Глава 12 Окружение

Смеющаяся гордость рек и озер

Глава 12 Окружение

Писатель: Цзинь Юн

Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин

Лин-ху Чун прошел через силу десять с небольшим саженей, отдохнул, опершись на свой костыль из дверной задвижки, борясь изо всех сил, прошел поболее половины ли, и тут почувствовал, как перед глазами летают золотые звездочки, а небо начинает меняться местами с землей, уже собрался упасть, как вдруг из зарослей травы впереди него послышался громкий стон. Лин-ху Чун вздрогнул: «Кто там?» Человек громко ответил: «Старший брат Лин-ху, это ты? Я Тянь Бо-гуан. Ай-ой! Ай-ой!» Было очевидно, что все его тело смертельно болит. Лин-ху Чун в испуге вскрикнул: «Тянь… Тянь сюн, … что с тобой?» Тянь Бо-гуан ответил: «Я умираю! Лин-ху сюн, прошу тебя сделать доброе дело, ай-ой, ай-ой… скорее прикончи меня». Он громко и беспорядочно стонал, но его речь была совершенно четкой и разборчивой. Лин-ху Чун спросил: «Ты… ты… ты ранен?» Его колени подкосились, он перевернулся, и откатился к обочине дороги. Тянь Бо-гуан испуганно вскрикнул: «Ты тоже ранен? Ай-ой, ай-ой, кто же тебя так?» Лин-ху Чун ответил: «В двух словах не расскажешь. Тянь… … сюн, однако, все-таки кто же ранил тебя?» Тянь Бо-гуан ответил: «Ай! Сам не знаю!» Лин-ху Чун спросил: «Как ты можешь не знать?» Тянь Бо-гуан ответил: «Я просто шел по дороге, и вдруг, какие-то люди схватили меня за руки за ноги, и так растянули, что я на воздух взлетел, и не знаю, у кого могут быть такие волшебные способности…» Лин-ху Чун засмеялся: «Оказывается, это опять были шестеро святых из персиковой долины… а-йо, Тянь сюн, разве ты с ними не заодно?» Тянь Бо-гуан удивился: «Что значит, заодно?» Лин-ху Чун ответил: «Ты приглашал меня встретиться с И… … И Линь сяошимей, а о… они тоже приглашали ме… меня встретиться с ней». Договорил и зашелся в одышке.

Тянь Бо-гуан выполз из зарослей травы, покачал головой, и ругнулся: «Мать их, конечно мы не заодно. Они поднимались на гору Хуашань искать какого-то человека, спросили меня, где он находится. Я спросил их, кого они ищут. Они сказали, что они меня поймали, и они должны меня спрашивать, а я их спрашивать не должен. Вот если бы я их поймал, то я должен был бы спрашивать их, а они тогда бы меня спрашивать не должны. Он… ай-ой, они сказали, что если бы у меня было дело, то мне нужно было бы сначала поймать их, а потом уже спрашивать».

Лин-ху Чун расхохотался, хохотнул два раза, дыхание сбилось, и он уже не смог смеяться больше. Тянь Бо-гуан продолжил: «Я в воздухе висел, головой книзу, и если бы у меня даже было великое дело, равное Небу, никак не смог бы поймать их, они, бабушку их так, полную ерунду говорили». Лин-ху Чун спросил: «А что потом?» Тянь Бо-гуан ответил: «Я сказал:
– Я не могу вас спрашивать, это вы меня спрашиваете. Отпустите меня поскорее.
Один из них говорит:
– Раз уж мы его схватили, не стоит ли нам разорвать его на четыре куска, а то как бы не посрамить наше славное имя шестерых великих героев?
Другой сказал:
– А после того, как мы его разорвем на четыре части, он сможет говорить, или нет?»
Тянь Бо-гуан несколько раз выругался, и стал переводить дыхание. Лин-ху Чун сказал: «Эти шестеро очень любят диспуты, да только все путают, Тянь сюн, не имеет смысла тебе пере… пересказывать. Тянь Бо-гуан все же продолжил: «Эх, бабушку их так. Один из них говорит:
– Если человека разорвать на четыре части, разумеется, он не сможет говорить. Мы, шестеро братьев, разорвали на четыре части не тысячу, но восемь сотен, когда это кто-либо мог разговаривать после разрывания?
Другой сказал:
– Разорванные на четыре части люди не разговаривали вследствие того, что мы их и не спрашивали. Если бы нам было нужно их спросить, разве осмелились бы они отказаться?
Другой человек сказал:
– Но, если их уже до этого разорвали на четыре части, чего им еще бояться? Что после этого может быть страшного? Неужели они могли испугаться, что мы их разорвем на восемь частей?
Тот, что говорил ранее, возразил:
– Разрывание на восемь частей – это гунфу весьма не рядовое. Раньше люди его знали, но потом забыли», – на этом Тянь Бо-гуан мало-помалу остановился, как из-за того, что был серьезно ранен, так и из-за того, что просто не смог запомнить всей этой чепухи.

Лин-ху Чун вздохнул: «Эти шестеро уважаемых старших братьев, таких редко встретишь в нашем мире, я… я тоже от них пострадал». Тянь Бо-гуан испугался: «Оказывается старший брат Лин-ху тоже от их рук ранен?» Лин-ху Чун вздохнул: «Кто бы сказал, что это не так!»

Тянь Бо-гуан продолжил: «Мое тело занемело от растяжки, не скрою от тебя, что было просто ужасно страшно. Я закричал:
– Даже если вы меня порвете на четыре куска, ничего не смогу вам сказать, даже если и рот мой сможет заговорить, но в сердце моем будет ненависть, точно ничего не скажу.
Один из них заметил:
– Когда тебя разорвут на четыре куска, рот окажется в одном куске, а сердце – в другом, таким образом, связь между ними будет прервана, как они будут между собой сообщаться?
Тут я им и наговорил глупостей, всякой чепухи:
– Если есть что спросить, быстро спрашивайте, а потом скорее бросайте, а то отравитесь.
Один из них спросил:
– Что это значит, отравимся?
Я им и говорю:
– Мои кишечные газы весьма ядовитые, кто их унюхает – три дня потом не сможет пищу вкушать, а то, что он ел за три дня до этого – все из него рвотой извергнется. Я предупредил, потом не пеняйте».

Лин-ху Чун ответил: «А в этих словах, опасаюсь, есть капелька правды». Тянь Бо-гуан сказал: «Ну да. Эти четверо, едва услыхали, не сговариваясь, а вместе крикнули, дали мне рухнуть на землю, а сами тотчас убежали. Я вскочил, но увидел только шестерых чрезвычайно странных стариков, которые убегали, зажав носы, они действительно испугались, что не перенесут моей вони. Старший брат Лин-ху, ты назвал их что-то вроде шестеро святых из персиковой долины?»
Лин-ху Чун подтвердил: «Точно. Эх, к сожалению, я не столь умен, как Тянь сюн, в свое время не догадался применить эту… стратагему кишечных газов, чтобы заставить их в страхе убраться.
Эта стратагема Тянь сюна не уступает… «стратагеме пустого города» Чжу-ге Ляна, которой он обратил в бегство Сы-ма И».
Тянь Бо-гуан дважды хохотнул сухим смешком, еще дважды помянул бабушку, и сказал: «Я понимал, что с этими шестью мерзавцами не стоит связываться, к тому же свою саблю бросил у тебя на утесе размышлений, так что предпочел смазать маслом пятки, и улизнуть, но неожиданно эти шестеро внезапно снова выросли прямо передо мной, стеной встали, зажимая руками носы. Все впереди, хэ-хэ, однако сзади подойти никто не осмелился. Я сразу понял, что вперед не пробиться, развернулся, но не знал я, что они демонам и оборотням подобны – уж не знаю как, а снова стояли прямо передо мной.
Я еще несколько раз повернулся, оторваться не удалось, начал мало-помалу отступать, и в конце концов оказался прижатым к отвесному склону горы. Тут эти шестеро существ крайне обрадовались, смеяться начали, и снова спросили:
– Где он? Где этот человек?
Я спросил:
– Вы кого ищите?
Они разом ответили:
– Мы тебя окружили, тебе отступать некуда, ты должен ответить на наш вопрос.
Один из них произнес:
– Если бы ты нас окружил, поставил бы в такое место, откуда не было бы выхода, тогда был бы твой черед спрашивать, и мы бы послушно ответили бы.
Другой сказал:
– Да он же только один, как он может окружить нас шестерых?
Предыдущий возразил:
– А вот если бы он обладал высоко-мощными навыками, чтобы справиться с шестерыми?
Другой ответил:
– Тогда бы он нас только победил, но никак не окружил.
Предыдущий возразил:
– Ну, а если бы он загнал нас в горную пещеру, перекрыл выход, и не давал бы выходить, это не засчитается за окружение?
Тот парировал:
– Это захват, но окружением назвать нельзя.
Первый сказал:
– Ну, а если бы он раздвинул плечи, и обхватил бы нас всех вместе, разве это не будет окружением?
Другой возразил:
– Во-первых, во всем мире не найти людей с такими длинными руками; во-вторых, даже если бы и нашелся, то этот-то не таков; в-третьих, даже если бы он и сумел нас схватить, это все равно был бы только захват, но никак не окружение.
Первый нахмурился и погрустнел, не мог дальше диспутировать, но и поражение не желал признавать, замер на некоторое время, и внезапно рассмеялся:
– Есть, придумал! А если бы он смог широко распространить вонючие газы, так, чтобы мы не убежали, со всех сторон нас окружить, неужели это не окружение?
Оставшиеся четверо взмахнули руками, засмеялись:
– Точно, тогда бы этот малявка нас окружил.

Тут я смекнул, как их прогнать, и закричал: «Я… сейчас вас окружать стану! Я думал, что они испугаются моей вони, и не посмеют более преследовать, но разве мог представить, что эти удивительные существа такие быстрые, я и двух шагов не сделал, как меня снова растянули, и посадили на большой камень, прижали накрепко, так что даже и будь у меня такие газы, ничего бы не просочилось».

Лин-ху Чун расхохотался, но тут же почувствовал, как горячая кровь волной прилила к груди, и смеяться прекратил. Тянь Бо-гуан продолжил: «После того, как они меня схватили, один и спрашивает:
– Газы как наружу выходят?
Другой говорит:
– Газы выходят из толстого кишечника, он относится к каналу ян-мин, нажмем ему точки шан-ян, хэ-гу, цюй-чи, и ин-сян. Он сказал это, и он с такой скоростью нажал мне названные точки, какую некий Тянь в своей жизни маловато видел, так что даже восхитился. Он закончил нажимать точки, и все шестеро наконец с облегчением перевели дыхание, сказав: «Ну все, этот вонючий… вонючий червяк свои вонючие газы больше никогда выпускать не будет». Тот, который мне на точки нажимал, спросил:
– Эй, ну так где же в самом деле находится этот человек?
Я в сердце подумал, что у этих странных существ воинское искусство такое высокое, они на Хуашани не могут найти себе равных. Лин-ху сюн, уважаемые супруги Юэ в данное время не находятся на горе Хуашань, даже если бы там и были, то в зале истиной энергии. Я думал и так, и эдак, и решил, что этим шестерым странным тварям нужен твой уважаемый предок великий наставник Фэн». Лин-ху Чун вздрогнул, быстро спросил: «Ты сказал или нет?» Тянь Бо-гуан огорчился, с гневом сказал: «Эх, ты за кого меня принимаешь? Некий Тянь уже обещал тебе, что будет держать рот на замке относительно почтенного наставника старшего поколения Фэна, неужели я, настоящий мужчина, пущу свои слова псу под хвост?» Лин-Ху Чун согласился: «Верно, верно, маленький младший брат сказал неверное слово, Тянь сюн, не вини». Тянь Бо-гуан сказал: «Еще раз так пренебрежительно ко мне отнесешься, то дружба наша, считай, как саблей перерубится». Лин-ху Чун подумал: «Да ты известный в воинском сообществе преступный развратник, кто это тебя другом называл? Просто ты несколько раз мог меня убить, но миловал, так что я к тебе испытываю некоторую признательность».

Уже смеркалось, и Тянь Бо-гуан не мог видеть выражение его лица, решил, что тот погрузился в размышления, и продолжил: «Эти шестеро меня непрерывно спрашивали, я вскричал:
– Я знаю, где находится этот человек, но нарочно не скажу; На Хуашани множество гор и хребтов, не счесть тайных пещер, если я не скажу, вы всю свою жизнь проищите.
Шестеро пришли в страшный гнев, подвергли меня мучительным пыткам, но больше я ничего не сказал, и знака не подал. Лин-ху сюн, у этих шестерых боевое искусство необычайно мощное, быстрее сообщи предшественнику Фэню, хотя его методы меча и высокие, но все же ему стоит поберечься». Едва Тянь Бо-гуан проговорил эту фразу, «подвергли меня мучительным пыткам», как Лин-ху Чун осознал, каким непредставимым мучениям и страданиям подвергли его эти шестеро. Эти создания лечили его исходя из добрых побуждений, но ему несладко пришлось, а Тянь Бо-гуана пытали гораздо страшнее, представить невозможно, он даже не знал, что и думать, произнес: «Ты предпочел умереть, но не выдал место, где скрывается дядюшка-наставник Фэн, ты человек слова под этими небесами. Тем не менее…»

Тем не менее, эти шестеро пришли искать меня, вовсе не дядюшку-наставника Фэна». Тянь Бо-гуан вздрогнул: «Они искали тебя? К чему им тебя искать?» Лин-ху Чун ответил: «Да они, как и ты, тоже получили поручение от И Линь сяошимей, найти меня и … привести встретиться с ней». Тянь Бо-гуан раскрыл рот, не в силах выговорить ни слова, только прохрипел нечто нечленораздельное.

Прошло достаточно времени, Тянь Бо-гуан, наконец, сказал: «Если бы я знал заранее, что эти шестеро ищут тебя, и выдал тебя, и эти шестеро смогли бы тебя увести, то после этого, все равно бы не был избавлен от яда, и умер бы прямо здесь, на Хуашани. Ой, но ты же уже был у них в руках, почему же они тебя не отнесли прямо к маленькой госпоже-наставнице?» Лин-ху Чун вздохнул, произнес: «Этого в двух словах не рассказать. Тянь сюн, но отчего ты должен был умереть на Хуашани?» Тянь Бо-гуан отвечал: «Я тебе уже говорил раньше, мне нажали на точку смерти, ввели яд, дали месяц на то, чтобы я привел тебя к маленькой госпоже-наставнице, тогда мне дадут противоядие, и точку разблокируют. Но я тебя не убедил отправиться, в бою не заставил, да вот еще эти шестеро меня разделали под рыбью чешую, и до действия яда осталось не больше десяти дней».

Лин-ху Чун спросил: «А где находится И Линь сяошимей? Сколько дней пути отсюда?» Тянь Бо-гуан спросил: «Ты решил пойти?» Лин-ху Чун сказал: «Ты раньше столько раз оставлял мне жизнь, хоть ты и порочный человек, Лин-ху Чун не может спокойно смотреть, как ты из-за меня умираешь от яда. Когда ты меня силой принуждал, я решил умереть, но не покориться, но сейчас я тебе очень сочувствую, хотя мы с тобой и очень разные». Тянь Бо-гуан сказал: «Маленькая госпожа-наставница в Шаньси, эх…, если бы мы с тобой были здоровы, скакали на быстрых конях, то управились бы дней за шесть – семь.

Но сейчас мы оба так изранены, что тут скажешь хорошего?» Лин-ху Чун ответил: «Наоборот, меня под этой горой тоже ждет смерть, так что мне лучше отправиться с тобой. К тому же может быть, боги нам помогут, мы под горой найдем легкую повозку или быстрых скакунов, за десять дней доберемся до Шаньси».

Тянь Бо-гуан рассмеялся: «Некий Тянь всю жизнь был злобным отребьем, неужели перед смертью станет хорошим человеком, и божества пошлют ему поддержку? Только если у Небесного Владыки глаза не на месте». Лин-ху Чун ответил: «У Небесного Владыки глаза… эх, эх, … разумеется, на месте. Наоборот, раз мы на пороге смерти, нам не вредно рисковать».

Тянь Бо-гуан ответил: «Неплохо, какая мне разница, умереть в пути, или сдохнуть здесь, на Хуашани? Спустимся с горы, подкрепимся чем-нибудь съестным, я пока тут был, одними сырыми каштанами питался, во рту уже птички щебечут. Ты встать-то сможешь? Дай-ка я тебя поддержу». Он едва сказал «давай-ка я тебя поддержу», как обнаружилось, что он сам не в силах подняться. Лин-ху Чун попробовал ему помочь, но в руках совершенно не осталось сил. Они барахтались довольно долго, и все без результата, и наконец, не сговариваясь, а вместе – расхохотались». Тянь Бо-гуан сказал: «Некий Тянь прошел вдоль и поперек реки и озера, и никогда не мог предположить, что будет умирать здесь вместе с Лин-ху Чуном, и при этом радоваться».

