трястись в электричке и за десяток другой остановок поэму напишет про Вас, про меня, про себя. Опубликуют её в журнале каком-нибудь, "Трезвость и культура" хотя бы и все эту поэму читать станут, заучивать наизусть, а школьников обяжут её проходить по обязательной программе, спектакли ставить по ней будут. И обретём мы бессмертие души нашей мятежной... Вы, я, он, полковник...Не будем мы обглоданы посмертно своими сородичами, как тот рак. Какой рак? Да ладно Вам, это я так...лирическое отступление, потом расскажу. Памятник поставят этому человеку. Вот сто первому космонавту - нет, не поставят, а ему - да. И станет эта повесть Евангелием, по которому весь Советский Союз жить станет. По Луке и Марку - нет, а по этой - да! Вот доживите, скажем года до двухтысячного, к примеру, сто процентов даю, так оно и будет...

          В выходной день можно через весь центр города пойти на рынок. По пути обязательно кто-нибудь встретится. Но это будет не очень интересно. В смысле те кто встретится будут Анджеле не интересны. Она про них всё знает. Что там нового? У кого-то новая машина, а у кого-то новый муж. Анджеле - не интересно. Анджеле всё равно. Сам рынок - гораздо интереснее. Там ты никому и ничего не должен, ты не обязан там ломать комедию, ты можешь кому -то сказать "Салама лейкум!", "Саг олун! Тез эккур!". Можно поторговаться. Зачастую - это бесполезно. Но попробовать всегда стоит. Там можно постоять у пивного ларька и послушать о чём говорят завсегдатаи. Иногда можно встретить некоторых типов. Вот один из них. На улице холодно, конец ноября, но он в осенней кепочке. А ему зачем - ведь он на машине. По будням на служебном джипе, по выходным - на своей "Ниве". Жена послала его за свежим мясом и рыбой. Он всё купил, он сегодня послушный поскольку вчера жена выписала ему так, что мало не показалось, он пришел поздно ночью после сауны и попойки с пузатыми людьми в полковничьих погонах. Он тщательно выбрит, хотя суббота и можно было вообще не бриться. Он пьет на морозном воздухе пиво, ест несъедобный шашлык и делает вид, что он - как бы заодно со всеми теми, кто вокруг, но с кем бы в рабочее время даже и не заговорил бы. Ни при каких обстоятельствах. Должность не позволяет. Он заговаривает с тем кто рядом. Они немного знакомы. У него одна проблема: сын-недоумок на бюджетное место поступить-то поступил, а вот сессию сдавать - тут уже проблема! "...Ну..будем здоровы...чойть холодновато сёдня! А где тут у них соль, а? Есть соль у вас?...". Да, блаженны страждущие - ибо насытятся!

          Анджела проходит мимо пятиэтажного старого дома. Ей говорили, что она родилась в этом доме, ну а если точнее, то жила очень недолго первое время после своего рождения. Рядом справа - старый кинотеатр, напротив - политехнический институт. Вокруг входа в учебный корпус института всегда много студентов и это немного похоже на пену сверху кружки с хорошим пивом. Пена долго не спадает... Анджела проходит мимо своего подъезда. Вот  кухни - оно выходит во двор, окна комнат обращены к институту. В  кухни, расположенной далеко от соседних квартир два силуэта - мальчика и бабушки. Анджеле не слышно их разговора. Мальчика зовут Аркаша. Бабушка говорит мальчику: "Играй Кашенька, играй. Не смотри в окно. Не смотри на этих мальчиков. Это - гои. Сейчас они ломают своими башмаками лёд на лужах, потом пойдут в ПТУ, где будут ломать токарные станки, потом - в армию, потом - на фабрику, потом будут ломать свою жизнь в пивнушке, а потом умрут, а ты поедешь на гастроли в Лондон. У тебя будут кОнцэрты! О! какие у тебя будут кОнцэрты. Первая премия, гранд-успех. Играй, Кашенька,ну...". Однажды Анджела решилась позвонить в эту квартиру, ей хотелось посмотреть, где она жила когда-то, но совсем не помнила этого. Бабушка мальчика, приоткрыла дверь, пристально смотря в щель, предусмотрительно не вынимая дверной цепочки, а узнав цель визита Анджелы сказала: "Ой, деточка, ну чта Вы такое себе придумали, в самом деле. Сейчас не подходящий момэнт, мы сегодня ещё не прибирались и вообче. Я Вам бесплатно советую: деточка, не трэвожьте себе нэрвы, ну зачем Вам такая ностальгия, сходите таки лучше в кафэтэрэй, он там внизу увидите, купите корзиночку, она с кремом, до свиданья!". Дверь закрылась. Анджела ушла. Свидание с детством не состоялось. Бабушка долго смотрела в  на двор и по сторонам. "Пена" у входа в корпус института уже давно спала, студенты разошлись кто по домам, а кто - в общежитие. Соседям Кашеньки не слышны звуки разучиваемого им упражнения. Это Шуман. Кашеньку ждёт гранд-успех. Это же очевидно. Он же-гений. А как же иначе. Они же все - гении, однозначно.      

          Иногда по пути на рынок Анджеле попадался на глаза другой персонаж. Ему около сорока. Но может быть и больше. Он выглядит нелепо. Но это только на взгляд тех, кто вокруг. Ему самому его вид кажется вполне логичным, оправданным и закономерным. У него очки с очень толстыми стеклами. Одна душка, второй нет, вместо неё - резинка вокруг затылка. Поверх головы- что-то вроде шапки, поверх шапки - махровый платок. На нем куртка, пальто, поверх пальто - еще одна куртка. Он стоит у небольшого прилавка на улице, где тётка торгует почти свежей рыбой. На прилавке рыба- судак, щука, сазан, карась и еще толстолобик. Поверх рыбы-клеенка, припорошенная мелким снежком. Он смотрит то на рыбу, то на продавца. Потом говорит: "Сто? С-с-с-ука?". Продавец, охреневшая от холода, придурковатых покупателей и долгого стояния на улице, говорит ему: "Ах ты, козел. Стоишь тут на морозе целый день, а тя ещо сукой называют, иди на х...й отседова, мудак, усё равно ни чо не покупаш! Вот дебил...". Он почти плачет, отходит на расстояние безопасное для обеих сторон и словно оправдываясь, говорит тем, кто за столиком на улице пьет пиво: "А я сто, виноват? Я токо хотел спросить, сука или нет, не видно же из под клеенки-то, сто я виноват, еслиф букву "Щ" не выговариваю, ну получатся "сука", а не "щука", сто я виноват?! Я так узе сто лет хаварю. А она - дрянь, обзыват исё!". Анджеле жалко его, жалко продавщицу рыбы. Никто не виноват. Никто...они - так...персонажи...

          Но все эти "персонажи" живут в огромной стране, где есть не очень хорошие продукты, суровый суперконтинентальный климат и не очень, хорошие люди и поганые, где есть заброшенные воинские гарнизоны, дома с зияющими в них черными оконными проёмами, бункера, где давным давно уже не сидят ракетчики, ветераны войны, которым всё ещё обещают в Канун...или в Годовщину... дать квартиру, где есть поликлиника - одна на несколько микрорайонов, где толпы людей стоят в очередь к людям в белых халатах, которые когда-то втайне раз и навсегда между собой по всей Стране договорились или поклялись писать таким почерком, чтобы было понятно только им, но ни в коем случае - пациенту, которому и карточку-то его медицинскую на руки никогда не отдадут, где реклама, например, на магазине, в котором продают линолеум, паркет и прочее "Мы решим ваш ПОЛОВОЙ вопрос!" или огромный стенд над магазином бытовой техники и электроники с изображением пылесоса и поясняющей надписью "Сосу за копейки", или реклама на пакете семечек, где написано "Мы сидели, всё щелкали и о детках размышляли, вот расслабилась душа- лялька вышла хороша!". Увы! но Страну и Родину, как и родителей не выбирают. Иногда, иногда... ты можешь выбрать себе друга, ну там или подругу... вот только как оно потом сложится - тут может быть всякое.       
               
          Когда-то у Анджелы был друг Вовка. Вообще-то его звали Владимир Вежновец, но Анджела шутливо всегда называла его Друг Вовка. Они познакомились в библиотеке, когда Анджела ещё училась в институте. Вовка после армии устроился работать в милицию и стал учиться заочно, став, как он сам про себя любил говорить "ментом в первом поколении". То есть до него в их роду никогда прежде милиционеров не было. Не было их и у Анджелы ни до Вовки ни после. Вовка нравился Анджеле. Он был немного помладше самой Анджеле, но им это не мешало. Микрорайон, где он работал в отделении милиции младшим оперуполномоченным угрозыска, назывался "Северный" и был самым неблагополучным в городе, за что  жители окрестили его "Нахаловка". Преступников и хулиганов там было много, а оперов - мало. Вовка пропадал на работе сутками, но Анджела всегда ждала его. Он приходил, уставший но с весёлыми глазами, никогда не жаловался на трудности, оставляя тревоги и заботы за дверью. Она никогда не задумывалась, любила ли она его. Ей казалось тогда, что вот то как оно есть, между ним и ей, не требует расшифровки, названия или понимания. Ей казалось, что так должно быть. Тогда Анджеле казалось, что не может быть иного счастья, чем у той, которая утомленная любовью лежит рядом с ним на узкой кровати, просунув правую руку под подушку, где в изголовье кабура, табельный пистолет и вечно вибрирующий и зудящий пейджер, левая её рука на его груди. Он спит, от его свитера запах папирос и чувства постоянного ежедневного риска. Друг Вовка был прост в общении, великодушен, он мог побриться на виду у пассажиров трамвая по пути на работу заводной бритвой, он никогда ничего у неё не просил и ничего не требовал. Он мог выпить "паленой" водки и курить "Беломор", он всё время приговаривал "Я за любой кипиш, кроме голодовки". Он научил её всему тому, чего она не умела. Ей казалось, что так будет вечно.Когда он, вынув из "Макарова" обойму, передернув затвор и сделав контрольный спуск, разрешал ей всё же взять пистолет, то она, зная что пистолет не заряжен, всё равно испытывала неопределенное чувство, такое, какое неискушенный человек испытывает всегда, беря в руки оружие. Возникает непреодолимое желание им воспользоваться. В тебе самом просыпаются незнакомые, немного пугающие тебя, инстинкты и противоречия. Тогда у Анджелы была потенциальная возможность умереть. Да, она могла...тогда.

