Написано в соавторстве с Восхитительной Баронессой Небесных Краёв Анной Манной
("Первая" редакция)
Шел Петров однажды в лес.
Шел и шел и вдруг исчез.
Даниил Хармс.
1.
Сейчас сюжет не обязательно, - говорил мой друг писатель, - главное, как преподнести. Поток сознания струится сквозь...(дальше неразборчиво, так как поток поглотил его, и мы потеряли с ним связь.)
- А что скажет мой любезный читатель? - спросила я вместо ужина.
- Ты совсем забыла про свою семью, - ответил мой муж после драматической паузы, - тебя как будто вообще нет. Дома бардак и мы соскучились.
- Я пишу роман. А когда я пишу, то забываю поесть.
- И не только это. Ты вся на нервах. Так и до срыва не далеко. Не забывай, что стало с твоим другом писателем. У тебя даже когда ничего не происходит, то охов и ахов на целый Армагеддон.
- Как это ничего не происходит? У меня тут как раз все завертелось...
- Где? В романе? Да чтобы быть писателем, нужно жить для пользы других, а не уходить с головой в придуманный мир. Как ты потом оттуда выбираться будешь?
- На голубом вертолете, - ответила я поставив чашку в посудомоечную машину, - меня номинировали на соискание премии "Писатель года", - и покинув бытовые пределы скрылась в своей мастерской.
2.
И куда теперь? Надо же все переосмыслить в спокойной обстановке. Я вообще люблю попсиховать если что, вы это тоже имейте в виду, когда будете читать. Потому что после психоза часто сходит озарение, и жизнь, так сказать, налаживается.
Вон там у нас будет место для бесстрастия (стрелочка указывает на гору). Чтобы забраться на гору, надо иметь хорошую оснастку, а чтобы не сползти оттуда в охи и ахи, надо, наверное, убрать все прекрасное из виду. Совсем без прекрасного, пожалуй, тяжко. Попробую убрать хотя бы все впечатляющее. У меня тут в общем-то не плохо: травка все-таки пробивается меж камней. Камни сухие серые (со звуком "кох"), но есть и зеленоватые мшистые (совсем почти без звука) и мох на них теплый от солнца... и такой осязательный. Это ведь нормально сидеть на вершине горы и трогать куцую травку. Говорят, главное, не смотреть вниз. А у меня за спиной столько свободы, что так прямо шарахнет, мало не покажется. Ну и ладно, буду быть так. Втыкаю в имеющийся грунт флажок с надписью "Здесь было я - эпическое спокойствие" и .... потихоньку начинаю психовать. Я конечно уважаю ваше желание поворачиваться к прекрасному спиной, но мне лично уже невыносимо. Ну неужели сразу - шарах?! Я же только одним глазком... Сама себя уговариваю как во сне: прыгай, это же во сне.... и прыгаю....
...И оборачиваюсь..... и прямо обалдеваю от ужаса: карабкается человек, прямо уже подбирается, метров 10 осталось.
- Пожалуйста, убирайтесь отсюда!
Поднял голову. Мужчина. Смотрит и кажется улыбается параллельно своим усам и перпендикулярно бороде. Тем не менее я продолжаю в таком же тоне.
- Убирайтесь, говорю, это моя гора!
- Как это ваша?
- Тут флажок мой.
- Где?
- Да вот же. Только не смотрите на меня!
- Это еще почему? Вы же одеты.
- Потому что вы так влюбитесь в меня. В меня всегда влюбляются с третьего взгляда.
- Да мне и первого хватило, чтобы понять, что вы не в моем вкусе.
- Причем тут вкусы? Я же говорю с третьего!
- Хорошо. Я заберусь с другой стороны. Мне тоже нужно флажок установить.
- А что у вас на флажке написано?
Мужчина, продвигаясь в сторону, невозмутимо засопел.
Камешки,….песочек,…. бабочки… Я не знаю, как теперь вообще можно сидеть на горе и бесстрастно ковыряться палочкой, когда с обратной стороны мужчина с таинственным флажком. Тут уж даже никакая бездна не спасет.
- Эй, вы та-а-а-ам! Что у вас на флажке-е? Одиночество? Покой? Тишина-а-а? Или что-то такое...?
- Нет! А вы что тут от мира спасаетесь?
- Не-е-ет! Я роман пишу.
- Ну, я так и думал...
- Вы - циник!
- Хорошего же вы обо мне мнения.
- А это потому, что вы писателей не любите.
- Я люблю, но критикую.
- Так вы - критик?
- В первую очередь, самокритик.
- Да, с горы конечно оно хорошо критиковать. Я вот тоже тут для вдохновения. А все из-за того, что такие вот как вы сказали, чтобы я писала не так как хочу, а как они хотят.
- А давайте вы не будете обобщать. И не будете так орать. Пишите как хотите и мне не мешайте.
- Нет уж! Давайте, я буду писать, а вы критиковать, раз уж критиком назвались.
