Пестрые листы древа жизни 1
Пролог
Судьба моя сложилась довольно пестро и разнообразно. Уже в детстве пришлось сменить много мест проживания в силу семейных обстоятельств и исторических событий. Такая же картина сложилась и в профессии: частая смена научной тематики научила не бояться начинать все с нуля и существенно расширила мой кругозор, познакомив с широким спектром информации в разных областях знаний. Это сделало меня философом, размышляющим о важных вопросах бытия, о тайнах природы и жизни.
Неизъяснимы каверзы судьбы,
Непредсказуемы ее изломы…
То, чего ждешь,
уходит, как вода в проломы,
Чего не ждешь,
Окатывает с ног до головы.
Пытаться разгадать ее ходы –
Бессмысленное в принципе занятье.
Да и зачем все наперед познать нам
В перепетиях жизненной игры?!
Начало жизни
Золотая пора жизни – беззаботное детство, когда в окошко светит яркое солнце и каждый день, как праздник, приносит новые открытия, сюрпризы, подарки. Замечательное, неповторимое время, которое остается в сердце человека на всю жизнь теплым светом любви. Совсем другим было детство моих сверстников. Солнце нашей «золотой поры» закрыли мрачные тучи жестокой, немилосердной войны.
Как давно это было! В первой половине прошлого столетия. От такой мысли чувствуешь себя почти динозавром. Да и мир был совсем иным. Металлические решетки на окнах и массивные двери с тяжелыми замками были приметой только исправительных учреждений, а высокие плотные заборы прикрывали от любопытных глаз лишь особо важные объекты. Жилые дома смотрели на улицу распахнутыми форточками и окнами. Двери, если и закрывались, то весьма формально, ключ обычно лежал под ковриком у порога запертой двери. Люди жили тесно и трудно, от того, наверное, чувство локтя было присуще всем. Воздух был чище, а души людские – светлее.
Родилась я 14 ноября 1935 года в Ленинграде — лучшем городе мира, в чем убедилась позднее, посещая другие города и страны. Хотя в течение жизни приходилось покидать его, но все важные события в моей судьбе связаны с ним.
Папу я помнила весьма смутно, потому что видела слишком редко. Кадровый военный, танкист, он с утра до позднего вечера находился на службе и появлялся в доме, когда я уже спала. А в 1937 году он и вовсе исчез.
Мама сказала, что он уехал воевать с плохими людьми. На самом же деле он в это время находился на Колыме, где действительно «плохие люди» требовали, чтобы он признал себя врагом народа, на что он неизменно отвечал: «Это вы- враги народа, а я честно защищал свою Родину». За свое упрямство он провел немало времени в карцере, о чем поведал мне однажды почти полвека спустя.
Его арест стал причиной нашего отъезда из Ленинграда: маму уволили с работы, меня исключили из яслей. Хорошо еще, что не сделали арестантами, как многих других в такой ситуации.
Развлечений было немного. Из черной тарелки репродуктора после бодрого голоса диктора обычно лились не менее бодрые песни, которые я запоминала и охотно распевала дома и во дворе. Особенно нравились мне «Каховка, Каховка, родная винтовка» и лихая «Эх, тачанка – ростовчанка».
Детских песен я не знала. Песенка «Жили у бабуси два веселых гуся», которую нам предлагали выучить в детском саду, казалась мне ужасно глупой и не интересной. То ли дело - «Орленок, орленок, взлети выше солнца»! Я представляла огромное багряное солнце у горизонта, а высоко в небе черным пятном парит орел, глядя вниз на землю. От такой картины замирало сердце. На прогулках в детском саду мы пели только взрослые песни. «Наш паровоз, вперед лети!» дружно кричали мы, построившись паровозиком и, переваливаясь с ноги на ногу, изображали его движение.
Любимыми игрушками мальчишек были длинные палки, которые превращались то в винтовки или сабли, а то – в боевого коня. Мы, девочки, надевали через плечо большие матерчатые сумки и, выкрикивая: «Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой – санитары» предлагали свою помощь «раненым воинам». Мы тогда еще не знали, как близко время воплощения наших детских игр в жестокую действительность. Страна готовилась к войне и мы интуитивно ощущали эту напряженную атмосферу.
