ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА РЫБАКА
Рыбаку оставалось только почесать затылок, и выложить все денежки цыгану. Тот пересчитал деньги, снял с себя ладанку, и одел её на шею рыбака. Рыбак схватил цыгана за рукав:
– Говорил мне отец, что на шее человека ничего не должно висеть: ни ладанка, ни гайтан, ни амулет, ни крест, ни хомут. Свободен должен быть человек!
– Поздно, приятель, спохватился, носи теперь на шее то, что повесили! Только знай: за всё, что получишь, платить придётся. А захочешь снять ладанку, скажи только: «Пропади всё пропадом!»
Сказал цыган, и словно его не было. Попробовал рыбак ладанку с шеи стянуть, да не тут то было!
Так и явился в свою хижину, без сетей, и без денег. Погоревал, погоревал, да делать нечего. Вышел он в своей лодке в море, забросил дырявые сети, да много ли такими наловишь? Вспомнил он цыгана недобрым словом, возвращаясь со скудным уловом. Нет, думает рыбак, видно, ничего такой человек как я, не может. Ни купить, ни продать, видно придется век в своей хижине одному доживать!
На следующее утро вышел рыбак в море. Эх, мечтает он, поймать бы большую рыбину! Потянул сети – точно, рыба большая попалась. Долго бился с ней рыбак, пока не затащил в лодку. Сдал улов скупщику, получил денег больше, чем обычно. Кабы всегда таких рыб ловить! – обрадовался рыбак. На другой день снова закинул сети, и опять попалась большая рыба. Продал её рыбак, повеселел. А всё же, думает, хорошо бы по две рыбы ловить!
Так оно и произошло. Только чувствует рыбак, что шнурок у ладанки вроде как короче стал. А хорошо бы, думает рыбак, лодку побольше! Хотел он в море выйти, да буря разразилась, бушевала три дня. Волны поднимались такие, что до хижины рыбацкой, что на холме стояла, докатывались. А когда на утро утихло ненастье, заметил рыбак у берега пустую лодку, что волнами к берегу прибило. Что ж, думает, попользуюсь, а хозяин найдётся, – отдам!
Так появилась у него новая лодка, только шнурок от ладанки ещё короче стал. Рыбак только посмеивается, про цыгана и не вспоминает. Только и думает о том, чтобы улов был побольше, да крышу хижины отремонтировать. Такая она дырявая стала, что можно ночью звёзды считать!
А шнурок, на котором ладанка висит, всё короче становится. Рыбак тем временем на ярмарку ездить стал, товары покупает, песни распевает. А шнурок проклятый жмёт! Он его и резать пробовал, и тянул, как мог, нет, ничего не выходит.
Тут вспомнил он слова цыгана, как от ладанки избавится, да жалко ему всего лишаться, привык в достатке жить! Шнурок уже вокруг горла обвился, словно змея; ходит рыбак, красный, как рак варёный, но помалкивает.
Но судьбу не обманешь. Ждал – ждал его скупщик рыбы, да не дождался. Явился к рыбаку, видит – лежит тот возле порога, а вокруг шеи шнурок затянутый. Долго спорили люди, как хоронить рыбака, отпевать или нет, больно его дела чертовщиной попахивали. Однако зла рыбак никому не делал, да и неизвестно, что с ним приключилось, похоронили, как христианина праведного.
ТОМАС. БУРЯ
Рыбак умолк, молчали и мы. Так вот в чьей хижине нам придется жить! А ведь мы, гоняясь за сокровищем, чем-то напоминаем того рыбака! Поневоле приходится верить, что богатству сопутствует несчастье. Не зря сказал цыган: за всё платить придётся!
Такие мысли приходили мне в голову, и я поглядывал на своих товарищей, пытаясь угадать, о чём думают они.
– Жаль рыбака, - произнес Колин, – но, видно, судьба у него такая! Работал всю жизнь, а как нужда ушла – смерть пришла.
Попрощавшись с рыбаком, и оставив ему ещё одну бутылку рому и крепкого турецкого табаку, мы сели в лодку, и поплыли вдоль берега к своему лагерю.