- Я обычно дистанционно работаю.... А так с вами в непосредственной близости... и еще эта горная ширма из хрупкой породы.... как бы чего не вышло.... Надо же дистанцию соблюдать в таком деле.
- А я что не соблюдаю? Я сразу предупреждаю за 10 метров. Я замужем и вооружена, если что.
- А вы мне не нравитесь, и я храплю, если что...
- Ну вот, если вы все понимаете, давайте сотрудничать. Только будьте терпеливы, а я буду умнеть ну прямо на глазах.
- Зачем вам все это? Честное слово не понимаю. Я не привык так...
Он не привык. Я тоже, может с трудом привыкаю к таким условиям. Хотя все идет как надо, и чего он так расстраивается? Надо его как-то успокоить или хотя бы отвлечь...
- Вот вы говорите "постмодерн". Я конечно все понимаю..., - начала я, но тут же осеклась.
Нет, я ничего не понимаю в постмодерне. Сейчас он меня сразу спалит... Слишком высоко тут... Я как будто не на своем месте... Пойти что ли поискать горку поодиночнее...
- В постмодерне живете? Давайте тогда разложим реальность на элементы. Вы любите кавычки?
Что-то такое в его вопрос-ответе зашевелилось.... «Постмодерн». Это, видимо, и был ключ, запускающий механизм. Пружины заскрипели, шестерёнки начали вращаться, молоточки застучали и механизм медленно и верно начал свою работу.
Теперь бы еще понять, что такое элементы реальности, и при чем здесь кавычки. Ну, вот насчет реальности, наверное, он догадался просто, что я не на самом деле сижу на горе, а просто пишу, что я сижу на горе. Хотя, как он мог догадаться? Надо как-то выяснить, потому что это все-таки важно. Для меня важно - я не совсем еще постмодернизировалась. Скорее всего так: если он тоже пишет, что только сидит, а не сидит, что пишет, то еще не все потеряно, заодно и про кавычки уточню.
- Кавычки, знаете ли люблю, особенно когда сижу в кресле и они так гармонизируют с общим потоком сознания.... А когда на природе, то тут не все так однозначно... бывают и срывы.
- Да? Как интересно...
- Мне тоже интересно, как у вас обстоят дела с кавычками.
- Ну примерно вот так:
"Тут мне в голову план такой пришел: а ну-ка не пущу я вас из сердца! Правда, есть такие ловкачи, что в глаз войдут, а из уха вылезут. А я уши ватой заложу! Что тогда будете делать?" *
- А причем тут кавычки?
- Кавычки - это цитаты. Вы вообще знаете, чем отличается постмодерн от модерна?
- Ну, модерн - это когда круто. А постмодерн - когда не понятно.
- Ну, да, концептуально верно. Хотя, это, скорее, интуитивно у вас. Я так понял, вы не понимаете постмодерн и от этого его недолюбливаете. Я вам сейчас объясню принципиальные отличия. Модерн верит в идеал, постмодерн высмеивает всякий идеал; модерн - структура, постмодерн - бессвязность...
- А, - говорю, - вот вы чего так напрягаетесь, - боитесь что я свяжу вас своими идеалами.
- Так... Я думал, у нас серьезный разговор, а вы так.... к словам прицепиться....
- Нет, я не к словам, вы не обижайтесь, пожалуйста... А как вас зовут?
- Хойльс Йокезгальс.
- А меня?
- Дендра Латарс.
- Хорошо. А что нас связывает?
- Вы что подкрадываетесь к моему флажку?!
- Нет… нет. Я соблюдаю дистанцию…Но вы лучше его спрячьте, а то я могу случайно выпрыгнуть и схватить…я же говорю – срывы! А у вас бывают срывы?
- Срывы в постмодерн?
3.
Она сидела закутавшись в плед на кресле и читала. Он сидел с другой стороны горы на разнузданно качающемся табурете и сдувал пылинки со своей шинели. От невысказанности закурил. Старался курить на восток, но в данном случае это так близко от запада, что она потянула носом. Он закашлял, и наконец сказал хриплым голосом: "А как Вы думайте, отчего перестал писать Пушкин? Аж с 1837 года, давайте, ему напишем сообщение в контакте. В конце концов, нельзя так долго хранить молчание, сейчас нужно говорить, тем более такому маститому поэту и прозаику как он. А он вместо того чтоб вести литературу в новое будущее, пошлые анекдоты постит. Странно это как-то."
Теперь добавим бессвязность и эпизодичность...
- Где я?
- Я на горе. Что это за гора разберёмся в следующем эпизоде...
- Кто я?
- Он, то есть я, то есть ты в нём, а он - Хойльс Йокезгальс, но скорее всего это временно, потому что я переменный, а она - постоянна.
- Почему она так шумит?
- Она говорит, что она психует, для того, чтобы на неё снизошло озарение.
- Кто она?
- Она Дендра Латарс.
