Глава первая
Город окрасился в багряные тона. Всюду на улицах висели флаги, транспаранты, плакаты. Казалось, город захлебнется в обилии кумачового цвета. Да еще ветер. Он с какой-то звериной яростью рвал флаги, надувал до огромных размеров транспаранты-растяжки, перекинутые через улицу и, казалось, что вот-вот, они, надувшись, как корабельные паруса, улетят, если ветер станет совсем невыносимым. Редкие прохожие с трудом брели под напором шквального ветра, глубоко надвинув шляпы и подняв воротники. С опаской поглядывая на рвущиеся под ураганным ветром полотнища, они переходили на проезжую часть. Машины пугали прохожих клаксонами. В воздухе висела нехорошая, тяжелая, давящая со стороны черно-багряного неба необъяснимая тоска.
- И вам тоскливо? - спросил хорошенькую девушку тучный господин, стоявший на остановке трамвая. И понял, что сморозил глупость. Она повернулась к нему и ответила:
- Да что вы? Разве какой-то ветер может испортить нам такой праздник? Или вы забыли, какой сегодня у нас великий праздник?
Тучный господин как-то сразу съежился, стал мельче, лоб взмок. Он достал из кармана большой в клетку носовой платок и, лихорадочно отирая лоб, посмотрел на девушку.
- Да нет. Что вы! Как можно о таком забыть, - заговорил он быстро, мигая маленькими поросячьими глазками и преданно всматриваясь в девушку.
Но ее он уже не интересовал. Подходил трамвай. Она легко вскочила на подножку и махнула на прощание оставшемуся на остановке пассажиру. И хоть погода действительно стояла мерзопакостная, но какое это имело значение, когда тебе двадцать лет и у тебя есть заветный пропуск на самую главную площадь города, где сегодня будут парад и демонстрация. Пропуск, пропуск. Как давно подруга Рая обещала достать ей этот заветный клочок бумажки, и вот, наконец, этот момент настал. Подойдя к большой арке перед площадью, она на секунду задержалась и тут, словно по волшебству, будто откуда-то из-под земли сзади ее окликнул неприятный, простуженный голос:
- Вам куда, гражданочка?
Она повернулась на голос и, улыбнувшись, протянула красную бумажку пропуска. Человек в форме небрежно взял ее и, будто изучая каждую написанную на ней буковку, долго и пристально вглядывался в листок. Потом резко посмотрел на Любу и потребовал:
- Паспорт.
Люба похолодела. Неужто в пропуске какая-то ошибка? Но такого быть не могло! Папа Раи был крупным руководителем в городе, да и жили они в квартире, которая окнами выходила на площадь.
- Пожалуйста. Вот мой паспорт.
Неприятный человек все так же небрежно взял ее документ и с той же пристальностью стал просматривать каждую страницу.
- Ну, что там, Михась, диверсантку поймал?
Oткуда-то сбоку раздался голос и залился жирным смешком. Проверяющий еще раз взглянул на Любу, протянул ей паспорт и спросил:
- Знаете, куда идти?
- Да, да, да, - быстро ответила она и заспешила, громко ударяя каблуками по гулкой мостовой.
Толкнув тяжелую дверь, она поднялась на несколько ступеней и присела. Небольшая струйка липкого пота побежала из подмышки и неприятно остановилась возле груди. Она не могла понять, почему ее так долго проверяли и зачем. Ее хорошо знали в охране этого дома. Страх. Она впервые осознала, что испугалась. Странно, но вот в прошлом году ей в лесу встретился медведь, и было не так страшно. А сейчас почему-то струсила. И бояться-то было нечего. Ну, проверили документы, ну, не так посмотрели. Бдительность сейчас нужна особенная, успокаивала она себя. Наверху открылась дверь, и она услышала такой знакомый голос.
- Люба, ты где? Чего застряла? Мы тебя видели, как ты шла под аркой. Поднимайся, одну тебя ждем, - звонко и радостно кричала Райка.
Красивая комната с лепниной и огромным камином с голубыми изразцами, на которых были видны вензеля с царской символикой, казалась неправдоподобно огромной. Старинная мебель из тяжелого дуба и огромная хрустальная люстра под потолком придавали комнате вид одного из царских покоев. И на самом деле это было так. Именно в этом крыльце дома находилась когда-то часть помещений, где жили самые близкие к царю люди…
Гости уже сидели за столом и бурно беседовали. Их молодые лица раскраснелись от выпитого вина.
- Любка! - радостно закричала вся кампания.
Как всегда, стол был накрыт безупречно. Хотя родители Раи и не блистали родовитостью, но должность, занимаемая хозяином, и нередкие высокопоставленные гости в этих стенах накладывали соответствующую печать на весь быт и хозяйство дома. Незаметная, немногочисленная прислуга (повар, да две девушки на подхвате со странной армейской выправкой, которую нельзя было не заметить даже под строгими цивильными костюмами) убирала посуду, чтобы принести горячие блюда.
- Садись ко мне, - закричала Райка и, схватив Любу, властно усадила на стул возле себя.
- Ты почему опоздала? Наверное, соблазняла новую охрану около нашего подъезда. Смотри у меня!
Райка, как всегда, засмеялась своим детским беззаботным смехом, от которого сразу стало легче и светлее на душе.
- Любка, ты кушай, кушай, а то скоро второе принесут. А ты, Мишка, поухаживай за дамой, - обратилась она к соседу Любы.
– Да, я вас не познакомила. Это Миша.
Люба повернулась к своему соседу и слегка кивнула ему. Он показался ей знакомым.
- Мы с вами где-то встречались?
- Да, да, - быстро ответил он, - на курсах по подготовке в институт.
Точно, подумала она. Как такого красавца можно было забыть! Этот парень давно обратил на себя внимание. Высокий, с шикарной черной волнистой шевелюрой и большими карими глазами, в которых затаилась непонятная печаль, так не характерная для молодых людей их возраста и поколения.
- Вам что-нибудь положить? Салата, овощей?
- Да что ты ее спрашиваешь, клади все подряд, видишь, человек голодный. И вина ей побольше, - вмешалась Райка.
Разговор, прерванный приходом Любы, вновь разгорелся.
– А вот я считаю и буду считать и своим детям скажу, что та власть, которая сегодня у нас есть, самая прекрасная в мире, и об этом люди мечтали во все времена! А ты, Славка, если пожил за границей и попробовал их капиталистических ананасов и рябчиков, то думаешь, что в этом счастье? Нет! Дудки, - с раскрасневшимся лицом и горящими глазами говорила их подруга Женя.
– Да я что, я это так, просто к слову, что у них в магазинах можно купить, а я не какой-нибудь защитник капитализма, - скороговоркой выпалил Славка, сын известного посла.
- И правильно, Женька, так его, так его, - раздался мощный бас из проема двери.
- Папка, дорогой, ты вернулся, - взвизгнула Райка и ураганом бросилась к отцу.
Виталий Иванович Корвин, с орденами на богатырской груди, походил на великана из сказки. Огромного роста, совершенно лысый, он крепко прижал дочку к себе и, казалось, что вот-вот ее раздавит. А она, как мышонок, тихо попискивала от счастья на груди у отца. Все за столом заулыбались, как будто и им достался небольшой кусочек счастья от этих двух людей, которые на секунду замерли, прижавшись друг к другу.
Виталий Иванович вдруг резко повернулся к Славе и спросил:
- Что, папа давно из столицы приехал?
- Да нет его пока. Ждем.
- Странно, странно, - пробормотал Виталий Иванович и еще раз долго посмотрел на Славика.
- А ну, Райка, налей-ка мне водки, а то мне скоро уходить, а я с вами так и не выпил.
Одним рывком он опрокинул граненый стакан водки. Крякнул и, прихватив пальцами большой шмат сала, отправил его в рот. Видно было, что делал он это с большим удовольствием, словно вспоминая свою ту, старую крестьянскую жизнь, которая навеки вросла в него и ни с какими царскими хоромами и яствами не могла исчезнуть из него, что бы ни делала с ним жизнь.
- Ну, все, ребятки, я поехал по делам. А машину я вам пришлю назад. Можете кататься потом по ночному городу хоть до утра.
- Папка, ты просто чудо, - защебетала, целуя отца, Райка.
- Ну, ладно, ладно, - смущаясь ласк дочери при гостях, стал отмахиваться от благодарностей Виталий Иванович. Трудно было представить в этом, покрытом румянцем смущения, человеке одного из главных и влиятельнейших столпов власти, начальника важного подразделения этого огромного города…
После ухода хозяина дома за столом опять возобновился галдеж молодой компании. Бурно обсуждался вопрос, куда можно будет вечером поехать покататься на автомобиле, и все ли поместятся, и что взять с собой, и где закончить праздники. Одна лишь Рая сидела с каким-то отрешенным лицом, которое как-то сразу потемнело после ухода отца.
- Райка, ты чего? Проснись, - обратилась к ней Люба. - Ведь все хорошо, правда?
- Пойдем на кухню, Любка. Потреплемся.
Они незаметно, под шум гостей, прошли на огромную кухню, которая напоминала больше кухню небольшого ресторана, чем ту, которая была у простых людей. Огромная плита занимала половину ее площади, здесь же стояли два разделочных стола для приготовления блюд, а в углу стоял стол на восемь персон, заставленный красивой посудой и почти полностью сервированный, как будто гости вот-вот должны были придти. На плите уютно попыхивал кофейник. Недалеко томился сливочник с базарными сливками, а в центре стоял огромный крендель собственной выпечки, накрытый красивым украинским рушником. Райка решительно подошла к кренделю, отломила от него большой кусок и стала сосредоточенно жевать. Молчание подруг затягивалось. Любе не хотелось первой нарушать его. Она понимала, что Рае надо серьезно подумать, прежде чем начать говорить.
- Кури, - бросила Рая папиросы Любе.
Еще какое-то время они, молча, курили. Дверь тихонько отворилась, и в нее вошла прислуга.
- Вам что-нибудь подать, - спросила девушка, которая обслуживала гостей.
Рая нехорошо посмотрела на нее и вдруг закричала страшным голосом:
- Вон! Дайте вы мне все покоя!
Девица моментально испарилась, а Рая отвернулась к окну и стала внимательно смотреть на площадь, которая находилась прямо под окнами кухни. С третьего этажа, где находилась их квартира, из окна кухни прекрасно можно было видеть все парады, которые проходили на площади. Кроме того, огромный, просто какой-то нереальный в простой квартире подоконник на кухне вмещал уйму людей, которые с большим комфортом могли сидеть на нем и смотреть действие, разворачивавшееся на площади. Единственный минус был в том, что окна строго-настрого во время парадов запрещалось открывать. Даже в квартире столь высокопоставленного чиновника они запирались наглухо, и это проверяли люди из службы охраны. Дело в том, что окна кухни выходили точно на трибуну, где стояли все бонзы города, и достать их, даже из плохонькой винтовки, с этой позиции было бы парой пустяков даже для стрелка-мазилы. На площади копошилось много людей. Часть из них подметала последний мусор, поправляла лозунги и плакаты, а основная масса людей зорко проверяла все углы и подворотни и выставляла оцепление в штатском, которое должно было следить за порядком. Строем вошла рота солдат, и их стали разводить по периметру площади. Еще через какой-то час на площадь должны были прибыть руководители города и высокопоставленные военные. Парад должен был начаться воинским маршем, а потом площадь заполнят жители, которых колоннами приведут изо всех районов города. Все это Рая видела уже много раз, и всегда с волнением ждала этого праздника, и с гордостью смотрела на своего отца, который, большой и статный, в хорошо подогнанной форме с орденами на груди выделялся среди стоящих на трибуне. Когда она была совсем маленькой, он казался ей каким-то неземным существом, почти богом, которому подвластно все в этом мире. И любить его должны все люди на этой земле – так, как любила и обожала она, его дочь. Как-то она, совсем по-детски, рассказала ему о своих чувствах. И тогда он, хитро прищурившись, как мог делать только он, ее папка, сказал ей слова, которые запомнились надолго: «Нет, мы не боги, но мы сделаем все, любой ценой, даже если эта цена будет очень велика, так, чтобы люди у нас в стране жили счастливее всех на этой планете». Потом он поднял ее на руки и долго кружил по комнате, подкидывая почти под потолок, и радостно покрикивал: «Ты будешь счастлива, ты будешь, ты будешь»…
Ветер все еще гнал мусор по площади обрывками сорванных плакатов, кружа и разнося их, словно стараясь сорвать все украшения и оставить на ней только знаки бывших царей. Но, наконец, ветер успокоился, тучи, которые мрачно и тяжело висели над городом, неохотно и медленно стали отползать, уступая место легкомысленным белым облачкам. Внезапно тучи прострелил луч солнца и пробежал по площади, на секунду замерев на лице Раи. Она отвернулась от окна и, долго посмотрев на подругу, сказала:
– Знаешь, Любка, мне страшно - и страшно давно. У меня какой-то животный страх, страх, который заставляет меня постоянно думать о том, что все идет к неизбежному концу и ничего поделать невозможно, и все пропало. Я никому это не говорила, да и ты этот наш разговор никому не передашь, надеюсь. Я не сплю уже почти полгода. Отец по ночам так страшно кричит, а на тумбочке возле его кровати постоянно лежит пистолет. Я сначала думала, что его мучают кошмары прошлой войны, но нет. Он кричит по ночам от того, что происходит сегодня.
Рая внезапно бросилась к двери, резко ее распахнула, но там никого не оказалось.
- У нас совсем перестали бывать старинные папины друзья и знакомые. И ко мне многие перестали заходить. Да и сейчас вся эта компания, за исключением пары человек, пришла сюда, чтобы вкусно поесть да на парад поглазеть. Нет, я не обвиняю их, не дай боже, и даже если ты бросишь меня, я тоже не обижусь, но что-то идет не так, и наш дом все больше становится мрачным и неуютным. Может, это работа моего отца, та постоянная страшная аура, которая на него надета, становится непробиваемым и отталкивающим коконом, который разрушает его самого и близких. И потом, мне постоянно снится один и тот же сон уже на протяжении долгого времени. Я даже хотела пойти к гадалке, но потом передумала.
Рая опять взяла папиросу и, прищурившись от дыма, взглянула на подругу. Люба вдруг подумала, что Райка сходит с ума. В ее карих, почти черных зрачках, которые сейчас казались мрачными и отталкивающими, читалась смесь неподдельного ужаса и страха.
- Слушай. Раннее, раннее утро. Пустыня, а над ней поднимается огромное, огромное солнце. Оно медленно и нехотя выползает на небо, окрашивая его красно-коричневым цветом. Внизу, у подножья небольшой горы идет отряд людей. Они поднимаются на гору, но видно, что спешить им некуда. Впереди этого небольшого отряда идет человек. Его лицо сильно изуродовано, висят клочья немытых, спутанных и седых волос, одежда разорвана и грязна то ли от крови, которая запеклась на ней, то ли от жизни в подземельях. Единственное, что отличает этого человека от простых арестантов, это то, что на левой половине груди на его лохмотьях висит орден. Почему палачи оставили его - непонятно. Орден нестерпимо горит под лучами восходящего солнца, словно указывает неведомый путь этим странным людям, затеявшим такой безумный поход в этой адской местности. Оборванца сопровождает отряд военных, которые с нескрываемой злобой смотрят на конвоируемого. Они бы с радостью тут же на месте расправились с этим стариком, от которого так нестерпимо пахнет смертью. Но, по приказу, он должен быть доставлен на вершину этой проклятой горы и там убит и брошен, как последняя собака. Как и каким образом это будет сделано, не знает даже начальник отряда. Наконец отряд поднялся на вершину горы. Внезапно появляется человечек, одетый в немыслимый наряд. Этакая помесь жокейского костюма и клоунского наряда – огромные ботинки и клетчатая кепка, а в руках ведро. Одним движением человечек выливает на арестанта ведро воды прямо в лицо, и я вижу, как сквозь струпья на лице узника проступают знакомые черты. Это мой отец. Еще одним, почти факирским движением человечек вынимает огромный, неправдоподобных размеров черный пистолет, и приставляет его прямо к груди отца, прямо к тому месту, где висит орден. Раздается страшный выстрел, отец падает без звука, и тут же все пропадает, - закончила свой рассказ Рая.
Глаза ее становятся еще безумнее. Жизнь пропадает в них. Истекает капля за каплей. Внезапно окна на кухне начали вибрировать и дребезжать и, кажется, что сейчас они под напором звуков распахнутся и вылетят на площадь. Это начал играть свой традиционный марш военный оркестр, который, по установившейся традиции, располагался всегда под окнами Раиной квартиры. Этот рассказ о сне, поток врывающейся музыки, которая почему-то всегда пугала обитателей и гостей этой квартиры (хотя они знали об оркестре под окнами), создали в комнате почти мистическую, странную и таинственную обстановку. Люба внезапно поежилась, и ей показалось, что по кухне вместе с музыкой пробежал холодок, от которого даже застыли руки. Подруги, стояли, словно зачарованные, вслушивались в музыку, которая все больше набирала мощь и уже заполнила все пространство кухни. Солнце уже вовсю светило сквозь небольшие облака, и медная кухонная утварь нестерпимо блестела на стене, посылая веселые зайчики прямо девушкам в глаза. Двери на кухню с треском раскрылись, и вся компания, которая до сих пор сидела в комнатах, с хохотом и шутками заняла места возле окна, чтобы любоваться началом парада.
Феерическое зрелище - эти парады от победителей. Этакая смесь непомерной бравады своей силой перед вымышленным врагом, которая должна успокаивающе действовать как на простого человека, так и на бонз, стоящих на трибуне. Гости, вооружившись биноклями, с толком и расстановкой обсуждали, кто и где стоит на трибуне. Видно было, что они хорошо знали многих из стоящих на ней не только по статьям и снимкам в газетах.
- Пойдем, выпьем, Любка, - тихо на ухо сказала Рая и повела подругу в комнату, где еще оставался накрытый стол.
Они некоторое время сидели молча, прислушиваясь к шуму парада и музыке, словно хотели в этих звуках уловить для себя что-то новое, особенное, что могло открыть им глаза на то непонятное и волнующее чувство, которое они недавно перенесли, разговаривая на кухне. Рая решительно взяла бутылку водки и плеснула в два стакана.
- За праздник, - громко сказала она и лихо, как ее отец, опрокинула рюмку.
- А знаешь, подруга - вот у нас довольно часто бывают очень интересные и важные люди. Сидел как-то тут буревестник революции, наш великий писатель. Много и долго говорил и рассказывал, как он ездил смотреть на новые стройки, и живо описывал людей и их характеры. Говорил, что даже завидует им, как они славно трудятся и исправляются на этих стройках, хотя они и не свободны. Но зато, какой у них энтузиазм и пафос в работе, чтобы очиститься перед народом за свои проступки. И тут я, как дура, говорю ему: «Какой же пафос может быть у трудящихся, если они не свободны»? Смотрю, буревестник наш усы повесил, папироску закурил, стакан водки тяпнул и, как ни в чем не бывало, как будто не слышал моего вопроса, стал рассказывать про новую звезду нашего театра. А вот недавно был у нас в гостях еще один писатель, но он из бывших, из графьев. Кушал так смачно, хвалил нашу стряпню и особенно рыбу под польским соусом. А потом ни с того ни с сего стал вещать, что почти все люди в нашей стране питаются так же вкусно и сытно, как и мы, и стал рассказывать сказки, что где бы он ни был, где бы его ни принимали, всюду у народа полная чаша. Вот до чего хороша жизнь у нас в стране. И я тогда подумала: ну, зачем они здесь врут и лакируют жизнь, наверное, отца боятся. А может, и в самом деле настолько привыкли, что дома у них все всегда есть, и даже при смене власти у них ничего не изменилось к худшему, а может, и стало даже лучше…
Рая остановилась и посмотрела на подругу.
– Ты чего так глаза на меня таращишь? Думаешь, я тебя на провокацию толкаю, хочу тебя проверить, выяснить, насколько ты стойкая и выдержанная? Ай, ладно, давай еще тяпнем по одной и пойдем, я тебе кое-что покажу. Об этом меня папа попросил, если ты придешь к нам домой.
Она повела подругу вглубь квартиры, куда почти никого не пускали, даже самых близких людей. Это была половина Виталия Ивановича. Здесь находились его кабинет и спальня. Довольно просторная комната была обставлена как рабочий кабинет. Посередине стоял огромный, неправдоподобных размеров стол из дуба, а вдоль стен стояли шкафы, заполненные книгами.
- Садись в папино кресло, сейчас тебе что-то покажу.
Райка ушла, оставив ее одну в этой полутемной комнате. Ей показалось, или это было дежавю, что опять, как на кухне недавно, по комнате пронесся холодок, который коснулся ее тела. Стало неуютно и тоскливо сидеть за этим огромным столом и в этом необъятном кресле, скорее похожем на трон, чем на простое седалище. Она закрыла глаза и слегка задремала.
- Ну, что, заснула? Странно, но некоторые, которым удалось посидеть в этом кресле впервые, сразу расслабляются. Феномен. И непонятно, почему это происходит. Наверное, кресло пришло из глубины веков и имеет много тайн. Ну, ладно, ближе к делу. Смотри.
Она расстелила на столе холст картины, одновременно направив на него свет настольной лампы. Сразу было видно, что картина старая. Даже невооруженным взглядом можно было заметить, что она написана в стиле фламандских художников, отметила про себя Люба. Конечно, ее отец, который занимался этим периодом живописи всю жизнь, наверное, более точно определил бы школу художника, но и она за годы общения с художниками и антикварами постепенно научилась разбираться немного в стилях и направлениях различных школ и периодов, хотя до отца ей было очень далеко. Сюжет картины, на первый взгляд, был довольно прост. На переднем плане сидел юноша и с задумчивым видом смотрел куда-то вперед. На столе возле него лежала стопка бумаги, а в руках он держал гусиное перо. Тут же стоял склонившейся над столом человек – в бархатном камзоле, в широкополой шляпе и панталонах. На ногах были видны дорогие туфли, украшенные дорогими пряжками. На поясе у него заметна была красивая вещица, похожая на переносную чернильницу. Лица людей были тончайше выписаны, а воздух самой картины казался невесомым и физически осязаемым. Именно это отличало некоторых художников фламандской школы и, как говорили знатоки, было присуще одному из великих - Яну Ван дер Меру Делфту или, по-простому, Яну Вермееру.
- Зачем ты мне это показываешь? Я, конечно, не эксперт и понимаю совсем немного. Ясно с первого взгляда, что это шедевр и, наверное, не подделка, ну, может быть, очень хорошая копия или работа одного из учеников какого-нибудь великого фламандца. Это может определить мой отец, да и то не сразу. Хотя в последнее время он никого не консультирует. Впрочем, я могу рассказать ему про вашу картину, если вы, конечно, разрешите.
- Разрешим, конечно, разрешим. Для этого я и попросил Раю показать тебе эту картину, – раздался внезапно за спиной у нее знакомый бас отца Раи.
