Ветка сирени на мокром асфальте повесть Гл. 2

 


    Глава вторая.               
       2.

Ржавый вентиль крана пропускал воду.  Капля за каплей,  раскачиваясь на  кончике крана,   громко плюхалась на дно раковины.  Андреас Шмальц лежал на   нижней шконке махонькой шестиметровой камеры следственного изолятора и курил,  молча считая  количество упавших капель. На цифре  «сто семьдесят» его нервы не выдержали,   он ленивой походкой подошел к умывальнику и, сжав вентиль крана, сильно закрутил его. Течь из крана прекратилась. Андреас снова лег на шконку и задумался. Здесь, в  КПЗ,  он чувствовал себя уверенно, можно сказать  как дома,  как-никак  это была его третья ходка.  Первая же была просто баловством.  Еще,   будучи мальчишкой,  в десять лет он стал вором-форточником,    работая в паре с взрослым партнером. Фортуна-удача была на их стороне,    —    кражи долго оставались незамеченными,  но однажды кто-то из бдительных стариков увидел, как мальчишка, забравшись на козырек парадной, пытается залезть в окно.   Как раз в это время Андреас  спрыгнул, но неудачно —    подвернул ногу.  Конечно же,  мальчишка  сразу же был пойман и препровожден в отдел милиции.  В  первый раз  Андреас отделался лишь одним годом детской колонии.  Парнишке   в ту пору было полных четырнадцать лет, но, как известно,  начиная с этого возраста,  возникает ответственность за нарушение правопорядка.
     А такой   «порядок» Андреас привык нарушать еще с детства. Родителей своих он не помнил, — мальчишку воспитывал дедушка.  В округе Андреас  был прозван байстрюком,  рос он  нелюдимым,  и ни с кем не дружил. Несколько раз  парнишка  убегал из дома, его ссаживали с поездов, помещали в детский приемник,  а потом вновь  возвращали домой.  Дедушку  парализовало,  когда  мальчику  шел только  десятый год. Дед вскоре умер, и Андреас  остался один-одинешенек.  Мальчишку   жалели и подкармливали  многие жители его родного поселка поселка Ветрово, но взять в семью и заняться  воспитанием желающих не нашлось.
     Из колонии Андреас вышел с кликухой —  Валет. Как  тогда это прозвище  пристало к нему,  он уже и не помнил.  Парень  любил азартные игры,  особенно карты.  Он часто выигрывал, и вторая карта по старшинству после десятки, нравилась мальчишке. Быть может,  именно эта карта чаще  других оказывалась счастливой для юного байстрюка.  Может быть…  Но раз кликуха  пристала к нему, значит  был  этому повод. Во второй раз юноша попал за решетку,  не надышавшись  воздухом свободы  и полгода.  В этот раз Андреаса  случайно взяли «на кармане». Парень уже три месяца жил в Питере,  ночью прятался по подвалам,  а днем в тесноте автобусов искусно выдергивал из сумочек кошельки.  Все сошло бы и на этот раз, если бы не ментовский рейд. В автобусе, где  промышлял молодой карманник,  ехали двое оперативников, переодетые в штатскую одежду. Они явно следили за кем-то другим, конечно же,   не за Андреасом, а за  рыбкой покрупнее.  В тесноте автобуса парень  удачно нащупал молнию женской сумки, аккуратно ее расстегнул и,  нашарив портмоне,  движением фокусника сунул его в карман своей куртки.  А на следующей остановке его уже встречали. Оперативники заставили парня вывернуть содержимое карманов, и  злосчастный кошелек стал причиной второго ареста. На этот раз  женщина-судья  не пожалела байстрюка,   и засадила воришку на три года —   в  аккурат,  до совершеннолетия. В колонии Валет и сделал свою первую наколку,  потом последовали другие,  а к восемнадцати годам все руки и плечи парня пестрели синими татуировками. Эти три года, проведенные  за колючей проволокой в детской зоне, научили Андреаса многому. Не по годам смышленый, он нашел общий язык с воровскими авторитетами  среди ровесников и,  спустя короткое время,  стал признанным вором отряда. Трудиться Валет не любил, зато  заставлять «ишачить» за себя других он был заправским мастером. Нет, он не прибегал к физической силе,  вернее  пользовался ею крайне редко.  Ростом Андреаса бог не обидел, — парень был широк  в плечах, а голос… его зычный командирский  голос завораживал многих  юных  правонарушителей.