Наша лодка была большой и прочной, достаточной, для того чтобы поместить несколько человек, и заниматься подводными поисками. Хижина, в которой жил несчастный рыбак, стала для нас домом. Мы устроили её как можно лучше, подлатали стены и потолок, повесили матросские гамаки, установили печурку для приготовления пищи. Топливом нам служили выброшенные на берег обломки дерева, коряги, разбитые бочки, всё что горело, шло в ход.
Для лодки мы соорудили нечто вроде крошечной гавани, так, чтобы отлив не смог бы увлечь её в открытое море. Погода была ясная, компас исправно указывал курс, и, когда, наконец, стрелка компаса закрутилась на картушке, я невольно бросил взгляд на берег: до него было не более четверти мили. Значит, корабль разбился совсем близко от берега, на небольшой глубине, что значительно упрощало нашу задачу.
По поднятому флагу, означавшему, что мы у цели, Колин, оставшийся на берегу, вкопал в песок два бревна, заложив у их основания для прочности камни. Линия, по которой были установлены брёвна, указывала место, где мы обнаружили затопленное судно. Это было сделано на случай, если шторм или буря снесёт буй, который мы так же установили над затонувшим судном. Оглядев нашу работу, Джейсон решил поставить ещё одно бревно. «На всякий случай!» – пояснил он. Часть работы была выполнена.
Словно желая проверить нашу работу на прочность, на следующий день разразилась буря, которая свирепствовала два дня. Совсем маленькое облачко на горизонте, не предвещавшее беды, превратилось в громадную грозовую тучу, раскинувшуюся своим косматым телом от горизонта до горизонта. Укрывшись в своём убежище, мы со страхом слушали завывания ветра, ветхая постройка тряслась под напором мощных порывов. Крышу снесло, и мы, промокшие до костей, молили всевышнего, чтобы он унял стихию. Я собрался выйти из хижины, но ветер так рванул дверь, что меня буквально выбросило наружу.
Уже наступило утро, но небо было плотно затянуто тучами, и ни один луч солнца не проникал сквозь них. Морские волны вздымались и неслись на берег, словно стадо коней с белопенными гривами. Внезапно я увидел судно, пляшущее на волнах. Это был типичный «биллибой», предназначенный для каботажного плавания, с широкими и круглыми кормой и носом, вооруженный прямым парусом, изодранным в клочья ураганными порывами ветра. Очевидно, у него был разбит руль, отчего судно потеряло управление, и неслось, накренившись к берегу левым бортом; было ясно: корабль долго не продержится.
Я вбежал в хижину, с порога закричав о тонущем судне. Вся наша команда вышла из хижины, и мы, обнявши друг друга, чтобы противостоять бешеным порывам ветра, наблюдали за трагедией, разыгрывавшейся на наших глазах. Мы ничем не могли помочь беднягам, понимая, какой ужас испытывает экипаж в аду, где волны кипели, словно в котле, котором варят грешников. По палубе метались люди, пытаясь сбросить на воду уцелевшие лодки, но всё было напрасно: «биллибой» шёл ко дну; палубные надстройки скрылись под волнами, обломок мачты словно взывал к небесам, и вскоре судно исчезло из виду.
Разбушевавшаяся стихия не думала утихать, и мы, измученные, промокшие, всё же молили бога за то, что под нами была твёрдая земля, а не зыбкая палуба. Сбившись в углу, мы попытались развести огонь, но наши попытки закончились безрезультатно.
Наконец, приняв в жертву затонувшее судно, буря начала стихать. Ветер успокоился, хотя его порывы были опасны, в море ходили огромные валы, выплевывая в облака желтую пену, и спустя сутки уже ничего не напоминало о разыгравшейся трагедии.
– Море, как и всё божества, хочет получить жертву, – заметил Джейсон. Раньше, когда буря грозила потопить корабль, за борт выбрасывали наиболее ценные вещи. Однажды, молодой капитан взял в море свою невесту. Экипаж, как всегда, был против присутствия женщины. Когда судно попало в шторм, и получило пробоину, матросы потребовали от капитана избавится от невесты, и когда тот вместо ответа разрядил в голову парламентёра револьвер, отправили за борт и невесту, и несговорчивого капитана. После этого, несмотря на пробоину, они выбросили судно на берег, и остались живы.
