Вы ведь знаете, как это бывает? Сидя у окна в салоне автобуса, ты возвращаешься домой после рабочего дня. Там тебя ждут горячая ванна, ужин и хорошая книга перед сном. В наушниках негромко звучат медитативные напевы, сегодня ты осуществил то, что запланировал, и нет никаких причин для грусти. И неожиданно это снова находит на тебя, заполняет собой каждую клетку тела, и всё мелькающее за окном, деревья, здания, газоны, всё вдруг кажется тебе нелепыми декорациями. За ними должно что-то быть, но как ты ни стараешься, ничего не можешь разглядеть. Каждый из нас однажды умрёт, и потому то, что мы делаем, лишено смысла. Эта мысль возвращается к тебе раз за разом, будто бы дурацкий мячик на резинке шлёпается в ладонь ребёнка. Бывают моменты, когда, если вовремя не выпить, можно вплотную приблизиться к той грани, за которой теряется связь с реальностью, и человек погружается в одному ему видимый мир. Не потому ли сумасшедшие так часто загадочно улыбаются? Может, это оттого, что им известно нечто, недоступное всем остальным здравомыслящим членам социума?
Сегодня смерть и алкоголь вновь пробрались в твою жизнь. Хоронили Тошу Глазачёва, звезду рок-н-ролла. На поминках, проходивших в кафешке через дорогу от кладбища, ты выпил всего пять или шесть рюмок. Почти никакого эффекта от анестезии, хотя, проснувшись на рассвете, ты был уверен, что надерёшься в хлам. Не в кабаке, конечно, там будут Тошины родители и Эля, а потом, где-нибудь на репточке, под грохот барабанов, из которых угашенный Вячик станет извлекать нечто, состоящее из одних сплошных синкоп. Ты даже заранее взял на работе отгул, понимая, что на следующий день можешь просто не встать с кровати. В итоге всё пошло не по плану. В какой-то момент организм категорически воспротивился твоим попыткам увеличить в нём дозу яда. Ты оказался не в силах бороться с рвотными позывами и поэтому сидел сейчас в старом автобусе и смотрел в окно. За окном было серо, серо до мигрени, до зубной боли. Под серым небом, увязая в сугробах, сгорбленные серые фигуры волокли куда-то раздувшиеся сумки. Твои сограждане, продрогшие на ветру, с поникшими плечами, придавленные к земле очередным экономическим кризисом, страхом завтрашнего дня, потоками ненависти с телеэкранов, полным отсутствием перспектив. «Люди идут с простоквашей и хлебом, несчастные люди, забытые небом». Тоша очень любил эту песню. Интересно, думаешь ты, продают ли ещё в магазинах простоквашу. Тебе кажется, что она принадлежит далёкому прошлому, например тому сентябрьскому дню, когда вы впервые увидели друг друга. «Антон», - серьёзно представился он тогда, стоя посреди коридора начальной школы, маленький щуплый мальчик в синей форме. Через несколько дней вы вдвоём уже активно изучали паркет этого же коридора. Паркет планировалось намазать клеем, чтобы нейтрализовать идущую к вам на урок учительницу. Вопрос, где достать такое количество клея, вас, разумеется, не заботил.
Кладбище находилось за чертой города, примерно в часе езды от центра. Десять лет назад там хоронили твоего деда. Тогда это было заросшее травой огромное поле, на котором выделялись несколько прямоугольных участков земли с холмиками свежих могил. Сейчас кресты и памятники занимали три четверти пространства кладбища. Люди в мире с завидной стабильностью продолжали умирать, а земля привычно и обречённо принимала в себя их тела. Пройдёт немного времени, и на этом месте появятся заброшенные, тонущие в бурьяне могилы, покосившиеся памятники за ржавыми оградами. Такова жизнь, и с этим бесполезно спорить. Сегодняшним утром ты проснулся рано, значительно раньше, чем мог бы, и долго ворочался в кровати в попытках снова уснуть. Наконец, ты затих, лёг на спину, плотно обтянув тело одеялом, и так неподвижно лежал, погружённый в воспоминания. Ты вспоминал, как вы с Тошей разыгрывали сцены из любимых боевиков, вооружившись пластмассовыми пистолетами и гранатами из пластилина, как топтали кедами пол в секции настольного тенниса, как менялись вкладышами от жвачки. В седьмом классе он влюбился в вашу одноклассницу Аню, всегда сидевшую за предпоследней партой во втором ряду. Как на грех (а быть может, именно это и стало главной причиной появления столь сильных чувств у твоего друга) она собиралась переходить в другую школу, и вы часами обсуждали, как убедить её родителей не совершать роковой поступок. Потом был недолгий период увлечения настольными играми, ну а следом грянул рок-н-ролл… Так прошло два часа. Потирая опухшие от недосыпа веки, ты поднялся, запил горячим кофе пару бутербродов и отправился на остановку автобуса. По дороге ты купил в цветочном павильоне четыре тюльпана, таких же скукоженных, как и люди на зимних улицах. Утренний автобус был полупустым, и ты вместе с цветами устроился на сиденье у окна. Ехать предстояло долго, до конечной. Всю дорогу ты смотрел в окно, думая то о Тоше, то о какой-то бытовой ерунде, вроде периодически перестающего работать светильника в коридоре.