      — Слушай сюда,  горюнок,  —  «воспитывал» он очередного  лодыря  или неумеху.  — Если до моих ушей еще раз дойдет весть о твоем  непочтении к старшим товарищам,  будешь не на шконке сидеть,  а в «очке» стоять по уши.  В говне, понял?
     И   столько силы,  столько  убедительности было в словах главного вора отряда,  что  они действовали эффективно.  Драться Валет не любил, его авторитет был на солидном уровне, большей власти над пацанами он не хотел, а если случалось и помахаться, то для этого горячего дела у него всегда были наготове бойцы из числа  сильных и накачанных верзил.
     Свое совершеннолетие Андреас отметил в детской зоне;  до конца отсидки оставалось какие-то четыре месяца, и администрация колонии решила не переводить  парнишку во взрослый лагерь, наивно полагая, что лесоповальная зона пойдет ему явно не на пользу...
     На волю Валет вышел с дополнительными татуировками,  — теперь и на груди,  и на спине у него  были наколоты  картинки из библейских сюжетов. Так что из  зоны он «выскочил»  не только со справкой об освобождении, но и с новым «погонялом» — «Расписной».
     В армию Андреаса не взяли, т.к. его анкету забраковала военная комиссия. Биография   парнишки  была подпорчена не только его криминальным прошлым, но и тем, что родной брат   отца  во время войны  служил на оккупированной территории Украины полицаем.  После победы над фашистской Германией  его разоблачили, судили  и расстреляли.  И Андреас,  и его родственник по отцу были этническими немцами. Мальчишка не знал своего отца, он исчез сразу после рождения ребенка, а мать спустя пару лет пьяной утонула  в пруду. И,  конечно же, ни о каком дяде он ни сном, ни духом не ведал…
     — Скажу прямо,  жалко мне тебя,  парень,  — военком района по-отцовски оглядел парнишку.  — Хороший солдат мог бы из тебя получиться, но призывная  комиссия  явно тебя не пропустит…
     А  Расписной  по этому поводу и не горевал вовсе. В его кармане лежал военный билет  рядового запаса второй категории, годного к армии только в военное время. Парень окончил курсы шоферов и устроился на работу в один из леспромхозов Архангельской области, снял комнату у одинокой старушки на краю деревни и стал потихоньку обживаться. Так  худо-бедно прошло года три...  Андреас  и девушку себе присмотрел  —  продавщицу из местного сельпо   Любку Антипову. Скромная была деваха:  незаносчивая, стеснительная.  Вначале влюбленные встречались  только  украдкой,   друг к другу ходили в сумерки огородами, а потом вышли все-таки на люди.  Андреас собрал свои нехитрые вещички и переехал  в хату к Любе, в которой  она жила с матерью и младшим братом.  Как радовался парень, когда молодая жена забеременела,  как он радовался!  Андреас,  как только узнал об этой новости, сразу же потащил девушку в загс.
   — Не хочу я, чтобы мой ребенок байстрюком рос,  — целуя Любашу,  признался тогда леспромхозовский шофер. — Пусть будет у нас  все  как у людей — и законный брак, и свадьба.