– А что стало с экипажем? - поинтересовался я.
– Не знаю, – ответил рассказчик, – но, говорят, будто их всех повесили.
Волны накатывались на побережье, и мы едва не потеряли лодку, несмотря на то, что втащили её на берег, и закрепили на четыре якоря из больших камней. Столбов же, указывающих направление на затонувшее судно, осталось всего два, так что предусмотрительность Джейсона была не лишней.
Не знаю почему, но я побрёл по берегу, очевидно, подсознательно желая найти что-нибудь, выброшенное бурей. Я зашел за мыс, и вдруг увидел у камней, возле которых Джейсон нашел свое спасение, лежащего ничком человека.
Подбежав, я перевернул его на спину, пытаясь найти в нём признаки жизни, однако мертвенно – бледное лицо его было неподвижно. Мне уже приходилось спасать тонущих, и, положив не подающее признаков жизни тело ничком себе на колени, так, чтобы голова свесилась вниз, стал изо всех сил давить ему коленом на грудь, а руками на спину. Послышался кашель, и из горла бедняги вылился целый поток воды. Я не прекращал свою работу, и вскоре конвульсии стали сотрясать его тело. Наконец я услышал какие-то нечленораздельные звуки, говорящие о том, что сознание стало возвращаться в его бренную оболочку. Только после этого я вернулся к своим товарищам, чтобы сообщить им о неожиданной находке.
Мое известие не обрадовало компанию. Вместо того, чтобы заниматься своими делами, мы должны возиться с каким-то неизвестным человеком. К тому же он становился невольным свидетелем наших занятий, афишировать которые не входило в наши планы. Бросить на произвол судьбы спасённого мы тоже не могли. Сдать его властям значило долгие объяснения, как, каким образом, и для чего мы оказались в этом забытом богом месте. Сказки про рыбалку вряд ли устроят жандармов, и наверняка за нами будет установлена слежка. Сам же виновник наших затруднений был весьма слаб, и лежал в углу хижины, лишь изредка прося пить.
Как странно, подумал я, этот человек нахлебался воды на год вперед, и чуть не отдал богу душу, и снова просит пить. Мне почему-то стало смешно. Возможно, моё состояние передалось незнакомцу, и слабая улыбка осветила исхудавшее, обросшее бородой лицо. Возраст его определить было сложно, ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Ухаживать за больным было поручено мне, однако двоих людей для поисков было недостаточно, поэтому Джейсон и Колин занялись рыбалкой, а я оставался сиделкой. Однажды бедняга обратился ко мне на плохом английском. Оказалось, что он испанец, первый помощник капитана погибшего судна «Каталина» Всё, что я понял из его рассказа, излагаю здесь.
РАССКАЗ СПАСЁННОГО
Я родился в Испании, в городе Бланес, в Каталонии. Этот город знаменит своим тысячелетним существованием, где отголоски пролетевших веков оставили свой след в виде замка виконтов Кабрера, базилики Святой Барбары, а так же замка Сан-Хуан, возвышающимся на высокой горе. Это был портовый город, который получил монаршие привилегии ещё в семнадцатом веке, и вид портовой гавани с кораблями на рейде знаком мне с детства. Родители назвали меня Гарсио, в честь моего прадеда. Мой отец, как и все мои предки, состоял на королевской службе на должности составителя карт, и наша семья была в числе самых богатых семей города.
Про источник нашего семейного состояния ходило много слухов, и некоторые из них настораживали. Когда я подрос, попытался приподнять завесу тайны над этими пересудами, однако натолкнулся на стену молчания, которую хранили все мои родственники. Однажды, во время ужина, я заговорил о том, что меня интересовало больше всего, а именно, о нашей родословной, и источнике нашего благосостояния.
Все сделали вид, словно никто ничего не слышал, а мой отец, подойдя ко мне после ужина, приказал отправиться в Барселону, продолжить обучение картографии, предмета, который увлекал меня. Университетский курс я окончил с отличием, и благодаря связям отца меня приняли на работу помощником королевского картографа.
