XV
— Браво, Петя, ты молодец, – Сергей пожал мне руку, – ты здорово можешь рассуждать и выходить из положения. Я ещё раз убедился, что в отношении тебя я сделал правильный выбор. А потому в нашей игре мы с тобой обязательно выиграем. Ты не против, если я скажу, что жизнь это всего лишь игра, хотя порой и рисковая?
— Не против, но вернёмся к нашим баранам, – продолжил я, довольный похвалой Сергея, – revenon a nos moutons (рёвёнон а но мутон), как говорят французы, и попробуем совместить эти два эксперимента. Ведь они только на первый взгляд противоречат друг другу, а на самом деле ничто не мешает после биллиона повторений, в биллион первый подъём перегородки водороду и кислороду занять свои первоначальные места. Просто мы в своей жизни никогда с этим не сталкиваемся, потому что не живём так долго. Но что такое наша жизнь? Пустая и глупая шутка. Смеюсь.
А если серьёзно, давай взглянем на небо, желательно в ясную летнюю ночь. Красота. Никакого хаоса. Такое впечатление, что не само это всё построилось, а кто-то руку приложил, да с умом, да ещё постарался при этом. Но опять же, и с такими выводами спешить не будем. Мы помним, что сущности без надобности умножать не стоит. Может статься, что никто ничего не прилагал.
Рассуждаем дальше… С нулевых времён и до наших дней прошло уже тринадцать с половиной миллиардов лет, достаточное количество, чтобы энтропия натворила дел. И во многих местах она на самом деле этих дел натворила, но не везде. В целом она пока не в выигрыше. Ведь максимальный хаос был сразу после взрыва. Ему бы и оставаться таким до сих пор, но процесс пошёл по другому сценарию. Появилась стрела времени у Вселенной, острым концом направленная на совершенство. Она противостоит хаосу и поддерживает развитие. Будто есть у неё, у Вселенной, какая-то первоначальная цель или задача, пока для нас неведомая, но из-за чего всё и затеялось.
Да, качество энергии со временем понижается, и чем сильнее структурируется Вселенная, тем труднее добывать для этого процесса энергию. Идёт борьба, кто кого, не на жизнь, а на смерть. Либо энтропия возьмёт верх и приведёт всё к окончательному хаосу, либо Вселенная успеет произвести из себя нечто, что превзойдёт её самоё…
— Ты меня радуешь, – вставил реплику Сергей, – продолжай.
Я продолжил с воодушевлением.
— Она уже сейчас явила на свет сознание, продукт отличный от материи, – сказал я, – правда я не берусь утверждать, что первично, что вторично, сознание или материя, а буду рассуждать только применительно к человеку, потому что о другом сознании – всеобщем, мне пока ничего не известно. Так вот наше сознание, человеческое – это продукт высокоорганизованной материи, и произведено оно было на свет совсем недавно и для каких-то целей, скорее всего тоже не окончательных. Мне кажется, мы сами - лишь промежуточное звено в мировом развитии и скоро уступим место сознанию более высокого порядка. Обиды для нас тут нет никакой. Потому что, во-первых, мы сами примем участие в его созидании, а, во-вторых, – это естественный ход вещей. Нам только надо вовремя подключиться к процессу и ничему не препятствовать.
Я сделал глотательное движение, во рту у меня пересохло, и язык едва ворочался. Сергей и рыжий мальчик смотрели на меня с восхищением, по крайней мере, мне так казалась.
— Я продышусь немного, – попросил я.
Сергей согласно кивнул головой.
Пока я молча дышал свежим морским воздухом, набежала тучка, совсем небольшая. Но она стала быстро разрастаться, и вдруг из неё полыхнуло, да так, что все отскочили от борта. Раздался сухой треск, перешедший в громовые раскаты. Пассажиры с верхней палубы стремглав бросились вниз под навес. Остались только мы трое: я, Сергей и рыжий мальчик.
«Куда смотрит его мать, – подумал я, – ищет себе нового Бориса Беккера? (Ага, вот кого он мне напоминает)».
Полыхнуло ещё раз, уже совсем рядам. Мне показалось, что я увидел огненный шар, прежде чем небо раскололось надвое от громового удара.
Я люблю летний дождь. И грозу. В них есть что-то первобытное, притягательное. Вероятно, и наша Вселенная когда-то образовалась от такого удара.
