Предыдущую часть см. http://www.proza.ru/2016/06/14/1108
Перекресток Тургеневской и Буденновского. Справа – Машкин дом, слева – Центральный Рынок.
Крытые павильоны, открытые торговые ряды, вплотную к ним, отделенное легкой оградой – подворье Собора Рождества Пресвятой Богородицы. Колокольня еще не восстановлена и службы идут тихо, стараясь не привлекать внимание атеистов. Наискосок - огороженный решеткой большой двор, залитый асфальтом; желтое четырехэтажное здание повёрнуто фасадом на Тургеневскую. Машкина школа. В начале осени или весной, когда окна открыты настежь, в монотонный гул рынка периодически вливаются звонкие детские голоса. Кажется, здание дрожит в мареве теплого пыльного воздуха, застигнутое звуковой волной, пока крики, шум, смех, беготня не стихнут с началом урока, чтобы через 45 минут взорваться с новой силой.
В углу двора – металлический бак для мусора. Не счесть, сколько вырванных листов из тетрадей с «неправильной оценкой» было заброшено в него обиженными школьниками. Однажды полетела туда и Машкина тетрадь с двойкой. Вообще-то Машка отличница, но чего не бывает в жизни…
Со стороны рынка на школе висит огромный плакат с кривовато нарисованной чашкой: «Тот, кто утром кофе пьет, никогда не устает». Приходится верить, хотя в Машкиной семье по утрам кофе не пьют. Может, именно поэтому, набегавшись за день, она засыпает вечером, как говорит мама, «без задних ног», не дочитав страницу, не додумав самые интересные мысли.
На другом углу рынка – серое одноэтажное здание с большими окнами – спортивная школа. Там когда-то брат занимался гимнастикой, а потом Машка легкой атлетикой. Все рядом. До всего – идти минут пять-десять, не больше.
Ну, разве что если уж очень растягивать дорогу…
Машка выходит в школу за полчаса. Но обязательно за кем-нибудь по дороге заходит или просто сначала спускается на набережную, и лишь потом в школу. Объяснить маме, почему опоздала на первый урок - невозможно. Вздыхает:
- Так получилось…
Впрочем, не у нее одной такие проблемы. Зимой учительница ругает девочек, не пришедших на занятия, в ответ слышит:
- Гололед был! Мы из дома вышли, ноги заскользили: нам вверх надо, а они только вниз едут.
- Вас видели в кинотеатре «Прибой».
- Так он ведь внизу, на набережной. Мы туда и съехали…
Здание школы, хоть и старое, но, если не обращать внимание на его обшарпанность, выглядит солидно, с пилястрами на фасаде и очень высокими потолками. Хорошо сидеть в классе и смотреть в окно. В тех классах, что выходят окнами на Тургеневскую, видно Задонье. Маленькие домики, за ними - всевозможные оттенки по весне зеленых, потом желтых колышущихся трав и полей. В окнах с противоположной стороны – рынок. Покупатели, продавцы, товар на прилавках - все сливается в полотно неизвестного импрессиониста. Налево – оттенки красного, там мясной рынок, направо – разноцветье фруктов и овощей. Платочки и кепки старшего поколения, непокрытые головы молодых при взгляде с высоты кажутся точками, брошенными на холст кистью мастера.
Директриса – словно близнец здания школы. Такая же импозантная, высокая и старая. Так о женщинах не говорят, но это не о возрасте, о том, что она сама «оттуда», из тех времен. Стоит утром на лестнице и требует, чтобы при входе мальчики кланялись, а девочки делали реверанс. Такое впечатление, что она тоже прочитала любимую Машкину книгу и взяла себе за образец начальницу института, в котором училась Сашенька.
Реверанс - так реверанс… не трудно. Возможно, было бы даже красиво, но уж очень не вписывается в ту жизнь, которая за окнами.
Машка читает без остановки: дома, в школе, пристраивая книжку под партой, за столом во время еды, если мама не видит. Везде, где возможно и невозможно. Однажды попали в руки «Записки школьницы» Я. Ларри. Прочитали с подругой раз, другой. Как в книге, разыграли мальчишек со двора поисками кладов и сокровищ, а потом началась повальная эпоха дневников.
По правде говоря, Машка бы не вспомнила, в каком классе это случилось, если бы не четыре общие тетрадки, исписанные двумя разными почерками.
На первой страничке - дата 30.11. 63 и запись, сделанная подругой:
«Решили мы с Машкой вести дневник. Она говорит:
- Садись, пиши.
- Почему я?