- А вот тебе и еще один сюрприз. Михаил Михайлович, подойди поближе, посмотри, что тут у меня на столе.
Люба подняла глаза и увидела в полумраке комнаты иссине-бледное лицо своего отца. И так нездоровое после недавней болезни, оно в тусклом свете настольной лампы казалось мертвецки бледным.
- Ну-ка, дочка, уступи место своему отцу, пускай он сядет на этот трон, да поближе посмотрит мою находку. И я еще хочу перед вами, Михаил
Михайлович, извиниться за внезапный приезд к вам и мою просьбу посетить меня. Если бы не срочные дела и не изменения в моих планах на ближайшее время, я, конечно, оставил бы все это на другое время. Ну, а сейчас, друзья мои, я расскажу историю этого полотна.
Было это в гражданскую войну. Много людей там полегло зазря. Ну, вот, ехал я как-то со своим полком и увидел, как на обочине наши солдаты потрошат чью-то телегу и ставят людей на колени. Сейчас, думаю, и порешат их всех. Война. Всякое бывает. Подъехал и спрашиваю, чего людей мордуете. А мне и говорят, мол, шпионов поймали. Один из них встал и бросился ко мне. Помоги, начальник, просит он. Возьмите, что хотите, но отпустите – бежим мы к родственникам за границу. Ладно, говорю я солдатикам, во всем разберусь сам, а вы свободны. Ушли они своим путем, а я и говорю задержанным: идите в соседний лес, а там и до границы недалеко. И даю им своего провожатого, чтобы до границы еще чего не произошло. Тут глава семьи бежит к своей телеге и несет мне сверток. Ну, думаю, взятку тащит. Ох, и дам, думаю, ему сейчас нагайкой прямо по роже. Ан нет, разворачивает он сверток, а там эта картина. Из всего, что он быстро говорил, понял я, что дарит он её за спасение его и семьи. Бросил я этот сверток своему денщику, а тот его в мой обоз отправил. И вот, что самое странное с этой картиной. Долго она моталась со мной по городам и весям. Как не потерялась во всех этих переездах и передрягах, уму непостижимо! И совсем я о ней забыл. А тут стал искать заначку папирос и вспомнил, что клал ее на шкаф в кабинете. Искал ее, искал, а потом взял швабру и стал шуровать над шкафом. И вместо папирос вывалился этот сверток. Открыл я рулон и вспомнил, как он у меня оказался. Ну, что вы скажете, профессор, действительно ли ценна эта картинка, или так - мазня непонятного художника? Но, чувствую сам, что рисовал ее большой мастер своего дела. Не правда ли?
Михаил Михайлович бережно разгладил загнувшиеся концы полотна. Взял свою лупу и замер над картиной. Его лицо то становилось еще бледнее, то вдруг наливалось нездоровым румянцем, и он начинал довольно покашливать, то опять водил усердно лупой по лицам на картине.
- Ну, что я могу вам сказать? Это, вне всякого сомнения, художник из фламандской школы и, по всей видимости, даже Ян Вермеер. Правда, Люба? Но более точный ответ, конечно, может дать более полная экспертиза, на которую надо определенное время и другое место. Я неплохо знаю работы этого художника, но про эту картину я не слышал. Если вы дадите мне ее на экспертизу, то я, конечно…..
- О чем речь! Конечно, дадим. А сейчас за стол, девчата. А мы тут еще немножко поговорим об искусстве…
- То, что я вам сейчас скажу, должно остаться только между нами. По всей видимости, вас скоро могут арестовать. Уж вы мне поверьте. Я. как никто в городе, знаю всю кухню нашей тайной, так сказать, полиции. И вам не надо говорить, кто я такой. Так вот, один из ваших друзей, если его можно назвать таким словом, давно доносит на вас и ваших товарищей. Он подробно пишет все, о чем говорят в вашем доме, кто к вам приходит, ну и так далее. Я многое знаю о вас и уважаю, как честного и порядочного человека. Хотя и вы в вашей юности тоже грешили, но не так, как другие, совсем не так. Ну ладно, я не об этом, а о том, что вам грозит. Меня вызывают в столицу, и я, по всей видимости, могу не вернуться назад.
Виталий Иванович быстро заходил по комнате, кроша табаком от папиросы и пристально поглядывая на собеседника.
- Вы, наверное, поняли, куда меня вызывают. Вы спросите, почему бы мне не скрыться. Я об этом думал. Но это глупо. Меня найдут везде. Итак, вот что я вам предлагаю. Вы и Люба уедете из города. Уедете далеко. В глухой провинциальный город на краю страны. С собой ничего, совсем ничего не возьмете. Я понимаю, это трудно осмыслить, но я предлагаю вам спасение жизни не только вашей, но и вашей дочери. Через некоторое время к вам приедет и моя Рая. Поселится с вами как ваша племянница. Я не прошу вас делать это все бесплатно. Я могу быть благодарным. Вы это увидите очень скоро. И еще. Я постараюсь, конечно, если смогу, сохранить вашу библиотеку и коллекцию здесь, в городе. И дай бог, наступят другие времена, и все образуется…
Михаил Михайлович смотрел на собеседника безумными и тоскливыми глазами. Он знал, что дочь его дружит с Раей. Понимал, чем оно может обернуться в конце концов, но постоянно гнал от себя плохие мысли. И вот сейчас, когда этот человек, при имени которого многие в городе невольно вздрагивали, говорит ему такие вещи, его сердце опять зашлось немым, тоскливым холодком. “Да, наверное, выхода у меня нет. Никакого нет. Верить этому человеку нельзя и страшно. А не верить тоже нельзя. Он спасает, конечно, не только меня, да и совсем не меня, а свою дочь. И потом, где гарантия, что через нее не арестуют и нас, даже в том захолустье, куда он нас отправляет. По всей видимости, он ждет от меня ответа. Ответа прямо сейчас. Чертовски тяжело решать сразу за себя и за дочь. Но что делать? Может быть, если бы была жива жена, она подсказала бы, что и как. Наверно, этот Корвин давно готовил запасной аэродром для своей дочери, которую он безумно любит. И любит он ее, судя по всему, безрассудно и отчаянно, раз доверяет мне свое сокровище. Хотя, с другой стороны, все это может быть очередным фарсом или кампанией против интеллигенции, где мне отводится роль очередного агнца на заклание. Что же делать, что?”
- Ну, что вы уже надумали? Приняли соломоново решение? Давайте выпьем. Я тут со стола кое-что взял. Итак, за что тост? Хотя, понятно, за что. А вот вы мне скажите, скажите по-простому, без всякого. Сейчас, когда все открыто и не надо хитрить, скажите: в чем мы промахнулись, в чем ошиблись? Или, может быть, с самого начала вся эта затея была химерой и паранойей? Разве можно заставить человека быть счастливым? Кто этим на протяжении веков ни занимался… И что, у кого-нибудь что-нибудь кроме крови, напрасно пролитой, получилось? Или эта неизбывная мечта всегда должна на земле воплощаться через кровь? Не так ли?
- Помилуйте, Виталий Иванович. О чем вы говорите? Вы тот, кто стоял в первых рядах, кто крушил вся и все, разве не видели, что только через кровь человек захочет отдать свое – веру, имущество и все-все? Понятно, что благими намерениями устлана дорога в ад. Ну и что из того? Люди всегда хотят невозможного. И, если это невозможное нельзя получить правдой, убеждением, то его получают силой. Это аксиома. Другое дело, что получение вожделенного довольно часто связано с местью, со злым началом человека. И вот, когда это вырывается наружу и находит благодатную почву в других людях, вот тогда лозунги, типа «равенство, братство, свобода» или «мир хижинам - война дворцам» находят своих рьяных адептов.
- Ай, ай! Зря, наверное, я это все затеял. А ведь вы, батенька, наш враг и злейший притом. Когда я читал доносы нашего стукача, я думал, что это размышления гнилых интеллигентов, которым революция наступила на хвост. Но сейчас я вижу, что, наверное, поторопился, решив отдать вам свою дочь. Хотя, может быть, и мои данные не совсем верны, и я еще послужу на своем или другом посту, а не сгнию в лагерях и ссылках.
И он посмотрел на собеседника долгим, мутно-сероватым взглядом, которого так многие боялись.
- Нет, не бойтесь мой друг, я пошутил. В любом случае, я думаю, вам надо уезжать. Даже если я и останусь при власти, то это, я думаю, ненадолго. Ряды очищаются от старых мастодонтов. Это вообще-то и правильно. Дорогу надо дать молодым и пламенным бойцам, у которых нет памяти о старом. Жалко, конечно, что уничтожается так много хороших и преданных людей, но все революции пожирали своих детей. Диалектика, батенька, диалектика.
На Михаила Михайловича была страшно смотреть. Его лицо, и до сих пор не обладавшее здоровым цветом, сейчас и вовсе походило на посмертную маску. Одни только глаза посверкивали презрительно.
- Не смотрите на меня так страшно. Знаю, знаю, о чем вы сейчас думаете. Но выхода у вас нет. Да и мне пора спасти еще одну душу, не считая ту семью, которая мне картину поднесла. Очень надеюсь, что миновала их чаша страданий, и достигли они своего убежища. Говорят, что бога нет, но, без сомнения, есть высший суд там, наверху. Я не требую для себя снисхождения, но и последним подонком тоже не хочу уходить с этой земли. И судите, и думайте про меня, что хотите. А сейчас давайте с вами выпьем, как следует. А потом поедем с молодежью кататься. Может, это моя последняя свободная ночь. Хотя у нас все бывает, все бывает…
Глава вторая
В этот проклятый день утро все не наступало. Уже и по радио прокричал гимн, и через некоторое время с шумом хлопнула соседская дверь, а глаза Михаила Михайловича Соркина все никак не хотели открываться. Казалось, что какая-то сила не давала свету пройти сквозь веки. Мысли в голове летели со скоростью курьерского поезда. С трудом вспоминая, что же с ним произошло, он силился восстановить картину вчерашнего дня. Ну да, сначала за ним внезапно заехал на машине Виталий Иванович и увез к себе домой. Потом был этот нелепый разговор о власти и жизни, а потом они, как следует, выпили и поехали с молодежью кататься за город. Вспоминались какие-то рестораны с хихикающими девками, подобострастные улыбки лакеев и много, много водки. Он попытался приподняться на локтях, но голова закружилась, и он со стоном повалился опять на кровать.
- Что, плохо? Головка бо-бо, ай-ай! А мы сейчас все эти безобразия поправим. Полечим по-нашему, по-народному, и будет у нас товарищ, как новенький, хоть в магазин на витрину…
Михаилу Михайловичу показалось, что этот голос проникал в него откуда-то с потолка. “Наверное, боженька со мною говорит и будет меня лечить“, - с блаженной улыбкой подумал он, и внезапно глаза его открылись.
Над головой Соркина склонилось совершенно невозможное лицо. Округлая голова со смешными, далеко оттопыренными ушами, с сочувствием смотрела на него. Но что особенно поражало в добродушном, с виду почти детском лице – так это глаза. Они были невозмутимо холодные, тяжелого темно-зеленого цвета. Внезапно голова вскрикнула:
- Лечение к больному!
И сейчас же по комнате стал распространяться запах еды.
- Итак, господин хороший, для полного выздоровления вы поешьте сначала горячий рассольник, потом сосисок с горчицей, а на закуску тяпните стопарик холодной водки. И уж вы поверьте мне, что скоро, совсем скоро от вашего недомогания не останется и следа…
И действительно, Соркин почувствовал себя намного лучше. Туман перед глазами рассеялся, зрение стало ясным и четким. Молоточки, до сих пор тяжело стучавшие в голове, куда-то ушли. Он стал с интересом еще раз рассматривать незнакомца.
- Что, удивляетесь, откуда я взялся и так быстро вас вылечил? Ну, во-первых, меня пустила ваша кухарка, которой я, с вашего позволения, приказал приготовить эту целебную снедь, а во-вторых, меня прислал к вам Виталий Иванович. Я у него порученец по особо важным делам и поживу у вас до вашего отъезда. Да, дочке скажете, что я племянник вашей покойной жены, нахожусь здесь в командировке и попросил у вас приюта.
Соркин еще больше округлил глаза и закрыл их. Он только сейчас стал вспоминать детали разговора с Виталием Ивановичем. “Черт. А ведь о самом главном я и забыл. Мне приказано уехать. И приказано так, что отказ не принимается. И, как мне помнится, я согласился”.
- Да вы так не переживайте. Все будет хорошо. Прямо отлично. У меня еще ни одного раза не было прокола. Кстати, зовите меня просто Вадим. И потом, я совсем забыл. Тут вам велено передать этот сверток. Вы пока очухивайтесь, а то скоро вернется ваша дочка.
- А сколько сейчас времени? - писклявым и противным от похмелья голосом спросил Михаил Михайлович.
- Семь вечера. Отдыхайте.
Соркин со вздохом повернулся на бок и, тяжело вздохнув, провалился в тяжелый, муторный сон. Внезапно его разбудил шум, который доносился из глубины квартиры. Дверь комнаты приоткрылась. Люба медленно прошла к кровати, где лежал отец, и тихонько села возле него.
- Что, папка, плохо? А знатно мы вчера погуляли… Нас Виталий Иванович отвез к ним домой, и мы там еще покуролесили. А тебя он домой повез или вы еще куда-то поехали?
Михаил Михайлович старался придать своему лицу спокойный вид и думал, что же сказать дочери. Безумно было сразу, в лоб, говорить о том, что их ждут большие перемены. Он приоткрыл глаза и внимательно посмотрел на дочь: “Красавица, вся в мать. Прекрасные каштановые волосы, хорошая фигурка, и очень тонкий, ироничный ум. По всей видимости, беспечная юность для нее заканчивается. Как, впрочем, и все хорошее когда-нибудь”…
- Знаешь, дочурка, я сейчас оденусь и выйду в гостиную. У нас же гости? Ты уже познакомилась с Вадимом?
- Да, папка. Там Райка, Миша, Женька и Славка. А попозже подъедет Виталий Иванович и заберет Раю.
Дверь за Любой захлопнулась. Соркин продолжал лежать в кровати. Ему мучительно не хотелось никого видеть и с кем-то говорить. Но он все же поднялся и открыл тяжелые шторы на окнах. От проникшего света он машинально прикрыл глаза, и голова опять заболела. Бездумно присел на стул и стал тупо смотреть на стену. Эта квартира досталась ему от отца - известного коллекционера живописи. Все комнаты были увешаны картинами, в шкафах хранились довольно редкие книги. Все это уцелело вместе с квартирой по простой житейской случайности. До переворота Соркин служил в ведомстве, которое занималось культурой и музеями, а он вел отдел по связям с зарубежными партнерами, так как в совершенстве знал четыре языка – немецкий, английский, французский и испанский. Когда случился революционный катаклизм, все чиновники просто покинули свои места и больше не появлялись в присутствии. Новая власть хаотично хваталась то за то, то за это и сразу не могла охватить всю машину власти. Буквально за несколько дней до революции он похоронил свою жену и, чтобы не оставаться одному дома и не топить горе в бутылке, по-прежнему ходил в должность. В огромном здании их было только двое – он да старый привратник Иваныч, который безвылазно жил в маленькой каморке в дальнем крыле здания и был и за дворника, и за консьержа, и за посыльного. Глупо, конечно, было приходить в пустое здание и сидеть в своем кабинете, ничего не делая, но он с удовольствием отдавался там своей страсти. Долгие годы он собирал гашеные марки, которые доставались ему с иностранных писем, приходивших во множестве в их отдел. Он менялся с такими же чудаками-коллекционерами, как он. Все это богатство хранилось у него в кабинете, и в минуты отдыха он по маркам путешествовал по миру. А когда настали времена безвластия, он в тиши кабинета в огромном здании проводил свои дни, укрываясь от безумия революционных страстей. Но эти благостные времена продолжались недолго. В один прекрасный момент дом наполнился гулом голосов, хлопаньем дверей и топотом сапог. В кабинет ворвался юноша с горящими глазами, долго беседовал с ним на философские темы и потом выдал ему бумажку о назначении его директором нового департамента. Та бумажка сохранила ему не только жизнь, но и его квартиру, и работу. Директором он пробыл, правда, недолго, но потом получил тоже достойную должность главного специалиста, в которой и находился до сих пор. Много раз его звали в ряды партийцев, но он все время отнекивался по разным причинам и, в конце концов, его оставили в покое - такого классного специалиста жаль было выгонять.
Соркин вспоминал все это, сидя раздетым в большой неприбранной комнате. В ней помещался большой камин в изразцах, на потолке был замечательный расписной плафон. Огромный стол, занимавший львиную долю комнаты, делил ее с большой и удобной кушеткой. Соркин подошел к зеркалу венецианской работы, которое почти достигало потолка, и было чудо как хорошо, и посмотрел на себя. Красивый, еще не старый мужчина с волнистыми волосами, роста чуть выше среднего, с утомленным лицом и яркими, живыми карими глазами, неплохо выглядел в этом шикарном зеркале. А вообще, многие говорили, что венецианские зеркала приукрашивают тех, кто в них смотрится. Он хмыкнул, глядя в свое отражение, состроил ему страшную рожу и начал одеваться.
В дверь постучали.
- Подождите немножко, я сейчас оденусь.
- Не торопитесь. Я подожду вас в гостиной, - услышал он знакомый голос. «Виталий Иванович», - понял Соркин.
Внезапно он увидел длинный сверток, стоявший около трюмо. С недоверчивостью посмотрел на него, а развернув, ахнул. Это была та, давешняя картина, которую ему показывали на квартире у Виталия Ивановича, и которая теперь почему-то оказалась у него дома. “Неужто я по пьяни утащил этот шедевр домой и сейчас за ним пришли?“ - с ужасом подумал он и начал набивать свою любимую трубку остатками вирджинского табака. Приятные клубы дыма наполнили комнату, и Соркин успокоился. “Черт. А ведь этот лихой порученец что-то говорил о свертке, который он мне должен передать. И это, видимо, он и есть. Но неужели это подарок с барского плеча? Такими вещами не бросаются и не дарят просто так. Видимо, моя благодарность должна быть безмерна”. Настроение у него стало совсем отвратительным. Во рту разлилась противная горечь, как от пережитого страха, и захотелось упасть в кровать и забыться долгим, долгим сном.
- Папочка, ты готов? С тобой все в порядке? – услышал он голос дочери за дверью.
- Иду. Сейчас, иду.
Он нехотя засунул ноги в ботинки и пошел в гостиную, из которой неслись молодые голоса.
- А вот и наш затворник. Проходите, проходите голубчик. Одного вас и не хватает. Да и для окончательной поправки здоровья возьмите рюмочку холодной водочки. Ведь Вадим вас вылечил, не правда ли? Он нам тут рассказал, как быстро спас вас от хворобы. И еще молодому поколению дал массу советов. Я противник обильных возлияний, но иногда только это и можно себе позволить.
И Виталий Иванович пристально посмотрел на Соркина.
- Да-да. Он прямо кудесник и маг. Очень даже хорошо, что он появился у нас случайно. В командировке он тут. Родственник по линии жены.
- А что, если вы, Михаил Михайлович, покажете ваши сокровища, а то мне буквально через полчаса с Раей надо быть дома. Машина скоро подойдет за нами.
- Ну, конечно, о чем речь... Пройдемте в мой кабинет. Любочка, принеси нам по чайку вместе с твоими пирогами. Она, знаете ли, у меня мастерица, прямо ас по этим пирогам.
Гость уютно расположился за столом Соркина и внимательно стал оглядывать комнату.
- Да, батенька, недурно вы устроились. И квартирка вашего батюшки осталась в целости и сохранности, и вас никак не притеснили и оставили при должности, хотя особой лояльности к новой власти вы не проявляли. Но и не вредили, а это в те времена дорогого стоило. Хотя, мы знаем, к вам многие клинья подбивали и охмуряли вас. А вот вы знаете, давеча я сказал, что все еще может измениться. И я, подвешенный на тонкую ниточку жизни и смерти, соскочил с нее и даже оказался в более выигрышном положении. Всего вам рассказывать не буду, да и оно вам ни к чему, но те, вчерашние мои откровения с вами могли усугубить мое шаткое положение, если бы вы донесли наш разговор до нужных ушей. Сейчас все круто может измениться по отношению к вам, но насчет картинки не беспокойтесь. Подарок есть подарок и, если я чего обещал, слово держу крепко. И вот еще что. Завтра, часам этак к десяти, придите в мою новую обитель. Я там с вами хочу поговорить о том, как нам дальше быть. А чаек мы с вами попьем как-нибудь попозже. Машина, наверное, уже у подъезда…
В эту ночь он плохо спал. Можно сказать, даже совсем не спал. Разбитый после бессонной ночи, плохо побрившись, Соркин поплелся на встречу. Идти было совсем не далеко, буквально каких-то два квартала. Раннее утро только опрокинулось первыми лучами солнца, и все стало оживать на улицах. Трелью звенели трамваи, лихо подъезжая к остановкам и жадно заглатывая людей. Степенно проплывали чистые, из парка, автобусы, поблескивая окнами. Город оживал, набирался сил, готовясь выполнить и перевыполнить, догнать и перегнать, как требовали плакаты и призывы, оставшиеся еще с праздничных дней.
Он быстро нашел здание, куда его пригласили, но что это за контора и что в ней делает Виталий Иванович, определить не удалось. На большом пятиэтажном здании не было никаких вывесок. Сердце Михаила Михайловича нехорошо екнуло. Он с усилием толкнул тяжелую дубовую дверь и оказался в просторном холле. Навстречу ему из-за стола, стоящего возле мраморной лестницы, поднялся молодой парень в строгом черном костюме.
- Вы к кому?
- К Виталию Ивановичу Корвину. Мне назначено. Я Соркин Михаил Михайлович.
Неторопливо вернувшись к столу, охранник стал звонить по телефону.
- Подождите. Сейчас за вами придут.
На лестнице послышались частые шаги, и он увидел спускающегося к нему Вадима.
- А-а, проходите, проходите. Ждем, ждем, – протягивая руку, проговорил Вадим.
Они поднялись на третий этаж, и его провели в большой кабинет. За столом он увидел знакомую фигуру Корвина. Тот что-то быстро писал. Не отрывая голову от бумаги, он кивнул Соркину.
- Садитесь. Сейчас закончу, и мы поговорим. Чай, кофе? Ну, нет, так нет.
Усевшись в большое кресло напротив стола Корвина, Соркин пытался понять, зачем его пригласили сюда. “Если в тюрьму, то без всяких там царских церемоний можно было отвезти уже давно. Может быть, хотят заставить написать бумагу на друзей и близких, или попросят стать стукачом. Но им, наверное, известно, что этот номер у них не пройдет. Хотя при угрозе с их стороны жизни дочери он мог бы для виду согласиться, но потом, конечно, вышел бы из игры и навсегда - покончил бы с собой. Нельзя сказать, что Михаил Михайлович был прямо-таки кристально честным и без единого пятнышка человеком. Нет, он был простым смертным, как все, и, как все, имел свои слабости, и малые и большие грехи. Но одно он усвоил от отца: никогда никого не предавай, не наживайся на чужом горе, и семейные ценности ставь во главу угла. Худо-бедно он выполнял заветы отца на протяжении всей жизни. И сейчас понимал, что от него потребуют забыть некоторые его принципы. Главное, чтобы цена была не слишком велика.