          Друг Вовка бросил Анджелу. Причин она не выясняла. К чему? Просто он однажды ушёл рано утром и больше уже к ней не возвращался. До неё дошли слухи, что тот, якобы, удачно женился, что родители его избранницы довольно влиятельные люди, что карьера у него скорее всего пойдет что называется в гору. Анджела не выясняла. Она могла только предполагать. Может тому надоело ездить к ней из одного конца города в другой, может от того, что она жила то у знакомых, то в общежитии и у неё не было своего постоянного жилья. Она не спрашивала. Она чувствовала, что её предали, но она не понимала за что. Ведь ей было так хорошо с ним. Ей нравились его черные усики под тонким острым носом, небритый подбородок, незатейливый юмор и мятые брюки. В её глазах он был лучше всех: он ловил преступников, умудрился не получить ранений и уже побывал в "горячих" точках, у него уже была медаль. Ей нравилось получать обычную человеческую радость от не очень хитрой, но всегда имевшей место интимной близости, несмотря на то, в каком бы состоянии друг Вовка не находился. Ей не нужны были пресловутые разговоры после этого, ей нужен был он рядом, и чтобы чувствовать запах табака от свитера и кабуру с пистолетом под подушкой и самое главное знать и быть уверенной, что он у неё есть, а она - у него. И этого всего у неё не стало. Кто это отнял у неё? Она не понимала. Она пыталась осознать, разобраться в том, что же всё таки одному человеку надо от другого и не могла. "Как их понять, будешь дурой - будут искать умную, будешь умной - станут бояться и искать прибежища у глупых, будешь красивой - станут ревновать и сбегут к дурнушке, будешь дурнушкой - станут засматриваться на красивых...как их понять?", - думала Анджела и ответов не находила.

          Как-то в начале осени, в то время когда уже начинают мерзнуть нос и уши, а мамы заставляют своих детей перед дорогой в школу обязательно надеть берет или шапочку, а чада, не успев выйти из подъезда, снимают украдкой эти шапочки и прячут их в портфель или сумку, потому что им вроде как неловко еще натулупливаться, и каждый из них уверен,что в тот день он или она единственный или единственная, кто придет в школу в шапочке, а на деревьях еще можно найти зеленые листья, Анджела попала в больницу. Школьный врач, посмотрев ей прямо в глаза, покачала головой и сказала: "Что-то мне твои склеры не нравятся, желтые, поедем-ка в "инфекционку", прямо сейчас". Если бы она сказала, что нужно ехать в Америку, то это было бы не так удивительно, а тут - "инфекционка". Анджелу оставили в больнице и в последующие дни всё лечение её сводилось к взятию у неё анализов в обмен на дачу ей левомицетина. Дальше этого медицина свои интересы на Анджелу не распространяла. Не интересна была Анджела для медицины, медсестёр и врачей. Но там в больнице она познакомилась и подружилась с девочкой, которая была в соседней палате. С Аней. Хотя Аня была на год младше, но Аня и Анджела- что может быть лучше этого совпадения, то есть- дружба была неизбежной! Аня была рыжей, зеленоглазой, конопатой, с очень белой кожей. Она не могла просидеть на месте ни минуты, была неистощима на выдумки, неугомонна и непоседлива. Хотя она очень быстро утомлялась, но отдохнув принималась опять за свои многочисленные выдумки. Видимо она давно уже пребывала в больнице, так как знала всех больных и весь персонал и её все знали. У неё был какой-то неясный диагноз. Анджела завидовала её жизнелюбию и способности сближаться с людьми, не прилагая к тому никаких усилий. Сама Анджела была полной противоположностью Ани. Но сдружиться им это не помешало. Аня организовала в больнице турнир по быстрым шашкам, даже рисовала что-то вроде стенгазеты на злобу дня, сидела на посту вместо медсестер на телефоне, металась по палатам и раздавала больным таблетки, ставила градусники и относила анализы, вместе с Анджелой они в коридоре подвального этажа катали друг друга на гремучей железной каталке, на которой обычно возят больных из палаты в операционную. Она смастерила из линейки, стаканчика и еще Бог знает из чего настольную игру, похожую на баскетбол с одним только игроком. Линейка, выгибаясь, стреляла "Др-р-р-р-р-р-!" шариком в корзинку на противоположном конце стола. "Фи-и-у-у-у!" летел шарик. Очко! Попадание! На доске в палате записывали очки. В тот момент детей в остальных палатах по понятным причинам было не найти. "Инфекционный баскетбол"! В общеинфекционном палатном зачете победил Матвей Соболев из 4 палаты. Ура! Приз победителю -освобождается от вечерней таблетки левомицетина! Если бы в то время у Анджелы в классных руководителях была Тушик Арутюновна, то она, наверняка, увидев Анджелу, сказала бы: "Искандерова, умереть-не встать, это ты так болеешь, называется?!". Но это ещё было всё впереди, а пока...Аня договорилась с кем-то и им с Анджелой разрешили сходить в морг. Им было страшно, но они всё-таки сходили и посмотрели. В общем не так уж и страшно. Пахнет правда нехорошо, а так...ничего. Оказывается смерть - это не так уж страшно. Когда в отделение на занятия приходили студенты мединститута, Аня с Анджелой тайком курили вместе с ними и громко смеялись, когда те рассказывали свои смешные медицинские анекдоты. Анджеле так понравилось лежать в больнице, поскольку она никогда не думала, что там может быть так весело и хорошо, ведь "инфекционка" оказалась не такой страшной, как ей до этого казалось. Тем более, там она встретила Аню, которая  говорит: "Анджелка, сегодня Томка дежурит. Мы с ней друзья закадычные. Вечером сходим к ней на пост, она обещала мне втихоря таблеток дать. "Никотинка" называется. О-о-о-ой! Вещь, ты не представляешь. Мекнешь таблетосов пару, потом через полчаса, все тело чешется, ты весь красный, всего будоражит, потом ничего, проходит. Я тебе с собой дам, в школе, когда надо будет отпроситься, глотнешь такую таблетку и тебя врачиха сразу с уроков отпустит когда надо! Сто процентов." У них много еще чего было в больнице. Анджеле хотелось, чтобы они навсегда стали сёстрами и чтобы они жили вместе и может быть Анджела тоже стала бы такой жизнерадостной как Аня. Анджеле так этого хотелось.  После выписки из больницы Анджела очень скучала по Ане, приходила к ней домой два раза. Первый раз она никого не застала дома. В последний раз, когда она пришла, Ани не было дома, так как та снова была в больнице, но уже в другой и туда Анджелу к Ане не пустили. Через полгода Аня умерла от лейкоза.             

          Рабочее место Анджелы было ближайшим к кабинету её начальника. И хотя у неё в столе всегда была бутылка с выпивкой, а в сумке - фляжечка, начальнику никогда не удавалось её поймать с поличным, хоть он периодически молниеносно выскакивал из своего кабинета как чёрт из табакерки. Но тщетно. Анджела всегда успевала его опередить. Он грозил ей тем, что вызовет нарколога для её освидетельствования. Видимо Анджела не вписывалась в его похотливую формулу и тот бесился от того, что рядом находится «то», что нельзя «взять». Она выполняла скучную однообразную, на её взгляд, никому не нужную, рутинную работу, получая статистические сведения, занося их в таблицы, сводя результаты в конце месяца в другую сводную таблицу и предоставляя отчёт начальнику и в вышестоящую организацию. Сведений этих было так много, что ей приходилось иногда сидеть допоздна. После того, как начальник ровно в шесть вечера уезжал, становилось  немного легче на душе: можно было громко включить магнитофон и слушать любимый «Кинг Кримсон», курить одну за другой, подставлять лицо вентилятору и с наслаждением периодически прикладываясь к фляжечке и не опасаться, что кто-то на тебя настучит, а даже если и настучит – плевать она хотела.

          Вечером приходила уборщица Людмила Фёдоровна. Она очень любила Анджелу, вытирала пыль с её стола, мыла пол лучше, чем в остальных местах, приносила ей свежую зелень с огорода и яйца от домашних несушек. Людмила жаловалась на несуразную жизнь свою, на дочку, что принесла в подоле «кукушонка», на своего пса, который почти спятил от долгого пребывания на цепи, гонял своих кур и бросался на хозяев. Анджела жалела Людмилу, но о своих горестях рассказывала Людмила, а плакала от этого почему-то Анджела. Она вообще всех жалела и чем больше, тем меньше окружающий мир жалел её саму. Ей казалось, что она также как и пёс Людмилы Фёдоровны сидит у этого мира «на цепи» и сама она  тоже уже почти спятила. Этот мир шумом проезжающего мимо трамвая, дрожанием при этом стен и позвякиванием ложечки в стакане всегда возвращал Анджелу к реалиям дня, утра и вечера и заставлял свою рабыню отчаянно грести статистическими вёслами в бескрайнем море скучных сведений и цифр, чтобы груженая сводными таблицами галера двигалась к берегам той неведомой Анджеле земли, на которой ей никогда не суждено побывать. «Я не знаю зачем и кому это нужно…», - пел русский шансонье и слова эти долгим эхом отдавались Анджеле в душе. Действительно, кому это нужно?

           Вот интересно всё-таки, человек выбирает себе место или место выбирает себе человека? Наверное, никто и никогда не получит на это правильного ответа.  Анджела знала точно, что дом, в котором она жила сам «выбирал» для проживания в нём своих жильцов и никак иначе. Это был двухэтажный кирпичный дом за номером 5 по ул.Яниса Лациса, но если такой адрес слышали таксисты, то они недоуменно пожимали плечами. Дело всё в том, что раньше это была обычная улица в частном сектора города, потом район перепланировали, почти все дома снесли, и на этой улочке осталось всего три двухэтажных дома. В первом располагался городской «Зеленстрой» и участок по обслуживанию электроплит, во втором был раньше районный военкомат,  потом центр технического творчества, потом автошкола, потом здание  арендовала какое-то ООО. Третий дом был жилым. И в нём жили люди. И все они, и Анджела и большинство жителей города звали это место как Паскудников переулок. Это название прочно укрепилось в их сознании и казалось, что еще чуть-чуть и на эти дома и впрямь вывесят табличку с таким названием, но почему-то не вывешивали.

