Фил мучительно пытался вырвать себе ещё пару минут сна. В спину справа впилось что-то острое, веки буравчиком сверлил луч восходящего солнца, отгоняя последнюю надежду на сон. Пошарил вокруг — одеяла не было. Глаза не открывались. Отяжелевшие веки не слушались. Твою ж мать! Опять заснул на полу? С трудом изогнув правое крыло за спину, выкатил из-под себя камень. Огромная размытая тень закрыла солнце. От неожиданности Фил вздрогнул.
— А-а-а!
— Филипп, вставай! Нам необходимо серьёзно поговорить!
— Не сейчас, Сим. Я что-то себя не чувствую. Не готов. Господи, я ничего не вижу.
— Неудивительно!
— Я ослеп?
— Если бы! Меньше пить не пробовал? Одни веки вместо глаз. Сейчас лёд принесу. На кого ты похож? Женился б уже, что ли? Видела б тебя сейчас мать! Чай, Фил?
— Шампанского…
— Что?
— Шучу. Не заводись.
В ушах шумело. Мутило. Пространство на все голоса разрывали крики чаек, с остервенением воткнувшихся в новый день.
— Море воды и чашечку кофе, Сим. Если не жалко.
Налетевшие племянники, заслышав голос Фила, устроили сумасшедшие скачки по ноющему телу квартиранта-родственничка.
— Меня сейчас стошнит, прекратите! И без вас ощущение выкрученного в центрифуге.
Поворот на бок с первого раза не удался. Тело не слушалось, распластавшись медузой по гальке. Внутри что-то плескалось. "Значит, не дожали. Не мешало бы, восстановить пазлы вчерашнего дня. Точнее вечера. Он был на соседней скале, на свадьбе у Зураба. Невеста? Бело - серая, как все. Что он в ней разглядел? Эдельвейс на голову прицепила бы, что ли. Что заставляет мужиков жениться? А такая нехилая компашка была: он, Зураб, Михай, Соломон. Из неокольцованных остались двое: он и Моня. Какое отвратительное слово — окольцованный. Люди ввели моду колечки на лапы цеплять - дамы подхватили. Нашли ж, чем к себе привязать! Формальности никогда сердца не связывали. Только любовь. Любовь, любовь… Где её найдёшь? Если каждый день вокруг одни и те же белые рожи с красным носом. Фу! Да…, у меня такая же. Хочется чего-нибудь этакого. Разве что медузу в жёны взять? Днём растает на солнце - вот и вся семейная жизнь. Можно опять жениться. Филя захохотал. Племянники замерли.
В горле что-то заклокотало. Подкатила тошнота.
— Сима, дай воды. Не жмоться!
— Если солёной — рядом. Пресная скончалась в тебе ночью.
— Очень смешно! Видать не до конца. Булькает.
— Значит больше некуда.
— Что ж так тело ломит? Отстанете вы от меня, наконец, или нет, чудовища? — Крикнул скачущим по животу мальцам. Пошевелил лапами — целы. Прощупал тело. Всё на месте. С трудом приоткрыл щёлку глаз. Племянников сдуло. На камне дымился остов жареного палтуса, заботливо оставленного сестрой.
— Сима, они съели мой завтрак! Проглоты!
— Можно подумать, ты был лучше. Кто мой завтрак съедал? Все в тебя. Никакого сладу с ними, как и с тобой. Пора бы и самому что-то поймать. Нервы мужа на пределе. Своих дармоедов трое, ещё ты в придачу. Мать скучает, а тебя назад не зовёт. Думаешь почему?
— Почему, почему… спать ночами не даю, потому что водку пью! Ха-ха-ха! — зашёлся он во всё горло. Соплеменники на скале замолкли, вытаращившись на надоевшего всем дебошира-гуляку.
— Кофе будет?
На нос капнуло пахучим.