- Почему у неё такое смешное имя?
- Смешное, а на своё не хочешь взглянуть, Хойльс Йокезгальс?
- Но мы не противоположности?
- Нет, вы не противоположности.
- А почему она врёт?
- Что она врёт?
- Она всё время врёт!
- Да в чём именно?
- Да во всём, во всём! Ну, к примеру, что значит сюжет – не важен. Сюжет это одно из самого главного.
Петраков надел шляпу и вышел из дома. Выйдя из дома на улицу, Петраков подумал, не слишком ли легко он оделся. Петраков зашёл домой и надел ветровку, после чего он вышел на улицу из дома и стал думать, не слишком ли тепло он оделся. Но Петракову в ветровке было не жарко и не холодно, самое то. Можно и погулять сходить, решил Петраков и зашёл домой, чтоб надеть носки и ботинки. Надев, носки с ботинками, Петраков вышел на улицу. Мимо него прошла соседка Зинаида Терентьевна, загадочно улыбаясь. Загадочная улыбка заставила Петракова вернуться домой, он долго смотрелся в зеркало, соображая, что в его наряде так могло рассмешить Зинаиду Терентьевну. Но все вещи были чисты и аккуратно смотрелись. Тут Петраков, бросив взгляд, увидел в спальне на стуле штаны и решил их одеть. Надевая штаны, Петраков, заметил трусы и решил их тоже надеть, хоть и поверх штанов. Но трусы поверх штанов смотрелись не очень убедительно, и Петракову пришлось всё переснимать. И вот когда на Петракове были надеты трусы, штаны, носки, ботинки, ветровка и шляпа, он подумал, что и рубашку можно надеть, но от этой мысли Петракова потянуло в сон. Он упал на диван и тут же захрапел.
- Но я с ней спорить не буду.
- Не будешь?
- Зачем? Она спрашивает, я отвечаю, я спрашиваю она отвечает. Она пишет, я критикую. Гармония.
- Тогда я буду с ней спорить "до последней капли в море».
- Она говорит очень много слов, я отвечаю много. Я не успеваю за ней, за собой, за ней-собой. Вот для чего мне нужен Эверест, чтоб замедлять её поток. Иначе старенький механизм мозга не вынесет больших нагрузок. Итак.
Эверест. Ослепительно сияет солнце. Кругом тонны снега, но нам не холодно. Она сидит в кресле, закутавшись в плед, я сижу на табурете с шатающейся ножкой в старенькой шинели, стараюсь курить в бок, но иногда порывы ветра тянут дым в её сторону и она легонько морщит нос.
- Ты не возражаешь, если я поставлю торшер? – спрашиваю я у Дендры.
- Это логично, - отвечает она спокойно.
Я хлопаю в ладоши. Рядом с нами появляется торшер с зелёным абажуром. Я ещё раз хлопаю и небо выключается, зажигаются звёзды и наш торшерчик, с его подставки беру кружку с дымящимся кофе и передаю ей, беру такую же себе.
-Я смотрю, всё у тебя обустроено?
- Да. Теперь мозговой механизм должен работать без сбоя. Но давай, посмотрим, что мы делаем, на её вершине…
- Хорошо. А что нас связывает?
- Вы опять подкрадываетесь к моему флажку?!
- Нет… нет. Я соблюдаю дистанцию…Но вы лучше его спрячьте, а то я могу случайно выпрыгнуть и схватить… я же говорю – срывы!
- И вот теперь меня интересует только один вопрос, который часто задаёт мне сын - что дальше? Чем Вы там заняты с этим критиком? О чём разговаривайте?
- Мне этот критик очень интересен. Я хожу вокруг него и недоумеваю. Я встаю за отсутствие спинки его табурета и настороженно молчу. Я провожу кончиком пальца по воздушной оболочке его профиля и вспоминаю чьи-то стихи. Да, очень интересен. Только лучше думать, что этот интерес идет совсем не от меня, а от Внешних сил. Но Внешние силы не могут в полной мере нейтрализовать мои внутренние, потому что я свободна. Сейчас, пока он разговаривает со мной, я относительно спокойна, я пью зеленый кофе из абажура и стараюсь максимально вдыхать сигаретный дым с востока. Я очень люблю пассивное курение. А что любит он, когда я говорю, а он думает и почти не слушает? Что любит он? В чем его красота? Ах, какой чудесный вкус абажура...
- Я рад, что Вам понравился абажур. Я долго не мог найти торшер с зелёным абажуром. Зелёный самый вкусный. А от красного лично меня всегда тошнит. Хотя, некоторые клюют именно на красный. Логично? Я не представляю, где здесь может быть логика. Торшер – это модерн, а постмодерн – это абажур. А вот это чрезвычайно логично.
- Так что насчет красоты? Я требую отчета о ваших мыслях и поступках в письменном виде. Я же, сами понимаете, не могу без этого. Напишите мне письмо.
