Конкурсная работа. Номинация – Проза.
"Галактический сезон литературных конкурсов 2016", III этап.
Черный мешок- Михаил Ханин
Каждый раз перед поездкой за границу, коллектив оркестра собирался в зале для репетиций, и директор называл фамилии счастливчиков, утвержденных парткомом, для очередных гастролей. Хотя все прекрасно знали, что соблюдается жесткая очередность, каждый в душе мечтал о том, чтобы заменить заболевшего товарища, потому что смехотворное количество валюты, выдаваемое музыкантам на еду, можно было потратить на вещи, которые в то время невозможно было купить в Советском Союзе.
Глухое недовольство коллектива обычно было направлено против тех музыкантов, которые с завидным постоянством оказывались в списке, но выступить против решения директора, согласованного с главным дирижером, а тем более против парткома, никто не решался, потому что из-за этого можно было оказаться в отказе до конца жизни.
Директор, привычно надев очки, будничным голосом зачитал список и взглянул поверх очков на музыкантов.
-Вопросы, возражения, самоотводы,- бесцветным голосом произнес он и встал, чтобы произнести заключительную фразу,- тогда собирайтесь, уезжаем послезавтра.
Все зашевелились, но скрипач Скоротяпов, недавно принятый в оркестр, вскочил со своего места и даже поднял руку, требуя к себе внимания.
-Мне не совсем ясно,- произнес он лилейным голосом,- почему Олег Гольдманов задействован на все гастроли. Это не справедливо. Все ездят по очереди. Почему же это не касается его?
-Гастроли-не поощрение и не премия,- брезгливо поджав губы, тоном профессора, читающего скучную лекцию студентам, произнес главный дирижер, стоявший рядом с директором. Оркестр за границей-это музыкальное лицо государства. Гольдманов, между прочим, первая скрипка. Конечно, если вы полагаете, что можете его заменить, то тогда другой разговор.
-Ну... нет, конечно,- промямлил Скоротяпов,- я против него ничего не имею. Но почему же тогда его жена всегда ездит с ним? Что она тоже самый лучший музыкант?- визгливо выкрикнул он и сам испугался своих слов.
-Да, потому, что он спит с ней,- рявкнул главный дирижер,- я не понял, почему в этот раз столько глупых вопросов! Вы же в списке! Что вам еще надо?
-Я из чувства справедливости,- попытался оправдаться Скоротяпов.
-Никакой уравниловки не будет,- отрезал главный дирижер и направился к выходу.
-Вот, если бы вы меня поддержали,- возбужденно начал Скоротяпов, обращаясь к музыкантам после того, как главный дирижер и директор оркестра скрылись за дверью,- то...
-Кончай, ты, борец за справедливость,- махнул на него рукой старейший член коллектива виолончелист Угрюмов,- не ты этот порядок устанавливал, не тебе его и менять. Теперь ты на крючке. Папа таких вещей не прощает.
-Так я же хотел, чтобы все по-честному,- сник Скоротяпов,- я ведь не только о себе пекусь, но и о вас тоже.
-О нас он печется,- усмехнулся барабанщик,- смотри, как бы совсем не сгореть. Вылететь из оркестра раз плюнуть.
-Попал в гастрольный список,- добавил Угрюмов,- радуйся да помалкивай. Начальство и без тебя разберется, кого в какую страну отправить.
Скоротяпов попытался еще что-то возразить, но музыканты, не слушая его, толпой направились к выходу в предвкушении поездки или в ожидании своей очереди. По плану гастролей, утвержденному вышестоящей организацией, в этот раз коллектив направлялся в Швецию.
-Мне сказали,- доверительно сообщил Скоротяпов барабанщику, когда весь оркестр собрался в аэропорту,- что в Швеции есть магазины, в которых все вещи продаются за бесценок.
-Ты, не знаешь, где бесплатный сыр бывает?- усмехнулся барабанщик,- значит, какое-нибудь ношеное барахло. Ты первый раз едешь, Костя. Не суетись. Посмотри, что старые волки покупают.
-Видики они покупают, а потом перепродают. Как будто я не знаю,- словно на экзамене, отрапортовал Скоротяпов,- а у меня родственников пол Питера, и каждому что-нибудь привези, а то потом обида до конца жизни будет.
-На всех, все равно, не угодишь,- вмешался в разговор Угрюмов.- Ты взял с собой консервы, сыр, колбасу?
-А у них ничего нету?- изумился Скоротяпов.
Ничего не ответив, Угрюмов переглянулся с барабанщиком и, громко захохотав, они направились к таможне.
Получив суточные, Скоротяпов сначала обрадовался, но пообедав два раза в ресторане, быстро сообразил, что этих денег ему хватит только на то, чтобы не умереть с голоду до конца гастролей. "В следующий раз гору продуктов с собой захвачу,- пообещал он сам себе,- а сейчас надо переходить на режим абсолютной экономии, а то ведь даже жене ничего не смогу привести".