Всё в снегу, кладбище наводило на мысли о закованных в лёд реках и тягучих заунывных песнях, которые поют в закопчённых стенах деревянных домишек. Возле часовни в ожидании приезда катафалка переминались с ноги на ногу десятка полтора скорбящих. Чуть поодаль стояли четверо музыкантов Тошиной группы. Долбаные лабухи, мелькнуло в голове, даже здесь они должны продемонстрировать всем свою обособленность. Ты кивнул паре знакомых у часовни и двинулся к лишившейся своего лидера четвёрке. Басист Ильич прижимал к ноге венок с надписью на чёрной ленте «От соратников по рок-н-роллу». Вы поздоровались. Они признавали тебя за своего, в конце концов, в своё время ты начинал вместе с Тошей, да и сейчас не отказывался выдать пару старых хитов, когда на очередном мероприятии гальванизировали ушедшую эпоху. «Как он быстро-то так…», - прохрипел Вячик, барабанщик, маленький, со спутанными неопределённого цвета волосами и сизым лицом. Его слегка потряхивало от холода и принятого накануне. Внезапно Вячик резко повернулся, вытащил из кармана булькнувшую ёмкость и быстрым движением опрокинул флягу над раскрытым ртом. Знатный ударник явно рисковал не дотянуть и до середины поминок. Поговорили о Тоше. Позавчера в два часа ночи тебя поднял с постели звонок клавишника Фомы, сообщившего, что у Тоши оторвался тромб, и его забрали в центральную больницу. Как под наркозом, ты выгреб из ящика стола наличку и вызвал такси. На полдороги в твоём кармане заверещал мобильник, и тот же Фома глухим голосом сказал, что Тоша скончался, не приходя в сознание. Ты представил свет ночных ламп, выкрашенные ядовитой зелёной краской стены больничных коридоров, женскую истерику у дверей в отделение реанимации и сказал водителю поворачивать. Дома, вытаскивая из карманов купюры, ты подумал, что задержись Тоша на час дольше на свете, деньги пропали бы зря. От этой мысли захотелось блевать, и ты, не снимая одежды, рухнул лицом вниз на кровать.
Вячик ещё дважды успел приложиться к фляжке, прежде чем появился катафалк. Сотрудники ритуального агентства с постными лицами вытащили наружу гроб, следом спустились родители покойного, Эля и прочий народ, в основном вездесущие музыканты, от которых не избавиться даже после смерти. Тошина мать плакала, вцепившись пальцами в воротник твоей куртки. Отец был прям и строг. Ты пожал запястье Эли, и она посмотрела на тебя с такой усталостью, что слова застряли в горле. Рыжие пряди, выбившиеся из-под её платка, всегда такие яркие, сегодня на фоне серого пейзажа казались выцветшими лоскутами ткани. Вслед за гробом все двинулись в часовню. Священник что-то говорил и махал кадилом, пальцы чертили в воздухе кресты, а ты неотрывно смотрел на застывшую со свечой в руке Элю. По окончанию первого курса (к тому времени ваша группа была уже среди лидеров музыкальной тусовки университета) Тошу отправили на практику в соседний городок с населением не более тридцати тысяч. Само собой, вместо того, чтобы овладевать премудростями кораблестроения на местных заводах, восходящая звезда рок-н-ролла с утра до вечера трудилась в полях на благо пищевой промышленности родины. Домой он вернулся уже с Элей. В течение нескольких недель она снимала комнату на окраине города, а потом стала студенткой университета и перебралась в общежитие. После четвёртого курса они поженились и стали жить в однокомнатной квартирке, доставшейся Тоше от покойных бабушки и дедушки со стороны отца. Ты иногда думал, как сложилось бы всё, познакомься ты с Элей первым. Тебе кое-что было известно об их жизни, особенно о Тоше, о его изменах, глупых, бестолковых, продиктованных даже не похотью, а какой-то беспомощностью, непониманием порядка вещей, когда можно ненадолго забыться, лишь нырнув в знакомый омут. Эля была значительно сдержаннее, рассказывая о себе. И всё же они любили друг друга, любили, вероятно, до самого конца, ты чувствовал это. Ещё ты знал, что, даже