Шуточные дуэлянты

               



  Иван Чепурных и Евгений Сотников в былые времена лучшими друзьями звались.  Всё к этому располагало. Оба возраста примерно одинакового, без юношеского снобизма и зазнайства, хозяйственные мужики, основательные, уж если за дело возьмутся, так обязательно до ума доведут, не докопаешься. И дома у Ивана и Евгения по соседству расположены: у Ивана  из лиственничного кругляка, уложенного в лапу, у Евгения из просмоленного двухкантного бруса.  Избы добротные, сделаны с любовью, на несколько поколений, не чета нынешним картонно-панельным, фарисейски выпячивающимся  кучерявыми буферами и каланчами.
 
  Земельные участки Чепурных и Сотникова между собой низким ровным штакетником обнесены, так, для порядка больше, с аккуратной калиточкой посередине оградки, чтобы запросто друг к другу в гости хаживать и зазря не бегать через парадные ворота.

  В семьях соседей по двое ребятишек – все школьники. У Евгения погодки - старшая дочь и младший сын. У Ивана лишь чуток другой коленкор – сын на год взрослее дочери. И жёны, и дети соседей между собой ладили по примеру мужей-отцов.

  Ну, а если вглубь их дружбы копнуть, то крепкой спайкой, основой для добрых товарищеских взаимоотношений было совместное увлечение - охотничья страсть. Охотники Чепурных и Сотников - хоть куда, с опытом, уважаемые, самой что ни есть высокой категории. Правда, прикипевшие к охотничьему делу по-разному: Евгений сразу же загорался при упоминании о пушном звере и мог до бесконечности вести разговор, распутывая цепочки мыслимых и немыслимых следов, законов и закономерностей таёжной жизни. Иван был «профи» по водоплавающей птице: только заслышав гомон разделившей небосклон на две половинки пернатой стаи, не мог ничего с собой поделать и замирал, не трогался с места, пока гусиный или лебединый клин не скрывался за горизонт. Оба ещё те собачатники: Иван – владелец дымчатого вислоухого спаниеля, к которому привязался за много лет совместных охот и считал полноправным членом семьи, Евгений как заправский кинолог занимался разведением восточно-сибирских лаек, верой и правдой служивших ему в промысловую страду.

  Из уважения друг к другу, несмотря на разницу в охотничьих устремлениях, не отказывались друзья от предложений совместно поохотиться. В осенний чернотроп обязательно съездят в зимовьюшку к Евгению, вместе подготовят кулёмки и ловушки да добудут на капканы вылинявших к зиме тёмно-бурых норок, с помощью азартных вязких лаек выследят и возьмут недовольно фыркающих с кедрачей на преследователей  баргузинов – соболей со зрелой, налившейся золотистой сажей шкурой. По весне непременно выберутся к добычливым скрадкам Ивана на таёжные озёра, всколыхнут души радостным криком птиц…  Ну, а на красный день соберутся семьями и когда накормлены дети, а представительницы прекрасного полы заведут свои женские беседы, за праздничной чаркой нет лучше для услада души дела, чем развеять разговорами прошлые охотничьи баталии, заглянуть в будущие походы, и нет конца-края тем радостным воспоминаниям и мечтам…
  Но вот так как-то не в одночасье, но распалась их взаимная дружба, и утекло сквозь пальцы, иссякло уважение промеж собой. И спора из-за земли не было, и садовые насаждения не затеняли соседские земли, не мешали расти фрукту-овощу, и потравы живность не устраивала,  а вот распалась дружба Сотникова и Чепурных. А всё, наверное, началось из-за того случая…

                ***
  Обманчивая и капризная весна то зачиналась дневными проталинами на дорогах, нехотя тискала шапки слежавшихся сугробов, примеряя скромные аметистовые сережки, искрилась к полудню  первыми неказистыми сосульками, а то, заленившись, куталась в белую фату и, грозя скорым половодьем, сыпала мокрым снегом. Ружья охотников, тщательно смазанные, хранились в сейфах, и страждущие взгляды только начинали набирать силу (оставалось ещё добрых полтора месяца до открытия охоты по перелетным птицам).

