Послевкусие. Глава двадцать третья
Опять этот вибрирующий утробный звук телефона Филиппа. Телефон вывалился из кармана брюк Филиппа, лежал между ним и Хельгой и пульсировал как чьё-то выпавшее сердце. Комната выглядела совсем другой, потому как десять часов утра. Хельга взяла дрожащий телефон и поднесла к лицу Филиппа.
Жерар в это время слушал гудки вызова в своём телефоне, и ему хотелось, что бы его карлица вместо вызываемого им Филиппа взяла телефон, и он услышал её голосок.
— Вас к телефону! —
Громко позвала карлица Филиппа.
— Да, да…. Спасибо. Это отец из больницы. —
Филипп пытается раскрыть глаза. Не получается. С закрытыми глазами берет телефон, отвечает, слушает, здоровается и Хельга понимает, что она рядом с Жераром, с его голосом. Карлица прижимает большую голову к голове Филиппа, наваливается на него, как маленький, шкодливый ребёнок. Тот понимает её рвение, его причины и терпит. Прикрывает рукой телефон.
— Дай мне встать! —
— Не дам! —
Твёрдо обещает Хельга.
— Я куплю тебе зернистого творога. —
— Ты его и так купишь. —
— Нет, нет Жерар, я могу говорить…. Это наша общая знакомая балуется. —
Говорит в телефон Филипп Жерару.
— Я не даю Филиппу встать с кровати, потому что хочу тебя слышать. —
Почти кричит Хельга. Кровь ударила ей в голову, и она была готова на любые деяния, даже если они и не совсем правильные. Жерар! Её Жерар почти рядом. Она чувствует тепло Филиппа, запах Филиппа, а слышит Жерара. Трёх спальная кровать – Жерар с нами!
А Жерар, тоже весь на нервах. Как? Филипп и Хельга балуются в кровати! В десять часов утра! Мать Филиппа в больнице, а он балуется…. Выходит, они живут вместе? А чего он ждал!
— Я позвонил выразить сочувствие, и узнать самочувствие вашей мамы. —
— Спасибо Жерар. От кого узнали? —
— Сама Агата позвонила Ляле, сказала, что ей уже лучше, успокоила. Недавно совсем….—
— Мне тоже так сказали врачи в пять часов утра, когда было готова кардиограмма. Я сразу завалился спать, и вот ты меня разбудил хорошей новостью. Как Ляля? —
— Переживает. Собирается лететь к вам. —
— Я бы хотел этого. От Ляли больше шума, чем пользы. Я люблю сестру, но сейчас главное не навредить маме. Ей нужен покой. —
— А уход? Она дочь…. —
Жерар растерян. То эти двое в кровати, когда мать в больнице, то дочь может навредить матери, разве такое бывает?
— Я держать её не буду. —
— У вас, по-прежнему, любовь? —
Вопрос в стиле Филиппа, но здесь он совершает ошибку и сам понимает это. Рядом с ним Хельга.
— Мы решили жить вместе. Поженимся, после сбора урожая. —
— Совет да любовь! —
Громко говорит Хельга. Она глубоко дышит, и буквально придушила своим, хотя и не большим весом Филиппа.
— До свидания Жерар. Привет сестре. —
Филипп опускает руку с телефоном.
— Ну? —
Спрашивает карлицу, лягушонком распластавшуюся на нём.
— Слазь…. —
— Горько! —
С истерическими нотками в голосе говорит карлица и прилипает своим ртом к губам Филиппа.
Тот терпит и ждёт, когда карлица от него отлипнет.
— Ах ты, маленькая проказница! Легче стало? Кто же так целуется? —
С лёгкостью, маленькое тельце карлицы опрокидывается им на спину, и Филипп целует её по- своему.
— Скажи, что у меня лучше получается! —
— Скажу. —
Кряхтит карлица, высвобождаясь из его объятий.
— Тяжёл ты, однако…. —
— Ты почему до сих пор в платье? —
— Ждала, когда проснёшься, что бы выглядеть красивой. —
— Открою тебе тайну. —
Филипп подставил под голову руку и уставился весёлыми глазами на карицу.
— Женщина красивее без платья. —
— Этот номер со мной не проходит. —
В том ему, отвечает карлица.
— Я могу быть красивой только в одежде. Я уже демонстрировала себя голой своей подруге Маше. Она сразу согласилась, что в одежде мне лучше. Я могу нравиться, только маньякам, которых привлекают худосочные дети. —
Филипп чего-то испугался. Глаза его зафиксировались на карлице и лицо вытянулось.
— Тебя нельзя оставлять одну. —
— Я и так, никогда одна не бываю. —
— Сегодня квартиру моют. Вечером познакомишься с новым жилищем. —
Хельга сползает с кровати, а Филипп наблюдает за ней и размышляет вслух.
— Мама обязательно поправится. Необходимо убрать отягощающий фактор из поля её зрения. А кто это? —
Спрашивает комнату Филипп.
— Это Пашка, или Павел. Или, или. Вот поправится, отправлю его на родину. Говорят, родина лечит и родные стены тоже. —
— А он хочет туда? —
— На родину все хотят. Другое дело, если не зачем уже…. —
— Уходи из моей комнаты. Хочу в туалет и переодеться. —
— Прости! Ухожу. —
Филипп легко вскакивает с кровати.
