Хотел было закончить "колоритную", связанную с покраской скамеек и цветными "шариками" тему, но не тут-то было. Без нынешней, духовной, заметил дворник-либерал, триптих не сложится. Да и загадочнее предыдущих нынешняя история.
Надеюсь, осторожно спросил я, хоть на этот раз без всяких аллюзий и намеков? А куда без них, сокрушенно вздохнул обладатель "именной" метлы и "дарственной" лопаты. И Эльдар? Само собой. Это же наше будущее.
***
С пасхального воскресенья уже полмесяца минуло. Праздничное, что наготовили, уже подъедено. Будни привычным чередом. Мои, как всегда, метла, совок и тачка. Выметаю у поребрика. Глаз у дворника зоркий. Но и мусор нынче красочнее, рекламный. Вот и на этот раз замечаю на цветничке пасхальные яйца. Реально, крашенки. Вернее, часть. А два яичка в цветной пленочке. И так колоритно. Прямо, пасхальная кладка. Барвинок в этом году рано расцвел. Его нежные голубые лепесточки так сочетаются с красными яйцами. Вот такая, понимаешь, брат, картина. Какая "курица" снесла их сюда? и главное, почему? Как никак, символ. А его так.
Спрашиваю Эльдара. Нет, честно признается, не мы положили. И тут же добавляет, можно, я возьму. Зачем? А покидать. Водяные бомбочки закончились, сойдут и эти.
Нет, Эльдар, давай без святотатства. Ладно бы, санкционные или, на край, искусственные, что Китай производит. Тогда, хоть дави, хоть в Тимура пуляй, все сейчас разрешено. А эти, и без экспертизы видно, свои. Да и пасхальные. Как-то не гоже.
Такая, брат, история. Тоже "цветная". Хозяин той кладки так и не нашелся. Думаю, залежались "даренки", вот и побрезговал. В мусорное ведро не решился, положил в барвинок. Авось, кто подберет.
***
Думаю, третья "цветная" история, что рассказал либеральный дворник, самая грустная. Можете возмутиться поведением Эльдара. Но одно в этой ситуации хорошо. Сытая пока ребятня. Надеюсь, не испытает она того чудовищного голода, что пришелся на детство других поколений.
В свое время один весьма уважаемый товарищ, дослужившийся впоследствии до министерского кресла, поделился со мной своими переживаниями. Чувствуется, тревожили они "суконную" душу моего собеседника. И что характерно, не им пережитое, а родным дедом. Неужели, это чувство, чувство вины, казалось бы, за малое деяние, передается следующим поколениям, остается на них некой каиновой печатью?
Чудовищный рукотворный голод двадцатых годов накрыл почти все Поволжье. По пыльной, разрезающей иссохшие поля дороге бредут двое. Высокий изможденный старик в рубище. За его руку цепляется светловолосая малышка. Не дойдя до деревни, странники бессильно опускаются на обочину. С трудом старик вытаскивает что-то из котомки и передает девочке. Крохотные ручки не удерживают переданное. В придорожную пыль скатывается "крашенка". Один из деревенских пацанят, что бегут мимо, мимоходом подбирает яичко.
Они бы все равно умерли, повторял и повторял мой собеседник. Не так давно видел его. Все такой же, лишь больше "заем" на обширной плеши. Спешил к местной "санта-барбаре". Кому-то пишет очередные мемуары. И не замечает, как и его дед, сидящих на "обочине". У них своя "кладка".