- Письмо? Вам что уже не достаточно того, что написано на моем флажке? Вы же хотели знать, что там? Тишина? Одиночество? Покой? Нет. Нет. Нет. Разочарование.
Однажды Аморалову прислали из университета Васэда самый большой в мире карликовый кактус. К новому жильцу в своей квартире Аморалов отнёсся со всей серьёзностью. Он поливал его по строгой им составленной системе. Холодными зимними вечерами укутывал его в тёплое одеяло. Создал для него специальную систему освещения. На ночь он читал кактусу нравопоучительные истории, заканчивающиеся словами: «Вот видите, милые дети, как нехорошо поступил»… кто-то там. Все иголочки он раз в неделю протирал влажной ваточкой. И часами разговаривал с ним на кактусовом языке. Он даже забросил систематизацию своей коллекции пуговиц, отчего она пришла в полный беспорядок. И вот весной кактус зацвёл и выдавил из себя маленький беленький цветочек. Счастью Аморалова не было границ. Он раздобыл бутыль со спиртуозом и, встретив у вокзала приятелей с постными рожами, позвал их к себе отметить знаменательное событие. По дороге к нему домой, они зашли в магазин и купили закуски. Зайдя в квартиру к Аморалову, приятели с постными рожами прошли на кухню, безошибочно угадав местоположение бутыли со спиртуозом. Аморалов долго уговаривал взглянуть их на его кактус, пока они разливали спиртуоз по рюмкам. Наконец, не выдержав, их незаинтересованности, Аморалов принёс горшок с кактусом на кухню и поставил на стол. Ни один мускул не дрогнул на постных рожах. Аморалов растерялся, и что-то звонко хрустнуло у него внутри. Он взял бутыль со спиртуозом, вынес его на лестничную клетку и поставил на пол, вслед за ним вышли приятели с рюмками. Аморалов закрыл за ними дверь, пошёл на кухню, обнял горшок с кактусом и заплакал.
- Стоп, снято!
- Что достаточно драматично?
- О да, Маэстро, вы как всегда на высоте!
- Не перегнул палку, может поспокойней?...
- Нет, один в один.
- Вы циник?
- Только в том случае, когда эпическое спокойствие начинает психовать.
- Вы романтик?
- Только когда, допускаю зелёный кофе на своей вершине.
- Вы, действительно, критик?
- Только тогда, когда понимаю о чём говорю.
Интервью закончено. Слова сказаны. Можно расслабиться и оказаться по ту сторону слов.
- Добрый вечер, Дендра. Умоляю, прошу, одно лишь твоё слово...
- Логично.
- Да-да.. это то, чего жаждали слышать мои уши весь день. Звёзды включитесь.
Мы смотрели на звёзды, и звёзды смотрели на нас. Мы были циниками и романтиками, и циники и романтики были нами. Она куталась в плед, я раскачивал-доламывал табурет и северо-западный ветер, единственный, которому я могу доверять, окутывал её волосы моим сигаретным дымом. Я и второй Эверест создам, если моя старенькая, в некоторых местах рваненькая шинель будет со мной. Здесь можно пить кофе и курить, и не думать, ни о Внешних Силах, ни о чьих-то внутренних, ни о своих собственных. У каждого должно быть хотя бы одно такое место.
- Вы меня убиваете своей красотой! Убиваете!
4.
- О, это интересный литературный приём, так сказать, жизнь реальную в постмодерновую литературу. «Заметьте, не я это предложил». Это из фильма «Покровские ворота», о последнем поколении романтичных циников. В восторге от него, а ещё смотреть не хотел.
- Т.е. я так понимаю, вы задаете тему и бредите на нее. А что после этого с вашими мозгами происходит? Как вы собираетесь есть всю эту кашу? Вы же понимаете, мне еще пожить хочется. Я всегда хотела жить в горах, а теперь когда тут все так обустроено…. Я боюсь, что это кончится. Я боюсь, что это кончится! Боюсь!
- Успокойся, все будет хорошо.
- А когда он говорит мне, что все хорошо, то я спокойна даже за Мастера и Маргариту, за их домик в подвале. Все будет хорошо. Хотя у нас нет Маргариты. У нас только мастера. Зачем нам Маргарита, если у нас кофе загорается от щелчка торшера на фоне неба? И все остальное тоже. У нас гармония. Которую нужно изо всех сил не разрушить. Потому что сил слишком много, а мы такие хрупкие. Потому что любви нет.
- Не говори!
- Я не говорю.
- И даже не думай.
- Давай мы в наш постмодерн добавим лирики, - сказала я и передвинула торшер поближе к вулкану.
- Хорошо. Так лучше?
- Я не знаю, о чем ты думаешь. Это потому, что ты не любишь лирику или хочешь поссориться.
- Я не хочу поссориться. Я люблю лирику.
- Тогда почему бы нам не прогуляться по реке, - думаю я.
- Тогда почему бы нам не прогуляться по реке, - говорю я.