Лин-ху Чун улыбнулся: «Завтра мой шифу найдет наши мертвые тела, и решит, что у нас двоих был смертный бой, и никто не сможет предположить, что перед лицом неминуемой смерти мы с тобой побратались». Тянь Бо-гуан протянул руку, говоря: «Старший брат Лин-ху, перед смертью пожмем друг другу руки». Лин-ху Чун невольно помедлил, эти слова Тянь Бо-гуана были предложением дружбы на грани между жизнью и смертью, но у него была громкая слава волка-развратника, большого охотника воровски цветочек сорвать, а он сам был высоким последователем знаменитой школы, разве можно с таким заводить дружбу? Но когда на скале размышлений он столько раз побеждал его, но не убивал, можно сказать, обязал его своей добродетелью, он уже смешался с его грязью, но всему есть предел, и он протянул руку только наполовину.

Тянь Бо-гуан счел что его раны настолько тяжелы, что он в самом деле дальше руки протянуть не может, вскричал: «Лин-ху сюн, Тянь Бо-гуан отныне считает тебя хорошим другом. Если ты первым умрешь от ран, некий Тянь не осмелится продолжать жить в одиночестве».

Лин-ху чун услыхал, что тот говорит совершенно искренне, в сердце поразился, подумав: «Этот человек как раз и есть настоящий друг». Тут же вновь протянул руку, пожал его десницу, засмеялся: «Тянь сюн, мы с тобой знатная пара, перед лицом смерти не будем одиноки». Едва он произнес эти слова, как вдруг у него за спиной раздался печальный сухой смешок, и кто-то произнес: «Главный ученик Хуашаньской школы энергии, в самом деле пал так низко, свел дружбу с известным на реках и озерах подлецом и развратным преступником».

Тянь Бо-гуан закричал: «Кто тут?» Лин-ху Чун втайне преисполнился сожаления: «Я так тяжело ранен, даже если и умру – невелика потеря, но вот то, что подвел отца-наставника – вот это предельно скверно». Из темноты мало-помалу появилась неясная человеческая фигура, встала перед ними. Этот человек держал в руках меч, искрящийся мелкими искорками, и тут послышался его голос: «Лин-ху Чун, сейчас еще не поздно раскаяться, возьми этот меч, и убей преступного развратника Тяня – никто не сможет тебя обвинить в том, что ты свел с ним дружбу». Раздался хлюпающий звук, и меч воткнулся в землю подле него.

Лин-ху Чун приметил, что этот меч велик и широк, такие были в ходу у клана горы Суншань, спросил: «Уважаемого затрудню вопросом, кем он является в клане горы Суншань?» Человек ответил: «А ты смекалист, глазаст, перед тобой Ди Сю из клана Суншань».

Лин-ху Чун произнес: «Оказывается, это старший брат-наставник Ди, редкий случай свидеться. Не знаю только, с какой драгоценной заботой уважаемый пожаловал на нашу скромную гору?»

Ди Сю ответил: «Дядюшка-наставник руководитель фракции послал меня на Хуашань с инспекцией, велел посмотреть на учеников фракции, в самом ли деле все обстоит так невероятно, как об этом просочились слухи, эх, еще и на Хуашань не поднялся, а уже услыхал, как ты с этим развратным преступником свел доброе знакомство».

Тянь Бо-гуан начал ругаться: «Собачий преступник, да чего хорошего в твоем клане горы Суншань? За собой сами не следите, да еще и в чужие дела лезете». Ди Сю размахнулся ногой, раздался звук удара – он с силой пнул Тянь Бо-гуана в голову, закричав: «Да ты почти сдох, а все пакостишь своим поганым ртом!»

Тянь Бо-гуан однако, по-прежнему продолжал неустанно извергать проклятия: «собачий преступник, вонючий преступник, подонок» – все в таком роде. Если бы Ди Сю захотел его убить, ему это было бы просто, как в карман залезть, да вот только он уже прежде предложил Лин-ху Чуну казнить его, так что сухо рассмеялся, и произнес: «Лин-ху Чун, да вы с ним воняете одинаково, ты решил его не убивать?»

Лин-ху Чун рассердился, громко произнес: «Убью я его, или не убью, тебе-то какое дело? Ты тут меч то передо мной воткнешь, то меня убить собираешься, давай-ка, подожми хвост, и катись подальше с горы Хуашань». Ди Сю сказал: «Ты твердо решил его не убивать, признаешь себя другом этого преступного развратника?» Лин-ху Чун сказал: «Не важно, с кем я свел дружбу, но это все равно лучше, чем с тобой подружиться». Тянь Бо-гуан громко похвалил: «Вот славно сказано, вот ловко сказал!»

Ди Сю произнес: «Ты хочешь меня разозлить, чтобы я убил вас двоих, но в Поднебесной такие дела просто так не делаются. Я вас двоих сейчас раздену наголо, сложу вместе, нажму на точки онемения, и в таком виде выставлю на всеобщее обозрение перед миром рек и озер. Скажу – один бородатый, другой красавчик, решили неподобающими делами заняться, и я их за этим застал. Ха-ха, твой хуашаньский Юэ Бу-цюнь обладает ложной человечностью, ложной справедливостью, только рядится перед другими, притворяясь последователем Пути и Учения, после такого как он сможет осмелиться снова назвать себя «Благородным Мечом»?»

Лин-ху Чун, как это услышал, от гнева потерял сознание. Тянь Бо-гуан начал ругаться: «Вот подонок…», – и Ди Сю пнул его ногой в грудь. Ди Сю зловеще рассмеялся, протянул руку, собираясь развязать одежду Лин-ху Чуна. Внезапно позади него раздался чистый девичий голосок: «Эй, уважаемый старший брат, ты что это тут делаешь?» Ди Сю вздрогнул от испуга, повернулся, в призрачном свете различил неясную фигурку девушки, и бросил в ответ: «А ты тут что делаешь?»

Тянь Бо-гуан узнал голос И Линь, и громко вскричал: «Маленькая… маленький отец-наставник, вот это ты вовремя. Этот подонок хочет… … погубить твоего старшего брата Лин-ху Чуна». Вообще-то он собирался сказать «Этот подонок хочет меня погубить», но вовремя спохватился, так как слово «я» вряд ли бы глубоко тронуло сердце И Линь, и он заменил его на «Твой старший брат Лин-ху Чун».

И Линь, услыхав, что лежащий здесь человек – Лин-ху Чун, как могла не поторопиться, с криком бросилась к нему: «Лин-ху дагэ, это ты?»

Ди Сю заметил, что она полностью сконцентрирована, забыв о себе самой, вытянул левую руку, и указательным пальцем ткнул в направлении ее точки подмышкой. Палец не успел коснуться даже одежды, как кто-то мощно схватил его сзади за воротник, так, что ноги повисли в воздухе в нескольких локтях от земли. Ди Сю перепугался, ударил назад правым локтем, но попал в пустоту, ударил назад левой стопой, но опять никуда не попал. Он запаниковал, стал пытаться руками схватиться сзади, чтобы произвести захват, но тут могучая рука легла ему на шею, перекрыв дыхание, и он полностью обмяк.

Лин-ху Чун медленно пришел в себя, и услышал, как девичий голосок тревожно зовет: «Лин-ху дагэ, Лин-ху дагэ!»

Ему показалось, что это голос И Линь. Он открыл глаза, и в мерцающем свете звезд перед его взором появился прекрасный снежно-белый овал лица, кто это мог быть, если не И Линь? И тут раздался могучий голос:

«Линь-эр, этот больной призрак и есть Лин-ху Чун?» Лин-ху Чун провел взглядом в направлении голоса, и невольно перепугался, увидев невероятно толстого, и невероятно высокого буддийского монаха-хэшана, стоявшего на земле, подобно железной башне. В этом хэшане было по меньшей мере, семь локтей роста, и на его вытянутой левой руке висел Ди Сю. Все четыре конечности Ди Сю свисали безо всякого движения, и было неизвестно – жив он или мертв.

И Линь произнесла: «Батюшка, это… это как раз и есть Лин-ху дагэ, похоже, он болен». Когда она говорила, глядя на Лин-ху Чуна, в сиянии ее глаз преливались чувства любви и жалости, словно она хотела погладить его по щеке, но не решалась. Лин-ху Чун изумился, подумав: «Ты же монашка, отчего этого огромного хэшана батюшкой величаешь? У хэшана есть дочка – это уже способно людей напугать, но чтобы дочь хэшана была монашкой – это еще более странно». Огромный толстый хэшан расхохотался: «Ты о нем днем думала, ночью тосковала, так по нему скучала, что я решил, что это огромный богатырь, герой и отличный китайский парень, а вот, оказывается, это валяющийся на земле, прикидывающийся мертвым слабак, не способный отбиться от людей маленький прыщ. Мне такой зять не нужен. Ну его, пошли отсюда».

И Линь и застыдилась, и встревожилась, спросив: «Днем думала, ночью тосковала – это ты о ком? Ты… ты глупости говоришь. Хочешь идти – так иди сам. Ты не хочешь… не хочешь……» Она так и не смогла выговорить слова «Не хочешь сделать его зятем», и замолчала. Лин-ху Чун услыхал, как его обругали «больным», а до этого еще и «маленьким прыщом», он разозлился: «Хочешь идти, так иди, кому до тебя какое дело?» Тянь Бо-гуан тут же вскричал: «Не уходи, не уходи!» Лин-ху Чун спросил: «Что это значит, что ты его останавливаешь?» Тянь Бо-гуан ответил: «Он должен мне точку смерти разблокировать, и противоядие тоже у него, если он уйдет, разве я не пропаду?» Лин-ху Чун сказал: «Ты чего испугался? Я же сказал тебе, что умрем вместе – ты от яда сгинешь – я себе тут же горло перережу».

Тот толстый огромный хэшан громко расхохотался, так, что эхо пошло по горным долинам, сказал: «Очень хорошо, очень хорошо, очень хорошо! Оказывается, этот малявка, наоборот, имеющий гордость и энергию китайский парень. Линь-эр, он мне по вкусу. Тем не менее, есть один важный вопрос, который мы должны предварительно осветить – он вино пьет, или нет?» И Линь помедлила с ответом, и Лин-ху Чун громко вогласил: «Пью, разумеется, отчего бы не пить? Лаоцзы утром пьет, вечером снова пьет, и во сне тоже выпивает.

Да, моя добродетель в деле винопития наверняка до смерти возмутит запрет на скоромное, запрет на вино, запрет на убийство, запрет на ложь и прочие запреты огромного хэшана!» Тот преогромный хэшан расхохотался: «И Линь, скажи ему, какое у твоего батюшки монашеское имя». И Линь с улыбкой произнесла: «Лин-ху дагэ, моего батюшку величают монашеским именем «Бу Цзе» – «не имеющий запретов». Ты не гляди на него с усмешкой – он пьет вино и есть скоромное, убивает людей, крадет деньги, да чего только не делает, к тому же… к тому же еще породил… породил меня». Договорив до этого, не выдержала, хихикнула, и рассмеялась.

Лин-ху Чун расхохотался, громко сказал: «Вот такой вид хэшанов, может у людей…только такого люди могут назвать счастливчиком». Говоря это, он попытался подняться, но сил по-прежнему не было. И Линь поспешно придержала его за корпус, и помогла сесть. Лин-ху Чун посмеялся: «Лао Бо – старший дядюшка, раз уж ты всем этим занимаешься, отчего бы тебе попросту не скинуть рясу монаха, и не вернуться к жизни мирянина?» Бу Цзе произнес: «Вот этого ты как раз и не знаешь. Ведь именно оттого, что я все себе позволял, я и стал буддийским монахом. Я ведь, точно как и ты, влюбился в прекрасную монашку… …» И Линь тут же перебила: «Батюшка, ты снова начал глупости говорить». Говоря это, она вся залилась пунцовой краской, хорошо еще, что была темная ночь, и посторонние не слишком могли разглядеть. Бу Цзе произнес: «Великий муж делает дела на свету, честно и открыто, сделал – так сделал, люди смеются – пусть смеются, люди ругают – пусть ругают, я Бу Цзе, пусть и хэшан, но настоящий мужчина, кого мне бояться?»

Лин-ху Чун и Тянь Бо-гуан вскрикнули в один голос: «Верно!» Бу Цзе услыхал их похвалу, очень обрадовался, и продолжил: «Я влюбился в прекрасную монашку, она как раз и стала ее мамой».

Лин-ху Чун подумал: «Оказывается, батюшкой И Линь сяошимей является этот буддийский монах, а мама – монашка». Бу Цзе продолжал: «Я в то время работал мясником на забое свиней, ее мама на меня и глядеть не хотела, к каким только хитростям я не прибегал, но пришлось стать хэшаном. Я в то время так рассуждал: монашка и хэшан – одного поля ягоды, мясника монашка не полюбит, а с монахом, глядишь, дело и сладится». И Линь брезгливо произнесла: «Батюшка, ты как рот раскроешь, так и несешь, что попало, возраст у тебя такой большой, а говоришь ты, словно дите неразумное».

Бу Цзе возразил: «Кто скажет, что мои слова неправильны? Тем не менее, в то время я и представить не мог, что, став хэшаном, мне будет нельзя любиться с женщинами, так же и с монашками это тоже запрещено, так что все стало еще труднее – я расхотел быть хэшаном. Но неожиданно мой отец-наставник заявил, что у меня есть изначальная сущность, которую необходимо открыть, это моя задача, как последователя учения Будды, и не позволил мне вернуться в мир. Ее мама по непонятно какой причине все же прониклась ко мне чувствами, и в результате эта маленькая монашка появилась на свет. Чун-эр, тебе сейчас намного проще, если захочешь полюбиться с моей дочкой, тебе вовсе не нужно становиться хэшаном. Лин-ху Чун невероятно смутился, подумав: «Тогда, когда И Линь сяошимей была поймана Тянь Бо-гуаном, я, «увидев несправедливость, с мечом поспешил на выручку». Она непорочная монахиня клана северная Хэншань, разве могут миряне испытывать к ним плотские вожделения? Она отправила за мной Тянь Бо-гуана и шестерых святых из персиковой долины, опасаюсь, это из-за того, что молодая девушка со мной впервые в жизни оказалась наедине с мужчиной, и в ее сердце родились плотские желания. Мне нужно как можно быстрее расстаться с ней, это может навредить репутации обоих кланов: и северной Хэншань, и Хуашань, даже если я умру, шифу и шинян осудят меня, а Юэ Лин-шань сяошимей будет смотреть с презрением».

И Линь тоже невероятно смутилась, и произнесла: «Батюшка, Лин-ху дагэ уже давно… … уже давно имел возлюбленную, как он может глядеть на посторонних людей, ты… … ты … … больше никогда об этом не говори, не делай для людей посмешище».

Бу Цзе рассердился: «У этого малявки есть на стороне возлюбленная? До смерти меня рассердил, до смерти рассердил!» Протянул правую руку, огромной ладонью, похожей на веер из пальмового листа, схватил Лин-ху Чуна за одежду на груди. Лин-ху Чун и стоять-то был не в силах, как он мог избежать его захвата, и оказался поднятым в воздух. Хэшан Бу Цзе левой рукой держал за горло Ди Сю, на его правой руке висел Лин-ху Чун, монах выпрямил руки, будто бы нес на коромысле двух человек. Лин-ху Чун изначально не мог двигаться, и теперь покорно висел на его руке, как рваный мешок. И Линь вскричала: «Батюшка, быстро положи Лин-ху Чуна обратно, не выпустишь, так я и рассердиться могу». Бу Цзе едва услыхал слова «рассердиться», тут же в страхе оставил Лин-ху Чуна в покое, по прежнему продолжая бормотать: «Так в какую же красивую монашку он влюбился? Да как такое могло случиться!» Он сам был влюблен в прекрасную монахиню, и полагал, что кроме прекрасных монашек, на этом свете других красавиц нет.

И Линь сказала: «Возлюбленная Лин-ху дагэ является его младшая сестрица-наставница барышня Юэ». Бу Цзе издал рев изумления, от которого у людей уши заложило: «Какая еще барышня Юэ? Мать твою так, так она даже не является прекрасной монашкой? Да что там любить? Увижу ее, так сразу раздавлю противную девчонку».

Лин-ху Чун подумал: «Этот хэшан Бу Цзе совершенно невменяемый, он с этими шестерыми святыми из персиковой долины «играют разные напевы, а результат тот же». Боюсь, если бы он захотел осуществить сказанное, и захотел погубить сяошимей, то что в этом было бы хорошего?» И Линь встревожилась: «Батюшка, Лин-ху дагэ получил тяжелые ранения, быстрее начинай лечение. О сторонних делах, потом не поздно будет без спешки поговорить». Бу Цзе с почтением выслушал приказы дочери, и произнес: «лечить – так лечить, что тут сложного?» Перебросил через спину тело Ди Сю, раздался сдавленный крик «Ай-йо», и грохот катящегося под откос тела, он громко спросил Лин-ху Чуна: «Ты как свое ранение получил-то?» Лин-ху Чун начал: «Меня вообще-то ладонью в грудь ударили, но это как раз еще пустяки…» Бу Цзе перебил его: «При ударе в грудь с сотрясением следует избрать для лечения переднее-срединный меридиан жэнь-май…» Лин-ху Чун продолжил : «Меня Тао-гу – «персиковой долины»…»

Бу Цзе перебил: «Среди всех энергетичеких меридианов вовсе нет такого «Тао Гу». У вас на горе Хуашань нэйгун слабоват, вы в этом не разбираетесь. На теле человека есть точка «Хэ Гу» – «Соединение Долин», но она как раз относится к ручному меридиану «Великая Ян», связанному с толстым кишечником, в ложбинке между большим и указательным пальцами, и в нашем случае этот меридиан полностью бесполезен. Хорошо, я займусь устранением нарушений в регуляции». Лин-ху Чун возразил: «Нет, нет, это Тао Гу Лю – Персиковой долины шесть…»

Бу Цзе перебил: «Да какие еще шестая Тао-гу, седьмая тао-гу? на всем человеческом теле есть только цзу-сан-ли, шоу-сан-ли [рука-три-версты нога-три-версты – названия точек, в которых присутствуют числа], инь-лин-цюань, сы-кун-чжу, откуда ты взял какие-то там тао-гу-лю, тао-гу-ци? Не говори уже глупости».

