Откровения эмигранта:
№2. Первые прозрения
Перестройка уже третий год набирала обороты, контакты с Западом ширились и разрастались... И в 1988 году народ вокруг нас двинулся. Вслед за Бойенбергами в Америку уехали Мильман, Гоцкель, кто-то ещё. В 1989, в сентябре Американская лафа закончилась. Зоина сестра с семьей уезжала уже в Израиль.
Когда в июне девяностого мы провожали её в Шереметьево, рядом с нами за невысоким барьером стояла очередь мужчин восточной наружности, заканчивающаяся где-то там, впереди, под табло с надписью «Дамаск». Лидин сын, Гоша, мальчик с, мягко говоря, неординарным мышлением, на своих коробках написал английскими буквами: "Gemintern. Tel-Aviv". Ещё у них дома я высказал свое неодобрение по этому поводу, но Лида, всегда с восторгом относившаяся к его дурацким выходкам, только посмеялась. И вот сейчас, разглядев из-за барьера эти надписи, один из мужчин, смуглый, сухощавый и молодой, поманил к себе Зою с Лидой, разговаривавших неподалеку, и спросил по-русски:
- Это Ваш сын? А я – палестинец! Мы убьем его, когда он пойдет в Израильскую армию!
- Ну, что Вы! Зачем же Вы так! – в два голоса запричитали они.
Мужик нагло и бесстыдно улыбался. А я, стоявший сбоку и все видевший и слышавший, оттер женщин спиной. И когда они отошли, приблизил свое лицо к его физиономии и резко вызверился:
- Ты, сволочь чернозадая, что? По хлебальнику захотел? Сейчас мигом схлопочешь!"
И вся эта ближневосточная очередь, в которой он мгновенно затерялся, отхлынула от барьера более, чем на полметра, а точнее на длину моей вытянутой руки. Распространение векового конфликта на данную территорию явно не входило в их планы. Тем более, что слоняющийся неподалеку высокий белобрысый милиционер, услышав мое почти официальное заявление, заржал, высоко задирая голову, и пошел с места происшествия, придерживая рукой спадающую с затылка фуражку. В связи со столь явной поддержкой моего меморандума представителем власти, очередь, втянув головы в плечи, безмолвно прижалась к противоположной от нашего барьера ограде. Это были в основном студенты, отлетавшие домой на каникулы, слегка разбавленные дипломатами. И те, и другие страстно не желали продолжения беседы, так как будучи задержанными милицией в свальной драке, на которую я уже был почти готов и нарывался, они не улетели бы вовремя своим рейсом. Расхлебывать такое потом было бы крайне сложно, да и крутой нрав московской милиции, недолюбливающей все это наглое отродье третьего мира, им тоже был хорошо знаком. Посему можно было считать, что первая тренировка по изжитию в себе галутных комплексов прошла у меня в целом успешно.
Весь 89-й год прошел в проводах и разлуках. В январе 90-го получили вызов из Израиля и мы. В первых числах марта подали заявление на выезд. В апреле я уже уволился и засел дома за английский и немного за иврит. Когда нужны были деньги, садился за баранку, накручивая за день от 70 до 100 рублей. Все лето и осень мы отсылали посылки с чем-то на первых порах необходимым, бесконечные бандероли с книгами... В этой деятельности мы руководствовались письмами Зоиной сестры, содержащими, как теперь мне кажется, бездну нелепых советов и указаний. Позже, попав сам в её положение, я осознал, что репатриант «первого полугодия службы» так затрахан и затюкан жизнью и обстоятельствами, что не в состоянии что-либо объективно оценивать.
* * *
В июне девяностого позвонила секретарь моего институтского начальства и попросила заехать. Выяснилось, что в середине августа предстоит государственная аттестация нашего испытательного центра. Положение осложнилось тем, что до сих пор занимался этим делом только я. И директор попросил проконсультировать тех, кому оно было поручено впоследствии. Оплатить работу он пообещал, оформив меня на два месяца ведущим научным сотрудником, то есть сохранив при этом мой прежний оклад начальника отдела. Постоянного присутствия на работе не требовалось, появляться там я должен был только пару раз в неделю. Короче – я согласился. Мужики в институте споро подготовили по моим указивкам необходимые документы, прибыл представитель Госстандарта по Московскому региону, был он принят по первому разряду, за три дня все перекопал, но серьезных замечаний не сделал, документы подписал. Все прошло на «ять», и начальство осталось довольным. На следующий день я заехал в институт просмотреть заключительные документы и в какой-то момент подошел к лифту. Стою, жду. Из раздвинувшихся дверей появилась зампредместкома института, которая, увидев меня, очень оживилась.