— Убью! — Филя подскочил, как ужаленный. Нарушителя санитарных норм узреть не успел. Соседи беспардонно загоготали. Добравшись по памяти с закрытыми глазами до плоского камня-стола, залпом заглотил кофе. Шатаясь, направился к краю скалы.
— Топиться?
— Сима, токо не начинай щас сводку прогнозов. И так тошно. Я на охоту.
— С ума сошёл? Ты себя видел? Щель вместо глаз!
— Прицел лучше.
Топориком упал в море. Веки щипало. Глаза постепенно увеличивали радиус зрения. Отёк спадал. На мели у скалы рыб не наблюдалось. Понятно дело, какой дурак добровольно к чайкам подплывёт? Камикадзе сёдня нет? Раздолбил у берега, греющегося на солнце морского ежа. Следом, точным ударом клюва вырвав луч у знакомой звезды - заморил червячка проснувшегося голода: «Уси-пуси! Обиделась! Отрастёт такой же новенький, отползти не успеешь! Жадина! Женщину скупость не красит! Голод — не тётка, звезда — не невеста. Тили-тили тесто». Устремился ввысь.
Какое это сумасшествие вид сверху! Филя наслаждался полётом, лихо закручивал кренделя воздушного пилотажа.
Море прозрачное тяжёлое, как рафинированное масло, спокойно колыхаясь, просматривалось до дна. Крылья, размявшись, почти не болели. Теперь бы косяк рыб обнаружить. Или траулер с рыбаками. Они там, где рыба. У них навигатор, а тут глаза да крылья, требующие бережного использования. Налетав десяток другой километров, приводнился. Качаясь на волнах, Филя рассматривал тёмные заросли водорослей в глубине, снующую в них рыбу. Глубоко нырять он не мог. Да и зачем? Вдалеке показался косяк дельфинов. Хороший знак. Рядом рыба и может даже траулер. Набрав высоту, осмотрелся. В полумиле стоял траулер. Рыбаки на палубе суетились. Сейчас главное не опоздать: успеть выхватить рыбёшку побольше в поднимающейся сетке. Голодная слюна тяжёлой каплей шлёпнулась в воду.
Сеть с бившимися в истерике камбалой, сельдью, тунцом, медленно поднималась с глубины. Забредшие за лёгкой добычей: пара крабов, акула, баклан молили — кого? — о спасении. Медузная мерзость морщась на солнце, дёргала в агонии щупальцами.
Нырнул в сеть. Схватив тунца, Филя рванул вверх. Сеть стремительно смыкала кольцо спасительного выхода. Что-то, больно вонзившись в лапу, не давало взлететь. С трудом удерживая отчаянно бьющего хвостом по морде увесистый экземпляр, Фил скосил взгляд. За щиколотку клешнёй держался краб. Для него чайка, не иначе ниспосланный с неба милосердным Богом последний шанс на спасение, не мог быть отпущен априори. Филя шипел, безрезультатно пытаясь вырвать ногу. Наконец выплюнув рыбёшку, отчаянно крикнул:
— Скотина, отпусти. Заклюю, сволочь. Вдвоём сгинем!
— Лучше вдвоём! Попробуй, клюнь носатый – кишка тонка!— отозвался членистоногий наглец.
Сеть сомкнулась, медленно передвигаясь лебёдкой к палубе. Рыба со всех сторон колотила тело Фила. Краб не отцеплялся.
— Чё держишься? Теперь кранты обоим! Кусай сеть, гадёныш!
— Щас, брат. Только не бросай!
— Тьфу! Тож мне родственник нашёлся. Не дай Бог, ползучим гадом стать. Ври, да не завирайся! Сеть скорее кусай!