В 1939 году отца отпустили. Очень уж незначительной была его вина: рассказал политически не выдержанный анекдот, а кто-то донес и машина завертелась. Он приехал за нами в Краснодар и увез на Украину в военный городок под г.Николаевым, где базировалась его танковая часть. Там нас и настигла война.
Все началось с рева самолетов и визга падающих бомб. Раннее воскресное утро 22 июня 1941 года стало началом долгих разлук и тяжелых испытаний. Отец сразу же включился в военные действия и встретились мы с ним только через два долгих года. Маму увезли в роддом, где она родила долгожданного сына Володю. Однако, век его был недолог, через восемь месяцев он покинул так неприветливо встретивший его мир, даже не повидавшись с отцом. Я осталась на несколько дней одна в нашей опустевшей комнате среди грохота бомбежек и обстрелов. Но чувства одиночества или страха того времени память не сохранила. Видимо, соседи достаточно заботливо опекали меня.
Как только мама вернулась из роддома с маленьким теплым свертком, из которого на мир смотрели большие голубые глаза моего братика, мы вместе с другими семьями офицеров покатили на автобусе по разбитой бомбами дороге подальше от линии фронта.
Заслышав ровный густой гул приближающихся самолетов, шофер сворачивал на обочину дороги, а мы дружно высыпали в лес или придорожную канаву и, прижимаясь к земле, слушали вой пикирующих стервятников, длинные тирады пулеметных очередей и тонкий свист врезающихся в землю пуль. Но Бог миловал! Мы без потерь доехали до железнодорожной станции и снова вернулись в Краснодар.
Однако передышка была недолгой. К осени немцы вплотную подошли и к этому городу. Надо было срочно уезжать, поскольку семьи командиров немцы уничтожали в первую очередь.
И снова дорога. Теперь уже на Урал, к родственникам отца. Ехали в товарном вагоне, на соломе, устилавшей пол. Пассажиры – женщины с детьми. В пути провели более двух недель, пропуская составы, везущие раненых с фронта, и поезда с боевой техникой – на фронт. Однажды мама вышла во время очередной стоянки на станции с чайником, чтобы набрать горячей воды, и не заметила, как тронулся наш состав.
Обычно мы подолгу стояли на запасных путях, но на этот раз, по закону подлости, ехали почти без остановок двое суток. Женщины жалели меня и малыша. Я ела размоченные в воде сухари, а его кормили грудью те, у кого были собственные младенцы. Я не чувствовала сиротства, но, когда утром на третьи сутки увидела маму, бегущую к нашему вагону, громко закричала от радости, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Радовались за нас и все наши попутчики, а мама горячо благодарила всех, кто не оставил нас, детей, в трудный час.
Возвращаясь памятью к тем далеким дням, я мысленно благодарю тех женщин, которые близко к сердцу приняли несчастье, случившееся со мной и 4-месячным младенцем, и поделились с нами едой, а за ним еще и ухаживали, не думая высадить нас на ближайшей станции. Могли бы нынешние люди в такой ситуации сделать то же самое? - спрашиваю я себя и сильно сомневаюсь в положительном ответе.
В Орск мы приехали совершенно промерзшими в своей осенней одежде. Там уже закручивали зимние холода. Зима сорок второго была самой холодной за все десятилетие. Помню, как бабушка Ксения Петровна стащила с моих ног заледеневшую обувь и усадила к тазу с теплой водой. Туда же опустились и мамины ноги. А на столе уже шумел, поблескивая медными боками, пузатый самовар. Такое «чудо» я видела впервые.
Жизнь в этом уральском городе нельзя было назвать легкой. Голод пришел и туда. Бабушка, пережившая на своем веку не один голодный год, знала некоторые хитрости, как обмануть пустой желудок. Например, она варила манную кашу с мелким речным песком, который создавал в желудке дополнительную тяжесть и чувство насыщения. Такую кашу нельзя было жевать, а следовало сразу проглатывать и запивать чаем. Чай в течение дня был главным блюдом на всех трапезах. Пили его, чаще всего, вприглядку, т.е. глядя на лежащие в сахарнице кусочки сахара, и воображая, как он тает во рту. Это очень хорошо развивает воображение!