Он стал покупать только молоко и хлеб. К завершению гастролей, Скоротяпов основательно похудел, а в глазах у него появился голодный блеск. Музыканты питались в гостинице, разделившись на группы. И только Скоротяпов, не захвативший с собой ни продуктов, ни выпивки, не мог примкнуть ни к одной из них. Иногда Угрюмов, с которым его поместили в одном номере, приносил ему немного хлеба и открытую консервную банку из-под тушенки, на дне которой телепались островки нежного прозрачного желе.
-Молодо-зелено,- выговаривал он заплетающимся языком,- на блокадника становишься похожим. Вместо того чтобы старших послушать, глупую самостоятельность проявляешь. Ешь, а то совсем ноги протянешь.
В день возвращения в Ленинград главный дирижер собрал всех музыкантов и сообщил им, что они свободны до пяти часов и могут потратить валюту по-своему усмотрению. "Не забывайте о чести и достоинстве советского гражданина,- произнес он в заключение стандартную фразу,- напоминаю, что автобус уходит в шесть. Никого ждать не стану, будете добираться сами". За время гастролей Скоротяпов выяснил, где находится этот удивительный магазин, в котором товары продаются за бесценок и, ни с кем не сговариваясь, бросился бегом по указанному адресу. Ему повезло. В этот день любая вещь стоила всего десять крон. К тому же покупатель, выбравший десять вещей, получал одиннадцатую в подарок. Скоротяпов взял корзину. Обстоятельно осмотрев джинсы, рубашки, свитера, он обнаружил, что некоторые из них оказались совершенно новыми, даже не распакованными, другие выглядели вполне прилично, но большая часть вещей оказалась ношенной. "С ума сойти! Ведь на оставшиеся двести крон я смогу купить двадцать две вещи,- с восторгом подумал он,- и жене, и детям, и родственникам, и даже соседям". Скоротяпов сначала выбирал вещи в упаковке, потом с ярлыком, но без упаковки, и, наконец, те, которые выглядели более или менее прилично. Он даже подобрал себе прекрасный тёмно-синий костюм в полоску. Правда, брюки оказались намного длиннее, чем нужно, но он не огорчился. "Жена укоротит, - успокоил он себя,- а если его продать, то о-хо-хо, сколько за него денег получишь".
Ему пришлось взять еще одну корзину потому, что та, которую он держал в руках, была уже переполнена. Он боялся что, когда он подойдет к кассе, ему начнут объяснять, что нельзя брать такое огромное количество одежды за один раз. Тогда ему придется на ломаном английском объяснять, что у него большая семья и, может быть, в порядке исключения ему все-таки позволят...
Но ничего такого не произошло. Вежливо улыбнувшись, девушка-продавец быстро сосчитала количество купленных им вещей и что-то у него спросила. Скоротяпов не понял, но на всякий случай кивнул головой. Продавщица показала ему пальцем на монитор, стоявший у кассового аппарата, взяла огромный черный мешок и начала укладывать в него, купленные вещи. Скоротяпов, взглянув на монитор, увидел цифру двести и страшно обрадовался. Ровно столько ему удалось сэкономить. Он полез в бумажник, вынул заветные кроны, подал продавщице, с трудом поднял тяжеленный мешок, взвалил его на спину и направился обратно к гостинице.
К его огорчению, Угрюмова в номере не оказалось. Дверь была заперта, а ключ он унес с собой.
-Алкаш чертов! Не мог ключ у портье оставить,- с раздражением проворчал Скоротяпов,- куда мне теперь с этим мешком деваться?
До отъезда оркестра оставалось еще много времени, и ему захотелось напоследок пробежаться по близлежащим улицам, чтобы иметь хоть какое-нибудь представление о Стокгольме.
-Оставлю мешок у дверей, никто его здесь не возьмет,- решил он,- и вернусь через часик, полтора. Если Угрюмов придет раньше, то поймет, что это мой мешок и втащит его в номер.
Насладившись красотой города, Скоротяпов в прекрасном настроении вернулся в гостиницу и, не увидев мешка около двери, решил, что сосед уже вернулся. Однако дверь в номер была закрыта, и Скоротяпов, почуяв неладное, занервничал. Он бросился к портье, жестами и отдельными английскими словами пояснил ему, что прекрасная одежда, которую он только что купил, лежала в большом мешке около дверей его номера.
-В черном полиэтиленовом мешке? - уточнил портье.
-Да-да,- закивал Скоротяпов,- вы не видели?
-В черном мешке, выставленным за двери, обычно лежит мусор,- пояснил портье,- и уборщик обязан выбросить его на помойку до конца своей смены.
-Куда?- в отчаянье закричал Скоротяпов.
-Идемте,- не скрывая усмешки, позвал портье, и направился к лифту. Они опустились на первый этаж, вышли во внутренний двор и подошли к огромному контейнеру ядовито-жёлтого цвета.