  Чертыхаясь на непогоду, в воскресенье перед ужином  Иван вышел с лопатой снежок разгрести. Дальше десятка метров хоть глаз выколи, ничего не видно - замутила небеса высокая канцелярия, в довесок к зимним караваям щедро вылепливая мартовские кулебяки. Чепурных очищал подход к поленнице, когда услышал звуки. Сперва и не поверил, замер с лопатой, напрягая слух:  нет,  точно – небесный перезвон, он его ни с чем не спутает – будоража до последней кровинки сердце - летят родимые гусаки!

  Пересекая его частное подворье,  перекликаясь и едва не задевая конёк крыши, шёл нескончаемый косяк гуменников. Иван, сразу потеряв чувство реальности, засуетился, будто и прям на охоте, поискал засидку-укрытие и нырнул в сугроб к самому забору, для маскировки пригоршнями насыпав на себя снег, и машинально зашарил вокруг руками, пробуя нащупать (оттуда же ему взяться?) ружьё... Немного придя в себя и вспомнив, что он не у лесного озера, а на собственном огороде, пытался высмотреть гусиный клин. Но как не напрягал зрение, из-за непогоды рассмотреть птиц было невозможно. «Куда же они, лихие? Где примастрятся? Во дела!» - восторженно думал Чепурных.

  Как только стихли голоса птиц, Иван не преминул поделиться счастливым открытием с соседом. Постучался в дверь и, не дожидаясь ответа, нетерпеливо зашёл в избу Сотникова, прямо с порога, ещё не видя, окликнул товарища и торжественно оповестил:

  - Жека, Жека!  Гусь сегодня пошёл!

  - Какой гусь? – медленнее, чем обычно, выйдя навстречу гостю и  ленно потянувшись, переспросил Евгений.

 - Перелётный,  понятное дело какой! Да целая стая гумеников! Большущая! – не заметив изменений в поведении товарища, восхищённо объявил Чепурных.

  - Да откель им взяться!? Рань-то такую? – сладко зевнув, скептически - безразлично отнёсся  к версии товарища Сотников.

  - Я тоже сперва не поверил, но над самым огородом шли. Если бы не снег да если бы ружье под рукой, непременно снял бы одного - другого гусака! – горячась, торопливо рассказывал Чепурных.

  - Если бы у коня было вымя, то он бы был коровой! – парировал досужие размышления соседа Евгений…

  Весь следующий день Ивана терзали сомнения: «Показалась или нет?» Но когда вернулся с работы и зашёл во двор собственного дома, вновь «загоготало» и где-то совсем недалёко. Пригнувшись, Иван тенью скользнул к ограде, залёг пластом, сердце колотится. Опять крупный, сбитый из многих пар птиц клин. Но из-за весенней катавасии ничего не видно…

  - Нет уж, уволь! Точно тебе говорю. По всему гуси летели вчера не случайные, складывается, ходовой гусь пошёл! - уже не сомневаясь в своей правоте, уверенно в этот вечер заявил Чепурных соседу.

  - Что же, природная аномалия? – уже в нотках голоса допуская реальность сообщения, попробовал установить причину происходящего Сотников.

  - Может, и природная аномалия, - не стал спорить Иван, но в итоге  сделал заключение: - Отчего нам знать. Так, видно, там, наверху, надо!

  - Да-а-а… - на затяжном выдохе, изобразив  глубокомыслие на челе, согласился Евгений.

