Откровения эмигранта:
№13. Первый отпуск
В сентябре было объявлено, что в первый день октября вся наша фирма закрывается, и на пять дней мы едем отдыхать с женами и детьми в только что открывшуюся гостиницу Клаб-Эйлат. Едем на автобусах, с экскурсо-водами в каждом, которые расскажут о всех достопримечательностях на нашем пути. Нас хотели познакомить со страной. И половину затрат на супружескую пару фирма Алеф-Бет при этом брала на себя.
Сборы были скорыми, погрузили в автобусы по ящику сэндвичей и два ящика колы и других напитков, сумки с вещами и поехали. Мы первый раз оказались в одной компании, да еще на отдыхе. Автобусы за час доле-тели до Зихрон-Якова, где сделали остановку на завтрак. Собравшись вокруг деревянных столов, раскидан-ных по парку, мы с интересом разглядывали друг друга, в непривычной спортивной одежде, в шортах. Особенно демократично выглядело в таком виде руководство фирмы.
Открыли ящики с провизией. Еда в Израиле - это национальный вид спорта. О еде много говорят, пишут, спо- рят. Домашние рецепты и меню известных ресторанов обсуждаются серьёзно и с увлечением. На природе балуются мясом барбекью. В праздник в национальных парках и в лесах трудно найти свободное место... Расположившись при входе в парк Рамат Надив, мы воздавали должное искусству изготовителей сэндвичей, напихавших в них или пастраму, или яичницу, или рыбу пополам со свежими овощами и необыкновенно вкусными соусами. Залили все это Кока-Колой и двинулись дальше.
Миновали центр страны, Беер-Шеву и въехали в городок Мицпе-Рамон, расположенный посреди пустыни Негев в совершенно уникальном месте - на обрыве кратера глубиной семьсот-восемьсот метров и шириной десять-пятнадцать километров. Кратер образовался в результате ветровой эррозии и смотрелся просто чудом природы, а на дне его по дороге на Эйлат ползли крохотные автомобили, и создавалось полное ощущение, что ты смотришь вниз в борта самолета.
Заехали мы и в Сдэ-Бокер, здешнюю разновидность Горок Ленинских. В одноименном киббуце провел свои последние годы Давид Бен-Гурион. Тут он и похоронен. Поскольку среди российских революционеров было очень много евреев, политические традиции и регламенты, установившиеся и там, и тут, очень напоминают друг друга. И взятая от религии, как еврейской, так и православной, система ежегодного повторного перемалывания истории и традиций, описанных и в Торе, и в Библии, также наличествует и там, и тут. И поклонение местам упокоения праведников... Но в Израиле все это выглядит менее помпезно.
* * *
А дальше автобус спустился на шоссе Арава и впереди у нас было двести километров ходу среди однотон-ного ландшафта вдоль гряды Иорданских гор, начинающихся северней Кинерета и упирающихся в Аравийский полуостров южнее Эйлата. Монотонность пути нарушалась, пожалуй, только в двух случаях. В низинах - полосатыми столбиками с отметкой глубины, поставленными на случай обвальных зимних дождей, когда мощные потоки воды с ближайших возвышенностей заливают дорогу, и - по сторонам, ярко желтыми табличками, развешанными и справа, и слева на колючей проволоке в плоских и низменных местах, где пространные долины проходят с востока на запад через израильско-иорданскую границу и пересекают её. Таблички установленны с регулярностью не более пятидесяти метров, и на них на трех языках - иврите, английском и арабском написано "Заминировано". Так защищают в Израиле танкоопасные направления...
Для развлечения публики на видик поставили кинофильм. Выбор фильма был за молодежью. Она выбрала "Основной инстикт". По причине постоянной занятости на работе, куда я уходил к шести утра и возвращался после восьми вечера, в то время (да и сейчас!) я фильмы почти не смотрел, и по названиям их не различал. Но, когда осознал, что происходит на экране подвешенного над водителем телевизора, в ужасе скосил глаза на двух мальчиков, шести и тринадцати лет, сидевших от меня справа через проход.