Иногда мама делала самое лакомое блюдо – затируху: клецки из ржаных отрубей, сдобренные постным маслом. «Вот кончится война, тогда наедимся затирухи досыта», - мечтали мы с мамой, глядя на дно слишком быстро опустевших тарелок. А пока война стояла у стен родного Ленинграда, Москвы и Сталинграда.
Некоторое время в Орске я ходила в детский сад. В памяти остались наши походы в госпиталь, где мы устраивали концерты для раненых: читали стихи, танцевали, пели популярные тогда песни, а после концерта подходили к кроватям и персонально беседовали с солдатами. Нас принимали очень тепло. Раненые расспрашивали нас о наших семьях, о занятиях в детском саду, иногда дарили самодельные игрушки и просили приходить к ним почаще. А мы гордились тем, что можем помочь бойцам.
В 1943 году наша армия перешла в наступление, немцы терпели сокрушительное поражение на всех фронтах. После знаменитого танкового сражения под Прохоровкой отец вызвал нас в г. Горький (ныне Нижний Новгород), где формировалась его новая танковая бригада. Папина бригада участвовала в грандиозном танковом сражении под Прохоровкой и понесла большие потери.
Надо ли говорить, что встреча была безмерно радостной. Я снова увидела своего красивого, сильного папу, которого помнила лишь по фотографиям. В нашей жизни наступил короткий счастливый просвет: мы были снова вместе. Все дети во дворе завидовали мне, у многих отцы были на фронте, а некоторые уже остались сиротами.
В июле мы с мамой на несколько дней поехали за город на берег Оки, подышать сосновым воздухом и искупаться в реке. Здесь нам пришлось пережить новое серьезное испытание.
Мы остановились в небольшой деревянной даче, часть которой занимала аптека. Рядом находился лесной аэродром. Его-то немцы и выбрали объектом для уничтожения, когда глубокой ночью внезапно появились в небе над местом нашего отдыха. Мы проснулись от близких взрывов и, выскочив из постели, присели на корточки в узком коридоре, ожидая своей участи.
Бомбы со свистом падали на лес, домик сотрясался от взрывов. Один из осколков пробил крышу и оторвал доски потолка, которые упали на наши спины. Этим все и ограничилось. Налет кончился так же внезапно, как и начался.
Мы вышли наружу. В серых сумерках рассвета высокие стройные сосны веером лежали вокруг домика на взрытой земле. Из его стен здесь и там торчали оторванные доски, окна были распахнуты, стекла выбиты. Мы вышли на берег Оки и оттуда увидели высокую стену огня над автозаводом, который тогда изготавливал танки. Больше мы отдыхать на природе не пытались.
Осенью отец во главе танковой бригады уехал на фронт, и мы снова расстались, чтобы встретиться уже навсегда после окончания войны. А я пошла в школу. Кончилась «золотая пора» детства, которая была наполнена совсем не детскими заботами и переживаниями трудных, голодных военных лет.
«Школьные годы чудесные...»
В первый класс я пришла, умея читать и писать, потому обучение было для меня игрой, где я всегда выигрывала. Да и ростом была самая длинная. В эти годы школы уже были раздельными, т.е. мужскими и женскими, так что конкурентов у меня не было. Видимо, это и определило мой статус: меня назначили старостой класса, а во втором классе я стала командиром октябрят. Так началась моя карьера в социуме.
В памяти тех лет остались тетрадки, которые делали из оберточной бумаги и газет. Чернила на них расплывались, нередкие кляксы с металлических перышек превращались в диковинных жуков или других насекомых, но наша учительница, Варвара Петровна, - сутулая женщина, напоминавшая добрую бабушку, - нас не ругала, а, скорее всего, жалела, вспоминая школу довоенных лет.
Когда было недостаточно светло, мы ставили на парты самодельные свечи, скрученные из пропитанной воском бумаги, которая попадала к нам из американских продуктовых посылок. Такие свечи приятно пахли воском, хотя света давали немного, были неустойчивы и быстро гнулись.
Начало мая 1945 года я помню достаточно хорошо. За несколько дней до официального объявления об окончании войны люди обсуждали между собой это событие. Над рейхстагом уже реяло красное знамя, хотя кое где еще шли местные бои.