- Тогда почему бы нам не прогуляться по реке, - срываюсь я, - или это такая запредельная география, что прямо Содом и Гоморра?!
- Я думаю, можно прогуляться по реке в свободное от географии место.
- Прости меня, пожалуйста!- встаю на колени и рыдаю.
- Все будет хорошо, если ты справишься с вулканом.
- А там на реке, если я захочу коснуться тебя…. лирикой? Я не имею в виду взять за руку. Это же что угодно может произойти, если взять человека за руку. Может закружиться голова, затрясти, затошнить, спазмы пищевода, аллергия, обморок, эпилептический приступ, кожная сыпь. Хотя, он прав, я всегда вру. Я знаю, что произойдет. И еще нужно учитывать, что скажет Маргарита. Хотя мы ее и достоверно выгнали, но она может вынырнуть в образе Русалки и сказать что-нибудь обидное.
Нет… нет. Я соблюдаю дистанцию…Но вы лучше его спрячьте, а то я могу случайно выпрыгнуть и схватить…я же говорю – срывы! Я лучше совсем без рук останусь. Мой друг ум потерял. Заберите хоть руки.
- Что случилось?
- Её тревожность передаётся мне.
- Но в этом ничего удивительного, если общаешься с кем-то перенимаешь у него фразы, жесты и прочее.
- Я даже на гору забрался, чтобы переваривать поток её сознания, и… разбивать его на элементы.
- Ты наверно, глупо поступил.
- Я забрался на её гору, но она штормом вторглась в душу, что я растерялся. Мне просто нужно было собраться. Ничего лучше я не придумал.
- Ты говоришь сам с собой. Посмотри, как это смотрится со стороны.
- Что есть постмодерн? – спросил Петраков, глядя на лошадь, стоящую посреди его гостиной.
- Что есть постмодерн? – спросила лошадь, глядя на Петракова, проснувшегося на диване.
- Что есть Петраков и лошадь? – спросил Постмодерн, заходя в гостиную и садясь на лошадь.
- Если Вы угоните мою лошадь, я в Вас огурцом запущу, - сказал Петраков и достал из-под дивана большой огурец.
- Если Вы угоните Петракова, я в Вас утюгом запущу, - сказала лошадь и подошла к столу, на котором стоял утюг.
- В Пассаж! – крикнул Постмодерн и слез с лошади, - я всегда хотел сесть на лошадь и крикнуть: «В Пассаж».
Петраков от этого крика проснулся, посмотрел на рубашку и решился всё же её надеть.
- Это все хорошо,- сказала я, - но мне жарко!
- Ты можешь снять плед в любой момент, - ответил он и тут же пожалел об этом.
- Я вообще-то имела в виду лирику, - прошептала я и укрылась пледом с головой.
- Ты говоришь лирика? Ты надеешься быть на вершине лирики, гуляя со мной по речной воде? Может ты забыла, что у меня на флажке? Разочарование!
Запыхавшийся человек с всклоченными засаленными волосами в дранной фуфайке вбежал в зал магазина: «Эвакуация, срочно всем покинуть помещение!» Покупатели побросали на пол выбранные продукты и, топча их ногами, выбежали из магазина. Находящийся рядом с магазином помпейский кегельбан, больше похожий на курятник, был объят пламенем. Пожарная бригада из крокодилов уже тушила его пирогами и блинами, и сушёными грибами. Посетители магазина окружили горящее здание, достали телефоны и, широко разинув рты, начали снимать происходящее, в надежде набрать миллион лайков, изредка блея. Наконец пожар потушен, люди с телефонами начали расходится, закрывая рты и прекращая блеять. И вот на улице остался один человек в дранной фуфайке.
- Ну теперь держись, - сказал ему крокодил и хлопнул человека по плечу.
- Но ведь я же не против лирики, - сказал человек и схватился руками за засаленные волосы, - почему вы меня выставляете кем-то иным?
Тут сюжет должен круто повернуться, потому что это уже ужас что такое.
5.
- Простите это какой маршрут? Я не расслышал.
- Причем здесь маршрут, если это сюжет? Стойте и не толкайтесь локтями. Вы что не знаете такого правила: не толкаться локтями до первой звезды?
- Если бы вы мне сразу сказали про звезды, я бы вам на ногу не наступил.
- Вы романтик?
- Нет.
- Циник?
- Нет, я водитель автобуса.
- А что же вы тогда про маршрут спрашиваете?
- Я интригую.
- Вы знаете, у меня большая душа, - вмешалась я в разговор,- она вмещает в себя мою семью, ваши семьи и некоторых персонажей из вашего автобуса. Поэтому я имею право знать, куда мы едем.
- Тогда вы у меня в гостях, – сказал дедушка водителя автобуса. – Вы можете выбрать себя из экспонатов данного автобуса.
- Я ничего не понимаю,- сказала я и заглянула в разговорник постмодерниста, - У меня в кармане еще как минимум пистолет. Скажите лучше, куда мы едем, и все останутся живы.
