Нет горячей воды

               
Иногда бывает, что отключают горячую воду.  И сердце охватывает формалиновая тоска.  И начинает казаться, что ты всеми забыт и заброшен...

Не расстраивайтесь, это временное явление.


                НЕТ   ГОРЯЧЕЙ   ВОДЫ

Нет горячей воды...  и я вся леденею. 
И мозг зависает, как компьютер, который требует перезагрузки.  В нем что-то хрустит и надрывно щелкает, катается ртутными шариками в черепной коробке, мигает сигнальными лампочками.  Словно стою на ночном перекрестке, и холодно, и фары машин слепят глаза.  Кто-то толкает меня плечом, кто-то колючий и темный.  Кто-то спрашивает, куда мне ехать, мигает зеленым глазом такси.  И мне холодно, и падает снег…
 
Нет горячей воды.  И в стакане с чаем дрожит и зябнет осиная талия серебряной ложечки.  Чай покрывается инеем, золотится хрустальной корочкой льда.  Изо льда вылезает синий пингвин, удивленно смотрит…  и вперевалочку шлепает по комнате, оставляя на ковре мокрые антарктические следы...  А я пью ледяной чай, только что он был очень горячим.  И слюдяная водка вытекает из моей гортани на красные ковры.  Я подставляю стакан...
 
Нет горячей воды.  И холодные селедки водопроводных труб по ночам танцуют лютое танго, мерцают ледяными чешуйками хвостов.  Не ходите в ванную комнату ночью, вы получите по морде железной трубой!  Холодной скользкой трубой по сонной морде.  И  отправитесь туда, откуда пришли.  Потому что ночью надо спать, а не слоняться по квартире, не ползать ночным лунатиком.  То туалет ему подавай, то ванные комнаты. Теперь будете знать!
 
Нет горячей воды.  И я убила муравья.  Он спрыгнул с букета цветов на подоконник, чтобы поведать мне о том, как прекрасен мир.  Муравья пьянили пионы, запах пионов вскружил ему голову.  И он ринулся вниз на маленьком самолетике в крутое пике, он забыл надеть парашют.  А тут  –  я.  И я убила его и плакала.  Оттого, что он не успел мне признаться в любви.  Оттого, что мне холодно.  Оттого, что нет горячей воды... О, как легкомысленны бывают муравьи, забывая надеть парашют.  Как трудно бывает нам распознать в суете дней родную душу.
 
Нет горячей воды.  И я задружилась с плавленым сырком «Дружба».  С добродушным химическим сырком в серебристом фраке.  Сырок сказал: ну, вот и ладно, я счастлив быть съеденным вами, или съетым.  Лучше уж пусть меня съест никому не известный скромный писатель, чем какой-нибудь алкоголик, у которого воняет изо рта тухлым яйцом и болотной жабой. 
И мы с сырком пожали друг другу руки.

Нет горячей воды, и я опять потеряла очки и шарю руками по стенам, как по деревьям в лесу.  Мышеловкой захлопывается дверь ванной, я замираю в сплетении мертвых труб водопровода.  По стенам ползут слепые улитки, завершая спираль мироздания.  И ржавая ванна взирает бесстыдно и томно, призывая обмыться и сбросить усталость.  А если повезет, то и захлебнуться в старом корыте, как в черном квадрате Малевича.  Холодно...
 
Холодно  –  и слова застывают у меня во рту перламутром сосновой смолы.  Холодно  –  и я скольжу черепахой по кафельным плиткам пола.  Формалиновый запах дурманит и дрелит мне мозг.  Холодно.  И мне больше никто не пишет писем...

Нет горячей воды...  и кто-то истово сморкается за окном.  Кто-то замерз и простыл под холодным душем, и сморкается, и не уходит.  Наверно, хочет дождаться, чтобы ему дали бутылкой по башке, чтобы кто-нибудь сбросил с балкона ему на башку цветочный горшок или кирпич.  Потому что сколько можно сморкаться и плевать себе под ноги, надо же и совесть иметь.  Люди на этажах имеют хороший слух и чувство прекрасного.  Поплевал и хватит, поплюй где-нибудь еще.  Что ж нам теперь за всех отдуваться?  И вообще, разве за то мы боролись и шли с красными флагами на баррикады, чтобы теперь кто-то сморкался у нас под балконами?..
 
Нет горячей воды, и за окном плачет младенец.  Плачет и квакает в коляске желтый младенец, взывая о помощи к небесам.  Хоть бы он поскорей заткнулся, засуньте кто-нибудь кляп в его оранжевый ротик.  Он голосит, как резаный поросенок, будто предвидит наперед свое заклание.  Ядовитый желтый младенец.  И не обернется коляска, и не споткнется мамаша о камень.  И нет горячей воды…
Но вот заорал новый младенец, другое дите!  Что же это такое, когда же они закончатся?  Или это тот самый?  Нет, не тот  –  тот был желтый, а этот совсем никуда не годится.  Может, это младенцы зомби, и у нас апокалипсис, а я сижу здесь и ничего не знаю? 
Ка-а-к, там еще и третий???  Да что они, все сговорились?.. 
Третий в пухлой ручке сжимал скипетр... 
Да, это апокалипсис! 
Я отхожу от окна, и вставляю в уши тампоны. 
Тс-с-с!..  Все тихо вокруг.  Тихо и холодно, как перед смертью...
Поднимаю глаза — и на балкон падает дохлая чайка. 
Ну почему апокалипсис не может обойтись без меня???

Нет горячей воды.  И я выхожу на балкон и крошу птицам свои белые пальцы.  Все, что у меня осталось...  Есть еще сердце.  Но сердце, оно для любви.  Даже червь это знает, и не трогает сердце сорок дней...

Нет горячей воды.  И я упала со стула.  Выпала, как слабое звено, как ржавый шуруп из старого кресла.  Мое тело выскользнуло из кожаного кресла, как из мыльницы.  Как из детской люльки, из которой видны звезды.  А мамы нет, некому спеть «баю-бай» и «люли-люли», некому сделать мне потягушечки.  Вот и лежу, и мерзну.  Ну и ладно.  Лежу непричесанная, волосы спутались.  Кто бы гребень мне дал причесать волосы?  Не с кем даже поговорить, не с кем слово молвить.
 
А кто со мной будет говорить, если я без сознания? 
Лежу на дне реки третью неделю.  Холодная и безмолвная, как сомнамбула, как фруктовый лед, и уже некрасивая.  И никто больше не звонит и не пишет писем.  Только рыбы со мной знаются, только они помнят меня, помнят, какой я была хорошей.  Блестящие упругие пиявки сделали из меня домик.  Уютный домик  –  фруктовое мороженое с множеством комнат, просто дворец!
 
Но здесь тоже уже третью неделю нет горячей воды. 
И идет снег...


----------------------------------
Фото из интернета.
Спасибо автору!