5.
…До полудня вокруг сарая было тихо. Солнечный свет просачивался сквозь дощатые стены, мирно гудел проснувшийся по весне овод. Ганке хотелось пить, но о какой воде могла идти речь? Голова женщины была наполнена мыслями, которые никак не удавалось собрать воедино. За время нахождения в сарае вся жизнь промелькнула перед глазами Ганки. Если бы не было Ильюшки, она давно бы ушла в партизаны. Уж лучше погибнуть в бою от пули врага, чем умереть вот так: бессмысленно и глупо.
Ганка с односельчанами находилась в овине всего несколько часов, но в сарае было уже душно, в воздухе витал стойкий запах мочи и кала. Овин был довольно вместительный, но забит был до отказа. Больше сотни людей оказались в немецкой ловушке. Отыскав глазами стоящую не так далеко бабку Макариху, молодая женщина сквозь толпу пробилась к соседке и, украдкой взглянув на ее нательную иконку, в который раз за день, трижды мысленно перекрестилась.
— Господи, помоги моему сынишке… Молю тебя, заклинаю, не дай пропасть моей кровиночке, моей ласточке.
Ганка была уверена, что Ильюшка, ее смышленый сынишка, найдет путь к спасению. Вспомнила, как ее ребенок появился на свет. Дитя любви... Да ведь и муж Роман в ее жизни появился неспроста. Все в ее жизни оказалось вовремя, кроме этой проклятой войны… Будь она проклята! Даже старые козни родной матери казались сейчас Ганке чем-то далеким и не таким важным, чтобы испортить ее жизнь.
Сын Ильюшка, хотя и был болезненным ребенком, приносил не очень много хлопот. В первый год жизни малыша вообще было не слышно, не видно. Покормит его Ганка грудью – и в люльку, малый и спит спокойно. В сорок третьем, правда, перенес ребенок корь, вот тут-то Ганка понервничала. Сколько ночей бессонных провела. Температура высокая дней десять держалась, а лекарства, откуда они возьмутся? Пришлось идти на поклон к фельдшерице Марфе Свиридовой, что жила в другой деревне, аж, за десять километров. Опять же, бабка Макариха помогла. Дала она Ганке трехлитровую банку старого засахарившегося меду. Если его заново переварить, угощение к столу будет хоть куда. Фельдшерица в обмен на него отсыпала Ганке каких-то таблеток, порошков, налила пузырек микстуры, и пошел на поправку ее сыночек, пошел родимый. За последний год он, правда, простужался не один раз, но все она вытерпела, все вынесла.
Ганка стояла рядом со своей соседкой и мечтала:
— Вот, выйдем мы с Божьей помощью из этой передряги, перейду я с малым жить в дом к бабуле. Станет она для меня доброй матерью. А что? И Макарихе веселее будет, да и ей Ганке, большая помощь! Вместе легче будет продержаться и до прихода наших, и до конца войны.
Эта мысль, промелькнувшая в голове у Ганки, придала ей немного уверенности. Она заботливо поправила сползший платок с головы бабушки и подумала:
— Ну, что же. Мужа уберечь мне не удалось – война проклятая отняла. Так я приемную мать сберечь обязана. Только бы жить остаться…. А что касается дочерней заботы – не обделю. Обеспечу бабушкину старость, все силы, всю душу ей отдам. Только бы жить остаться. Только бы остаться жить….
Мечтания Ганки прервал истошный голос молодой женщины, что стояла ближе к амбарным воротам:
— Бабы! Гляньте, что делается! Немчура проклятая бегает с ведрами! Ой, да они поливают стены бензином! Чуете запах? Что же делать будем, бабы? Фашистское зверье хочет сжечь нас заживо!
В сарае началась паника. Заплакали дети, запричитали старики. Кто-то закричал, кто-то стал вслух молиться. Не прошло и пяти минут, как по щелям досок стали гулять языки пламени, наполняя помещение едким дымом. Защипало глаза, началась давка. Все, кто стоял или сидел близко у ворот, инстинктивно попятились назад, в надежде отыскать дыру в самом конце или же на крыше сарая. Люди искали выход, пытались выбраться наружу.
Ганка испуганно прижалась к старухе Макарихе и зажмурила глаза. Соседка исподлобья с укоризной взглянув на молодуху, прошамкала:
— На миру, дочка, и смерть красна. Что же мы, бабы, ее плачем встречаем? Давайте напоследок затянем нашу – народную….
И Макариха, гордо выпрямив спину, затянула белорусскую песню о вербе, об обрученной девушке, о встрече ее с миленком…
— А ў полі вярба нахілёная. А ў полі вярба нахілёная… Маладая дзяўчыначка заручоная. Маладая дзяўчыначка заручоная…
Не все обреченные на смерть подхватили эту мелодию… Крики страха и ужаса рвались из горевшего сарая к небу. Стоны и вопли слышались со всех сторон. Обезумевшие люди пытались докричаться до самого Бога. Призывали его к милосердию, просили о пощаде….
— Заручоная і запітая, Заручоная і запітая. Тады яе запівалі, як сад зацвітаў.
Тады яе запівалі, як сад зацвітаў….
Над головами уже горела – полыхала крыша, в сарае нечем было дышать, вот-вот обвалятся стропила, а несколько женщин, взявшись за руки, продолжали напевать грустную песню…
— Як сад зацвітаў, як зара ўзыйшла. Як сад зацвітаў, як зара ўзыйшла, Маладая дзяўчыначка па ваду ішла. Маладая дзяўчыначка па ваду ішла….
Над потолком сарая раздался сильный треск, поползла вниз сгоревшая боковая балка и, некогда могучая двухскатная крыша провалилась внутрь. Ганка успела закрыть старуху Макариху своим телом еще до того, как стремительно приближавшаяся к земле тяжелая, горящая балка не накрыла собой их беспомощные, скрюченные тела….
Продолжение следует.