Ветка сирени на мокром асфальте Повесть. Гл. 13

Борис Бем
 
  Продолжение следует.
                13.
    
    Глава тринадцатая.
      

     В начале девяностых годов местные немцы из Киргизии и Казахстана стали подниматься с насиженных мест,  — Германия предложила своим братьям по крови репатриироваться на свою историческую родину. И сработал закон толпы:  поднялось большинство,  в том числе Андреас. Шел ему тогда сорок шестой год. У многих в этом возрасте  были свои дома, были семьи, был материальный достаток и  хорошее образование,  а у Шмальца  за спиной  —  четыре судебные ходки, рваные карманы и куча болезней.  За   последние четыре года, которые  бывший зэк прожил в окрестностях озера Иссык-куль, он ничего не смог  заработать. Поэтому  в самолет, держащий курс на Дюссельдорф,  Андреас садился с одним  тощим рюкзаком…
     …Новый рай — немецкая земля приняла своего блудного сына весьма сдержанно. Да и кому он был  здесь нужен:  без языка, без образования, с многочисленными болячками.  Бороться  и подниматься с  колен  —  не было сил:  ни физических, ни духовных.  И тогда Андреас  Шмальц ушел в запой….
     …В больницу Святого Августина его привезли прямо ночью, — тютелька в тютельку под Татьянин день.  В России —  это праздник студентов.  Хорошо,  что погода в здешних краях  оказалась совсем не холодная, около десяти градусов тепла, —  не то,  что в Сибири,  где сорок — считается нормой.  Привезли мужичка прямо с уличной скамейки,  где он,  пьяненький,  ладно устроившись,  отдыхал, подставив давно небритое лицо ночному ветру.  Пациент  тяжело  дышал и неадекватно реагировал на вопросы. После необходимых исследований был поставлен диагноз: «Острое нарушение мозгового кровообращения».
     Андреас Шмальц  давным-давно забыл,  что такое чистая постель с взбитой подушкой. Сейчас он, свежевымытый,  в белоснежной ночной рубашке,  лежал  на постели,  не отводя взгляда от капельницы, откуда по тонкой трубочке в вену стекали капли лекарства.  Рядом на соседней койке лежал сосед, тоже немец, перенесший инсульт, правда, в легкой форме.  Шмальц плохо знал немецкий  язык. С детства  его пареньку   не привили, а потом было уже не до него.  Правда,  перед самым отъездом в Германию  пришлось Андреасу сдавать языковые тесты, но это было скорее формальностью, что называется «для галочки». Там, в России и Киргизии, для властей он был  немцем,  а здесь,  в благополучной и сытой Германии он навсегда был, есть и останется русским, даже с немецким «аусвайсом».  И чего он добился за четыре с лишним года в стране развитого капитализма? Ровным счетом ничего…  Образования — нет,  профессиональной ориентации тоже нет. Здоровье  —  ни к черту,   на рынке его не купишь, а если и купишь, то за что, за какие шиши?  Близкого человека у него тоже нет, да и кому нужен гопник,  пьяница, бывший вор и  отпетый урка? Никому!
     «И поделом мне, — Андреас поправил подушку и стал далее размышлять о своей жизни. — Уже полтинник на носу,  а я даже приличной женщиной не обзавелся.  Да и что я могу?  Может и не мужик вовсе».  Андреас отметил, что уже давно по утрам не ощущал он утренней эрекции, да и желание с кем-нибудь переспать подавлялось  охотой напиться, чтобы потом наслаждаться  сладкой туманной  полудремой и, забывшись,  отвлечься от мерзкой неприспособленности к этой жизни.
     Шмальц,  правда, заметил, что какая-то особа, тоже из больных,  проявляет к нему явный интерес. Он вспомнил, что еще вчера, сразу после ужина в палату заглянула  неполная, среднего роста женщина в цветастом халатике и меховых тапочках. На вид даме было под пятьдесят, а может и меньше. Говорила она вначале по-немецки, а когда услышала его речь с жутким акцентом,  перешла на русский.  Присев на стул и,  поправив сползшее на пол одеяло, женщина стала рассказывать о себе. Она тоже оказалась немкой, только с Алтая.  И надо же, судьбы  у них оказались похожими  как два блина,  сошедшие со сковороды.  А когда новая знакомая сообщила, что ее имя — Андреа,  Шмальц  вообще затаил дыхание. Не слишком ли много совпадений для одного раза?  Сегодня гостья приходила снова и положила на тумбочку мужчины книгу детективов Виктора Доценко. Андреас собрался было ее полистать, но настроения не было. Он перевернулся на другой бок и попытался заснуть, но эта дива в махровом халате продолжала стоять перед его воспаленным взором… Тогда Андреас отыскал под подушкой пульт и включил телевизор…