Вытянул руку, и нажал Лин-ху Чуну на точку немоты, сказав: «Я передам тебе чистую энергию, для воздействия выбираю точки меридиана жэнь-май: чэн-цзян, тянь-ту, шань-чжун, цзю-вэй, цзю-цюе, чжун-вань, ци-хай, ши-мэнь, и гуань-юань. Через эти точки прибавлю энергии и силы в пораженную область, ты дней семь-восемь отдохнешь, и снова превратишься в веселого молодого паренька, подобного молодому дракону».

Вытянул свои ладони, огромные, как веера из пальмового листа, левой рукой нахал на точку чжэн-цзян под подбородком, правой рукой нажал нажал на точку чжун-цзи в подбрюшье, послал два потока энергии, которые тут же пришли в конфликт с шестью потоками энергии, которые проложили шестеро бессмертных из персиковой долины, и получил внезапный удар по рукам. Бу Цзе издал крик ужаса.

И Линь быстро спросила: «Батюшка, в чем дело?»

Бу Цзе сказал: «У него в теле есть несколько энергетических каналов, по которым циркулирует весьма странная энергия. Один, два, три, четыре, всего четыре таких канала, нет, есть еще один всего пять, эти пять каналов истиной энергии… ага, еще один. мать твою так, да у него на шесть каналов больше!

А ну-ка, запущу я свои два потока истиной энергии, поборюсь с твоими, мать их так, шестью потоками! Посмотрим, кто кого уделает. Боюсь только, что… ха-ха, вот это жаркое дело! Забавно, забавно!

Еще разок добавлю, хорошо, остановка, посмотрим, что у нас? Только эти шесть потоков остались, я, хэшан Бу Цзе, бабушку твою так, боюсь, как смогу сладить с этими шестью?» Он обоими руками аккуратно надавил на точки на теле Лин-ху Чуна, и его собственная голова мало-помалу начала светиться собственным призрачным белым сиянием. Поначалу оно то вспыхивало, то гасло, но постепенно стабилизировалось. На самом деле уже светлело, но казалось, что вокруг его головы сгущаются клочья светлого клубящегося тумана, окружая ее сияющим нимбом.

Прошло очень много времени, Бы Цзе поднял свои руки, и расхохотался. Он оглушительно хохотал, и с последним взрывом хохота рухнул на землю и затих.

И Линь испугалась, позвала: «батюшка, батюшка». Поспешила помочь ему встать, но Бу Цзе был необычайно тяжел, чтобы его поднять наполовину, двоих бы не хватило. Одежда и штаны Бу Цзе пропитались потом, он едва дышал, задыхаясь, дрожащим голосом шептал: «

Я… Мать твою… я … мать твою…»

И Линь услыхала, как он ругается, и тут же успокоилась, спросив: «Батюшка, ну как? Сильно устал?» Бу Цзе ругнулся: «Бабушку твою так, у этого малявки в теле циркулирует шесть потоков вредоносной энергии, мудрец… мудрец с ними бился. Бабушку твою так, мудрец при помощи истиной энергии подчинил и взял под контроль эти шесть потоков, хэ-хэ, успокойся, этот малец не умрет». И Линь тут же обрадовалась, обернувшись, взглянула на Лин-ху Чуна, который, пошатываясь, поднимался на ноги. Тянь Бо-гуан засмеялся: «Энергия великого хэшана необычайно сильна, за столь короткое время он сумел излечить раны старшего брата Лин-ху».

Бу Цзе услышал его похвалу, очень обрадовался: «Ты, малявка, сделал так много зла, вообще-то, сначала хотел тебя прикончить, да вот решил тебя использовать для розыска мальца Лин-ху Чуна, ты славно постарался, за это я тебя прощаю, катись от меня подобру-поздорову».

Тянь Бо-гуан разозлился, вскричал: «Да как же это я послушненько покачусь? Огромный хэшан, мать твою, Ты человеческие слова сейчас сказал, или как? Ты сказал, что если я за месяц доставлю тебе Лин-ху Чуна, ты снимешь с меня воздействие точки смерти, и дашь противоядие, так вот, время еще не вышло.

Ты не дал мне противоядия, не исправил смертельное воздействие, так что ты хуже свиньи и собаки вонючий хэшан трех пороков». [Три порока – три уровня пороков – ума, рук, и сексуальные – обман, воровство, проституция.]

Хотя Тянь Бо-гуан так бешено ругался, Бу Цзе, напротив, вовсе не рассердился, а рассмеялся: «Смотрю я на тебя, вонючку, как ты за жизнь цепляешься, уже жалею, что обещал тебе дать противоядие. Ладно, мать твою, держи, вот твое противоядие». Говоря это, достал из-за пазухи склянку с лекарством, но силы не рассчитал, и она опять упала ему за пазуху, так он несколько раз пытался своими лапами поймать маленький пузырек, пока И Линь сама не взяла его своими ручками. Бу Цзе сказал: «Дай ему три гранулы. После приема выжди три дня, и дай еще одну, выжди еще три дня, и дай вторую, потом через три дня еще одну. Но, если за эти девять дней его убьет кто-то со стороны, то большому хэшану до этого заботы нет.

Тянь Бо-гуан получил от И Линь лекарство, и сказал: «Большой хэшан, ты принудил меня принять яд, теперь дал противоядие, то, что я тебя не ругаю – считаем это за вежливость, а вот благодарить тут не за что. А что насчет точки смерти?» Бу Цзе расхохотался: «Та точка, которую я задействовал, по прошествии семи дней сама собой разблокировалась. Если бы большой хэшан в самом деле нажал бы тебе на смертельную точку, как бы ты смог дожить до этого дня?» Тянь Бо-гуан уже давно почувствовал, что точка разблокирована, и, получив сейчас подтверждение от Бу Цзе, почувствовал огромное облегчение, стал со смехом ругаться: «Бабушку твою так, большой хэшан людей дурачит». Повернул голову к Лин-ху Чуну: «Лин-ху сюн, тебе в самом деле нужно с маленькой госпожой-наставницей перекинуться несколькими фразами, я пошел, будет случай, мы еще свидимся». Сказав, сложил руки перед грудью, повернулся, и начал спускаться с горы по большой дороге. Лин-ху Чун произнес: «Брат Тянь, не спеши». Тянь Бо-гуан спросил: «В чем дело?»

Лин-ху Чун произнес: «Тянь сюн, Лин-ху Чун много раз был тобой пощажен, стал твоим другом, и хочет дать тебе один добрый совет. Если ты его не примешь, то наша дружба надолго не продлится». Тянь Бо-гуан рассмеялся: «Можешь и не говорить, я и так знаю, ты скажешь мне, чтобы я более не совершал развратных преступлений против женщин и девиц из приличных семей. Хорошо, некий Тянь прислушается к твоим словам, в Поднебесной достаточно распутных девиц и куртизанок, если некоему Тяню взбредет в голову насладиться цветами, то он не будет принуждать женщин и девиц из приличных семей, и не будет ранить и убивать людей. Ха-ха, Брат Лин-ху, разве пропала великая слава «Двора драгоценностей» в городе Хэншань?» Лин-ху Чун и И Линь, услыхав упоминание о «Дворе драгоценностей» в городе Хэншань, невольно покраснели. Тянь Бо-гуан расхохотался, сделал несколько шагов, но вдруг его ноги ослабли, он упал, и покатился. С трудом остановившись на склоне, он сел, и в неподвижности прислушивался к ощущениям в животе, где противоядие боролось с ядом. Он знал, что лекарство должно действовать именно так, и нисколько не паниковал.

Бу Цзе только что передал Лин-ху Чуну два потока истиной энергии, и сумел обуздать энергию шестерых святых из персиковой долины. Лин-ху Чун ощутил, что в груди стало значительно лучше, а ногам вернулась сила, он обрадовался, прошел вперед, и с великим почтением отвесил Бу Цзе поклон со сложением рук: «Премного благодарен великому наставнику за спасение жизни позднерожденного».

Бу Цзе расхохотался: «Да какие тут благодарности, мы же теперь будем родственниками, ты будешь моим зятем, я твоим тестем, к чему благодарить-то?»

И Линь покраснела всем лицом, сказав: «Батюшка, ты… ты опять стал глупости говорить». Бу Цзе удивился: «Какие глупости? Ты о нем днем думала, ночью вздыхала, неужели не хочешь пойти за него замуж, стать его женой? Ну, даже и без формального брака, неужели не хочешь с ним родить прекрасную маленькую монашку?» И Линь разгневано закричала: «Старик совсем обезумел, кто еще … кто еще…» И в этот момент со стороны горной дороги послышались шаги – двое поднимальсь в гору плечом к плечу – это были Юэ Бу-цюнь и Юэ Лин-шань – отец с дочерью. Лин-ху Чун, ивидев их, и встревожился, и обрадовался, торопливо вышел навстречу: «Шифу, сяошимей, вы вернулись! Как дела у шинян?» Юэ Бу-цюнь, обнаружив Лин-ху Чуна, поздоровевшего, совсем не похожего на вчерашнего, находившегося на грани смерти, обрадовался, но расспрашивать было недосуг, он обратился к Бу Цзе, сложив руки в ритуальном поклоне: «Как именовать уважаемого великого учителя?

Наши убогие места озарились сиянием, какие будут поучения?» Бу Цзе изрек: «Звать меня – хэшан Бу Цзе – «Не имеющий запретов», оказал честь посетить убогие здешние места с целью поиска зятя». Говоря это, пальцем указал на Лин-ху Чуна. Он родился мясником, благородного обращения не понимал, Юэ Бу-цюнь из вежливости сказал «Озарил сиянием наши убогие места», так он в ответ также сказал «Оказываю честь вашим убогим местам», что было уже не вежливо. Юэ Бу-цюнь не очень понимал, что он за человек, но, когда услыхал «ищу зятя», то подумал, что это издевка над ним самим, он в сердце вознегодовал, но на лице виду не подал, дружелюбно произнес: «Великий наставник изволит шутить». Заметив И Линь, спешащую с ритуальным приветствием, остановил: «Племянница-наставница И Линь, не нужно много церемоний. Ты пришла на Хуашань с поручением от уважаемых наставниц?» И Линь слегка покраснела: «Нет. Я…

Я…» Юэ Бу Цюнь не стал ее далее расспрашивать, обратился к Тянь Бо-гуану: «Тянь Бо-гуан, замри! Да ты совсем страх потерял!» Тянь Бо-гуан ответил: «Я пришел с твоим учеником Лин-ху Чуном потолковать, принес с собой два кувшина вина, выпили с ним на радостях, какая тут может быть особенная смелость». Выражение лица Юэ Бу-цюня становилось все более мрачным, он произнес: «А где вино?» Тянь Бо-гуан ответил: «Да давно уже с ним на утесе размышлений выпили досуха». Юэ Бу-цюнь обратился к Лин-ху Чуну: «Это не враки?» Лин-ху Чун ответил: «Шифу, это очень длинная история, долго рассказывать, позвольте ученику понемногу обстоятельно доложить». Юэ Бу-цюнь спросил: «Как давно Тянь Бо-гуан прибыл на гору Хуашань?» Лин-ху Чун ответил: «Почти полмесяца». Юэ Бу-цюнь уточнил: «И все эти полмесяца он находился на горе Хуашань?» Лин-ху Чун ответил: «Да». Юэ Бу Цюнь строго спросил: «Почему раньше мне не доложил?» Лин-ху Чун ответил: «В то время шифу и шинян спустились с горы». Юэ Бу-цюнь уточнил: «А куда же это мы с шинян тогда отправились?» Лин-ху Чун ответил: «Вы направились в Чанъань, чтобы покарать почтенного Тяня».

Юэ Бу-цюнь возопил: «Почтенный Тянь, ого, почтенный Тянь! Разве ты не знал, что злодеяния этого человека подобны горе, отчего же сразу не убил его своим мечом?

Даже если бы и не убил его, а погиб, к чему бояться смерти, дорожить жизнью, да еще и заводить с ним дружбу?»

Тянь Бо-гуан сел на земле, попытался встать, но сил так и не хватило, вставил свое словцо: «Это я его не убил, что он мог с этим поделать? Неужели ему было нужно, не одержав победы в бою, с собой покончить?»

Юэ Бу-цюнь произнес: «Не слишком ли ты передо мной разговорился?» Обратившись к Лин-ху Чуну, произнес: «Бери меч, убей его!» Юэ Лин-шань не вытерпела, и вставила словцо: «Батюшка, Лин-ху Чун тяжело ранен, как он может сражаться?» Юэ Бу-цюнь ответил: «Да кто из людей не бывал раненым? Да ты успокойся, я здесь, разве этот злобный преступник может убить ученика нашей школы?»

Он знал наверняка, что Лин-ху Чун мастер на хитрости, что он хочет отомстить этому преступнику, ведь он и сам не так давно получил столько ран под саблей Тянь Бо-гуана, даже если он и сказал, что подружился с этим мерзавцем, то это только уловка, скорее всего, не добившись победы в честной схватке, он решил перехитрить этого преступника, поэтому совершенно не рассердился, узнав, что он и этот преступник подружились, но только распорядился, чтобы он его прикончил. Это не только избавило бы реки и озера от вреда, но и возвысило имя конфуцианского учения, к тому же Тянь Бо-гуан тоже был тяжело ранен, даже если бы сумел защититься от Лин-ху Чуна, то он сам мог бы его убить одним щелчком пальцев.

Но, вопреки ожиданиям, Лин-ху Чун отказался: «Шифу, старший брат Тянь пообещал ученику, что с этого времени отрекается от ошибок прошлого, и больше не будет причинять неприятностей дамам из приличных семей. Ученик знает, что его слову можно доверять, кроме того…»

Юэ Бу-цюнь произнес строго: «Ты… ты откуда знаешь, что его словам можно доверять? Да этот преступник десять тысяч смертей заслужил, а ты еще рассуждаешь, достойны доверия его слова, или нет? А сколько невинных людей полегло под его саблей? Если такого не убить, то ради чего тогда всю жизнь изучать воинские искусства? Шань-эр, достань свой драгоценный меч, предоставь его дашигэ».

Юэ Лин-шань ответила: «Слушаюсь!» Выхватила свой меч, и протянула его Лин-ху Чуну рукояткой вперед. Лин-ху Чун был весьма озадачен, он никогда не предполагал, что сможет отказаться выполнить приказ учителя, но рукопожатие с Тянь Бо-гуаном на пороге смерти сделало их настоящими друзьями, он только что отрекся от прошлого и встал на путь добра, в такой ситуации убить его было бы в высшей степени несправедливо.

Он принял меч из рук Юэ Лин-шань, развернулся, и, пошатываясь, медленно двинулся к Тянь Бо-гуану. Сделал несколько шагов, притворился, что от ранений в его ногах совсем не осталось сил, он подогнул левое колено, начал падать вперед, и падая, он как бы случайно, мечом пронзил свою левую голень. Никто не мог этого предвидеть, все вздрогнули, И Линь и Юэ Лин-шань рванулись вперед. И Линь, сделав один шаг, остановилась, подумав, что является последовательницей буддийской школы, как она может при всех так явно обнаружить свои чувства к молодому мужчине? Юэ Лин-шань бросилась к телу Лин-ху Чуна, закричав: «Дашигэ, что с тобой?» Лин-ху Чун закрыл глаза и не отвечал. Юэ Лин-шань схватилась за рукоятку, извлекла меч, и из раны прыснула свежая кровь. Она вытащила из-за пазухи лекарство их школы от резаных ран, и смазала раневое отверстие, подняла негодующий взгляд на И Линь, и заметила, что в ее прелестном личике нет ни кровинки, и она, затаив дыхание неотрывно смотрит на них. В сердце Юэ Лин-шань ударила мысль: «Эта маленькая монахиня настолько неравнодушна к дашигэ!» Она подняла меч и произнесла: «Батюшка, позволь дочери убить этого злодея».