— А я то, что в одежде? Помятый весь. Пойду, озадачу домработницу. Можешь и своё платье ей принести. —
— И что она подумает? Спали в одной комнате, оба мятые? —
— То на что ты сейчас намекаешь, происходит без одежды. Мятые вещи на мне доказывают то, что мы с тобой целомудренные. —
— Да иди же ты! Я сейчас описаюсь…. —
За Филиппом закрывается дверь. Карлица заскакивает в ванную и долго писает, наслаждаясь облегчением, которое несёт льющаяся из организма струя.
Дом с фонтаном внутри, без хозяйки и мужчины с каменным лицом потерял свой облик. Красивый кусочек итальянской улицы, обнесённый стеной и крышей дома! Оказывается и ему необходим хозяин и его забота. Даже появившаяся кухарка с заплаканным лицом, ничего не изменила. Она громко ставила столовые предметы на стол для завтрака. Чашки с капуччино и две вазы с бриош – мягкими слоеными булочками с кремом. Эти булочки, с первого раза покорили карлицу. Она могла съесть их огромное количество, и желудок сносил эдакое с ним обращение. Появился Филипп в синих джинсах. Первый раз Хельга увидела на нём джинсы. Он мимоходом зацепил карлицу и водрузил её на стул. Затем подвинул стул ближе к столу, и сам придвинулся. Поставил ближе чашку с капуччино, сливки, сахар. Вопросительно посмотрел на неё. Хорошо ли ей, удобно.
— Спасибо. —
Филипп поймал за руку кухарку.
— Всё будет хорошо. Так доктор сказал. Сам, доктор! И с Пашей всё будет хорошо. Поверьте мне. —
— Вы хоть родственников его знаете, их адрес…. Что бы сообщить, если что произойдёт.—
— Знаю. Всё есть. —
Не раздумывая, соврал Филипп. Это почувствовала даже карлица.
— Слава Богу! —
Женщина ушла на кухню.
— Завтракаем и едем в театр. Начинаем работать. Сегодня распределение ролей. Будут разногласия и обиженные будут обязательно. —
— Семён приглашал труппу в Дитирамбо на грушевый пирог. Мне столько надарили, а ответить мне нечем. —
— Сувенирная подарочная мелочь для актёров не так приятна, как большая бутылка хорошего вина, с большим куском грушёвого пирога, и доставит им, куда большее удовольствие. Но Дитирамбо отменяется. Никто не будет в обиде. Все знают, что в моей семье горе. Пироги доставят в театр. А знаешь, будет и большая бутылка хорошего вина! Все выпьют за здоровье мамы. —
— Тогда актёры будут пьяны. —
— Актёры будут расслаблены и добры, они будут слышать меня и делать всё правильно.—
— Мне тоже можно выпить? —
— Сделай глоток…. Поймёшь вкус и согреешься телом и душой. Мои актёры, как раз и делятся на тех, кому хватает глотка для свободной игры, и тех, кому надо чуть больше. —
— Парикмахер пришёл. —
Женщина из кухни смотрит в окно. Филипп перевёл.
— Да вы ешьте, ешьте…. Он подождёт. —
Это Хельга поняла сама по жестам и интонации. Карлица доела и допила всё, потому как нервничала немного, но это не страшно, она никогда не прибавляла в весе.
Маленький, юркий, угольно чёрный молодой человек быстро привёл в порядок голову Хельги.
— Это будет каждый день? —
Спросила Хельга Филиппа.
— Или мне сегодня спать стоя? —
Филипп пожал плечами.
— Нужно спросить у мамы. —
Театр встретил их, той же тяжёлой дверью, узкими и пыльными тёмными коридорчиками, в которых можно было запросто потеряться, если бы не рука Филиппа. Проходы сужались и расширялись, стены касались плеч Хельги. Вот воздух свежеет, коридорчик расширяется, и они выходят на сцену. Занавес сегодня открыт. Сцена ярко освещена. Свет со сцены, странным образом упирается в темноту зрительного зала. Казалось, брось, что ни будь в сторону зрительского зала, и темнота ответит глухим стуком удара.
— Ощущение конца света. —
Хельга лицом стоит к невидимому зрительскому залу.
— Когда кресла заполнит зритель, тогда зал будет залом. —
— Я тебя оставлю. Вернусь через пять минут. Ты походи, посмотри, послушай…. —
Филипп исчез. Именно исчез! Как растворился. Хельга нерешительно пошла и встала на то место, где стоял Филипп. Повертела головой во все стороны. Куда он мог уйти?
— Это эффект яркого луча света. Достаточно человеку сдвинуться на полметра, как он растворяется в темноте. —
Раздался голос Семёна Фёдоровича со стороны зрительного зала. Карлица слышит голос толстяка, и понимает, что он идёт к ней, потому как голос приближается.
— Я жду вас, и работаю в зале с раннего утра. —
Заскрипели под тяжестью толстяка ступени, и толстяк переступил полосу разделяющую темноту и свет.
— Ты сегодня торжественно выглядишь. Ты красивая! —
— С утра побывала в руках парикмахера. Необычный такой! Как увидел Филиппа, так превратился в девушку болтушку. А Филипп, давай ему подыгрывать и стал на него похож. Как два попугая! —
— М-да…. Парикмахер говоришь….Филипп это может. И так, и эдак…. —
Толстяк загрустил. Это было очевидным.