9 мая около полудня большая толпа людей собралась недалеко от нашего дома у столба, на котором висела черный рупор громкоговорителя. Чувствовалось напряженное ожидание, толпа тихо гудела и колыхалась. И вот после сигнала, который всегда звучал перед началом важных сообщений, зазвучал знакомый голос диктора Юрия Левитана. Его слушали, затаив дыхание, ловя не только слова, но и интонацию. Как только он замолчал, толпа взорвалась: люди обнимались, целовались, смеялись и плакали, офицеры стреляли в воздух из пистолетов. Каждого, кто был в военной форме, окружала группа женщин, целуя, обнимая и плача. Мы, дети, тоже кричали, прыгали от радости, разделяя ликование взрослых. Такие события не забываются.
Нам с мамой необычайно повезло: папа прошел всю войну от первого до последнего ее дня и получил только одно легкое ранение в руку. Неслыханное везение! А может быть не везение, а защита матери, думаю я теперь. Бабушка была очень набожной: она соблюдала все посты и выполняла требуемые ритуалы, постоянно молилась за своих детей. Правда, другому ее сыну это не помогло:старший брат папы Иван погиб где-то на Сиваше и могила его неизвестна.
Вскоре папа вызвал нас в Германию. Его танковый полк располагался в г. Бельгарде, на территории Германии, которая после войны была отдана Польше, и город переименовали в Белосток. Здесь в лесах оставались отряды «лесных братьев» - бандеровцев, с которыми и воевал папин полк, защищая поляков, сочувствующих новой власти. Это было опасное время: «лесные братья» периодически совершали набеги на села и небольшие города, угрожая местным жителям и убивая активистов. Во дворе нашего дома стоял танк, жил взвод солдат, а подходы к окнам были заминированы.
Никакой школы поблизости не было и третий класс я осваивала в г. Лигница, где по приказу маршала К.Рокоссовского был создан интернат-школа для детей военнослужащих.
800 км чужой земли разлучили меня с родителями на весь учебный год.
Подробности учебного процесса не помню, но вылазки по заброшенным домам и подвалам запомнились. В нашем классе учились два «сына полка», мальчики 10-11 лет. Они носили военную форму, держались солидно, всем своим видом давая понять, что уже взрослые. С ними я и завела компанию.
Однажды мы проникли в старинный дом, отделенный от нашего жилья деревянным забором, в котором нашли лазейку, и начали обозревать интеръер. На полу валялись какие-то бумаги, письма, открытки. Все было покрыто густой пылью. На низком столике увидели металлическую полузакрытую коробку, из которой тонкий проводок свисал до пола и уходил куда-то в сторону окна. Конечно,хотелось заглянуть в нее, но все же хватило ума отказаться от этой затеи. И очень правильно, как выяснилось позднее, когда мы прошли по улице мимо этого дома, где прочли надпись мелом по-русски: заминировано.
Лето прошло скучно и уныло. Покидать свой двор не разрешалось в целях безопасности, других детей не было, общество составли танкисты, обслуживавшие машину во дворе.
В августе родители решили отослать меня к родственникам в Станислав (ныне Ивано-Франковск) на Западную Украину, и мы с мамой отправились в путь в составе колонны грузовиков, которые наши воинские части перегоняли в СССР для нужд колхозов и совхозов.
Дорога заняла целую неделю и была небезопасна. Поэтому все шоферы имели в кабине винтовку и пистолет на случай встречи с бандеровцами. И такая встреча однажды состоялась. По какой-то причине наша машина отстала от колонны и мы заблудились. Пока искали нужную дорогу, прощло несколько часов. Только к вечеру догнали своих и узнали печальную весть: их атаковал отряд бандитов, отбил одну машину и увел ее в лес, а водителей расстреляли.
Через пару дней мы пересекли госграницу и скоро были на месте, где нас встретили бабушка и мой двоюродный брат Дима с матерью. Скоро мама уехала обратно к отцу, а я осталась на два года в обществе бабушки Ксении.
Жизнь в городе была неспокойной. Здесь орудовали бандеровцы, мешая восстановлению мирной жизни, убивая наших солдат и офицеров. Мой брат Дмитрий Иванович, офицер НКВД, боролся с их бандами. Однажды, разгромив очередное «осиное гнездо», нашел список лиц, заочно приговоренных к смерти, где значилась и его фамилия. Но, как говорится, Бог миловал. Он прожил долгую жизнь, имел сына и внуков.