Юэ Бу-цюнь сказал: «Убьешь этого злодея, не избежать вреда для собственной репутации. Дай-ка мне меч!» Тянь Бо-гуан был известным развратником, известным на всю Поднебесную, если в будущем по рекам и озерам пойдут разговоры, что Тянь Бо-гуан убит девицей из рода Юэ, то найдутся такие, кто добавит масла и пряного соуса, пойдут непристойные пересуды. Юэ Лин-шань поняла отца, и передала ему меч. Однако Юэ Бу-цюнь не стал брать в захват, а, махнул рукой, бросил, как метательный нож. Хэшан Бу Цзе с сожалением посмотрел, и произнес: «Бесполезно!» У него в руках были только два старых тапка. но он заметил, что Юэ Бу-цюнь использует технику метания, и длинный меч уже летит в Тянь Бо-гуана. Бу Цзе заранее догадался, и с силой метнул туфли с обоих рук. Меч тяжелый, туфли легкие, к тому же меч полетел первым, туфли начали позже, а пришли раньше, к тому же пролетели достаточное расстояние, и удар потерял силу. Тем не менее, полет меча отклонился на несколько саженей, меч воткнулся в землю, а туфли, зацепившись завязками за рукоятку, раскачивались вокруг клинка. Бу Цзе произнес: «скверно, скверно! Линь-эр, твой батюшка своему зятю во время лечения передал слишком много внутренней силы, даже отбросить меч как следует не смог. Изначально я собирался бросить туфли в паре локтей от шифу твоего суженого, чтобы тот в страхе убежал, а получилось вот так, опозорился я до смерти».

И Линь увидела, что у Юэ Бу-цюня лицо предельно недоброе, тихо произнесла: «батюшка, не говори ничего». Быстро пошла, сняла с рукоятки меча пару старых тапок, взяла меч, и замешкалась, понимая, что Лин-ху Чун только что отказался убивать Тянь Бо-гуана, если передать меч Юэ Лин-шань, то она снова захочет прикончить Тянь Бо-гуана, разве это не огорчит Лин-ху Чуна? Юэ Бу-цюнь, применив против Тянь Бо-гуана меч в качестве метательного ножа, был абсолютно уверен, что пронзит его сердце насквозь. Он совершенно не мог предвидеть, что хэшан Бу Цзе сможет двумя ветхими тапками показать такую силу и невероятную ловкость. Этот хэшан обладает зычным голосом, к монашке обращается, называя себя ее батюшкой, Лин-ху Чуна называет зятем, мелет всякую чушь, очевидно, что он сумасшедший, но боевое искусство у него просто невероятное, к тому же он говорит, что лечил раны Лин-ху Чуна, и израсходовал на него очень много энергии. Если бы не это, не был ли бы он еще более могущественным? Хотя, бросая меч в качестве метательного ножа, он и не использовал свой волшебный навык «фиолетовой зарницы», и, в случае использования, не обязательно проиграл бы хэшану, но у знаменитых мастеров так заведено, что с первого раза не добившись успеха, разве можно пробовать заново?

Он собрал руки у груди, поклонился: «Восхищен, восхищен. Великий наставник сегодня решил пощадить этого преступника, ничтожный не осмелится более вмешиваться.

Великий наставник имеет какие намерения?»

И Линь, услыхав, что он сегодня не будет больше пытаться убить Тянь Бо-гуана, тут же взяла меч поперек, и на двух руках поднесла Юэ Лин-шань, слегка поклонилась, и произнесла: «Старшая сестренка, ты…» Юэ Лин-шань фыркнула, приняла меч за рукоятку, и, не глядя, загнала его в ножны, обнаружив великолепную чистоту исполнения движений.

Хэшан Бу Цзе хохотнул: «Хорошая барышня, великолепная техника». Обернувшись, к Лин-ху Чуну, произнес: «Зятек, теперь надо идти. Твоя младшая сестра-наставница очень хороша, если ты будешь с ней рядом, я не могу быть спокойным».

Лин-ху Чун сказал: «Великий учитель любит пошутить, но эти речи могут повредить репутации кланов горы южная Хэншань и горы Хуашань, прошу замолчать». Бу Цзе ошеломленно спрсил: «Что? Думаешь, легко было тебя разыскать, жизнь твою спасти, а ты еще и станешь отказываться взять мою дочку в жены?» Лин-ху Чун серьезно произнес: «Милость спасения жизни, дарованная великим наставником, Лин-ху Чун не забудет до конца жизни. В школе младшей сестры-наставницы И Линь очень строгие правила, если великий наставник и дальше будет так пошло шутить, то это повредит благородному облику госпожи наставницы Дин Сян и госпожи-наставницы Дин И».

Бу Цзе почесал голову: «Лин-эр, ты… ты… что у вас с этим зятьком происходит? Это… это разве не черт-те что такое?» И Линь закрыла руками лицо, вскрикнула: «Батюшка, ничего не говори, ничего не говори! Он – это он, а я – это я, какая… какая между нами связь?» Всхлипнула, расплакалась, и стремглав кинулась вниз с горы.

Бу Цзе озадаченно тер голову, замер на некоторое время, потом произнес: «Удивительно, удивительно! Когда не могла его увидеть, до смерти хотела повидаться. Увидела – и не захотела видеть. Ну точь-в-точь, как ее мама: любовные дела молодых монашек непостижимы для понимания». Увидев, что дочка убегает все далее, бросился за ней. Тянь Бо-гуан через силу поднялся, обратился к Лин-ху Чуну: «Зеленые горы неизменны, зеленые воды далеко растекаются», – что означало: «Чувства дружбы и ненависти неизменны, обязательно увидимся еще когда-нибудь», повернулся, и тоже побежал вниз.

Юэ Бу-цюнь дождался, пока Тянь Бо-гуан скроется вдали, и только тогда обратился к Лин-ху Чуну: «Чун-эр, ты с этим злобным преступником в самом деле сдружился, предпочел себя проколоть мечом, а его не убивать». Лин-ху Чун застыдился, он знал, что глаз у отца-наставника острый, и от него ничего не укрылось в происшедшем, он опустил голову и сказал: «Шифу, хотя поведение этого человека прежде было преступным, но, во-первых, он уже твердо пообещал встать на путь добра, во-вторых, он несколько раз побеждал ученика в бою, но неизменно сохранял ему жизнь». Юэ Бу-цюнь холодно усмехнулся: «Ты поручился за этого преступника с волчьим сердцем и легкими собаки, и всю свою жизнь будешь вкушать горечь этого поступка».

Он всегда особенно любил этого старшего ученика, увидев, что тот не умер, был безмерно обрадован, когда он только что специально притворился упавшим, и проткнул себе ногу, он отчетливо видел его хитрость, но малец с детства был горазд на выдумки, Юэ Бу-цюнь к этому уже привык, к тому же с хэшаном Бу Цзе он вел речь с достоинством, и держался с достоинством, соблюдая приличия. Поэтому Юэ Бу-цюнь решил пока отложить дело с Тянь Бо-гуаном, махнув рукой, произнес: «Что с книгой?» Лин-ху Чун понял, что шифу и шимей вернулись назад ради книги, только это могло заставить отца-наставника возвратиться, сказал: «У шестого младшего брата-наставника. Сяошимей задумала это ради спасения жизни ученика, прошу шифу сдержать гнев. Но ученик помнил заветы шифу, не дерзнул взять книгу в руки, и даже одного иероглифа из нее не прочел».

Юэ Бу-цюнь потеплел лицом, улыбнулся: «Вот оно как. Не то, чтобы я не хотел тебе это передать, но ситуация была крайне спешной, нашей школе грозила опасность, не было времени для детальных указаний. Если бы я передал тебе это для самостоятельного изучения, боюсь, ты бы пошел неверным путем, и вместо пользы вышли бы неисчислимые бедствия». Помолчал, и продолжил: «Этот хэшан Бу Цзе совершенно сумасшедший, но его внутренняя сила очень просветленная, это он передал тебе внутреннюю силу для нейтрализации злобной энергии шестерых злодеев? Как ты себя сейчас чувствуешь?» Лин-ху Чун ответил: «Внутри ученика злобная энергия уже рассеяна. Ушли полностью и потоки обжигающего жара, и непереносимого холода. Но только во всем теле сил и энергии почти не осталось». Юэ Бу-цюнь сказал: «После тяжелых ранений – слабость обычное дело. Великий наставник Бу Цзе совершил благодеяние, спас тебе жизнь, нам нужно будет его отблагодарить». «Да» – ответил Лин-ху Чун. Возвращаясь на гору, Юэ Бу-цюнь все время опасался столкнуться с шестью святыми из Персиковой долины, но, не найдя их следов, немного успокоился, но вовсе не хотел задерживаться больше необходимого, произнес: «Как только мы встретимся с Да-ю, вместе отправимся на гору Суншань. Чун-эр, ты сможешь к нам присоединиться в этом путешествии?»

Лин-ху Чун очень обрадовался, тут же выпалил: «Смогу, смогу, смогу!» Они втроем достигли домика неподалеку от зала Истиной энергии. Юэ Лин-шань быстро устремилась вперед, толкнув двери, вошла внутрь, и тут же раздался ее крик, тонкий, и полный ужаса. Юэ Бу-цюнь и Лин-ху Чун поспешили, вошли внутрь, и обнаружили, что Лу Да-ю без движения лежит на полу лицом вверх. Лин-ху Чун усмехнулся: «Шимей, не пугайся, это я ему точки заблокировал». Юэ Лин-шань сказала: «До смерти меня напугал, зачем было ему точки блокировать?» Лин-ху Чун ответил: «Он тоже руководствовался добрыми побуждениями, поняв, что я не согласен читать тайный трактат, сам стал его читать, чтобы я слушал, пришлось ему точки заблокировать, иначе как его…»

Тут Юэ Бу-цюнь вскрикнул, опустился рядом с Лу Да-ю, проверил его дыхание и пульс, и в страхе произнес: «Как же он… как он мог умереть? Чун-эр, ты ему какие точки заблокировал?»

Лин-ху Чун услыхал, что Лу Да-ю мертв, сам обмер от ужаса, у него голова закружилась, и он дрожащим голосом произнес: «Я… я…» Дотронулся Лу Да-ю до лба, ощутил ледяной холод, смерть наступила уже давно, не сдержал рыданий: «Шестой… шестой младший брат-наставник, как ты мог умереть?» Юэ Бу-цюнь спросил: «Что с книгой?» Лин-ху Чун протер глаза от слез, осмотрелся, но нигде не увидел «тайного трактата фиолетовой зарницы», тоже повторил: «Где книга?» Он поспешно пошарил за пазухой Лу Да-ю, ничего не нашел, произнес: «Когда ученик уходил, тайный трактат лежал на столе, отчего же его сейчас не видать?» Юэ Лин-шань поискала на столе, на кане, под стульями, в углу у двери, но где же она могла его найти? Это был главный трактат по внутренней энергии клана горы Хуашань, он пропал, как мог Юэ Бу-цюнь не встревожиться? Он тщательно исследовал мертвое тело, но не обнаружил никаких ранений. Исследовал весь дом до крыши, обыскал все вокруг, ничего подозрительного не отыскал, произнес: «Никто из посторонних сюда не приходил, это никак не могли быть те шестеро странных людей, и это не был хэшан Бу Цзе». Он строгим голосом повторил вопрос: «Чун-эр, ты, в конце концов, на какие точки нажимал?»

Колени Лин-ху Чуна подкосились, он ударил челом перед отцом-наставником: «Ученик был сильно ранен, в руках силы не было, нажал на точку тань-чжун, вот уж не думал… никак не думал, что этим убью шестого младшего-брата-наставника». Выхватил меч с пояса Лу Да-ю, и направил его на себя, собираясь перерезать горло.

Юэ Бу-цюнь хлестнул рукой, и меч отлетел далеко в сторону, сказав: «Хочешь, умереть – сначала найди «тайный трактат фиолетовой зарницы». Ты куда, в конце концов, тайную книгу спрятал?» У Лин-ху Чуна сердце заледенело, он подумал: «Шифу абсолютно уверен, что я спрятал тайную книгу». Посидел оторопело, потом сказал: «Шифу, тайный трактат кем-то украден, ученик должен в целости вернуть его учителю». Юэ Бу-цюнь был в смятении: «Если это кто-нибудь перепишет, или просто запомнит, если мы хоть страницу потеряем, то высочайшее гунфу нашей школы уже не будет сохранено в секрете». Он помолчал, и теплым голосом произнес: «Чун-эр, если это ты унес, верни назад, шифу не будет тебя ругать».

Лин-ху Чун остолбенело глядел на мертвое тело Лу Да-ю, и громко произнес: «Шифу, ученик сегодня приносит клятву, если отыщется человек, укравший книгу отца-наставника «тайный трактат нефритовой зарницы», то, пусть это будет даже десять учеников – все десятеро будут убиты, если даже это сто учеников – убью всю сотню. Если шифу считает, что это украл ученик – то пусть убьет его сейчас одним ударом ладони».

Юэ Бу Цюнь покачал головой: «Вставай! раз ты говоришь, что не брал, значит, точно не брал. Ты был другом с Лу Да-ю, разумеется, не мог его убить. Но кто же тогда выкрал секретный трактат?» Он посмотрел в окно, и застыл в глубокой задумчивости.

Юэ Лин-шань заговорила сквозь слезы: «Батюшка, это все дочь виновата, я… я себя умной сочла, выкрала батюшкину тайную книгу, откуда мне было знать, что дашигэ наотрез откажется читать, наоборот, погубит жизнь шестого старшего брата. Дочка тоже считает… что надо искать способ вернуть тайный трактат».

Юэ Бу-цюнь сказал: «Давайте-ка еще раз все хорошенько обыщем». они еще раз тщательно обшарили весь особняк, но ничего не обнаружили, ни малейшей зацепки. Юэ Бу-цюнь обратился к дочери: «Об этом деле нельзя никому рассказывать, только твоей матушке можно объяснить, больше – никому. Мы похороним Да-ю, и сразу спускаемся с горы».

Лин-ху Чун взглянул в мертвое лицо Лу Да-ю, почувствовал невыносимую скорбь, подумал: «Среди всех соучеников, шестой брат относился ко мне сердечнее всех. Мог ли я знать, что ошибочно смогу убить его неверным движением руки. Это было совершенно непредставимо, даже если считать, что я был ранен, и у меня не было сил нанести ему смертельный вред, не иначе это вырвалась истинная энергия шестерых святых из персиковой долины? Но, если предположить, что дело было так, то книга-то подевалась, неужели у нее крылья выросли? Это дело очень странное, нелегко его разгадать. Шифу меня подозревает, оправдываться бесполезно, говорить нечего, надо это дело расследовать, «вода схлынет, камни покажутся», вот тогда я вновь могу вернуться к долгу перед шестым братом, перережу себе шею».

Он вытер слезы, нашел мотыгу, выкопал яму для погребения, устал до огромного пота, дыхание сбилось, и уже не восстанавливалось, с помощью Юэ Лин-шань он завершил захоронение. Трое вернулись в кумирню Белой лошади. Госпожа Юэ увидела, что Лин-ху Чун вполне жив, вышел вперед, но вид у него несчастный. Юэ Бу-цюнь шепотом рассказал ей, что случилось, и госпожа Юэ не удержалась от слез. Пропажа секретного трактата, конечно, большая беда, но госпожа Юэ знала, что ее муж уже в совершенстве овладел этой техникой, и независимо от того, разыщут ли они его или нет, дело не такое уж важное. А вот гибель Лу Да-ю, который уже давно был учеником школы горы Хуашань, обладал веселым характером, и ладил со всеми, была тяжелым горем. Ученики еще ничего не поняли, но увидели, что шифу, шинян, Юэ Лин-шань и Лин-ху Чун идут подавленные, и никто не решился пошутить или рассмеяться.

Юэ Бу Цюнь тут же отправил Лао Дэ-нуо с поручением нанять две повозки – одну для госпожи Юэ и дочери, а другую – для Лин-ху Чуна, что бы тот лежал и не тревожил раны во время путешествия на восток, к горе Суншань. В этот день они достигли городка Вэйлинь, уже смеркалось, во всем городке была только одна гостиница, и там уже было немало постояльцев. Среди путешествующих с горы Хуашань были женщины и больные, располагаться в тесноте было неудобно. Юэ Бу-цюнь предложил: «Пройдем еще отрезок пути, в следующем городке посмотрим, как быть». Но разве можно было предвидеть, что за три ли до следующего городка в тележке госпожи Юэ сломается ось, и дальнейшая езда станет невозможной. Госпоже Юэ и Юэ Лин-шань пришлось покинуть повозку, и идти пешком. Ши Дай-цзи показал на северо-восток, и сказал: «Шифу, там в лесу есть маленький храм, может нам лучше в нем переночевать? Госпожа Юэ произнесла: «С женщинами и раненым неудобно». Юэ Бу-цюнь распорядился: «Дай-цзи, пойди в храм, если тамошний хэшан откажется нас принять, ну и ладно, особо не упрашивай». Дай-цзи откликнулся, и помчался вперед. Очень скоро он также быстро прибежал назад, издалека крича отцу-наставнику: «Шифу, храм обветшавший, хэшана там нет». Все очень обрадовались, Тао Цзюнь, Ин Бай-ло, Шу Ци, и другие молодые ученики первыми побежали вперед.