  Иван ещё три дня восхищался начавшим в неурочный час перелётом птиц, восторженно рассказывал мужикам на работе о гусях, напрямки идущим через «евонный» огород. Даже немного досадовал, если коллеги, знавшие толк в охоте, недоверчиво косились на него. А когда, зайдя в курилку сквозь  ироничный смех, который при его появлении стих, успел услышать обрывки разговора про охоту и о чепурныховских гусях, то даже слегка разозлился. И уже собирался в ближайшие выходные выбраться на разведку, прикидывая в каком направлении летят птицы, чтобы в нужном месте организовать охотничий засидок. «Вот привезу пару трофейных гусаков - вы у меня «фомы неверующие» ещё погогочите!» - думал охотник.

  Чепурных в субботу непременно бы уехал на охоту, но накануне вечером «проболталась» супруга Евгения. Заскочившая «на пару минут» соседка в рассказе о многих вестях и впечатлениях, что обычно накапливаются к заходу солнца у женщин, проговорилась: «…де купил  её суженный манок с батарейками, аж на 40 голосов. И кого там только нет: рябчик свистит, дикие свиньи хрюкают, даже сохатый стонет, конечно, гуси… Балуется Женя. То сам умиляется звериными голосами, то детишек разыгрывает...»

  В пятницу, после истекших рабочих бдений Иван не успел калитку во двор закрыть, так сразу «полетели гуси». Чепурных незаметно подкрался к дому соседа - Сотников на собственном крыльце «партизанит», за отворотом зимней куртки какую-то штуковину «маскирует». А оттуда песня птичья… 

 «Разоблачённый шпион» каялся и оправдывался:
  - Понимаешь, Вань, электронный манок этот ноу-хау в охотничьем деле, а вдруг напихали там всяких - каких попадя голосов и не похоже звучит. А зверь наш, ты сам знаешь, чуткий, враз различит подвох! Вот и на тебе опробовал технику. Ты уж не серчай, дружище.

  - А, вот как, - внешне миролюбиво, но с застывшей маской на лице, что сложно было понять истинное настроение хозяина, напоследок сказал Иван.

  Конечно, были и до этого раньше шутки – подначки среди товарищей, как без этого, но чтобы так застать врасплох, так больно ударить! Задела за живое Ивана проказа товарища – над высокими чувствами, если хотите над любовью, пусть и охотничьей, не шутят! С месяц с Сотниковым разговор только накоротке держал, «здрасьте» и без подробностей к себе во двор. Евгений и сам уже переживал, винился и обрадовался, когда по сложившейся традиции Иван под перелёт птиц не утерпел, позвал с собой на охоту…

   Сообща подшаманили небольшую избушку – по габаритам только еле развернуться двоим, с дымливой, закопчённой печкой у самого входа,  с шероховатым столиком в десяток ладоней у низкого оконца  и нарами, отобравшими добрую половину полезной площади лесного убежища, заплели хвойные пихтовые лапы в стойки и прожилины скрадков, расположенных у самого озера. Заранее разбросали резиновые чучела уток, рассчитывая на успех в первую вечернюю зорьку…

  А птица шла почти беспрерывно, какая хочешь, только заряжай: почти вертикально плюхались в озерко селезни кряквы, пересвистывались то и дело выплывая из прибрежных зарослей чирки…  Иван раз за разом брал оброки с птичьих стай, а у Евгения сразу не пошло –  обидно мазал. Он и занижал, и брал по центру, на опережение цели, пытаясь приспособиться к неожиданным выкрутасам вроде до этого безотказного ружья – но всё без прока. Ивановский спаниель, реагирующий на выстрелы и подбегающий к его скрадку, чтобы помочь достать добычу, сначала переваривая свой многолетний опыт, смотрел осуждающе, а потом, дабы не ломать сложившихся собачьих привычек, и вовсе перестал обращать внимание на его охотничьи мельтешения, словно там не серьёзный человек, а безусый мальчишка балуется пугачом с пистонами. Ко времени, когда отгорели последние кумачовые краски заката против вязки уток Ивана, у Евгения хоть бы один трофей - лишь  нанизанные на остов охотничьей судьбы  досады и неудачи от многочисленных промахов.

  - Ничего не понимаю, - внимательно осмотрев ружьё и заглянув с разных концов в дульные отверстия, вечером, в избушке, подводил итоги свой «целкости» Евгений.

