Дочь вернулась от переводчицы радостная и возбужденная.
- Вот,- сказала она, поднимая над головой письмо, с которым ходила к переводчице.
Подойдя к столу, где мы с женой занимались немецким, она положила его на разложенные картонные квадратики с буквами немецкого алфавита, который мы уже третий месяца пытались запомнить.
- Вот,- повторила дочь, показывая пальцем на письмо. -На днях ко мне приезжает жених-немец... Знакомиться...
Жена тихо ойкнула и испугано уставилась на меня.
Я обижено молчал.
Оказывается, несмотря на мои возражения, они все же отправили в немецкую газету объявление о желании дочери выйти замуж за немца.
В душе я понимал дочь. Ей хотелось быстрее узнать- сбежит ли от нее муж-немец, так же, как это сделал ее русский муж? Но жене-то, слава Богу, уже не двадцать восемь...
Я глянул на жену.
Она опустила голову и стала внимательно рассматривать потертый, потрескавшийся линолеум на полу, сквозь трещины в котором, просматривались доски.
- То-то жених обрадуется такому приданому,- сказал я, кивнув на пол.
Дочь, все еще радостно-возбужденная, открыла было рот, но взглянув на линолеум и, будто увидев его впервые, закрыла снова.
И правильно сделала.
Что можно было сказать, если квартира, в которую мы переехали из хайма месяц тому назад, могла быть использована для чего угодно, только не для первой встречи с женихом.
Из всей обстановки– только разрозненная, разностильная мебель– дар местного отделения Красного Креста. Даже стулья и те разные: деревянные, пластмассовые и плетенные. Все попытки придать квартире жилой вид разбивались о наше безденежье: семья жила на мое социальное пособие.
Правда, в Красном Кресте посоветовали написать заявление в социаламт с просьбой оказать нам денежную помощь для приобретения самого необходимого. Дочь с переводчицей написала письмо, в котором привела перечень необходимого. В него вошли: постельные принадлежности, кухонная утварь, посуда, одежда, обувь, палас, карнизы, гардины, портьеры... Одним словом, в нем она честно призналась в нашем нищенстве.
Письмо дочь отправила на прошлой неделе. Поэтому надеяться на то, что мы получим помощь до приезда жениха не приходилось.
- Что же делать?- спросила дочь, оторвав взгляд от пола.
Я сказал, что из создавшегося положения есть только два выхода.
Первый. Не открывать дверь жениху.
Второй. Скрыть нищенство невесты.
Первый вариант отклонила дочь, мягко заявив, что запертую перед женихом дверь она вышибет грудью.
Оставался второй:скрыть нищенство невесты, придав хотя бы на время встречи с женихом, божеский вид квартире.
Божеский вид решили одолжить у друзей и знакомых.
Через два дня квартира преобразилась. На полу– ковры и ковровые дорожки. Окна – в ажурных гардинах и атласных портьерах. С потолка свисают аккуратненькие люстры из итальянского стекла. Постель– глаз не оторвешь! Белоснежные простыни, надутые, самодовольные подушки, пуховые одеяла... Слепящее глаза японское покрывало.
Преобразилась и кухня. Вся она была заставлена соковыжималками, кофеварками, миксерами, электро мясорубками, микроволновой печью, хрустальной и фарфоровой посудой. Не кухня, а магазин бытовой техники.
Мне доверили обустроить коридор.
Я не стал переклеивать обои и вешать картины, как советовали жена и дочь. Что могут поведать жениху-немцу о достатке невесты обои или картины?
Вместо картин я принес от знакомых две женские шубы, ностальгически пахнущие отечественным нафталином. Одну – лисью, другую – песцовую.
Когда развешивал их на вешалке, в дверь позвонили.
Я направился к двери.
- Ты куда?- выглянула из кухни жена.
- Открыть...
- А если это жених?
Вопрос жены остановил меня.
- Мы же решили открыть ему,- напомнил я.
- Свое счастье дочь должна встретить и впустить в дом сама,- быстро пояснила жена.
Дверь спальни приоткрылась и в проеме показалась голова дочери.
- Пусть откроет,- сдавленным голосом крикнула она. -Я без макияжа...
Я открыл дверь.
На пороге стояло счастье дочери. На вид ему было лет 35-40. В левом ухе– серьга, на пальце правой руки– перстень. Мужчина достал из кармана бумажку и, широко улыбаясь, назвал с акцентом имя дочери и нашу фамилию. Я заулыбался в ответ и впустил жениха в квартиру.
- Ганс,- сказал он, пожимая мне руку.
