Моховое царство - таёжное государство

               


  Сколько  по лесу ни броди, а всех тропок не исходишь. Связующими ниточками проторены лесные дорожки от одной неведомой стороны до другой,   каждая с каким-то с умыслом - с назначением, со своим интересом. Есть набитые путики, хорошо различимые, а другие  еле виднеются – позабыты хозяевами, вот-вот и поглотит их на веки вечные тайга.  Встретится такая заброшенная, еле угадываемая тропинка и маняще зовёт: «Испытай…».   
 
  И хоть дорога извилиста, да истина пряма. Отчего-то верится, что упорство проявишь, так обязательно выведет куда-нибудь эта тропка: к черемшовой делянке, где дикий лук-трёхлистка   не дюжую силу набирает или к солнечному пригорку с богатым черничником… Только надо с лёгким сердцем идти, а коли с алчностью-с жадностью сговоришься, то не примет тебя тайга, а в чуждом лесу – все тропинки к омуту.

  Вот и на этот раз чего-то разошёлся  я вдоль распадка, на всякий случай в рюкзаке ведёрко: впереди надежда – позади неудача…  Путь против ожидания оказался не короток, и стал подумывать: а не развернуться ли восвояси. Но тут посветлел лес, расступились сопки, и в ложбине обнаружилась небольшая каменистая россыпь, похожая на  пересохшее русло. Прислушался: где-то под обнажившимися булыгами и окатышами   спрятался от глаз до обильных осенних дождей - до половодья и сейчас еле слышно струился ручей, лишь в одном месте выплеснув на поверхность куртинку воды.  Уж не тот ли самый колдовской омут?  Да вроде неглубока бочажина  – лужа не лужа, но и не озерко, разогнаться – так перепрыгнуть можно. Как не испробовать - не испить, а то, получается, совсем зазря ноги бил: студёна вода, приятна на вкус! Присел тут же передохнуть перед обратной дорогой, огляделся: кругом господство хвойного леса. Взяв в оборот ложбину, перекатываясь двумя волнами, сопки, все в пихтачах и ельниках, поднимались к скалистой гряде, вставшей поперёк распадка и образовавшей водораздел. Мимоходом было скользнул взглядом по омутку, да и осёкся: кто-то за мной наблюдал оттуда но, почувствовав ответное любопытство, не выдержал, метнулся тенью под навесистый бережок, спрятался-затаился.

  – О, да это целое подводное царство-государство с окошком в наш мир! Ну-ка, ну-ка, что за чудный житель, птица-зверь ли, какое другое существо?  – принялся изучать природный водоём.  Но сколько ни вглядывался в  недалёкие околотки омутка, а всё напрасно – все камушки видны, как на ладони, а признаков жизни не сыскать. Но и показаться не могло. Точно же, был там кто-то… Был да весь вышел, испарился - улетучился или улизнул в потайной ход, куда-то в недра земли! Но разве такое бывает? Надо же – загадка природы!..

   А вон то, что за странный сучок-веточка приводнился?.. Вот это маскировка! Рыбка, похожая на аквариумного сомика, с вершок, не больше, улеглась на дно, замерла, плавники растопырила и не шелохнёт ими, только легонько шевелит жабрами. И как умудряется здесь жить в одиночку? Чем кормиться-то? Наверное,   знает какие-то секреты, как не пропасть с голоду, или до того пользительна родниковая вода? Тесновато в таёжном закутке усатой рыбёшке, а потому то и дело выглядывает она     на свет божий – интересно же, что за пределами подводного мира делается, нашёлся бы достойный собеседник, может, чего ему и рассказала, были бы ножки, обязательно куда-нибудь сбегала. 

  «Авось словлю, и поделится своими тайнами сомик!» – поддался я искушению. Завёл руку, и всё ближе, ближе к рыбке...   А усатик или зазевался, или  понял безысходность ситуации: тут мечись - не мечись, а всё равно один исход…

  Вынул рыбку из водоёма, а она от страха даже не трепещется - не сопротивляется, обмякла тельцем, прилипла бочком к ладони и большущие, в половину собственной головы ,немигающие зенки на меня таращит: «Чего же это сейчас будет? Неужели самое страшное? Ещё и не пожила-то как следует?»

  – Да что с  тебя проку? – среагировал я на немые рыбьи вопросы. – Тут и у самого бедового рыбака не мелькнёт мысль уху замастрячить, уж очень хлипкое природное создание, навару - не на один зуб, а глазищи полны таких жалобных чувств!