крепко перебрав, Тоша никогда не проявлял агрессии. Однако в тот день полтора года назад что-то нашло на него во время ссоры, и он, нет, не ударил, но толкнул жену в плечо. В ответ измотанная Эля дала ему пощёчину, может быть, впервые в жизни подняв на кого-либо руку. Не сказав ни слова, Тоша захлопнул за собой дверь, а через час, после сумбурного телефонного разговора, ты сидел у них на кухне и слушал её. Тонкие пальцы один за другим расплющивали окурки в пепельнице. «Чёрт с ними, с деньгами, - говорила она, - он уходит на репетицию, а я раскладываю по местам его шмотки, чёрт с ним. Но ведь ему же ничего не нужно, кроме его музыки. Мне тридцать семь, я хочу детей, и я не знаю, могу ли их иметь, я даже не знаю, может ли он с этими постоянными пьянками». Ты молчал, зная о способности Тоши создавать вокруг себя хаос и об отсутствии у него стремления к продолжению рода. «Пойдём», - внезапно вскочила со стула Эля, потянув тебя за собой. Она толкала тебя в сторону комнаты. Там стояло их супружеское ложе – старый диван, и ты ничего не мог поделать с собой, запустив руки в её волосы, с бухающим как молот сердцем. Вы уже были на пороге, когда ключ заскрежетал в замке входной двери. Эля мгновенно оттолкнула тебя, а в проёме появился Тоша, помятый, но почти трезвый. Ничего не изменилось в ваших отношениях. Лишь однажды, вспоминая случившееся, ты осознал, что с того дня ни разу не разговаривал с ней дольше нескольких минут. Как знать, может, всё дело было в навалившихся на вас делах и заботах, кто взялся бы что-либо утверждать сейчас? Сейчас, когда Антон Глазачёв с застывшим лицом лежал в гробу, и в нём не было ничего от прежнего Тоши, просто восковая фигура из провинциального зала славы рок-н-ролла.
Когда в третий раз поминали покойного, из-за стола поднялся Вячик. «А вы знаете, Тошик говорил, что лучшие темы приходят в голову с похмелья», - провозгласил он, и ты с ужасом осознал, что прошло всего четверть часа с того момента, как вы зашли в кафешку. При этом Вячик ничуть не преувеличивал. На вопросы о том, откуда он берёт идеи, Тоша обычно смущённо улыбался и качал головой, а потом выходил на сцену и валил на гитаре так, что пресыщенные олдовые семидесятники ревели племенными быками. Он неохотно говорил о некоторых вещах, но однажды признался тебе, что каждое музыкальное озарение било по нему почище пива поверх водки. Так встряхивается душа, и отрываются тромбы. После пятой или шестой рюмки ты поднялся, извинился перед собравшимися, на что-то там сославшись, увлёк в сторону Тошину маму и вложил ей в ладонь деньги. «Спасибо, Костя», - сказала она, её лицо дёрнулось, но на этот раз она не заплакала, и это было ещё страшней. Идя к остановке, ты жадно курил, выпуская дым в морозный воздух. Людей на конечной было немного, и ты снова устроился на своём любимом месте - в хвосте автобуса, у окна. Автобус толчком тронулся, и ты подумал, как безалаберно относился Тоша к своему творчеству, как попало записывая аккорды и тексты в тетрадях, которые никогда не клал на одно и то же место. Сейчас начнутся концерты памяти, трибьюты, поиски редких записей с целью собрать воедино всё наследие, но тебе хотелось совсем другого. Впечатавшийся в сиденье, разомлевший после холода, ты со всей полнотой ощутил нечеловеческую несправедливость бытия, горечь от того, что люди уходят, оставляя за собой годы ненужными пожитками, уходят недопонятыми и недолюбленными. Тебе не известно, есть ли что-то на той стороне, но даже если нет, разве лишает это нас права на частицу тепла в холодном мире? Твои глаза закрываются, и всё, что ты хочешь, это увидеть во сне своего друга Тошу Глазачёва. Он подойдёт к тебе, улыбнётся и скажет: «Эй, чувак, всё было не зря, здесь лабают такой обалденный рок-н-ролл». Ты засыпаешь. Привычной дорогой автобус движется по направлению к городу, и с серого неба на землю начинает медленно падать снег.