- О чем задумались, Михаил Михайлович? Гадаете, что с вами будет и куда попали? Всему свое время.
Соркину стало неуютно от слов Корвина. Ему показалось, что Виталий Иванович именно вот сейчас, в этот момент взял и решил его судьбу. “Но по какому праву эти люди могут изменять ход событий и вещей, порядок жизни? Почему они считают, что только им положено знать, что хорошо для людей, а что им во вред? Неужели какие-то три бородатых человека, написавшие на бумаге свои мысли о том, каким хотелось бы видеть устройство мира, дали руководство другим людям, а те, наступая на трупы и судьбы людей, стали идеи этих бородатых старцев с неистребимой силой воплощать в жизнь?“ – думал Соркин, крепко, до синевы сжимая пальцы рук.
- Да вы так не волнуйтесь. Хотя еще пару часов назад ваша участь была довольно призрачна. Но, знаете, этот мир совершенно непредсказуем. Вот еще вчера я думал, что многое для меня будет потеряно, если не все. А потом, что-то случилось, какие-то колесики жизни побежали по другому пути там, наверху, и я сижу тут перед вами в новом качестве. И вам, честно говоря, повезло. Конечно, если вы пойдете нам навстречу.
В комнате наступила нехорошая тишина. Только большие напольные часы, с мягким, уютным по-домашнему ходом, тихонечко отстукивали время. Казалось, что если прикрыть глаза, то ты окажешься дома, в уютном кресле, и сейчас тебе подадут чай с пампушками.
- Я так понимаю, что большого выбора у меня нет. Весь выбор уже сделан за меня.
- Ну, почему же... Выбор у человека всегда есть. Вот только, насколько он собирается пойти навстречу судьбе и оценить то, что ему предложено. А вам, я думаю, сейчас, Михаил Михайлович, будет предложено не худшее из двух зол. По крайней мере - мне так кажется. Во всяком случае, я посоветовал бы вам выслушать наше предложение, а потом принять то или иное решение.
- Да, да, готов, – несколько отрешенно ответил Соркин и поудобнее устроился в большом кресле, словно оно могло его как-то защитить.
- Я не буду вдаваться во все детали. Если вы дадите согласие, вас в них посвятят другие люди. Я хочу вам предложить выехать на какое-то время за границу. То ведомство, где я сейчас работаю, оказалось в непростой ситуации. Наш человек, который долго работал, внезапно серьезно заболел, и нам нужен срочно специалист, который бы разбирался в антиквариате и владел языками. Времени, к сожалению, в обрез и, чтобы подготовить на его место нового человека, потребуется долгий срок, а у нас его нет.
- Я догадываюсь, о чем идет речь. Я, наверное, должен стать шпионом. Но я же… и потом…
- Стойте, стойте, господин Соркин, - Корвин рассмеялся. - Вас ни в какие шпионы не приглашают и ничего подобного не предлагают. Ваша миссия будет довольно проста. В одном из европейских городов вам предстоит какое-то время побыть в офисе антикварной фирмы, которая занимается исключительно консультационными услугами, как для частных лиц, так и для организаций. Ведь вас на Западе никто в лицо не знает, мы это проверяли. Так, что в этом отношении и вы, и мы можем быть спокойны.
- Я так понимаю, что выхода у меня нет? Я должен согласиться.
- Нет, выход у вас есть. Вы можете просто вернуться домой и там ожидать возможного ареста по делу, которое сейчас начало разворачиваться, и по которому со дня на день должны начаться аресты. Или вы сейчас пройдете с Вадимом, и он вас обо всем проинструктирует. Конечно, не за один день. Я думаю, ваша подготовка в этом экстренном для нас случае займет пару недель, и не будет для вас слишком утомительной. Тем более, что вам ничего сверхсложного в предстоящей работе делать не придется. Простая рутинная работа, типа той, какой вы занимались у себя на работе до этого времени. Единственное отличие в том, что вам предстоит быть намного внимательнее и осторожнее, чем это надо в просто повседневной жизни.
Соркин поднялся с кресла и несколько раз прошелся по кабинету. Ему показалось, что его пригласили играть какую-то пьесу, которую он, наверное, знает по книжкам, но играть в ней было бы верхом авантюризма. Хотя в жизни мы постоянно играем какие-то роли. Порой, совершенно не подходящие нам. И в конце понимаешь, что та роль в жизни, которую ты сам себе выбрал и назначил, оказалась мифом, сусальной подделкой. И ломаного гроша не стоят все твои трепыхания, которыми ты гордился всю жизнь. «А может, действительно, черт с ним. Если выбирать из двух зол, то меньшим оказывается поездка за границу. Однако не надо строить себе иллюзий, что, выполни я их задание, и они оставят меня в живых. Или, как это пишется в детективных романах – они использовали его вслепую», - раздумывал Соркин, по второму разу пройдясь по кабинету.
- Я все взвесил и - согласен. Да и потом, я всю жизнь хотел посмотреть мир, и надеюсь, что мне это с вашей помощью удастся. Но меня волнует, как на это время дочь останется одна.
- Ну, вот и хорошо, и очень умненько. Люблю иметь дело с трезвомыслящими людьми. Конечно, для вас будет открыт мир, и вы многое повидаете, что и не снилось простым нашим людям. А о дочке не беспокойтесь. Завтра приедет ваша двоюродная сестра и поживет у вас до вашего возвращения.
- Но как вы могли ее вызвать, не зная, соглашусь я или нет на эту поездку?
- Знаете, мы были бы плохими работниками, и нас никто не стал бы держать в этом серьезном заведении, если бы мы не могли прогнозировать на несколько шагов вперед те или иные события. Итак, до свидания. Надеюсь, что у вас все будет хорошо, и мы в скором времени опять прекрасно проведем с вами время, как это было на праздниках.
Корвин вышел из-за своего стола и на прощание крепко пожал руку Соркину.
Глава третья
Обеденный перерыв заканчивался, а вставать с кресла в уютном кафе чертовски не хотелось. Уже несколько дней он находился в этом волшебном городе и все никак не мог надышаться его воздухом свободы, наглядеться на прекрасные здания и великолепные музеи. В первый день его привезли в квартиру, ту, где жил тот человек, которого он на время должен был заменить. По “легенде”, он был его братом, поэтому селить в гостинице посчитали лишним. Квартира оказалась на редкость хорошей и чистой, хотя было видно, что здесь живет холостяк. Он это понял сразу, как только вошел. Долгие годы после смерти жены наложили на быт Соркина определенный стиль поведения. И хоть в доме у него всем заправляла дочка, но настоящего женского уюта в доме уже не было. Именно этого уюта он не увидел и в своем новом жилище. Его познакомили с консьержкой и представили женщину, которая три раза в неделю будет приходить убирать и готовить у него. Четыре большие комнаты окнами выходили на бульвар, засаженный каштанами. Он сразу выбрал себе небольшую комнату, по всей видимости, гостевую, и удобно расположился в ней, попросив на время перенести к нему маленький столик и большое кресло из другой комнаты, решив, что налаживать какой-то постоянный быт для себя преждевременно, да и не нужно. Соркин тяжело переживал разлуку с дочкой, тосковал по своей квартире и налаженному ритму жизни. Для всех его отъезд был обставлен как длительная командировка в один из музейных центров Запада.
Он докуривал свою трубку и лениво разглядывал прохожих, которые неспешно проходили по улице, нагруженные покупками. Сегодня был короткий день и начинался длинный уикенд. Его пригласили за город на виллу, которая находилась на берегу реки, и обещали хороший отдых и рыбалку. Он попытался отказаться, но его доводы приняли с усмешкой и сказали, что его положение обязывает быть на этом пикнике.
Михаил Михайлович блаженно зажмурился. Жизнь казалась фантастически прекрасной, но эти минуты покоя были фактически первыми, когда он смог себе позволить расслабиться после двух недель усиленной учебы в закрытом центре, где ему давали инструкции по работе за границей. В сущности, от него требовалось немногое. В его функции входило получение писем, которые будут приходить на его имя, и сортировка их по определенным параметрам, которым его научили, с последующей публикацией раз в месяц объявления определенного характера в газете. Для кого эта информация передавалась, и кто были ее получатели, ему было неизвестно. Позже он должен получить дополнительные инструкции, но его уверили в том, что до этого, скорее всего, не дойдет, так как тот человек, чье место он будет временно занимать, должен быстро поправиться.
В первый же день он поехал к нему в больницу. В палату его пустили с большой неохотой. Но он был братом больного, «по легенде», и документы, которые он показал врачу, снимали всяческие препоны для их встречи. Сейчас он - Джефри Ловсон, окончивший факультет искусств в университете и приехавший из-за океана на время болезни заменить брата в его бизнесе. Встреча была недолгой, так как больному было плохо после перенесенной операции. Они перекинулись лишь незначительными фразами, и через полчаса он, при докторе обняв “брата”, с тяжелым чувством возвратился к себе домой. Ему показалось, что дела у того совсем не блестящие, и если с ним случится непоправимое, то его командировка может оказаться неопределенно долгой.
В офисе фирмы его приняли довольно прохладно, провели в кабинет, где он будет работать, и познакомили с секретаршей. О его приезде было оповещено заранее, и никто не удивился, что у хозяина фирмы был брат. Ведь фирма называлась “LAWSON&LAWSON. Consulting company”. Все знали, что босс - скрытный человек и до семейных тайн никого не допускал. Было понятно, что в таком специфическом бизнесе, как оценка и консультации в сфере искусств, профаны могут нанести непоправимый ущерб. Настроение в фирме улучшилось, когда он грамотно обслужил первого клиента, и тот довольный ушел из офиса. Все поняли, что фирму лихорадить не будет, и новый босс, если и не великий бизнесмен, то специалист в своем деле. Еще больший авторитет он заработал в глазах своих служащих, когда повесил у себя в кабинете картину Яна Вермеера, подаренную Корвиным. Были долгие размышления о том, следует ли брать картину с собой или нет, но потом решили, что ничего худого в этом не будет, а даже придаст ему авторитет, как знатоку в сфере живописи…
Соркин два раза в неделю посещал больницу, но к своему ужасу понимал, что состояние больного не предвещало ничего хорошего. Лечащий врач на вопросы отвечал с большой неохотой, туманно, сыпля медицинскими терминами, которые ему ничего не говорили, и заверял, что они делают все возможное и надо надеяться на лучшее…
В это яркое осеннее утро Соркин проснулся с какой-то странной тяжестью. И не потому, что вчера он допоздна засиделся с тяжелым клиентом, который пытался его не только обмануть, предлагая деньги за липовую оценку, но еще долго и нудно рассказывал о своем трудном и голодном детстве и жаловался на партнера по бизнесу, который постоянно его хотел обмануть. Он побрился, приготовил себе нехитрый холостяцкий завтрак и выкурил первую трубку перед выходом на улицу. Внезапно в коридоре раздался телефонный звонок. Вообще-то, его номер никто не знал здесь в городе, да и он никому его не давал. Нехорошее чувство овладело им. Так оно и случилось. Звонили из больницы и просили приехать. На его вопросы ничего не ответили. Он понял, что случилось то самое нехорошее, о чем он мог только предполагать. В больнице он был через полчаса. Его сразу провели к врачу, который сообщил печальную новость – его брат сегодня ночью умер. Соркин запаниковал. На него наваливалась вся эта чехарда с похоронами и всеми теми ритуалами, в которых ему надо было участвовать в главной роли скорбящего близкого человека. Он даже не знал, какого вероисповедания был тот человек. Выйдя из больницы, он присел на лавочку около входа. «Так, паниковать не надо, а нужно все переложить на те структуры, которые втянули его в эту аферу, – подумал он. – И пускай они занимаются похоронами своего человека. Надо только срочно дать в газету объявление, которое было предусмотрено на случай чрезвычайных ситуаций». Он успел подать объявление к выходу газеты на следующее утро. В фирме уже знали о смерти хозяина, и он, под предлогом глубокого траура, сообщил, что выйдет на работу только через неделю.
Ранним утром следующего дня в квартиру позвонили, и он открыл дверь. Наконец, за несколько месяцев, он увидел знакомое лицо. В дверях стоял старый знакомый Вадим.
- Успокойтесь, и давайте пройдем в комнату. И не надо делать такое трагическое лицо, товарищ Ловсон, – с легкой иронией обратился он к Соркину. - Все будет хорошо, и наша контора обо всем уже позаботилась. Похороны будут завтра по католическому обряду со всеми положенными почестями. На следующий день вы передадите свои полномочия на время вашему старшему менеджеру и объявите, что возвращаетесь за океан на неопределенное время, до вступления в силу завещания. Мы решили, что вы уедете на Родину, а там подумают, как поступать дальше. А сейчас я бы хотел принять душ с вашего позволения, а потом мы с вами, как следует, пообедаем в каком-нибудь хорошем ресторане. А то я ужасно соскучился по приличным заведениям с хорошим сервисом и отменной кухней…
Глава четвертая
…Уже две недели прошло, как Соркин вернулся с родины. Он чувствовал себя очень скверно. Надо было вживаться в новую, такую непростую для него жизнь, которая должна была закончиться неизвестно когда. Его ободрили, что это продлится максимум еще год, а потом он будет свободен и вернется опять в свою повседневную работу и налаженную жизнь со своей дочерью, книгами и картинами. Ему в это верилось с трудом, но другого выхода он для себя не видел. Этот порочный круг можно было разорвать двумя способами – уйти из жизни или сбежать от этой шпионской фирмы куда-нибудь на край света. Но безумно жалко было оставлять свою дочь, которой, вне сомнения, после его ухода была уготована плачевная судьба. С дочкой ему удалось встретиться всего несколько раз, объяснив ей, что ему надо писать отчет о проделанной работе, а на самом деле он проходил новый инструктаж для своей дальнейшей деятельности. Ему расширили круг обязанностей, в который вошла аналитика газет и новостей. Очертили круг людей, с которыми он должен был завести новые знакомства. Соркин должен был также постараться сохранить хорошие отношения с теми, с кем завязал их его бывший “брат”. Кроме того, он по приезду вступал во владение фирмой, так как завещание “контора” решила написать на него. Понятно было, что, один раз попав в руки к этим людям, так просто от них ему не уйти. Одно радовало, что можно было уехать из страны, где обстановка в обществе была просто мрачная. Многие знакомые пропали в неизвестности, другие тихонько сидели и постукивали, третьи всеми правдами и неправдами старались покинуть родину, выбирая меньшее из зол.
Потихоньку он стал налаживать свой быт и работу. Вступив в права владельца фирмы, он увидел, что ее работа налажена отлично, и за время его отсутствия клиенты не потеряны и прибыль даже немного возросла. Став главой фирмы, по настоянию своих хозяев, он нанял на работу новую секретаршу, женщину средних лет, с прекрасной внешностью и отменными качествами секретаря-референта. Соркин понял, что его будут контролировать постоянно и повсеместно. Новая секретарша по имени Мадлен и не скрывала это от него, когда они оставались одни. Потекли рабочие будни. Первое время он был рассеян и немного мрачен, но все это списывалось для него на потерю близкого человека. На видное место Соркин повесил картину Яна Вермеера и, глядя на нее, частенько вспоминал свою дочурку и дом, по которым он безумно скучал...
В тот день у него была встреча с человеком, который был известным политиком и коллекционером. Уже давно фирма пыталась заполучить к себе этого клиента, и Соркину случайно удалось познакомиться с лордом Джеймсоном на одном званом ужине. Он сам подошел к нему и попросил встретиться с ним у него в офисе. Это была, несомненно, удача, именно та удача, которая, кроме финансовых выигрышей, может принести с собой и возможность попадания в узкий круг высокопоставленных собирателей старины. Акулы такого калибра были счастливым приобретением для любой уважающей себя фирмы, а тем более для Соркина, которого еще очень плохо знали в этой сугубо закрытой среде богатых коллекционеров редкостей.
В офисе тщательно подготовились к приему лорда. Удалось выяснить, какой сорт сигар любит сэр Джеймсон, и какой виски предпочитает. Ровно в одиннадцать утра в кабинете Соркина уже сидел его знатный посетитель.
- Ну, что ж, прекрасно, что вы смогли узнать сорт моих сигар и виски. Но, думаю, что этого вполне можно было и не делать, хотя я ценю вашу заботу о клиенте. Это приятно, – с небольшой иронией заметил Джеймсон, неторопливо оглядывая кабинет. - Знаете, я не люблю ходить вокруг да около, и в делах всегда люблю прямоту и честность. Сразу скажу, меня интересует одна вещь, которая находится в вашем владении. Я хочу предложить вам большие, можно сказать, даже очень большие деньги, чтобы ее приобрести.
Он внимательно и долго посмотрел на Соркина и затянулся сигарой. На вид лорду было лет пятьдесят, пятьдесят пять. Одетый в прекрасно скроенный костюм, с небольшой залысиной на голове и в модных очках, он больше походил на удачливого бизнесмена, чем на продолжателя старинной фамилии, отметил Соркин. Хотя, как на самом деле должны были выглядеть великосветские люди, он представлял себе больше из литературы, где они, как правило, описывались сплошь во фраках и с пренебрежительной и скучающей миной на лице. Внезапно Джеймсон повернулся назад и долго и внимательно стал оглядывать картину Яна Вермеера. Он положил сигару, поднялся и приблизился к картине. Подошел к ней почти вплотную.
- Знаете ли, мой дорогой Ловсон, - обратился он к Соркину, – я уже наслышан о вашей картине, и сейчас, смотря на нее, лишний раз убеждаюсь, насколько уникально мастерство этого великого голландца. Его живописную технику, нельзя спутать ни с какой другой. Как он прекрасно владеет колоритом, тончайшим портретированием, а главное - какой невесомый воздух в его картинах. Так и кажется, что чувствуешь его физически. И вообще эта картина очень странная. Если посмотреть на то, чем занимаются на ней персонажи, то в первый момент тут нет ничего особенного. Сюжет довольно прост. Люди занимаются перепиской документов. Один из них, видимо, мастер, а второй - его ученик-подмастерье. Но, если вглядеться в текст, который они переписывают, то определенно можно сказать, что это не латынь. А символы, которые можно разглядеть, похожи на каббалистические знаки. Но, с другой стороны, выглядят эти люди не как евреи. Тогда почему они это делают? И еще - комната обставлена совсем просто, но вглядитесь в изразцы камина. На самом верхнем ряду видны какие-то знаки. А если посмотреть на правый угол стола, то там вы увидите пергамент, и довольно старый, который прикрыт книгой.
Вас удивило, откуда я так хорошо знаю сюжет картины? Ну, если у вас есть пара минут, я расскажу вам небольшую историю. Говорят, только говорят, что эту картину художнику заказали некие богатые люди, которым грозила гибель. Чтобы не отдавать свои богатства в руки палачей, они решили спрятать его в надежном месте. Но так как богатства принадлежали нескольким семьям, то они решили закодировать место, где все это будет спрятано, в картине. Через подставного человека они заказали за очень приличные для того времени деньги картину Яну Вермееру, но с условием, что на картине должен быть определенный сюжет и должны быть помещены те или иные предметы, которые они ему дадут. В назначенный срок картина была готова, и ее сразу же забрали. История картины впоследствии была довольно трагична. Заказчики картины были уничтожены. Те, кто мог бы рассказать о тайном смысле картины, исчезли с лица земли. И вот совсем недавно мой брат купил на аукционе старые рукописи. В одной из них он обнаружил записи подмастерья, который работал с художником. Там были ничего не значащие цифры расходов на краски и холсты, но была и одна интересная запись, где рассказывалось о странном заказе Яну Вермееру и разговоре, который подслушал жуликоватый подмастерье. Они точь-в-точь совпадали с сюжетом вашей картины и той историей, которую я вам рассказал. Вы хотите спросить - и какой же вывод? А никакой! Все это может быть и правда, и ложь. И потом, где жили эти заказчики и что зашифровано в записях переписчиков, тоже великая тайна. Конечно, можно попробовать расшифровать текст на картине, но весь ли код на ней, а может, часть его была у других людей? Загадок много, а, с другой стороны, есть ли они? Или это просто одна из многочисленных историй, которые нередко сопровождают картины великих мастеров. Да, кстати, как картина попала к вам? Ведь, по слухам, вы привезли ее из-за океана. Хотя я не вправе спрашивать такие вещи.
- Ну, почему же. Она попала ко мне от одного человека, чье имя я не могу вам открыть. Профессиональная этика. Уж простите меня
- Ну, что вы! Это вы должны извинить меня за мою бестактность. Знаете, я бы хотел вас пригласить к нам домой. Ничего особенного не будет. Это не званый раут и никаких особых форм одежды. Просто легкий пикник на природе, и если вы согласны, то я пришлю за вами машину. Кроме того, там будет и мой брат, который хочет с вами познакомиться. И еще. Я попросил бы ваших адвокатов подготовить договор о сотрудничестве с нашей семьей по сопровождению сделок на аукционах и торгах. Ведь не для того я занял у вас столько времени, чтобы разглагольствовать о художнике, пусть даже и великом. Итак, до встречи. Ждем вас. Не провожайте меня. Эти китайские церемонии я очень не люблю...
Сразу после ухода Джеймсона в кабинет вошла секретарша под видом подписи неотложных документов и стала интересоваться ходом переговоров. Её расспросы коробили Соркина. Но он понимал, что Мадлен работник из “конторы” и докладывает хозяевам о каждом его шаге. Пришлось со смирением рассказывать о ходе встречи. Единственно, что он утаил, так это то, что приглашен на пикник к Джеймсону домой, и о его интересе к картине. Удовлетворенная ответами Соркина, Мадлен почти фамильярно похвалила его. Сказала, что у этой крупной рыбы можно многое выудить и получить прекрасную информацию прямо из кругов, близких к правительству.
Кисло улыбнувшись ей на эту похвалу, он отправился пообедать в привычный для него клуб, где невозможно было увидеть сотрудников его фирмы, а тем более Мадлен. Привилегия ходить в этот элитный клуб досталась ему от “брата” и очень ему помогала, когда надо было скрыться от недремлющего ока секретарши-надзирателя. Как удалось влезть его предшественнику в такой престижный столичный клуб, оставалось для него загадкой. Как оставался для него загадкой и бывший владелец фирмы. Его уже давно мучил вопрос, был ли его названый брат штатным сотрудником конторы или его завербовали. Никто ему ничего об этом не говорил, а сам он как-то и не спрашивал. Живя в квартире умершего, он ничего не обнаружил там интересного из того, что говорило бы о каких-то связях или намеках на вторую жизнь этого человека. Может, и были где-то тайники, но, по всей видимости, за время его отсутствия соответствующие люди всё там аккуратно подчистили.