— Ты не заболел? —
Карлица боднула лбом под его локоть.
— Я болен Филиппом семь лет. —
Толстяк взял карлицу за руку, и повёл к ступеням сцены, что бы спустится с неё и сесть в кресла.
— Чем ты болен? —
Дёрнула его за руку карлица. Топнула ногой и остановилась прямо на ступенях.
— Любовью, деточка…. Лю-бо-вью…. —
— Ты влюблён в Филиппа? —
В голосе карлицы не было восклицательных ноток, и удивления тоже не слышалось. Была тихая осторожность и робкая надежда, что это не так. Она даже огляделась, чтобы уверится в то, что их никто не слышит. Только в театре, все, всё слышат. В театре столько закутков и закоулочков, штор, складок в них небесной высоты, разделяющих выходы на сцену, складки так густо собраны, что даже в складках, может стоять человек, и ты его не увидишь. Толстяк преодолел последнюю ступеньку и свёл со сцены карлицу. Повёл в темноту. Провёл между рядами, потом между кресел и посадил в одно из них.
— Семён не хочет отвечать, или не слышал моего вопроса? —
Хельга не сводила глаз с лица толстяка. Кресло удобное, обволакивающее кресло, сразу захотелось свернуться в нём клубочком и подремать. Глаза привыкли к темноте, и зрительный зал стал проявляться. Карлица повернула к Семёну лицо, всем видом напоминая о себе и своём вопросе.
— Филипп мой друг. Я люблю своего друга. Ты ревновала своих подружек к другим девочкам? —
Хельге не ревновала, и задумываться на этот счёт ей было не зачем. Да и ответа, как такового толстяк от неё и не ждал.
— Я заревновал Филиппа к парикмахеру. —
— Совсем зря. Он же, как бы это сказать, издевался над ним. Шутил. —
— Издеваться Филипп умеет. —
Хельга, что-то ещё хотела сказать, но глаза её остановились на освещённой сцене и её портале. Она видела ярко освещенную сценическую коробку, в глубине которой проявился сказочный, иллюзорный мир сценических действий. Один за другим на сцену выходили, или выскакивали актёры, один даже заполз, да так остался лежать, подперев голову рукой. Кто-то стал делать растяжку, ходить колесом. Четверо парней, взявшись за руки, стали танцевать без музыки сиртаки. Три женщины прыгали через скакалку. Две крутили, третья прыгала. Хельга представила себя рядом с актёрами на сцене и не увидела. Огорчилась.
— Меня на сцене не будет видно. —
— Одиночные диалоги проговариваются в свете прожектора. Свет лишит тебя возможности видеть взгляды зрителя, и реагировать на них. Зато даст возможность собрать себя и включить игру. А в общих сценах, зрители тебя сами найдут глазами, потому как ты главная героиня спектакля. А вот, и Филипп. Да здравствует король! —
Филипп появился с двумя парнями в кухонной униформе. Женщины мгновенно среагировали на их появление. Они тут же, раскатали (лежавший в кустах) ковер. Другие бросились в темноту и вернулись с подушками и пуфами, на которые уселись и улеглись.
— Я знаю, где вы. Идите сюда. —
Филипп, даже не повернулся лицом к зрительному залу.
— Пойдём…. —
Вздохнул толстяк, вцепился в её руку и повёл за собой на сцену.
Актёры встретили карлицу аплодисментами. На этот раз, аплодисменты её не обескуражили. Ей выделили пуф. Он был не высок, и удобен для Хельги. В руки вложили жёлтого цвета пластмассовый стаканчик и такую же тарелку. Чьи-то руки развернули на её коленях клетчатую салфетку. Карлица оглядела колени других женщин, и не увидела такого знака внимания. Повертела головой, и опять не заметила того, кто это сделал. Мужчина актёр положил голову на край её пуфа, тот, что вполз на сцену. Он был в образе и продолжал лежать.
— Представь, что я кот и погладь меня. —
Было предложено им карлице.
— Не хочу. —
Коротко ответила карлица и расправила клетчатую салфетку на коленях. Она любила клетку в текстиле. Грушевый пирог оказался восхитительным пышным и невесомым. Берёшь в руки, довольно большой кусок пирога и не чувствуешь его веса. Вино оказалось вкусным компотом, и только потом пьяным. Филипп сказал тост за здоровье своей матери. Выпили все. Потом он говорил о Хельге, как о новом члене труппы, товарище и подруге. Снова выпили. Хорошо было всем. Карлице стали задавать вопросы. Разные, разные…. Она отвечала легко и не принуждённо, с шутками и ответными вопросами. Филипп в это время ушёл с Семёном Фёдоровичем со сцены, а когда появился, удивил Хельгу. Длинной указкой он дотронулся до пятерых мужчин и те встали, причём сразу же и в один ряд, лицом к нему и Хельге.
— Выбирай…. —
— Ты мне? —
Хельга не знала, встать ей тоже или нет. На всякий случай встала. Клетчатая салфетка упала на пол сцены. Хельга этого не заметила, так высоко было её волнение.
— Что выбирать? —
— По сценарию, у тебя будет три любви. Сегодня можешь выбрать первую любовь. —
Хельга, слегка опьяневшая от нескольких глотков вина, замерла, словно её ударили хлыстом по спине. Пятеро мужчин расправили плечи, и стали смотреть выше её головы вдаль.