В детстве я часто выбегал на улицу в самый ливень и не спешил укрыться. Помню, однажды, молния попала в соседский стог, я тогда стоял в своём сарае и наблюдал за стихией в раскрытую дверь. Мне было лет десять. Было жутко, но радостно. Я тогда ещё не понимал опасности небесного электричества, а потому не боялся этой стихии. Я подставлял ладони под тёплые струи, лившиеся с крыши, и плескал ими себе в лицо. Дождевая вода чем-то пахла. Да, у неё есть свой особенный запах, запах пыльного неба. Я его помню до сих пор. Молния ударила в тот момент, когда я высунулся в открытый проём. Белый огненный шар ослепил меня, но не испугал. Не испугал и последовавший мощный раскат. Я закричал от радости и выскочил из сарая прямо под дождь. Шлёпая босыми ногами по грязным лужам, я побежал к воспламенившемуся стогу. Я надеялся, что молния попадёт в него ещё раз, прямо передо мной. Страха не было, я не боялся умереть, ещё никогда меня не посещала эта мысль, мысль о конечности моей жизни, о её непоправимости, и о том, что когда-нибудь настанет и мой черёд…
«А вдруг попадёт прямо сейчас, – подумал я, – прямо здесь, посреди океана, и всё. Всё кончится, не будет никакого посвящения. Был Петя, Пётр невеликий, и нет его. Элен найдёт себе другого, более достойного, и это без шуток. А я, так ничего и не успев, уйду в пустое ничто, и память обо мне сотрётся в этот же день. Но почему мне не хочется этого, почему я всё ещё цепляюсь за жизнь, как за что-то самоценное? Неужели только из-за инстинкта самосохранения? Многим людям на Земле уготована худшая участь, гораздо худшая, чем мне, но они не ропщут. Разве они не понимают этого, разве для них нет неразрешимых вопросов, и они всем довольны?
Или может быть, все они нужны только как пример для меня, как декорация для театрального действа, в котором главный актёр – я… может, их и не существует вовсе?
… Надо спешить. Надо спешить жить…
Но не в том смысле, чтобы ещё что-то получить от неё, нет, надо успеть отдать. Отдавать всегда слаще и помогать тоже, особенно тем, кому труднее. Правда, странно рассуждать об этом в пятьдесят лет. Ропщут всегда никудышные, которым Господь дал многое, но они не воспользовались приобретённым – всё профукали и растратили в мирской суете.
А я? Неужели для меня ещё что-то осталось, и я нужен миру? Почему я не могу отделаться от этих мыслей до сих пор. Кто-то бережёт меня здесь? Кто-то знает, что я ещё должен что-то успеть? Но что? По-прежнему нет ответа…».
Я поднял голову и посмотрел вдаль. Белые барашки волн искрились на солнце. Теплоходик смело вонзался в них, гудел, пыжился, временами вздрагивал, но уверенно шёл вперёд.
— Рассказывай, дяденька, – попросил рыжий мальчик и прижался к Сергею, – я не боюсь молний.
«Вот и папа новый нашёлся, - подумал я, - осталось сходить в трюм за мамой, если она уже не накатила пивка».
— Я бы повременил немного, – сказал я, – и чуток передохнул, а то опять начал перескакивать с одного на другое и путаться.
— Хорошо, – согласился Сергей, – посидим пока наверху, если дождь нас не прогонит.
— А я пока сбегаю в туалет и маму заодно проведаю, – сказал рыжий мальчик и побежал вниз под навес.
Прошло минут двадцать. Рыжик всё не возвращался, и мне уже стала надоедать тишина, состоящая только из монотонного шума ветра и гула мотора.
Но вот из трюма показалась его улыбающаяся физиономия.
— Я готов, – возвестил он радостно, – мама сюда не придёт, она не решилась вас послушать, хотя я ей сказал, что вы очень хорошие дяди, и что вы из России.
«Странно, – подумал я, – почему все ждут от России и русских подвоха, даже наши собственные граждане… порой, даже мы сами».
— Может, ко второму вопросу приступишь, – предложил Сергей, – расскажешь о твоём месте в Мироздании, а о его строении закончишь в другой раз?
— Нет, я лучше продолжу о строении, – сказал я, – пока я сидел в тишине, в голову пришла целая куча всевозможных мыслей, некоторые я ношу с собой ещё с Севера. Сейчас прибавились новые, свежие, о тёмной материи, тёмной энергии и парадоксе Ольберса. Но начну я со скорости света, куда ж без неё.
Быстрее, чем свет:
— Давай, это мне тоже интересно, – поддержал меня Сергей, – мы с мальчонкой тебя послушаем.
— Опыт Майкельсона-Морли показал, – продолжил я своё повествование, – что скорость света одинакова во всех направлениях и не зависит от скорости движения объекта, испускающего свет. В вакууме она равна приблизительно трёмстам тысячам километров в секунду. То, что по всем направлениям она одинакова и не зависит от скорости и направления движения источника, тут нет ничего удивительного, скорость звука в воздухе тоже одинакова по всем направлениям и тоже не зависит от скорости источника. Ещё на Севере я обращал внимание на разницу в тональности гула приближавшегося и удалявшегося вертолёта. Длина волны и амплитуда звука менялась при этом, но скорость её оставалась всегда одинаковой и зависела только от свойств самого воздуха. В нём она равна примерно трёмстам сорока метрам в секунду. В металлической болванке скорость звука в пять раз выше, но и свойства металла другие, чем воздуха.
Поэтому, не боясь повторений, я рискну предположить, что свет тоже распространяется в какой-то среде, а не в чистом вакууме, какового внутри нашей Вселенной попросту не существует. Но и в выдуманный эфир я не верю, а потому не буду призывать его на помощь. В девятнадцатом веке считалось, что электромагнитные волны распространяются в определённой среде, названной эфиром. Земля, двигаясь вокруг Солнца, должна была создавать эфирный ветер, который должен был её огибать. Его то и искали в своём опыте Майкельсон и Морли, но, как известно, не нашли.