- Дамы и господа присяжные заседатели,- сказал дедушка водителя автобуса,- у нас в гостях госпожа пост-террористка. Она хочет спросить у вас, куда вы едете. Будьте вежливы, но не отклоняйтесь от данного маршрута.
- Скажите всем беременным и женщинам с детьми, что мы едем в прошлое, - сказала я с трясущимися руками, - обнаружив, что пистолет почти разрядился. На что водитель автобуса бешено промолчал, дедушка сердито зааплодировал, Маргарита сделала реверанс, а критик…. Где критик, почему его нет в такой критический момент? Он мне нужен. (Я с ужасом обнаружила, что не могу прожить без критика, даже когда прочитала почти весь его разговорник) Я задумала нечто важное. Я хочу вернуться в прошлое и исправить ту роковую ошибку, которая стоила моему другу головы, сердца и еще Бог знает чего.
- Тогда это шанс для всех нас исправить ошибки в прошлом,- сказал критик и сошел с горы.
- Молчи, я тебя прошу, молчи.
- Раз ты сказал, я тоже возьму своё слово. Не доверяю людям, которые с энтузиазмом говорят «исправить ошибки в прошлом».
- Выходит, ты не доверяешь себе.
- Тебе-себе нет, себе-себе да. Это не в ларёк за хлебом сгонять. Прошлое прошло, оно неизменно постоянно. Его можно оболгать, но изменить - нет. Изменяешь настоящее, последствия этих прошлых ошибок…
- Ты же знаешь, что это я имел ввиду, и ты меня понял, хотя я выразился не очень удачно. Для чего ты придираешься к словам, если ты меня понял? Ты усложняешь мне жизнь.
- Но ведь разница есть? Солги мне, что нет.
- И есть, и нет. Мы часто спорим, и бываем не согласны друг с другом, это правда. Но там снаружи люди, видя меня, разговаривающего с самим собой, думают: «а у этого парня точно все дома»? Это тоже правда! Не находишь?! Ты же помнишь, она сказала… одна сказала… одна онна сказала… одна из Анн сказала: «И пусть на нас ещё лежит вина, всё изменить и всё исправить можно».**
- И ты хочешь сказать, что это непреложная истина только потому, что Онна это сказала? На каждую цитату можно найти антицитату. Люди любят цитировать, и одна ложь противоречит другой, на этом они все и попадаются.
- Я хочу сказать, что мне нужна лирика. А голый постмодерн, извините, меня не возбуждает, - сказала я, подавая мужу таблетку валидола.
- А ничего, если от этого страдают еще и другие люди? - сказал мой муж, держась за сердце, - ты из эйфории в депрессию, из лирики в эротику...
- Но в этом мире всегда все страдают. Такова мировая литература в целом, - сказала я и упала в обморок.
Что такое «постмодерн»? Это дурацкое убогое слово лишённое смысла и содержания. Оно ругательное, в моём присутствии прошу его не употреблять. Я видел людей, которые именуют себя «постмодернистами» и они произвели на меня впечатление пустых, никчёмных людишек, единственная радость которых заключается в том, чтобы изобразить из себя что-то значимое. Скверные людишки, ничтожные, только тошноту вызывают! Как можно, познав нечто настолько прекрасное, как Модерн, отвергнуть его и скатиться в «пост-что-то»?! Это слово искусственно, в нём нет ничего стихийного, ничего природного, ничего человеческого. Оно надуманное. Высосанное из пальца, контрреволюционно настроенными мелкобуржуазными элементами. Оно само мерзость и дыхание его не чисто. И никто бы не брал его в расчёт, если бы не горстка идиотов, которая носится с ним с пеной у рта, повторяя его как мантру, заставляя людей простодушных верить в его существование. Да проще уж в кентавров и горгулий верить! Их бредни и упорство во лжи вливаются в мою душу тьмой, превращаясь в яд. Сколько его во мне уже скопилось! Рассказать сказочку про Постмодерн? Жил-был Постмодерн. Пошёл он по грибы, по ягоды в лес. Напали на него в лесу волки и разодрали на мелкие клочки. Ахахахахахаха (жуткий смех, от которого седеют даже лысые). Или вот, жил-был Постмодерн, гулял он по городу, и тут его автобусом насмерть переехало… этот автобус, ехавший где-то непонятно куда непонятно зачем.
- И ты думаешь, что побывав в прошлом, ты перестанешь совершать ошибки в настоящем? - сказал муж, брызгая мне в лицо водой.
- И ты думаешь, мы избавились от прошлого? - сказал критик, вычеркивая автобус.
- Пока не знаю, но ты же слышишь это пение птиц?
- Слышу.
- Ты должен и помнить, что говорила тебе-мне учительница. Если гуляя, обращаешь внимание на пение птиц, значит душа ещё жива.