Он мучительно думал, что же сообщать начальству о встрече с Джеймсоном, и решил отделаться общими фразами о широких перспективах на будущее, удачной сделке, которая несет финансовые выгоды и возможность получить доступ к определенному кругу высшей элиты общества.
В последнее время его сильно стало тяготить одиночество. Особенно это было тяжело по выходным. Правда, уже несколько раз Мадлен делала недвусмысленные намеки, что готова скрашивать его вечера, но он всегда старался под любым предлогом отклонить ее атаки. Однажды, когда притязания секретарши стали особенно бесцеремонными, он доложил о них в резкой форме на родину, сказав, что готов работать, но не спать с другими агентами. После этого его оставили в покое.
Неделя прошла на работе на редкость спокойно и умиротворенно. Время отпусков. Город отдыхал от суеты дел и страстей, отдав себя на откуп туристам и приезжим, которые медленно и со вкусом осматривали его старинные красоты, лениво потягивали кофе и напитки, просиживая долгие часы в вечерних ресторанах и уличных кафе.
Соркин подошел к окну в кабинете и долго смотрел на улицу, где двое влюбленных целовались под козырьком дома. Они были молоды и счастливы и не скрывали своих чувств, которые переполняли их. С нежностью и особой заботой молодой человек обнимал свою подругу так, словно она была драгоценной птичкой, которая, если разжать объятия, может внезапно выпорхнуть и улететь навсегда. От вида этого неприкрытого и счастья у Соркина защемило в груди. Не то что бы он был сентиментальным человеком, но последние события его жизни, резко переменившие все его налаженное существование, разорвавшие все его связи и устои и сделавшие его по прихоти судьбы тайным агентом могущественной фирмы, стали постепенно превращать его в мистера Ловсона. Он чаще стал ловить себя на том, что все реже думает на родном языке и мало интересуется тем, что творится на родине. Сытая и спокойная жизнь без потрясений и бытовых забот о хлебе насущном делала его все более похожим на преуспевающего бизнесмена и добропорядочного бюргера. Он понимал, что пока его работа в той или иной мере устраивает его боссов, можно было не беспокоиться за судьбу Любы.
Секретарша предупредила, что офис закрывается на уикенд, и если она ему не нужна, то скоро уходит. Ее голос был сегодня до странности холоден и в течение дня она даже ни разу не зашла. Видно, предупреждение о недопустимости посягательств на личную жизнь Соркина подействовало на нее не самым лучшим образом. “Ну, что ж, я получил себе врага, и врага довольно опасного, - подумал он. - Мадлен станет следить за мной еще сильнее. На какие гадости и подлости она готова - трудно предсказать. Очень опасно иметь у себя под боком врага, да еще и женщину, которая к тебе, по всей видимости, не равнодушна и, может быть, не только по заданию своих хозяев хочет знать о каждом шаге своего подопечного”.
Он пошел в свой клуб, чтобы там дожидаться машины Джеймсона. Этот визит в резиденцию магната его несколько смущал и даже пугал. Ему казалось, что там, в доме у Джеймсона, ему готовят ловушку, которая может принести массу неприятностей. Если о встрече будет известно на родине, и он ничего о ней не сообщит, это может стать для него проблемой. Пока никаких грубых ошибок, как он предполагал, сделано им не было. Да и что, в конце концов, он знал про свое ведомство, про тех людей, которые работали под его прикрытием здесь. Ровным счетом ничего. Да, он составлял какие-то отчеты, посылал информацию, интересующую центр, передавал содержание бесед с теми людьми, которые интересовали его хозяев, но вся эта работа казалась ему столь малоэффективной, порой непонятной, что, как ему представлялось, не стоила и выеденного яйца. Но в последнее время с ним все чаще стали общаться высокопоставленные чиновники и крупные бизнесмены, которые раньше и не замечали его ни в клубе, ни на приемах, В офис и домой приходило все больше приглашений на разные деловые встречи и приемы. Если раньше он хватался за любое мало-мальски значимое приглашение, то сейчас сам решал, куда ему стоило идти или нет. Дела фирмы шли в гору. Пришлось даже расширить количество клерков и нанять постоянного курьера. Соркин подозревал, что в потепление к нему в обществе приложил руку Джеймсон. Да и подписание контракта его фирмой по ведению дел семьи Джеймсона добавило ему вес в обществе.
Неспешно к его креслу в курительной комнате приблизился служитель клуба и негромким голосом, но так, чтобы услышали соседи, доложил, что за мистером Ловсоном прислана машина сэра Джеймсона. Он поднялся под любопытными взгляды немногочисленных соседей по курительной комнате и вышел на улицу. Чопорный автомобиль «Ролсс–Ройс», поблескивая известной фигурой на капоте, стоял прямо у подъезда клуба. Из машины выскочил водитель в ливрее цветов клана и открыл дверь машины. Дорога до поместья оказалась до занудства скучной, однообразной и ужасно долгой. Если бы не прекрасный бар в машине и великолепные сигары, то просто можно было умереть со скуки. Но не заводить же разговор с водителем.
Он еще раз пожалел, что решился принять приглашение на этот прием. Одно дело, когда ему присылали официальные письма с просьбой посетить тот или иной светский или бизнес-раут, но другое дело, когда приглашали на почти семейное мероприятие, куда, по всей видимости, простых смертных допускали очень редко. И хоть нравы высшего общества со времен средневековья стали намного свободнее, но все равно попасть в узкий, семейный круг аристократов и их семей было непросто. Нет, сегодня многие родовые замки запросто открывали двери своих покоев для многочисленных туристов. Новые времена потихоньку испепеляли их былое величие и богатство. Нувориши безжалостно скупали дворцы бывшей знати, превращая их в казино или дорогие отели. Это было ни хорошо, ни плохо. Это была жизнь, которая меняла людей, их привычки, устои и традиции. Кто-то был лучше готов к таким переменам и смог удержаться на плаву, а кто-то тонул и уже никогда не выплывал, оставляя лишь на своей фамилии следы былого величия.
Внезапно за поворотом, как в сказке, отрылось большое серое здание. Сквозь легкую пелену проступали очертания огромного дома, похожего на средневековый замок с башенками, балконами и непременным рвом перед домом. Чем ближе машина приближалась к дому, тем громаднее он становился. Странное впечатление производило это строение на впервые увидевшего его человека. Оно казалось просто огромным и навевало какие-то мрачные видения. В голову Соркина полезли мысли о привидениях, загубленных в страшных мучениях душах этого замка, и долгой истории семьи, которой принадлежал дворец. “Нехорошее место“, - подумал про себя он и слегка поежился.
- Ну, вот мы и у цели, - обратился к нему шофер, открывая дверь лимузина. - Вы не очень обращайте внимание на вид дома. Он нагоняет некоторую тоску и оторопь на тех, кто впервые приезжает сюда. Его специально построили таким угрюмым и немного страшным в те давние времена, чтобы отвадить от замка непрошеных гостей. На самом деле его настоящие владельцы - доброжелательные люди и совсем не соответствуют виду дома. Хотя, как и все древние фамилии, они хранят, конечно, множество тайн, разных историй и вымыслов.
Со скрипом открылись тяжелые дубовые двери, и они вошли в огромную залу, посередине которой широкая мраморная лестница уходила на второй этаж. Все поражало внутри здания своими, какими-то нереальными, чудовищными размерами. На ум сразу приходило, что здесь живет, по крайней мере, людоед, как в сказке о коте в сапогах. По обеим сторонам лестницы стояли фигуры, одетые в прекрасные рыцарские доспехи, а стены украшали шпалеры портретов людей в раззолоченных одеждах и с лицами, до боли похожими на Джеймсона. Внезапно из какой-то двери появился он сам и, протягивая руку и улыбаясь, сказал:
- Давайте, поспорим, что вы подумали о том, что это логово принадлежит, по крайней мере, какому-то сказочному персонажу. Ну, скажем, людоеду.
Он хитро посмотрел на гостя, и Соркину показалось, что даже подмигнул ему.
- Да. Вы угадали.
Джеймсон счастливо засмеялся и по-дружески хлопнул его по плечу.
- Ладно. Пока идите и располагайтесь у себя в комнате, куда отведет вас слуга, а через полчаса приходите в библиотеку. Это здесь же, у входа, дверь направо. Поболтаем.
Библиотека оказалась под стать дому. Высокие дубовые стеллажи с книгами поднимались до самого потолка и были плотно уставлены фолиантами. Было заметно, что всем этим богатством пользовались и довольно постоянно. На приставленной к полкам передвижной лестнице высоко сидел хозяин замка и при входе Соркина попросил его присесть к камину в глубине комнаты, а сам он через пару минут спустится к нему. От жарко натопленного камина потянуло уютом. Присев в большое кожаное кресло, и вытянув ноги на медвежью шкуру, довольно потертую, брошенную здесь же на полу, Соркин зажмурил глаза, расслабился и предался каким-то фантастическим мыслям. Впервые за долгие месяцы своей новой, потаенной жизни он здесь, у камина, в чужом доме почувствовал себя спокойно и умиротворенно. Ему на миг показалось, что время вдруг убежало резко вспять, и он настоящий владелец этого замка с многочисленной прислугой, огромным конским выездом и охотой, женой-красавицей, да и всеми атрибутами власти влиятельного вельможи и государственного деятеля, приехавшего в свое имение отдохнуть от праведных дел и навестить свое семейство. Всё это показалось ему явью еще и потому, что раздался звонок колокольчика, и чья-то тень склонилась над ним и спросила, что он желает выпить перед обедом.
- А ведь вы выбрали правильное кресло, когда садились у камина. Мы часто спорим с братом о том, почему некоторые, далеко не все, выбирают именно это кресло, а не другое. Здесь есть одно поверье, которое сохранилось у нас в семье, - продолжил Джеймсон, присаживаясь к камину. – Дело в том, что по одной из многочисленных легенд нашего рода, когда-то, в очень древние времена, сильно занемог один из владельцев замка. Ну, как и полагается во всех легендах и историях, послали гонцов, чтобы они нашли лучших лекарей. Понабежала, как всегда, куча шарлатанов, но никто вылечить не смог. Нравы тогда были простые. Если вылечиваешь - награда и почести, если нет, вперед на плаху и головы как нет. Многие пробовали себя. Слишком велика была награда, да соблазн большой получить сразу и все. Десятый эскулап отправился в лучший мир, и больше никто не приходил ко двору. Однажды явился небольшой и плохонький старикашка. На вид ему было лет сто. Говорил он тихо и невнятно. И сказал только одно: поймайте самого большого медведя в вашем лесу, снимите с него шкуру и дайте мне ее на неделю. Над ним, конечно, посмеялись, но так как больному становилось все хуже и хуже, решили, что опробовать ещё одно средство не грех. Как ни странно, на охоту пошел и сам старец. После долгих стараний был пойман нужный зверюга, и шкуру его отдали лекарю. Ровно через неделю эскулап пришел в замок и потребовал, чтобы больного перенесли в комнату, где есть самый большой камин, и посадили в кресло перед огнем. Когда все было сделано, он попросил, чтобы все ушли и оставили его одного с больным. Все уже привыкли к тому, что никто вылечить угасающего больного не может, и только думали о том, как завтра можно будет славно повеселиться на казни старичка. Долго старец не выходил из комнаты и никого не приглашал зайти. Расторопные слуги уже послали в соседний город за палачом, чтобы не тянуть с казнью. Однако, каково же было удивление родных и всех домочадцев, когда дверь приоткрылась, и их позвали к больному. Подойдя к тому месту, где был оставлен умирающий, они все были поражены увиденным. В кресле сидел глава рода, вытянув ноги на медвежью шкуру. На лице его, за долгие месяцы болезни ставшем мертвецки бледным, похожим на пергамент, впервые появился легкий румянец. Глаза обрели прежнюю живость и властность. Все были поражены переменами, произошедшими с этим, уже заживо похороненным всеми человеком. Стали искать старца, чтобы по-царски отблагодарить его, но он пропал так же непонятно, как и появился неизвестно откуда. Стали вспоминать, как его звали и откуда он пришел, но так ничего путного вспомнить и не смогли. Выздоровевший долго и упорно искал своего спасителя, но все его поиски были тщетны. Он был очень расстроен тем, что не смог отблагодарить своего спасителя, И вообще не любил оставаться кому-либо должным. Единственно, что осталось незыблемым с тех времен, это то, что любому, просившему кров или еду в этом замке, приказано было никогда не отказывать. И до сих пор мы свято сохраняем тот указ. Вы, я вижу, смотрите на шкуру медведя, но я уверяю вас, что это, конечно, не та. Просто сохранилась с тех времен традиция стелить в этом месте шкуру медведя. И знаете, после тех событий именно это место в замке имеет какую-то магическую, непонятную силу. Причем, не все люди, которые садятся на это место, испытывают странные ощущения. Далеко не все. Иногда, кажется, что кто-то невидимый сам выбирает сидящих людей на этом месте, и открывает им те или иные тайны или дает им видения. Об этом говорили многие, кто сидел здесь. Я видел, что и вам что-то привиделось. Не правда ли? Хотя, можете мне ничего не рассказывать.
- Ну, почему же? Я, кажется, задремал от жара камина, и мне приснилось, что я здесь хозяин и владелец и приехал к своей жене-красавице и детям отдохнуть от дел государев. Правда, все это было настолько реально, что, казалось, происходит со мной на самом деле. Да и потом колокольчик и голос слуги с вопросом показались мне настолько реальными, что не оставляли сомнения в том, что все это происходит на самом деле. Хотя иногда и сны кажутся нам намного реальнее, чем то, что дает нам жизнь. Я даже где-то читал о теории, которая говорит о снах, как о настоящей реальной жизни, более реальной, чем та, что случается с нами тогда, когда мы не спим. Это, конечно, очень спорная теория, но иногда наши сны преподносят нам такие сюрпризы, что порой даешься диву, а не было ли во сне это настоящей жизнью. Хотя, все это лишь досужие домыслы и фантазии и проверить это почти невозможно.
- Браво, браво, господин Ловсон. Отличная мысль. Я по некоторым аспектам готов даже с вами согласиться, - раздался голос из конца комнаты.
- Знакомьтесь. Это мой брат Ирвин, - сказал Джеймсон, представляя его Соркину.
Они были удивительно похожи эти два брата. Похожи были их лица, манера говорить.
- Итак, господин Ловсон, вы, я вижу, поддались чарам моего братца и его рассказам о великих деяниях наших предков. Должен вам сказать, что я и сам иногда верю во все эти преданья старины глубокой. Да и как не верить, когда проводишь иногда время в этом местечке. Глядя на это циклопическое строение ночью, порой кажется, что здесь и точно жил лихой злодей, а может, и людоед, как в сказке.
Ирвин почти по-детски плюхнулся в кресло и весело рассмеялся, хитро подмигнув Соркину, словно беря его в заговорщики, и, намекая, что братец сильно уж доверяет вымыслам о замке.
- Но, должен вам заметить, мой дорогой Джефри, если вы позволите так вас называть, вообще-то я считаю, что ни один старый и солидный замок не должен существовать без пары-тройки лихих легенд и одного, а может, и двух привидений. Вам еще не рассказывали о нашем родовом привидении? Нет. Ну ладно, оставим это на потом. А сейчас давайте пройдем в столовую и спокойно пообедаем. Сегодня гости, славу богу, не приедут. Мы ждем их завтра с утра. Так, что мы сможем спокойно обсудить с вами некоторые вопросы.
Они прошли в столовую, в которой тоже горел камин и был накрыт стол. Окна отсутствовали в ней. Как ни странно, эта комната была небольшая и очень уютная. Казалось, что она была предназначена для интимных обедов, и в нее приглашали, наверное, только близких людей. Стены украшали картины с натюрмортами - их было совсем немного.
- Вас удивляет, что здесь нет той помпезности и роскоши, которая присутствует во всем замке? - спросил Соркина Джеймсон, когда они расселись за столом, богато убранным дорогим сервизом и прекрасным фамильным серебром. - Знаете, когда мы с братом вступили во владение этим замком, то долгое время не могли найти место, где можно было бы уютно посидеть и отдохнуть. Не то что бы роскошь и размеры подавляли нас. Нет, нам просто хотелось иногда уединения и покоя. И вот мы выбрали это место. И, кроме того, эта комната сделана так, что невозможно ее прослушать и узнать, о чем говорят люди, даже если приоткрыть дверь. Здесь очень странный резонанс от голосов. По всей видимости, ею давно пользовались для тайных переговоров.
- Ну, вот, ты опять принялся за экскурсы по нашим владениям. Дай же человеку поесть спокойно, - прервал его Ирвин.
- Простите, Ловсон, и прерывайте меня без всяких церемоний. Каюсь, заносит меня иногда. Особенно, если гость впервые посещает сиё место.
После обеда все трое подсели к огню и, покуривая сигары, молча, смотрели на огонь. Странная тишина повисла в комнате. Тихонько потрескивал камин, и приглушенный свет в комнате делал обстановку почти семейной. Первым прервал тишину Ирвин.
- А ведь вы знаете, я несколько раз встречался с вашим умершим братом и имел с ним беседы. Ох, и не простой, можно сказать, даже довольно сложный был человек. Скрытный и довольно хитрый. Он прекрасно ориентировался в бизнесе и знал четко и ясно, чего хотел. И частенько добивался неплохих успехов. Только вот смерть его была довольно странной и быстрой. Вы не заметили ничего подозрительного?
- Честно говоря, брат никогда не блистал здоровьем. А почему это вас так интересует? - спросил Соркин, и у него нехорошо заныло под ложечкой. Он посмотрел на Ирвина, и ему показалось, что тот знает что-то важное и очень серьезное, о чем сейчас и поведает ему. “Сейчас скажут мне, что мой предшественник был шпионом, ну, и я тоже его преемник из той же серии”.
- Знаете, Ловсон, мы ведь не просто сидим в этой комнате. И не то что бы мы не доверяли своим слугам, но человек слаб, и порой те, кто хотят узнать различные тайны, пользуются многими слабостями людей и не всегда оценивают их в денежном эквиваленте. Узнай пару тонких мест интересующего тебя человека, правильно используй их или надави, и ты уже почти получил то, что тебе нужно. Но это так - лирическое отступление.
Ирвин резко поднялся с кресла, быстро прошел к двери и резко прикрыл её. Стук закрытой двери показался пистолетным выстрелом. Соркина стала раздражать обстановка в этом странном доме. Да и хозяева вели себя как-то таинственно, недоговаривали что-то очень важное. Или только делали вид, что знают какие-то страшные для него тайны.
- Вы что-то путаете, господа. Или принимаете меня за другого. И вообще, зачем весь этот концерт с таинственными намеками, непонятной игрой в секретность. Я, пожалуй, попрошу вас отвезти меня назад. По всей видимости, наш вечер принимает не совсем джентльменский оборот.
- Не кипятитесь так, Ловсон. Мы сейчас все проясним, - Ирвин бросил взгляд на своего брата. - Понимаете, в чем дело - мы не хотели обострять ситуацию, но в последнее время дело принимает не тот оборот, какого нам хотелось. Не хочу вдаваться в подробности, да вам они и ни к чему. У нас к вам есть деловое предложение. Продайте нам вашу картину Яна Вермеера, которая висит у вас в кабинете. Сумму можете назвать сами. Нас не пугает любое ваше предложение. Мы ничего не скрываем от вас. Давно мы ищем это полотно. Кстати, и не только одни мы. Пару раз мы были почти у цели, и картина вот-вот должна была стать нашей, но, по стечению каких-то странных обстоятельств, она ускользала от нас почти в последнюю минуту. Казалось, что какой-то рок преследует это полотно, и оно не дается нам в руки. Поиски этого полотна уже обошлись нам довольно в большие деньги. Да и сейчас мы не уверены, что перед нами оригинал, а не копия. Если бы вы знали, сколько жуликов и проходимцев подсовывали нам копии этой картины, стараясь вытащить у нас деньги. Однако в настоящей картине есть один нюанс, о котором знаем только мы, но не знают жулики. Но так как вы профессионал своего дела и разбираетесь в живописи, мы с большой уверенностью можем считать, что это то, что нам нужно. Хотя, конечно, мы проведем свою небольшую экспертизу перед покупкой картины. Мы не торопим вас с ответом, но надеемся на ваш положительный ответ. Не так ли, Джефри?
В комнате наступила тягостная тишина. Соркин встал, подошел к столику и налил себе виски. Он долго смотрел на напиток в стакане, который переливался в свете отблесков камина. Странное чувство охватило его. Он ожидал, конечно, совсем другого, вплоть до того, что его обвинят в шпионских деяниях. Вся обстановка после обеда говорила об этом. Он, конечно, не был великим шпионом, но какие-то азбучные истины этого ремесла ему успели вбить в голову. Поэтому предложение Ирвина застало его врасплох. С одной стороны, продать это полотно ему ничего не мешало. Подарено Корвиным, и никаких условий, как он должен распоряжаться подарком, ему не было выдвинуто. “А точно, продать к чертям собачьим эту картину, раз так они за ней охотятся. И продать за большие деньги. Потом сбежать на край земли от всех этих шпионских игр, вытащив предварительно дочку. Ведь за деньги, а тем более за большие деньги, открываются любые замки и ворота. Хотя, в отношении его родины эта аксиома могла не действовать”. Соркин одним махом осушил виски и повернулся к Ирвину.
- Честно говоря, ваше предложение меня немного озадачило. Не скрою, что мне несколько раз предлагали продать полотно, и я всегда отказывался. Конечно, всякая вещь имеет свою цену, и я, как бизнесмен, готов рассмотреть ваше предложение. Я не говорю ни да, ни нет. Я просто хочу взять паузу и ответить вам через некоторое время.
- Да, да. Конечно. Мы были бы наивными людьми с братом, если бы думали, что вы сразу согласитесь на сделку. Надеемся, что пары недель на раздумья вам хватит? А сейчас пройдемся по нашему парку. Уверяю вас, он чудо, как хорош, - уже мягче, не с таким напором ответил ему Ирвин.
Прогулка затянулась на несколько часов. Действительно, окрестности вокруг замка впечатляли. Казалось, что здесь сама природа создала райский уголок. Прекрасные холмы и леса, обрамленные вековыми деревьями, в преддверии осени создавали неповторимую атмосферу спокойствия и умиротворения. Издали, перед возвращением, они увидели прекрасного строгого оленя. Он гордо стоял на холме, покачивая своими роскошными рогами. Внезапно он поднял голову и издал мощный, трубный возглас. Лес притих, даже птицы перестали щебетать на ветках. Стало ясно, что именно он, старый вожак оленей, хозяин этого леса, и подтверждает, что он здесь глава, и здесь его вотчина.
- А вам, Джефри, несказанно повезло! И, знаете, почему? Этот старый бродяга олень очень редко кому показывается. Его можно искать неделями и не увидеть. А тут он сам стоит на холме и как будто приветствует вас. Вы счастливчик, Ловсон! - И Джеймсон почти с завистью посмотрел на него.