          За домом Анджелы был небольшой огород, расположенный на склоне, огороженный невысоким штакетником, подходившим вплотную к маленькой речке. Дом, огород, штакетник со скоростью полсантиметра в год неумолимо приближались к речке. Известно, что все реки текут на Север, рыба ищет где глубже, а человек-где лучше, а волк смотрит в сторону леса. Все же предметы в том доме скатывались в сторону речки. Сам дом стоял на берегу и имел крен в известную сторону. Если бы вы в этом доме на стол положили бы шариковую ручку, то потом долго бы её искали под диваном или столом. Неопытный обыватель быстро лишался только что купленных им на рынке куриных яиц, если те выкладывались из упаковки. Сказать по правде яйца любили разбиваться раньше, чем им было положено разбиваться в сковородку. Налитый в тарелку суп, одним краем норовил вытечь на стол и соединиться с речкой неподалеку. Уклон был не только у дома, но и у его жителей тоже.  Одни тихо пили по своим квартирам, вторые истово молились в церкви неподалеку, поминутно осеняя себя крестным знамением, торопливо туша еще не догоревшие свечки и шипя на неопытных прихожан, когда те несвоевременно снимали шапки. Но все эти люди искали в своей жизни чего-нибудь получше, но получается, что кроме этого дома ничего так и не нашли. А скорее всего это дом их нашёл. Так будет правильней сказать. Не все они хотели жить в этом доме, а он их всё равно нашёл, а они так и остались – в нём.

           Когда-то речка была грязной, вода в ней мутной, дно было в старых покрышках, мусоре и бутылках. Один из местных предпринимателей неподалеку построил кафе, сделал парковку, нанял людей, которые уложили часть берега плитами, очистили дно реки, вырубили кое-где ненужный дикий кустарник. Вскоре рядом построили дом, жить в котором уже считалось престижно, появилась большая заправка. Неподалеку от дома, где жила Анджела чуть правее в сторону за огородом имелся небольшой изгиб реки, где каким чудом на берегу  сохранилась часть берегового чистого песочка, пологий склон, по обеим сторонам которого мирно росли ивы и тополя. По другую сторону реки за высоким склоном из-за деревьев выглядывал купол церкви, где по воскресеньям звонил на всю округу колокол. Это место окрестили «Божьей плешкой». Это было излюбленное место части горожан. Окна квартиры Анджелы выходили прямо на эту «плешку». В редкие погожие дни, если не было смога, привычного для этого крупного индустриального города, купол церкви так отчаянно сверкал на солнце, что Анджеле казалось, что на небе сразу одновременно два солнца и даже самой атеистически настроенной части населения города в тот момент верилось, что Бог всё-таки есть.

            Есть люди, которые не успев прийти домой, включают сразу же всё, что у них есть дома: электрический свет в комнатах, телевизор, магнитофон, утюг, стиральную машину. Они одновременно смотрят сериал "Доктор Хаус" и слушают РЭП, варят пельмени и гладят себе на завтра блузку или брюки. Даже при беглом взгляде на Анджелу любому человеку сразу же становилось понятно, что это - не про неё. Она старалась вообще ничего не включать или делать это как можно реже. Соседский радиоприёмник же поставлял ей новости круглосуточно помимо её собственной воли. Новости не радовали, поскольку как явствовало из их очередного выпуска в эфир, биатлонисты проиграли очередной забег, высокая отечественная теннисистка, вдоволь накричавшись на корте, выиграла свой турнир из серии "Большого шлема", вот где-то люди тонут в паводковой воде, а где-то в какой-то маленькой стране с очень теплым климатом военные совершили очередной свой военный переворот. Интересно!? А вообще бывает гражданский переворот? Почему если переворот, то он обязательно военный. Отчего военным всегда так хочется всё перевернуть. "Странные они люди - эти военные, деструктивные какие-то...", - думала про себя Анджела. Всегда всё норовят поставить с ног на голову. Их тело скрыто под формой, главным атрибутом которой обязательно являются - погоны, необязательно какие - капрала, сержанта или полковника, но погоны - обязательны; их голова прикрыта фуражкой, пилоткой или бескозыркой. Погоны и фуражка - самое главное. Они довлеют. Они - суть военного. Сам он много лет служит и учится, учится и служит, потом получает наконец желаемую форму, носит её, погоны у некоторых подолгу остаются одними и теми же. Сам человек меняется и стареет, но если в жизни ему со службой и карьерой не очень-то повезет, то и погоны могут не очень-то измениться. Чем дольше человек носит форму, тем более всё вокруг кажется ему не таким, как надо. Отчего? Может поэтому происходит военный переворот? Окружающая их жизнь кажется им не правильной, так ведь она и для гражданских некоторых кажется такой же неправильной, но те выходят на демонстрации, устраивают пикеты и забастовки. Но военные - не такие. Нет! Это решительные ребята. Они радикальны. Раз - и сразу переворот! Чего, собственно, размениваться на мелочи: парламент распущен, президент и оппозиция арестованы, везде люди в касках и с автоматами разъезжают туда-сюда на военных джипах, вот по телевизору показывают временный военно-координационный совет по наведению должного по мнению военных порядка в стране. В совете - ребята с наградами и в фуражках, у кого-то пилотка на плече и просунута в погон, у кого-то из них аксельбант, некоторые из них обязательно - в темных очках, лица у всех строгие и безкомпромисные. А как же иначе - переворот всё - таки! Низкий стол с двумя тремя микрофонами и несколько военных. Обычно гражданский выходит к общественности один к небольшой трибуне, он в пиджаке и галстуке. Вид у него немного виноватый и слегка заискивающий. Он говорит, возможно даже что -то важное, от чего всем становится понятно, что в стране изменится что-то, но незначительно, а тут военные за столом. Атмосфера совсем другая. Это вам не гражданские шуточки. С военными не пошутишь. С юмором у них всегда туго, они очень любят слова, вроде: "Личный состав, поставленные задачи, в данной сложившейся ситуации, важность момента и т.п.". Анджела мало что знала о военных. Она о них почти ничего не могла сказать. Вот о ребятах с другого континента, где эти перевороты были в своё время довольно частыми, она могла кое-что рассказать любопытного, поскольку те учились с ней на одном курсе. У них у всех были интересные фамилии: Гонсалес, Моралес, Эстрада, Эспиноза, Родригес, Санчес и Очоа. Они все были со жгучими темными волосами и глазами и острыми скулами, с военными их роднило только то, что они были очень решительны по отношению к русским девушкам. У многих соотечественниц Анджелы за время учебы с этими ребятами случался "переворот", последствием которого оказывался академический отпуск. Но всё же Анджела тоже могла кое-что о военных сказать.

          Очень короткое время Анджела была знакома с одним офицером. Он был весьма оригинальный парень. Его звали Серёга. Глядя в зеркало по утрам и надевая фуражку, он все время говорил: "Вот Агнец Божий, берущий на себя грехи штатских, отправляется на службу. Помилуй Господи всех этих грешных без погон, а также нас- тех, кто с погонами и дай ему скорее майора, аминь!". Да, он был занятный малый, этот Серёга. Форму он носил изысканно, а на стук в дверь и вопрос "Кто там?" всегда отвечал "Папа Римский!". От Серёги было трудно оторвать взгляд, но и было также трудно представить в двух ролях: не военным и без стакана. Тот не понимал, как это так: во внеслужебное время праздно проводить время, ничего не делать или ходить в музей с чучелами или парк, где полно орущих детей и цедящих на жаре пиво их родителей. Как только его руки не были заняты какими-нибудь военными делами и обязанностями, то в них сразу же появлялся стакан с вином, терка с куском сыра. Он натирал сыра, выпивал вина и изящно брал щепотку сыра тремя пальцами, клал в рот. Глядя на него хотелось верить, что так сейчас делают военные во всех странах мира, даже там, где только что произошёл переворот. Он был эстет, этот Серёга. Это он приучил Анджелу к выпивке и "Кинг Кримсону", за что она в одно и то же время любила его и ненавидела. Но изменить уже ничего было нельзя. Процесс был необратим. Это были короткие мгновения счастья, когда рядом с ним Анджела чувствовала себя принцессой Княжества Монако -  Грейс Келли, правда сильно подвыпившей, но всё же - принцессой. И это было главным. Он в отличие от других при каждом своём появлении внушал ей и давал понять, что она - самая лучшая на свете, она и именно она - самая красивая и обворожительная, а ее сосиски с зеленым горошком - самые вкусные на свете. Анджела знала, что Серёга врет, но всё равно верила ему. Странные они люди - эти военные.

         Когда Серёга смотрел на своё отражение в зеркале, Анджела смотрела на него. Она думала про себя: "Вот он обо мне всё знает, ну или почти всё...не важно. Знает, что у меня по молодости лет была ДЖОНЛЕННОНость, потом появилась какая-то КУИНность, переросшая в ЛЕДЗЕППЕЛИНСТВО, а сейчас с ним я окончательно заКИНГКРИМСОНилась. Жизнь течёт, ты вроде как остаешься незаметно для себя вроде как одним и тем же, только музыка, которую ты слушаешь меняется от Леннона к Фриппу, меняются мужчины, вокруг тебя, а всё остальное? Интересно, а о чём он думает?". Она знала о чём он на самом деле думает. Просто была абсолютно уверена. Этот человек тоже существовал в условиях глубокого личного кризиса. Когда не с кем воевать, военный человек начинает воевать сам с собой. Это неизбежно. Хочется наличия потенциальной возможности умереть за неё, за других, за всех, быть убитым во время боя, да еще так, чтобы и самому не было стыдно и так, чтобы другие тобой гордились. Но возможность такая не всегда есть, поэтому конфликт неизбежен. Хочется войны, а иначе зачем быть военным. Каждый день ходить на службу и заведомо знать, что с тобой ничего не случится? Это чувство особенно обостряется во время отпуска, встречи со штатскими, поэтому военные так всегда хотят в отпуск и всегда так боятся его.