— Деточка…. —
Раздался спасительный голос Семёна Фёдоровича.
— Кто, по-твоему, из этих людей, подходит на роль мужчины, в которого ты якобы будешь влюблена, в первой части нашего спектакля? —
— Ты должна выбрать, потому что ты будешь влюблена, а не я…. —
Настаивал Филипп.
— Мне кажется выбрать должен ты Филипп. Она ещё и текста не читала. —
Заступился за карлицу Семён Фёдорович.
Филипп сощурился и озлился.
— Читают слова. Она должна чувствовать его. Кто? Кто из них? И запомни, первый взгляд, всегда свеж и оправдан в будущем. —
В любой труппе всегда есть большой актёр, маленький актёр и высокий. Как говорится, все типажи на лицо. Филипп нервно шагал по сцене. Остановился возле мужчин стоящих в ряд. Сам осмотрел каждого, словно видел впервые. Обернулся к Хельге и как бы оказался в одном ряду с выбираемыми претендентами.
— Ну? —
— Ты. —
— Как я? —
Не понял Филипп.
Вся труппа рассмеялась и Семён Фёдорович тоже. От выпитого вина, от новых утренних ощущений в кровати с Филиппом, от волнения перед странным выбором, Хельга почувствовала, что снова заболевает. Безразличная сонливость к происходящему окутала её плечи, обмотала ноги, и если бы сейчас Филипп сказал ей – садись, она просто напросто свалилась на пол.
— Хочу домой. —
Подумала она. Вздулась и забилась жилка у виска. Карлица вяло выпрямила спину, ещё раз посмотрела на актёров, что бы сказать им до свидания и уйти, сама не зная куда. Как же так? Так было хорошо со всеми, есть пирог, сделать несколько глотков вкусного вина. Откуда в Филиппе такое леденящее и звенящее в ушах величие, а главное, зачем оно? Из кармана брюк одного актёра из пяти, забавно выглядывал край клетчатой салфетки.
— Моя салфетка…. —
Карлица так обрадовалась этой салфетке, что сердце в груди её стало набирать темп. Кровь снова побежала по венам. Актёр и карлица встретились глазами.
— Можно тебя? —
Беззвучно спросила актёра глаза карлицы.
— Только меня…. —
Беззвучно ответили глаза актёра.
Макушке карлицы стало горячо, как в тот раз, когда её кто-то поцеловал в макушку и назвал необыкновенной. Это был самый маленький мужчина в труппе. Хочется, что бы вы его себе представили. В России есть дуэт. Он существует давно. Название его «Не пара». В нём не пропорционально сложенный мужчина не большого роста и стройная высокая женщина, поют песни о любви. О счастливой и не счастливой, но вечной любви. Так вот, маленький актёр с клетчатой салфеткой в кармане, вторая копия солиста этого дуэта. Не высокий, лысенький мужчина с пронзительными, незабываемыми глазами. Люди! Учредите приз, за самые незабываемые глаза, и вручите этот приз именно этому певцу. Его глаза, отводят ваши глаза от существенных недостатков в певце, и вы видите только пронзительную красоту глаз.
Карлица могла просто указать на актёра с клетчатым платком в кармане, но появилось желание взять актёра за руку, что она и сделала, засеменила к нему и взяла за руку. Не пожала и не подняла его руку. Просто встала рядом и вложила свою ручку в руку незнакомого ей человека. В ряду стало семеро, вместе с Филиппом. Он тут же вышел и встал напротив них. Изучающим взглядом посмотрел на образовавшуюся пару. Развёл руками и с досадой хлопнул ими по своим бокам.
— Нет, вы посмотрите на неё! Ты карлик. Ты не совершенство, и естественно, должна, впервые влюбится в совершенного мужчину! —
Карлица не узнавала Филиппа. Это был, совершенно посторонний и назойливый человек, злой, взвинченный и громогласный.
— Другого любить не буду. —
— Как это не будешь любить другого? У тебя их по сценарию три! —
Ругался Филипп, одновременно отталкивая Семёна Фёдоровича от себя в сторону. Тот пытался утихомирить Филиппа. Никто из актёров уже не смеялся.
— Значит, будет второй и третий, а любить буду всю жизнь первого. —
Филипп просел на пуфик, не сводя глаз с карлицы. Смотрел, бут-то видел плакат и читал его. Смотрел долго. Потом повернулся к Семёну Фёдоровичу.
— Ну что? Снова переписывать? И долго я буду танцевать под её дудку? Так у вас говорят? —
— Да. Так говорят. Только не переживай так, она как муза, мне легко пишется. —
— Ну, хоть на этом спасибо! Большоё спасибо! —
Он картинно вскакивает с пуфика, и кланяется несколько раз в пояс карлице.
Потом, заметив сомкнутые руки её и актёра, выхватывает карлицу к себе и уводит вглубь сцены.
— Забирай и вези Хельгу в её квартиру. Составьте список необходимой ей утвари по дому, и не забудь свозить её к маме. Она желала её видеть, а я не желаю…. —
Филипп делает несколько шагов в сторону. Тут же возвращается и выдергивает из рук карлицы клетчатую салфетку.