Глава пятая
Утро выдалось препоганым. Сначала упала чашка с кофе на дорогущий персидский ковер, оставшийся от предшественника. Потом начался кошмар с носками. Носки - это просто какое-то наваждение. Они у него пропадали постоянно. Можно сказать, пропадали даже каким-то таинственным и мистическим образом. После смерти жены он старался стирать свои мелкие вещи сам и не видел в этом ничего зазорного. Все вещи были как вещи, но носки просто изводили его. Он уже их аккуратно клал в грязное белье, сворачивал тем или иным образом, но когда дело доходило до сушки выстиранного белья, оказывалось, что один или два носка куда-то мифически исчезали. Это нервировало его страшно и, казалось, что кто-то над ним нагло издевается. Тут трудно было не поверить в нечистую силу или домовых. Вот и сейчас Соркин не мог понять, куда подевался этот гнусный носок, который он уже полчаса с остервенением искал в шкафу. Была найдена другая пара носков, которая более или менее подходила к костюму и туфлям. Настроение было испорчено вконец и не хотелось идти в офис. Хотелось пойти погулять по городу, сидеть долго в кафе и высматривать хорошеньких женщин. Но чертова секретарша позвонила и сказала, что в приемной ждет какой-то важный иностранец по рекомендации и требует незамедлительной встречи. Отвертеться от него ей не удалось, и он, как приклеенный, сидит в приемной…
Соркин мрачно прошел в свой кабинет, даже не взглянув на сидящего человека в приемной. Он потребовал кофе и свежих газет, которые наскоро проглядел, и попросил секретаршу пригласить клиента. В комнату вошел человек и бесцеремонно, без всякого приглашения сел на диван около журнального столика и с усмешкой посмотрел на Соркина. Что-то знакомое показалось ему в этом хорошо одетом господине с пышными усами и очками в дорогой оправе.
- Чем могу быть вам полезен? - ледяным голосом обратился он к посетителю.
- Да, да. Вы очень мне нужны и будете более чем полезны, - на плохом английском ответил тот.
Соркину показалось, что это Корвин. Он еще раз посмотрел на гостя, и сомнения у него исчезли. “Интересно, какая нелегкая принесла сюда его? Наверное, дело экстраважное. Иначе, с чего бы такому большому начальнику было переться за тридевять земель. Ведь у него сотрудников в конторе несчитано”.
- Вы не возражаете, господин Ловсон, если я приглашу вас сейчас пойти со мной в ресторан и слегка перекусить. Я, знаете ли, только с поезда и очень хочу есть. Есть ли здесь поблизости тихое местечко, где можно было бы прилично поесть и спокойно поговорить без лишних глаз и ушей?
Он повел гостя в небольшой ресторан, который был разделен на кабинки. Они долго сидели молча и ждали, когда принесут еду. Соркин курил трубку, а Корвин с интересом читал газету или делал вид, что это его интересует.
После завтрака Корвин встал и плотно прикрыл дверь кабинки.
- Кстати, я забыл вас предупредить, что зовут меня Шредер. Я бизнесмен и коллекционер картин. Такова моя легенда. Теперь о деле. Я, так понимаю, что у вас пока все в порядке. Отчеты ваши я регулярно читаю и вижу, что вы не самый худший из всей нашей конторы, чьи люди трудятся за границей. Хотя опыта в нашей работе у вас совсем никакого. Особенно мы оценили то, что вам удалось установить личный контакт с Джеймсоном и его братом Ирвином. Ваш бывший предшественник пытался это сделать, но у него это почему-то не получилось. Это действительно очень влиятельные люди, имеющие доступ ко многим интересующим нас объектам и людям в высших эшелонах власти. Кроме того, и показатели вашей фирмы по бизнесу нас тоже радуют. Странно, что у бывшего владельца фирмы за долгие годы работы в этой стране не было подобных результатов. Ну, ладно. Поговорим о другом. Скажите, почему вы умолчали о том, что проводили переговоры в загородном замке с Джеймсоном и Ирвином? Я знаю, что они хвастались, что в их комнате для переговоров невозможно ничего услышать. Это вообще-то так. Но мы нашли способ, как услышать, о чем они говорили с вами. Не надо оправданий. Человек слаб и слаб вдвойне, когда ему предлагают то, что может вскружить голову. Не знаю даже, как бы я поступил на вашем месте. Искушение велико. Буду с вами откровенен. Мы добивались именно этой реакции, когда они увидели у вас эту картину. Мы довольно долго разрабатывали эту операцию, и вот она вступает в важную фазу.
Наступила томительная пауза. У Соркина внезапно пересохло в горле и сердце нехорошо застучало. Он понял, что стал заложником и важным заложником в какой-то непростой игре, где ему отведена роль болванчика, от которого готовы избавиться при первой же возможности. «Интересно, а своей ли смертью умер его предшественник и не помогли ли ему»? От этих мыслей настроение у него совсем испортилось. Стало гадко, до паршивой горечи во рту.
- Не хмурьтесь так, мой дорогой. Пока еще ничего страшного вы не сделали, и, думаю, не сделаете. Будете умницей и паинькой, и все закончится хорошо для вас и вашей дочери. Кстати, я потом передам вам от нее маленькое письмецо. Я думаю, оно вас обрадует. Сейчас давайте покинем это гостеприимное место и прогуляемся по близлежащему парку, который я заметил, когда мы шли сюда.
Они прошли в дальний конец парка и сели в глухом месте под раскидистым старым дубом.
- Надо вам сказать, Соркин, что, честно говоря, мы еще не определились сами, какую линию поведения нам подобрать к Ирвину и его брату. Насколько мы осведомлены, первую скрипку там играет именно Ирвин, и он особенно заинтересован в получении картины. По всей видимости, он может располагать значительной информацией, которую мы бы хотели получить. Сейчас мы стараемся понять, как нам правильно поступить. Или продать картину и следить дальше за братьями и картиной, или предложить им совместные поиски в разгадке зашифрованного послания. Но, как это правильно сделать, мы сейчас решаем. Открою вам один небольшой секрет. Мы приблизительно догадываемся, что может быть скрыто в картине Яна Вермеера. Но это только догадки и рассуждения, хотя строятся они не на пустом месте. Могу вам даже сказать, что мы уже привлекали специалистов, но они, к сожалению, все время шли по ложному пути и заходили в тупик. Когда мы узнали, что Ирвин и его брат усердно ищут это полотно, то у меня возникла идея попробовать разгадать эту загадку. Так у нас возник план, связанный с вами, и, если бы не внезапная кончина нашего работника в этой стране, уверяю вас, вы сейчас могли бы быть совсем в другом месте.
Корвин встал и несколько раз прошелся по аллее парка. Соркину показалось, что его собеседник почему-то разнервничался. Это так не было похоже на этого человека. Иногда казалось, что у Корвина нервы отсутствуют напрочь, и он может переступить через все. Никакой жалости к другим у него нет. Сейчас происходило что-то странное и непонятное. Внезапно в начале аллеи он увидел фигуру, которая стала приближаться к их скамейке. Соркин не поверил своим глазам. Она походила на его секретаршу Мадлен. Корвин с нескрываемой враждебностью смотрел на приближающуюся женщину. Мотнув головой, он направился к ней. Они остановились довольно далеко от того места, где остался сидеть Соркин, и услышать хоть что-то, о чем говорили эти двое, было совсем невозможно. Лишь ветер доносил обрывки непонятных и резких фраз. Внезапно Корвин с силой взял Мадлен под руку и повел ее по аллее к выходу из парка. Они шли довольно быстро. Мадлен что-то, отчаянно жестикулируя, говорила Корвину. Внезапно они пропали за поворотом, и Соркин растерянно остался сидеть на скамейке, соображая, что ему делать и что произошло между этими людьми. “А что, если сейчас же сбежать, сесть на первый попавшийся поезд и уехать отсюда? Благо, вокзал близко, совсем рядом. Пускай ищут-свищут его и сами разбираются в своих шарадах и загадках. Изменить потом себя до неузнаваемости, и поминай, как звали”. Внезапно он вспомнил о письме от дочки, переданном ему Корвиным, и стал читать его. Он удивился той затаенной грусти, которая проступала в письме, особенно в тех местах, где она писала о том, как тяжело без него и рано ушедшей от них матери.
Внезапно и совершенно неизвестно откуда появился Корвин. Он сидел на дальнем краю скамейки и внимательно изучал его, словно хотел проникнуть в самые потаенные стороны души Соркина.
- Читайте, читайте. Я не буду вам мешать. Святое дело получить весточку от родного человека, - медленно проговорил он, и на бледном его лице появился легкий, едва заметный румянец.
По всей видимости, это было следствие неприятного разговора с Мадлен. Было совсем не ясно, о чем же они так спорили, и почему это произошло на виду у Соркина.
- Вы знаете, мой дорогой, я всегда не любил людей, которые своей профессией живут двадцать четыре часа в сутки. Нет, я не говорю, что не надо быть преданным своему делу и любить его, но нельзя же доводить все до абсурда и маразма, Понятно, что то, чем занимаемся мы, требует особых нервов и усилий, но у каждого человека всегда должна оставаться хоть маленькая толика на личную жизнь. Я знаю о ваших сложных отношениях с Мадлен, но, поверьте мне, она очень преданный нам человек, и очень многое делает для нас. Она не первый год в нашей фирме и повидала многое. Понятно, что вы не профессионал в нашем деле, и попали сюда, можно сказать, по воле обстоятельств и случая, однако вам удалось сделать определенную работу, которую не сумел сделать ни ваш предшественник, ни Мадлен с ее опытом и хваткой. Скажу вам откровенно: сейчас я имел довольно тяжелый разговор с Мадлен, которая настаивала на некоторых кардинальных мерах по отношению к вам. И ее доводы были достаточно сильны. Я ее успокоил, как мог, но проблема осталась. Решать ее надо безотлагательно. Сейчас я покину вас на некоторое время. У меня есть еще пара неотложных дел, а мы встретимся после восьми вечера в том же кабачке. Сейчас советую вам вернуться к себе на работу и сделать вид, что у вас все в порядке. Меня не провожайте, а посидите здесь еще минут десять-пятнадцать.
Корвин тяжело поднялся со скамейки и почти по-старчески двинулся по аллее. Соркин еще немного посидел, пытаясь осмыслить сказанное Корвиным, но решил отложить размышления на потом. Он вдруг почувствовал себя бесконечно усталым и разбитым, и ему захотелось назад, на родину. Он неспешно вышел из парка и пошел по направлению к офису. Буквально перед домом, где находилась его контора, к нему подошел невзрачный тип и спросил его:
- Мистер Ловсон?
- Да. Чем обязан?
- Меня попросили передать вам это письмо, - прохожий быстро сунул в руки письмо и моментально растворился в толпе.
Соркин с недоумением перевернул конверт, пытаясь увидеть адрес отправителя, но его не было. Он вошел в свой кабинет, отметив про себя, что Мадлен на месте не было. “Черт побери, куда пропала эта вздорная баба? А может, и к лучшему, что её нет. А то стала бы сейчас же шастать по кабинету и всё вынюхивать”.
Он сел в свое кресло и стал тщательнее рассматривать конверт. Он не раз убеждался, что по конверту можно было многое узнать о том, кто его прислал. Качество бумаги, фирма-изготовитель, вложенное письмо, написанное на определенном сорте бумаге, тоже могли многое рассказать об отправителе. Но сейчас это был, видимо, не тот случай. Конверт был самым заурядным, который можно было купить в любой лавке, и при вскрытии из него выпал лишь маленький листок бумаги. На нем было написано: “Будьте очень осторожны и крайне осмотрительны. Вы в большой опасности“. Он со злостью скомкал листок, кинул его в пепельницу и, яростно чиркая спичками, поджег его. Смотря на сгорающую бумажку, он криво усмехнулся. Все это стало походить на тривиальный шпионский роман, когда агент жжет послания и мечется от страха за свою жизнь по комнате.
Он быстро подошел к картине. Снял ее со стены, поставил на кресло, и уже в который раз стал пристально всматриваться в полотно. Так он делал уже многажды, но понять, какую тайну несла картина, он не мог. Вариантов могло быть великое множество. Тут все могло играть важную роль. Начиная от того, как и во что одеты нарисованные персонажи, вплоть до мельчайших деталей их одежды, которые, на первый взгляд, не имели никакого значения. А вот если, скажем, обратить внимание на маленькое окошко из цветной мозаики в верхнем углу картины - оно было крошечное, но что-то странное было в нем. Цветные мозаичные стеклышки располагались строго геометрически и создавали небольшую фантастическую картинку, где явственно были видны орнаменты неизвестных цветов. А массивный комод в другом углу с массой всяких зверей на фронтоне мебели…
Внезапно в дверь постучали. Соркин повесил картину на место и сел в свое кресло. В комнату заглянуло перепуганное лицо старшего клерка, который дрожащим голосом сообщил:
- К вам господа из полиции. Можно им войти?
Дверь распахнулась еще шире, и уже без всякого спроса в кабинет вошли двое в штатском.
- Господин Ловсон, мы хотели бы задать вам пару вопросов. Скажите, когда вы в последний раз видели свою секретаршу?
- Я пошел перекусить с клиентом около одиннадцати часов, вернулся приблизительно в час, но свою секретаршу на месте не застал. А что случилось? И почему вы меня спрашиваете?
- Дело в том, что на загородной дороге произошла тяжелая автомобильная авария. Машина врезалась в дерево на большой скорости, и в ней обнаружили два трупа. Один женский, второй мужской. По документам нам удалось установить, что погибшая - Мадлен Фримен. Второй труп очень сильно обезображен. Но, похоже, что это иностранец. Вы ничего не смогли бы нам прояснить?
- Конечно, конечно. Я отвечу на все ваши вопросы. Сейчас, вы понимаете, мне надо прийти в себя после полученного от вас сообщения. Да, действительно мою секретаршу зовут именно так, но не понимаю, как она могла очутиться в той машине и тем более за городом.
- Хорошо, господин Ловсон. Мы хотим, чтобы вы завтра пришли к нам на опознание тела, часов в двенадцать.
- Я обязательно приду.
Дверь за посетителями закрылась, Соркин взял трубку и стал нервно ее раскуривать. Спички постоянно ломались, табак не хотел разгораться, и он со злостью кинул трубку в стену. По комнате разлетелись кусочки пеньки и табака, и на стене появилось маленькое темное пятно прямо под висевшей картиной.
“Так, не паниковать и срочно взять себя в руки. Надо продумать, что делать дальше. Несомненно, что в машине погибла Мадлен. Но кто погиб рядом? Неужто Корвин? Если это так, то, по всей видимости, я - следующий“.
Соркин нервно ходил по кабинету, не обращая внимания на трезвонящие телефоны. Он позвал старшего менеджера и сказал, что уходит домой, и пару дней тот будет замещать его. Взяв плащ и портфель, направился к выходу, замечая на ходу испуганные взгляды клерков, сидящих за столами. Пройдя по улице несколько шагов, резко повернул в соседний подъезд и поднялся на третий этаж. Подойдя к невзрачной заляпанной двери, нажал на потайную кнопку под ручкой замка и очутился в своем кабинете. Этот тайный ход стал известен ему совершенно случайно пару месяцев назад, когда он случайно нажал на голову сфинкса, украшающего письменное бюро. Не раз в мыслях благодарил своего предшественника за столь великолепную выдумку. Решительно подойдя к стене, где висела картина, он осторожно и бесшумно снял ее, аккуратно вынул холст и вставил другой - копию. Когда началась вся эта история с картиной и тайнами, он заказал ее у знакомого художника. В этом не было ничего подозрительного. Очень часто заказывались копии картин, чтобы уберечь оригинал от кражи. Это широко не афишировалось, но практиковалось…
Город опускался в ночь. Огромная квартира Соркина начинала жить своей жизнью. Потрескивали половицы паркета на кухне. Большие часы готовились отбивать куранты, и было слышно, как тяжело, с усилием заводятся старые пружины. Он уже давно сидел в своем любимом кресле напротив камина, но так и не встал, чтобы разжечь его. Голова болела нещадно. Соркин понимал, что надо принимать решение и именно сейчас. От того, какие шаги будут им сделаны и насколько они будут верны, может зависеть его жизнь. Проведя взглядом по стенам и мебели, он встал и начал методично обходить квартиру и безжалостно вытряхивать все из шкафов, разбрасывая по полу. Потом, найдя чемодан, сложил в него все самое необходимое, опустошил домашний сейф с деньгами и сел в ванной перед зеркалом. Надо было «сделать» себе лицо и изменить внешность. На столике были разложены несколько паспортов на разные имена и страны. Выбрав себе подходящий паспорт и оценив фотографию на нем, долго и с наслаждением менял свою внешность. Прошла пара часов, и по черной лестнице дома стал спускаться слегка сгорбленный человек, закутанный в теплый шарф. Небольшие опрятные усики, короткая стрижка и поблескивающие очки выдавали в нем клерка средней руки. Единственное, что могло остановить внимание на нем, так это дорогой коричневый чемодан. Но, к сожалению, другого в доме не оказалось. На улице человек взмахнул рукой и остановил такси.
- В порт и побыстрее, - слегка картавя, попросил он шофера.
…С палубы корабля открывался изумительный вид на расцвеченный многочисленными ночными огнями город. Соркин сорвал шарф с шеи и бросил его в воду, словно прощался еще с одним куском своей жизни. Он оглянулся на исчезающий из виду город и неспешно пошел к своей каюте. Зайдя в нее, Соркин скинул туфли и, как был в одежде, упал на кровать, уткнулся в подушку и провалился в сон.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Дом находился в небольшой горной долине, невдалеке от провинциального городка. Окруженный старым садом, он был еле заметен со стороны дороги и казался совсем необитаемым. Построенный еще в прошлом веке для нужд одного из столичных бизнесменов, был продан потом с аукциона, когда хозяин разорился и уехал из страны. Это двухэтажное здание с прекрасным садом и выходом к небольшой горной речке казалось настоящим раем для того, кто хотел уединения и спокойствия от дрязг и забот неспокойного мира. В нескольких километрах от дома расположился небольшой городок, жители которого занимались обслугой туристов, решивших порыбачить в горных озерах и речках, которых здесь было великое множество. Когда в доме появился новый хозяин из иностранцев, это никого не удивило. Народ здесь был не любопытный и степенный, как все те, кто живет недалеко от гор и ценит свою независимость и свободу выше всего на свете. Для содержания дома новый жилец нанял слуг из местных и уже более не думал о своем быте. На террасе его всегда в десять утра ждал отличный завтрак с великолепным кофе. Эти утренние завтраки у подножия гор, когда воздух был кристально чист и свеж, стали настоящим ритуалом в жизни хозяина дома. Даже, когда была непогода, он все равно сидел под навесом и завтракал, вглядываясь в окутанные дымкой близкие вершины гор. Как ни странно, но за годы, прожитые здесь, в горах, его почти не мучило чувство одиночества. Долгие прогулки в горах, ловля рыбы в быстрых речках, чтение книг по вечерам у жаркого камина, да и нечастые выходы в городок, где он стал уже почти своим, местным, не давали ему отдаваться хандре и печали. Иногда он приводил к себе женщин, но это были лишь небольшие интрижки, которые ни к чему никого не обязывали. Все знали, что он вдовец и бизнесмен, отошедший от дел и решивший провести несколько лет в этом месте, отдыхая от трудов праведных.
Этим весенним утром завтрак был особенно хорош. Ничего нового кухарка не приготовила, но букетик горных цветов на столе напомнил ему о сегодняшнем дне. Его до слез тронуло то, что прислуга узнала как-то о том, что сегодня день его рождения. Уже давно он не праздновал это событие. Да и с кем? Ведь, право, глупо было идти одному в ресторан и отмечать там свой день в одиночестве. А приглашать малознакомых людей к себе совсем не хотелось. Окончив завтрак, он подошел к гаражу и вывел оттуда свой джип, который купил сразу после приезда в страну. Проехав до города, резко повернул машину на главную дорогу и поехал по направлению к столице. Путь был не близкий. Предстояло ехать почти два часа, но дорога прекрасная, настроение – отличное, и созрело решение провести пару дней в столице и посетить оперный театр, тем самым отметив свой день рождения. Тем более, что сегодня там давали его любимую оперу.
Вечерний театр всегда казался для него загадкой. Ещё в те далекие времена, когда родители впервые отвели его на балет, он был заворожен увиденной там публикой. Прекрасные женщины в дорогих нарядах с декольтированной грудью и в дорогих украшениях, прогуливались по фойе с такими же представительными мужчинами во фраках и лаковых туфлях. Казалось, что здесь собрались люди совсем из другого мира, куда путь простым смертным воспрещен. Таким же очарованием для него стало и первое представление в театре. Залитая магическим светом рампа поразила его, когда вышли артисты и стали играть свои роли на фоне декораций. Он потом просто потерял покой на несколько месяцев. Ему все время казалось, что театр скрывает какие-то неземные тайны. Поделился своими впечатлениями с одноклассником, и его с той поры стали обзывать «актером» - настолько эмоционально он рассказывал о своем посещении театра. С того времени прошло много лет, и вот сейчас он опять, входя в театральное здание в другой стране и даже на другом континенте, почувствовал непонятное волнение, которое было у него в детстве. Билеты ему достались в самом центре зала. Два места около него пустовали вплоть до самого начала оперы. Внезапно около него села молодая женщина и сразу стала внимательно изучать программку. Она то и дело поворачивала голову ко входу в зал, словно ждала кого-то. Не дожидаясь конца первого акта, женщина поднялась и покинула театр. Облачко дорогих духов пронеслось около его лица, и женщина пропала во тьме зала. Он закрыл глаза и подумал, что эти духи очень напоминают ему один запах, который он помнил столько лет, но потом забыл. Нет, он вдруг явственно вспомнил. Это был аромат тех духов, которыми так часто пользовалась его покойная жена. Ему стало невыносимо печально, и он, дождавшись окончания первого акта, вернулся в свою гостиницу и решил там скоротать вечер, поужинав с бутылочкой хорошего вина и отметив свой день рождения. В ресторане посетителей было немного. Их наплыв ожидался, когда закончатся представления в театрах и кабаре. Публика, по установившейся традиции, посещала этот ресторан, чтобы послушать на сон грядущий великолепный джазовый ансамбль, которым и было знаменито это заведение вместе с несравненной местной кухней. Пока он ожидал свой заказ, заметил за соседним столиком знакомое лицо. Это была его давешняя соседка по театру. Одетая в то же черное элегантное платье от хорошего портного, она с рассеянным видом крутила в руке бокал вина и, близоруко щурясь, смотрела на эстраду, где музыканты готовились начать свое выступление. Несколько раз оглянувшись на вход в ресторан, она пригубила вина, достала сигарету и, нервно закурив, о чем-то надолго задумалась. Ему почему-то стало нестерпимо жалко эту одиноко сидевшую красивую и довольно молодую еще женщину. На вид ей было лет тридцать пять–сорок. Прекрасные каштановые волосы обрамляли немножко вытянутое лицо, на котором блестели карие глаза. В них проглядывали слезинки - то ли от дыма сигареты, то ли от какой-то затаенной обиды. Он набрался храбрости и решил подойти к ней.