          Серёга тоже смотрит на свое отражение в зеркале. На какой-то миг реальность вокруг исчезает. Просто её нет. Ну как-то вот так. Нет её этой реальности и всё тут! А что тут? Тут..Скорее здесь, нет - не здесь, а там с ним в то время...Много лет назад...На пятом курсе Серёга был приборщиком в кубрике. Их в нём жило четыре человек. Вообще -то кубрик был на шестерых, но в начале 5 курса двоих неожиданно отчислили. Валеру и Олежку. Они были неплохие пацаны, но как-то вот так судьба сложилась, что офицерская будущая среда их отрыгнула из себя и - навсегда. Кубрик был как кубрик. Ничего особенного. Но ...если бы не Серёга. У своих знакомых девчонок он выпросил клетчатой материи. Одна ее ему дала эту материю, другая сшила занавески, шторку. Третья дала настольную лампу, четвертая - скатерть. А пятая- ну совсем уже - горшочек с алоэ. Безобидный в общем-то цветок. Так..ничего особенного. Командир курса, в котором учился Серёга любил ходить во время субботней большой приборки по кубрикам и смотреть как курсанты производят приборку. Иногда там случались непредсказуемые диалоги. Командир любил ходить в тельняшке, поверх которой был одет китель с капитан-лейтенантскими погонами, каблуками ботинок он пытался высечь искру из пола, засунув кончики пальцев в карманы офицерских брюк.
        - Так, я не понял, бля...что это за порнография, бля...что это за декорации, бля..., а? Что это за бля..ский будуар, а? Это кубрик флотский или комната в борделе, бля..., а? Я не понял, что это за ху...я?
        - Тащ командир, это...шторки на бытовой шкаф..., за ним форма, это- шторки на окна, это скатерть, это - настольная лампа, а это - безобидный  цветок- ну типа растенице, алоэ,кажется, а что? Плохо что ли?
        - Это бля...разврат, а не кубрик, шторки оставить, лампа, ху...с ним пусть стоит, а цветок - на хер...
        - Почему на хер?
        - Ты, сука, ляжки обсеришь сначала прежде чем со мной базарить так будешь, понял, дрыщ? Цветка в описи нет (опись - это табличка с наличием имущества в кубрике, висит на стене, при входе).Значит- на хер!
        - Тащ, командир, я внес цветок в опись!
        - А я сказал - на хер! Вычеркнуть из описи! Понятно!? Дрыщ, бля...военно-морской... развели тут бля...ство ...не потерплю...Иш бля притон... устроили.
          В этом кубрике, который был самым чистым и опрятным весь год, пока  Серёга не выпустился из училища,  выходило на бухту, где на закате всегда можно было увидеть швартующиеся нефтеналивные танкера. Надо было только нажать на круглую кнопку выключателя настольной лампы, внесенной в опись, чтобы погас в кубрике свет, чтобы появилась иллюзорная  возможность взглянуть на все окружающее  так, чтобы не пришел он и не сказал: "Не потерплю, бля...ство, это вам не бордель, а флотский кубрик, суки!".

          В том кубрике, где когда то на пятом курсе жил Серёга, давно уже живут другие курсанты. Сам же он потом пять лет жил в крошечной каюте на шесть человек. В ней есть умывальник, шкаф с формой и крошечный столик с лампой. Из громкоговорителя в каюте непрерывно доносятся команды: "Электрику БЧ-5-наверх! Старшине команды радиотехнического дивизиона прибыть в рубку дежурного по кораблю! Команде приготовится к вечерней приборке!". Зима. Серёга, будучи вахтенным офицером юта, одетый в ботинки, поверх которых-валенки, шинель, тулуп с башлыком стоит на корме возле трапа у "схода" с корабля. Чтобы не сойти с ума от холода и тоски он подбадривает себя и матроса, несущего вместе с ним вахту: "Пусть отмерзнут мои руки и ноги и отвалится моя голова, но объект верхней палубы - юта не покину я никогда...я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его остановлю...Подарил мне дедушка  рубашку, двадцать лет которую носил. Завелись в рубашке мушки и букашки. Я их всех ногтями подавил.". На календаре декабрь 1987 года. "Скоро отбой, но не для всех...мама, мама! роди меня обратно...".

          Анджела точно знала, что никогда и ни при каких обстоятельствах не рассталась бы с Серёгой. Но эти самые обстоятельства, будь они не ладны, взяли верх. В одно прекрасное летне-осеннее утро 1 сентября 2000 года у отца Серёги случился инсульт. Он запомнил этот день на всю жизнь. Ему пришлось уйти со службы и поехать домой, где в последующие два месяца он натерпелся такого, чего и представить себе не мог, стоя вахтенным офицером юта: мытарства по больницам, взятки за дефицитные лекарства, таскание на себе человека, вес которого далеко за сто килограмм, безумие, попытка самоубийства, сломанные твоим же собственным отцом тебе же пальцы в припадке безумия, котетторы, трубка из живота для мочеиспускания, покупка за огромные деньги лекарств за рубежом, толку от которых как оказалось позже, не было никакого, недосыпание, бессилие и беспомощность, неотвратимость судьбы и еще очень много такого, о чём и не скажешь. Смерть, похороны в 35-пяти градусный мороз. Вся последующая жизнь Серёги пошла кувырком. И чем сильнее Серёга старался эту самую свою жизнь выправить, тем всё сильнее и сильнее она запутывалась.

          Однажды Анджела получила неожиданно от Серёги открытку с видом какой-то Латино-Американской страны. Он написал: "Ангел мой, любимая, прости если сможешь. Мы сейчас далеко друг от друга. Я знаю, что у вас сейчас там - сугробы по пояс, а здесь солнце палит нещадно. Пусть это солнце никогда не опалит твои крылья, а душа твоя не очерствеет. "Кинг Кримсон" слушаешь ещё? Это - правильно. Сделай голубцов и вспомни меня, если не забыла. Ты - самое лучшее, что было в моей жизни. Я бы сейчас всё бы отдал, чтобы вновь увидеть тебя хоть раз. Обнимаю тебя. Береги себя. Серый". Потом говорили, что на Родину Серёга так и не вернулся, а полицейские в той стране нашли в воде у скал труп русского мужчины, личность которого так и не смогли установить.
         
          Всё же справедливости ради, надо отметить, что военные и после Серёги продолжали играть кое-какую роли в жизни Анджелы.

          В последнее воскресенье июля на «плешке» собирались бывшие матросы. Окрестности оглашались их криками «ВЭ-МЭ-ЭФ-Ф-Ф!!!». Матросы почему-то никогда не купались. Это удивляло Анджелу. Она думала, что, наверное, моряки за время службы так устали от воды, что им лезть туда лишний раз и вовсе не хочется. Матросы много пили, обнимались, плакали, ссорились, почти всегда дрались, поскольку  каждый из них считал, что именно его служба на его корабле  была самой тяжелой и именно ему больше всех от «годков» досталось. Анджеле матросы не нравились, но ей было жалко матросов. Они почти все были в одинаковых маечках и тельняшках и черно – белых бескозырках. Но ни черный, ни белый, ни голубой цвет Анджела не любила. Да, она верила, что им было трудно, что им было когда-то там, на службе в их железных кораблях тяжело, она догадывалась, что им было очень не просто служить. Ведь не от хорошей же жизни и службы они так много пили на извилистом берегу реки почти рядом с её домом. После матросов оставались пустые бутылки, горечь и печаль. Эти морячки давно уже отслужили, они давно уже на суше, они - не утонули. Отчего же тогда им в их праздник так тяжело, почему они так много и надрывно пьют? Ей было жалко, этих матросов. Она верила, что все они могли утонуть, в смысле умереть, но умереть вместо них хотелось ей, в их праздник, чтобы они не мучились в это последнее воскресенье июля, чтобы им не было так грустно и чтобы им матросам было хорошо.

          На первом этаже в их подъезде жил сосед Анджелы – Василич. Никто не знал сколько ему было лет. Жена Василича умерла, оставив ему в наследство несколько глубоких шрамов от ударов кухонными предметами по голове, огород под окном и полную свободу действий. Анджеле было жалко Василича. Единственным его половым признаком был выцветший пиджак и стойкий запах перегара по утрам. Иногда он копался в огороде и это было пределом его свободы действий. Анджела с Василичем после дня ВМФ на «плешке» собирали примерно 10-15 мешков мусора, которые Василич мужественно, обливаясь потом  перетаскивал к мусорке. Анджела угощала Василича выпивкой и голубцами в те редкие дни, когда ей удавалось что-нибудь для себя сготовить у себя дома. Василич выпивал, вытирал потный лоб рукавом пиджака, который по предположению Анджелы, он не снимал вообще никогда ни зимой ни летом и они курили одну за другой. «Вот же шь, какая хрень, а, ангел мой, ты только подумай! Человек, проиграет без перерыву двадцать лет на скрипке, автоматически становится евреем! А! Ну, точно! А я уже больше двадцати  лет в этом доме живу, автоматически стал идиотом, так же шь?! А! Ну, точно! А как по другому? Не-а! Верняк! Боже, какие халупцы, какие халупцы...», - говорил Василич. Анджела жила в этом доме всего только второй год, но ей отчего-то стало все больше и больше казаться, что это на ней надет пиджак Василича, что это она прожила в этом доме больше двадцати лет, и что это она служила вместо всех этих матросов на флоте и что в её теперешней жизни не было никакого смысла.
          
           Анджела спрашивает Василича: "Сколько тебе лет, Василич?". Тот отвечает: "Шестьдесят четыре, а что?". Анджела: "Да нет, так, ничего, "Уэн ай эм сикстин фо".... Если домой в три ночи явлюсь я навеселе, будет ли ужин? и буду ли нужен, откроешь ли дверь ты мне?...Да же Василич!". "Анджела, Ангел мой, я вот чой-то не совсем понимаю, чего ты говоришь, но мне кажется, что говоришь что-то очень душевное, правильное, на что и отвечать-то не надо, да же ж...?".


           Дежа-вю! 2 августа и на «плешке», как кажется Анджеле, опять те же самые ребята, что были накануне, в точно таких же бело-голубых маечках. Но если приглядеться, то окажется, что ребята и телом покрупнее и на голове у них не бескозырки, а голубые береты десантников. Точно! Слышите, как окрестности  оглашаются их криками «ВЭ-ДЭ-ВЭ-Э-Э-Э!!!». Десантники пьют еще больше. После них остаётся еще больше пустых бутылок и горы арбузных корок. Они ударами ног ломают деревья, разбивают о голову принесенные с собой или найденные по близости кирпичи и бутылки. Десантники всегда купаются. Даже те, кто и плавать то не умеет. В любую погоду и в любом состоянии.  Некоторые из них тонут в очень холодной воде в том месте реки, который извилистым маршрутом огибает район «Божьей плешки». В этом  есть какой-то трагикомизм. Эти десантники на службе когда-то прыгали с парашютом, рисковали жизнью, летели вниз и не разбивались, потом они уволились со службы, вернулись к себе на родину домой в крупный индустриальный город, где на свой праздник утонули в небольшой и не очень глубокой речке собственного города. Они не были моряками, они были десантниками и у них был свой лозунг «Никто кроме нас!», но они почему-то предпочли не разбиться, а утонуть! Анджеле было жалко десантников. Её даже один раз пригласили на осмотр места происшествия понятой, когда милиция нашла утонувшего десантника. Её и Василича. Они не читая, расписались у дежурного следователя районной прокуратуры в протоколе осмотра участка местности, который жители города называли «Паскудников переулок», а если точнее того местечка, которое никто достоверно так и не знает, по каким-то причинам окрестили «Божьей плешкой». Следователь равнодушно удалился с места последнего пристанища утонувшего десантника, а Анджела проплакала полночи. Ей было жалко этого молодого парня, у которого, вероятно, сейчас дома у родных истерика и шок, мать которого рыдает и не осознаёт и не понимает ещё в полной мере всего того, что уже на самом деле произошло. Анджеле кажется, что и она сейчас в той квартире, что и она - родственник тому парню и что ей суждено нечто подобное. Может быть она... впрочем...нет...это не так...это всё жизнь...эта наша жизнь...её...твоя...

