Занимательная книга «Наоборот» лишена даже рудиментарного подобия сюжета, но отнюдь не лишена специфического очарования, которым сопровождается открытие внутреннего мира некоего необыкновенного, интереснейшего человека.
Это история внутреннего мира человека через его причудливые предпочтения, через идеалы, непонятно чем связуемые, когда это непонятно что и есть самая что ни на есть личность человека, идущая от его внутренней сути.
Довольно важным мне представляется отметить, что это произведение стоит будто бы на стыке разных жанров, влияний различных авторов. Жорис-Карл Гюйсманс творил, никуда не углубляясь настолько, чтобы стать составной частью чего-то. Гюйсманс был кем-то вроде рупора, глашатая поколения “проклятых поэтов”, но отличался чуть большей сдержанностью и словно отстранённостью. Его творчество и его акценты нашли впоследствии развитие у других авторов.
Скажем, рассмотрение католицизма как одной из главных организующих и структурирующих интеллектуальных сил в пространстве романа занимало впоследствии очень существенную часть творчества Джойса. При том, что герой романа Гюйманса привержен западному христианству исключительно по эстетическим причинам, а герой Улисса, скорее по интеллектуальным, в любом случае, особенно верующими они не является!
Идеалы нового романа и особенно романов его ярчайшего представителя Роба-Грийе также можно вывести из лишенного какого бы то ни было повествования романа «Наоборот». Причём сам Гюйсманс воспринял этот способ от Гонкуров, как следует из самого текста произведения.
Главным героем Лекций по русской и зарубежной литературе Набокова является некий воображаемый, выдуманный самим автором Набоков, нетерпимый ни к чему бесталанному или заурядному эстет, беспощадно клеймящий любые проявления мещанства и буржуазного духа в искусстве. Мне интересно, не является ли этот сноб от литературы родственником дез Эссента, не приложил к его созданию руку Стефан Малларме со своим "Грядущим феноменом"?
Роман «Наоборот» – это история рукотворного избранничества, проистекающего не только от одарённости от Бога и от родителей, но и от пресыщенности. И той рассудочной холодности, которая происходит от избранничества.
Вот, что пишет об этом Бердяев:
«Дез Эссент, герой «A rebours», его психология и странная жизнь есть единственный во всей новой литературе опыт изобразить мученика декадентства, настоящего героя упадочности. Дез Эссент — пустынножитель декадентства, ушедший от мира, которого не может принять, с которым не хочет идти ни на какие компромиссы.»
Коротко в начале романа проходит и неодобряемая ныне тема о выводе некой отдельной человеческой породы. А что? – разве не должны были сказаться лет 500 близкородственного скрещивания внутри одного сословия. Но речь об идёт не то чтобы с положительным отношением, скорее, с нейтральным. Отмечается лишь странное утончение черт и “феминизация самцов”. Роман «Наоборот» – история вкусов и пристрастий одного конкретного человека и о противостоянии диковинных вкусов этого не самого простого аристократа с реальностью. Это вместе с тем и сага о подчинение всех своих вкусов и пристрастий искусству, о попытке выстроить собственную жизнь по лекалам искусства, о создании даже не собственной легенды, а собственной личности. Не насильственном и принуждаемом, но определённо идущем против телесных потребностей человека.