- Во! Гляди! Трахаются... - сказал младший. - Основной инстинкт! Ты смотрел?
- Ага. Смотрел. А ты? - ответил второй, на секунду оторвавшись от вида за окном.
- И я смотрел... - и младший тоже уставился в окно.
Я сообразил, что, во-первых очень отстал от жизни, а во-вторых, перестал что-то важное в ней понимать. И третье, что сексуальная пресыщенность мужчин в столь раннем, как у этих пацанов, возрасте грозит человечеству просто вымиранием.
К вечеру добрались до Эйлата. Гостиница расположилась на склоне горы, метрах в пятистах от ближайшего пляжа. Отдохнув с дороги, ополоснувшись и переодевшись, мы с Зоей отправились на ужин. Войдя в столовую и оглядев "поле боя", пришли в полное изумление. Мой друг Вовка Хейфец, речь о котором пойдет в следущей части, несколько лет назад вернувшись из Тайланда, поделился со мной глубоким жизненым наблюдением. Он написал тогда:
- Радик! Я понял главное! Ничто так наверняка не проверяет человеческую совесть, как шведский стол...
В нашем зале "химера, именуемая совестью" просто полностью отсутствовала. Этот процесс нельзя было назвать едой. Это было какое-то поглощение пищи, осуществляемое сверх всех возможных пределов и ограничений. И все вкусно, и все интересно, и почти все ты видишь впервые... Вечерняя трапеза - мясная. По сторонам зала были расставлены мангалы, на которых полыхало-пеклось-жарилось-шкворчало и румянилось нечто, недоступное человеческому воображению! И все это хотелось попробовать, и на все это текли слюнки... На иврите есть выражение:
- Машегу ме а сратим! - что переводится на русский, как : "Такое только в кино бывает!" -
но вот экспрессия в русском выражении, по сравнением с ивритом, недостаточная.
А мы среди таких кинодекораций живьем похаживаем, едим-похваливаем, питью-десертам должное воздаем! И хоть бы что!...И никто ни слова!... И все это для нас именно и приготовлено!...
После сеанса обжорства, встав из-за стола, кучкой вышли к бассейну и сели в расставленные вокруг него кресла. Мужчины закурили, женщины неторопливо переговаривались. И в какой-то момент появился официант с подносом, уставленным коктейлями, и стал обносить публику. Подошел он и к нам. Выбрали понравившиеся каждому из нас напитки. И вдруг меня как током дернуло:
- Боже мой! Ведь всего полтора года назад, во время поездки с Данькой, мы стояли в уголке, как бедные родственники, и смотрели на такое же гостиничное чудо и не могли ещё понять, какого же уровня благосостояния нам предстоит достичь, чтобы вот так, как те люди, наслаждаться покоем и негой. И, пожалуйста, вот она, следующая наша ступень. И это уже мы сами. Почему-то подумалось, что у "еврейского троеборья" вырисовывается продолжение. Может, оно переродится в пятиборье, а может, и в десятиборье. Кто нас, евреев, знает?
* * *
А ночью, выйдя с сигаретой на болкон, я стоял опершись на перила, и думал о той, о доисторической нашей жизни, где все было расписано-разлиновано на клеточки, на полосочки, где каждый должен был знать свое место, и подобная Клаб-Эйлату роскошь предусмотрена была лишь для партийной и иной элиты. А нам - уже только, что останется, то достанется...
Клязьминский пансионат представлялся верхом роскоши и сказкой курортного бытия. И мы, как тупари безмозглые, им верили, на собраниях хлопали, доверяли, отдавая все заработанное под обещания лучшей жизни для наших потомков, под обещание всего бесплатного - и здравоохранения, и образования, и права на отдых. Это была типичная "пирамида".