Вешая свою спортивную курточку рядом с меховыми шубами, гость застыл со своей одежкой на вытянутой руке, уставившись на переливающиеся меха.
Из кухни показалось гостеприимное лицо жены. Оторвавшись от шуб, немец быстро подошел к ней.
- Ганс,- протягивая руку, с улыбкой сказал он.
- Маша,- представилась жена, пожимая протянутую руку.
- Ма-шья,- радостно зашелся смехом жених и потрепал жену по щеке.
Жена глянула на меня.
- Он, видать, думает, что я невеста,- покрываясь девичьим румянцем, сказала она.
Дверь спальни приоткрылась. Показалась голова и голое плечо дочери.
- Быстро звони подруге,- громко сказал я ей. -Жених приехал...
Подруга обещала быть переводчицей при встрече с женихом.
Заметив дочь, немец отпустил руку жены и, сказав что-то, должно быть снова по-немецки, направился к спальне.
Пришлось взять его под локоть и отвести в ванную. Обведя взглядом ее стены, он потрогал висевшие чистые полотенца и хотел выйти. Я снова взял его за локоть и, подведя к раковине, показал, что нужно помыть руки. Он удивился, но послушно помыл и, выйдя из ванной, снова направился к спальне.
- Видать, хочет начать знакомство с дочуркой прямо в спальне,- тихо заметила жена, пронося из кухни в комнату заранее приготовленные оливье и селедку под «шубой».
Взяв жениха за руку, я завел его в комнату, где накрывался стол.
Вскоре туда вошла пахнущая косметикой дочь. Увидев жениха вблизи, она изменилась в лице.
- Ганс,- протянул ей руку гость.
Преодолев немоту, дочь пожала его руку и назвала свое имя. Затем сообщила мне, что подруга прийти не сможет и нам придется общаться с женихом без переводчика.
- Не переживай,- улыбаясь жениху, сказал я дочери. -Вот наш переводчик...
Я взял, стоявшую на столе бутылку водки и начал разливать ее по хрустальным рюмочкам. Давалось мне это с трудом. Привычнее было разливать по своим граненым стаканам, чем по этим чужим хрустальным мензуркам.
Жених, по-видимому, раздосадованный тем, что у него ничего не получилось со спальней, за столом повел себя, мягко говоря, не по-мужски.Пока я пытался попасть струей водки в рюмку дочери, он взял свою и перевернул вверх дном. Все наши уговоры одуматься и поставить рюмку нормально ни к чему не привели. Он накрыл рюмку ладонью и снял ее лишь тогда, когда я поставил бутылку на стол.
Мы закусывали уже второй тост, а немец сидел безучастный к еде, уставившись на грудь дочери. Даже после третьей рюмки мне было непонятно, что его там так заинтересовало: славянские формы дочери или золотая брошь подруги на кофточке.
Жених начал оживать лишь после того, как дочь принесла ему из холодильника бутылку пива. Сначала робко, а потом все с большим аппетитом он начал есть. Вскоре, из всех блюд выделил селедку под «шубой». После второй бутылки пива гость пододвинул селедочницу к себе и продолжал есть прямо из нее.
За столом становилось оживленнее. Разговор стал общим.
Немец ел селедку, запивал пивом и без умолку говорил, по-видимому, восхищаясь ее вкусом. Мы внимательно слушали его, разговаривая между собой.
- В чем дело?- улыбаясь гостю, спросил я дочь. -Ты не рада жениху?
- Он же старик!- ответила она.
- Старик?- удивился я, внимательно рассматривая место в селедочнице, куда вилкой указывал немец, сопровождая свой рассказ. -Я думаю, доченька, это не старик, а подарок судьбы. Глянь на его перстень... А подарку, как ты сама понимаешь, в зубы не заглядывают...
- У него, может быть, это не зубы, а протезы,- вставила жена.
Гость протянул руку и потрогал атласную портьеру на окне.
- Прима!- сказал он, растягивая ее и любуясь узором на ней.
На фоне красочной портьеры он выглядел еще старше.
Дочь тяжело вздохнула.
- Разреши задать тебе вопрос,- сказал я дочери, продолжая вместе с немцем любоваться узором на портьере.
Дочь кивнула.
- Где сейчас твой бывший молодой муж?
Жена укоризненно посмотрела на меня.
- С ним хоть поговорить можно было,- ответила дочь.
- Не поговорить, а погыркаться,- уточнил я. -Вы же только и делали, что ругались... И все из-за твоего длинного, как у матери, языка...
Дочь и жена молчали.