          - Анджела, ангел мой, скажи, вот отчего у одних людей и жизнь вроде как никазистая, невыразительная, такая...ну...бесхитростная, скажем, но они довольны вроде как, не маются, не мечутся и всё им кажется уместным и естественным. Не бегут они за должностью вприпрыжку, не рвут жопу и никому зла не желают, да и деньги им особенно-то не нужны, а другие за копейку удавятся, собственных родителей в гроб или в дом престарелых загонят и им ничего - с них как с гуся вода, а ? Отчего?
           - Ты меня спрашиваешь? Отчего вон Гришка Перельман за премией не поехал. Миллион долларов не нужен? Наверное есть какие-то свои соображения. А возьми других ученых, ну...скажем физиков...там теоретиков космонавтики. Они круглые сутки ломают голову, как сделать так, чтобы до Марса можно было долететь.
Вот ему нет дела до того, что у него здесь на Земле и работа есть и дача государственная и машина служебная и лаборатория и кафедра и ученики всякие, ну там..не знаю, что ещё... научная база, собственная научная лаборатория или даже институт и знания и награды и премии и симпозиумы и семинары научные и поездки за рубеж. Ему этого ничего не надо. Ему надо - ТУДА! На Марс. Он точно не знает, зачем, но точно знает, что обязательно надо. Надо! и все! Хоть ты убейся! Туда лететь хрен знает сколько лет, год, два, может три, сколько надо всяких микроорганизмов зеленых придумать, чтобы высадить их на внутренней поверхности космолета, чтобы они кислород непрерывно вырабатывали. Это же какой титанический труд. Но вот они этим живут и им больше ничего не надо. Понимаешь? Н-и-ч-е-г-о! Вот хоть ты усрись, а туда - надо! Ты знаешь, я бы полетела. Серьезно! Чем так жить, лучше уж улететь раз и навсегда, чем каждый день на работу ходить никому не нужную и ни ради чего-то, а так по инерции... Улетела бы и не задумывалась, но меня не возьмут. Почему? Детей обычных находят в капусте или их аист приносит. Меня же нашли на пункте приёма стеклотары. Таких не берут в космонавты. Чего приуныл, то? Наливай по чуть-чуть...
          - Василич, можно задать тебе личный вопрос? Можно? Дети есть у тебя?
          = Был...сын. Знаешь, он погиб на войне.
          - Как на войне, в какой, когда?
          - Когда? В Великую Отечественную.
          - Не поняла, в каком смысле, как он мог, ведь, ты же тогда еще сам
            ребенком был...
          - А так. Он в Прибалтике на траулере рыбном работал. Всё нормально.
            Неплохие деньги зарабатывал. Тяжеловато ему было, но он того сам
            хотел. Однажды тралом они выловили мину времен Второй мировой. Стали
            поднимать, она и сработала. Потонул траулер, вместе со всем экипажем.
            Вот так он получается умер СЕЙЧАС на ТОЙ войне.

          Пятница. Конец августа. На деревянных ступеньках в подъезде дома капли крови. У Василича рука обмотана кухонным полотенцем. Всё полотенце в крови. Он напоролся на доску с гвоздями в огороде, не заметив её вечером в земле у ограды огорода. Анджела промывает Василичу ладонь перекисью, бинтует ему руку и советует в понедельник сходить в поликлинику, чтобы - не дай Бог - не получить заражение. Всё-таки гвоздь! У Василича день рождения. Он купил где-то огромный арбуз и угощает им Анджелу. Они выпивают, но чуть-чуть. Анджеле особо и не хочется, так как она поздно вернулась с работы и на работе уже выпила. Из вежливости она составляет Василичу компанию. Вечер и солнце садится. Утром солнце на стороне окон квартиры Анджелы, днём солнце в зените и оно - ничье, вечером солнце "квартирует" у Василича. Так Анджела передает утром солнечную вахту Василичу и уходя на работу, она говорит вслух у дверей его квартиры: "Не напейся, не перегрейся, не поранься!". Когда Василич бывает трезв, он до захода копается в огороде, изредка посматривая на окна второго этажа. Увидит свет в окне и тоже скажет вслух: "Ты пришел, Ангел мой...и слава Богу!". На кухне его квартиры  распахнуто настежь. Видна автозаправка. На заправке стоит джип. Владелец джипа - плотный "боров" с короткой стрижкой нарочито громко разговаривает по телефону. Огромный живот давит на руль, руль на сдает отведенные ему в пространстве позиции. От этого у плотного человека в речи много междометий и матерных слов. Он манит рукой заправщика, давая понять, что не хочет выходить из салона джипа. Дверь машины открыта. Вокруг автомобиля и возле заправочных стоек с громким пронзительным лаем носится собачонка. На голове собачонки дурацкие смешные кисточки и цветные ниточки. Маленький отпрыск "борова" так же пронзительно как и его собака без устали орёт: "Найда!, Найда!, Найда!, Найда!, Найда!, Найда!, Найда!". Анджеле хочется его убить и собаку тоже. Но вот синего цвета авто-челленджер заправлен, бензобак полон. Папаша с сыночком отловили пса, все уселись. Собачонка продолжает пронзительно лаять в открытое окошечко машины. Автомобиль издает пронзительные звуки, возвращающие память к фильму "Крестный отец", и, полыхнув фарами-стробоскопами, резко отъезжает с заправки. Видно как на ветру жалко трепещется грязная и старая "георгиевская ленточка". "Хорошо хоть не на выхлопную трубу привязана. Счастливого пути тебе, "Highway Star!"...мудак ты, а не звезда автострады!", - думает про себя Анджела.          

          Только пограничники нравились Анджеле. Они вели себя лучше остальных. Пили меньше, мусора почти не оставляли. Они не орали во всю глотку «ПОГРАНЦА-А-А-А!!!». У них были зеленые фуражки. Анджела больше  всего на свете любила зеленый цвет и половина вещей  у неё  были зелеными. И дата этого праздника была  хорошей – 28 мая, потому что сама Анджела родилась в мае и это был её  любимый месяц в году. Почему пограничники были лучше остальных – Анджела не знала.  Может потому, что служили где-то на границе, или от того, что у них у самих была какая-то своя собственная внутренняя граница, через которую они не смели переступить. Анджела не знала. Но ей было жалко. Жалко всех тех, кто не служил в пограничниках и что не все такие хорошие как эти ребята в зеленых фуражках.  Она, наверное, даже была бы рада, если бы у нее был друг – пограничник, но, увы! Её друг был  наркозависимым бездельником, но и даже его Анджеле было жалко.

          Какая самая главная цифра в жизни? Пять, семь, а может двенадцать? Анджела думала над этим и не раз. Вот и сейчас. В конце-концов она для себя решила - три! Никакая другая. На детских утренниках Снегурочка низа что не захочет появляться, пока дети, надрывая легкие три раза не проорут "Сне-гу-роч-ка!!!". А попробуй не крикни-плакал твой заветный и долгожданный подарок. У этого дядьки в валенках и в длинной красной фуфайке, с белой фальшивой бородой, из-за которой видны только одни глаза, ничего просто так не выпросишь. Нужно, чтобы ты год себя обязательно хорошо вёл и на утреннике очень громко звал снегурочку. Вот тогда этот дядька останется довольным, так сказать, будет удовлетворён. Одна учительница в её школе когда-то говорила ей, ставя тройку: "Искандерова, удовлетворительно!". И тогда становилось понятно, абсолютно понятно, что по сути, по смыслу, по замыслу учительницы она на самом деле-то тебе ставит "два", но ей тебя вроде как немного жаль и поэтому "три". А так-то - всем понятно, что "два"...а то - "удовлетворительно". Это как перепуганная буква " м ", вдруг вскочившая на ноги. Анджеле больше всего не нравилось выводить тройку на конверте внизу, где нужно ровно начертить линии цифр для почтового индекса. Почему-то рука в этот момент напрягалась больше всего. Скажите не так? Три танкиста, три весёлых друга...три богатыря...вот развилка-направо пойдешь...налево пойдешь... прямо... Куда идти? Как правильно-то будет? А апостол Пётр, разве он не отрёкся от Христа трижды прежде чем прокричал петух, а потом раскаялся? Вот так всегда в жизни: не получишь, пока не крикнешь, или кто-то не крикнет. Или вот кто-то спрашивает тебя: "Я тебя удовлетворяю?". Хорошо, если да, а если нет, то как ответить, чтобы не обидеть? Странное слово "удовлетворительно". Это надо понимать так, что вот есть, к примеру человек, но ты его не любишь, но жить с ним кое-как можно. Наверное так, но разве это жизнь? Скорее всего - "три" это и есть сама жизнь, то есть ни хорошо, ни плохо, поэтому "три" главная цифра в жизни. Мама, папа, я-дружная семья...Отец и Сын и Дух Святой...Филиокве...Аллилуя! Девственница-мать-старуха...рождение-жизнь-смерть...Или вот говорят "Или-или, третьего не дано!". Значит это очень важно, когда что-то и в третий раз? То есть его может вовсе и не быть? Не искушай судьбу свою понапрасну? Живи и умри, третьего не дано? Или всё же есть что-то, после жизни? Как проверить? Надо обязательно умереть! Пожить-и перестать. И скорее всего это так быстро произойдёт, что и петух не успеет прокричать. Ах, если бы знать, наверняка! Или вот, например, первый раз замуж вышла удачно, второй раз- нет, в третий - так себе, но в целом осталась у_д_о_в_л_е_т_в_о_р_е_н_а! А куда деваться? Или, почему вот в каждом времени года по три месяца? Наверное, неспроста. Если было два - уже не то, не успел бы человек отвыкнуть от осени, или например, не настроился бы на лето. А так - три месяца - лето, три месяца - осень, три месяца - зима и - вечная весна! Впрочем куда это я. Это же Ободзинский, а я то куда! Какая мне вечная весна...