- Извините за назойливость, - обратился он к ней по-английски, - но я заметил вас еще в театре - вы сидели около меня. Не хочу показаться невоспитанным, но мне и вам тут, кажется, довольно неуютно. Я здесь живу. Вы тоже остановились в этом отеле? - И он посмотрел на ключи от номера, которые лежали на столике возле ее сигарет.
Она с недоумением взглянула на него, а потом внезапно улыбнулась ему совсем как-то по-детски.
- Да, я вас тоже узнала. Извините, ради бога, что помешала вам смотреть оперу. По всей видимости, это я виновата, что сорвала просмотр спектакля. Ведь он ещё не закончился?
- Да, я действительно ушел пораньше. Но, уверяю вас, вы тут совсем не причем.
- Присаживайтесь. Меня зовут Энн. Я действительно остановилась в этой гостинице с братом. Но он меня иногда бросает и пропадает по своим делам. Я на него не в обиде. Уж такой у него характер. Мы должны были вместе идти в оперу, но он не пришел. Сказал, что поужинаем в ресторане, но вот прислал записку, что уезжает на пару дней в провинцию. Я к этому уже привыкла, но иногда становится немножко тоскливо. А вы из местных? Хотя по выговору - вы иностранец. Не так ли?
- Извините, что не представился. Джулиан. Джулиан Шелдон. Да, я не местный, но живу тут уже несколько лет. Прекрасная страна, очень милые люди, да и природа просто чудесная.
Оркестр заиграл известную джазовую мелодию, и некоторые пары пошли танцевать. Он набрался храбрости и, волнуясь, как мальчишка на первом свидании, пригласил Энн на танец. Она внимательно посмотрела на него и, ничего ни говоря, встала и пошла с ним к эстраде, где уже танцевало несколько пар. С ней было легко и приятно танцевать. Он уже давно не танцевал, так давно, что сейчас пытался вспомнить, когда это было в последний раз, но так и не смог. Музыка остановилась, но они остались возле эстрады и ждали, когда начнется новая мелодия. Ему показалось, что между ними возникло какое-то теплое чувство, которое иногда появляется при встрече незнакомых и одиноких людей, и симпатия между этими людьми возникает очень быстро и иногда надолго. Легкий румянец появился на щеках Энн, и она казалась сейчас просто красавицей. Он заметил, как некоторые мужчины стали с нескрываемым восхищением смотреть на нее, от чего у него появилась даже какое-то странное чувство то ли ревности, то ли радости от того, что он танцует с такой женщиной. Сидя потом за столом, они еще долго вели разговоры на ничего не значащие темы. Было видно, что этим двоим было хорошо и приятно вместе.
Музыканты принялись сворачивать свои инструменты, и в зале стали тухнуть верхние люстры.
- Извините меня, что совсем заговорил вас. Уже довольно поздно. Вам, наверное, пора отдыхать. Если хотите, могу вам завтра показать город, если вы приехали сюда недавно.
- Ну, что ж, думаю, что не откажусь от вашего предложения. Встретимся в холле гостиницы часов в одиннадцать. Надеюсь, что не отвлекаю вас от неотложных дел…
Следующим утром они долго бродили по улочкам, и он показывал Энн свои самые любимые места этого удивительного города, в котором наряду со зданиями времен великой золотой лихорадки соседствовали современные строения. Они внезапно набрели на замечательный памятник сказочной героине Красной Шапочке, от чего Энн пришла просто в неописуемый восторг. Вечером он пригласил ее в самое известное кабаре, где выступали знаменитые танцоры танго. Энн была в этот вечер просто неотразима и, когда они сидели за столом и смотрели на сцену, где страстные пары исполняли знаменитое танго, их руки внезапно соприкоснулись, и Энн с теплотой посмотрела на него. После кабаре они пошли в совершенно простой ресторанчик неподалеку от порта. Там была потрясающая кухня в основном из морепродуктов, которая славилась на всю страну. В аквариумах посредине зала плавали рыбы разных расцветок и размеров. На дне омары шевелили перевязанными клешнями, словно старались ухватить проплывающих рыб. Из полумрака зала неслась музыка в народном стиле, и две-три пары осторожно танцевали на маленьком пятачке возле эстрады, словно боялись задеть многочисленные аквариумы, стоявшие в разных концах зала. К их столику подошел официант, одетый в национальный костюм, и долго предлагал разные экзотические блюда из морепродуктов, но они почти одновременно попросили форель. “А ведь мне с ней удивительно хорошо! Так хорошо мне уже давно не было. Странно, мы знакомы всего два дня, а кажется, что я знаю эту женщину почти вечность”, - подумал он и пристально посмотрел на Энн.
- Что вы так изучающе смотрите на меня? У меня что-то с лицом?
- Да нет, все в порядке. Вы просто само очарование. Мы познакомились только вчера, но мне кажется, что я знаю вас тысячу лет. С вами очень хорошо и просто, - и он поцеловал её руку.
- А ведь знаете, и я только что об этом подумала. К чему бы это, - и она весело расхохоталась и пригубила бокал вина.
Они вернулись в гостиницу уже заполночь и, молча, прошли в его номер. Утром он проснулся довольно поздно и прошел в бар в холле, чтобы выпить чашку кофе. К нему подошел служитель гостиницы и передал небольшую записку.
“Дорогой. Мне было с тобой фантастически хорошо, и очень жаль, что мне срочно надо уехать. Дела брата зовут его в новую поездку. А бросить его не могу. Оставляю тебе мой телефон. Буду у себя на родине следующей весной. Ведь нам действительно обоим было хорошо? Целую, Энн”.
Он еще несколько раз прочел записку, потом заказал себе виски и прошел к стойке информации гостиницы, узнать, когда и куда уехала Энн. Ему сказали, что господа покинули отель несколько часов назад, а о том, куда поехали дальше, ничего не сообщили. Вернувшись в свой номер, он медленно собрал свои вещи и попросил, чтобы ко входу подогнали его машину…
После той поездки он почувствовал какую-то большую потерю в своей жизни. Может быть, даже невосполнимую. Его уже не радовали завтраки перед домом по утрам, да и вся природа казалась ему слишком вычурной и аляповатой. Его раздражало почти все - сезонный наплыв туристов, поднимавшихся в горы, чтобы заняться горными лыжами, прислуга, которая не понимала, чем расстроен их хозяин, и почему он так изменился в последнее время. Он вдруг понял, что сильно скучает по этой женщине, с которой провел всего лишь несколько дней. Это показалось ему тем неповторимым чувством, которое называется любовью с первого взгляда, и над чем он так часто потешался в компании своих приятелей еще тогда - в ранней молодости. Для себя он решил, что весной повидает её. Это сразу успокоило его, и жизнь вошла в свое старое русло.
Глава вторая
Перелет через океан оказался совсем не утомительным. Комфортабельный салон и приятный сосед скрасили долгие часы полета. Поселившись в небольшом, но уютном отеле недалеко от аэропорта, он решил сразу не звонить Энн, а посмотреть город, в котором не был столь долгое время.
Годы пребывания за границей изменили его внешность, так что можно было не бояться, что знакомые могли узнать его на улице. Загорелое лицо, небольшая борода и подтянутая, почти спортивная фигура выдавали в нем если не иностранца, то человека, явно приехавшего с другого континента. Пройдясь по знакомым улицам и посидев в любимых кафе, убедился, что все осталось на старом месте, и никто его не узнает. Он заметил, что некоторые официанты пытались даже заговорить с ним на разных языках, принимая его явно за приезжего.
На следующий день он позвонил Энн, но ему ответили, что она прибывает только завтра и, если он хочет, то может оставить свои координаты - с ним свяжутся. Прошла почти неделя, но она не звонила. Приходили мысли, что та встреча была просто мимолетным увлечением, которые так часты во время путешествий, и он слишком серьезно отнесся к их знакомству и напридумывал себе невесть что.
Уже перед самым отъездом назад в его номере раздался звонок от Энн. Она очень извинялась, что сразу не позвонила ему, но серьезные семейные проблемы отодвинули их встречу. Попросила завтра приехать к ним домой и сказала, что пришлет за ним свою машину.
День выдался на редкость мрачным и ветреным. Тщательно подбирая гардероб, он выбрал для себя костюм в полоску и надел галстук, купленный недавно в бутике. Еще раз критически оглядев себя в зеркале, спустился в холл гостиницы и стал ждать машину. Метрдотель назвал его имя и пригласил ко входу. В его голосе чувствовалась явная почтительность. Перед входом стоял «Ролл-Ройсс» последней модели, а около двери лимузина - водитель в униформе, ожидая выхода пассажира.
- Господин Джулиан Шелдон? - спросил водитель. - Прошу в машину.
Он заметил, с каким восхищением прислуга гостиницы поглядывала на отъезжающий лимузин, и ему стало немножко не по себе. “Интересно, из какого же рода его Энн? Куда его везут? И вообще, правильно ли он сделал, что решил приехать сюда и нарушить свою жизнь, которая худо-бедно принесла ему спокойствие и умиротворение. Но об этом жалеть уже было поздно. Что сделано, то сделано“. Вообще, его давнишнее кредо в жизни было довольно простым. Веря в бога, как в существо, которое управляет людьми в той или иной мере, в зависимости от заданной при рождении программы, он считал, что жизнь человека всецело зависит от решения этого высшего существа, и человек почти ничего не может изменить в своей жизни. Все заранее определено и обусловлено. Какие-то высшие механизмы постоянно следят за человеком, иногда корректируют его жизнь в том или ином направлении, но, по сути, все определено заранее, и сам человек только косвенно, посредственно влияет на изменение своей судьбы - и то очень редко. За эту философию многие его осуждали, а покойная жена просто не могла слышать, как он иногда разглагольствовал на эту тему. Иногда их споры доходили до такого накала, что они говорили друг другу много колкостей в запале, а потом долго обижались и не разговаривали
- Господин Шелдон, мы приехали, - оторвал его от воспоминаний водитель.
Машина остановилась перед старым особняком в викторианском стиле. Водитель открыл ему дверь машины и проводил в дом. Его попросили немного подождать в гостевой комнате. Старинная тяжелая мебель, выдержанная в одном стиле, стены, оббитые дубовыми панелями, все говорило о богатстве семьи и важном положении, которое она, видимо, занимала в обществе. Он заметил, что большое зеркало в прихожей было завешано материей.
- Ради бога, извините, что заставила вас ждать, но дела семьи не дали мне возможность связаться с вами сразу. Патриарх нашего рода, наш дядя скончался на прошлой неделе. Надо было организовывать его проводы. Я очень рада вас видеть, Джулиан, - мягко улыбнувшись ему, Энн протянула свои руки.
- Энн, простите меня, что появился у вас в такое время, и примите мои соболезнования.
- Полно, Джулиан. Все хорошо. Пойдемте в гостиную, я угощу вас чаем. Вы ведь не против?
Они расположились в комнате, оформленной в викторианском стиле. Среди тяжелой мебели и картин в углу стоял небольшой чайный столик, который явно диссонировал со всей мебелью в комнате.
- Удивляетесь, почему этот столик находится здесь? О! Это очень забавная история. Когда-то, очень давно, мои прабабушка и прадедушка долго путешествовали на Востоке и, возвращаясь на родину, попали в неприятную историю, которая едва не стоила им жизни. То ли на них напали местные племена, то ли бандиты, но прабабушка так храбро защищалась, что грабители оставили ей этот столик в награду за ее храбрость. Она очень гордилась тем случаем и при каждой возможности вспоминала ту историю. И, вообще, в нашей семье многие поколения так или иначе связаны со всякими забавными, а порой и таинственными случаями, - Энн сделала страшные глаза и весело расхохоталась.
Некоторое напряжение, которое было между ними в начале встречи, пропало, и они стали беседовать на ничего не значащие темы. Была простая милая болтовня двух людей, которым приятно побеседовать после долгой разлуки. Их разговор прервал слуга, сообщив, что брат Энн сейчас спустится к ней. Он заметил, как напряглась Энн, и что ее настроение заметно испортилось. Дверь комнаты резко отворилась, и в нее быстрыми шагами вошел мужчина.
- Познакомьтесь, Джулиан. Мой брат Ирвин.
В комнате наступила какая-то неловкая тишина. Ирвин внимательно, почти до неприличия, стал разглядывать гостя.
- Я рад, что вы посетили нас. Энн мне так много о вас рассказывала. Именно таким я вас и представлял. Вы надолго в нашей стране? Здесь по делам или...
- Ирвин! Мне кажется, что ты переходишь правила приличия. Извините его, ради бога.
- Да нет. Что вы! Никаких обид. Все в порядке. Я, наверное, откланяюсь. У меня есть еще некоторые дела. Я бы хотел вас, Энн, завтра пригласить пообедать со мной днем.
- Да, да. С удовольствием. Машина отвезет вас, куда вам надо.
- Нет, спасибо. Я хочу немного пройтись.
Он вышел из дома и, поймав такси, вернулся к себе в номер. Опустившись в кресло, он закрыл глаза и просидел в нем довольно долго. Мучительно не хотелось выходить из этого забытья, но последняя встреча в доме у Энн заставляла принимать решения. Но вот какие? В этом был самый главный вопрос.
“Так кто же я сегодня на самом деле, – размышлял он. - Так все перепуталось за последние годы. Неужто я превращаюсь в человека без роду и племени и всегда буду носить на себе личину разных людей, у которых вымышленная судьба, профессия и образ жизни? И как вернуться к своим корням, и возможно ли это в настоящей ситуации? Соркин, Ловсон и, наконец, Шелдон. Где я среди этих имен и событий”?
Вскочив с кресла, он несколько раз прошелся по комнате и с ненавистью ударил ногой по чемодану, где лежала картина. Казалось, что тут лежит его личный ящик Пандоры, при открытии которого наступят для него еще более мрачные времена, и, несомненно, его погубят. Достав холст из чехла, и разложив его на полу, он стал вглядываться в него, стараясь угадать тот тайный смысл, который могла нести эта загадочная картина.
Внезапно его охватила ярость, и он, схватив нож, приблизился к полотну. Ему казалось, что персонажи, изображенные на нем, слегка улыбаются, словно посмеиваются над его мучениями. Еще мгновение, и он решил уничтожить мучившую его картину. Внезапно зазвонил телефон, и это вывело его из болезненного транса. На ватных ногах подойдя к аппарату, он услышал её голос. Откинув нож в угол, и достав из чемодана бутылку виски, налил себе полный стакан и залпом выпил его. Сразу налил себе еще один стакан и, бросив его со всей силы в стену, рухнул на кровать и забылся.
Проснулся он от шума за окном. Проехала карета скорой помощи с включенной сиреной. За окном сгустились сумерки. Голова отчаянно болела, и в висках назойливо стучали тяжелые молоточки ноющей боли. Он вспомнил о своей дневной ярости, и ему стало как-то не по себе. Такого с ним еще не случалось никогда. Надо ехать к Энн, вспомнил он, и вызвал такси. В небольшом ресторане в самом центре города в это вечернее время было еще мало посетителей. Он увидел её, сидящую в самом дальнем углу за столиком, на котором горела свечка. Полумрак ресторана растворял её черты, и, казалось, вся её фигура мерцает вместе с бликами, падающими от горящего недалеко камина. Теплое чувство к этой женщине еще раз охватило его, и он понял, что, если и дальше поддерживать с ней отношения, то он должен открыть всю правду о себе и своей жизни. Иначе он не мог.
- Вы совсем неважно выглядите. Что-то случилось?
- Нет, все в порядке. Так, легкое недомогание. Знаете, Энн, мне многое надо вам рассказать. Не знаю, какие отношения после этого у нас могут быть в дальнейшем, но одно могу сказать вам, что вы очень мне не безразличны и даже более того…
- Не надо. Право, не надо. В моей жизни было слишком много огорчений, когда я беззаветно доверяла людям. Причем людям мне очень близким и родным. Скажу честно. Вы мне очень нравитесь, но давайте не торопить события. Время - прекрасный судья по всем вопросам жизни и смерти. Сейчас сюда подойдет Ирвин, и мы все втроем поужинаем, если вы, конечно, не против его общества.
- Нет, ради бога. Может, это будет даже и кстати.
Они заказали несколько закусок и рейнского вина в ожидании Ирвина. Беседуя с Энн, он все больше поражался, насколько хорошо была образована эта женщина. Её удивительная, нежная красота прекрасно совмещалась с умом, начитанностью и той природной грацией, которая все еще заметна в людях из старинных родов.
- Можно к вам присоединиться? Мне, честно говоря, очень не хотелось прерывать вашу беседу. Вы вдвоем выглядите просто прекрасно.
- Ирвин, не говори глупостей. Садись и закажи что-нибудь себе.
- Энн, Ирвин. То, что я сейчас хочу сказать вам, будет для вас крайне неожиданным и, может быть, даже шокирующим. Но я уже дошел до того предела, когда есть только два пути. Или открыть правду или опять уйти в безвестность. Причем навсегда. Ну, во-первых, я никакой не Джулиан Шелдон, а вам, Ирвин, я больше знаком под именем Джефри Ловсон. А на самом деле я Соркин Михаил Михайлович, - закончил он последнюю фразу по-русски.
Ирвин побледнел, и руки его сжались. Энн, потрясенная, смотрела на него и ничего не понимала. Ее лицо залил лихорадочный румянец, и она опустила глаза, в которых промелькнули слезы.
- Еще немного терпения, и вы сами поймете то, в каком положении сегодня я нахожусь. Эта история началась несколько лет тому назад в совершенно другой стране, где я имел семью и неплохое положение в том обществе. Долгие годы я работал в сфере, связанной с музеями, и совершенно не помышлял о том, что судьба может сделать такой жестокий, почти фатальный поворот моей жизни. По воле случая, я стал заложником в игре очень влиятельной правительственной организации моей страны. Они не оставили для меня никакого выхода при выборе моего решения. Или я должен был отправиться в лагеря на долгие годы, с потерей моей единственной дочери, или на какое-то время принять условия их игры и тем самым спасти себя и свою дочь. Выбор был, прямо сказать, совсем небольшой. Я выбрал спасение. Мне пришлось поступиться многими своими принципами. Но, что не сделаешь ради спасения своего единственного ребенка, который, кроме того, почти не знал своей матери, ушедшей от нас совсем молодой. Итак, волею судьбы я оказался в вашей стране и стал играть ту роль, которую навязали мне новые хозяева. Если я скажу вам, что вел в вашей стране жизнь добропорядочного бюргера, то вы мне, конечно, не поверите. Да, я выполнял задания своего ведомства и координировал работу соответствующих людей, которые занимались не совсем лояльной деятельностью в вашей стране. Славу богу, что руководство не совсем мне доверяло, и я занимался чисто технической работой, не встречаясь с агентами моего ведомства. В один прекрасный день все изменилось. Внезапный приезд моего босса и загадочная гибель моей секретарши и, по всей видимости, и его самого, натолкнули меня на мысль, что жизнь моя под смертельной угрозой и мне надо срочно покинуть страну и скрыться на неопределённое время. Но вот в моей судьбе, случайно, а возможно, и (как это порой случается в жизни) нет, появляется Энн, и я опять возвращаюсь в тот город, из которого бежал со страхом и болью. Конечно, за эти годы я заметно изменился, так что, пожалуй, и вы, Ирвин, меня не узнали. История моя может показаться вам несколько банальной и попахивает авантюризмом, но она такая, какая есть.
Тягостное молчание наступило за столом. Лишь потрескивание камина и голоса новых гостей ресторана нарушали тишину.
- Знаете, господин Соркин, а ведь это весьма замечательно, что вы нам это рассказали. Это снимает очень многие покровы с тех тайн, которые я уже долгое время пытаюсь разгадать. Если все, что вы сейчас поведали, было на самом деле, и вы нас не обманываете, а я хочу верить, что это так, то мы могли бы найти общий язык с вами и попробовать решить наши общие проблемы. Не так ли?
- Извините, господа. Мне надо выйти, - сказала Энн и поднялась из-за стола.
- Если вам интересно, то я хотел бы немного рассказать, что случилось после вашего внезапного отъезда. Мне кажется, что там, где вы жили, трудно было следить за событиями, которые происходили на другой стороне океана. А они были достаточно интересными и загадочными.
После того, как вас увез пароход, той же ночью в вашем офисе произошел пожар, и почти весь ваш кабинет сгорел. Как потом заявила полиция, это был странный пожар. По их мнению, он начался уже ранним утром. Пожарные еле успели отстоять другие помещения и все здание. Вы помните, как нас интересовала ваша картина, и как много надежд мы связывали с ней. Но пожарные нам сказали, что все картины, которые висели у вас в кабинете, сгорели, и даже та, что висела напротив вашего стола. Мы с братом очень сильно расстроились. Это мягко сказано. И потом, это ваше внезапное исчезновение наводило на самые странные мысли вместе с сообщением о гибели вашей секретарши и неизвестного господина в машине за городом. Многие говорили, что это дело ваших рук, и вы связаны с какими-то темными делами. Но время прошло, наступили другие дела и события, и о вас забыли. Полиция закрыла дело, так как погибших не было, а домыслы никуда не подошьешь.
Мы тоже стали постепенно забывать о картине, но вот однажды к нам в замок пробрался воришка и унес какую-то мелочь. Мы даже не стали вызывать полицию, а только усилили охрану. Однако налет повторился, и было видно, что занимается этим профессионал, а не вор-любитель. Почему-то он усиленно обыскивал только первый этаж и в основном библиотеку. Странно, что он ничего оттуда не брал, хотя там достаточно неплохих книг, на которых можно заработать. Это нас всех сильно встревожило. Мы стали лихорадочно думать, что этим людям надо в нашем доме. Мы заподозрили в нечестности одного из наших слуг (это потом подтвердилось) и решили, что на время нам всем следует покинуть страну. Тем более, что Энн давно хотела попутешествовать, а у меня за океаном как раз появились дела. Вот так обстоят дела на сегодняшний день в этой детективной, прямо вам скажу, истории.
Знаете, я не разговаривал бы с вами так откровенно, если бы не чувствовал, что вы действительно попали в трудное и крайне опасное положение. Ведь вы, насколько я понял из вашего рассказа, были посланы в нашу страну ввиду каких-то срочных обстоятельств. Вы согласились на сотрудничество с известной всем нам организацией под диктатом серьезных давлений с их стороны, когда перед вами не было другого выхода. Вы знаете, мы с Джеймсоном до сих пор не верим, что картина погибла в том пожаре. Что-то подсказывает мне, а моя интуиция меня редко подводит, что шедевр Яна Вермеера жив и не сгорел. А у вас какое мнение обо всех этих событиях?