В последней части романа лейтмотивом жизни Дез Эссента становится борьба с пошлостью, борьба с проявлениями буржуазного духа в собственной жизни. Жизнь Дез Эссента представляется мне своеобразным эстетическим послушничеством, эстетической аскезой и удалением от мира обывателей. В свете этого очень любопытным выглядит пристрастие Дез Эссента к католичеству, но (!) исключительно по эстетическим принципам, ему нравятся то церковные песнопения, то богатое убранство католических священников (как тут не вспомнить историю Жиля де Рэ – французского маршала-маньяка, одного из самых кровавых средневековых убийц в Европе, речь о котором ведётся в следующем романе этого цикла). Непонятнее же всего, как и почему он в итоге приходит к католичеству в полной мере. Вернее, даже не он сам, а его литературные последователи, вышедшие из-под пера Гюйманса, например, Дюрталь, выведенный в романе «Без дна». Мне этот путь к религии кажется даже менее вероятным, чем аналогичный путь к вере человека, изначально вообще не имевшего ничего общего с христианством. Тем более прихотливым видится этот путь, что по-видимому к католичеству он приходит через сатанизм/садизм, неразрывно связанные и произрастающие, с точки зрения Гюйманса, в той или иной мере из католичества. Возможно, хотя чересчур примитивной видится эта попытка что-либо объяснить, но Дез Эссент доходит до таких вершин одиночества и избранничества или, наоборот, глубин падения, за которыми следует абсолютная пустота; на этих горних высотах ему становится столь одиноко, что ему нужна помощь, поддержка, чьё-то понимание, прощение, но никто из людей не желает последовать за ним так далеко, а дьявол не готов никому оказывать поддержку и выступать в роли терпеливого и любящего отца. Да и падший ангел временами бывает слишком пошл, благодаря всевозможному сброду, что паразитирует на его имени.
Вот, что на это счёт пишет наш, отчасти религиозный, что не умаляет глубины его прозрений философ Николай Бердяев:
«Понял истинный смысл книги Гюисманса только замечательный писатель католического духа Barbey d’Aurevilly, который писал в 1884 году: “После такой книги автору ничего не остается, кроме выбора между пистолетом и подножьем Креста”. Вся последующая литературная деятельность Гюисманса говорит о том, что он выбрал подножье Креста и что диагноз и прогноз был верно поставлен.»
Чего я не очень понимаю, так это попыток сближения творчества и творческих мотивов Гюйманса и Оскара Уайлда. Мне кажется, этих авторов очень мало что роднит. А если их что-то и сближает то это только внешнее сходство, внешнее родство, на котором настаивал сам Уайлд. Но разве знаем мы лучшего мастера маскировки, чем Оскар Уайлд? В неком сказочном, игровом эстетизме Уайлда есть что-то роднящее его с Дез Эссентом, Дез Эссент представляется в некотором смысле интеллектуально и несколько более смягчённой версией Дориана Грея, но лишённого его мистического источника тайных сил. От того и произрастает основной конфликт романа «Наоборот», один из основных. Поиски истины же Гюймансом были исступлённы и яростны, едва ли было что-то более искреннее в нём, чем эти поиски жизненного пути. А романы Гюйманса – это всего лишь летописи этих эпических поисков. В них нет ничего искусственного или наигранного. Но разве можем мы тоже самое сказать, скажем, о пьесах Оскара Уайлда – этого одного из самых ярких последователей Шекспира. Это прекрасное искусство, искусство в лучшем его виде, но желание понравиться, остроумие как работа на публику видна в них за версту!
Можно пытаться интерпретировать «Наоборот» как «Дориана Грея» очищенного от утилитарного и примитивизирующего влияния сюжетной канвы. Что-то вроде образа жизни и списка пристрастий Дориана Грея. «Наоборот» как эстетический кодекс Дориана Грея, но уже слегка уставшего от прелестей подобной жизни и сторонящегося шумных развлечений. Собственно, в приходе Дориана Грея к католичеству я не увидел бы ничего необычного или неожиданного, в отличие от Дез Эссента и его последователей…
Очень верно написал об отличии Гюйсманса от остальных писателей Бердяев в «Утончённой Фиваиде»:
«К Гюисмансу не пристала никакая пошлость моды и популярности. Он остался серьезным, утонченным до муки, настоящим мучеником упадочности. В нем нет и следов вульгарной пошлости, легкомысленной поверхностности и буржуазности модернистского духа, модного модернистского искусства и стиля (бесстильного).»
– Разве ж справедливы будут эти же слова по отношению к Уайлду, при всём его таланте? Тут неуместной становится даже вопросительная интонация.