Я выпил водку из пипеточной рюмки и, пытаясь уловить ее вкус, кивнул на жениха.
- Скажи ему, что-нибудь..,- сказал я дочери.
- Ты же знаешь- я не умею по-немецки...
- А ты врежь ему по-русски...
- Чем?
- Тем, чем ты врезала мужу...
Дочь заколебалась.
- Не могу,- сказала она, должно быть, вспомнив, что говорила своему бывшему мужу.
- Тогда ты скажи,- повернулся я к жене.
- Что?
- То, что обычно мне говоришь...
- Он же обидится,- неуверенно сказала она.
- Я же не обижаюсь.
- Только посуду бьешь,- с упреком заметила дочь.
Жена посмотрела на дочь. Затем решительно взяла свою рюмку с не выпитой водкой, выпила ее и, не закусывая, крикнула мне:
- Где ты шлялся, пьянчуга несчастный?
От неожиданности немец уронил вилку. Дочь испуганно уставилась на меня.
- Не бойся, доченька,- успокоил я ее. -Посуду бить не буду, она ведь чужая...
Затем строго посмотрел на жену и, сдерживаясь, чтобы не запустить в нее чужой тарелкой, сказал:
- Ты не мне это говори, а ему... Я это слышу от тебя почти каждый день... И не кричи... Зачем ему такая голосистая теща?
Жена виновато посмотрела на меня, затем понимающе кивнула и повернулась к немцу.
- Ирод проклятый,- сказала она ему тихо - снова водкой глаза заливал с дружками? Когда это кончится?
Немец, слушал ее с улыбкой, накладывая себе в тарелку картофельное пюре.
- Вот видишь,- сказал я дочери,- ты сможешь говорить ему все, что захочешь... И никаких ссор и
битья посуды ...С ним же невозможно будет поругаться... даже с твоим длинным, как у матери, языком...
Дочь молчала, глядя на массивный золотой перстень жениха.
- Может это и к лучшему, что он немолодой,- через некоторое время в раздумье заметила она, не отрывая взгляд от перстня. -Не будет изменять мне... Правда?
- Конечно,- пообещал я.
- Нашла кого спрашивать,- подала захмелевший голос жена.
Помолчав, глядя на меня, громко добавила:
- Кобелина!
Я предупреждающе постучал пальцем по столу.
- Не забывайся, Маша! А то не посмотрю, что посуда чужая..,- сказал я, беря в руку хрустальную рюмку и выразительно глядя на жену.
Она быстро встала и вышла из комнаты. Вернулась с толстым семейным фотоальбомом.
Отодвинув тарелку, положила его перед женихом и, сев рядом, начала перелистывать толстые листы с вставленными в них фотографиями, сопровождая каждую воспоминаниями.
Слушая ее, гость осторожно тянулся через альбом и накалывал на вилку очередной кусочек селедки. Последний он подцепил, разглядывая на фотографии свою голенькую годовалую невесту.
Причмокнув, не то от селедки, не то от дочурки, он начал вставать. Но увидев на соседнем снимке дочь уже взрослой и в купальнике, снова сел. Наклонившись над фотографией долго рассматривал ее, затем перевел взгляд на дочь.
- Прима!- сказал он, щелкая игриво пальцами.
- Это я еще в старом купальнике,- зардевшись от похвалы, пояснила дочь.
- Сейчас найду, где я в новом...
Немец, улыбаясь ей, снова попытался встать. Жена положила руку ему на плечо. Затем, отодвинув альбом, придвинула к жениху оливье.
- Их бин зат*,- сказал жених и провел ребром ладони по горлу.
Мы посмотрели друг на друга.
- Что он сказал?- спросил я дочь.
Дочь пожала плечами.
- Видать, у него что-то с задом,- догадалась жена. -Видишь даже «зад» по-нашему выучил.
Услышав слово «зад», гость улыбнулся и закивал головой.
- Если у него болит зад, чего он на горло показывает?- засомневался я.
- А если я целыми днями топчусь на кухне, чего ты говоришь, что я сижу у тебя в печенке?
- Зачем тебе нужен муж с геморроем?- спросил я дочь, пропустив мимо ушей вопрос жены и выливая себе в рюмку из бутылки остаток водки.
- Уж лучше геморройник, чем алкоголик,- сказала жена, бросив взгляд на мою рюмку.
Я не успел ответить. Заговорил немец, жестами показывая в сторону спальни. Мы молчали, переглядываясь. Через минуту замолчал и он. Затем, сложив ладони вместе, как бы положил их себе под щеку и закрыл глаза, зевая.