Юэ Бу-цюнь с супругой ждали снаружи, вдруг с востока стали слоями наползать темные тучи, и небо мгновенно почернело. Госпожа Юэ произнесла: «К счастью, мы нашли этот старый храм, и мы не будем застигнуты проливным дождем на дороге». Они вошли в главный зал, и увидели выставленную для поклонения статую божества с зеленым лицом, в одежде из листьев, и с зеленой веткой в руке – это был священный земледелец Шэнь Нун, попробовавший сто трав царь лекарств, в образе бодисатвы. Юэ Бу-цюнь с учениками провели ритуал почитания у статуи, и не успели еще и одеяла расстелить, как половина неба озарилась вспышкой молнии, раздался грохочущий гром, и капли дождя размером с соевый боб забарабанили по черепичной крыше.

Старый храм протекал и тут, и там, решили одеяла не расстилать, все уселись по сухим уголкам. Гао Гэнь-мин, Лян Фа и три ученицы-девушки вызвались стряпать еду. Госпожа Юэ произнесла: «Что-то в этом году весенняя гроза очень ранняя, боюсь, что это не к добру».

Лин-ху Чун сидел в уголке, опершись о лавку, глядел на срывающиеся с карниза потоки воды, подобные водной занавеси, и размышлял: «Если бы шестой брат был жив, сейчас бы все смеялись и шутили, было бы гораздо веселее». По дороге он совсем мало говорил с Юэ Лин-шань, иногда, завидев их вместе с младшим братом-наставником Линем, забивался подальше, думая: «Сяошимей, не испугавшись, что отец станет ее ругать, стащила «Секретный трактат фиолетовой зарницы», принесла его мне для лечения ран, показала, что относится ко мне с огромной заботой. Мне бы только увидеть, что она будет счастлива всю свою жизнь. Я решил, что как только найду секретный трактат, убью себя во имя шестого брата-наставника, к чему мне добиваться ее? Они с братом Линем прекрасная пара, так что я надеюсь, что она начисто меня забудет, и после моей смерти, и слезинки по мне не проронит». Хотя он и старался думать таким образом, но, каждый раз, увидев Юэ Лин-шань и Лин Пин-чжи, идущих плечом к плечу, увлеченных бесконечным разговором, ощущал в груди невыносимую тоску. В это время за пределами кумирни царя лекарств лил проливной дождь, Юэ Лин-шань ходила по залу туда и сюда, помогая кипятить воду и готовить пищу, и каждый раз, когда ее взгляд встречался со взглядом Линь Пин-чжи, их лица озарялись тончайшей улыбкой. Они полагали, что в такой ситуации до них никому нет дела, но Лин-ху Чун не мог не заметить их улыбок. Эти улыбки больно ранили его, и он старался отворачиваться, но, всякий раз, когда Юэ Лин-шань проходила мимо, он не мог удержаться от того, чтобы не взглянуть на нее хоть одним глазком.

После ужина все порознь улеглись спать. Дождь то усиливался, то ослабевал, но так и не прекратился. Лин-ху Чун совсем обезумел от ревности, никак не мог заснуть, хотя все вокруг уже мирно посапывали, и наконец, все уже отошли ко сну.

Вдруг с юго-востока раздалось конское ржание, более десятка верховых приближались от главной дороги. Лин-ху Чун встревожился: «Темной ночью, кто будет скакать под проливным дождем? Неужели это наши враги?» Он сел, но тут послышался голос Юэ Бу-цюня: «Никому ни звука!» Верховые на бешеной скорости пронеслись мимо кумирни. В это время все уже проснулись, некоторые уже обнажили мечи для защиты, но топот копыт удалялся, и многие расслаблено перевели дух, и уже снова собрались спать, но топот копыт внезапно стал приближаться обратно. Более десятка всадников доскакали до кумирни, и разом остановились.

Тут послышался ясный и чистый голос: «Господин Юэ из фракции горы Хуашань в храме? У нас к нему дело, просим дать указания». Лин-ху Чун был старшим учеником клана, ему полагалось вступать в переговоры с посторонними, так что он подошел к дверям, вынул задвижку, и сказал: «Глубокой ночью, что еще за друзья пожаловали с большой дороги?» Присмотрелся, и увидел подле храма около пятнадцати верховых в правильном строю, человек шесть или семь держали факелы, освещая лицо Лин-ху Чуна.

После абсолютной черноты ночи факелы неизбежно слепили глаза, было очень неудобно смотреть, уже по одному этому можно было понять, что пришедшие явились с враждебными намерениями. Лин-ху Чун всматривался изо всех сил, но заметил только, что у каждого из них лица замотаны черными платками, так, что видны были только глаза, он подумал: «Эти люди или уже знакомы с нами, либо боятся, что мы запомним их облик».

Тут человек с левой стороны произнес: «Просим показаться господина Юэ, Юэ Бу-цюня». Лин-ху Чун произнес: «Уважаемые кем являетесь? Прошу назвать ваши уважаемые фамилии и большие имена, чтобы доложить их главе нашего клана». Человек произнес: «Кто мы такие, тебе вовсе не нужно спрашивать. Иди, и скажи своему шифу, говорят, что клан горы Хуашань заполучил «Трактат о мече, отвергающем зло» охранного агентства «Могущество Фуцзяни», нам бы хотелось его посмотреть». Лин-ху Чун рассердился: «В нашем клане горы Хуашань есть свое собственное гунфу, к чему нам «трактат о мече, отвергающем зло» иной школы?» Тот человек расхохотался, и сопровождающие его четырнадцать всадников тоже расхохотались следом, звук их смеха разнесся далеко вокруг среди диких мест, и по мощному звуку было ясно, что они обладают немалой внутренней силой. Лин-ху Чун втайне испугался: «Опять столкнулись с сильным противником, похоже, что эти полтора десятка являются сильными мастерами, да и неизвестно, вдруг у них еще есть поддержка?»

Один из них прокричал: «Говорят, малец по фамилии Линь из охранного бюро «Могущество Фуцзяни», вступил в школу клана Хуашань.

Почитаемый господин Юэ, «Благородный меч», обладает волшебным искусством меча, знаменит в воинском сообществе, разумеется, ему этот тайный трактат ни к чему. А мы – безымянные пешки рек и озер, настоятельно просим господина Юэ позволить нам ознакомиться». Остальные четырнадцать продолжали хохотать во весь голос, но звук речи этого человека перекрывал шум их голосов, было видно, что внутренняя сила этого человека намного превосходит остальных.

Лин-ху Чун произнес: «Достопочтенный все же кем является? Ты…» Он даже сам не расслышал своих слов, почувствовал страх в сердце, и замолчал, втайне размышляя: «Неужели я более десяти лет изучал нэйгун – «внутреннюю работу», а вот, оказывается – совсем ничего не осталось». С тех пор, как он спустился с горы, несколько раз пытался начать упражнения по тренировке внутренней силы нэйгун их школы, но, каждый раз, едва двинет энергию, тут же начиналась бешенная скачка мыслей, он никак не мог их обуздать, чем больше сосредотачивался, тем хуже ему становилось, и, если бы он не прекратил усилия, то наверняка потерял бы сознание. Он несколько раз принимался за тренировки, но каждый раз снова все было одно и то же. Он просил наставлений у шифу, но тот только строго посмотрел на него, не удостоив ответом. Тогда Лин-ху Чун размышлял: «Отец-наставник подозревает, что это я стащил «Цзы ся ми цзи» - «Тайный трактат пурпурной зарницы», он думает, что я втайне его пытаюсь тренировать. Оправдываться не стоит, истина сама скоро обнаружится, так что пока лучше не тренироваться». И с тех пор не возобновлял тренировки нэй-гун. Он не мог предположить, что попадет в такую ситуацию, что энергия понадобится, а противники подавят ее просто своим хохотом, так, что он и звука произнести не сможет.

Вдруг изнутри храма раздался ясный и четкий голос Юэ Бу-цюня: «Присутствующие здесь являются прославленными мастерами мира боевых искусств, зачем им прятаться под личиной безымянных пешек рек и озер? Некий Юэ никогда не врет, у нас тут нет трактата о «мече, отвергающем зло», семейства Линь». Говоря, он использовал метод управления энергией пурпурной зарницы, и получилось так, что услышали все находящиеся вне храма, хотя он говорил спокойным и естественным тоном голоса, каким диктуют во время письма, не срываясь на крик.

Тут раздался грубый голос другого человека: «Ты сказал, что его у тебя нет, но где же он тогда?» Юэ Бу-цюнь ответил: «А с чего это уважаемый так этим интересуется?» Тот человек ответил: «Это дело Поднебесной, и люди Поднебесной могут о нем судить». Юэ Бу-цюнь усмехнулся холодным смешком, и ничего более не ответил. Тот человек закричал: «Ты, по фамилии Юэ, будешь выходить, или нет? Не хочешь выпить заздравную, так вольем штрафную. Раз ты не выходишь, то мы поступим грубо, войдем с обыском».

Госпожа Юэ шепотом произнесла: «Ученицам-девушкам встать вместе, спина к спине, мужчинам-ученикам – обнажить мечи!» Тут и там раздались звуки извлекаемых из ножен мечей – все взялись за оружие. Лин-ху Чун стоял в дверях, положил руку на рукоятку, но меч не вытаскивал. Вдруг двое спрыгнули с лошадей, и бросились к нему. Лин-ху Чун уклонился наискось, попытался выхватить меч, но тут послышался голос: «Катись отсюда!» – его пнули ногой так, что он перевернулся через голову, и кувырком полетел в мокрые кусты, пролетев несколько саженей. Его сознание помутилось, он пытался размышлять: «Наверное, этот человек ударил очень мощно, отчего это я ниже пояса весь расслаблен, и совсем силы не чувствую». Он изо всех сил попытался сесть, но в его груди и животе колыхнулась горячая кровь, и восемь или семь потоков энергии пришли в движение, обвиваясь внутри его тела, хаотически сталкиваясь между собой, так что он не смог даже и пальцем пошевелить.

Лин-ху Чун перепугался, раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог и звука издать, это было как в кошмарном сне, он все понимал совершенно отчетливо, но даже на тончайший волосок не мог сдвинуться. Он слышал шум сшибающихся клинков, которые звенели без перерыва, шифу, шинян, двое старших братьев и еще кто-то выскочили наружу из храма, и бились с семью – восемью противниками со скрытыми лицами, остальные люди в масках ворвались внутрь кумирни, там раздались крики боя, затем к ним добавились крики девушек. В это время дождь полил с новой силой, несколько «небесных фонарей» упали на землю, катались по ней, испуская прерывистый свет, с клинков сыпались искры, мелькали человеческие силуэты.

Прошло немного времени, и из кумирни раздался отчаянный девичий крик, Лин-ху Чун встревожился – нападающие все были мужчины, по этому крику было ясно, что одна из младших сестер-наставниц получила тяжелое ранение, он видел, что меч шифу мелькает в боевом танце, бьется против четверых, шинян бьется против двух противников. Мастерство меча у шифу и шинян было предельно высокое, хоть противников было и много, но они не могли проиграть.

Второй старший брат-наставник Лао Дэ-нуо тоже был против двух, его противники были вооружены одиночными саблями дань дао, судя по звукам сшибающихся лезвий, они обладали могучей силой, и Лао Дэ-нуо явно было нелегко сопротивляться им долгое время.

Было очевидно, что на одной стороне бились трое, а врагов было восемь человек, и ситуация уже была очень опасной, а вот внутри храма положение было просто угрожающим. Хотя учеников была немалая толпа, но среди них не было ни одного высокого мастера, и, по раздающимся тут и там горестным вскрикам было ясно, что более половины уже получили тяжелые ранения. Чем больше он тревожился, тем менее мог собрать сил, и невольно втайне начал молиться: «Небесный Владыка, защити и охрани, верни мне только на половину стражи прежние силы, чтобы мне хватило сил пробиться в храм и защитить сяошимэй, даже если враги изрубят меня в куски, подвергнут самым жестоким пыткам – это мне будет только сладко».

Он беспорядочно напрягал силы, снова двинул внутреннее усилие, и вдруг шесть потоков истиной энергии ци хлынули ему в грудь, но два потока энергии прошли сверху донизу, и угомонили эти шесть потоков, и его тело сразу стало легким и пустым, пять плотных и шесть полых органов делись непонятно куда, кожа и кровь также исчезли без следа. Его сознание стало холодным, как лед, и он втайне подумал: «Ладно, ладно, вот оно значит, как».

Только в этот момент он понял, что когда шестеро святых из персиковой долины наперебой лечили его своей энергией, они загнали в него шесть энергетических потоков. Конечно, его внутренние раны они этим не вылечили, но шесть мощных потоков истиной энергии остались в его теле, накопились, и не могли быть рассеяны.

Когда он столкнулся с хэшаном Бу Цзе, имеющим высочайшую внутреннюю силу, но поспешный характер, тот запустил в него еще два потока истиной энергии, чтобы подавить энергию шестерых святых из персиковой долины. Казалось, что это излечило его раны, но на самом деле в его тело просто добавилось еще два потока энергии, которые блокировали действие первых шести. В результате этого все его прежние навыки внутренней работы нэйгун стали просто бессмысленными, и бесполезными.

Ему стало очень горько, он подумал: «Это невыносимо, когда мое тело и боевые навыки бесполезны, сейчас моя школа попала в беду, а у меня совсем нет сил. Лин-ху Чун старший ученик клана горы Хуашань, а вот сейчас лежит на земле, растопырив глаза, слышно, как шифу и шинян подвергаются издевательствам, как вырезают братьев и сестер, и нет от него никакой пользы.

Хорошо, пойду, умру вместе с сяошимэй». Он понимал, что если бы ему повезло хоть немного меньше, он бы затронул эти восемь потоков энергии, и вообще не смог бы двигаться. Так что он погрузил свою внутреннюю силу в даньтянь – собрал и запечатал свою энергию внутри живота, полностью исключил возможность использования внутренней энергии, и оказалось, что он способен немного шевелить конечностями. Он мало-помалу поднялся, медленно вытащил меч, и шаг за шагом пошел к храму. Едва он вошел в двери, как в нос ему ударил запах свежей крови, на алтаре горели два «Небесных фонаря». [Кунмин дэн – «Фонари Кунмина. Кунмин – второе имя великого стратега времен Троецарствия Чжугэ Ляна. Такое название они получили по легенде, что именно Чжугэ Лян применил их во время осады, чтобы передать послание. Также фонари похожи на головной убор Чжугэ Ляна. Поэтому называются фонари Кунмина, или Небесные фонари.] Он увидел, что Лян Фа, Ши Дай-цзи, Гао Гэнь и другие, истекая кровью, бьются против врагов, а около десятка братьев и сестер уже лежат на полу, и не ясно – живы они, или уже нет. Юэ Лин-шань и Линь Пин-чжи плечом к плечу бились против человека со скрытым лицом.

Длинные волосы Юэ Лин-шань растрепались, Линь Пин-чжи держал меч в левой руке, было ясно, что враги уже ранили его в правую руку. Человек со скрытым лицом с изумительной ловкостью орудовал коротким копьем, Линь Пин-чжи уже трижды применил прием «Уступчивостью встретить гостя», отразив три его атаки, но на этом его навыки в технике меча исчерпались, красная кисточка копья взлетела вверх, раскрывшись цветком, раздалось негромкое «пуф», и копье поразило Линь Пин-чжи в правое плечо.

Юэ Лин-шань дважды кольнула мечом, заставив противника отступить на шаг, закричав: «Малец Линь, быстрее иди перевяжись». Линь Пин-чжи ответил: «Пустяки!», – сделал выпад с уколом мечом, и споткнулся. Человек со скрытым лицом рассмеялся, выставил копье поперек, раздался хлопок – он ударил Юэ Лин-шань по пояснице.

Юэ Лин-шань выпустила меч из правой руки, от боли присела на корточки. Лин-ху Чун встревожился, схватился за меч и нанес колющий удар, но кончик меча прошел вперед только на локоть, хоть намерение вело меч вверх, но рука обмякла, и опустилась вниз. Человек со скрытым лицом видел начало атаки, отпрыгнул в сторону, уклоняясь, потом нанес контрудар, но он не мог предвидеть, что меч пройдет вперед только на локоть и тут же опустится вниз.

Человек со скрытым лицом слегка встревожился, не стал тратить время на размышления, левой ногой провел круговой удар, заставив Лин-ху Чуна вылететь из дверей храма во двор. Раздался всплеск, и Лин-ху Чун очутился в прудике во дворе кумирни. Проливной дождь лил по-прежнему, грязь забилась ему в рот, глаза, нос и уши, он не мог двигаться, но увидел, что Лао Дэ-нуо уже повержен своими противниками, и эти двое присоединились к врагам, окружившим супругов Юэ. Прошло некоторое время, из храма выскочили еще двое врагов, теперь Юэ Бу-цюнь в одиночку отбивался от семерых, а госпожа Юэ оказалась лицом к лицу с тремя противниками.

Тут послушалось, как госпожа Юэ и один из ее противников одновременно вскрикнули – они одновременно ранили друг друга. Ее противник отступил назад. Госпожа Юэ, хоть и уменьшила число противников на одного, но получила тяжелую рубленую рану бедра, она провела еще несколько приемов, и ей ударили в плечо обухом сабли – она без сил осела на землю. Двое ее противников расхохотались, приблизились, и нажали ей парализующие точки на спине. В это время внутри храма все ученики уже были ранены, и один за другим были захвачены врагами. Очевидно, что у врагов был свой план в отношении учеников. Их валили наземь, брали на захваты или парализовали воздействием на точки, но не убивали.