- Да просто потому, что я не знаю, о чем писать.
Ну, села. Думаю, что же все-таки написать. По идее (как выражается Машка), сначала надо о нас. Учимся мы в 7 «А» классе…»
Подруга, как обычно, права. Значит, сначала «о нас», вернее, «о них».
В каком классе они подружились, Машка не помнит. Ей кажется, что они всю жизнь сидели за одной партой и бегали друг к другу в гости.
Ленка - чуть повыше ростом (с возрастом они выровнялись), немного шире в кости, на круглом лице - карие выразительные глаза, две русые косички подвязаны баранками. У Машки – глаза тоже карие, тоже две косички… Нет, как ни описывай, подружки получаются обыкновенными, ничем не примечательными девчонками.
Дом Ленки – на углу Буденновского проспекта, прямо напротив входа в Центральный рынок. Днем с двух сторон проспект заставлен подводами, фургонами, грузовиками. Рядом с Ленкиным домом – какие-то склады, и узкий тротуар возле дверей тоже часто загроможден транспортом, хочешь подойти - прорывай блокаду.
На входной двери (язык не поворачивается назвать ее парадной, хотя когда-то она такой и была) несколько звонков. Нажимаешь тот, под которым приклеена бумажечка с Ленкиной фамилией, на балконе третьего этажа появляется или сама Лена, или одна из ее мам. Если Ленке лень бежать вниз, она сбрасывает с балкона ключ от входной двери, открываешь и заходишь в подъезд.
Живет Ленка с мамой и тетей, но обоих называет мамами. Ту маму, которая – тетя, Машка слегка побаивается: кажется - уж очень строгая. Хотя это у нее лишь вид такой строгий, учительский. Обе мамы называют Ленку - Леночкой, и, конечно, души в ней не чают.
У Ленки с мамами – две комнаты в большой коммунальной квартире на третьем этаже. Коммуналка у них классическая: несчетное количество столов на кухне, такое же количество висящих на стене сидений для унитаза в туалете, множество тазиков, ванночек и корыт в ванной комнате.
На втором этаже, под коммуналкой, живет почему-то только одна семья. Лестница делает там какой-то странный поворот, и Машка, начитавшись всяких книжек с привидениями и без, очень долго боялась подниматься по лестнице в доме подруги: все казалось, что из-за выступа лестницы появится человек в красном плаще из сказки Гауфа. Конечно, если смотреть правде в глаза, Машка ему была совсем ни к чему: вряд ли она смогла бы кому-нибудь отрезать голову, но эта здравая мысль не очень успокаивала, и поворот со второго этажа на третий Машка обычно преодолевала бегом. А уж если дело было зимой, и свет горел только на третьем этаже, тут и говорить не о чем… Скорость бега по ступенькам – утраивалась.
Странно сейчас перечитывать дневниковые записи. Переворачиваются странички: о ссоре с мальчишками класса и их успешном перевоспитании (якобы они даже расстраивались из-за того, что девчонки с ними не разговаривали), о любимых и нелюбимых учителях, справедливых и несправедливых оценках, о музыке, кино, балете и спортивной школе. Очень трезвые мысли, что надо бы позаниматься и обещания самим себе: вот как начну делать зарядку, так и результаты в спорте улучшатся. Ленка пишет – как дышит, ничего не придумывая. А Машка все старается казаться поумнее.
Очень много о книгах. «Пылающий остров» Казанцева, «Три мушкетера» и восхищение благородством Атоса, Шерлок Холмс, «Война и мир» - и детское недоумение: что Наташа нашла в Курагине? А еще «Овод», «Прерванная дружба» - книга, которая потрясла Машку. Ей так хотелось поделиться своим восхищением с подругой, которая почему-то не горела желанием читать «Прерванную дружбу», что Машка даже взялась пересказывать книгу, придумывая, будто это что-то совсем-совсем другое, лишь бы заинтересовать Ленку.
Писанием дневников скоро заразился весь класс. Девчонки, конечно. В отличие от Ленки с Машкой, у большинства в классе все серьезно: пишут про любовь, вздыхают, по секрету дают читать подругам. Мальчишки так и рвутся стянуть у кого-нибудь из портфеля дневник, чтобы узнать все «самые – самые» девчоночьи тайны…
Через полгода Ленка с Машкой доверяют дневник третьей подруге. Ира живет с Машкой в одном доме, вместе играют во дворе. У Иры красивая мама, и сама она уже сейчас кажется немножко другой: вместо косичек распущенные светлые волосы, вместо школьной формы – юбочка в складку и свитер. Ире поручают писать в дневнике о событиях в классе, то есть, по правде говоря то, о чем Машка с Леной писать ленятся.
