Поспели вишни...
Июнь. Самое начало лета. На шуке (рынке) появились черешни, вишни. Поспели... Хорошо бы съездить в кибуц, поесть их прямо с дерева!
Решено: в эту субботу едем. Туда же, где были в прошлом году. На Голаны, на Север.
Погода стоит замечательная, - не жарко, днем двадцать пять – двадцать шесть... По радио слышу: температура ниже обычного для этого времени года, - на Голанах днем двадцать два, в Хайфе – двадцать четыре… Прекрасно! Самый кайф! Солнышко пригреет и, как обычно, будет жарко.
Надеваю легкие черные трикотажные брюки, такую же блузку, напяливаю на голову широкополую (черную!) шляпу, беру в руку увесистую сумку, - по бабушкиному принципу: едешь на день, - бери еды на три дня! А нас-то четверо, - мало ли, что там еще возьмет Света! Главное, - чтобы у меня было! Выхожу на улицу. Правда, прохладно. Так ведь еще только утро!
По пустынным в этот ранний час улицам быстро выезжаем за город. Позади остались города – спутники Хайфы, Акко, - и вот мы уже мчимся по новому гладкому шоссе вдоль оливковых и цитрусовых рощ, банановых плантаций, яблоневых и персиковых садов, виноградников…
И каждый раз, когда еду по этим разрисованным и разлинеенным дорогам (в первые годы мои сыновья говорили: как в пионерлагере!), - не перестаю восторгаться тем, что вижу по обеим сторонам трассы: далеко, до самого горизонта, видны зеленые поля, сады, рощи, поселки и маленькие города, - внизу, в долине, и на вершинах далеких гор. И картины эти постоянно меняются, как кадры в кино. Вот сейчас слева высоко поднимается голая, в россыпи валунов, гора и по ней словно карабкается тесно застроенная арабская деревня. Дома, - то похожие на хижины, то на сказочные дворцы. Стрелы минаретов, зеленый купол мечети... А справа, - холмы, холмы, - библейская картина: зеленые сады и рощи, высокие иглы кипарисов, красная черепица островерхих крыш, голубые глаза озер в низинах… И вдоль дороги цветы, цветы… Олеандр, бугенвили…
А солнышка не видно пока... Вот и Голаны. Густой туман клубами ползет низко по земле, обволакивает поросшие густым кустарником холмы, ровным серым покрывалом застилает оставшуюся позади долину.
В числе первых паркуемся на стоянке. Выползаем из машины… Ни себе чего!… Холод-то какой! Ледяной ветер пробирает, кажется, до самого «нутра». Как в другой стране! Только что было лето, а тут – опять зима. Собираем в машине все, чем можно укрыться: плед, скатерть, большое полотенце… Хорошо, хоть это нашлось! Тешим себя надеждой: вот выглянет солнышко и станет тепло…
Но не возвращаться же назад! Больше ста километров проехали! И кассы еще закрыты. Рассчитано на «ватиков», старожилов, что начнут прибывать часам к десяти-одиннадцати. Это наш брат приезжает раньше всех, к открытию: слышится пока только русская речь…
Дрожим от холода, но терпеливо ждем. Поскорее бы уже спрятаться в гущу деревьев! Уж там-то теплее…
Молодые парни и девчата за окошками касс пьют кофе (горячий!), болтают, смеются. А мы мерзнем… И мерзнут с мамашами полураздетые карапузы в колясках, кутается во что придется детвора в шортах и футболках… Все беспечно рассчитывали на лето…
Ну, все… Наконец мы в саду, под вишнями. И, правда, тут теплее. Может, от одного вида темных сочных ягод, густо усыпавших ветви деревьев. Нежная мякоть тает во рту…
Значит, так: быстро набираем по две коробки (их нам вручили при входе), по ходу едим, сколько успеем, и бегом к машине, домой! Как было прошлым летом, - не получится.
А прошлым летом погода была!... Наелись и нагулялись вдоволь. И только когда разомлевшие от жары, усталые и сытые вишней по самое «не хочу», с полными коробками ягод уже шли к машине, я спросила, - уже даже не из интереса, а так, между прочим:
- Что это за шум все время слышен? Как будто гром далеко? И трещит что-то? Где-то стройка?
Внук удивленно посмотрел на меня:
- Бабушка! Ты что, не слышишь? Это же стреляют!
- Как стреляют? Где?!
- В Сирии!
- Как в Сирии?... – и я застыла, как вкопанная.
Конечно, в Сирии! Как я раньше не поняла? Мы же рядом, в каких-то пяти-семи километрах. Кибуц-то приграничный! Совсем забыла, куда приехали…
- Поехали уже быстрей! Я не могу уже их слышать! – внук закрыл уши руками.
- А вы знали, и ничего не сказали! – обратилась я к сыну.
- А что говорить? Я думал, ты знаешь…
- И все знают, и… едут сюда!
- И знают, и едут. А чего бояться?
- Но все же с маленькими детьми, с колясками! А там… стреляют!
- Ну, не здесь же стреляют! Это далеко.
- Но так слышно… И опасно…
- Не опасней, чем везде, - сказал сын. – Привыкли уже…
Привыкли… Мы шли мимо зеленых тенистых беседок из живых ветвей тутовых деревьев, мимо столиков под большими голубыми зонтиками, мимо гамаков, натянутых между стволами молодых яблонь, - везде сидели, лежали, качались в гамаках дети и взрослые, семьями и большими компаниями, ели и пили кофе, шутили и смеялись…
Не думаю, что все они так были беспечны. Но жизнь требовала свое, - рядом были дети, и они должны были радоваться, а не бояться.
Из окна машины я снова видела на горизонте серые , низко стелющиеся клубы, которые рано утром приняла за туман. Теперь я знала, что это были клубы дыма, - дыма от пожарищ по ту сторону границы…
…Сегодня было тихо. Только шумел ветер, - холодный, северный, - погромыхивал в темных облаках на горизонте гром, а над нами, как бы из «ничего», - почти из ясного неба, - уже начинал накрапывать дождик.
Впереди меня на четырех ногах бежал клетчатый плед, из которого торчали две головы, руки мои прижимали к груди коробки с вишнями, за плечами холодным парусом вздымалась скатерть… И уже нетерпеливо сигналил из машины сын…
И до сих пор не покидает мысль: как же все близко и зыбко в этом мире! Мир и война, радость и страдания...