Все пятнадцать бойцов выстроились вокруг Юэ Бу-цюня, восемь из них встали с восьми сторон, ведя бой, оставшиеся семеро держали фонари, слепя ему глаза. Хотя глава фракции Хуашань имел глубокое внутреннее мастерство, и утонченную технику меча, но ему было очень трудно сопротивляться сразу восьми сильным противникам, и еще при том, что семеро слепили его светом фонарей. Он понимал, что сегодня его клан потерпел сокрушительное поражение, что его силы разгромлены в этой кумирне Царя лекарств, но он по-прежнему защищался мечом, у него оставались силы, техника меча была строгой и изящной, когда ему в лицо направляли лучи фонарей, он опускал взгляд, но восемь противников ничего не могли ему сделать.

Один из людей со скрытым лицом громко прокричал: «Юэ Бу-цюнь, ты будешь сдаваться, или нет?» Юэ Бу-цюнь чистым голосом ответил: «Некий Юэ решил предпочесть смерть позору, хотите убивать – так убивайте». Тот человек произнес: «Если ты не сдашься, то для начала я сломаю твоей жене правую руку!» Говоря это, он выставил перед собой клинок «сабли голова демона», ее лезвие блестело в лучах фонарей, острие клинка легло на плечо госпожи Юэ. [Сабля голова демона – тяжелая изогнутая сабля с широким клинком и тяжелым обухом. На рукоятке вырезана голова демона, на клинке может быть круглое отверстие. Подходит для рубки и обезглавливания.]

Юэ Бу-цюнь замешкался: «Неужели они отрубят руку моей младшей сестре-наставнице?» Но тут же подумал: «Если сейчас сложить оружие, все вместе будем покрыты позором, подвергнемся унижению, фракция горы Хуашань прославлена в веках, неужели сейчас я разрушу ее славу своими руками?» Внезапно он сделал глубокий вдох, его лицо озарилось пурпурным сиянием, и он рубанул рукой по молодцу слева от себя. Тот молодец поднял саблю для защиты, но не предполагал, что Юэ Бу-цюнь поддержит свой удар волшебной энергией пурпурной зарницы, сабля была отброшена назад, и меч, и сабля одновременно рубанули его по правому плечу. Рука была разрублена пополам, из раны засвистела свежая кровь, человек закричал, и рухнул на землю.

Юэ Бу-цюнь взмахнул мечом, меч хмыкнул, и впился еще одному противнику в левое бедро. Раненый вскрикнул, и отступил назад. Теперь врагов Юэ Бу-цюня стало меньше на двоих, но ситуация не стала лучше, раздался тяжелый звук удара, и молот на цепи врезался ему в спину, поддержанный атакой трех мечей, он отогнал нападавших, но не сдержался, и выплюнул изо рта поток свежей крови. Нападавшие разом вскричали: «Старина Юэ ранен, он устает, замучим его до смерти!» Семеро нападавших расступились, все встали широким кольцом, так, что Юэ Бу-цюнь уже не смог сосчитать своих противников.

Всего нападавших было пятнадцать человек, из них супруги Юэ ранили трех, но только один, с отрубленной рукой, получил тяжелую рану. Остальные двое отделались уколами в бедро, и это не помешало им взять фонари, и осыпать Юэ Бу-цюня проклятиями.

Юэ Бу-цюнь слышал в их ругани несхожие диалекты севера и юга, их боевое мастерство также было очень разнообразным, было совершенно очевидно, что они вовсе не принадлежат к единому клану, но у них было глубочайшее взаимопонимание и координация, они вовсе не собрались вместе  в недавнее время – в конце концов, каково же было их происхождение? Догадаться об этом было нелегко, но еще более удивительным было то, что среди этих пятнадцати не было ни одного слабого, каждый из них мог быть лидером среди рек и озер, но сейчас никто из них не принимал на себя лидерство – это было вообще невозможно взять в толк.

Он был уверен, что прежде никогда не сталкивался с этими людьми, у них не было ни вражды, не мести, неужели они действительно только ради «Трактата о мече, отвергающем зло» напали на его клан горы Хуашань?

Он размышлял так в глубине сердца, но его рука ничуть не дрогнула, энергия фиолетовой зарницы равномерно выходила наружу, заставляя кончик меча светиться призрачным светом, и через десять приемов еще один противник получил рану в плечо, из его руки вывалилась на землю «железная плеть» - бянь [граненый ломик, разделенный на секции, с рукояткой меча; не гибкое оружие, а цельная железная палка.] на его место метнулся извне еще один враг со скрытым лицом, этот человек был вооружен саблей с зубцами пилы – очень тяжелое оружие, с изогнутым крюком на конце, которым он попытался захватить длинный меч Юэ Бу-цюня.

У Юэ Бу-цюня было достаточно внутренней силы, его энергия и дух росли от схватки к схватке, он нанес внезапный удар ладонью левой руки, ударив в грудь своему противнику. Раздался треск, два ребра были сломаны, и нападающий выронил на землю железный посох из стали, выкованной по древнему образцу, который держал двумя руками. Однако этот человек оказался настоящим героем, со сломанными ребрами, превозмогая сильную боль, он только пуще разъярился, прокатился кувырком по земле, и, растопырив руки, обхватил левую ногу Юэ Бу-цюня. Юэ Бу-цюнь встревожился, размахнулся, и рубанул мечом ему по спине, но этот удар меча тут же парировали две одиночные сабли дань-дао.

Не сумев разрубить мечом, Юэ Бу-цюнь ударил врага по голове правой ногой. Но тот оказался хорошим мастером цин-на – искусства захватов, левой рукой захватил и правую ногу, и с обоими захваченными ногами сделал кувырок. Начто мощным боевым искусством обладал Юэ Бу-цюнь, а все равно не смог устоять, и свалился наземь. В этот же миг одиночные сабли, короткие копья, молот на цепи, длинный меч, и прочие всевозможные виды оружия нацелились ему в голову, лицо, шею, и грудь.

Юэ Бу-цюнь издал горестный вздох, выпустил меч из рук, и закрыл глаза в ожидании смерти, однако почувствовал, что ему с силой нажимают на парализующие точки на пояснице, подмышками, на шее и под сердцем, а затем двое людей со скрытыми лицами поволокли его, и поставили на ноги. Один из людей со скрытыми лицами произнес противным старческим голосом: «Господин Юэ Бу-цюнь, «Благородный меч», действительно имеет изумительное боевое мастерство. Оказывается, его имя – не дутая слава, мы пятнадцать человек бились против него одного, пятерых потеряли раненными, только тогда смогли его захватить. Хэ-хэ, восхищаемся, восхищаемся! Старику, если драться с тобой один на один, никак с тобой не сравниться. Но с другой стороны – нас было только пятнадцать, а вас – более двадцати, так что фракция горы Хуашань имела преимущество в численности.
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;”
Мы этой ночью малыми силами победили многочисленных, разбили наголову клан горы Хуашань, так что можно сказать, что победа нам не даром далась, так или нет?»

Тут все люди со скрытыми лицами разом вскричали: «Точно, победа досталась не легко». Тот старый продолжил: «У нас к тебе нет ни вражды, не мести, этой ночью мы взяли на себя смелость нанести тебе обиду, только для того, чтобы взглянуть на «трактат о мече, отвергающем зло». Ведь этот трактат о мече, по существу не принадлежит к школе горы Хуашань, ты с хитрым умыслом взял к себе в школу члена семьи Линь из охранного бюро «Могущество Фуцзяни», разумеется, ты составил план, чтобы получить этот трактат о мече. Это дело не до конца ясное, товарищи по миру боевых искусств услыхали, и все, как один, разгневались. Старик тебе добрым словом советует, подавай сюда этот трактат!» Юэ Бу-цюнь разгневался: «Раз уж некий Юэ попал в ваши руки, то убивайте, если хотите, но зачем городить эту бессмыслицу? Как Юэ Бу-цюнь относится к людям, об этом все среди реки озер отлично знают, убить его просто, но опорочить репутацию – об этом и не мечтайте!»
   
Один из людей со скрытыми лицами расхохотался: «Не легко разрушить твою репутацию? Да у тебя тут супруга, дочь, и ученицы весьма приятной наружности, да каждый из нас их может взять в наложницы! Хэ-хэ, в таком случае, ты точно прославишься в воинском сообществе». Тут все люди с замотанными лицами расхохотались, и их смех был оскорбительным и издевательским. Юэ Бу-цюнь дернулся всем телом, но тут увидел, что из храма выводят плененных учеников и учениц. Из учеников большинство было парализовано нажатием на точки, у некоторых все лица были в свежей крови, некоторые за порогом храма сразу валились наземь – было ясно, что они были ранены в ноги.
   
Тот старый произнес: «Господин Юэ, похоже, ты уже начал догадываться о нашем происхождении и наших навыках. Мы вовсе не какие-нибудь там герои белого пути, хорошие китайские парни, нет таких дел, которые мы не могли бы сделать. Тут у нас есть ребята, охочие до удовольствий, если они развлекутся с твоей супругой, то вряд ли это тебе почет принесет».
    ;;;;;;“;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;”
Юэ Бу-цюнь закричал: «Ладно, ладно! Раз Ваше превосходительство не верит, так обыщите меня, сами убедитесь, есть у меня «трактат о мече, отвергающем зло», или нет!»
    Один из людей со скрытыми лицами рассмеялся: «Все же я советую тебе самому отдать книгу. Мы ведь каждого начнем обыскивать, включая и твою супругу, и девицу-дочь, выглядеть это будет не слишком хорошо». Тут громко вскричал Линь Пин-чжи: «Все эти беды пришли из-за меня, Линь Пин-чжи. Говорю вам, в нашем семействе Линь, в бюро «Могущество Фуцзяни», никогда не было никакого «трактата о мече, отвергающем зло», хотите – верьте, хотите – нет».
Говоря это, он подхватил с земли кованый железный шест, и со всей силы ударил им себя по лбу. Но обе его руки были парализованы нажатием на точки, силы в руках не было, раздался стук, железный шест ударил его по лбу, но даже крови не показалось, была только маленькая ссадина. Но все вокруг поняли, что он пошел на этот шаг, чтобы показать, что «трактат о мече, отвергающем зло» точно не находится в клане горы Хуашань.
Тот старик произнес: «Княжич Линь, ты слишком горяч. Мы были знакомы с твоим покойным отцом, а Юэ Бу-цюнь его погубил, чтобы тот не передал тебе «трактат о мече, истребляющем зло» вашего семейства Линь, вот мы и пришли сегодня исправить несправедливость. Твой отец-наставник, хоть и зовется благородным мужем, однако дела его вовсе не благородные. Не лучше ли тебе присоединиться к нашей школе, изучить хорошенько боевые искусства, пройдя с нами вдоль и поперек все реки и озера».
Линь Пин-чжи вскричал: «Мои батюшка с матушкой были погублены Ю Цан-хаем из клана Цинчэн и Му Гао-фэном, какое мой отец-наставник имел к этому отношение? Я истинный последователь фракции горы Хуашань, разве я могу в минуту опасности предпочесть жизнь смерти?» Лян Фа закричал: «Отлично сказано! Наш клан Хуашань…», – тут один из молодчиков со скрытым лицом заорал: «Да что там такого в твоем клане Хуашань!», – махнул саблей, и срубил Лян Фа голову – свежая кровь хлынула фонтаном.

Девять или восемь учеников из клана Хуашань одновременно вскрикнули. Юэ Бу-цюнь раздумывал, откуда взялись все эти люди, но так до конца и не понимал, послушав старика, он почти поверил, что они последователи черного пути, либо преступники, укрывающиеся от правосудия, но не было понятно, как могли собраться вместе представители разных школ и разных провинций – столь непохожие мастера высокого уровня. Сейчас один из них срубил голову Лян Фа – ужасная жестокость, которую не часто увидишь.
Среди рек и озер, убить человека в бою – частое дело, но казнить пленника, походя отрубив ему голову – это гораздо более редкая вещь. Отрубив голову Лян Фа, человек расхохотался бешеным хохотом, подошел к госпоже Юэ, и несколько раз рубанул своей окровавленной саблей в половине локтя над ее головой.
Юэ Лин-шань завизжала: «Нет… не убивай маму!», – и тут же свалилась в обмороке. Госпожа Юэ была, однако, настоящей героиней, девой-рыцарем, никак не показала страха, подумав, что если ее сейчас зарубят саблей, так хоть не будет позора, в самом деле хотела погибнуть, и громко ругнулась: «Прыщ преступный, давай уже, убивай». И в этот миг с северо-востока донесся топот копыт – несколько десятков верховых неслись во весь опор. 

Старик со скрытым лицом закричал: «Что за люди? А ну, посмотрите!» Двое с замотанными лицами откликнулись: «Есть!», – вскочили в седла и помчались навстречу. Но топот был уже совсем близко, раздался лязг клинков, и несколько человек вскрикнули – они явно получили ранения. Для супругов Юэ и их учеников вспыхнула звезда надежды на спасение, они обрадовались, и тут, в тусклых лучах фонарей показались размытые силуэты всадников – три или четыре десятка верховых неслись по дороге, разбрызгивая воду и грязь, достигнув границы храма, разом остановились, и замерли в строю. Один из конных вскричал: «Друзья из клана горы Хуашань! Ого, а это разве не старший брат Юэ?»
   
Юэ Бу-цюнь посмотрел на говорившего, и невольно ощутил стыд – оказывается, это был тот самый человек, который накануне привозил флаг приказа пяти твердынь – третий из «великих защитников клана горы Суншань», Лу Бай, «Рука священного журавля». Слева от него был высокий и могучий здоровяк – второй из «великих защитников клана горы Суншань» – «Держащий пагоду», мастер стиля «Небесного полководца Ли Цзина, держащего пагоду», Дин Мянь. Слева от говорившего был не кто иной, как изгнанный из клана горы Хуашань сторонник «направления меча» Фэн Бу-пин. Там же были те самые мастера кланов Тайшань и южная Хэншань, что уже приезжали накануне, но кроме них, было еще немало новых людей. В неверном свете фонарей точное количество сосчитать было невозможно, но было видно, что людей немало. Тут Лу Бай произнес: «Брат Юэ, в тот день ты отказался принять флаг приказа главы альянса Цзо, он был весьма недоволен, и дополнительно прислал еще и моего старшего брата-наставника Дина, младшего брата-наставника Тана доставить на гору Хуашань флаг приказа. Вот уж не думал, что встречусь с тобой здесь среди ночи, даже представить такое не мог». Юэ Бу-цюнь промолчал, и ничего не ответил.
   
Тот старик с закрытым лицом обнял ладонью кулак, и произнес: «Оказывается, это посланники горы Суншань – второй рыцарь Дин, третий рыцарь Лу, и седьмой рыцарь Тан втроем пожаловали. Вот радостная встреча, какая радость». Седьмой защитник горы Суншань Тан ответил: «Не достоин таких похвал, уважаемый имеет какую славную фамилию и большое имя, и отчего не показываете свое лицо?» Старик отвечал: «Мы все братья, в основном, черного пути безымянные пешки, если произнесем наши грязные клички, то только запачкаем уши благородных мастеров воинского сословия. Пред вашими золотыми лицами мы не осмелимся быть непочтительными с госпожой Юэ и барышней Юэ Лин-шань, но просим уважаемых рассудить одно дело, общее для всего воинского сообщества».
   
Тан Ин-э произнес: «Что за дело, говори, пусть все услышат». Старик продолжил: «Данный господин Юэ Бу-цюнь, имеет прозвище «Благородный меч», обычно, как услышишь об этом, только и говорят, что о жэнь-и дао-дэ – четырех конфуцианских принципах: человечность и справедливость, путь и добродетель, да что-то эти принципы, да и другие важные правила воинского сообщества, в последнее время не больно-то соблюдаются. Охранное бюро «Могущество Фуцзяни» в Фучжоу захвачено, глава его Линь Чжэнь-нань с супругой убиты, думаю, что почтенные уже раньше об этом слышали». Тан Ин-э ответил: «Да, говорят, что это дело рук клана Цинчэн». Старик отрицательно покачал головой: «Хотя среди рек и озер и ходят такие слухи, но на самом деле все совсем не так. Не будем скрывать общеизвестное: в семье Линь из охранного бюро «Могущество Фуцзяни» есть секретная книга меча, передаваемая из поколения в поколение. В этом трактате описаны удивительные и тонкие методы, овладев которыми, можно стать не имеющим соперников в Поднебесной. Супруги Линь были убиты из-за того, что некто был одержим желанием завладеть «трактатом о мече, отвергающем зло»». Тан Ин-э сказал: «Ну и что?»
   