Ира – человек ответственный, она старается.
Вот описывает, как в классной стенгазете, за которую отвечают подруги, появляется заметка с «ошеломляюще громким названием»: «О любви».
«Да за одно это слово классная съест нас с потрохами и не подавится…»
Не съела. Устроила классный час. Спросила:
- Кто из вас уже любил, поднимитесь…
К доске вышел Женька. Он тоже наш, с «нашего двора». Нравится большей половине девчонок класса и прекрасно это знает. Кудрявый чуб – набок, брюки, расклешенные до умопомрачительной ширины и подшитые железной молнией, подметают пол:
- Ну, я…
Все замерли, ожидая реакции классной. Она, кажется, тоже растерялась от такой откровенности:
- И как?
Женька скромно опустил глаза, тяжело вздохнул:
- Эксплуатируют…
На следующей страничке Машка хвастается в дневнике, что получила «пять» на экзамене по сольфеджио. Ну, кого обмануть хотела… Кто-кто, а автор отлично помнит, как дело было. Нет у Машки музыкальных способностей, и слуха музыкального тоже нет. Поэтому диктанты на уроках сольфеджио ей – нож острый. Отличница в обычной школе, в музыкальной – пишет диктанты на троечку, не стесняясь списывать у того, кто позволяет. Вот и на выпускном экзамене по сольфеджио Машка благополучно списала все у сидящей рядом отличницы. Лишь в одном месте засомневалась: ей показалась, что учительница сыграла большую терцию, а соседка по парте написала – малая. «Нет, - подумала Машка, - напишу большую, как сама услышала, все равно ведь никто не поверит, что я без ошибок диктант написала». Надо было видеть возмущенные глаза отличницы, когда зачитали отметки за диктант, и у нее, всю жизнь получавшей пятерки, была четверка, а у Машки – пять. Машка же, сочувствуя, извиняясь и всячески успокаивая, думала, что иногда все-таки стоит доверять своему мнению.
А вот еще запись на тему: «Как мы жарили блинчики». Это уже лето, каникулы. Машкина мама уехала в Таганрог к внуку, оставив Машку на хозяйстве. По правде говоря, хозяйка из Машки – никакая. Ничего готовить она не умеет. Но не зря ведь рядом подруги! Ленка, расспросив своих мам, бежит по Тургеневской с деревянной разливной ложкой, и увидев, что у Иры на третьем этаже открыто окно, во весь голос и на всю Тургеневскую кричит: «Ир-ка-а! Идем к Машке! Будем ее папе блины жарить!»
Крик услышан. Скоро в Машкину кухню набивается вся дворовая команда.
- Что это за блины? – кривится Женька, рассматривая первый порвавшийся, как положено «блин комом», - давайте я испеку.
Несколько черпаков теста выливаются на сковородку (чтобы потолще получилось), потом лепешку долго отдирают от сковороды, пытаясь перевернуть другой стороной.
- Подбросить надо блин, подбросить, - дает советы с интересом наблюдающий за процессом Вовка. Потряхивание сковородой ничего не дает, блин с усердием соскребают и передают в окно тем, кто на кухне не поместился.
- Сыроват, но есть можно, - звучит одобряющее резюме.
- Теперь меня пустите, - требует Вовка.
Несколько раз приготавливается новая порция теста. Кажется, даже папе несколько блинчиков осталось после того как вся компания окончательно наелась.
Заканчивается первая тетрадка грустными размышлениями Машки: «А ведь мы с Ленкой будем жить в 21-ом веке. Правда, мы будем тогда уже совсем-совсем старыми, нам по пятьдесят лет будет. Ну, может, к тому времени придумают какое-нибудь средство омоложения» …
Увы, не придумали. Затерялись следы Иры, Вовки. Женька в «Одноклассниках» - солидный круглолицый мужчина с животиком, да и Машка с Ленкой не остались прежними девочками с косичками.
Но все-таки это была гениальная идея: писать один дневник на двоих. Может, потому и вели дневник так долго: почти до середины институтских лет, что иногда написать можно то, о чем рассказать даже лучшей подруге - трудно. С удивлением для себя Машка узнавала, что на одно и то же событие даже самые близкие друзья могут смотреть по-разному. Училась принимать чужое мнение, не отказываясь от своего. Иногда ей нелегко это давалось, но… кажется, чему-то все-таки научилась.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2016/07/08/1087