Новые горизонты

               
     - Снова блондинка, да ? - Теребил меня за руку Пох, поддергивая ( бля, чуть не сказал - штаны. Какие, на хер, штаны, он же медведь, нет у него штанов, только кроссовки. Найковские. На голый торс ) завитки курчавой шерсти лучшего на свете цвета на бедрах, мужественных и чуть кривых бедрах истинного национал-социалистского медведя, самого преданного друга черного штурмовика Германии. Меня, стал быть. - Да еще та, старая.
     - Она не старая, чурка ты плюшевая, - шлепнула его по головенке Дита и поправила мне галстук. - Хорош. Ай, хорош.
     Я покосился в зеркало, услужливо поднесенное сестричкой, покрасневшей от злости, отворачивающейся и даже немножко плюющейся в сторону Чикатило. Ревнует. Это правильно. Действительно, хорош. За всю х...ню. Из зеркала на меня смотрел тощий мужик в очках, в найковских шортах и галстуке, со всем тщанием и по понятиям парижской моды повязанном на шее. Черные волосы с густой проседью вопияли о скорейшем побритии жиллетовской мойкой, прямо-таки молили : " Снеси нас на х..й". Ничо, волосы, подождите чутка, снесу начисто.
     - Как не старая ? - Заорала, не выдержав, сестренка. - И старая, и глупая, и стремная.
     - Это какая ? - Кротов, закуривая в кресле, небрежно уточнил у разъярившейся красотки в эсэсманской фуражке. - Ну ?
     - Обе !
     Она швырнула зеркало в голову Поха, он аж зашатался и задумался об инновациях, но очень скоро оправился от недоразумения и, весело насвистывая из " Летят журавли", побежал плевать с балкона. Там, внизу, как раз проходил Макаревич, кудрявый и гнусный плутократ. Пох ни дня не пропускал, чтобы смачно не харкнуть в прическу великого лабуха и несогласного, он даже нанял какого-то левого узбека за чашку риса и селедочную голову, чтобы тот целыми днями торчал на углу и ждал. А при появлении Макаревича кричал. Что угодно, но по-узбекски. Вот минуту назад и раздалось тонкое : " Ынга".
     - Обе ! - Повторила сестренка. - Сучки. - Бросилась ко мне и вцепилась в горло. - Ну зачем они тебе ?
     - Пусть будут, - плотоядно ухмыляясь заявил Чикатило. - Еврейками сыт не будешь.
     - Точно, - подтвердила Дита. - Тем более, говножуйками.
     Она презрительно улыбнулась прямо в перекошенное лицо сестрички.
     - Нутциге юде, - пробубнел вернувшийся Пох, пытаясь выглядеть суровым. Не выдержал и захохотал. - Как этот козел заверещал ! Демократия в опасности ! Пидарас.
     - Самый натуральный, - согласилась Дита. - Я хоть и не вкуриваю по-вашему, но тут по роже видно. Пидарас и гнида.
     С улицы снова раздалось тоненькое : " Кулюмьдя кутояк". Пох ломанулся на балкон. Через мгновение вернулся.
     - Опять Макаревич, сука, - изумленно прошептал он, - ходит и ходит. Видать, понравилось подвергать демократию опасности. У меня слюна кончилась, я в него подпиской херякнул.
     Тут надо пояснить, что на балконе, кроме сломанных лыж и левой ласты от костюма аквалангиста, неведомыми путями попавшими в квартиру Диты ( мы временно у нее дислоцировались, в Митино ), валялась годовая подписка журнала " Наука и жизнь" за шестьдесят девятый год. Кротов частенько разворачивал один из журналов, читал, довольно хмыкал и произносил сакраментальное : " Розенберг был прав", после чего с удвоенным удовольствием рассказывал истории из военного прошлого. То как он с Маннергеймом таблички сшибал в лесах Карелии, чтоб Красная Армия заблудилась и искала бы проводника, на-крайняк - проводницу. И тут - х...як! - маленькая девочка, выплыла и сбежала от человеколюбивой твари, по обету назначенной на пост детского омбудсмена, хотя путь этой твари лежал прямиком в печь крематория. Подходит девочка к Красной Армии и говорит :
     - Граждане, вы часом не дорогу на Кексгольм шукаете ? Так я проведу.
     И провела. Шли солдаты, аты-баты, шли солдаты на войну. А угодили...
     Тут Кротов ржал и подмигивал. Дита краснела и взвизгивала, женским чутьем догадываясь, куда они угодили. Чикатило потирал руки и интересовался живым весом рядового бойца Красной Армии, что-то высчитывал про себя и злобно ругался. Сестричка с теннисисткой спали. Причем, в одной постели, со мной посередине. Они закидывали на меня ноги, обнимали жаркими руками и шептали на уши о большой и чистой любви. Пох дремал на груди Диты, при взвизгивании открывал сонный глаз, всматривался в веселую рожу Кротова и начинал свое :
     - Помнится, служил я в шашнацотом годе в Питербурде, так там, понимаешь, сразу того самого.
     И снова засыпал, прижимаясь к соблазнительным покатостям нашей блистательной дамы сердца, курившей сигаретку в тонком мундштучке из слоновой кости, теребившей опасного, как Шендерович, кота с адскими глазами за ухом, от чего тот мурлыкал и говорил русским языком : " Бля ваще".
     - Ладно, - пресек я неуставные взаимоотношения отрядников, - пошел я. Какая-то Юля, х...й знает какая, но, вроде, ничо такая. Смотрите тут без меня.
     Я погрозил им пальцем, назначил Диту старшей и убыл. Бля.