Старик ответил: «О том, кем на самом деле были убиты супруги Линь, на самом деле посторонним не до конца известно. Мы только слышали, что этот «Благородный меч» осуществил тайный план, обманом заставив сына Линь Чжэнь-наня вступить в его школу и передать «трактат о мече, отвергающем зло» в клан горы Хуашань. Да любого спроси – каждый скажет, что, когда у Юэ Бу-цюня сорвался план захвата книги грубой силой, он придумал новую хитрость. Да сколько лет этому мальцу Линю? Какой у него опыт? Старый лис заставил его вступить в школу горы Хуашань, разыграл так, чтобы тот сам послушно принес ему «трактат о мече, отвергающем зло», с почтением преподнес его главе фракции».
    Тан Ин-э сказал: «Опасаюсь, что это не так. Школа горы Хуашань обладает своими тончайшими секретами, к тому же у господина Юэ уникальное гунфу «пурпурной зарницы», это несравненная внутренняя работа, к чему им гнаться за секретами иных школ меча?»
Тот старик задрал голову к небу, и рассмеялся: «Почтенный рыцарь Тан мыслит категориями благородных мужей, не понимает устремлений подлых людишек. Да какие у Юэ Бу-цюня непревзойденные методы меча? После того, как его фракция разделилась на направления меча и направление энергии, методы управления энергией стали главенствовать на горе Хуашань, только и стремились тренировать ци, а методы меча пришли в негодность. Да среди рек и озер всем известно, что три иероглифа «Клан горы Хуашань» - это пустое имя, если бы у них и правда были настоящие навыки, то тогда… хэ-хэ, хэ-хэ…»

Он посмеялся холодным смешком, и продолжил: «На самом деле, хотя Юэ Бу-цюнь и является главой клана горы Хуашань, его методы меча вовсе не рядовые, но вы можете лично убедиться, что на ваших глазах тут захвачен нами – несколькими безымянными пешками рек и озер. Мы во-первых, не прибегали к яду, во-вторых – не применяли скрытое оружие, в-третьих, не имели численного превосходства, но использовали только собственные навыки, в жестокой схватке захватили живыми всех учеников фракции Хуашань. Каков на самом деле уровень боевого мастерства направления энергии клана Хуашань, теперь все знают. Разумеется, Юэ Бу-цюнь это себе и раньше прекрасно представлял, поэтому и хотел завладеть «трактатом о мече, истребляющем зло», чтобы изучив его,  довести до совершенства технику меча, иначе бы его дутая слава рассеялась, и неприятная правда вышла бы на свет».
    ;;;;;;;“;;;;;;;;;”
Тан Ин-э кивнул: «В этом есть логика».
   
Тот старик снова сказал: «Мы тут все только пешки черного пути, наше боевое искусство, если такие мастера, как вы, его увидят – вы только рассмеетесь, мы бы никогда не осмелились позариться на  этот трактат о мече. Тем не менее, мы много десятков лет втайне наблюдали за начальником охранного бюро Могущество Фуцзяни Линем, каждый год получали от него весомые подарки, и его повозки беспрепятственно проходили по нашим горам. Если мы замечали в лицо Линь Чжэнь-наня, то никто не дерзал преградить ему путь. Но теперь, узнав, что из-за этого трактата о мече Линь Чжэнь-нань потерял и дом и семью, а его люди рассеяны, мы все, как один, прониклись сочувствием, возмутились, и поклялись свести счеты с Юэ Бу-цюнем». Он договорил до этого места, оглянулся на своих людей, и заключил: «Теперь прошу присутствующих здесь героев и отличных китайских парней, настоящих рыцарей союза пяти твердынь, рассудить, как нам быть с этим делом, и ваше решение будет принято нами с должным уважением». Тан Ин-э ответил: «Присутствующие здесь братья все являются добрыми друзьями, мы ценим такую дружбу. Старший брат-наставник Дин, Старший брат-наставник Лу, как же нам быть с этим делом?»
   
Дин Мянь сказал: «Место главы клана Хуашань, согласно мнению главы альянса Цзо, должно перейти к господину Фэну, а если Юэ Бу-цюнь вновь займется бесстыдными и аморальными делами, то пусть господин Фэн выкинет его из клана Хуашань». Тут все разом возразили: «Второй рыцарь Дин говорит не о том. Дела клана горы Хуашань пусть решаются внутри клана, чтобы на реках и озерах не говорили, что мы суем нос не в свои дела». Фэн Бу-пин спрыгнул с лошади, поклонился со сложением рук, произнес: «присутствующие почтили ничтожного, премного благодарен.


В нашей жалкой фракции Юэ Бу-цюнь присвоил себе место главы, делами своими возмутил Небо и разгневал людей, истрепал наше честное имя среди рек и озер, а теперь еще и стал убийцей, украл трактат о мече, принуждал учеников совершать всевозможные преступления. Ничтожный не обладает высокой добродетелью и навыками, никогда бы не дерзнул занять место главы фракции, но сейчас только ради спасения дела поколений предков от того, чтобы подобные Юэ Бу-цюню непочтительные ученики не сожгли и не рассеяли по ветру наш клан горы Хуашань, так и быть, возьму на себя нелегкий труд, и в дальнейшем всегда буду следовать драгоценным указаниям уважаемых друзей». Сказав это, снова обнял кулак ладонью и начал кланяться на все четыре стороны. В этот миг семь или восемь человек зажгли факелы, дождь так и не перестал окончательно, только лил тончайшей моросью. Трепещущее пламя факелов бросало блики на лицо Фэн Бу-пина, и было видно, что тот необычайно доволен: «Преступления Юэ Бу-цюня велики, зло предельно, пощадить невозможно, в соответствии с правилами школы, приговаривается к немедленной смерти! Младший брат-наставник Цун, ради очищения нашего клана, приведи в исполнение смертную казнь для супругов Юэ». Человек возрастом за пятьдесят лет вышел вперед, и откликнулся: «Слушаюсь!»
    Извлек меч, подошел, и встав перед Юэ Бу-цюнем, с хищной усмешкой произнес: «Юэ, ты разрушил наш клан, сегодня будешь за это держать ответ». Юэ Бу-цюнь вздохнул, произнес: «Ладно, ладно! Твое направление меча сегодня захватило власть в нашем клане, вот у вас какой был, оказывается подлый план. Цун Бу-ци, сегодня ты убьешь меня, но потом, в ином мире, как ты посмотришь в лицо нашим предкам – основателям?»
   
Цун Бу-ци расхохотался: «Кто делает много несправедливости, сам себя обрекает на смерть, ты сам совершил столько преступлений, что если я тебя не убью, то тебя неизбежно убьют другие, а это будет некрасиво». Фэн Бу-пин крикнул: «Цун шиди, не трать слова, казни!» Цун Бу-ци ответил: «Слушаюсь!», – размахнулся мечом, согнул руки, искры факелов заплясали на лезвии меча, отражаясь то красными, то изумрудными искрами. Госпожа Юэ крикнула: «Постой! Но где же тогда «Трактат о мече, отвергающем зло»? Когда ловят воров, находят украденное, а вы просто казните по наговору, да кто вам поверит?»
   
Цун Бу-ци произнес: «Хорошо, нашли вора, поищем и украденное!» Прошел два шага к госпоже Юэ, и  усмехнулся: «Трактат о мече, скорее всего, спрятан у тебя, так что мне придется тебя обыскать, чтобы не казнить по наговору». Говоря это, он протянул левую руку, собираясь залезть госпоже Юэ за пазуху. Госпожа Юэ была ранена в ногу, ей были также заблокированы две парализующие точки, она видела, как Цунь Бу-ци лезет к ней за пазуху своими костлявыми пальцами, если бы он коснулся своими ручищами ее кожи, это был бы непереносимый позор, и она закричала: «Старший брат-наставник Дин из клана Суншань!»
   
Дин Мянь не ожидал, что она обратится к нему, и произнес: «В чем дело?» Госпожа Юэ произнесла: «Старший брат наставник, ты сейчас выполняешь приказ главы альянса Цзо, он является примером для всего воинского сообщества, и мой клан Хуашань также находится под его попечительством, как ты можешь позволять бесчестным людишкам позорить женщин, разве есть такое правило?» Дин Мянь произнес: «Такое?», – и задумался в молчании. Госпожа Юэ продолжила: «Эти подлецы врут много, а побед у них мало. Если эти предатели нашего клана смогут победить моего мужа в поединке один на один, то мы со всем почтением двумя руками передадим им бразды правления, умрем без жалоб, в противном случае трудно будет заткнуть рты тысячам героев и хороших китайских парней!» Договорив, вдруг плюнула Цунь Бу-ци прямо в лицо. Тот подошел очень близко, опять-таки, все произошло неожиданно, и он не смог уклониться. Плевок попал ему между глаз, он заорал: «Бабушку твою так!»
   
Госпожа Юэ в гневе вскричала: «Ты, предатель из направления меча, твое боевое искусство ничтожное, да моему мужу нет нужды браться за меч, уж лучше я, женщина, тебя своими руками убью, да вот только жаль, что меня парализовали, втайне на точки нажав». Дин Мянь произнес: «Хорошо!», – подбил коня ногами, заставив вороного пройти пару шагов, заехал за спину госпожи Юэ. Перегнулся в седле, и трижды впечатал рукоятку кнута в точки на теле госпожи Юэ. Она ощутила сотрясение во всем теле, и заблокированные точки мгновенно освободились. Ее четыре конечности были освобождены, так как Дин Мянь и сам хотел испытать боевые качества Цун Бу-ци, получалось так, что этот бой не просто решал вопрос жизни и смерти трех человек, а вопрос славы или позора всего клана горы Хуашань, если она сможет победить Цун Бу-ци, то это, хотя и не спасет их положение, но все же даст ничтожный шанс изменить ситуацию, а если она погибнет – то об этом и говорить нечего. Она быстро подобрала с земли свой собственный меч, который у нее недавно выбили из руки, перевела его в позицию поперек тела перед грудью, широко расставила ноги, и тут ее левое бедро ослабло, так, что она едва не рухнула на колени.

Ее рана в бедро была не легкой, она собрала все силы, чтобы удержаться. Цун Бу-ци рассмеялся: «Ты уже сказала, что ты женщина, да еще и раненой прикидываешься, к чему тебе биться-то? Ну, стану я победителем, какая мне с этого слава!» Госпожа Юэ не захотела тратить слова, вскричала: «Гляди на меч!», и с бешеной скоростью трижды кольнула вперед. К клинку прибавлена была внутренняя сила, раздался лязг, один удар быстрее другого, все указывало на то, что она жаждет убить противника. Цун Бу-ци отступил на два шага, крикнул: «Хорошо!» Госпоже Юэ было выгодно преследовать, но она не посмела двигать ногой, и осталась на месте. Цун Бу-ци поднял меч, и пошел в контратаку, раздался лязг, яркие искры полетели во все стороны – его атака была весьма опасной. Госпожа Юэ отбила удары один за другим, после трех защит провела атаку, и уколола противника в подбрюшье.

Юэ Бу-цюнь стоял в стороне, и видел, что, кроме того, что его супруга ранена в ногу, ее соперник имеет предельно тонкую технику меча, применяет ловкие изменения, и явно намного превосходит его жену. Оба провели с десяток приемов, у госпожи Юэ ноги отнимались, обычно в ветви энергии клана горы Хуашань дополняли свои атаки внутренней силой, но ее силы после ранения иссякли, и ее техника меча мало помалу была взята Цун Бу-ци под полный контроль. Юэ Бу-цюнь ощутил скорбь в сердце, он увидел что жена выполняет приемы все быстрее, и забеспокоился еще сильнее: «Их направление меча знает больше приемов, твои техники ограничены, и ты скоро их исчерпаешь, тогда не миновать поражения». В это время госпожа Юэ потеряла контроль, она была ранена саблей, ей только недавно воздействовали на парализующие точки, у нее так и не было времени перевязать рану, и она по-прежнему истекала кровью, где ей было взять силы на сопротивление? Она держалась только на одной силе духа, хотя ее приемы ничуть не сбились, но силы становилось все меньше, она слабела. Через десяток приемов Цун Бу-ци почувствовал, что ее силы иссякли, но он не бросался в решительную атаку, а только держал крепкую оборону.
   
Лин-ху Чун с изумлением глядел на схватку, и замечал, что Цун Бу-ци держит меч в защитном положении, полностью полагаясь на ловкие приемы, и совершенно не используя силу, его техника разительно отличалась от техники шифу, была совершенно не похожа, и он подумал: «Неудивительно, что наш клан разделился на направление меча и направление энергии, у этих двух течений принципы совершенно противоположные». Он мало-помалу встал, нащупал на земле меч, размышляя: «Сегодня мой клан разбит наголову, но чистые имена шинян и шимэй не должны быть опозорены. Видно, что шинян более не может сопротивляться, придется мне сперва самому убить шинян и шимэй, а потом покончить с собой, чтобы сохранить чистое имя нашего клана». Он видел, что приемы госпожи Юэ становятся все более спутанными, но вдруг раздался треск, и она применила прием «Не имеющих равных меч Нин», хоть и была ранена, а вложила в укол мощь свирепого тигра.
   
Цун Бу-пин испугался, отступил, и удачно увернулся. Если бы ноги госпожи Юэ были в порядке, то враг бы от нее не ушел, но сейчас в ее лице не было ни кровинки, она опустила меч, не в силах восстановить дыхание. Цун Бу-пин рассмеялся: « Ну что? Госпожа Юэ, да у тебя сила кончилась, теперь-то мне можно тебя обыскать?» Растопырил свою левую ладонь, и шаг за шагом стал осторожно приближаться к госпоже Юэ, та хотела кольнуть его мечом, но рука налилась огромной тяжестью, она ее даже не смогла поднять. Лин-ху Чун вскрикнул: «Постой!», – одним прыжком оказался перед ней, позвал: «Шинян!», – собрался пронзить ее мечом, чтобы сберечь ее чистоту.
    ;;;;;;;;;;;;;;;“;;;;”;;;;;;;;;;;;;;;;;
В глазах госпожи Юэ мелькнула радость, она кивнула головой, и произнесла: «Хороший ребенок!», – больше не смогла стоять, и села в грязь.
   
Цун Бу-ци заорал: «Катись отсюда!», – и атаковал его пронзающим ударом в горло. Лин-ху Чун видел, как идет меч, но знал, что у него совсем нет сил, и, если он попытается защищаться, меч неизбежно вылетит у него из рук. Он не раздумывая, провел точно такой же укол в горло противнику, это был прием обоюдной гибели, поскольку этот удар совсем не был стремительным, но все же хитрым, ведь это был прием из «Девяти одиночных мечей», из раздела противостояния мечу. Цун Бу-ци перепугался, он никак не мог предположить, что этот промокший грязью юнец сможет провести такой прием. Он успел только сделать кувырок и ушел кувырком на несколько саженей в сторону, избегнув преследования. Испытывая предельное смущение, он прыжком вскочил на ноги, весь в грязи, многие рассмеялись, но, немного подумав, почувствовали, что, кроме этого кувырка вряд ли можно было найти иное средство противостоять такому приему. Цун Бу-ци, услыхав смех, подхватил меч, и бросился на Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун уже решил для себя: «Я ни на волосок не применю внутренней энергии, только буду использовать приемы, полученные от дядюшки-наставника». Он уже хорошо выучил раздел «девяти мечей», хоть и не собирался применять эту технику против могучих противников, но сейчас была ситуация жизни и смерти, его сознание мгновенно прояснилось, и он с необычайной четкостью вспомнил все тончайшие приемы методов противостояния мечу. Он видел, что Цун Бу-ци налетает на него, как бешеный тигр, он заранее уже высмотрел огрехи в его технике, и сейчас, посторонившись, направил меч в подбрюшье противника.
   
Рванувшись вперед, Цун Бу-ци ожидал, что Лин-ху Чун станет защищаться от его атаки, поэтому оставил свое тело неприкрытым. Разве мог он предугадать, что Лин-ху Чун защищаться не будет, а атакует его собственное подбрюшье. Цун Бу-ци подпрыгнул, оторвавшись обеими ногами от земли, понял, что попадает в очень опасное положение, и поспешно отбил атаку меча Лин-ху Чуна. Но Лин-ху Чун ожидал этого движения, круговым движением обвел кистью, меч поднялся на два локтя вверх, и его кончик задрожал перед грудью Цун Бу-ци.
   
Меч Цун Бу-ци шел вниз в защитном махе, но это была ошибка, он никак не мог предположить, что противник проведет такой обманный маневр, его меч отбил только пустоту, а тело летело в воздухе без шанса уйти назад, и он со всего маху налетел грудью на меч Лин-ху Чуна. Фэн Бу-пин рванулся за ним, вытянул руку, стараясь удержать от столкновения, но опоздал на один шаг, послышался звук соударения, и острие меча Лин-ху Чуна насквозь прошило тело Цун Бу-ци, пройдя через лопатку. Фэн Бу-пин не сумел поймать товарища, размахнулся мечом, и рубанул им по шее Лин-ху Чуна. По логике фехтования, Лин-ху Чун должен был отпрыгнуть назад, уклониться, а затем вновь проводить приемы. Однако у него совсем не было сил, внутреннюю энергию он использовать не мог, так что он выдернул свой меч из тела Цун Бу-ци, и направил его в живот Фэн Бу-пину. Этот прием тоже походил на метод взаимного уничтожения, но в этой технике было нечто особенное, только что он точно также направлял меч в подбрюшье своему противнику, противник начал защищаться, и в один миг, удар оказался направлен совсем в другую область.
Сейчас его противник, вместо защиты, лишь направил меч ему в живот, это уже было очень опасно, и Фэн Бу-пин отпрыгнул назад. Переведя дух, он провел слитную атаку в семь ударов мечом, каждый следующий удар быстрее другого. Эта атака была подобна грому и ветру.
   