Ко всему прочему нас ещё и охмуряли, пугая постоянными внешними угрозами нашей безопасности, объясняя этим трудности с продовольствием и промтоварами. А оказывается, люди могут жить по-человечески, радуясь жизни и её утехам, растить в среднем по трое детей... И это в стране, на границах которой стоят с раскрытой пастью агрессивные орды, двадцатикратно превышающие в количестве её небольшую армию и до зубов той же Россией вооруженные. И детей тут растят без того натруженного озверения, всегда проглядывавшегося в советских мамашах, тащущих свое единственное чадо по утрам в детский сад...
Где-то по книгам мне встретилась мысль о том, что при вторичном браке вступившим в него супругам приходится преодолевать достаточно тяжелый стресс от постоянного сравнения того, что есть сейчас с тем что было когда-то. И происходит оно от страха прогадать...
Я тоже никак не могу избавиться от внутренней потребности сравнивать то, что было там, с тем, что стало здесь. Но происхождение этого чувства, пожалуй, иное - это обида за родителей, проживших в этой мешанине всю свою жизнь и считавших её достойной. Это печаль за друзей, во всей этой кутерьме там оставшихся. Ну, и в какой-то мере, удовлетворение от содеянного...
* * *
Утром , увидев сверху купающихся в бассейне, я решил спуститься и присоединиться к ним. Когда уже подходил к воде, навстречу мне из своего выхода появился Надав, в плавках и с полотенцем на плече. У меня с детства был отточен взгляд на раны и увечья, которые я видел в бане на телах у ровесников отца, прошедших горнило войны. Надав же был со мной почти одного возраста, и я никак не ожидал увидеть то, что краснело у него на обеих ногах. Это были рваные следы снарядных осколков. Уловив направление и выражение моего взгляда, он развел руками и сказал:
- Мельхемет Йом Кипур... (Война Судного Дня...). - повесил полотенце на спинку кресла и прыгнул в бассейн. А ведь за полтора года нашего общения он ни разу не упомянул, что воевал и был так серьезно ранен.
* * *
Пребывание на отдыхе было отмечено не одним только купанием и чревоугодием. Нашим экскурсоводом был запланирован активный отдых, и первой вылазкой было общее путешествие вглубь Эйлатских гор. Автобус высадил нас на стоянке, находившейся в полутора километрах от трассы, и вслед за Игалем, так звали экскурсовода, мы двинулись вперед, растянувшись довольно длинной цепью. Целью нашего похода было место под названием Красный каньон. По дороге Игаль показывал самые разнообразные растения, рассказывал о них, съедобные давал попробовать. Объяснял строение и состав горных пород. И так, за разговорами, втянулись мы в узкую каменную щель, окаймленную бурыми скалами, высотой до 15-20 метров. Щель сужалась и через какое-то время двигаться по ней стало трудно, местами приходилось протискиваться бочком. А иногда - подниматься вверх по вырубленным в скале ступенькам, цепляясь за вбитые здесь же скобы. Молодежь, легкая на подъем и на ногу, гомонила впереди, а в задних рядах в это время назревала форменная трагикомедия. Четыре наиболее фигуристые из наших женщин не смогли протиснуться даже боком в наиболее узких местах каньона. Пришлось их приподымать до уровня, где промежуток между скалами чуточку расширялся и протаскивать вперед по одной. Но постепенно все они сгруппировались перед местом, где требовалось на полтора-два метра подняться вверх. С учетом еще и узости это пролаза, задача становилась почти невыполнимой. Все их четыре мужика друг за другом делали одну и ту же ошибку. Они поднимались первыми, потом становились на колени и подавали вниз обе руки, ухватившись за которые, по их замыслу, благоверная должна была сама подняться по ступеням. Она действительно делала два-три шажка, но дальше просто складывалась, как перочинный ножик, повисая на мужниных руках и выставив наиболее тяжелую часть туловища далеко позади. А мне, стоявшему внизу, ничего не оставалось, как, полуприсев, брать этот объем на обе руки, правую на правую, левую - на левую, и жимом подталкивать вверх, где заботливые мужья уже перехватывали их под мышки и втаскивали на следующий уровень, царапая бедолагам коленки и локти. Так повторялось два или три раза на нашем пути. И в это время моя дорогая и стройная, запросто проходившая в самых узких местах, поджав губы, стояла сзади и, чуточку притоптывая легкой своей ножкой, взглядом не обещала мне хорошей жизни по возвращении. Но... такой уж у меня общественный характер. Если людям трудно, я обязан помощь, несмотря ни на что.