      Но на свадьбу нужны были деньги. Тогда Андреас,  сговорившись с десятником,   пустили вдвоем   несколько машин строевого леса налево и продали его за полцены в соседний колхоз. Тамошний председатель особо не торговался,  сразу же полез в сейф и вынул оттуда тугую пачку красных кредиток. Три дня гуляла  деревня на свадьбе Андреаса,  содрогаясь от громких  переплясов, звона бокалов и охрипших пьяных голосов…
     Очередная беда постучалась в дом Андреаса Шмальца в год столетия вождя пролетариата  Владимира Ильича Ленина.  В  то время парню  шел уже двадцать пятый год. Сытные обеды жены и тещи сказались на облике парня  —  из худощавого  и угловатого юноши он  превратился он в  красавца, но,  правда,  с  выпуклым брюшком.  В доме Андреаса Шмальца  был полный достаток. Заработки у шоферов по тем временам были высокие, а у водителей лесовозов — просто заоблачные.  Шмальц зарабатывал в среднем больше семисот рублей в месяц,  и достойно тянул лямку главы семьи, иногда подворовывая на левых рейсах. За такие дела  он получал деньги дополнительно и, как честный фраер,  делился с кем  положено. Замели Андреаса в колхозе «Заветы Ильича»…
     Разгрузка леса подходила к концу.  Вначале сняли пачки  со строевой сосной с первой машины, за рулем которой сидел коллега Шмальца.  Под крюком крана  уже раскачивалась последняя красавица-пачка с лесовоза  Андреаса, как  к месту складирования подъехала милицейская машина, называемая в народе  «ракушкой». Из машины  вышли двое сотрудников  в штатском и  предложили предъявить  документы на груз.  Под десятками любопытных глаз Андреас вместе с коллегой  был пересажен в милицейскую машину и конвоирован в райотдел.  И  ларчик открылся очень просто  —  кто-то из участников цепочки с кем-то не поделился, поэтому   обиженная сторона настучала на бывших подельников. Накладные на груз были липовыми и  годились только  лишь для проезда по трассе.  И  в этот раз подвела судьба,  —   Андреас в третий раз угодил на нары…
     …Расписной вынул очередную сигарету и чиркнул спичкой. Сизые колечки дыма поплыли над шконкой,  поднимаясь вверх.
     —  Как же  глупо и бездарно я вмазался в это говно,  — рассуждал вслух  бывший шофер. — Не иначе,  кто-то из своих же  и сдал.  Ведь целых два года сбыт леса был  безупречным!  Да…. Похоже,  сам начальник лесопункта в этот раз скрысятничал.
     Как-то  Андреас заметил,  что после предыдущего дела  хозяин территории  сунул ему  «в лапу» не  полштуки,  как положено,  а  всего двести рублей.  В последнем рейсе заработок должен был  быть еще круче, ведь машин было две.  Дело тут явно не чистое…
     — А что у ментов есть  на меня? — продолжал размышлять парень.  — Поймали при разгрузке.  Ну и что?  Я ведь мог и не знать ничего о грузе,  тем более,  о липовых накладных. Буду пока играть в молчанку вплоть до очной ставки,  а там видно будет, как  вести  себя дальше…
     Андреас вспомнил о своей молодой жене, о маленьком сыне и у него перехватило дыхание….
      — Как они там без меня выживут? — мужчина обхватил голову руками.  — Моя семья привыкла жить на шальные деньги.  Без меня родные просто пропадут…
     Любаша  в своей лавке зарабатывала не больше девяноста рублей, и то  не всегда она  эти деньги приносила домой.  Ведь случались   недостачи,  правда,  маленькие, все больше по невнимательности. Шмальц много раз предлагал  жене бросить работу, ее зарплата  и тещина пенсия в шестьдесят рублей  «погоду» в доме не делали. Да и сам дом на дом  стал похож только  с приходом  зятя.  Андреас вынес фундамент дома на  четыре метра, сделал пристройку с большой верандой  —  получились дополнительно две большие комнаты. Молодой хозяин обклеил комнаты красивыми обоями, на пол настелил толстый ковровый линолеум,  и  вышло очень даже уютно. В районном центре они с женой  купили спальный гарнитур, гостиную мебель  —  всем соседям на зависть.
     — Жил бы себе, как говорится,  да радовался,  — совсем опечалился парень. — А  вместо этого  приходится  коптить потолок на жестких нарах…
     В коридоре послышались глухие шаги. Вот они стали уже более отчетливы,   и Андреас услышал лязг ключей.  Железная дверь открылась и в камеру просунулась пропитая,  красная морда надзирателя.
       — Задержанный Андреас Шмальц, — осипшим голосом  произнес надсмотрщик. — К следователю на допрос!

 Продолжение следует.