- Ссылка на непрямую цитату, которая должна нести в себе некую степень авторитетности, но меня этим не подкупишь. Ты помнишь: слова – это просто слова.
- Я с собой спорить что ли буду? Зачем мне это надо?
- Я буду спорить с собой, до последней капли в море.
6.
Время автобусов давно ушло в прошлое. Мы просто стоим на остановке и чего-то ждем.
- Это все потому, что вам безопаснее, что мой друг где-то в прошлом.
- Это ужас, какие у вас мысли. Мы только вышли из автобуса, а вы меня уже в неловкое положение ставите. Вас даже как будто не волнует, куда все поехали, если мы вычеркнули автобус.
- Да, меня это не волнует. Со мной такое бывает, когда я думаю о чем-то или о ком-то одном, то все остальное катится в тар-тара-ры.
- Логично. Тогда скажите, как нам вернуться на гору.
- Зачем? Мне кажется, мы все уже дописали. Хотя, да, там остались кое-какие реквизиты, и я сейчас заплачу. Пожалуйста, будьте мужчиной: дайте мне поплакать, только не давайте мне плакать. Можно я заберу шинель себе…..и табурет… и торшер?
- Да не плачьте вы так! Я как критик не смогу это зарецензировать как хэппи энд. Я сейчас тоже заплачу: вы у меня всю мебель забрали.
- Тогда пойдемте уже на гору. Там нас ждет кульминация.
- Я не могу. Я как будто потерял дар мысли. Я больше не романтик, и не критик. Кажется, я был неплохим циником….. Я лучше пойду домой.
- Когда мысли нет, и вдохновения нет, то вершины нужно брать какими-то другими средствами. Может просто карабкаться…. Я полезу, а вы меня подстраховывайте, в конце концов, у кого из нас скверный характер?
- Я этого не говорил. Я не знаю, как вас подстраховывать, когда вы так высоко, а я сам еле держусь.
- Вы можете меня морально поддерживать. В таком случае, если я упаду, мне будет не так обидно.
- Хорошо, я вам тогда скажу, что я прочитал ваши романы, и я думаю, … не нужен вам никакой постмодерн. Вы для него слишком…. женственны.
- Ого! Не ожидала от вас такой комплимент. Вы там полегче меня поддерживайте, а то я сорваться могу, как никак.
- Я знаю, про ваши срывы, и по этому, я так сказал. Я же говорю, я профессиональный циник. И вот вам, вдобавок еще сомнение: а наша ли это гора? Наша была нестандартная.
- Необычайная.
- Да. А эта…. камешки да мох. Знаете, когда мы проснемся, напомните, пожалуйста, как нас звали, потому что эти имена – ужас что такое.
- Когда вы такой, мне хочется взять вас за руку чтобы вы перестали разочаровываться. Если вы дадите мне руку, то мы приблизимся к кульминации. Вы ведь дадите мне руку?
- Дай, ей уже руку, усади даму в кресло, накрой пледом, и налей кофе. Тебя же учили хорошим манерам?
- Вот, всё по высшему разряду, и мы последний раз тут кофейничаем.
- Ты в грузоперевозочную компанию звонил?
- Да, они доставят всё, что она сочтёт нужным, торшер, кресло, пару-две тонны снега.
- На память?
- Ага. Мне бы тоже что-нибудь на память взять.
- Что?
- Да хотя бы немножко её тревожности.
Мышка бежала за кошкой, пытаясь её догнать, но у мышки маленькие ножки, и ей будет непросто догнать кошку. А вот кошке, бегущей за Жучкой, будет куда проще догнать Жучку. «Мяу-мяу», - кричит кошка вдогонку Жучке, но что это означает, мне сложно сказать, ведь кошачьего языка я не знаю, как не знает его Жучка, которая в школе учила немецкий язык. Жучка бежит за внучкой, лает и покрикивает время от времени: «Bitte, langsam», что означает «пожалуйста, медленнее», но внучка учит английский, и что кричит ей Жучка, ей совершенно непонятно. Внучка бежит за бабкой, и переживает, что её бабка бежит так долго так быстро, ведь она старенькая, вдруг сердце прихватит или возраст. Бабка бежит за дедкой и держит в руках шапку-ушанку. «Шапку одень, ухи застудишь» - кричит она деду. А дед бежит за «Репкой», он понимает, что кричит Жучка и напевает про себя: «Чуть помедленнее, кони. Чуть помедленнее». Наконец, в 21:55 дедка вбегает в магазин, хватает с полки бутылку «Репки», 0,5 литра, оплачивает на кассе, и выйдя из магазина, говорит: "Успели."
- Водку будешь?