  - Может, волнуешься? – присоединившись к проверке оружия и испытав тугость спускового крючка, но также не найдя никаких огрехов, сочувственно спросил Иван.

  - Да как всегда, ни больше ни меньше, - с упадническим настроением пожаловался компаньон.

  - Бывает. Не раскисай! Завтра своё возьмёшь,– ободрил неудачника товарищ.

   Однако на утро всё складывалось по тому же вчерашнему сценарию. К середине основного акта охоты желание хоть во что-либо, но непременно побыстрее попасть, вывело Евгения из душевного равновесия, и он суетился, лишь понапрасну пугал, «бахая» уже невпопад по идущей на недосягаемом расстоянии и едва видимой птице.

   В избушке Евгений, не находя себе покоя и места, мыкался, как набитый ватой очумелый манекен. Растерянно опрокинул чайник у печки, несколько раз пронося мимо рта утиное крылышко от щедро пущенной на общий котёл Иваном трофейной утки, так и застывал с открытым ртом, терзаемый скверными предчувствиями. Чепурных тактично молчал, лишь украдкой бросая взгляды на товарища. Лишённый же человеческой корректности спаниель смотрел на неудачливого охотника с полным пренебрежением…

  - А ты давно был у окулиста? А если это зрение хандрит? Сейчас мы посмотрим, – неожиданно предположил вероятную причину неудач компаньона Иван. Покопавшись у себя в вещмешке, Чепурных вынул и протянул Евгению свёрнутый вчетверо листок.
  - На-ка, Жека, проверься!

  Не подозревая подвоха, Сотников взял листок. По слогам, как первоклассник, Евгений начал читал первую строку, испуганно оглянулся на Ивана и, надеясь, что это случайно, кратковременно, с новым усердиям пытался рассмотреть почему-то потерявшие чёткие очертания буквы.

  - Буквы какие-то расплывчатые! -  испуганно заявил он. Взгляд охотника, теряя былой блеск, заметался с товарища на текст, пока совсем не сник.

  Иван сочувственно помалкивал, никак не отреагировал на заявление напарника. Евгений обессилено опустился на нары и уже молчал весь вечер, изводя себя мрачными мыслями. 

  Наутро Иван ушёл к скрадкам один, а когда вернулся после  добычливой зорьки, застал Сотникова всё в том же горизонтально - сонном положении…

  - Жека, вставай, а то пролежни будут, - безуспешно попытался к обеду расшевелить он товарища, который ещё в этот день не съел и крохи.

  Евгений лежал в полной прострации, пытаясь застывшим гипнотическим взором пробуравить крышу избушки. Иван и сам не ожидал такой пессимистической реакции соратника «на потерю зрения». Дело в том, что он «постарался» и, желая отомстить за прошлый розыгрыш «с манком», загодя вынул  из патронов товарища дробь, заменив её для веса простым песком. А чтобы натолкнуть товарища на мысль о собственной «зрительной инвалидности», запасся «письменами» с размытыми буквами, какие в нужный момент и подсунул компаньону. Сейчас, пока Евгений «отдыхал», он зарядил «пятёрку» на место, рассчитывая вечерними удачливыми выстрелами вернуть другу бодрое расположение духа.

  Однако Евгений на его призывы выбираться к озеру никак не отреагировал, продолжая и к вечерней зорьке лежать на полатях неподвижно, вытянув руки вдоль тела. И лишь по слабым, но ритмичным качкам  груди, можно было понять, что человеческие члены ещё не покинула жизнь.
 
  Чепурных не на шутку испугался за здоровье товарища, а когда с помощью уговоров, мол, надо поохотится, что сегодня обязательно повезёт, не удалось вывести его из оцепенения, решил дать «признательные показания»:

  - Да пошутил я. Разыграл тебя! Холостыми патронами ты стрелял!

