сказка, откуда ныне заморозки,
или мой иябрь
Кто-то сказал: иябрь. Мне понравилось. Но особенно это понравилось самому иябрю. Ведь он не знал, как представиться мне, а теперь его представили. Тогда я воспользовался случаем и спросил:
- И-я-брь, значит?
- Да, - удивился иябрь.
Он был зябким, при одном взгляде на него каждая травинки моего газона ощущала лёгкий озноб.
Моим я назвал газон лишь потому, что мне порой совсем не хотелось по нему ходить. Согласись, маленький друг, что даже по своей (ведь если ты родился - а как иначе? - счастливым) ты не будешь просто так ступать. Наши поступки - для другого.
- Ты понимаешь меня? - сказал я другому.
- Мудрено не понять. Тебе нравится в его имени И и нравится Я. А особенно тебе нравится то, что даже БР-ррр в его имени предусмотрено.
- А кто он?
- Как кто? Летний месяц, самый первый из летних месяцев.
Это вступление. Мы в него вступили. Сделали мы это так: мне было зябко этим летом (такое выдалось лето), и я вышел из тёплой (тоже, конечно, не слишком) квартиры на улицу, посмотреть на заморозки. И что я увидел? Ничего (зелень лета была зелена, дома города были горды принадлежностью к Санкт-Ленинграду, разнообразные машины ездили туда-сюда по шоссе, причём совершенно не напоминая полевых мышей).
Когда мы (то есть я и всё это) вышли, мы и поняли: у нас вышло! Что ещё сказать?
Нечего. Кроме бр-р-р... И тогда кто-то из нас сказал:
- Иябрь, - и при этом слове каждая травинка моего газона ощущала лёгкий озноб.
История повторялась: ведь я уже рассказывал тебе, маленький друг, историю под названием «Я побегу пупырышками дрожи». Помнишь, это была очень обыденная история о том, что всё обыденное очень (от слова "очи") объёмно. То есть волшебно и сказочно. Но ведь тебе ещё тогда моя обыденность показалась не очень интересной. Тебе казалось необходимым, чтобы тебя от обыденности отвлекли, предположим, рассказами о дальних странствиях.
Это потом, со временем, ты узнаешь, что даже самые дальние странствия очень однообразны и близки (я бы даже сказал, близоруки): не надо ехать на край света, чтобы убедиться, что и там небо синее (Гете).
Что многообразным бывает лишь труд увидеть своё настоящее здесь и сейчас.
Впрочем, ты хочешь о странствиях? Хорошо!
- Иябрь, - обратился я к иябрю. - Ты ныне откуда? Где побывал, гость дорогой? И с какими гостинцами возвернулся к нам?
Я и сам удивился, что обратился к летнему месяцу так же, как сказочный царь обращается к заезжему купцу. Впрочем, иябрь ничуть не удивился и стал рассказывать…. А дело было у нас во дворе. Это я к тому, что всё равно всё было весьма обыденно, пока я не спросил.
- Из гостинцев у меня только истории, сам знаешь.
Я не удивился фамильярности: мы были давние знакомцы. Но я заметил, что о самих заморозках иябрь промолчал, а ведь это был бы главный гостинец. Впрочем, здесь нечего скрывать, ведь и ему теперь зябко.
- А побывал я на Южном полюсе мира, - продолжил иябрь.
Я поверил. Более того, слова о Юге меня заинтересовали. Ведь я ещё раз оглядел свой озябший двор с его деревьями в дождевых каплях листвы. Я оглядел озябший газон, по коему (как по счастливой своей рубашке) я не хотел ступать… Бр-р-р-р… Да уж, иябрь! Лучше уж Юг, даже полюс этого Юга.
- Что? - переспросил иябрь.
- Ничего. Просто зябко. Продолжай.
- Так ведь станет ещё забче. ЗябчЕе, я бы сказал.
- Ничего. Продолжай. Расскажи о студёном Юге.
Иябрь кивнул. По травинкам газона пробежал озноб. Я заметил и мысленно (от смущения вслух не вышло выговорить) извинился за беспокойство.