  Пустил обратно усатика: плавай давай, лови зазевавшихся мошек и комариков.
  Решил немного пройтись по пересохшему руслу… Вскоре ручеёк отчётливо проявился, вырвался на свет божий, запереливался на разные лады-голоса, зазвенел радостно многими весёлыми колокольчиками. Потянулась к таёжному звонарю, дружно облепила берега разномастная трава-мурава. Стали попадаться кустики дикого крыжовника – моховки. Сначала по одной, по две ягодки встречалось на ветках, а потом пошли урожайные места, щедро усыпанные цветастой разной зрелости ягодой, от зелёной до бордово-малиновой.
  «А вдруг это рыбка ко мне благоволила и исподволь отправила нужной дорогой», – появилась шальная мысль.

  Отяжелели кусты от моховки, опустились к самой воде. Встречались кисти, что   не поместились бы хоть в какую, даже самую   ухватистую ладонь. Не дикий крыжовник, а северный виноград!  Сколько ягоды, сколько богатства – моховье царство! Сложно сразу поверить, что всё не придуманное, не нарисованное, а самое что ни на есть подлинное, настоящее! Так и хочется прикоснуться: вдруг всё это кругом наваждение и мираж, вот только сойдет пелена с глаз, и так же внезапно исчезнет, как и появилось, ягодное изобилие?!
 
  Чуть только тронул первые бурые грозди на кусте, и стали рушиться-осыпаться недотроги.  Не задумываясь, бултыхались дикие ягодины в ручей, катились спелыми изумрудными жемчужинами по его донышку, по    крупицам песка, прыгали по серой гальке, крутились в водоворотах, оживляли холодные кварцы и граниты, явственно проявляли в придонных,  ещё недавно, казалось,  за года-столетия напрочь заросших мхами камешках весёлые блёстки и искорки. Не выдержал, вскипел бурунами ручеёк, запел-зашептал тайные слова, устроил чудные хороводы-карусели, танцы-пляски, лесное колдовство!.. 

  И в руке неволится, просится на свободу моховка: что-то мимо кузовка норовит ускользнуть, что-то прямёхонько в ручей, лишь бы остаться на свободе…  Но часа не прошло, а ведёрко полнёхонькое до краёв и схоронено в тёмном рюкзаке.
 
  Своя ноша не тянет. Закинул я увесистый рюкзачишко на плечи и изначально бодро зашагал в обратный путь. Но только чуток отошёл от ягодной делянки, как рюхнулось, загоношилось, застреляла сучьями в ближайшем ельнике какая-то сила, видно исподволь до поры охраняла-доглядывала за ягодником, а тут не выдержала, сорвалась с места и понеслась в глубь чащи, круша всё на своём пути.  Да так неожиданно проявила себя, что ёкнуло за грудиной, объяло до последней кровинки жутью-испугом, отдалось-налилось в пятки неподъёмными гирями. От первобытного страха показалось, что и земля под ногами заходила-заколобродила. Вот и догадайся, кто напропалую ломит по тайге: растревоженный сохатый, другая какая огромадная зверюга или осерчавший лесовик, у кого прямо из - под носа целый кузовок ягоды утащить пытаются? А коли и впрямь обнаружил себя лесовик, выказал своё неудовольствие, то держись теперь путник, будь начеку – настороже: за так просто не отпустит лесной хозяин, непременно зашлет наперерез пути косолапого, а замешкаешься где, то и причешет застоявшейся сучкастой сухостоиной.

  Не можем мы удержаться, оставаться только благодарными зрителями, любоваться издали на природное совершенство и торжество. Самозвано срываем не саженый - не взращенный нами урожай,  прячем - пакуем природные дары за пазуху - в мешок,    а потом,   услаждая собственную утробу, пускаем на варенье, морсы и кисели… Терпят нас, терпят таёжные хозяева, но, видно, бывает  перебор, и получаем мы строжайшее предупреждение…

  – Ты чего осерчал-то? – больше для собственного успокоения заговорил я с невидимой таёжной силой. – Ты меня за разбойника что ли  принял, за распоследнего хапугу?  Сейчас тебе подсоблю, помогу лесу.

  Стал оглядываться по сторонам, как же задобрить хозяина: нашёл квёлый подосиновик, разломил, разбросал перезрелую грибницу по округе, глядишь, попадут споры куда надо, пройдёт дождь, и замаячат по округе рыжие шапки молодых грибов. Вот и ещё забота-работа нашлась – убрал со встречного муравейника неподъёмную для его жителей коряжину, останки отжившего и неудачно упавшего дерева…

  И всё, никаких больше в округе пугающих звуков, даже вроде приветливее зашумели деревья – видно помягчело настроение у лесовика,   пропустил, позволил благополучно покинуть свои таёжные хоромины. Только по выходу из леса вдогонку мне зачастил - заучительствовал,  принялся разъяснять прописные истины охрипший мудрый ворон.