  - Спасибо тебе, - лишь слегка наклонив в сторону приятеля голову, неожиданно благодарно отреагировал Сотников.

  - За что благодаришь-то? – опешил Чепурных.
   
  - Не успокаивай, Ваня. Ты же сам понимаешь, чего я лишился. Без зрения, без охоты мне не жить, - страдальчески прошептал Евгений.

  - Жека, я прошу тебя, только один последний выстрел, ради меня! - уговаривал друга Иван. Чепурных помог товарищу выбраться из избушки, подставив плечо обессиленному и духовно потерянному напарнику, отвёл того к скрадкам и вложил в руки уже заряженное ружьё…

  Когда Евгений удачно попал в первый раз, закричал от счастья! С каждым точным попаданием Сотников оживал, прямо на глазах. Иван радовался вместе с другом…
 
  Может, кто-то, вспомнив «курьёзы» весенней охоты, только посмеётся: ну подумаешь, конечно, обидный, но всё таки розыгрыш! К тому же квиты  в «шуточно – перешуточном» состязании - счёт 1:1. Тут бы и отойти на исходные, выбросив белый флаг, прекратить ненужные баталии и договориться о безоговорочном и вечном перемирии. Дела житейские – всяко бывает.  Но червячок обиды всё-таки до поры затаился, где-то «внутрах» Евгения, а потом, не ко времени, обнаружил себя – трепыхнулся…

  Хоть и ждали-готовились, но беда у Ивана: спаниель уж который год недомогал, и, как не берёг хозяин, как не скармливал «сахарные косточки» умнейшему четвероногому помощнику, а истекли последние  собачьи часы. Всему свой черёд...
      
  Евгений к соседу с  сочувствием. Иван жалится, повспоминал совместные со спаниелем охоты, необычный нюх, собачью интуицию и выучку:

  - …Может, где и ныне гуляет его собачий брех, по болотам и озёрам, в мире отлетавших гусей и уток… Не зазря же он бегал. Вон  ещё и шерстинки на его собачьем коврике не остыли,  - искренне веря в продолжение любой жизни, в том числе и собачьей, в иных ипостасях и трансформациях, заканчивал свои воспоминания Иван.

  Самый бы срок охотникам, к случаю, и выпить за окончательную мировую. Но словно дёрнул лукавый Евгения за язык, а потом потянул властно, выуживая слово за словом, сплетая их в басни и побасенки.

  - Вань, а ты бы собрал шерсть, что осталась от спаниеля, приберёг на всякий случай, - вдруг предложил Евгений. Глаза его помимо воли сверкнули смешливым задором.

  - Это зачем ещё? – опешил Иван, приняв блеск товарищеских зенок за скупую мужскую слезливость разделившего его несчастье товарища.

  - Небось, не знаешь? – Евгений, сделав недоумённый вид, разыскивал в лабиринтах своей фантазии продолжения начатого рассказа.

  - Не томи, объясни, о чём разговор?! – немного поразмышляв, но так и не догадавшись, к чему клонит товарищ, спросил Иван.

  - Да понятно что…, - так и не нашёлся Сотников, продолжая играть в молчанку. Со стороны, надо отдать должное актёрским способностям Евгения, казалось, что он раздумывает, стоит ли доверять товарищу какую-то важную тайну. Иван преданно смотрел ему в глаза, не нарушая молчания, сглатывая сухие комки, отчего-то скапливающиеся в горле, и всем своим видом показывая, если что, он не подведёт, на него положиться можно! И Евгений, наконец, продолжил:

  - Клонировать твою собаку нужно - вот чего! Вернуть спаниеля и уже молодого! И технологии есть подходящие. Это мы с тобой в деревне - ведро с коромыслом. А знающие люди давно этим занимаются.

  - Прямо таки вернуть? - недоверчиво переспросил Иван.

  - Проверенное дело! И тютелька в тютельку, как две капли воды! Дело верное! Если хочешь, могу спросить у коллеги по работе - Сергея Сергеича. Он своего пекинеса – любимца жены оживил, - продолжал уверенно сочинять, найдя благодарного слушателя,  Евгений.