— Да кусаю, кусаю…
Уже на палубе сеть наконец-то поддалась клешне. Выбравшись из плена, Филя изо всех сил рванул ввысь. Лететь было непривычно тяжело. «Вот судьба родственничка подкинула! И где отожрался только! На дне полно падали. Чё в сеть лезть, спрашивается», — думал Фил, что есть мочи, работая крыльями. Рыбаки, сыпя ругательства вслед, махали руками. «Не думал, что так сильно их расстрою потерей одного краба. Не из-за меня же они так… ».- Филя оглянулся. Во второй клешне краба, отдавшись судьбе, трепыхался внушительный тунец.
— С ума сошёл? Я сейчас упа.. — не успев договорить, Фил получил в глаз здоровой камбалой, запущенной вдогонку разъярённым моряком.
— Спс… — прошепелявил Фил.
Камбалу, несмотря на острую боль и растекающийся синяк, он успел ухватить точь посерёдке, сделав головокружительный кульбит в воздухе скорее рефлекторно, чем преднамеренно. В ту ж секунду, оказавшись над водной гладью, краб с завидной добычей и отвоёванной свободой, плюхнулся в море. «Мог бы, и поделиться, гадёныш!» — Филипп хотел плюнуть ему на спину, но передумал, сглотнув слюну: «Ещё не хватало камбалу ему подарить для полного счастья». Плотнее сжав клюв, поднажал на крылья: «Тунца жалко! Это ж ясно — он больше, вкуснее, престижнее! Доброжелатели-соседи на часок глотки заткнули б! Ещё в родственники набивался! И это плата за спасение? Тунца пожалел! Смотри не обожрись, гад. Приползёшь на бережок погреться - посмотрим, кто тебя спасёт!»
Прибавив к отёку свежевыжатый фингал, смотрел одним глазом. Обратный путь казался бесконечно длинным. С утра во рту кроме нескольких грамм ежовой икры и луча звезды ничего не было. Шлёпнувшись без сил на родную скалу, отключился. Проснулся, когда смеркалось. Разрывая пространство, галдело сытое племя соседей, готовясь ко сну. В клюве — ничего удивительного — красовался обглоданный хребет. Филипп заплакал по-мужски, молча, скупо, уткнувшись клювом в гальку, чтоб никто не видел. А пора бы посмеяться. Над собой. Слёзы крупными горошинами скатываясь одна за другой, противно увлажняли под ним песок.
Племянники на пригорке игрались мелкой рыбёшкой в футбол. «Зажрались! Сытые людоедики! Ни капли сочувствия к дяде, ни уважения к труду». В желудке сосало: «Один кофе всё ж мало на день. Вечером на берегу ни звёзд, ни ежей - на глубину ушли». – Филя безрезультатно пытался настроиться на голодный сон. Почуяв щемящий душу запах свежей корюшки, скользнуло: «Глюк». Скосив глаз, узрел ноги сестры.
— Чай, Фил?
— Конечно, что ещё ты можешь предложить голодному брату перед сном? Надеюсь, малолетние людоедики наелись досыта, а?- Слёзы сыпались градом, казалось, промочив песок насквозь. «Будто из него может рыба вырасти!»- Фил горько усмехнулся.
— Не доглядела. Извини.
От обиды Фил не смог сдержать рыданий. Спина подпрыгивала над песком, напоминая полусдувшийся шарик в предсмертной агонии. Жалость к себе перехватила горло.
— На, поешь, одноглазый. Вот корюшка с икрой под пиво. Муж натаскал.- Сестра поставила рядом поднос с рыбой.
— Счастье есть! А, Серафима? Его не может не быть!
— Судя по фингалу, кто-то успел им с тобой поделиться.
— Да, уж! Неслучившийся родственник поспособствовал. Еле ноги унёс! Воспринимай меня, наконец, всерьёз, Сима.
— Уже не смогу, извини. Може каку слепую принцессу встретишь и успеешь на ней всерьёз жениться.
— Придётся её всю жизнь жалеть. Не-е, не отнимай Бог, свободы. Не слушай баб.
10 марта 2016 г.(фото из .....нета)
опуб-но