- Просится в спальню,- догадалась дочь.
- Устал с дороги,- пояснил я поведение жениха.
- Все мужики одинаковые– наелся и на боковую,- высказала свою точку зрения жена.
Жених открыл глаза. Видя, что мы не реагируем на его пантомиму, встал и быстро направился в спальню. Мы бросились за ним. Он подошел к кровати, откинул покрывало. Затем взбил подушку, положил ее в изголовье и лег, вытянув ноги. Подпрыгнув несколько раз на чужом пружинистом матраце, замер, прикрыв бестыжие глаза.
- Хорошо, что хоть водку не пил,- испугано прошептала жена, глядя на немца и, явно, трезвея.
- Вот тебе и старик,- заметил я. -Хотя и с геморроем, а мужик, видать, не промах.
- Да тише, вы!- зашипела дочь. -Видите он засыпает...
- Может нам с матерью выйти?- переходя на шепот, спросил я дочь.
- Когда начнет раздеваться...
- Я не выйду,- решительно заявила жена.
- Ты же вчера мечтала о внуках,- шепотом напомнила ей дочь.
- До свадьбы– никаких внуков,- икнув, упрямо заявила жена.
- Не забывай, мама, ты уже не на своей ферме, а в цивилизованной стране...
Дочь растегнула несколько пуговиц на своей кофточке. Почувствовав это, немец открыл глаза. Увидев растегнутые пуговицы он пружинисто вскочил. Обхватив дочь руками, отставил в сторону и прошел к пустому платяному шкафу, дверцы которого я предусмотрительно запер. Подергав их, он вернулся в комнату откуда мы вышли из-за стола.
Минуя стол, жених подошел к тумбочке на которой стояли чужие телевизор и магнитофон. К нему сразу же подошла дочь.
- Мюзик,- пояснила она, указав взглядом на магнитофон.
Немец понимающе кивнул.
- Быстренько вспомните какого-нибудь композитора,- приветливо улыбаясь жениху, сказала нам дочь.
- Дунаевский,- сразу же вспомнила жена.
- Немецкого, мама, немецкого,- нетерпеливо уточнила дочь.
Немецкие композиторы после русской водки в голову не приходили.
- Ну, того, что с птичьей фамилией,- подсказала дочь.
- Соловьев-Седой,- опережая жену, выпалил я.
- Какой– Соловьев, какой– Седой?- раздражено спросила дочь. -Кто прячет голову от страха?
- Отец, что ли?- неуверено произнесла жена.
- Да не за твою спину, мама, а в песок...
- Страус,- догадался я.
- О-о-о! Штраус!- воскликнул немец.
Он стал напевать мелодию вальса, сопровождая пение танцевальными движениями. Дочь, подхватив мелодию, в ритме вальса двинулась к жениху. Он ловко увернулся от ее распростертых рук и быстро направился на кухню. Осмотрев выставленную кухонную технику и посуду, обошел всю квартиру.
- Видать, после свадьбы собирается у нас жить,- тихо заметила жена.
- Придется вам уступить нам свою комнату,- сказала дочь, кокетливо поправляя прическу.
Вскоре жених одел свою курточку и подошел к двери. Мы окружили его как родного. Он протянул руку для прощания. Жена вдруг притянула немца к себе и, троекратно поцеловав, соединила его руку с рукой дочери.
Желая закрепить зарождающееся на моих глазах счастье дочери, я быстро пошел на кухню и, вернувшись с тарелкой, с криком «на счастье», грохнул ее об пол у самых ног будущего зятя. Немец от неожиданности так испугался этой приметы, что аж присел. Выпрямившись и посмотрев на осколки тарелки, сказал «шадэ»** и быстро вышел.
- Что он сказал?- спросила жена прикладывая к глазам платочек.
Дочь молчала, застыв у двери и прислушиваясь к шагам удаляющегося счастья.
- Он сказал «до встречи»,- перевел я.
Жена перестала тереть глаза и с уважением посмотрела на меня.
...Два следующие дня мы возвращали друзьям и знакомым все, что одалживали у них для смотрин и ждали письмо от будущего зятя.
Письмо пришло на третий день.
В нем сообщалось, что на основании обследования наших бытовых условий, нам отказано в денежной помощи на приобретение постельных принадлежностей, кухонной утвари, посуды, одежды, обуви и т.д.
Оказывается к нам приходил не жених, а сотрудник социальной службы.
Жених приехал на другой день после письма.
_________________________
*satt - сытый, (нем)
**schade - жаль.(нем)