- Радомир Эммануилович! А я Вас ищу повсюду! – обрадовалась она.
- А что искать? Вот он я!
- Давайте пройдем в местком, у меня там путевки для Вас лежат!
- Какие путевки? Вы что-то путаете!?
- Да, нет! Не путаю! Анатолий Данилович (директор) велел найти Вам что-нибудь поюжнее, сказал, мол, пусть попробует, что такое жара, пусть потренируется! А может, глядишь, и передумает! – мы рассмеялись.
Потом прошли в местком, где она действительно выложила передо мной две путевки, в которые осталось только вписать наши с Зоей имена и фамилии. Я оторопел, ехать надо было через двадцать с небольшим дней. Маршрут – Ашхабад, Фирюза, Хива и Ташкент, в общей сложности на две недели. Почесав в затылке, я расписался за путевки и направился к директору. Он, очень довольный своей шуткой, похлопал меня по плечу и сказал:
- Поезжай, Эммануилыч, поезжай. Сейчас там фрукты, витамины... Отдохнешь, развеешься! Пройдешь климатические испытания, сертификат получишь, ну и тогда уж в путь...
- Спасибо, Анатолий Данилович! Что-то уж больно неожиданно! Сюрпризом. Спасибо... Ей, Б-гу, не ожидал...
- Ну, и хорошо, и ладушки! Ты нас тоже крепко выручил, так что все, как говорится, взаимно и по заслугам! Отдыхай!
Зина даже обрадовалась! Тем более, что путевки были бесплатные, соцстраховские... В начале сентября мы отметили Серебряную свадьбу и через несколько дней улетели в Ашхабад в послесвадебное путешествие. В Москве осенний разноцвет предвещал «бабье лето», но по ночам уже холодало всерьез. Учитывая, что возвращаться мы будем ещё через две недели, оделись "демисезонно", в куртки и свитера. Вылетали ближе к утру. Группа собралась только к середине ночи, сопровождавшая нас дама опоздала. Немного побегали, понервничали. В полете как-то успокоились, заснули. Поскольку летели на восток, ночь оказалась короткой, рассвело быстро... Самолет заходил на посадку, когда стюардесса объявила:
- ...температура в Ашхабаде 46 градусов.- пассажиры запереглядывались.
Спустившись по трапу, мы попали в сухую сауну. Правда, на продувном летном поле было ещё терпимо. Когда же прошли внутрь аэродромного двора к выходу, где толкались пронырливые таксисты, урчали неповоротливые автобусы, и в промежутке между высокими аэропортовскими строениями было тесно и скученно, нас уже прихватило жаром по-настоящему. А в какой-то момент я увидел перед собой высокого бородатого мужика, сейчас я бы сказал – моджахеда, в темно сером ватном халате, перепоясанном свернутым в жгут платком, в огромной овчинной шапке. Зрелище было просто ошеломляющим! На первый взгляд человек должен был загнуться на месте от перегрева. Но он - хоть бы что! - бодро перемещался между пышущими жаром автобусами и еще нес два тяжелых мешка, перекинутых наперевес через правое плечо и связанных между собой.
Поставив нас в тени, сопровождающая ушла выяснять транспортные проблемы и вскоре вернулась в обществе загорелого мужчины русской наружности, представившегося нашим экскурсоводом. Автобус нам достался львовский ЛАЗ, а место - ближе к задней двери, где задыхался от зноя его дизельный двигатель. Существование кондиционеров в советском автомобилестроении воспринимали, как совершенно ненужные затраты, поэтому вся надежда была на сквозняк из полностью открытых верхних оконных проемов. Пока мы медленно крутились по городу, облегчения не наступало. И только выехав на шоссе и разогнав автобус до сотни километров в час, водитель спас нас от неминуемого теплового удара. В таком состоянии уже можно было дышать. Надо добавить, что в данный момент и во всех других случаях спасало ещё и отсутствие влаги в воздухе, так как здесь, в самом сердце пустыни Кара-Кум, влажность колебалась в промежутке от 25 до 40 процентов. Автобус отдышался после знойной городской толкотни и бодро катил по вполне приличному шоссе. Слева от нас, километрах в пяти - десяти темнели невысокие вершины хребта Копет-Даг. А над ними полыхало Солнце.