  - Но ты уж как-нибудь обязательно вымани секрет, Жека! Век же благодарен буду! – уже чуть не взмолился Иван. – Ты же знаешь, что эта собака для меня значила! Будто частичку от меня отняли.

  - Вернём, вернём твою частичку! - ободрил на прощание товарища Сотников.

  Через три дня, напустив излишней туманной таинственности, по большому секрету, лишь только подчеркнув свою бескорыстность и преданность дружбе, Евгений поведал товарищу  «бесценную тайну». Подсказал Сотников «верную рецептуру», как в домашних условиях «продвинутые умы современности» воспроизводят «живых существ»: «…в козье молоко опустить собачью шерсть и помешивать, не лениться, как можно чаще, но уж  утром и вечером обязательно, пока не образуется зародыш…»

  Козье молоко Иван нашёл без проблем, банок в хозяйстве пруд пруди, шерсть от спаниеля, спасибо другу – подсказал, сберёг, за чем же дело встало…  Первую неделю Чепурных тщательно мешал, а во вторую уже баночку на свет стал посматривать – не появился ли в сусле зародыш.  Евгений видя, с какой убеждённостью и кропотливостью, не считаясь с личным временем, заботится о возрождении собаки сосед, иногда и сам заражался его верой и, заходя в гости, взирая на содержимое литровой ёмкости, думал: «Чем Бог не шутит, а вдруг?»

  Однако шли дни и, уж истекала вторая неделя безрезультативного зачатия спаниеля, а хоть бы какой самый маленький комочек появился. И решил Сотников напрямую уточнить у Сергея Сергеича, может, неправильно, что делает. Тот на смех поднял. И несколько раз, пока Иван был в распято-обескураженном состоянии, переспрашивал до подробностей, как он «забродку» делал…

  От пара раскалённого лета и без того до одурения плавились мозги. А тут от выплеснутой в огород «козьей закваски» вдобавок обидно в носопатку шибануло молозивным духом…

  Иван не сразу нашёлся, чтобы нанести достойный ответный удар. Но к концу лета решил и сам пошутковать. Хотя, если бы знал, как обернётся, может, трижды подумал, стоит ли…

  Не доверяя памяти, нашёл Иван в книге «Заповедная Россия»  фотографию баргузина и, глядючи на образец, не пожалел, подстриг-подровнял свою домашнюю кошку под соболюшку. После цирюльничьих дел натёр мастер шерстку мурки настоящей шкуркой соболя и запустил в полночь в соседский двор лаек позлить. И кто Ивана на такую проказу надоумил? Планировал он сон соседский нарушить – пусть побеспокоится хозяин, поломает голову от собачьего куража, да не учёл все «каверзы и сюрпризы» жизни.

  А Нарта, беда и выручка, добычливая лайка Евгения, гуляла, а потому от греха прочно была заперта хозяином в вольере. А тут к одной собачьей страсти – другая, а они  природные   инстинкты, ещё такую силищу имеют, против них не попрёшь - не утерпела Нарта, сделала подкоп под стенку вольера. Кошка в «соболиной» шкуре вовремя ретировалась, а вот кобелёк залётный нарисовался - местный дворовый предводитель. Евгений лайку отловил, да поздно, в общем, под самый охотничий сезон – добычливый чернотроп забрюхатела собака. Заприметил Сотников и произошедшие катаклизмы с соседской кошкой – смекнул, что к чему…

  Прежде дружные Евгений и Иван теперича и «не здоровкались» - если невзначай проходили рядом, то бронзовели, будто вышколенные солдафоны, смотря прямо, вроде нет никого по сторонам, а сосед  – пустое место, печатали ровный шаг в пыльную улицу.