— Что, что это такое? Откуда это, у тебя? —
Филипп размахивает салфеткой перед лицом карлицы. Он разгневан и ему необходим предмет, на котором бы он выместил свою злость. Актёр, которого выбрала Хельга, направляется к ним. Семён Фёдорович останавливает его жестом, который Филипп к великому счастью не видит.
— Это мой платок. —
Говорит толстяк.
— Это не платок Семён, это скатерть. —
Филипп трясёт салфеткой.
— Сейчас же верни это Семёну! И ступай с ним заниматься квартирой. Я продолжу обговаривать роли с труппой. —
Филипп вкладывает платок в руки карлицы. Затем, скрещивает пальцы рук, вытягивает их вперёд и одновременно выворачивает до хруста. Делает так несколько раз. Кажется, ему становится легче. Для надёжности он ещё и шеей похрустел, и повертел плечевыми суставами. В них тоже хрустнуло.
— Ты ржавый дровосек, и тебя надо смазать. —
Хельга сказала это тихо, не разжимая губ. Но! В театре всё, и всюду прослушивается. Актёры заулыбались, видимо они знали русскую сказку «Изумрудный город». Филипп, возможно, тоже её знал, но в данный момент он воспринимал ухом только запальчивость произносимых слов Хельгой. Он остолбенел и сделал крайним Семёна Фёдоровича.
— Какой, какой ещё сек….? Смазать? Это что ещё? Что она несёт?! —
Филипп всегда прибегал к помощи Семёна Фёдоровича, когда что-то не понимал из русской речи. Сейчас ему послышались не понятные ругательные слова.
— Хельга сравнила тебя с железным дровосеком из сказки «Изумрудный город», уж очень ты сегодня сердит, и суставы у тебя хрустят. —
— Вот как сейчас хрустну кого-то по попе…. —
Филипп пытается схватить карлицу и, шутя нахлопать ей по попе, что бы хоть как-то загладить негативное впечатление от несдержанного своего поведения. Та прячется за толстяка.
Тодди, так зовут маленького актёра с пронзительными глазами, реагирует на это по своему, и пытается пойти и защитить карлицу, но другие актёры его останавливают. Кто-то негромко произносит:
— Привёз из России бесправное существо, и будет теперь изгаляться над ним себе на потеху. —
Но это совсем, совсем не так и Филипп ведёт себя, примерно так, как ведут себя все постановщики во всём мире и исключений не бывает. Но Тодди эти слова глубоко запали в душу.
— Идите, идите, и идите…. —
Филипп выталкивает друзей со сцены. Карлица вертит головой, пытаясь увидеть Тодди. Ей это удаётся сделать, и она машет ему клетчатым платком. Тот кладёт руку на грудь и склоняет голову. Он не идеально сложён, но крепок. Мускулы так и переливаются под трико. Лысая до блеска голова с приплющенным лбом, а под ним глаза! Поразительные, пронзительные, затягивающие в себя глаза. И разбегающиеся в разном направлении вокруг них морщинки. Трёх дневная щетина, выдаёт его, далеко не мальчишеский возраст.
И снова, удручающие узкие коридорчики, проходы и закоулки. Тёмные и пыльные. Слава Богу, вот и свет, вот и свежий воздух!
— Мы едем в больницу к Агате. Человек болен, хочет тебя видеть. —
Печально говорит толстяк карлице.
— И к Павлу. —
— Это ещё кто? —
— Близкий слуга Агаты. —
— Не употребляй слово «близкий» говоря о истукане, никогда. —
— Не буду. —
Маленькое, кругленькое такси красного цвета, не хотело впускать в себя толстяка, но сдалось, и теперь сознательно, наверное, не выпускала его тело обратно. Толстяк пыхтел и еле двигался по сидению, к одной единственной открытой дверцы авто, из которой уже вышла Хельга. Вторая дверца та, что с его стороны, была заблокирована по какой-то причине. Водитель, слово литой, невозмутимо ждал и терпел, лишь глаза его выдавали смех, если конечно в них заглянуть, что и сделала наша карлица.
— И чего ухмыляемся? Вам платят, а вы создаёте неудобства клиенту. —
Литой водитель развёл руками, мол, он ничего не понимает.
С красным лицом и тяжёлым дыханием, толстяк, наконец-таки выбрался, с досадой, резко хлопнул дверцей. Маленькое, красненькое и кругленькое такси, чуть ли не вприпрыжку поскакало по улице, очень довольное собой.
Агата их удивила. Было такое ощущение, что она тоже, как и они, пришла кого-то проведать в больницу, да так там и осталась их поджидать лёжа в кровати. Выглядела она, словно собралась в оперу. Её муж, тоже при параде.
— Вы куда-то собрались? —
Поздоровавшись, спросила Хельга.
— Ты очень тонко подметила. Да! Мы собрались…. Жить долго! —
Больная и её муж прибывали в хорошем настроении.
— Ваша капельница. —
В палату внесли стойку с пузырьками.
— Можно сегодня убыстрить вливание? Спина устаёт от неподвижного лежания. —
— Нельзя. —
Агата становится послушной тучной девочкой и обиженно укладывается удобнее в кровати.