Лин-ху Чун заранее отказался от мыслей о жизни и смерти, единственное, на чем он сосредоточился – это были поучения Фэн Цин-яна относительно методов меча, в тот же миг в его мозгу вспышкой поднялись воспоминания о приемах меча, вырезанных на каменной стене в задней пещере, он легко и свободно отразил около семидесяти приемов. Оба бились, не ударяясь клинками, весь поединок проходил в тончайших изменениях, никто не защищался, и каждый только атаковал. Посторонние не без тайного восхищения следили за поединком, так, что у них начинала кружиться голова, все слышали тяжелое дыхание Лин-ху Чуна, было очевидно, что его силы исчерпаны, но его удивительные приемы выходили на все новый и новый уровень, и казались неисчерпаемыми, превращаясь в бесформенное. Фэн Бу-пин не встречал сопротивления клинку, он жестко рубил и от кисти, и с плеча, зная, что его противник не имеет сил, чтобы сдержать его удары, получалось, что он выбрал такой выход из возникшего затруднения. С точки зрения посторонних, тактика Фэн Бу-пина была на грани нечестного боя, и многие невольно ощутили неудовлетворение в сердце. Некий даос из клана горы Тайшань произнес: «Ученик направления энергии демонстрирует высокую технику меча, дядюшка-наставник из направления меча демонстрирует мощную энергию – что тут происходит, в конце концов?
    ;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;”
Хуашаньское направление энергии и направление меча, что, решили ролями поменяться?»

Фэн Бу-пин покраснел, его меч стал подобен бешеному ветру со штормовым дождем. В то время он был высоким мастером направления меча горы Хуашань, и его техника меча была потрясающей. Лин-ху Чун не имел сил, чтобы перемещаться, он с величайшим усилием сохранял вертикальное положение, упустил множество возможностей добиться победы, преследуя противника. Он впервые использовал метод «девяти мечей Ду Гу» против сильного противника, не без робости в сердце, к тому же у него не было большого опыта, но оба оказались опьянены битвой, и их бой длился уже долго, без заметного перевеса одной из сторон. Они провели еще около тридцати приемов, Лин-ху Чун чувствовал, что если его рука дрогнет, то он не сможет защититься от противника, и его руки и ноги придут в замешательство, а если он использует приемы своей школы Хуашань, или приемы других школ, полученные им со стены в дальней пещере, то Фэн Бу-пин только контратакует с ужасной силой, и вскроет его прием. Были случаи, когда Фэн Бу-пин несколька раз едва не подрезал ему правое плечо, это было предельно опасно.
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;“;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;”
Внезапно в его памяти прозвучали слова Фэн Цин-яна: «Если твой меч не содержит приемов, то противник не сможет вскрыть твои приемы, отсутствие приемов побеждает приемы, это высшая мудрость фехтования».

Они с Фэн Бу-пином провели уже около двухсот приемов, и чем дальше, тем больше хитростей обнаруживалось в методе «Девяти мечей Ду Гу». Неважно, насколько острыми и коварными были атаки Фэн Бу-пина, все они разбивались в мгновение ока, он разбивал все атаки, не применяя оборонительных приемов. Он обрел уверенность, вспомнил принцип «отсутствие приемов побеждает приемы», перевел дыхание, и начал колоть мечом и туда, и сюда. Это не было приемами школ пяти твердынь, ни даже примами «Девяти мечей Ду Гу», хоть в его ударах не было силы, но острие меча металось так, что он и сам не знал, куда уколет в следующий раз.

Фэн Бу-пин остолбенел, подумав: «Что это за приемы меча?», – не зная как противостоять этим ударам, только перевел меч в позицию для защиты верхнего уровня. Лин-ху Чун не имел плана, увидев, что соперник защищается на верхнем уровне, уколол его в бедро. Фэн Бу-пин не ожидал такого быстро изменения уровня атаки, в испуге отскочил назад на три шага. Лин-ху Чун не имел сил его преследовать, к тому же бой уже был очень долгим, хоть он и не использовал внутренней энергии, но много рубил и колол, и в конце концов, выбился из сил, невольно приложил левую руку к груди, борясь с одышкой. Фэн Бу-пин заметил, что тот не преследует, как ему было остановить поединок? Он прыгнул вперед, проведя четыре укола в грудь, живот, бедро и руку Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун провел укол в левый глаз Фэн Бу-пина. Тот вскрикнул, и снова отпрыгнул на три шага назад. Даос с горы Тайшань снова сказал: «Странно, странно!
Методы меча этого человека в самом деле вызывают восхищение». Все присутствующие думали тоже самое, и все понимали, что похвала адресована не технике меча Фэн Бу-пина, а мечу Лин-ху Чуна. Фэн Бу-пин услыхал это, подумал: «Я старейшина направления меча горы Хуашань, планировал стать главой клана Хуашань, если в технике фехтования уступлю ученику направления меча, то все мои планы стать главой фракции растают в воздухе, и мне придется вновь скрыться в горах, и мне будет стыдно появиться открыто среди рек и озер».

Подумав об этом, он сказал себе: «Достигнув этого, смогу ли я вновь укрыться в безвестности?» Тут будто с небес пронесся порыв ветра, он косо ушел в сторону, ведя меч поперек и вперед, скорость была несравненная, и через пять или шесть таких приемов стало казаться, что меч поднимает ветер. Его меч двигался все быстрее и быстрее, и ветер пел все громче. Этот комплекс «Бешеный ветер, быстрый меч» Фэн Бу-пин разрабатывал в течении пятнадцати лет, находясь в отшельничестве среди горных хребтов, каждый последующий прием меча был быстрее предыдущего, будто ветер поднимался все сильнее и сильнее. У него была идея, что он не только станет главой фракции горы Хуашань, но, опираясь на технику ста восьми форм этого меча, займет место главы альянса пяти твердынь.

Он вовсе не хотел обнаруживать этот свой навык перед всеми, как только высокие мастера это увидят, то, с кем бы он не бился – они уже смогут приготовиться, и у него не будет преимущества в неожиданности. Но в этот момент он уже «оседлал тигра», [Поговорка «Оседлав тигра, трудно слезть» То есть, ввязавшись в опасное дело, нужно идти до конца, иначе – гибель.] если он позволит Лин-ху Чуну разбить себя, то тут же потеряет лицо, и ему пришлось применять все имеющиеся средства. Этот комплекс «Бешеный ветер, быстрый меч» оказался удивительно мощным, с кончика меча срывались потоки ветра, присутствующие ощутили боль, по их лицам и рукам резануло бешеным вихрем, и они невольно отступили на несколько шагов, образовав большой круг вокруг сражающихся.
В этот миг высокие мастера фракций Суншань, Хэншань, Тайшань, да и супруги Юэ не могли уже смотреть с презрением на Фэн Бу-пина, оказалось, что у него действительно не дутое имя среди рек и озер, кто мог предполагать, что техника меча может быть столь мощной.
Тут пламя всех факелов рванулось кнаружи от круга – энергия меча становилась все сильнее, ветер все крепчал.

В глазах посторонних, Лин-ху Чун был подобен лодочке из листка, швыряемой могучими валами, бешеный ветер подымал валы размером с гору, швыряя лодочку меж огромных волн, лодочка то взлетала вверх, то проваливалась вниз, но не опрокидывалась и не тонула.
   
Чем быстрее были атаки Фэн Бу-пина, тем точнее Лин-ху Чун следовал указаниям Фэн Цин-яна, с каждой схваткой набираясь опыта. Он все больше и больше понимал техники меча, укрепляясь в своей уверенности, но вовсе не стремился к победе, сосредоточившись только на контроле многочисленных превращений приемов противника. «Бешеный ветер, быстрый меч» был предельно быстрым, и его сто восемь приемов скоро закончились, Фэн Бу-пин так и не смог преодолеть сопротивление противника, он разозлился, гневно закричал, начал рубить наискось, колоть как топором напрямую, но ему так и не удалось заставить противника коснуться лезвием его клинка. Лин-ху Чун видел, что тот пришел в бешенство, забыв о собственной жизни, но сам становился только более осторожным. Он понял, что больше не сможет продолжать бой, его меч дрогнул, четырежды легко прошелестел, и коснулся левой руки, правой руки, левой и правой ноги Фэн Бу-пина, и выпал из его руки на землю. В руках Лин-ху Чуна совершенно не оставалось силы, и эти четыре укола были совершенно легкими. Фэн Бу-пин побледнел, произнес: «Ладно, хватит!» Он, сложив руки перед грудью в поклоне, повернулся к Дин Мяню, Лу Баю и Тан Ин-э: «Трое старших братьев-наставников с горы Суншань, прошу вас передать поклон главе альянса Цзо, передать его мудрости, что ничтожный бесконечно благодарен за оказанную честь.

Да только… не оправдал доверия, потерял лицо… потерял лицо…»
Снова сложил руки в поклоне, и торопливо пошел прочь. Пройдя с десяток шагов, вдруг остановился, и закричал: «Юноша, твои методы меча превосходные, я преклоняюсь. Однако, эти техники фехтования не похожи на техники Юэ Бу-цюня, и они также не твои. Прошу, можешь ли ты поведать славную фамилию и большое имя высокого мастера, который даровал тебе эти техники? Фэн Бу-пину надо знать, кому он проиграл, чтобы сердце успокоить». Лин-ху Чун ответил: «Ничтожный – Лин-ху Чун, милостью господина Юэ утвержден главным учеником. Сейчас мастер предшествующего поколения милостиво уступил победу, из-за ничтожной ошибки, что об этом говорить». Фэн Бу-пин издал протяжный скорбный вздох разочарования, и медленно побрел в темноту. Дин Мянь, Лу Бай и Тан Ин-э таращили глаза, и каждый думал: «Исходя из теории методов меча, тут не в ничтожной ошибке дело. Фэн Бу-пин больше не соперник Лин-ху Чуну, если они снова сойдутся в битве, тот его на кусочки изрежет, убьет в одно мгновение. Но сейчас вокруг стоят мастера других кланов, и не стоит произносить это вслух». Так они трое молча согласились в сердце своем, и лишь медленно покивали головами. Дин Мянь выкрикнул: «Драгоценный племянник Лин-ху Чун, методы меча Вашей светлости высокие и блестящие, дали возможность людям расширить кругозор, будет время – еще свидимся!» Тан Ин-э скомандовал: «Все уходим!» Потянул за узду, лошадь повернула голову, пришпорил ее, и скакун унесся прочь, а за ним и все остальные. Факелов больше не было, установилась беспросветная мгла, топот копыт растворялся вдали. В темноте перед храмом царя лекарств остались только члены клана Хуашань, и люди со скрытыми лицами.
    Тот старик со скрытым лицом издал пару смешков: «Молодой рыцарь Лин-ху, у тебя блестящее искусство меча, все здесь восхищены тобой. Искусство Юэ Бу-цюня значительно уступает твоему, было бы логично, если бы ты уже давно стал бы главой клана Хуашань». Он помолчал немного, а потом добавил: «Сегодня довелось увидеть предельно тонкие методы фехтования Вашей светлости, знали бы об этом заранее, пришлось бы отступить, да вот уже оскорбили вашу драгоценную фракцию, потом будут неисчислимые беды, так что придется всю траву резать под корень, удача, что ты ранен, нам легче будет победить». Сказав, издал свист, и все четырнадцать взяли его в кольцо. Некоторые из людей Дин Мяня бросили на землю свои факелы, и они сейчас разгорались, и освещали людей ниже пояса, но выше пояса людей практически не было видно, лишь пятнадцать клинков сверкали, шаг за шагом приближаясь к Лин-ху Чуну.
   
Лин-ху Чун только что сражался в боевом опьянении с Фэн Бу-пином, хоть и не потратил и на волосок внутренней силы, но пропотел насквозь. Он победил его благодаря знанию приемов «девяти мечей Ду Гу», а также благодаря тому, что не пренебрегал возможностью перехватить инициативу.
Но у этих пятнадцати навыки и вооружение были неодинаковыми, и их приемы не могли быть одинаковыми, как их все можно было предугадать? У него не было внутренней силы, он на три локтя вперед, на полсажени вбок не мог сместиться, как ему было вырваться из кольца пятнадцати высоких мастеров боевого искусства?
Он глубоко вздохнул, взглянул на Юэ Лин-шань, понимая, что это самый последний взгляд перед смертью, он надеялся, что облик Юэ Лин-шань немного утешит его, но взглянув, обнаружил, что ее прекрасные глаза безотрывно устремлены на него, и ее взгляд полон тревоги и внимания. Лин-ху Чун почувствовал радость в сердце, но вдруг во вспышке факела разглядел, что ее тонкая рука лежит в стороне, взаимно пожимая руку валяющегося рядом мужчины, он вгляделся, и увидел, что это в самом деле был Линь Пин-чжи. Лин-ху Чун ощутил онемение в голове, ему расхотелось биться, он хотел отбросить подальше свой меч, и подставиться на убой. А те пятнадцать врагов со скрытыми лицами, видев, как мощно он бился с Фэн Бу-пином, не спешили атаковать, каждый тянул время, медленно передвигаясь вперед по полшага.
Лин-ху Чун обернулся, и лишь увидел, как тридцать глаз врагов сверкают из-под повязок на лицах, подобно глазам диких зверей, полных отчаянной свирепости. Вдруг в его сознании молнией пронеслась мысль: «Седьмой из «Девяти мечей Ду Гу» посвящен преодолению стрел и скрытого оружия. Даже если враги используют тысячи стрел, десять тысяч арбалетных выстрелов, или десять человек одновременно используют скрытое оружие, нужно только использовать эти приемы, и тогда удастся отбить хоть сто тысяч бросков скрытого оружия».
Тут послышался голос старика: «Всем – вперед, руби его в куски!»
Лин-ху Чун не имел больше времени размышлять, мгновенно схватил меч, и выполнил прием «отражение скрытого оружия» из «девяти мечей Ду Гу». Меч запорхал, поражая глаза нападавших. Только и слышалось, что «А!», и «Ай-йо!» Среди безостановочных криков и стонов раздавался лязг, стук, и скрежет падающего на землю оружия. Все пятнадцать в один миг были ослеплены одним невыразимо быстрым приемом.
Форма противодействия стрелам была рассчитана на противодействие сотням тысяч видов скрытого оружия, имела несколько иное начало и окончание, но скорость меча в самом деле была удивительная, и прием был проведен своевременно. Эта форма была рассчитана так, что необходимо было отбить каждое оружие, ведь, если упустить хоть один удар, то вражеское скрытое оружие непременно попадет в цель. Лин-ху Чун этот раздел не отточил до совершенства, но он воспринял сверкающие глаза врагов, как блеск летящего скрытого оружия, и все тридцать глаз были поражены.

После удара он вырвался из толпы, левой рукой подхватил задвижку от ворот, как костыль. Его лицо было бледным, он шатался, раздался звон – его меч вывалился наземь. Но его противники были заняты тем, что окровавленными пальцами ощупывали свои лица, пытаясь найти глаза. Некоторые стояли на коленях, кто-то громко орал, некоторые катались в грязи туда-сюда. Все пятнадцать внезапно ослепли, испытывали боль, были в панике, безуспешно пытались нащупать свои глаза, орали во весь голос, но, если бы они могли успокоиться, мало-помалу собраться, и вместе напасть на Лин-ху Чуна, тот был бы изрублен на мясную подливку. Но, хотя их боевое искусство было и высокое, они были ослеплены в один миг – как они могли успокоиться? И как они могли понять, в какую сторону атаковать? Все пятнадцать копошились, как безмозглые мухи, не понимая, что делать. Лин-ху Чун одним ударом внезапно превратил безнадежное положение в победу, преисполнился было радости, но, увидев бедственное положение этих пятнадцати, не удержался от ужаса, их ужасный вид вызывал жалость. Юэ Бу-цюнь был и потрясен, и обрадован, громко закричал: «Чун-эр, подрежь им сухожилия на стопах, допросим без спешки». Лин-ху Чун откликнулся: «Слушаюсь… слушаюсь». Наклонился, чтобы подобрать меч, но оказалось, что во время последнего приема он все-таки задействовал внутреннюю силу – все его тело затряслось, он не смог взять меч, его ноги ослабли, и он осел на землю.
Тот старик со скрытым лицом закричал: «Всем взять оружие в правую руку, левыми руками схватиться за пояс товарища, все за мной!» Услышав его приказ, все четырнадцать начали шарить по земле, некоторые обрезались оружием, кто-то подобрал два клинка, кто-то не нашел ни одного, каждый схватился левой рукой за пояс товарища, и все они, выстроившись вслед за стариком, спотыкаясь и падая, пошли под проливным дождем, топчась по лужам. Среди всех людей из клана Хуашань только Лин-ху Чун и госпожа Юэ могли двигаться, у остальных были заблокированы точки, они и пошевелиться не могли. Госпожа Юэ имела тяжелые ранения обеих ног, не могла и шага ступить. Лин-ху Чун был совсем без сил, он расслабленно сидел на земле. Все видели, как пятнадцать врагов уходят, совершенно беспомощные, но ни у кого не было сил их задержать.