-Вероятнее всего здесь,- произнес портье, показывая рукой на контейнер,- залезайте и ищите свой.
Скоротяпов сначала не понял, что подразумевал портье под словом "свой", но когда он залез на контейнер, то увидел, что тот доверху завален огромным количеством черных полиэтиленовых мешков. "Как же я определю, который из них мой?- с тоской подумал он и оглянулся на портье, но тот уже исчез в подъезде. -Времени-то прошло немного,- вдруг сообразил Скоротяпов,- значит, мой мешок лежит где-то сверху".
Один за другим поднимал он мешки, развязывал их и ставил в сторону. От этой интенсивной работы Скоротяпов взмок и сильно устал. Он уже потерял надежду найти свой мешок, и вдруг в одном из них увидел темно-синий костюм в полоску. "Раз уж я здесь, так ведь кое-что можно и из других мешков забрать,- пронеслось у него в голове,- все равно ведь выбросят".
Он развязал еще один мешок, покопался в нем и вытащил чуть поношенный женский туфель. Не найдя второй, Скоротяпов начал вытряхивать из мешка содержимое.
-Может быть, вам помочь?- услышал он угрожающе-вежливый голос главного дирижера.
Скоротяпов, как вор, пойманный на месте преступления, испуганно втянул голову в плечи, посмотрел наверх и растерянно заморгал. Из всех окон, выходивших во двор, на него с любопытством и жалостью смотрели музыканты и какие-то незнакомые люди. В первую секунду он хотел бросить мешок, выскочить из контейнера и убежать, но, поняв, что бежать некуда, завязал свой мешок, вылез из контейнера и, закинув мешок за спину, с обреченным видом, едва переставляя ноги от усталости и полученного унижения, потащился к входу в гостиницу. Его мучало ощущение, что все ее обитатели повылезали из своих номеров, и провожают его насмешливыми взглядами.
-Наверное, портье, крыса лакейская, бесплатный спектакль устроил,- с тупым безразличием подумал он, входя в свой номер.
-Ну, брат, ты даешь,- со смехом встретил его Угрюмов,- такое не каждый день увидишь. Вся гостиница к окнам припала. Здесь даже уборщик в этом дерьме не станет копаться.
-Так ведь столько бы одежды пропало,- чуть не заплакал Скоротяпов. – Хотите, я вам что-нибудь подарю?- попробовал он задобрить приятеля.
Угрюмов пренебрежительно усмехнулся, молча махнул рукой и, подхватив чемодан, покатил его к выходу.
-Спускайтесь в холл,- негромко сказал он уже из дверей, и вышел из номера. Когда Скоротяпов появился в холле с мешком за спиной и чемоданом в руке, музыканты зашлись от хохота.
-Швеция после такого нашествия не скоро оправится,- съязвил барабанщик.
-Рассаживаемся. Автобус уже подан,- распорядился директор оркестра. – А эту проблему мы обсудим дома,- зловеще добавил он. Музыканты, подхватив свои чемоданы и инструменты, заспешили к выходу.
-Репетиция, как всегда, в двенадцать,- напомнил главный дирижер в аэропорту, после приземления самолета,- попрошу никого не опаздывать.
Когда Скоротяпов вошел в репетиционный зал, все музыканты замолчали и с нескрываемым интересом уставились на него.
-Вы чего?- поежился он,- чего-нибудь случилось?
Никто ему не ответил. Главный дирижер постучал палочкой по пюпитру, призывая всех к вниманию.
-В общем, так,- хмуро произнес он,- общее собрание считаю открытым.
Музыканты сразу же притихли и внутренне подобрались. Все знали, когда в голосе главного появляются визгливые металлические нотки, то добра ждать не приходится.
-В общем, так,- снова повторил он и сердито посмотрел в сторону Скоротяпова,- я не буду вам рассказывать, что произошло вчера в гостинице. Вы это видели собственными глазами. А кто не видел, наверняка, получил уже подробнейшую информацию. Как вы понимаете, этот поступок не совместим с высоким званием советского гражданина. Лично я, наблюдая все это безобразие, чуть не сгорел со стыда. Считаю, что Скоротяпов впредь не должен участвовать в заграничных поездках,- он внимательно посмотрел на притихших музыкантов. – Может, у кого-нибудь есть другое мнение?- с явной угрозой в голосе, спросил директор. Музыканты напряженно молчали, глядя себе под ноги.
-Тогда,- спокойно произнес главный дирижер,- приступаем к голосованию. Он взмахнул палочкой, словно призывая оркестр начать увертюру.
Не поднимая головы, все проголосовали единогласно. И вовсе не потому, что осуждали Скоротяпова. Они прекрасно понимали мотивы его поступка. Им даже было жаль его, но музыканты немножко злорадствовали и радовались, когда кого-то отстраняли от поездки, или кто-то внезапно заболевал, потому что в этом случае один из них мог занять вне графика неожиданно освободившееся место.