Во-первых, Земля движется не только вокруг Солнца, вместе с ним она движется вокруг центра Галактики, а дальше вместе с Галактикой вокруг центра скоплений галактик в сверхскоплении Девы, куда входит наш Млечный Путь и ещё более громадная галактика Туманность Андромеды. И эти движения гораздо более скоростные, чем вращение Земли вокруг Солнца.
А во-вторых, если принять принцип относительности как универсальный и считать, что это мы удаляемся от пограничных еле видимых от нас галактик со скоростью в девяносто девять процентов скорости света, а не они от нас, то с какой стороны тогда искать эфирный ветер, это ещё был вопрос. Но ветра, слава Богу, никакого не обнаружили, равно, как и самого эфира. Я думаю, что электромагнитные волны и свет в частности, распространяются не в гипотетической среде, а в реальном пространстве, пусть на первый взгляд и абсолютно пустом. Но мы знаем из Общей теории относительности Эйнштейна, что пространство, это не просто вместимость для материи, какой-то пустой объём, где всё помещается; пространство – это порождение материи, и одно без другого существовать не может. Наша Вселенная расширяется не куда-то в пустое место, ничем не заполненное, а в своё собственное пространство, которое она на своей периферии порождает. Она постоянно генерирует его своей расширяющейся материей. За пределами нашей Вселенной ничего нет, математическая точка, не имеющая ни размеров, ни каких-либо других характеристик. Ничто – без параметров и характеристик.
Я опять прибегну к принципу Оккама не умножать сущности без надобности и сделаю это в противовес новейшей гипотезе о тёмном потоке. Согласно ей, наша Вселенная расширяется неравномерно, и её огромные куски, состоящие из большого числа дальних галактик, вылетают вовне через мощные потоки, высасываемые некими внешними вселенными. Так вот, даже если вне нашей Вселенной и существует нечто, то оно не способно подействовать на наши органы чувств, ни прямо, ни косвенно, ни в данный момент, ни через триллионы лет, и я с уверенностью могу заявить, что никаких там вселенных не существует. Поэтому, что куда вытекает и при помощи чего, я затрагивать не буду, считая эти предположения бездоказательными.
Помню, я высказал эту мысль своему молодому мастеру, приехавшему по распределению ко мне на Север. Сказать, что он был удивлён, это ничего не сказать. Он зауважал меня сразу и навсегда, ну и как результат, побежал в магазин проставляться.
Но вернусь к скорости света. Свет распространяется в пространстве, и, если оно ничем не заполнено, его скорость в нём равна трёмстам тысячам километров в секунду. Зададимся вопросом, почему не двумстам и не четырёмстам? Наверное, из-за свойств самого пространства, также как скорость звука зависит от свойств тех сред, в которых она распространяется.
Пространство, как мы помним, является порождением материи, и Земля не исключение, поэтому, когда она летит в космосе вокруг Солнца (а также вокруг центра Галактики… и так далее), то она движется не только сквозь пространство, но и вместе с той частью его, которую сама порождает. Поэтому опыт Майкельсона-Морли ничего не мог показать. Никакого пространственного ветра нет и быть не может. И с помощью этого опыта нельзя узнать, в какую сторону летит Земля, как это нельзя узнать по направлениям обычных ветров, дующих в атмосфере. Земля летит вместе с атмосферой, хотя… на высоте десяти километров уже существует постоянный ветер, дующий против вращения Земли. Может на геостационарной орбите, на высоте тридцати шести тысяч километров и пространственный ветер обнаружится, но я этого утверждать не буду.
Теперь вернёмся к расширению Вселенной. Пограничные галактики, которые мы едва наблюдаем, улетают от нас со скоростью в девяносто девять сотых от скорости света. А что же с другими галактиками, которые ещё дальше от нас? С какой скоростью улетают они?
Пока, в том дальнем районе, мы ничего не наблюдаем. Вроде, как там нет никакой материи. Но мы можем предположить, что это происходит не из-за того, что её там нет, а по другой причине. Внешние слои нашей Вселенной расширяются со скоростью, превышающей свет. Они ведь не в пространстве это делают, которого там ещё нет и в котором, как мы помним, ничто двигаться быстрее света не может. Эти слои материи сами генерируют пространство и уже вместе с ним расширяются быстрее, чем свет. Тут нет никакой путаницы и тавтологии. В уже порождённом внутри Вселенной пространстве свет движется, как ему и положено со своей световой скоростью, а наружу он движется не только в пространстве, но и вместе с ним. Это, как разговор двух космонавтов внутри орбитальной станции. Слова их передаются друг к другу с обычной скоростью, скоростью звука в воздухе, а от нас их разговор удаляется (или к нам приближается) гораздо быстрее. Так и внешние галактики, удаляясь от нас со скоростью большей, чем свет, не видны для нас. Но с другой стороны, извне, наша Вселенная видна и выглядит очень даже красочно и ярко.
http://www.proza.ru/2016/06/05/517