— А как найти Павла? —
— Этажом ниже, как раз под нами. —
Тут же отвечает муж Агаты, вскакивает и предлагает:
— Я провожу вас. —
Стремительно идёт к двери и распахивает её, когда Хельга ещё стоит у кровати Агаты. Приходится ей идти в эту, открытую для неё дверь. Дверь тут же старательно прикрывает рука мужа Агаты. Вторая его рука, задерживает карлицу и поворачивает лицом к себе.
— Павел умер. И пожалуйста, без женских истерик и слёз! Навредим Агате. —
Смысл сказанного понятен карлице, но шок всё-таки пришёл, а потом злость. Что же это за день такой!
— О покойниках принято плакать. У нас…. —
Загробным голосом говорит Хельга.
— Ради Бога, только не здесь! —
Муж Агаты взволнован.
— Павла увезли кремировать. Всё благопристойно, красиво, дорого…. —
— Это как? —
— Сама процедура, я имел в виду, пройдёт благопристойно. —
— Двадцать пять лет преданной службы! У покойного остались накопления, ценности, завещание, подробности захоронения тела? Он мог желать что-то. —
Мужчина смотрел на маленького, слегка уродливого человека и диву давался.
— Да откуда я могу знать? Впрочем, это можно будет выяснить! Погуляйте немного, а потом зайдите. Хорошо? —
— Хорошо. —
Весь мир театр! Все люди в нём актёры! Карлица смотрела на закрывшуюся дверь палаты.
— Детское отделение на первом этаже. —
Разъяснительно сказал на ходу медбрат карлице и побежал по коридору дальше.
Сиреневый туман сгущался вокруг карлицы. Она смотрела сквозь сиреневую вату и плохо видела окружающие предметы. Только сиреневый туман. Наверное, он пришел к ней, что бы ей было кому рассказать о смерти Павла, было с кем, погоревать о нём. Хельга сунула руку в карман пальто, где ещё лежали деньги покойного. Встала и пошла по коридору.
— Детское отделение на первом этаже. —
Медбрат ласково потрепал её за плечо и снова побежал по коридору, только теперь в обратном направлении.
По иронии судьбы, то же самое, кругленькое красное такси, остановилось перед карлицей по первому взмаху руки. Она произнесла название театра. Её доставили. Она смогла открыть, невероятно тяжёлую и огромную дверь в здание. Смогла пройти по коридорам и проходам театра и увидеть свет сцены.
— Наверное, такие же улочки и закоулочки в муравейниках. —
Думала Хельга, шагая ватными ножками.
Затёртое кресло спрятало, и приютило карлицу. Хотелось быть одной, но на сцене актёры, ими занимается Филипп. Карлица слушала и смотрела, вникала, и в скорости, эта новая, странная манера общения Филиппа, перестала резать ей слух. И когда требовательность начинала звенеть в голосе Филиппа, она, так же как и он, сидела и возмущалась тому, отчего актёр не делает так, как говорит Филипп. Или у него это не получается? Карлица разглядывает свою «первую любовь» и радуется, что Филипп не кричит на её избранника. Она не вникала в слова, произносимые актёрами, считываемые с листов бумаги. Как бы отключив звук в себе, карлица созерцала мимику и жесты. Как в немом кино. Хлоп! И экран исчез. Что-то тяжелое и мягкое свалилось на неё сверху. Это запыхавшийся толстяк, на ходу снял с себя полупальто и швырнул его на кресло в темноту. Он не видел сидящую в нём карлицу. Она подождала, может быть, пальто исчезнет, само собой. Нет, не исчезает. Дыхание её собиралось под сваленной на неё одеждой и стало пахнуть Семеном Фёдоровичем. Она услышала его взволнованную речь, о том, как он потерял карлицу, и то, как начал его ругать Филипп за это. Карлице хотелось крикнуть, что бы Филипп перестал ругаться, ведь она здесь, но была вся такая размягчённая, размягчённая…. Полупальто толстяка, она всё-таки смогла с себя скинуть. Взлохмаченная с вспотевшим лицом предстала перед всеми и только тут поняла, что она пьяная. Натуральным образом! Пьяная. Развезло нашу карлицу, с запозданием, но развезло. Еле сползла с кресла. Поняла, что стоять долго не сможет, карлица скрестила ножки и села прямо на пол сцены. А что тут такого!? Половина труппы сидит на полу.
— Радость моя! Ты здесь? Ты со мной! —
Филипп стал прежним Филиппом и уселся на пол рядом с карлицей. Они обнялись. Они обрадовались друг другу. Они любили друг друга.
— Ты мой пингвин! Пингвин наклюкался сладенького вина, а оно, ой как сильно бьёт по головке, а потом и по ножкам. —
Филипп несколько раз приложился губами к выпуклому лбу Хельги.
— Что так смотрим Тодди? Есть вопросы? Задавай…. Или нет, не надо! Без вопросов отвечу…. Это моя любимая карлица! —
Чмок в лобик Хельгу.
— Да, это моя радость и прелесть моя! Тебя что-то не устраивает? —
Чмок, чмок в лобик.
— Хельге чаю надо крепкого или кофе. —
Голос Тодди оказался приятным на слух.
Филипп заглянул на полу спящее лицо карлицы у себя под мышкой.
— Ты прав Тодди! Ты прав друг…. Сооруди, или добудь чай, можешь даже отнять его, но принести сюда. —
Тодди исчез.