* * *
Следующим путешествием была поездка в Тимну, на знаменитые копи царя Соломона, расположенные километрах в сорока севернее от Эйлата. Живописнейшие скалы, с хорошо сохранившимися наскальными рисунками... Древние руины... И, в завершении, невероятно смотревшаяся посреди этой пышущей жаром горной пустыни, долина с озером в центре. На берегу был раскинут огромный бедуинский шатер, на полу которого по коврам рядами были разбросаны подушки и стояли подносы с диковинными местными блюдами, дымящейся запеченной с пустынными травами бараниной... Нас пригласили рассесться и накормили досыта всей этой снедью. Мясо таяло во рту. А потом угощали крепчайшим турецким кофе и медовыми бедуинскими сладостями.
В программе была предусмотрена и ещё одна аттракция - катание на верблюдах. Желающим было предложено сесть, как на коня, в широченное разукрашенное седло с массивным деревянным "грибом" спереди. Закреп-лялось оно между горбами животного, лежащего на земле. По команде погонщика верблюд начинал подниматься. Сначала на задние ноги, в результате ездок оказывался сильно наклоненным вперед и очень болезненно наезжал промежностью на "гриб". Потом уже верблюд вставал на передние, и положение несколько выправ-лялось. Животные были связаны в длинный караван, который начал двигаться, позванивая большими жестяными колькольчиками на шеях "кораблей пустыни". Сделав километровый круг, через полчаса мы верну-лись. Процесс схода на землю повторил наши мучения в обратном порядке - сначала верблюд опустился на передние колени, а потом подломил уже и задние ноги. В этом смысле наша фотография с верблюдом в Хиве далась Зое намного легче, так как там ей приставляли сбоку лестницу.
* * *
В один из дней нам предложили собраться поздно вечером после ужина. Сказано было, что мы отправляемся в ночной клуб. Подъехали, вошли, расселись и огляделись. В огромном высоком зале стояли широченные длинные деревянные столы со столешницами толщиной 7-8 сантиметров. На столах стояли кувшины с легким вином и миски с бейгале, здешней разновидностью соленых сушек. Народу набралось порядочно, и после одиннадцати началось музыкальное представление. В основном певцы и танцоры. Постепенно публика начала присоединяться к артистам, а через час с небольшим весь зал уже бурно веселился, причем танцующие начали вскакивать сначала на скамьи, а затем и на столы. Теперь стала понятна толщина столешниц, им предстояло выдерживать немалую нарузку. Веселье было таким естественным и свободным, таким непосредственным. Взрослые люди прыгали, как дети. Этакая полная расслабуха!
Надав с женой с самого начала оказались спиной к компании молодых француженок. Через какое-то время он разговорился с ними и развернулся, заказал на их стол к вину что-то сладкое. Общались они по-английски. Мы, наблюдая за ними, даже позавидовали такой легкости общения на чужом языке. Для нас это до сих пор остается проблемой. Сначала они хором пели, потом, продолжая петь, начали танцевать. А кончилось все общим танцем на столах, при этом прыгали они так, что, казалось, имели основной задачей испытать столы на прочность. Наш Босс, человек весьма солидной комплекции, веселился в этой молодой компании настолько от души, что зрительно терялась разница в возрасте. И все израильтяне из нашей группы, и посторонние были подстать ему. А мы, русские, стеснялись, жались к стенкам, немного приплясывали, но оттянуться вот так, как они, на полную катушку - ещё не могли.
В гостиницу вернулись под утро.
В обратную дорогу выехали на другой день вечером, на исходе субботы, и, рванув с юга на север по прямому девяностому шоссе, за шесть часов добрались до Кармиэля... А утром были на работе.