Борьба с бандитами продолжадась до 1956 года, но, как показывают современные события, дух Бандеры живет в тех краях по сей день.
В Станиславе я училась в русской школе. Весной 1947 года, по окончании начальной школы были экзамены по русскому языку и арифметике. Это положило начало ежегодным экзаменам, вплоть до госэкзаменов в ВУЗе. Но для меня даже на этом дело не кончилось: я сдавала еще ряд экзаменов и в аспирантуре, и при изучении немецкого языка в Гумбольт — Университете в 1969 году. Пожалуй, по количеству сданных экзаменов вполне могу претендовать на попадание в Книгу рекордов Гиннеса.
В пятом классе, наряду с другими предметами, мы начали изучать украинский язык. Молодая учительница Эмилия Яковлевна вдохновенно рассказывала нам о Тарасе Шевченко, Иване Франко, Леси Украинке и других украинских писателях. Мы любили ее уроки. Но однажды возник непреодолимый конфликт.
Говоря о баснях, хорошо известных нам из русской литературы, она назвала автором.украинской версии Глибова С этим мы не согласились и упорно называли автором Ивана Крылова. Конфликт закончился тем, что все ученики получили «2» за ответ, но мы своих позиций не сдали.
Слушая сетования наших бывших братьев по СССР об их, якобы, угнетении Россией, запрещении национального языка и обычаев, безвозмездном использовании их ресурсов, я вспоминаю свою учебу в школе на Украине, отдых в Баку, где постоянно слышалась местная речь и восточная музыка.
А как любили в России голос Рашида Бейбутова и Муслима Магомаева, музыку Арно Бабаджаняна, пение Георга Отса?! Каждый год в Москве проводились концерты деятелей искусств какой либо из братских республик. А создание во многих республиках Академий наук силами лучших российских ученых?!
После развала СССР все республиканские АН обособились и выяснился неожиданный курьез: из всех союзных републик только Россия не имеет своей республиканской АН!
Слышатся жалобы и на навязывание братским народам русского языка. А сколько молодежи из этих республик обучалось бесплатно в нащих ВУЗах, занимая места россиян?!
Нет, не умеем мы ценить своих заслуг, потому и другие их не замечают.
И снова мысли уходят в далекое прошлое.
Летом 1948 года, после 30 лет службы в армии, папа вышел в отставку и мы всей семьей уехали в Краснодар. Опять новая школа, новые учителя, новые одноклассники! И это еще не конец вынужденному путешествию: родители мечтали вернуться в Ленинград, город своей молодости. И случай представился.
Однажды они увидели объявление о предложении обмена жилья в Ленинграде на Краснодар. Решение было скорым и единодушным. Не остановило даже невыгодное условие обмена: отдельное жилье в южном городе на 18-метровую комнату в большой коммуналке «города дождей», как иногда называют наш город.
Событие свершилось 15 марта 1950 года. Наконец-то я увидела свой родной город!
Моя последняя школьная пристань — 272-я средняя женская школа. Здесь я прошла три старших класса и выбрала дальнейший путь образования.
Моим любимым предметом все школьные годы была литература. Я любила писать сочинения и в старших классах готовилась к ним в Публичной библиотеке на Фонтанке. А в 9-ом классе меня вдруг потянуло на собственное творчество: появились стихи, басни, рассказы на темы школьной жизни. Нашлось еще три таких же энтузиаста в нашем классе и мы выпустили рукописный журнал со своми произведениями.
В это же время я увлеклась физикой, отчасти благодаря учительнице Нине Васильевне, но скорее потому, что физика изучает и объясняет явления природы. С детства я всегла пыталась понять, почему или как произошло то или иное событие. Спросить было некого в трудное время моего детства и я сама пыталась отвечать на свои вопросы в меру своих знаний или догадок.
Напряженные размышления развивают ум и воображение, заставляют посмотреть на событие с разных сторон, а ошибки показывают ограниченность разума, что тоже полезно. Такой подход к разгадке остался у меня до сих пор и это определило мой выбор в пользу физики.