          Анджела стояла неподалеку от детской площадки и размышляла обо всём этом. Вокруг был газон, на котором повсюду были собачьи экскременты. Дома вокруг считались престижными, но собакам плевать на престиж, они живут по своим собачьим правилам. Люди им в этом потакают. Это не прилично. Солнце клонится к закату и также не прилично заглядывает в окна квартир этих престижных домов отражаясь в некоторых огненными пейзажами. Жильцы, обратив внимание на такое "не приличное" поведение Солнца, на сотую доли секунды отвлекутся от своих домашних дел и скажут (или подумают про себя): "Ой,какой закат!". А дальше  всё по-прежнему. Там за домом, неподалеку - колония. Серый высокий забор, колючка, автоматические закрывающиеся ворота, люди, охранники, промзона, жилзона. Надпись "Автомобили, ближе чем на 10 метров не парковать!". Рядом неподалёку во дворе жилого дома детская песочница. Это не просто куча песка, окруженная небольшим деревянным периметром. Это место первоначального получения социальных навыков общения и межполовых отношений. Дети черпают в песочнице песок, кто совком, кто ведёрком. Они строят свои первые, пускай хоть и из песка, но замки. Взрослые по вечерам черпают из песочницы песок для кошачьих туалетов, но по-прежнему в своей жизни в основном строят те же замки из того же песка. Рядом с песочницей на неприлично близком расстоянии припаркованы автомобили. Их много. Они повсюду. Большие и маленькие, чистые и не очень, в основном грязные. Россия - страна немытых автомобилей. В России не принято мыть машину, а зачем, она ведь не пачкается! В России много машин, много песочниц и очень много колоний, много окурков и грязных подъездов с перегоревшими в них лампочками. Возьми любой подъезд в любой пятиэтажке любого города, в нём есть семья, где кто-то один обязательно, но "сидит". Это неизбежно. В этой Стране с этим просто и так было всегда. Часто, что песочница, где ты в детстве играл, всего лишь в считанных метрах от колонии, куда ты потом попал. У многих. У друга Анджелы Георгия тоже так было. Он сам об этом не задумывался, но страдала от этого Анджела. Вот письмо из колонии, она его помнит: две строчки о скуке, любви, печали, тяжелой доле и одинокой маме и ниже список из сорока пунктов, что нужно выслать: носки, трусы, стержни, конверты, чай, зубную пасту...Анджеле жалко себя, жалко что так вышло. Почему с ней, почему у неё всё вот так? Ах, эти замки на песке...

          Достигая определенного зрелого возраста, человек сам себе выстраивает определенную систему координат. И начинает по этой системе жить, хотя она не всегда укладывается в стандартные  нормы – клише – штампы «время-пространство-материя». Исключение составляют разве только что адвокаты, судьи или прокуроры. Они не живут в привычных для остальных системах. Вся их жизнь – формальность. Вся жизнь адвокатов - одна сплошная ложь, самому - прежде всего. От этой лжи у них должны были повырастать метровые носы как у Буратино, но Чарльз Дарвин и Ломброзо чего-то напутали там в своих теориях и теперь уже разбираться с этим бесполезно. С прокурорами и судьями - ещё хуже. У тех комплексов больше, чем о них Фрейд, Юнг, Адлер и Крафт-Эбинг вместе взятые могли бы рассказать. Сложноподчиненные конструкции, замешанные на уголовном кодексе и гражданско-процессуальном законе, мотивации, изложенной в приговоре, судебном решении, определении или постановлении или заключенной в приказе или распоряжении начальника или вышестоящего прокурора. Некоторые из них пишут свои представления и кому-то вносят их и при этом свято верят, что это кому-то нужно и так непременно должно быть.

           Знакомая Анджелы называла таких людей – «стандарта Джи-Эс-Эм». «Джин - Содовая - Мартини». К вышеуказанной публике можно смело отнести всех значимых и не очень офисных клерков, кабинетных бездельников и склочников. Она хотела много раз познакомить Анджелу с такого рода личностями, но Анджела каждый раз уклонялась под различными предлогами. Она не хотела быть ни волком в овечьей шкуре, ни овцой для волчьей стаи. Она не могла толком объяснить, почему она этого не хотела, но интуитивно чувствовала, что она – не их поля ягода. Но и этих людей  Анджеле было жалко, потому что она видела как эти люди живут, и какая это жизнь и как они делают вид, что эта их жизнь устраивает их самих, и как они много лет обманывают сами себя. Эти люди лгали себе, а Анджеле было их жалко, меньше чем десантников, но все равно – жалко! Знакомую Анджелы звали Бася. Ей самой это имя жутко как не нравилось и при знакомстве она просила обычно называть её Николь. Их познакомил Серёга и у самой Анджелы было ощущение, что Бася с Серёгой когда-то были больше чем знакомые, но, видимо, та надоела Серёге в личном плане, но и от знакомства с нею он окончательно отказываться видимо тоже не хотел. Бася любила всё, но по чуть-чуть, эдакий облегченный вариант. Серёга звал её "Light" (Лайт) или "БасяЛайт". Бася нигде не работала, занималась репетиторством и была на содержании у мужчин, коих у неё в круге знакомств было довольно большое количество. Отец Баси Зиновий Ефимович в своё время получил большой срок лагерей, работал долгое время на шахте и потом на старости лет занялся огородничеством и самогоноварением. Последнее было цементирующим звеном в отношениях Баси и Анджелы, поскольку Бася по каким-то неведомым для Анджелы причинам нравилась компания самой Анджелы и у Баси всегда дома было что выпить. Бася редко кого приглашала к себе, обычно она брала немного папиной самогоночки и приходила к Анджеле. Маленький огород, который по идее принадлежал Анджеле, располагавшийся за её домом, Анджела отдала в пользование отцу Баси, от чего тот был на седьмом небе от счастья. Не нужно было покупать землю и ездить далеко за город. Однажды Анджела, будучи в квартире Баси, поинтересовалась её увлечением живописью. Бася показала какие-то свои работы, акварели, рисунки карандашом, пояснив: "Малюю понемногу!". Анджеле не понравилось, но она ничего не сказала Басе о том, что находит её мазню чем-то средним между классицизмом и нацизмом... какие-то нордического типа мужчины, обнаженные бюсты, волевые подбородки, знамена, облака, мифы или скифы... сам чёрт не разберет. Бася же, послушав музыку, которая нравилась Анджеле, также про себя категорично отметила: это - "лесопилка", но ничего не сказала и виду не подала. На том и поладили.

           Раньше Анджела работала в одном забавном местечке – маленькой конторке, где по штату было всего пять человек: она, сотрудница Галя и трое мужчин, включая начальника Николая Николаевича. Конторка занималась демеркьюризацией и когда Анджелу спрашивали, кем она работает, то она так и отвечала: «Демеркьюризатором». «Как, как, кем?», - каждый  раз следовало за этим. Она больше не отвечала. Это было лучшее время её жизни. Несмотря на то, что платили ей там копейки, она с удовольствием ходила на работу, если это занятие вообще можно было назвать работой. Они так отлично все жили, выпивали, разговаривали, никто ни к кому не лез с расспросами, всем было весело. Рабочий день пролетал так же как стремительно, как мгновенно разбегались в стороны шарики ртути из разбившегося градусника. Её начальник Николай Николаеивич был плотный мужчина маленького росточка с густыми жесткими волосами пшеничного цвета, конопатый, краснолицый с носом-картошкой, которого все звали Миклухо-Маклай. Он и сам предпочитал, чтобы его так называли. Казалось, что он о ртути знал всё и вся, что у него был какой-то внутренний встроенный  ртутеулавливатель. Он без приборов определял содержание её паров в воздухе, на почве или на том или ином строительном объекте или мусорке. Он никогда не устраивал кому-либо сцен за опоздание или прогул. «Пришла, и слава Богу! Остальное – не важно», - всегда считал он. Анджела была благодарна ему за всё. Когда они все собирались  у себя в конторке, которая занимала одно помещение со столярным цехом, то собирали на стол, ели все сообща. Пахло деревом, стружкой, опилками, лаком и еще чем-то особенным. Была удивительно душевная, умиротворенная, смело можно сказать- семейная атмосфера. Николай Николаевич, выпивал немного, становился кирпичного цвета и шутливо напоминал всем: «Вот, так братцы, кролики, я когда представлюсь на Тот Свет, вы скиньтесь по  тысяче, ну и я кое-что  оставлю. Закажите мне небольшой камень и  пусть там выдолбят «Hg - Миклухо-Маклай». Все смеялись, но Анджеле почему-то всегда в такой момент было грустно. Тогда она еще не хотела умереть, но вполне могла.

          Бася любую свою фразу начинала с некоторого такого романтически-эротического придыхания, издавая звук, похожий  не то на "а-а-х!", не то на "х-а-а!". Видимо на мужчин это действовало безотказно, но когда Анджела услышала впервые как Бася говорит, то спросила её: "А "А-ха" не твоя любимая группа?". Бася переспросила: "А кто это?". "Да так, норвежцы...викинги, одним словом белобрысые...",-ответила Анджела и почти сразу же привыкла к этому Басиному "А-ха-ха-а!".

          Однажды на одном строительном объекте на землю вблизи неё упал высоковольтный  кабель и её могло поразить током, но каким - то чудом не поразило. Но этому поразилась она сама, так  как считала себя абсолютно невезучей и по всем её  рассуждениям, это не могло не произойти, то есть ее обязательно должно было поразить, но как-то вот пронесло, а не должно было. Она тогда так  думала об этом. Тогда. Так.