- Как хорошо, что вы все время говорите про мою тревожность. Меня это успокаивает. Есть такое правило педагогики, если ребенок говорит, что он чего-то боится, нельзя говорить ему, что это совсем не страшно. Так он запрячет свои страхи внутрь и станет невротиком. И когда вы говорите про мою тревожность, я перестаю быть ребенком невротиком. Вы знаете, я давно хотела предложить вам водки, но я боялась, что у нас нет подходящей посуды, а не хотелось бы ставить под сомнение обустроенность нашего мира. Если я выпью из абажура, я буду жуть какая пьяная и начну к вам приставать, а если мы будем по очереди пить из горла это будет как-то неприлично. Я не знаю, что делать. Время на исходе, а у нас еще целая бутылка.... Сейчас мне уже кажется, что я ни за что отсюда не уйду. Даже если вы уйдете... Я только здесь существую. Зачем вы вообще затащили меня на эту гору, вы же знали про мои срывы?! Вы же знали, что мне совсем не идет постмодерн. Вы вообще не умеете ухаживать за девушками. Надо было сразу предложить водки, а потом хохотать и кидаться снегом. Мы с Даниилом Хармсом именно так бы и сделали, а если бы он начал свои абсурды мочить, я бы накрыла его пледом как попугая в клетке, честное слово. А потом скатились бы на попе с горы и весело разошлись по своим городам. А так я теперь здесь как в ловушке.... Мы кажется, шли сюда за кульминацией, если это была та беготня за бутылкой водки, то хорошо, давайте ее наконец выпьем.
- Нет. Я думаю, кульминация может и должна быть хорошо спланирована. Она должна выходить из расчета квадратной площади на радиус жерла вулкана. Нужны еще как минимум какие-то занавески,... одноразовая посуда, хотя бы пластиковые стаканчики, свечи.... и какая-то прелюдия...
- С кем я вообще связалась? С вами я чувствую себя какой-то королевой. Вы что опять хотите поссориться?
- Нет, я хочу выпить водки.
- Хорошо. Сейчас я повешу занавески и достану стаканчики. Я тоже не хочу ссориться, особенно перед переездом.
- А мы переезжаем?
- Но вы же вызвали санитаров с носилками. Вы так жестоки когда хотите выпить.
- Да ничего я не хочу. Дайте сюда эту бутылку, и я выкину ее с горы.
- Это фокус такой?
- Нет, это кульминация.
……………………………….
- Вот они! Лежат на снегу. Давайте носилки! - сказали санитары, спускаясь с голубого вертолета.
Они не мертвы. Они не пьяны. Они не влюблены. Они разнополы и прекрасны. Они переезжают.
P.S.
1. Письмо от Романтика.
Дорогая моему сердцу Анна Андреевна, Вы спрашивали моего мнения насчёт красоты. Бытует такая поговорка – «красота спасёт мир». Слова – это просто слова. Никакой мир красота не спасёт. Наблюдая за тем, как протекает жизнь в этом мире, всё больше убеждаюсь, что красоту саму надо спасать. Она так хрупка и уязвима, что нет ничего проще, чем плюнуть в неё и растоптать. «Мир, спаси красоту» - хочется отвечать мне на «красота спасёт мир». Ведь если завтра от красоты останется голый остов, кому нужен будет этот мир? Люди тянутся инстинктивно к красоте, с жадностью хватают её, и вместе с тем разрушают её совершенно бездумно, иногда непреднамеренно своей алчностью и равнодушием. Художник творит, а массы топчут.
Вот, пожалуй, и всё о красоте. Жду с нетерпением Ваших писем. Не забывайте меня. (Циник отказался писать Вам письмо, говорит, что ему некогда заниматься подобной ерундой.)
Ваш Романтик.
2. Письмо от Критика.
Постмодерновая Анна Манна Небесная, прошу Вас, спуститесь уже с небес на землю. Перестаньте городить метафору на аллегорию, аллегорию на метафору. Попробуйте создавать более приземлённые вещи и люди к Вам потянутся. Ах, да у Вас же демофобия, как я мог забыть? Но может Вам стоит оставить свои вершины и обратить внимание на этих пугающих Вас людей? Вы же для них пишете свои произведения? Или для камней и мха? И бросьте, умоляю Вас! Ваш постмодерн, а то носитесь с ним, как с писанной торбой, все уже итак поняли, что Вы ничего в нём не понимаете. Ваши произведения, как набор ярких вспышек, первую принял, вторую худо-бедно переосмыслил, а от третьей начинает рябить в глазах, четвёртая вызывает зевоту и скуку, на пятой уже спишь. Плохая литература – хорошее снотворное.
Не очень, наверно, приятно читать критику в свой адрес? «Критик плохой», «Критик нехороший», предчувствую Ваши отзывы. Вы так искренне ждали этих упрёков и этого поведения от меня, что я просто не могу Вам в этом отказать. Вы втиснули в мой мир вулкан, зная, что у него есть свойство извергаться. Кто Вам только его предоставил? Я бы даже зажигалки Вам не доверил, не то, что вулкан. Надеюсь, теперь Вы довольны?
С пожеланием вневершинных творческих успехов, Ваш злой-плохой-нехороший Критик.
* Даниил Хармс.
** Анна Ахматова.