Продолжение следует.
10.
Глава десятая.
Расписной лежал на «шконке» и лениво перелистывал журнал «Огонек». Близился новый 1975 год. До конца срока оставалось немногим больше четырех месяцев. Лесоповал остался позади. На зоне сменился «лепила» и Андреасу удалось наладить с ним контакт. Зэка поместили в больничку и «нарисовали» красивый диагноз: язва двенадцатиперстной кишки. После этого жизнь Андреаса потекла как по маслу. Больному сразу же пожаловали диетическое питание, — а это и белый хлеб, и дополнительная пайка масла, и молоко. В промышленной зоне колонии открыли музей прикладного искусства, где демонстрировались редкие экспонаты, сделанные умелыми зэковскими руками, и Шмальцу поручили ежедневную вахту хранителя ценных поделок. В музее были выставлены и инкрустированные кинжалы с оригинальными наборными ручками, и пистолеты-зажигалки, и шахматы-гиганты в полметра ростом, вырезанные из дерева, и многое-многое другое. У зэка Расписного был в музее и свой личный уголок: небольшой топчанчик для отдыха, тумбочка, где хранились сахар и печенье. А в холодильнике «Морозко» постоянно лежали шмат сала, кусок колбасы или другой мясной продукт. Андреасу скоро должно было исполниться тридцать лет, но выглядел он значительно старше. Две горизонтальные морщины глубоко прорезали лоб зэка, ежик волос покрыла преждевременная седина, а вместо зубов–резцов в верхнем ряду поблескивали металлические коронки. Андреас по-прежнему держался рядом с ворами, но активной деятельностью не занимался, лишь иногда принимая участие в разборках по поручению пахана зоны.
…Жена Любушка прислала последнее письмо, в котором все точки их семейных отношений были расставлены по местам. На воле женушка познакомилась с заезжим капитаном, до этого переписываясь с ним больше года, и недавно укатила вместе с сыном к новому суженому по месту его назначения. Андреас тяжело переживал семейный разрыв. По сути, он теперь должен был начинать жизнь практически с нуля. Кореша из воровской братии с его согласия дали нескольким «марухам-заочницам» его адрес, и вскоре бывший шофер стал получать душещипательные письма. Из всех полученных писем зэку особенно понравилось письмо от девушки-заочницы из Севастополя. С фотографии на Андреаса смотрела ядреная молодка лет двадцати пяти с веселой улыбкой и приятными ямочками на щечках. Девушка писала, что она работает медсестрой в городской больнице, живет со старенькой бабушкой в небольшой двухкомнатной квартире и мечтает построить крепкую и дружную семью. Заочница, а звали ее Катей, просила Андреаса написать ей подробное письмо — честное и искреннее. Шмальц дня три размышлял, стоит ли отвечать, но потом решил поиграть в любовь и написал девушке письмо. В нем он много чего напридумывал, приукрасил, словом сочинил историю на славу. Катя стала еженедельно «бомбить» его письмами, а на праздники присылать поздравительные открытки. В последнем послании девушка дала понять Андреасу, что она была бы не против соединить с ним свою судьбу. Обещала также прописать его на свою жилплощадь и устроить на работу персональным водителем у какого-то местного городского шишки. Зэк не стал поддерживать иллюзорную любовь, и однажды, накурившись гашиша, отписал девушке в ответ, что он — урка, несусветный ворюга, не хочет портить ей жизнь и посоветовал поискать кого-нибудь подостойнее его.
В глубине души Андреас вынашивал свои планы и, конечно же, имел виды на ближайшее будущее. Вот только никак они не стыковались с баранкой автомобиля. Денег у Андреаса не было. За эти несчастные пять лет, что он пробыл у «хозяина», на лицевом счету зэка лежало несколько сот рублей. Может быть, и тысяча какая-нибудь набежала, но что это за «бабки» — слезы, да и только. На эти «вши» даже одеться прилично невозможно, кожаный «лепень» стоит не меньше половины «штуки», а нужно еще и пальто, и приличный костюм, да мало ли чего еще надо для прикида нормальному молодому человеку.
Журнал «Огонек» упал на пол, глаза зэка стали слипаться. И приснилась Андреасу такая картина: сидят они с верным человеком в засаде около крупного универмага с «калашами» наперевес. Из служебного входа выходит инкассатор с объемистой сумкой. Вот он уже подходит к банковской машине и открывает дверь, как вдруг автоматная очередь разрывает вечернюю тишину. Инкассатор падает, Шмальц вырывает из его рук сумку и рвется к машине, откуда уже поливает свинцом его подельник. Уложив второго инкассатора и водителя наповал, друзья-подельники ударяют «по газам». Отъехав от места происшествия несколько километров, они пересаживаются в другую машину и несутся в какой-то захолустный дачный поселок. В заброшенном доме на окраине поселка подсчитывают барыши. Взятый куш оказывается солидным — триста тысяч рублей; кореша делят деньги пополам и укладывают их в заранее приобретенные портфельчики. Андреас положил свою долю вместе с «углом» под подушку и, ощупывая ладонями состоявшееся счастье, безмятежно заснул…
Под утро зэк проснулся в холодном поту. Вокруг него были те же обшарпанные стены, ровными рядами стояли железные койки, а из углов помещения раздавался залихватский храп. Андреас с усмешкой взъерошил подушку, и с негодованием запустил ее в воздух.
— Надо же было присниться такой херне, — шепотом чертыхнулся он. — А, может быть, этот сон в руку?
Расписной потянулся, нашарил в темноте сапоги, и направился в сортир. Близился рассвет — последний рассвет последнего дня уходящего года.