          Дождь усиливался. Те, кто проезжал мимо Анджелы, иногда сигналили, чаще – нет. Кому какое дело до остановившегося на обочине дороги автомобиля.  Только один остановился.  Предложил подвезти до города, и она согласилась. Оставаться в своей  машине было глупо.  Тем, кто предложил, оказался светловолосый молодой парень. Они немного поговорили:
- Не боитесь машину  так оставлять?
- Плевать я на неё хотела. Я её не запираю даже у дома, когда на ночь оставляю. Скорее бы угнал её кто-нибудь. Это не машина – кусок ржавого хлама.
- Понятно… Вам виднее… У Вас ноги промокли, не заболеете?
- Ну заболею и что? А что Вы бы сделали?
- Я бы выпил, если бы не был за рулём. Кстати, могу предложить, у меня есть немного…
- Спасибо, у меня тоже с собой есть, только если выпью – надо закурить, а то как-то…
- Я вообще –то не курю, но Вы курите, если хотите.
- Спасибо.
- А как Вы здесь оказались?
- Как я здесь оказалась? Ну…Сначала крошечная точка, затем энергия Большого Взрыва- Ба-бах! В курсе да?! Оформилась материя в виде простейшего организма, тот эволюционизировал: из амебы-в головастика-из головастика – в рыбку, рыбка выбралась на берег-оформилась в птичку, потом птичка приспособилась к хождению стала обезьяной, обезьяна стала млекопитающим или наоборот, уж не знаю как там, долгое дело было, обезьяна стала человеком, человек стал мной. Всё. Точка. Я здесь у тебя в машине. Есть еще вопросы?

          Анджеле стало немного не по себе. Зачем она так ему сказала. Но парень отчего –то улыбался, непохоже было, что он обиделся. Затем он сказал: «Вы очаровательны! Такие запоминаются на всю жизнь!». «А еще лучше на смерть!», - подумала про себя Анджела.

          Иногда на "плешку" приходили студенты мединститута, который  также  был не так далеко от того места, где жила Анджела. Студенты-медики, видимо сильно увлеченные преподаванием основ естествознания в своем институте, оказываясь на "плешке" придавались изучению анатомии и физиологии друг друга, почти никогда не снимая халатов и оглашая окрестности стонами и воплями будущих терапевтов, педиатров и стоматологов. Они почти все курили и после своих "упражнений"  над речкой и плешкой струйками вверх сквозил дым, и этот дым не был тем дымом, о котором когда-то в 1972 году впервые спел Ян Гиллан в песне "Смоук он тзе вотэр". Это не был дым раскуренных индейцами трубок-мира. У этого дыма были другие причины и другие источники. Анджела всё это видела из окна своей маленькой угловой квартиры на втором этаже.

          Анджела и Бася часто разговаривают между собой. О чём? Обо всём.  Обычно Бася рассказывает о всех своих многочисленных знакомых.
          Бася. Анджелка, ты стихи любишь? Нет? Не очень... Ну да, я поняла, но лично я против стихов ничего не имею. Есть ведь, скажем, Шекспир или У.Блэйк, Есенин и Симонов. Есть такие стихи, которые, услышав один раз, запоминаешь навсегда и, возможно, они даже могут однажды изменить твою жизнь или как-то повлиять, но... Была помню у нас в классе одна девочка Ира. Почти круглая отличница, безобидная такая, правда списывать не давала... Ничего в ней особенного не было, ну  там ноги  были чуть постройнее чем у других, ну нос был с горбинкой, ну стихи читала на уроке литературе. Но вот как она их читала. Тут  уже вопрос куда серьезней. Представляешь, она выходила к доске, разворачивалась лицом к классу, спиной к доске и все уже знали, что сейчас будет представление.  Она начинала.... Я не знаю, кем именно она себя в эту минуту представляла, Юлией Друниной, Мариной Цветаевой, Беллой Ахмадуллиной или Анной Ахматовой, но с ней  происходило какое-то мгновенное преображение, делалось что-то невообразимое. Метаморфозы сплошные. Это были совершенно два разных человека, та Ира, которая обычно сидела за столом до вызова к доске и та, кто потом стоя у доски начинала читать эти чертовы стихи. Это было настоящее представление, нет..не чтение стихов, не декламация, нечто совершенно иное....В этот момент остальные ученики класса испытывали некое смешанное чувство, крайнего удивления, непонимания  возможности и допустимости всего происходящего и одновременно глубокой ненависти и неприязни, ибо нет более ревнивых и безжалостных судей, чем одноклассники. Когда Ира заканчивала, в воздухе повисала тишина, которую можно было резать ножом и мазать на хлеб густыми  ломтями. Училка всхлипывала и еле шевелящимся  языком говорила : "...Садись , Ира...молодец...". Все знали, какая будет оценка, но как завороженные смотрели  за авторучкой  училки, надеясь, что, вдруг, каким-то  чудом, Ире поставят не "пять", а "два", но этого не происходило, но все хотели именно этого, даже  Ирина самая лучшая подруга.... Каково было другому, кто должен был после Иры тоже стихотворение читать.., а...? То-то же...А потом я уже узнала, что Ира, сдавала выпускные экзамены, уже будучи беременной от одного придурка-переростка из ПТУ.. так  никуда  толком не поступила и ничего потом так и не окончила и работала воспитателем в детском  саду....стала бухать .....два раза вены себе резала... Какова поэма, а...?
          Анджела. Да..жизнь...сплошной Троянский конь, бля...Везёт далеко, увы, не всем!
          Бася. Анджела, какая у тебя фамилия? Как? Искандерова? Интересная...
          Анджела. Да фамилия как фамилия. Уж получше чем у моего одного знакомого из Ирландии. Тот был Скотт МакДермот. Представляешь. Скотт да ещё и МакДермот. Вот и поживи с такой фамилией и с таким именем.
          Бася. Да, не повезло..как ты говоришь...троянский конь.
          Бася. Анджелка, а кто тебе...нравится...ну в смысле, не как мужчина, а вообще, как личность, скажем? А?
          Анджела. Никола Тесла! Он мог Землю надвое расколоть, а может натрое! Представляешь. Великий человек был. Это он, а не Маркони и не Попов радио изобрёл. И вообще многого еще чего. Никто это не оценил. Так всегда в жизни бывает. При твоей жизни тебе-то как раз жизни и не дают! А еще Виктор Шаубергер. Он изобрел и создал репульсин. Если бы его в свое время послушали бы, то сейчас все бы летало, плавало и ездило, не издавая шума, не дымя и не тратя ни керосина ни бензина. Все водоёмы были бы чистыми и мы бы не задыхались в городах от гари и смога. Короче, вообще всё было бы по другому. Вся наша жизнь.
          Бася. Ты, знаешь, нам с отцом денег катастрофически не хватает. У него диабет. Надо лекарства покупать, тест-полоски для глюкометра, а они жутких денег стоят. Он хоть и крепится, но я знаю, что ему плохо, очень плохо. Ну  вот ты представляешь сколько народу от инсульта умирает. Толпы, ну в смысле десятки, а может и сотни тысяч.  А у них наверняка проблемы были с холестерином, сосудами, давлениями. Вот, к примеру, для диабетиков  глюкометры есть, для гипертоников - тонометры, а  простого обычного домашнего приборчика для измерения  уровня холестерина - нет. Парадокс! Иди в поликлинику выстаивай очереди или плати бешеные деньги где-нибудь в частной лаборатории. Что трудно такой приборчик изобрести? Наверное, нет, но ведь до сих пор же его нет и скорее всего в Этой Стране еще очень долго. Господи...
          Анджела. Какой там приборчик, холестерин...сейчас в поликлинику надо со своей мазью Вишневского приходить и со своими бинтами. А ты говоришь холестерин.
          Бася. Анджела, я тебя почти люблю...ты такая чудесная. Боже мне так хорошо (плачет, обнимает и целует Анджелу. Потом Бася приходит в себя, успокаивается, молча смотрит в окно)... Анджела...? А когда никуда не хочется идти и делать ничего не хочется, то что "делать"? Как думаешь?
          Анджела. Ну...можно просто сидеть и ...ждать Годо. Просто сидеть у окна и ждать Годо, как ...Владимир и Эстрагон. Не важно придет он или не придет. Ты просто сидишь и ждешь Его. Может быть даже очень придет мальчик и скажет, что его (мальчика) брата бьёт Хозяин(Месье Годо). Тебе не обязательно верить или знать это наверняка! Это не важно- ты просто сидишь и ждешь Его, а Лаки и Поцци пройдут мимо. Один слепой, второй - немой. Или они просто сделают вид, что не знают тебя. Это не важно. Главное- что ты ждешь. Жизнь течёт медленно и этим поступком ты скрашиваешь её течение. Ну что давай выпьем?
          Бася. Давай! ( Обе не трогаются с места )

         Фонарь освещает часть комнаты и кухню, "...в Петропавловске-Камчатском утро...".

          Анджела в жизни сменила несколько профессий. Впрочем, вряд ли можно назвать профессией продажу билетов в городской бане или развозку курьерской  почты от одного офиса к другому. Но всё же, по мнению самой Анджелы, это было лучше мытья пробирок в лаборатории мединститута, где маялась одна ее подруга, закончившая  МГУ с золотой  медалью, предпочитая одевать каждый день резиновые перчатки и орудовать ёршиком, чем кому –то подчиняться или от кого-то зависеть.
Когда парень подвез её до работы, то она вышла и это было так не комфортно. По-прежнему шел мелкий моросящий дождь, ноги не успели высохнуть, на душе было пакостно и тревожно. Парень высунулся из салона и спросил, могли бы они в будущем встретиться. Почему бы и нет. Анджела ответила: «Слушай, ты – хороший парень. Это видно. Тебе, зачем лишняя головная боль. Я приношу только одни проблемы. Я только что рассталась с одним рыцарем-без страха и укропа. Был у меня один Че Гевара, партизан, блять, долбаный. Я… Не знаю…зачем…это глупо…спасибо тебе…ты лучше забудь….меня ты словно не видел…так  легче…ладно, пожалуйста….!». На работе её ждали ненавистный начальничек, опостылевшие сослуживцы, но в ящике стола была пара колготок и в тумбочке – бутылка, где еще оставалась одна треть и со стороны нее никакой измены или подвоха уже не будет. Это так. Это верно.