- Да, приблизительно это все так и было. Я долгое время работал в сфере, связанной с музеями, именно по теме фламандской и среднеевропейской, если можно так сказать, школы живописи. Поэтому моя персона привлекла к себе внимание определенных служб моей страны, когда им надо было срочно предпринять действия, чтобы обезопасить себя. Тем более, что моя дочь дружила с семьей высокопоставленного чиновника, который и сделал меня заложником в своей, как я сейчас уже понял, довольно опасной игре. Но на кон была поставлена моя жизнь и, что самое главное, жизнь моей дочери, которая оказалась у них в руках, и о чьей судьбе я до сих пор ничего не знаю.
- О, извините меня, что заставил вас снова переживать такие тяжелые моменты вашей жизни.
- Я об этом еще никому не говорил. Возможно, я сделал крупную ошибку, что вернулся назад, но, откровенно говоря, я, как мальчишка, влюбился в вашу сестру, и поэтому приехал сюда, хотя отдавал себе отчет в том, что меня могут узнать не только вы, но и те люди, от которых я так долго скрывался. Не мне рассказывать, насколько сильна и могущественна организация, с которой меня заставили сотрудничать. Одного я не могу понять: почему они не нашли меня за такое длительное время? Насколько я знаю, они находили и не таких людей, как я. После этого безжалостно с ними расправлялись за малейшие проступки, а уж то, что натворил я, скрывшись от их всевидящего ока, по их понятиям заслуживало такого наказания, что об этом страшно и подумать.
- Я вижу, что возвращается Энн. И, если вы не возражаете, я хотел бы пригласить пожить у нас в замке какое-то время. Это будет безопаснее для вас, и мы смогли бы поговорить обо всем спокойно. Сейчас у нас вся новая прислуга, самая современная система защиты, ну, и другие чудеса современной техники.
- Извините, господа, что заставила вас так долго ждать. Наверное, у вас было о чем поговорить и без меня.
- Энн, я пригласил господина Соркина пожить у нас в замке. Ты не против? Да, кстати. Может, мы продолжим называть вас по-старому. Чтобы было удобно и вам, и Энн. Скажем, Джулиан. Вы не против?
- Да нет, что вы! Наверное, так действительно будет удобнее всем.
- Хорошо. Тогда на сегодня мы расстанемся, а завтра мы пришлем с утра за вами машину.
Глава третья
Эти несколько дней, что он прожил в замке, примирили его с этим зданием. Если в первый приезд сюда несколько лет назад оно произвело на него мрачное и удручающие впечатление, то сейчас, после нескольких дней жизни в нем вместе с Энн и немногочисленной прислугой, оно казалось ему даже и уютным, несмотря на свои циклопические размеры. Энн показала ему почти все закоулки этого непростого сооружения, по всей видимости, хранящего в своих стенах немало тайн, скопившихся за века, и в котором можно было запросто потеряться. Они даже поднялись на самую высокую башню замка, где, по легендам, жило привидение. Дух одного приговоренного бедолаги, которого забыли выпустить, а когда вспомнили о нем, его труп почему-то был страшно изуродован, как будто чья-то неведомая сила долго пытала его.
Вечерами они с Энн совершали прогулки по парку и, казалось, что в этой тишине тут только они, и никого больше нет на свете, кроме них. Ему казалось, что это были минуты настоящего счастья, о котором многие мечтают, но мало кому удается это почувствовать. Как-то вечером у камина они разговорились о том, что в действительности есть это самое счастье, и пришли к одному и тому же выводу: да оно есть, но его так мало бывает, и оно такое мимолетное, и его так трудно порой бывает уловить, особенно, когда ты достаточно взрослый. По всей видимости, самое большое счастье человек имеет, когда он совсем юный, до похода в школу. И там оно, конечно, бывает, но с годами его случается все меньше и меньше. Они еще долго говорили тем вечером на эту тему, и Соркин понял, что эта женщина действительно многое для него значит, и он, по всей видимости, искренне в нее влюблен.
В тот день впервые выпал первый легкий снежок, и соседний лес сразу принял другие очертания. После завтрака Энн сообщила, что к обеду приедет Ирвин и хочет с ними поговорить. Соркину тоже казалось немного странным, что ни Ирвин, ни Джеймсон не приехали ни разу, пока он тут жил. Но в этом замке время текло как-то странно, особенно. Оно казалось тягучим и неестественно зримым. Казалось, что кто-то его брал и останавливал. Однако ночи проходили быстро и совсем незаметно. Он делился своими впечатлениями о своих ощущениях, и Энн говорила, что это в действительности одна из странностей этого замка. Время тут имеет другую ценность и другое измерение. Это замечали почти все, кто более или менее долго здесь жил.
Братья появились тем вечером, почти под ночь. Было заметно, что они взволнованы. Сидя перед сном у камина, все вели светскую, ничего не значащую беседу: о первом снеге, ближайшей охоте и новой премьере в опере, на которую обязательно все советовали поехать.
- Ну, как вам тут живется. В первый ваш приезд сюда нам показалось, что вы были несколько подавлены и скованы, а сейчас, вроде, вам у нас и нравится. Честно говоря, и на нас наш дом иногда наводит хандру, - начал разговор Ирвин. – Мы ничего не хотим от вас скрывать и, как ранее договорились, будем играть с открытыми картами. Не скрою, мы постарались узнать о вас как можно больше и приложили довольно много усилий. Честно скажу, это было непросто. Даже очень не просто. Но наши связи и определенные возможности позволили нам узнать очень многое. Действительно, все, что вы нам тогда рассказали в ресторане, было правдой. Сейчас мы бы хотели вам предложить что-то вроде сделки. Вы понимаете, нас все еще волнует судьба картины и, как мы думаем, вы на многие вопросы можете дать ответ. Если полотно действительно еще существует, и вы знаете, где оно находится, то мы готовы предложить вам следующие условия. Мы постараемся привезти вашу дочь сюда, и в случае, если удастся расшифровать картину, то готовы предложить вам долю при находке сокровищ, которые могут быть найдены. Кроме того, мы хотели бы, чтобы вы также приняли активное участие в сей эпопее. Вы, как знаток фламандской и европейской живописи, были бы нам очень полезны. Расходы по всей этой операции мы берем на себя, понимая, что они могут быть довольно значительными.
- Насколько я понимаю, вы хотите в обмен на мою дочь получить картину. Ну, что ж, я думаю, тут двух мнений у меня не будет. Картина действительно цела и находится она в надежном месте. С ней все в порядке. Тот холст, что висел у меня в кабинете, был лишь копией. Я в ближайшее время полотно вам передам, а вы сейчас мне расскажете, что с моей дочерью.
- Полной картины у нас, конечно, нет. Но мы установили, что она живет в вашем доме, окончила институт и работает. Мы точно не знаем, где. Вы у себя на родине числитесь погибшим за границей при исполнении служебных обязанностей. Ваш труп в цинковом гробу был доставлен на родину, где и похоронен.
Соркин, не отрываясь, смотрел на огонь камина, и ему казалось, что в языках пламени пробегают какие-то отрывки его жизни. По-видимому, возврата на родину ему больше нет. Проверить то, что сказал сейчас ему Ирвин, не было никакой возможности. Единственно, когда его дочь будет здесь, то все станет ясным и понятным. Он заметил, что хозяева уже давно оставили его одного. Неслышно подошла Энн и села на корточки около него.
- Дорогой, не надо так близко все это принимать к сердцу. Видишь, все хорошо. С твоей дочкой все в порядке. А Ирвин и Джеймсон сделают все для того, чтобы она, как можно скорее, приехала сюда. Это, конечно, довольно сложно, зная, какая ситуация в твоей стране и, как оттуда трудно выехать. Но ты поверь мне, что я ничего не знала о том, что Ирвин наводит о тебе справки и сделает тебе такое предложение. Поверь мне, он неплохой человек и, если что обещает, то обязательно выполняет. Это у него в крови. Наш отец был именно таким. Единственное, что меня в нем раздражает, так это то, что если он чего-то хочет, то добивается этого любыми путями. Вот и этой картиной он бредит уже который год и, когда она у него почти в руках, он идет на самые отчаянные шаги. Думаю, что в его предложении нет ничего предосудительного для тебя. Не так ли?
- Знаете, моя дорогая, за эти годы я чертовски устал и потерял уже всякую надежду обрести снова дочь и родину. Иногда мне кажется, что эта картина стала для меня роковым испытанием на прочность. Но даже у самого совершенного механизма что-то ломается и выходит из строя. А я простой человек, попавший волей обстоятельств в мясорубку сильных мира сего, которым почему-то нужна моя жизнь, и они играют со мной в странные игры на грани моего уничтожения, если я сделаю неправильный ход. Ничего не хочу сказать плохого о предложении вашего брата. Мне на сегодняшний момент выбирать не приходится. Но какие-то гарантии безопасности дочери и себя самого я бы хотел иметь.
- Вы правы. Мы все об этом думали и предложим подписать с вами контракт, который предоставит вам и вашей дочери не только безопасность, но и долю в будущих прибылях этого проекта, если таковые будут. А сейчас пойдем, прогуляемся по парку. Погода сегодня просто отменная…
Вечером все собрались в малой гостиной. Обед был великолепным и торжественным. Оказалось, что сегодня у Ирвина день рождения, и Соркин без подарка чувствовал себя неловко.
- Я вижу, что наш гость не в своей тарелке. Ничего, дорогой товарищ Соркин, или как вас там называют на Родине? Вы уже сделали мне самый дорогой подарок, сообщив, что картина цела. Знаете ли, я бы перед тем, как подписать с вами договор, хотел бы спросить у вас о нескольких вещах. Что вы на самом деле думаете о тайне картины, так как провели с ней достаточное время, и как можно расшифровать ее, если действительно в ней что-то зашифровано.
- Ну, что ж. Я давно ждал подобного вопроса. Если откровенно, то я склоняюсь к мысли, что в полотне Яна Вермеера, конечно, есть странности и определенные загадки. Ну, во-первых. Если посмотреть на текст, который лежит перед молодым писцом, то написан он на нескольких языках. С большой уверенностью можно сказать, что там имеется язык Торы или иврит, второй – латынь и третий - греческий. Некоторые буквы стерлись, их можно прочесть с трудом. Но, если обратиться, скажем, к некоторым символам, которые порой встречаются там вместе с ивритом, то можно сказать, что имеем дело с Каббалой. Латынь там написана не совсем правильно, а иногда даже ее совсем нельзя прочесть, так как писали ее в зеркальном отображении, ну, а греческим я, к сожалению, совсем плохо владею, и поэтому здесь нужна оценка специалиста. Это мое мнение. Оно, можно сказать, созревало у меня на протяжении нескольких лет владения полотном. Однако тут может быть и совсем другое мнение. Художник мог подшутить над потомками и пустить слухи о том, что здесь зашифрованы сумасшедшие богатства. Такие фальсификации иногда встречаются в искусстве. Однако, если вы твердо решили начать серьезно исследовать полотно, то я бы предложил следующий план. Надо сделать несколько копий только одного фрагмента письма и показать его нескольким специалистам в области лингвистики. Второе - надо серьезно изучить весь антураж комнаты и одежды персонажей полотна. И третье - надо максимально точно попробовать установить время написания картины. Вот такое у меня видение этой проблемы. Завтра полотно будет у вас в замке, и я думаю, мы сможем начать настоящую исследовательскую работу.
- Ну, что ж. Этого мы все от вас и ожидали, - с некоторым пафосом сказал Джеймсон, который до сих пор молчал. – Давайте выпьем за наше дело, которое, наконец, принесет удачу. Сейчас у нас для этого все есть. Иногда мне кажется, что мы похожи на героев Стивенсона, который писал про пиратов и остров сокровищ. Там, как известно, все хорошо закончилось. Главное, чтобы не нарваться на Билли Бонса.
Все посмеялись шутке Джеймсона, и атмосфера за столом сразу разрядилась. Все стало как-то совсем по-семейному. Кофе после обеда пошли пить в библиотеку. Мужчины решили еще выпить хересу и покурить, а Энн поднялась к себе, чтобы почитать новый роман. Джеймсон тоже покинул библиотеку, сославшись на то, что хочет пройтись перед сном.
- Ну, вот мы с вами и одни. Знаете, мне иногда кажется, что эта картина имеет какое-то магическое влияние на тех людей, которые с ней встречаются тем или иным образом. Вот вам она принесла довольно много неприятностей и волнений. Не могу сказать, как она влияла на других людей, но вот на себе я точно чувствую ее влияние. Именно после того, как она вошла в мою жизнь, все кардинально изменилось. Словно кто-то или что-то давили на меня и тайно шептали мне, что я должен овладеть этим полотном. Не смотрите на меня такими большими глазами. Я еще не сошел с ума. Хотя пару раз мне казалось, что я близок к этому. Вот, скажем, почему у меня оказались записи одного из слуг Янв Вермеера. И читать-то там нечего. Обычные счета за всякие там холсты и краски, да прочие мелочевые расходы. Но вот там почему-то находится запись о каких-то людях, которые заказали это полотно с писцами. Я думаю, были и другие, кто тем или иным образом платил художнику. Но ни о ком другом или других заказчиках там ничего не упоминается. Этот же эпизод выделен почти особо. Тут о многом можно подумать. Или сумма за картину была обещана очень большая, или люди, которые ее заказывали, были не из простого сословия. Сейчас можно о многом гадать. Но почему все это попадает именно ко мне и сводит меня с вами именно в тот момент, когда вы приезжаете в наш город с картиной, и я тут же покупаю на аукционе архив вместе с записками подмастерья Яна Вермеера?.
- Да, Ирвин. Вы в чем-то по-своему правы. У меня тоже несколько раз возникали подобные мысли. Совсем недавно, буквально на днях, я в приступе гнева чуть не уничтожил полотно. Лишь стечение обстоятельств спасло работу художника от гибели… Знаете, я тоже, наверное, пойду и прилягу. Завтра будет нелегкий день.
Глава четвертая
Картину поместили в отдельную комнату. Наверное, это было единственное место в мире, где кроме одного художественного произведения ничего в комнате не было. Одетая в богатую и очень дорогую раму и подсвеченная специально подобранным искусственным освещением, картина смотрелась совершенно по-новому. Видны были новые детали на костюмах людей. Заиграли другими красками и остальные предметы на картине. Ирвин как зачарованный смотрел на полотно, потом подошел тихонько к нему и осторожно дотронулся до холста, словно не веря, что его мечта, наконец, осуществилась и находится у него дома, и никуда уже не исчезнет. На его лице блуждала улыбка человека, который, наконец, обрел счастье и покой. Все – Джеймсон, Энн и Соркин почти с завистью смотрели на него, человека, обретшего свое счастье. Спустились в главную столовую и подняли бокалы с очень редким сортом коньяка, который Ирвин обещал открыть, когда картина будет у него.
- Ну, что ж... Первая часть нашей эпопеи, наконец, завершена. Какие шаги, профессор Соркин, вы предлагаете нам сделать дальше?
- Знаете, Ирвин, я думаю, чем меньше людей будет знать, что картина у вас и в придачу к ней и я тут, то это будет способствовать спокойствию всех нас. Поэтому я хочу, чтобы никакие эксперты сюда не привозились. Я знаю, что у Энн есть прекрасная профессиональная фотоаппаратура. Видел ее снимки, они выше всяческих похвал. Лучше, чем она, никто не сделает эту работу. Давайте попросим ее сделать снимки с картины, вернее, того фрагмента, где запечатлена рукопись, лежащая на столе. Я думаю, эти фотокопии надо отвезти к специалистам по Каббале, латинскому и греческому языкам. Потом, получив их заключения, надо сделать анализ самого полотна и попробовать максимально точно установить год создания холста. И, наконец, на последнем этапе попробовать, если мы все еще будем ходить в потемках, посмотреть тщательно записи подмастерья Яна Вермеера и все имеющиеся у нас факты. Думаю, что местных специалистов привлекать не стоит - надо найти экспертов из других стран. Вот такими мне видятся первые наши шаги. Но это только мое личное мнение, господа.
- Что ж, я поддерживаю такое предложение. И, если других нет, то мы могли бы завтра уже и приступить к осуществлению всего задуманного. А вы, я думаю, останетесь на это время за хозяина, и если нам нужна будет ваша помощь, мы с вами свяжемся, - как всегда с пафосом произнес свою речь Джеймсон…
В конце месяца замок опустел. Все разъехались, и Соркин остался один в этом огромном поместье. Дни он коротал в библиотеке, которая была в своем роде уникальной. Здесь были собраны редчайшие книги и фолианты, некоторые из которых просто бесценны. Иногда он стоял возле картины, и ему подчас казалось, что нарисованные на ней люди смотрели ему прямо в глаза, словно пытались приоткрыть какую-то свою тайну, которую он должен был разгадать. Его не покидало смутное ощущение, что он совершенно не случайно находится в этом месте. Его интуиция в последнее время подсказывала ему, что тайна полотна каким-то образом могла быть связана с этим местом. Хотя он не верил в приметы, но та одержимость, с которой Ирвин и его брат уже долгое время занимаются именно этим художником и его произведением, наталкивала его на мысль, что ему чего-то не договаривали.
Однажды он путешествовал по замку и в подвале наткнулся на тяжелую кованую дверь, которую не смог открыть. Куда она вела? Он стал расспрашивать слуг. Один из старожилов замка вспомнил историю, которая произошла несколько лет назад, когда потерялся кто-то из гостей замка. Все уже собирались разъезжаться по домам, когда заметили, что нет одного господина. Искали его долго. Жена впала в истерику. Недобрым словом стали поминать привидения, ужасы и легенды замка. Однако потом хозяева взяли себя в руки и решили хорошенько осмотреть весь замок, а особенно подвал. Эта идея безумно понравилась всем гостям, и начался лихорадочный поиск пропавшего. Целый день и всю ночь гости лазали по закоулкам огромного здания, страшно устали и лишь под утро нашли бедолагу в подвале замка рядом с винным погребом. Тот был в стельку пьян и почему-то совершенно поседел. Ему вызвали карету скорой помощи, и после этого в замке его никогда больше не видели. Потом ходило много сплетен насчет того, что же с ним случилось, и в какую передрягу он попал в подвале замка, но никто точно ответить на эти вопросы так и не смог. Только стало известно, что лечился он в больнице довольно долго, но рассказывать о том, что с ним произошло, отказывался наотрез...
Вечером позвонил Ирвин и попросил принять гостя, который хотел бы побеседовать с Соркиным по поводу его дочери. Встречу назначили в замке на следующий день. Приехал совершенно невзрачный господин в дорогом, но заметно потертом костюме. Долго сидел и пил кофе с коньяком у камина и угрюмо молчал. Потом встал и заговорил по-русски совершенно без акцента. Соркин от неожиданности даже подскочил в кресле. Он уже столько времени не только не говорил на родном языке, но даже стал его немножко забывать, о чем порой сильно печалился.
- Итак, мой дорогой, зовите меня просто Юрием и будем без всяких китайских церемоний. Вас, я знаю, величать Михаил Михайлович. Ну, так и оставим. Сейчас по существу дела. Сразу скажу, что оно оказалось намного труднее, чем мы ожидали. Установили наблюдение за вашей квартирой и дочкой. Попытались наладить с ней неформальный контакт и проверить, как она смотрит на возможность выехать из страны тем или иным способом, и получили самые негативные результаты. Она насквозь пропитана идеологией вашего государства, хотя ее порой и точит червь сомнения по некоторым аспектам жизни в стране. К вашей памяти она относится очень трепетно и всегда, когда разговор затрагивает вас, она с большой любовью вас вспоминает. Наши рекомендации следующие. Если хотите, мы насильно сможем увести ее из страны, ну, а второй путь - это вам попробовать вернуться на Родину, серьезно изменив на время свою внешность, и там поговорить с вашей дочерью. И еще один вопрос, так сказать, профессионального характера. Не скрою, что я работаю на определенные структуры в этой стране. Нам бы хотелось за довольно высокую плату попросить рассказать вас о некоторых сферах интересов ваших служб, когда вы работали здесь.
- Знаете, Юрий. Я давно ждал подобного разговора. Рано или поздно он должен был состояться. Хорошо, что это, наконец, произошло. Если говорить откровенно, то я почти ничего не знаю о той сети, которая здесь существовала. Я думаю, после известных вам событий, руководство, наверное, все поменяло. И вот что еще. Есть такое выражение одного писателя, кажется, Марка Твена: кошка, севшая на горячую плиту, никогда больше не сядет на нее, и на холодную тоже. Так что, извините меня, бога ради, но ничем достойным вам помочь не могу. А по поводу ваших предложений я подумаю.
- Ну, что ж. Приблизительно такой ответ от вас я и ожидал. Мне говорили, что вы человек чести и достоинства. Сейчас я и сам убедился в этом. Вы можете рассчитывать на мою помощь. Приятно было с вами пообщаться...
Тем же вечером позвонила Энн и сообщила, что на следующей неделе они все возвращаются с кучей интересных новостей, некоторые из которых, несомненно, его должны поразить.
Время в замке стало тянуться еще медленнее. Размеренная жизнь совсем расслабила Соркина, и он решил еще раз спуститься в подвал, где находилась та загадочная дверь. Около двери он заметил небольшой клочок бумаги, на котором было написано следующее: «Если хотите туда попасть, то в китайской комнате, в шкафу с драконами найдете ключ от этой двери. Но будьте чрезвычайно осторожны и внимательны, когда спуститесь туда».
Записка была, конечно, интригующая, и на следующий день утром он, снарядив себя всем необходимым, спустился в подвал. Дверь открылась на удивление легко. Казалось, что ею пользовались довольно часто. Освещая путь фонариком, и разматывая веревку, которую привязал у входа в подвал, он стал постепенно углубляться в подземелье. Ничего необычного там не было. Старый подвал, сыроватые стены, да крысы, которые пробегали иногда около его ног - вот пока и все достопримечательности, которые он увидел. Бечевка почти кончилась, когда он дошел до развилки подземелья. На ум сразу пришла сказка о том, что налево пойдешь - голову потеряешь, направо пойдешь - без коня останешься. Он решил пойти дальше уже без страховочной веревки. Шел довольно долго и уже думал повернуть назад, когда ему показалось, что впереди заблестел лучик света. Он прошел еще немного, и свет, как ему показалось, даже усилился. Он лился откуда-то снизу, был неестественно бледен и мерцал, словно приглашал его подойти поближе. Внезапно коридор резко повернул, и он оказался около двери, из-за которой лился этот свет. Осторожно толкнул ее, и сразу наступила темнота.
Очнулся он от того, что тело его безумно болело. Невидимые иголочки словно пронзали все его существо. Какая-то жидкость стекала с его лица и дурно пахла. Приподнявшись, он попытался встать, но это ему удалось с трудом. Он сделал несколько шагов и опять упал. Силы совсем покинули его. Пролежав некоторое время на холодном полу, он стал шарить вокруг себя и, к своей радости, нащупал фонарик. Включив его, обнаружил, что лежит прямо у выхода из подземелья. Радости не было границ. Но как он мог внезапно очутиться у входа в подземелье, понять было трудно, да и соображал Соркин плохо.