В силу своей профессии я побывал во многих странах, не раз пересекая материки и моря. В мои руки попадали удивительные документы, карты, составленные современниками великого Меркатора, стоящие баснословные деньги. Мне не раз предлагали сотрудничество представители других государств, проще говоря, шпионы. Они готовы были выложить за копии карт, которые я составлял для двора его величества кругленькую сумму, которая могла бы обеспечить мне самостоятельность. Особую заинтересованность проявляли посланцы Северной Америки, стремительно развивающейся страны. Однако, памятуя наставления отца, я, не раздумывая, отвергал все предложения.
В один из дней, когда я сидел за столом в своем кабинете, заваленный картами, глобусами, расчётами, ко мне вошёл изысканно одетый господин, и, приветливо улыбнувшись, предложил мне весьма сомнительную сделку, с таким видом, словно он приглашал меня на верховую прогулку. Я был возмущён циничностью, с которой этот господин обращался со мной, и высказал это в довольно резкой форме.
– Не спешите, молодой человек, - мягко проговорил незнакомец. – Принципы ваши, несомненно, похвальны, однако представителю вашего рода вряд ли следует быть таким щепетильным.
Я положил руку на эфес шпаги, но незнакомец только рассмеялся.
– Клинок не всегда бывает прав! Клянусь носовым платком моей последней любовницы, вы не знаете историю вашего рода, как и источник его благополучия.
Я опустился в кресло, решив, что горячность не приводит к добру, и, немного поостыв, предложил незнакомцу сесть. Мягко улыбаясь, он достал надушенный шёлковый платок с вышитой серебром монограммой, и, подкинув его вверх, поймал на лезвие шпаги. Две половинки платка, словно крылья бабочки, опустились на пол. Незнакомец поддел одну из половинок шпагой, и подал её мне.
– Прекрасная толедская сталь, – проговорил он, сгибая клинок в кольцо, лезвие острее бритвы! Эфес, правда, отделан скромно, всего лишь чернью с серебром, но зато гарда весьма тонкой работы. Качество оружия в руках вашего покорного слуги не раз проявляло себя; так что вы совершенно правильно поступили, обуздав свой порыв. Священное писание право: гнев есть источник многих горестей, благоразумие же всегда приносит добрые плоды.
Я терпеливо слушал своего нежданного собеседника, а тот, удобно усевшись в полукресло, продолжал беседу, словно я был его давний друг.
– Что же касается платка, – продолжал он, – то он принадлежал очаровательной русской княгине, которая удостоила меня чести быть её близким другом. В дальнейшем, если мы найдем взаимопонимание, я познакомлю вас. Итак, сударь, я представляю интересы не только Северной Америки, но и России, и смею вас заверить, ничуть об этом не жалею. Так вот, о вашей семье: Ничего плохого о ней в данное время сказать не могу, однако, вы должны понимать, что богатство и знатность рода достается только особам, отличившимся от остальной серой массы, а так же благодаря счастливой случайности. Однако и тут необходимы определенные качества, о которых пойдет речь в дальнейшем.
Незнакомец достал изящную табакерку с замысловатым вензелем (вероятно, тоже подарок любовницы), и предложил её мне, и когда я отказался, взял щепоть табаку, и отправил её в нос. Это выглядело несколько комично, я чуть не рассмеялся, глядя на его прослезившееся лицо, на котором, словно на экране, отразились чувства, вызванные воздействием крепкого табака. Это действие разрядило атмосферу, а, может быть, нюханье табака и было для этого предназначено, некий дипломатический ход, дающий возможность обеим сторонам подготовить свои позиции.
Рассказ спасённого, мог продолжаться, увлекая меня всё больше и больше, однако дверь отворилась, и бригада рыбаков в составе Джейсона и Колина .ввалилась в хижину вместе с рыбачьим уловом. Увидев, что незнакомец пришёл в себя, Колин поманил меня пальцем, и, выйдя со мной за дверь, спросил напрямик:
– Ты узнал, что это за человек?
– Именно этим я сейчас занимаюсь.
Джейсон нахмурился:
– Опять собирается буря! Надеюсь, она не осчастливит нас очередным утопающим, иначе вместо поисков сокровищ придётся открывать на берегу лазарет!
http://www.proza.ru/2016/06/14/1463