3.
— Ну и сука, эта Ганка!...
Серега Холкин никак не мог сдержать своего негодования. Каких неимоверных трудов ему стоили эти рейды в деревню.
— Она, дура, думает, что я хожу к ней за жратвой. Дура, по самые уши – дура. Жратва – это, конечно, хороший предлог, однако неужели чертова баба не понимает, что я – здоровый молодой мужик, три года не видевший бабьей ласки. Да и она ведь, тоже живой человек. Муженек то ее Ромка, по слухам, уже сложил голову где-то в болотах. Подумать только, ведь три длинных года баба без мужика. Тут не только охренеешь, и умом можно подвинуться.
Серега давно уже положил глаз на Ганку. Баба она была справная, по всему видно – хозяйственная. Конечно, не время сейчас женихаться, да и не пойдет она за него. Но сердце подсказывало партизану, что он на правильном пути.
— Еще несколько рейдов в деревню и она сломается. Бабы – они все стервы. Одному говорят – любят, а сами тайком не прочь и с другим поваландаться. Черт побери, они же тоже из костей и мяса сделаны! Нужно подарить Ганке какую-нибудь золотую цацку! От этих железок все бабы тают…
Серега представил себе, как в одну из скорых ночей он достучится-таки до сердца этой, неприступной как крепость, бабы и улыбка расцвела на его лице. Партизан пробирался лесной дорогой, наблюдая за оставленными на соснах зазубринами. Вот и развилка. Сейчас будет поворот направо. Холкин взглянул на часы, была глубокая ночь. Подойдя к раскидистой сосне, партизан решил немного передохнуть. Подоткнув под себя полы брезентовой накидки, он прислонился к стволу дерева и мечтательно зевнул. И представилась парню такая картина: сидит Серега в горнице в чистой рубахе. От тела исходит запах березового веника. Дышится легко и свободно. Рядом на стуле в одной ночнушке сидит Ганка и разливает по рюмкам самогон. Только что они вышли из баньки, где любовно охаживали друг друга веничками. В комнате – полная семейная идиллия. Ганка под цветным абажуром разглядывает золотой медальон, который Серега принес ей сегодня невесть откуда. Да и зачем ей, женщине, знать – откуда? Подарок, он и есть подарок. Разглядывает, значит, нравится. Комната жарко натоплена. В печке уютно мерцают темные угли. Ильюшка спит без задних ног, изредка гукая во сне. Сейчас Серега вмажет последнюю стопочку, и бросится в манящий омут любви. Вот он скинул рубаху, кальсоны и распластался на перине в сладкой истоме... Рядом жарко дышит Ганка. …
С сосны упала шишка и приземлилась прямо у Серегиных ног. Партизан разомкнул слипшиеся глаза и вскочил на ноги. Прислушался. Безмолвный лес спал, лишь тихо шелестели верхушки деревьев. В теле мужика продолжала бушевать разгоряченная плоть, грозясь прорвать штаны и выбраться наружу.
Партизан потер виски, чтобы окончательно скинуть с себя наваждение, и уверенной походкой углубился в чащу. Если причудилось такое, значит сон в руку. Холкин воодушевился.
— Ничего, милашка, еще один натиск, и ты станешь моею.
Серега шел по лесному бурелому, начисто забыв о размеченных им ориентирах. Его мысли бегали от Ганки к партизанскому отряду, и обратно. Одно смущало: история со старостой не совсем гладко вышла. Не собирался он его убивать. Просто так получилось, шел впотьмах по дороге к Ганке и случайно выскочил на соседнюю улицу. Увидел мужской силуэт, - возник инстинкт обороны! И только, посветив в лицо и, узнав старика Щуку, он внезапно для себя, молниеносно принял решение, оказавшееся для деревенского старосты роковым.
Холкин не думал о последствиях своей выходки. Он считал себя героем и даже невольно стал подумывать, стоит ли скрывать убийство старосты-предателя перед партизанским командиром. По его, Серегиному разумению, он был уверен, что поступил правильно, одним предателем в деревне стало меньше.
Партизан свернул направо, где-то здесь должна быть береза с двумя зазубринами на стволе. Неужели в темноте проскочил? Холкин еще раз посветил фонарем, стрелки указателя отсутствовали. Сойдя с небольшого пригорка в сторону, он сделал попытку перелезть через поваленное дерево, но в эту же секунду ночную тишину разорвал мощный взрыв. Серега Холкин даже не успел удивиться. Все смешалось в его отчаянной голове: и сосны, и березы, и лунное небо, и поставленная на попа поваленная осина. Он, несчастный, так и не понял, что угодил в собственную западню. Минувшим летом именно в этом квадрате партизаны расставили мины–ловушки…
Партизан не узнал и того, какой трагедией для жителей деревни Обручи обернется на следующий день его беспечный ночной рейд.
Продолжение следует.