В классе Лаврик был неординарной личностью, мог постоять за себя или настоять на своем мнении. Нельзя сказать, что он был центром притяжения, но на переменках в одиночестве он никогда не был, кто-нибудь, но обязательно к нему приклеится, не обращая внимание на его саркастические выражения по отношению к себе. И я частенько испытывал на своей шкуре эти выражения, но как-то уже привык к ним и не очень-то обращал на них внимание, тем более, что ему тоже частенько доставалось от меня в этом плане. Но мы с ним к этим колкостям относились прохладно, но некоторые болезненно воспринимали такие любезности и по-тихому ретировались с места обитания и приклеивались к другим группам, более цивильным, и это Лаврика порой сильно заводило, сарказм вылетал тогда, как лава при извержении вулкана.
Сборищем учеников во время переменок было место, которое просто называлось – «За углом». Там можно было на свободном русском языке поговорить, не боясь, что кто-то услышит из уст кого-нибудь нелитературное слово. Сейчас об этом сказали бы – либерализм, а тогда говорили просто – свобода слова. Как-то, в те годы, в одном из общественных туалетов прочитал на стенке народное стихотворение, в котором были такие строчки – «Но согласись япона мать, что только здесь свобода слова!».
Да и покурить можно было «За углом», втихаря конечно, ведь учителя редко туда заглядывали, можно сказать, что не заглядывали. Одна Евгеша, так мы ласково называли завуча школы Евгению Федоровну, порой могла внезапно появиться «За углом» и своим «грозным» видом и «строгим» голосом разгоняла нашу компанию. Да так разгоняла, что прежде чем она проходила вдоль торца здания школы – мы уже пробегали сзади вдоль здания школы до другого конца. А Евгеша, выйдя из-за угла торца здания, «грозно» трясла указательным пальцем нам вслед и при этом также «грозно» и громко говорила:
- Поймаю я вас, куряки! Все равно когда-нибудь поймаю!
Но ученики всегда о ней ласково отзывались – «Наша Евгеша!». Это было какое-то внутреннее восприятия, которое в те годы мы не могли объяснить из-за нашей неопытности и порой непонимания тех или иных событий. Но то, что Евгеша была человечной, несмотря на свою напускную строгость, это факт.
С этой человечностью мне пришлось столкнуться на педагогическом совете школы, где решался вопрос о допуске учеников к выпускным экзаменам. Выпускников по одному вызывали в учительскую, в которой собирались учителя школы, и директор школы выносил вердикт о допуске к экзаменам. Процедура стандартная и обыденная, но все ученики в какой-то степени волновались и радостными выскакивали из учительской после получения положительного вердикта.
В учительскую комнату я вошел с небольшим волнением, потому что знал, что те двойки, которые намечались за год, были мною закрыты, поэтому спокойно ждал положительного вердикта. Директор школы, учительница, которая у нас преподавали химию, зачитывала решение педагогического совета школы. И зачитала:
- Шапарев Николай, к выпускным экзаменам не допускается!
Для меня это был гром с ясного неба!
- За что и почему меня не допускают к экзаменам? - нервно и громко спросил я.
- Шапарев, у тебя двойка по химии за год! – ответила директриса.
- Не может такого быть! Я все двойки свои закрыл! Давайте посмотрим в журнале! – не унимался я.
- Ничего мы смотреть не будем! У тебя двойка за год по химии! – жестко ответила мне директриса.
- Шапарев, да и поведение в школе у тебя не очень хорошее! – вставила Карина Федоровна, наш классный руководитель.
«А вот тебе бы заткнуться! Достала меня за последний год своим ехидством!» - мелькнуло у меня в голове.
- Не должно быть двойки по химии! Я точно знаю! Давайте смотреть журнал! – не унимался я.
Евгеша, смотрела то на меня, то на директрису, молчала и слушала нашу перепалку. Потом поднялась со стула, подошла ко мне и сказал:
- Выйди, мы сами разберемся с твоими оценками.
И я, как пришибленный вышел из преподавательской комнаты. В голове был кавардак! Мысли скакали, как наскипидаренные. Подскочили одноклассники:
- Ну, что, допустили?
Я только смог из себя выдавить:
- Сука! – и отошел в сторону.
Минут через десять из преподавательской комнаты вышла Евгеша и сказала:
- Шапарев, зайди.
Я зашел в преподавательскую комнату и услышал, как недовольным голосом директриса сказала:
- Шапарев Николай допускается к выпускным экзаменам.
По возвращению домой после педагогического совета и моем рассказе об этом действии отцу, отец спокойно на это отреагировал:
- Забудь и живи своей жизнью. Время расставит всё и всех на свои места.
Через несколько дней я встретил Евгешу недалеко от школы на автобусной остановки и сказал:
- Спасибо, Евгения Федоровна!
- Не обижайся Николай, всякие учителя бывают.
Действительно, всякие. «Бог не фраер, он все видит!» и действительно воздал по заслугам. Евгешу через несколько лет наградили орденом Ленина, а Карина Федоровна прославилась на весь Союз в центральной прессе за свои деяния – брала взятки за завышения оценок некоторым ученикам, у которых было хорошее поведение в школе, но это у нее проявилось, тогда, когда уже стала директором школы, а может быть и в наше время были у нее эти грехи, ведь никто не делится своими грехами, особенно жадные.
По возвращению домой после того педагогического совета и моем рассказе об этом действии отцу, отец сказал:
- Забудь и живи своей жизнью. Время расставит всё и всех на свои места.
А Лаврик в телефонном разговоре, после того педагогического совета, как всегда вставил свою ремарку:
- Шапа, поздравляю, ты выбиваешься в люди!
- Лаврик, не ёрничай!
- А, если честно, то в душе я рад за тебя, и чтобы сдал все экзамены, и за меня тоже.
- Сдам, Лаврик! Обещаю!
Вот такой был Лаврик.