Через час езды автобус свернул влево и стал двигаться в сторону хребта, а спустя ещё какое-то время втянулся в постепенно сужающееся ущелье. Мы стали подниматься в горы и сразу же почувствовали облегчение от тени, где Солнце лютовало уже менее активно. Покрутившись полчаса по горной дороге, автобус выкатился в узкую зеленую долину, где, судя по прячущимся в зелени крышам, располагался небольшой городок. Проехав по тенистой, заросшей огромными деревьями улице, свернули в проулок и остановились перед простеньким трехэтажным зданием гостиницы. Мы прибыли в Фирюзу...
Место это прославилось уникальными бальнеологическими условиями, здесь прохладно даже в самый знойный день. Сверху вниз по улице катится и журчит неглубокий - неширокий ручей, воды которого освежают и орошают все вокруг. В "доприжимные" времена в Фирюзе находился дворец персидского шаха, где он проводил жаркие летние месяцы, отдыхал и лечился. Нам посчастливилось прожить там четыре дня, и если бы не ежедневные выезды на экскурсии, можно было бы считать, что жизнь наша неспешно протекала в садах Эдема или каком-то другом не менее достойном месте. Эта часть нашего путешествия явно не вписывалась в программу испытаний на жаропрочность, запланированную Анатолием Даниловичем с целью поколебать нас в принятом решении.
Но иногда судьба напоминала о себе вне всякой связи с его или нашими желаниями. В один из этих четырех дней повезли нас осматривать великую стройку коммунизма - Каракумский канал. Магистральное шоссе в этом месте идет между Копет-Дагом и каналом. Мы ехали лицезреть какие-то монументальные сооружения типа шлюзов и водоразборников, сейчас уже не помню, не отложилось. Но по дороге, когда проезжали довольно протяженное плато, растянувшееся у подножья Копет-Дага, обратили внимание на клубящиеся по нему столбы пыли. Пять-шесть параллельно движущихся машин подымали их в воздух вслед за собой. Расстояние до них было достаточно большим и понять, что там происходит не удавалось. Наш экскурсовод сидел неподалеку и вдохновенно повествовал о величии подвига строителей канала, об его технико-экономических подробностях... Но кто-то из группы не постеснялся перебить рассказчика и спросил, что это, мол, так пылит, вон там слева?
Экскурсовод повернул голову, вгляделся и доложил, что слева в подножьях Копет-Дага расположен танковый полигон министерства обороны СССР. Тут, в суровых климатических условиях Средне-Азиатской пустыни, испытывается самая современная бронетехника. А потом, разболтавшись на эту тему, рассказал, как весь 1973 год сюда самолетами из Египта привозили полками танковые экипажи и саперов-мостостроителей. Здесь они в условиях максимально приближенных к обстановке в районе Суэцкого канала под руководством советских офицеров-инструкторов отрабатывали навыки вождения и маскировки, обеспечения и форсирования водной преграды, прорыва с ходу обороны противника и другие столь же ответственные элементы боевых операций, используя для этого подготовленную специально для них советскую военную технику, которую потом уже отправляли вслед за ними. Тут закладывался фундамент и ковалось оружие Победы Египетской Армии в войне Судного дня. Оторопев от его познаний в истории вопроса, я тихо, чтобы не потревожить остальную аудиторию, произнес:
- А по-моему в этой войне победил не Египет?
- Да, какая, хрен, разница, - зевнув, также тихо ответил экскурсовод. - Пусть они сами решают, кто проиграл, а кто выиграл. Нам-то с Вами какое дело до этого. Но у меня есть один знакомый танкист с этого полигона, он рассказывал, что у них там фильм крутили о танковом параде по поводу какой-то годовщины этой победы, которую именуют не иначе, как Великая. И много кадров было о подготовке... Так наши ребята сами себя там узнавали!
Вот так выплаживались незаконнорожденные дети нашей Несокрушимой и Легендарной...
Из действительно фантастических местных достопримечательностей запомнилась огромная, глубиной под 80 метров пещера именуемая Ков-Ата и напоминающая по форме эскалаторную шахту метро. По обеим её стенам были, где пробиты, где отлиты, ступени, по которым в одну сторону спускались, в другую – поднимались цепочки людей, а на потолке висели живой копошившейся массой летучие мыши – по подсчетам местных биологов их там было свыше ста пятидесяти тысяч! Падая вниз под довольно крутым углом, пещера упиралась в теплое минеральное озеро, в котором мы смогли ещё и искупаться. Искусственная подсветка превращала цепочку гротов, в которых плескалась бассейнами теплая вода, в нечто сказочное. Впечатление было потрясающим, ничего подобного нам в жизни видеть не приходилось.