— Ты напугал меня, Семён! —
— Я сам испугался, во сто раз больше чем ты. —
— А как ты это высчитал? —
— Очень просто! Я больше времени провёл в страхе и поиске, а ты только что узнал о пропаже, и сразу же нашёл. —
Осторожно ступая по сцене, входит Тодди, неся в руках красивую чашку с чаем.
Филипп видит Тодди и добавляет его в «чёрный список» людей, к которым он будет ревновать карлицу.
— Тебе нравится Хельга Тодди, я прав? —
— В конечном итоге, вы всегда правы. —
Ответил Тодди, так же осторожно, как и нёс чашку с чаем. Присутствующие актёры зааплодировали. Это ещё раз подтвердило то, что в театре, все слышат друг друга.
— Можешь напоить её чаем. —
Филипп придвинул пуф. Карлица мягко легла головой на пуфик.
— Семён! Ты не помнишь, что у нас с кормом для попугая? —
— Не знал, и знать не хочу. —
— Будь другом! Сгоняй и купи. Тут, недалеко! За углом…. —
— А Хельга? —
— Над ней властвует Тодди. Так Тодди? —
Над сидящим на полу возле карлицы актёром согнулся вопросительным знаком Филипп.
— Ей надо умыться, а чаю остыть. —
— Вот тебе и доказательства, что Хельга в надёжных руках. Хочу заметить! Сама выбрала. —
Филипп буквально брызгал дружественным ядом.
— Я пошёл за кормом. —
Бросил на ходу Семён Фёдорович и нырнул в темноту.
Филипп прислушался к наступившей тишине на сцене и услышал в ней себя, неоправданно злого, и несправедливого. Если актёры его труппы, это уже видели и не раз, то каким он выглядел в глазах карлицы? На этом месте ему стало стыдно.
— Я с тобой. —
Кричит он вдогонку Семёну.
Как нашаливший ребёнок Филипп сбежал со сцены. Актёры сразу задвигались, заговорили в полголоса. Две женщины предложили Тодди свои услуги, и повели Хельгу умываться. С ней всё будет хорошо. Она напьётся чаю из рук Тодди, и будет разговаривать в кругу новых друзей, отвечая на них бесконечные вопросы о ней, о России.
— Филипп! Ты бываешь, не выносим! Отвратителен даже…. Я вынужден тебе это сказать. Как друг! —
Два друга нахохлившись, идут рядом по улице.
— Ты думаешь, открыл мне Америку? —
— Я думаю, что кроме меня, тебе об этом никто не скажет. —
— Правильно думаешь. Надо позвонить маме. Она знает о пропаже Хельги? —
— Нет. —
— Ну и хорошо. Сколько ей ещё лежать? —
— Дней десять. Ты что не пойдёшь к ней? —
— Я, как и Хельга, перебрал сегодня вина. Мама этого не любит. Пошлю цветы. —
— С Пашкой что? Он согласился? Как себя чувствует? —
— Согласился. Доктора обещали поднять на ноги где-то через месяц. —
Филипп взял за руку друга, этот жест всегда мирил двух, таких разных, таких единых людей. Семён расплылся в улыбке.
— Ты не поверишь Семён! Павел счастлив. У него, как будто крылья выросли за спиной. И я ему верю! —
— Вернуться на Родину в таком возрасте, после стольких лет…. Что он там будет делать? Ведь он ничего не умеет, кроме как служить твоей матери. —
Задался вопросом толстяк и тут же сам на вопрос ответил:
— Будет служить своей матери, она у него довольно крепкая старушка. И все деньги, что он ей перечислял, наверняка сохранила. Уж такие у нас в России матери. —
Филипп обнимает толстяка, насколько это у него может получиться. Тот смущается, и становится похожим на девушку толстушку.
— Может, совсем и не обязательно надо было делать его покойником? —
— Павел сам предложил обыграть ситуации таким образом. Для мамы Павел умер. И зная свою мать, я с ним согласен. Умер! Что тут поделаешь? С этим она согласится и сердцем и разумом. Его уже перевезли в другую клинику. —
— Обязательно запишу эту историю. Когда, ни будь, да пригодиться. —
Толстяк помялся. Было видно, что он хочет ещё что-то сказать другу, но его мучают сомнения.
— Выкладывай! Я же вижу, тебе надо. Сегодня я всё стерплю! —
Филипп потряс дружелюбно друга за ворот полупальто.
— Я много читал о карликах в интернете. Они слабы здоровьем, как физически, так и морально. Психика у них тонкая. Потому и жить они стараются колониями. Мы для них большие, понимаешь? А если прибавить твою запальчивость, эгоизм…. Каково нашей карлице!? Ты для неё, со своей повышенной возбудимостью, десятитонных пресс. В кругу незнакомых людей, на чужбине, даже без сотового телефона…. —
Филипп задержал шаг.
— Хельга у нас без сотового телефона? —
— Да. Тот, что у неё был в кармане по прилёту из России, не работает тут…. —
— А почему я не знаю об этом? —
— Потому что ты эгоист, но добрый ….. —
— Почему ты не сказал мне об этом? —
— Ой, да сам только сегодня понял, когда она пропала. —
Филипп сощурился и процедил сквозь зубы.