     Женщина приходила снова  и снова. Она находилась на излечении по поводу инсульта в осложненной форме. У Анны была  парализована левая  сторона лица и  плохо работала левая рука.  Уже три недели  как она находилась в больнице,  и немецкие врачи привели ее в относительный порядок.  Еще недавно перекошенное лицо светилось теплой улыбкой;  рука, благодаря  хорошему массажу стала лучше сгибаться,  выдерживая  небольшие нагрузки.
     Сегодня пятница…   Многие ходячие больные уйдут домой на выходные. Могла бы уйти и Андреа,  но ей идти было некуда;  вернее идти было куда  — женщина снимала недорогую маленькую квартирку на мансарде высокого дома, но идти туда ей совсем не хотелось. Жилье было очень даже ухоженным, только чувствовала себя хозяйка в этой квартире  тоскливо и одиноко. В понедельник будет праздник — День святого Валентина. В Европе этот праздник просто боготворят. Влюбленные дарят друг другу подарки и пишут сердечные записки, украшая их нарисованными сердечками.  Именно в этот день Анну обещали выписать домой. Женщина сидела у кровати  больного Шмальца и, гладя  его исколотые синей тушью  пальцы, тихо по-бабьи плакала. Слезы — капля за каплей  предательски появлялись у нее на глазах,  но Анна успевала их смахивать,  чтобы Андреас ничего не заметил.  Женщина  сердцем чувствовала родство их душ, а сердце ведь  вещун, — его не обманешь. Пусть мужик и казался холодным и грубым,  неприступным даже, но глаза,  глаза-то были живыми…
     — Инвалида безногого,   как ни целуй,  как не отогревай,  нога у него все равно не вырастет, —  поддразнивал Андрес Анну. — А я,  вот он —  я…   Не инвалид,  не  урод.  Вроде и рослый,  и с мозгами все в порядке,  вот только душа у меня насквозь промерзла.  Возьми,  подыши,  отогрей ее, верни меня к жизни, ведь все в твоих руках…
     Андреас дремал, а Анна строила планы. Раньше планы  у нее были исключительно песочные. А с чего все начиналось? С денег. Они ведь искалечили девушке, только начинающей жить, всю дальнейшую судьбу. Сегодня в России  наступили такие времена, когда иностранная валюта обменивается в  специальных киосках, а бывшие валютчики и фарцовщики ныне занимают ведущие позиции в экономике страны, став  удачливыми бизнесменами. А Анна? Что Анна? Отсидев один срок, она в расстройстве попала в больницу. Пропавшая Валеркина валюта стоила ей месяца на больничной койке. Врачи – молодцы,  они вовремя подоспели,  предотвратили тогда кровоизлияние в мозг. А потом  пошло – поехало: сманили легкие деньги, занялась Анна   мошенничеством, азартно все у нее получалось,  дураков-то у нас — пруд пруди.  Еще дважды попадала Анна в поле зрения правосудия  и ведь нельзя сказать, что не везло ей. За пятнадцать лет праздной жизни «влипала» лишь дважды, и то сроки были мизерные. Второй раз, когда дали три года,  вышла по половинке, а в последний раз схлопотала «четверик». Опять же помог заезжий  подполковник из областного ведомства  исполнения наказаний. С ним у Анны приключилась короткая любовь, мент и помог соскочить с зоны по двум третям срока…
     Андреас безмятежно спал,  а Анна сидела возле него с закрытыми глазами и мечтала о том, как  выйдет  она из больницы, вымоет до блеска свою хату, приготовит вкусный обед и с букетом цветов  встретит из больницы свое счастье,  свое будущее,  свою последнюю надежду.  Женщина поднялась со стула и встала перед зеркалом.
     —  А в сорок пять  –  баба ягодка опять, — Анна попыталась улыбнуться, но у нее это  получилось плохо:  губы предательски дрожали, выдавая внутреннюю тревогу…
     Женщина подвела  помадой  губы и загордилась собою.
     — Да я еще «ничего», и сама себе нравлюсь. И за любовь свою   я повоюю.  Еще как повоюю…


 Продолжение следует.