Следующим пунктом нашего путешествия была Хива, с её высокими стенами, воротами, мечетями и минаретами... В древнем городе находилось и старинное медресе, в котором мы жили. Стены помещений были метровой толщины и внутри было намного прохладней, чем снаружи. На память о Хиве осталась фотография верблюда, на котором сидит Зоя, свесив ноги на одну сторону, как амазонка , а я вроде как веду его. Была ещё и «краеведческая» поездка по теме «Рассвет в пустыне». Выехали мы специально ранним утром, чтобы обмануть природу и жару. В предрассветных сумерках на нашем пути неожиданно показалось озеро посреди барханов с несколькими деревьями вокруг. В водоеме трое местных мужиков прямо в одежде бродили с неводом и ловили внушительных размеров толстолобиков. Здесь же они их чистили и жарили в хлопковом масле в огромном тазу или казане, установленном на решетке над полыхающим костром. А мы отправились по округе. Для меня было полной неожиданностью невероятное количество всевозможных следов на песке барханов. За часовую прогулку сподобились увидеть варанов, черепах, зайцев, длинноухого зверька, видом напоминающего лисицу. Масса встреченных внушительных размеров насекомых ни описанию, ни классификации не поддавалась. Я никогда не думал, что в этой безводной по определению среде есть и вода, и такой богатый животный мир.
Когда мы вернулись с прогулки, то искупались и за символическую плату приняли участие в «завтраке на песке», приготовленном по местным обычаям. Свежепойманная рыба, горячие лепешки, какие-то овощи и на десерт ароматный чай в пиалах, заваренный на удивительно приятных на вкус душистых травках. Пили мы его с медом и чем-то похожим на щербет...
В Ташкенте нас разместили в современной гостинице «Интурист». Провезли по цветущему городу, объяснили особенности расселения жителей общинами-хамулами, показали центр с его правительственными дворцами и мемориалом жертвам землетрясения 1966 года. А назавтра поехали в Чимкент. Путешествие было интересным, но долгим и утомительным. Ехали через пыльные глинобитные деревеньки, с домами необычной и непривычной конструкции. Толстые стены и закрытые постороннему взору дворики, с перекрытиями, повсеместно увитыми виноградом. Крохотные живописные базарчики, полные осеннего урожайного великолепия, полыхающего всеми цветами радуги, соперничали ассортиментом с огромным Ташкентским базаром, который, в свою очередь, потряс нас размерами и многоголосьем торгующих... Второе путешествие было в Чинганские горы, которые «парят вдалеке, бесконечно прекрасны собою». Сам Большой Чинган возвышался над нами, наполовину заслоняя небо. Поднимая глаза от подножия к вершине, можно было наблюдать, как меняется вид и окрас растительности, цвет которой переходит от ярких осенних оттенков у подножья, до темно зеленого пояса хвойных лесов наверху ближе к вершине, искрящейся снежным покровом. Все это перемежалось скальными выступами, делающими картину рельефнее и значительнее. Высоцкий пел, что «лучше гор могут быть только горы...», но и красивее – тоже. Ещё одно приятное воспоминание – чайхана «Голубые купола» на широкой центральной улице Ташкента. Под каждым таким куполом была оформлена беседка. Внутри на совсем низких ножках располагался чайный столик и три двухместных подушечных диванчика вокруг. С четвертой, замыкающей стороны был вход. На диванчиках можно было сидеть, и тогда вокруг стола располагалось шестеро, а можно было – возлежать, тогда места хватало на троих. Когда мы уже заказали и получили зеленый чай со здешними сладостями, в нашей беседке появился человек в пыльных сапогах, внешне напоминающий «моджахеда» из Ашхабада, но вместо бараньей шапки на голове его было четырехугольная тюбетейка, а мешок был только один. Произнеся не очень внятно «Салям Алейкум», он заказал чай с мелко-кусочным сахаром, прилег на своем диванчике, опершись на локоть правой руки, и закрыл глаза. Видно было, что приехал он издалека, набегался по большому шумному городу, и сейчас расположился отдохнуть. И такой покой проступил у него на лице, такое умиротворение, что я почему-то подумал, что российский крестьянин в Москве чувствует себя несравнимо менее комфортно. Домой мы вернулись в конце сентября. И занялись прежними хлопотами, ожидая разрешения на выезд.