           А Че Гевара на самом деле был. Приятеля Анджелы звали Чемизов Георгий. Анджела звала его Че Гевара. В принципе, в принципе, он мог бы быть неплохим парнем, если бы...дальше можно было бы сказать «Но!», но, как говорят  французы, в это самое «но» можно вместить весь мир. Мир в обычных его привычных для всех формах в Чемизова Георгия не вмещался, зато уголовные замашки и бонвиванские привычки помещались запросто. Он не знал понятия «эпикурейская мораль», но чётко ей следовал. Присосавшись, как пиявка к щиколотке, он выдаивал из потенциальной  жертвы последние соки, при этом ловко спекулировал на чувствах. Как ему это удавалось? Да разве спросишь. Анджела пробовала его лечить от наркозависимости, она боялась, что он заболеет СПИДом и её заразит, но всё прощала и все терпела, до поры до времени, она устраивала его на работу, но его нигде не терпели и отовсюду выгоняли. Ему нужны были деньги. Он брал их у неё без её ведома. Ему нужна была свобода, но она на неё не претендовала, ему нужны были эмоции, но разве она отказывала ему в чём – нибудь. Вот только зачем он украл у нее сережки её мамы. С опалом. Там и золото – то было низкой пробы. Но это было единственное, что осталось от матери. Зачем!? Она бы заняла денег и так бы ему дала, ты только скажи, а теперь, попробуй их выкупи! Нет, она этого ему не простит! Ни за что! Никогда!

           В доме Анджелы нет никакой слышимости. Абсолютно! То ли стены были такими звуконепроницаемыми, то ли соседи предпочитали вообще не издавать никаких звуков. Редкое счастье для редкой части населения городов, большинство которых страдает в многоэтажках и "хрущевках" от слышимости всех, всего и вся. Да, но насчет звуков, не совсем все было так. Под Анджелой жила старушка, а если точнее - пожилая женщина Зинаида Кирилловна. Видимо она была глуховата и поэтому радио у неё было включено на полную громкость целые сутки. Радиоприемник почти рядом с форточкой, а форточка там никогда не закрывалась. Анджеле поневоле приходилось слушать соседское радио круглые сутки. Но это ничего. Анджела с этим смирилась. Человек имеет право на то, чтобы жить так как он того хочет. Кроме этого у Зинаиды Кирилловны были огромные старые часы с маятником и гирьками. Бой этих часов особенно нравился Анджеле. Бывало она после работы, приходила домой, садилась у открытого окна, если на улице было тепло и опустив подбородок на  руки, подолгу сидела так, слышалось, как диктор радио сообщал о новостях, шли программы о здоровье, по понедельникам, четвергам и субботам Дмитрий Добрынин вел передачи о рок-музыке, и было слышно как бьют часы. На улице темнело, включать свет не было никакой необходимости, так как на улице рядом с домом был фонарь и свет его освещал Анджеле половину комнаты и всю кухню и позволял немного сэкономить в плате за электроэнергию. Сидеть бы так и сидеть, чтобы никто не потревожил это тихое почти безмолвие. Но нет! Вот от моста по съезду движется автомобиль. Лучи его фар задираются вверх, вот опускаются вниз, передавая неровности дороги. Очередной любитель уличных проституток заехал на полчаса в тополя отвлечься от повседневных будней и семейных хлопот и наспех расслабиться. Один покупает любовь, вторая - продает. Но от этого почему-то стыдно Анджеле. Можно не обращать внимания. Конечно можно. И нужно. Но не получается.

          Разговор в пельменной:

          - А вообще, полковник, я Вам так скажу, чем больше провалов в памяти тем стремительнее путь к истине. Попробуйте мне возразить. Вы, случайно, не гомосексуалист? Нет? Ну да ладно, я не против, даже если Вы - да. Лет через двадцать это станет модным. Ведь стирается же грань между умственным и физическим трудом, как по телевизору говорят, между городом и деревней. Я лично не уверен, но так говорят. Вот и я так говорю. Стирается грань между мужчиной и женщиной. Мужики патлатые, бабы с космами. У всех куртки стройотрядовские с кучей значков. Зачем столько значков, а когда стирать их всех снимать надо или прямо так? Я, полковник, в жизни уже ничего не понимаю. Почему магнитола с олимпийской символикой на 50 рублей дороже обычной? Вот Вы когда умрете, у Вашей могилы вечный огонь зажгут? Вряд ли. А он горит. Поедем в Серпухов или Волоколамск, там знаете сколько народу полегло? Туда можно было бы подвести трубку с газом и пускай там горел бы. Вполне уместно, так ведь нет же. Александровский сад подавай! Давайте, полковник, выпьем за то...ну за что?...ну хотя бы за то, чтобы и Крым и Аляска опять нашими стали и чтобы можно было бы сесть в Симферополе на поезд и без пересадки до Анкориджа доехать, там с чукчами и эскимосами побрататься, поцеловаться и в привокзальном ресторане водки с кока-колой выпить и закусить черным хлебом с тмином и с каким-нибудь американским стейком, если такие у них в прейскуранте будут! А если нет, так мы на всякий случай кильки с собой захватим, даже...!? Америкосы небось кильку то и не пробовали ни разу. О!
          - Вам нравится Ленинград, были там? Я оттуда родом, в блокаду тоже там был, родителей потерял, потом по интернатам мотался. Потом в Суворовское училище меня определили. С детства потом уже никогда больше не был.
          - Ленинград-то? Ну что сказать, город внушительный, только знаете, что я Вам скажу. Есть там кладбище одно. Тихвинское. Знаете, да? Несчастный там Модест Петрович похоронен был. Который Мусоргский. Ну там, "Хованщина", "Картинки с выставки", Вы должно быть в курсе...Так вот, когда кладбище перестраивали, то надгробия части могил перенесли в другое место, а сами могилы оставили на прежнем, просто закатали сверху асфальтом и всё! Понимаете. В том числе и могилу Модеста Петровича. Бедный человек. Сейчас над его могилой автобусная остановка. Нет душе его успокоения, автобусы по "душе" по его ездят, понимаете-ли! Господи, прими душу его в объятия свои, ты - пастырь нам, а мы все - овцы в стаде твоём. Давайте полковник выпьем, потому что иначе в этой стране жить нельзя.

          У Анджелы на верхней полке серванта книги. "Нет, там нет полных собраний сочинений Эсхила, Исаака Ньютона и Германа Гессе, стоящих корешок к корешку с трехтомной историей онанизма всех веков и народов, у неё нет журнала, на обложке которого бы возлежала обнаженная девица". Там у неё Питер Устинов и Весь Довлатов. Анджеле кажется, что если бы люди прочитали бы Устинова, то проституток не привозили бы под мост, моряки с десантниками не напивались бы так с интервалом в несколько дней друг от друга, а студенты - медики могли бы больше времени изучать методы лечения людей от того, что называется "жизнь", а в речке рядом никто бы не утонул в холодной и быстрой воде. Но люди не читают Устинова и вообще его мало кто знает. Скажи кому-нибудь: "Я люблю Барта Крамнэгела!". Никто ничего не поймет. Как не понять всей этой жизни, в которой у многих есть все возможности, чтобы жить, но нет для этого никакого желания.

          Однажды они встретились. Они не знали о существовании друг друга относительно Анджелы. Один у неё был, а второму только предстояло им стать. Второй был "форточником", он был худой и мог влезть в любую форточку. Он днями кружил по городу, в поисках ротозеев, которые по неосторожности оставили на первом или втором этаже открытой любимую им лазейку. Он брал только золото и деньги, золото прятал в презерватив и проглатывал, иногда прятал это в заднем проходе. Его долго не удавалось изобличить. Все деньги он тратил на наркотики, золото мгновенно сбывал цыганам. Но однажды они встретились. Первый долго его "пас", сидя в засаде, он мёрз ночью в сарае и  знал, что в частном секторе в обслуживаемой им "зоне" микрорайона второй обязательно появится. Он только не знал, как тому удавалось все время скрыться, и почему все указывали на одну и ту же примету-желтую куртку, ведь это бросается в глаза. Только потом тот первый понял, что этот второй выворачивал куртку наизнанку, у которой была желтая подкладка. Он "вычислил" второго и по фальшивой наводке через стукача вывел второго на адрес, где его уже ждали, если бы не банальная случайность. Как он мог так оплошать. Всего лишь горстка перца с махоркой, которая режет глаза и отбывает у собак возможность взять след. Второму опять удалось скрыться и первый долго не мог себе этого простить. Но если бы он знал, если бы он только знал все то, что будет наперед. Если бы он только знал. Каждый из них мог сделать для неё что-то, что позволило бы ей быть, но с каждым из них было то, от чего потом её не стало.

          Поздний вечер. На "плешке" никого нет. Темно. Слышится звук играющей музыки, это "Кинг Кримсон". Играет не громко, но и не так тихо, чтобы не понять, что именно это играет:
          Яркий день, уходя, облака позлативши,
          Оставляет их россыпь, по небу всему,
          Но глаза мои видят, вовнутрь обратившись,
          Лишь беззвездную, прямо библейскую тьму

          Синь небес надо мною, как лед, серебрится,
          Тает в сером тумане надежды с тоской,
          И надежда угрюмо, уныло стремится
          Обернуться беззвездной, библейскою тьмой

          Милость друга отравлена ядом улыбки
          С другом старым давненько неискренны мы
          А улыбка его – пустота и фальшивка
          Средь библейской и самой беззвезднейшей тьмы.
         
          Фонарь освещает с улицы кухню и часть комнаты. На полке книжки - корешки к корешку и до дня пограничника, до любимого месяца мая еще так далеко.

          Поздний вечер. Владимир Вежновец в своем рабочем кабинета заместителя начальника районного отдела милиции. Он сегодня "ответственный" по райотделу.
Ему позвонили из дежурной части города.
         - Алло, Владимир Яковлевич, оперативный дежурный по "городу" подполковник Яремчук. Вы ответственный? Да! Ага. Хорошо! Мы группу оперативно-следственную направили на всякий случай, вот хотели уточнить, Яниса Лациса еще ваш район, или "городской"? Ага, ваш ещё..ладненько. Там труп, скорее всего не криминальный, молодая женщина, суицид вероятно. Выедете, там на месте разберетесь. Говорят ваш участковый там, возьмите опера, следователя дежурного, а то у нашего заявка в другой район на ДТП с трупом. Потом обстановку доложите что там и как, лады! Ну всё на связи!
         Яниса Лациса...Владимиру Вежновец стало не по себе...когда он подъехал к дому и увидел машину морга, сотрудников, поднялся на второй этаж дома № 5 второй подъезд. Вот открытая дверь угловой квартиры...участковый отдал честь...Казалось что сердце сейчас разорвётся...Андж... Что ты наделала?..Первый раз в жизни другу Вовке хотелось умереть.

         Отрывок из разговора:
         -Если Вы, полковник, спросите, что будет, если от бесконечности отнять единицу? Я Вам отвечу. Будет бесконечность. Ну то есть ничего в общем-то не изменится. Одним словом, никто ничего не заметит.

         (не окончено)