- Ничего, - сказал газон, который почти что был моей счастливой рубашкой и многое понимал почти без слов. - Всё равно лето ныне не лето, а сплошное напоминание о том, что времена ныне не Те, а вовсе даже Эти; скорей, их можно назвать летней осенью.
Здесь уже я без слов согласился, сказав:
- Отсюда и иябрь.
Иябрь же о своей персоне скромно промолчал. Но потом решил-таки дать всем понять, что дело вовсе не в нём, и произнёс вслух:
- Плыли мы, сами понимаете, от Аргентины. Там земля обычного американского континента наиболее близко подступает к Южному полюсу.
Мне стало интересно: газон (который моя счастливая рубашка), июнь (который ныне - иябрь) и я (обычный житель планеты Земля) принялись рассуждать о движении меж континентов; и как далеко мы можем продвинуться? Ежели рассуждать о движении?
- Не знаю, - ответил мне иябрь. - Но до Южного полюса и я не добрался.
- Что так?
- Так вышло, - скромно сказал иябрь.
И тут я заметил, что действительно - вышло. Вышло нечто: по счастливой рубашке моего газона (и, стало быть, по каждой озябшей его травинке) пробежал черный поджарый котяра (таких ещё называют либо клошарище, либо котищё, либо просто кошак, и ни в коем случае не именуют котейкой)… Котяра был явно домашний, с ошейничком на шее, но несколько исхудавший.
- Верно, как ушёл гулять в марте, так до самого лета подзадержался, - сказал иябрь. - А что, поначалу (то есть в мае) было даже тепло, некоторые уже в счастливых майках расхаживали.
Это он намекал на мой газон. По которому пробежал котяра, кстати. Котяра добежал (доструился, мяконько семеня лапками) до куста и уже оттуда взглянул. Словно бы до этого он был занят, а теперь оказался свободен. И мог уделит нам внимание.
- Ничего. Всё равно лето есть лето, - сказал я.
- Особенно если это лето на Южном полюсе, - согласился с некоторой иронией иябрь.
- До полюса ты не добрался, сам сказал.
- Да.
- Но что было дальше? И что было раньше? Как ты оказался на корабеле?
- Это всё спорные вопросы: кто и где, и когда! И кто в чём! Я ведь иябрь, время года, и скорей корабль во мне, а не я в нём.
Он был прав. Год был большим, иябрь - поменьше и находился среди месяцев, то есть словно бы внутри года. Вот и кот был под кустом. Куст был больше кота, и котяра бы словно бы внутри.
- Иллюстрация моих слов, - согласился иябрь.
И здесь я всё понял: нас с тобой, маленький друг, пробуют вставить в рамки размера. Словно мы не сами по себе, а иллюстрация к чему-то другому. Что кому-то покажется более важным, нежели мы с котом.
Мы с котом ещё раз посмотрели на иябрь и не согласились с ним.
- Хотите гулять сами по себе? - вполне ожидаемо удивился иябрь. - Ну, с котом и спорить бесполезно, но ты-то, ты-то! Самому по себе - тебе придётся гулять даже по газону, и надолго ли твоей счастливой рубашки хватит?
- Насколько хватит, всё моё.
- Мне всё равно, почему ты не добрался до Южного полюса, - сказал я иябрю. - Главное, я доберусь до Юга. И мой кот со мной.
- А твой ли это кот? Или это свой кот? - попробовал спровоцировать меня на препирательства иябрь.
Я, разумеется, не поддался. Тем более, что с котом я даже не был знаком. Но это было не важно: очень уж правильно кот на меня смотрел.
Итак, кто-то сказал: иябрь. Мне понравилось. Потому что не вписывалось в рамки. А что потом начались иллюстрации, так дело житейское: всё ходили по своим счастливым рубашкам! И все в конце концов из них выходили.
А почему я сейчас не только не хотел, но и не мог этого сделать (тогда я стал бы не я, и зачем тогда мне всё это?), понимал только котищё.
Тогда иябрь подумал и сказал:
- Может, и правильно я не добрался до Южного полюса.
- Может, и правильно, - согласился я. - Но всё равно жаль.
Впрочем, мы оба знали: до снежного полюса можно докатиться (ибо Земля поката) только на салазках. Но сейчас никакого снега нет. Всё-таки лето, хотя и иябрь.