  А уж перед самым выездом на охоту разошёлся Сотников:

  - Ах, ты, ядрёна вошь! Охоту рушить! Без собаки наполовину скоститься добыча… - ярился при домочадцах охотник, грозясь непременным возмездием. А наутро достал ружьё и, отрешённо поглядывая в окно, выходящее на соседний двор, принялся его начищать. И чего тут супруге думать после его вчерашних заявлений? Та к соседке предупредить на всякий случай, а Чепурнычиха к месту вспомнила, что давеча читал её суженный книжку про дуэль и восхищался бесстрашием и благородством старинных нравов.

  Вышли не на шутку растревоженные женщины на улицу, а там,  словно петуший гребень перед дракой, наливалась заря такими кровавыми красками, что неминуемо быть беде. Вон как всё повернулось! Как разошёлся из шуток раздор, требуя в своё ненасытное пламя всё новые жертвы!

  Ох, уж эти впечатлительные женские натуры! Эвакуировав детишек по соседям, жены охотников приступили к оперативным спасательным действиям. Супруга Евгения не смогла дозвониться и побежала к брату, работающему в милиции, чтобы пособил по-свойски, развёл без лишней огласки враждебные стороны. Чепурнычиха обзванивала близкую и дальнюю родню, чтобы откладывали все дела и, ноги в руки, спешили на подмогу…

  Стягивались многочисленные родственники и хорошие знакомые, настороженно вслушиваясь в тишину и не ведая, случилось ли самое страшное или ещё нет, не решаясь идти на штурм - охотничью меткость все знают и, ожидая: вот-вот подтянуться «основные силы», и тогда, если будет не поздно, можно успеть, помочь, обуздать, укротить…

  Наконец подъехал родственный милиционер. Вжимаясь спиной в забор и держа наготове расстегнутой кобуру, крался он к домам охотников. Ещё несколько смельчаков «из народа»  по-пластунски подбирались к «горячей точке»…

  Вдруг со стороны охотничьих усадьб раздался сумасбродный и так не вяжущийся со сложившейся обстановкой голос:

  - Летят утки, летят утки… и два гуся!

  - Крыша поехала, грех, видно, большой взят на душу, - услышав слова песни и предполагая самое невероятное развитие ситуации, сделал кто-то заключение.

  - Летят утки, летят утки… и два гуся! - повторилось из-за забора, будто и не было больше слов у песни. Но вроде не сольный концерт - звучали два голоса. Жёны охотников прислушались и  признали:

  - Они родимые! Иван и Евгений – живы - живёхоньки!

  Опять пропели за оградой, особое ударение делая на последний фразу. После «…двух гусей» песня ломалась и не знала продолжения, а затем снова с «Летят утки…» резко набирала обороты. Когда гурьбой, прячась за спины друг друга и всё ещё чего-то оберегаясь, спасители вторглись во двор Чепурных, то застали такую картину: прямо посередине двора за столиком с домашней снедью и початой бутылкой «пшеничной» на лавочке, плечом к плечу, обнявшись, сидели два друга и, раскачиваясь, пели песню. И, надо сказать, имели полное на это право.

  Пока жёны были в тревожно-суматошных бегах, охотники, не помышляя ни о каких «кровавых разборках», занимались домашними делами. И тут случился редкий случай: одновременно охотники заметили, что прямо на межу посереди огородов, спикировал с небес гусь. «Раненый он, наверное, собирался дотянуть до ближайшего озерка, но не рассчитал сил», - решили охотники и дружно ринулись помогать пернатому страннику. Птица недоверчиво шипела, но, попав в руки людей, присмирела. Охотники бережно принесли гусака в сени, наложив лангету на перебитое крыло, перебинтовали и пустили в стайку к домашней живности. А под гоготание спасённого и взятого на излечения гусака быстро собирался стол. Нашлась и заначка…

  Вот так по воле случая и закончилась этот охотничий раздор. А может, кто и из управителей судеб, зорко следивший за земными мельтешениями, устал терпеть охотничьи выкрутасы и, как всегда, не требуя признания и благодарности повернул события к нужному исходу.