— А чего она молчит? Несчастную из себя вздумала строить? —
— Ты не возможен, Филипп…. Ей незачем строить из себя несчастную, она такая и есть сейчас. —
— Ты хочешь сказать, что ей у нас плохо? Моя мама, столько для неё сделала, и будет делать ещё! Квартира, мебель…. Портной и парикмахер…. Экскурсии и развлечения…. Питание…. —
Филипп задумался, что он ещё не перечислил? Оглянулся, а Семёна Фёдоровича нет с ним. Посмотрел вдоль улицы. Огромная спина его друга удалялась от него. Это что ещё такое с ним сегодня вытворяют его подчинённые?! Директор он или не директор? И куда это толстяк пошёл? Куда он вообще может пойти в Риме? Крыши над головой своей, и то нет! Гнев заклокотал и стал проситься наружу. С размаху Филипп ударяет ногой афишную тумбу. Той, хоть бы хны. А человеку больно. Большой палец правой ноги, казалось, раздулся в одно мгновение и стал пульсировать в ботинке.
— Получил? —
Ухмыльнулась тумба.
Филипп прихрамывая, побежал догонять друга. Догнал, потому как тот и не убегал вовсе, а унёс свой гнев от греха подальше. Они пошли рядом. Обнаружили магазин для животных, ранее Семёном незамеченный. Вошли в него. Филипп выбрал, сердито оплатил упаковку корма, горшочек с зелёной травкой, специально выращиваемой для попугаев. Очаровательная продавщица старательно строила ему глазки, складывая покупки в упаковочный пакет, стараясь ноготками дотронуться, как бы невзначай до мужских рук, но покупатель так и не поднял на неё свои красивые зелёные глаза. Они вышли и пошли назад в театр.
— Я же не знал об этом. —
Оправдывается Филипп.
— Дело не в телефоне. Я не твой. Она не твоя. Мы друзья, одержимые одной идеей. Я потому здесь, что ты меня услышал, и услышанное совпало с твоими вкусами. Хельга попала сюда по той же причине. И совсем не потому, что Россия плохая или глухая к таким как я или она. Ваша Италия, так же не слышит проблемы итальянцев. Мы, оказались тебе нужными, а ты стал нужен нам. Как семья, как дом…. У нас с ней ни того, ни другого здесь нет. Есть твои идеи, планы, в которых мы принимаем участие. Нельзя…. Нельзя так со своей семьёй! —
Толстяк, на последних словах, даже подвывать стал чужим голосом.
— Я больше так не буду! —
Филипп забежал наперёд другу и встал на колени. Люди шли и оборачивались на странных мужчин. Им хотелось понять, что происходит с ними. Кажется, я знаю, как они восприняли эту сцену с коленопреклонением, судя по их ухмылкам и перешёптываниям. Филипп ждал. Семён молчал. Долго так продолжаться не могло. Надо поднимать с колен Филиппа.
— Купи мне булочку с кремом. И мы квиты. —
Смеётся Семён.
— Булочку?! Десять! Хочешь двадцать? —
Вскочил с колен Филипп.
— Двадцать много. Ты забыл про цветы для мамы. —
Забыв про булочки, друзья побежали заказывать цветы в цветочный магазин. Филипп ослепит продавщицу красотой зелёных глаз и умопомрачительной улыбкой, купит помимо цветов для мамы, по одной большой гербере каждой женщине в труппе. Они вернуться в театр.
Актёры в это время занимались карлицей. Кресло вместе с ней носили на руках по кругу, совершая ритуал посвящения в актёры. Тошнотворное состояние после принятия спиртного у карлицы прошло. Сонливость тоже. Выглядела она вполне бодро. Актрис танцовщиц восемь. Их роль заключалась в том, что бы в ходе спектакля, танцевать страх, если герою в этот момент страшно. Танцевать сомнения, если герой находится в сомнениях. Любовь, значит любовь. Горе, значит горе. В спектаклях Филиппа, минимум декораций. Учитесь видеть ушами, слышать глазами! Это любимая им фраза, в разговоре с актёрами, и не только с ними.
Всё сложилось как нельзя лучше. Филипп живописно вписался в общий хоровод, вручая, каждой, проходившей мимо него женщине цветок. Но получилось так, как бывает за общим столом. Кому-то дали, а тот передал следующему. Женщины передавали цветы, одна другой не считая, и все они дошли до карлицы, сидящей наверху в кресле. Цветы крупные и жёсткие, большие, как маленькие зонтики. Карлица держала их в руках за стебли у самого низа и, задрав голову, разглядывала цветы, как большой цветной зонт. Шутливое посвящение закончилось. Хельга приземлилась и раздала цветы. Эффект от лёгкого и непринужденного общения с труппой, позволил карлице забыть агрессивное поведение Филиппа.
Все события этого дня полны душевным напряжением. Пора всем по домам. Пусть все отдохнут в своих кроватях, подумают пред сном о себе, о других, о предстоящей работе. Актёры женщины, обязательно прокрутят в творческих головках реакцию Тодди на карлицу, и их взгляды друг на друга. Актёры мужчины? Тут трудно сказать что-то определённое, но карлица на всех произвела приятное впечатление. Филипп, отрицательный герой уходящего дня, сам от себя уставший, всё-таки посетит маму в больнице. Та простит, или не заметит запах спиртного.
Продолжение: Глава 24 - http://www.proza.ru/2016/06/10/1445