С трудом выбравшись из подземелья, направился в библиотеку и там, рухнув в кресло, забылся беспокойным сном. Разбудили его голоса. Открыв глаза, он увидел беспокойные лица слуг, которые с недоумением смотрели на него. Стали расспрашивать, как он очутился здесь и где отсутствовал так долго. Его уже давно все ищут. На вопрос, как долго его разыскивают, ответили, что уже почти два дня. Тут ему стало совсем плохо, и он потерял сознание.
Глава пятая
Почти до возвращения Энн и ее братьев Соркин пролежал в постели. Перепуганная насмерть прислуга несколько раз посылала за врачом, но тот ничего серьезного не обнаружил, кроме истощения и рецидива нескольких хворей, которыми Соркин страдал издавна. Его не выпускали из постели и ухаживали, как за тяжело больным. Наконец все путешественники вернулись из своих поездок и сразу собрались у него в комнате. Исхудавший и бледный Соркин предстал перед ними не в лучшем свете. Хотя уже прошло время после его подземного приключения, но все равно было заметно, что его что-то беспокоит. Глаза иногда лихорадочно начинали блестеть и речь порой сбивалась. Ирвин пытался расспросить, что же с ним случилось и почему его понесло в это чертово подземелье. Но он лишь беспомощно улыбнулся ему в ответ.
Энн подолгу сидела с ним, но ничего не рассказывала о результатах их поездки. Решили повременить с рассказом о том, что им удалось разведать и узнать, до полного выздоровления Соркина. Наконец больной поправился, и в тот же день после обеда все собрались в комнате с картиной, предварительно сняв ее со стены и положив на стол. Первой заговорила Энн.
- Сегодня я получила несколько новых данных по тексту в картине и с утра доводила до конца перевод текста, который я сейчас и хочу вам всем прочесть. Небольшое отступление, прежде чем я начну. Как вы уже могли заметить, сам текст разбит на три части. В каждой части по семь строк и в сумме мы получаем двадцать одну строку. В каждой строке есть смешанные слова из разных языков, а есть и строчки только из одного языка. Почему так писался текст, сказать трудно. Может, здесь и есть одна из загадок. По этому вопросу опять надо бы обратиться к специалисту. Ну, а пока приблизительный перевод всего текста, который я взялась сама составить из того, что нам удалось выяснить у специалистов.
“Мы высшие хранители ордена ТРЕХ КОРОН, гонимые и преследуемые в наших странах, решили главное богатство передать нашему брату и верховному жрецу. Эта картина будет ключом к тому месту, где будет покоиться сокровище, до тех пор, пока посвященный не откроет доступ к нему. Наше время истекает на этой Земле, но те, кому достанутся наши знания и богатства, должны будут употребить их во благо, а не во вред. Да будет так“.
Несколько минут все молчали и смотрели на картину, лежащую перед ними. Казалось, что после того, как Энн произнесла текст, написанный в картине, что-то должно было произойти, словно по мановению волшебной палочки. Люди, склонившиеся над работой художника, пристально вглядывались в полотно, ожидая, что оно сейчас, немедленно, откроет им свою тайну. Первым нарушил молчание Джеймсон.
- Ну, вот и отлично. Самое главное, что мы знаем о том, что где-то нас ждут сумасшедшие богатства, и не зря Ирвин потратил столько лет, охотясь за картиной. Осталось малое. Уточнить, где же сие богатство лежит, - и он нехорошо рассмеялся.
Ирвин сидел в кресле и безмятежно посасывал сигару. Смотря на него, можно было только поражаться его выдержке. Столько лет поисков и приключений, порой опасных, а света в конце туннеля как нет, так и нет. Можно было и сразу догадаться, что речь в тексте будет о кладе. Но вся надежда была на то, что именно текст в картине станет ключом к открытию сокровищ.
- А скажите, господин Соркин, помните ли вы тот случай в первый ваш приезд сюда, когда, сидя на шкуре у камина, вы испытали что-то вроде сна, видения о том, что вы женаты на хозяйке этого замка? Мы тогда еще сказали вам, что часто эти видения у камина сбываются. И вот о чем я сейчас подумал. Стечением обстоятельств вы знакомитесь с нашей сестрою, и у вас с ней близкие отношения, которые могут закончиться, судя по всему, в скором времени свадьбою. Недавно вы попадаете в странную комнату в нашем подземелье и там едва не погибаете. После этого случая с вами мы досконально проверили все подземелье, но ничего подозрительного там не нашли. Хотя в том подвале с одним нашим гостем тоже был однажды странный случай. Затерялся там человек. Но все списали на то, что нашли его около винного погреба, и от него сильно пахло спиртным. Но с вами произошло, по всей видимости, что-то другое. Может, ваш рассказ внесет некоторую ясность в ваше приключение?
- Да, я отлично помню тот день, когда впервые побывал здесь у вас. И тот сон-полудрему я тоже помню. Тогда это было словно видение наяву, но я, честно говоря, не придал ему никого значения. Ну, заснул человек около камина. Вздремнул слегка после дороги - с кем не бывает? Однако все те события, которые произошли потом в моей жизни, сейчас, как мне кажется, имеют какой-то налет мистики. И вот это последнее событие. Что со мной там произошло, и как все случилось, мне, честно говоря, оценить трудно. Словно какая-то сила тянула меня в этот подвал против моей воли. И потом эта записка…
- Какая еще записка? Вы о ней нам ничего не говорили.
- Да я как-то забыл в этой суматохе о ней. Расспрашивал я слуг о той запертой двери. Говорили все они разное. А потом я спустился однажды вниз и увидел записку на полу, в которой говорилось, где найти ключ от двери в подземелье, и что надо вести себя очень осмотрительно, если я туда пойду.
В комнате наступило молчание. Все с недоумением переглядывались друг с другом.
- Ну, это, вообще, из ряда вон, - покусывая губы, нервно заметил Ирвин. – А вы все равно туда пошли. Как это с вашей стороны совсем по-мальчишески.
- Да, поступок не совсем осмотрительный. А с другой стороны, что же там могло быть такого, что могло серьезно угрожать мне? Ну, не дракон же там сидит…
Все заулыбались, и обстановка немного разрядилась.
- Давайте еще раз туда сходим с Соркиным, и он сам нам все покажет, куда он, в конце концов, попал. Конечно, если он согласен еще раз посетить то место.
- Джеймсон, пожалуй, надо эту мистику все-таки развеять. Я думаю, давайте прогуляемся в этот нехороший подвал.
- А я решительно против. Ты, Джеймсон, готов на любые авантюры, а человек только-только оправился.
- Энн, Соркин взрослый человек. Действительно - ему самому решать. Мы примем самые серьезные меры безопасности. И потом. Надо же выяснить, черт побери, кто там у нас сидит в подземелье и пугает до смерти наших гостей.
Несколько дней все готовились к походу в подземелье. Иногда казалось, что это путешествие все больше походит на начало небольшой военной кампании. Комната, находившаяся на первом этаже, превратилась в склад небольшого военного магазина. Энн в последнее время ходила мрачнее тучи и почти ни с кем не разговаривала. Наконец настал час выхода в подземелье. У дверей скопилась вся прислуга, которая с недоумением смотрела на своих хозяев, экипированных, словно они собрались сражаться с осадившим их врагом. Отряд, во главе которого шел Ирвин, за ним Джеймсон, а потом и Соркин, медленно шел по подземелью замка. Иногда они останавливались, и Соркин показывал, как он шел к той двери. Из соседней галереи послышался монотонный шум, и все остановились. Внезапно, что-то пронеслось над их головами и скрылось за поворотом. Становилось явно не по себе. На Соркина накатило знакомое чувство былого страха, и он на минутку присел у стены.
- Может, вам лучше вернуться, - обратился Ирвин к нему.
- Да нет, ерунда. Раз решился, то надо идти.
Еще некоторое время шли без всяких приключений, но вот за очередным поворотом все заметили небольшое мерцание света.
- Здесь. Именно здесь я увидел этот свет тогда и пошел по этому ходу.
- Да, но мы с Джеймсоном уже здесь ходили и ничего подобного не видели. Какая-то чертовщина. Что будем делать, господа?
- Я думаю, надо идти. Раз уж мы все это затеяли, то назад дороги нет.
- Ну, и правильно. Черт с ним. Приключение - так пусть уж на всю катушку, - с почти детским энтузиазмом воскликнул Джеймсон.
Медленно группа приближалось к свету, который становился все ярче. Наконец они оказались у двери, из-за которой лился свет, и решительно толкнули ее. Внезапно на них обрушился сноп яркого света, такого сильного, что они на миг закрыли глаза. Потом, когда первое ослепление прошло, они увидели комнату и стол, за которым в большом старинном кресле сидел человек с опущенной головой. Одет он был в черное длинное пальто и широкополую шляпу, которая полностью скрывала его лицо. Человек стал медленно подниматься, Ирвин выхватил свой пистолет и направил на него. Шляпа приподнялась, и все увидели чудовищно изуродованное лицо. Это было даже не лицо, а какая-то маска, похожая на гримасу смерти. Одного глаза не было, широкий шрам проходил до самого подбородка и повсюду на лице были видны следы ужасных ожогов. Его вид был страшен, страшен почти по-дьявольски.
- Успокойтесь, Ирвин. Положите свое оружие назад. Я не причиню вам вреда, - заговорил человек в черном.
- Вы, наверное, хотите знать, по какому праву я нахожусь тут, и как вообще попал сюда? К сожалению, не могу пригласить вас сесть. Мебель, как видите, скудная. Мой рассказ надолго вас не задержит. Итак, кто я такой? Я не дьявол и не сатана, хотя вид у меня довольно страшный. Страшен этот вид и для меня самого. Хотя с годами я к нему уже привык, как может привыкнуть человек к своему уродству. Все это я получил во время одной катастрофы, в которой погибли все. Но я, по воле провидения, был спасен случайным проезжающим. И вот уже долгие годы имею этот вид. А почему я здесь? Да очень просто. Я раб. Раб картины, которая благополучно висит у вас в комнате. Почему, спросите, раб этого куска холста? Честно говоря, сам не знаю. Мне порой кажется, что эта картина имеет свое особенное влияние на людей, которые с ней сталкиваются тем или иным образом. Она, как паук, затаскивает в свои сети тех, кто хоть раз прикоснулся к ней. Следя за вами, я воочию убедился, что и вы подвержены ее огромному влиянию. Но пока никто не смог отгадать той загадки, которая скрыта в недрах полотна Яна Вермеера. По всей видимости, вы одни из тех, кто очень близко подошел к открытию тайны, но, чтобы сложить всю мозаику, вам не хватает нескольких звеньев. Может быть, они есть у меня. Сейчас у вас, естественно, возник вопрос, как я узнал о картине и ее тайне. После той аварии я вынужден был изменить место жительства и поселиться в глухом предместье. Кто-то сказал мне, что требуется прислуга в небольшом кабачке недалеко от известного замка. Моя внешность для хозяина роли не играла. Так я и поселился недалеко от вашего замка. Шли месяцы. Жизнь была пресной до отупения. Я иногда прислушивался к разговорам посетителей. Но что можно было узнать из разговоров крестьян и заезжих коммивояжеров? Практически, это одно и то же: о несносной погоде и видах на урожай. Но вот однажды я сильно выпил с прислугой вашего замка, которая изредка навещала наш кабачок. И по-пьянке они стали обсуждать дела своих хозяев и их странную привязанность к одному художнику и его картине, и ту тайну, которая окутывает полотно. Я вначале не совсем понял, о чем идет речь, но они заговорили о Яне Вермеере и его полотне с писцами. Меня словно что-то кольнуло. Когда-то я немного интересовался живописью и искусством. Попав как-то по делам в столицу, я поинтересовался в музее о той картине Вермеера. Мне ответили, что такой в природе не существует, и посмеялись надо мной, как над дилетантом. Это меня почему-то задело. Так сложилось у меня в жизни, что если что-то серьезно меня увлекало, то я уж старался докопаться до конца. Наконец у меня появилась какая-то цель в моей тусклой жизни. Я решил узнать как можно больше о том, существует ли такое полотно на самом деле или это только пьяные россказни прислуги из замка. Я тратил почти все свое свободное время и скудные деньги на поиски хоть каких-то материалов о картине, но они приводили меня только в тупик. И тогда у меня созрел совершенно дикий план. Я решил пробраться в замок и самому увидеть ту картину.
- И, я вижу, у вас это получилось довольно удачно. Наверное, вы подпоили наших слуг, и они провели вас в замок. Не так ли? – с иронией обратился к незнакомцу Ирвин.
- Да нет, все намного проще и тривиальней. Для вас не будет секретом, что в замках, а особенно в таком старинном строении, как ваше, есть тайные ходы и выходы. И я подумал, что смогу найти такой ход. Сразу скажу, что далось это мне с большим трудом. С очень большим трудом. Но через месяц поисков я, наконец, нашел потайную дверь в ваш замок и обосновался здесь. Мне пришлось пойти на разные хитрости и провести даже свет, так как зрение у меня очень плохое. Скажу сразу и откровенно. Мне удалось найти и еще один тайный ход. На сей раз прямо из вашего подземелья в библиотеку. Прошу пройти за мной.
В некотором замешательстве все стали переглядываться, и словно под каким-то гипнозом проследовали за незнакомцем. Он вывел их из комнаты и провел по коридору, довел до малозаметной ниши, нажал на выступающий кирпич, и им открылась винтовая лестница, которая круто поднималась вверх. Поднявшись по скрипучим ступенькам, они дошли до деревянной панели, на которой была ручка, и незнакомец, нажав на нее, открыл сдвижную панель, открывшую им вход в библиотеку. Все молча прошли в помещение библиотеки и остановились возле камина. Ирвин тяжелым шагом подошел к столу, где стояли напитки, налил себе большой стакан виски, медленно выпил его и, не поворачиваясь, обратился хриплым от гнева голосом к незнакомцу.
- Так это вы навещали нас и пользовались тут нашим имуществом, порой, должен вам заметить, делая это довольно бесцеремонно. Знаете ли, дорогой незнакомец, у меня есть огромное желание вызвать полицию и засадить вас за решетку. Я думаю, и у моего брата есть точно такое же желание.
Ирвин вплотную подошел к человеку в черном и пристально стал вглядываться в него. Он старался разглядеть в нем все тайны, которые скрывались под этим обезображенным лицом.
- Честно говоря, я и не надеялся на теплый прием и понимаю, что совершил не совсем добропорядочный поступок. Но, кому, как не вам, Ирвин, знать, насколько страсть обуревает человеком и толкает его порой на самые невероятные поступки. Не вы ли посвятили долгие годы разгадке картины и мотались по всему свету, ловя хвост удачи в поисках полотна Вермеера. Не так ли?
- Ладно. Давайте сядем и поговорим, чем же вы можете нам помочь в окончательной разгадке нашей сумасшедшей истории. Кстати, а как вас звать-величать? Хотя настоящего имени вы нам, конечно, не скажете.
- Да, правда, я же вам не представился. Зовут меня Айвен. А в чем я вам могу быть полезен, сейчас расскажу. За время моего отшельничества в вашем замке я довольно много прочел в библиотеке и, в том числе, записи подмастерья художника. На первый взгляд, там нет ничего особенного, но если бы вы мне дали те записи, которые у вас сейчас хранятся в другом месте, я, кажется, смог бы открыть секрет, скрывающийся в той книжке.
Джеймсон и Ирвин переглянулись. Ирвин вышел из комнаты, и долгое время его не было. Вернулся он в библиотеку вместе с Энн. Лицо Энн пылало ярким румянцем, и она нервно крутила в руках книжку в сафьяновом переплете.
- Познакомься, Энн. Это наш гость, которого мы нашли в подвале и который рассказывает нам интригующие и порой фантастические истории.
Энн недоверчиво подошла к гостю и, когда увидела его обезображенное лицо, непроизвольно закрыла глаза и отвернулась.
- Вот вам книжка подмастерья, Айвен, и, пожалуйста, откройте нам ее секрет, - с сарказмом поддел его Ирвин.
- Разрешите, я присяду за стол и, если можно, принесите мне острый нож и пинцет.
Ловко орудуя ножом, он стал осторожно вскрывать переплет книги. Потом пинцетом стал аккуратно вытаскивать какой-то листок. Наконец процедура была закончена, и на свет появился тонкий лист бумаги, на котором был начерчен небольшой план. Все с недоверием смотрели на него, когда он орудовал ножом, но когда появилась бумажка, Энн тихонько вскрикнула.
- Что с вами, Энн? Вам нехорошо? - обратился к ней Соркин.
- Нет, нет. Но это просто мистика. Знаете ли, все это я уже видела когда-то во сне, который точь-в-точь похож на то, что случилось сейчас. И вот этот человек в черном, со страшным лицом. Ведь такого же не бывает, правда?
- Уверяю вас, подобное тому, о чем вы сейчас рассказали, происходит довольно часто, но очень многие сны мы просто не помним или, чаще всего, забываем. Однако есть такая теория, что если человек сильно стремится к намеченной цели, то высшие силы дают порой ему те или иные знаки судьбы, которыми человек сумеет воспользоваться или нет. Вот в чем главный вопрос. Вот видите, и ваш пророческий сон сбылся, значит, вы у правильной цели и на верном пути. Сейчас вас, конечно, волнует вопрос, как это я смог узнать о существовании карты в этой книжке? Здесь нет никакого чуда. В последний раз, когда я ночью проник в ваш дом, я еще раз тщательно осмотрел записи подмастерья, и мне показалось, что корешок книжки утолщен. Я услышал шаги, которые приближались к библиотеке, и покинул ее, решив, что в следующий раз аккуратно вскрою. Однако вы решили перепрятать свои сокровища, и больше у меня не было возможности прикоснуться к записям подмастерья. Я, честно говоря, был сильно огорчен. Конечно, возникает вопрос, как этот план был спрятан в книге и зачем. У меня есть своя теория. Если вам будет угодно, я вам ее предложу. Насколько я наслышан, сия книжка, как не раз говорил Ирвин, досталась ему случайно. Однако я должен заметить, что это, по всей видимости, неправда. Думаю, что она одно целое с картиной и была как бы ключом к разгадке ее шифра. Не так ли, Ирвин? Однако почему же так долго она не появлялась на свет? Думаю, она была у одного из ваших родственников, который знал некоторые секреты картины и записей. Беру на себя смелость утверждать, что вообще вся эта поисковая кампания была задумана вашим недавно умершим дядюшкой, который долгие годы хранил эту тайну и только почти перед смертью решил открыть вам, Ирвин, некоторые семейные тайны.
- Вы говорите очень интересные вещи, Айвен, но, черт побери, как вы сумели все это узнать?
- Не кипятитесь так, мой дорогой. Ларчик открывается просто. Если вы позволите, я воспользуюсь вашей библиотекой и кое-что вам покажу.
Айвен поднялся на самый высокий стеллаж библиотеки и что-то долго там искал. Наконец он спустился.
- Не хочу показаться вам нескромным, но надо сделать небольшой экскурс по вашей родословной, тем более, что господину Соркину это будет, несомненно, интересно. Родословная вашей семьи уходит в далекое прошлое и, я думаю, что ее корни намного старше, чем вы знаете. Но это только мое предположение. Насколько я могу судить по тем данным, что почерпнул из вашей библиотеки, и тем источникам, к которым я получил доступ, ваши предки участвовали во многих войнах и авантюрах прошлых веков, начиная от крестовых походов и кончая связями с различными орденами и тайными обществами, которые в той или иной степени влияли на судьбы своей страны и мира. По всей видимости, они обладали достаточными богатствами и влиянием, которые до недавнего времени давали вашей семье неоспоримые привилегии во многих делах и бизнесе. Но, как и все древние роды, они имеют несчастье, в конце концов, вырождаться и хиреть. Их хранители уходят на покой и порой уносят в свою могилу все самые важные тайны. Насколько я могу догадываться, финансовое положение вашего клана на сегодняшний день довольно плачевно. Не так ли, господа? Вы, Ирвин, проигрывали очень большие суммы в казино. Вы, Джеймсон, неудачно вели биржевые дела, так что значительно подорвали финансы семьи. По всей видимости, единственным спасением от разорения и позора было решение вашего дяди дать вам доступ к одной из свято хранимых тайн, которая была доверена вашим предкам.
- Ну, это вообще переходит все правила приличия. Сначала какой-то оборванец вламывается в наш дом, потом оккупирует наш подвал и пугает чуть ли не до смерти наших гостей и слуг, а потом еще пользуется нашей библиотекой и поучает, как нам жить. Да и плетет какие-то небылицы о нашем финансовом положении. Ирвин, надо этого хама сейчас же выбросить из нашего дома и позвать полицию. Если вы, мои братья, не соизволите это сделать, то я это сделаю сама.
Энн решительно пошла на выход из библиотеки, но Ирвин ее остановил.
- Действительно, моя дорогая, это так или почти все так, как сказал этот человек. Мы просто не хотели посвящать тебя во все дрязги наших денежных отношений, но вот уже в течение длительного времени дела наши, действительно, малорадостные. Еще в то время, когда был жив наш отец, были серьезные финансовые затруднения. И даже он с его хваткой финансиста не смог поправить их. Ты же знаешь, что ему пришлось продать несколько наших фамильных имений и заводов. Но и это не спасло нас, а только отдалило на какое-то время неминуемую катастрофу. После его смерти нам с Джеймсоном удалось несколько стабилизировать ситуацию, но потом опять все пошло на ухудшение. Я не снимаю с себя ответственности за игру в казино, но, поверь мне, что те деньги, которые я там просаживал, ровным счетом ничего не изменяли в нашей ситуации. Да и Джеймсон тоже не сильно повлиял на положение всех наших фирм. В тех условиях надо было сильно рисковать, и иногда это приносило свои плоды. Я думаю, что всем нам надо немного остыть и взять паузу в наших переговорах. А вам, Айвен, думаю, надо покинуть наш дом тем же путем, каким вы к нам проникли. Вы сами понимаете, что этот путь для вас уже будет закрыт. Нам надо хорошо подумать о том, что произошло, и о том месте, которое вы заняли во всей этой истории. Вы должны нас понять: ваше появление стало для нас, мягко говоря, большим сюрпризом.
После ухода Айвена все еще некоторое время в молчании посидели в библиотеке, а потом разошлись по своим комнатам.
Глава шестая
В ту ночь Соркин долго не мог заснуть и решил пойти выпить немного виски. Проходя мимо комнаты, где висела картина, он заметил свет, который пробивался из-под двери. Легонько толкнув ее, он увидел сидящего перед полотном Ирвина, который, опустив голову, казалось, дремал в кресле. Соркин уже решил прикрыть дверь и удалиться, когда Ирвин его окликнул.
- Входите, входите. Без всяких там церемоний. И вам не спится после встречи с этим чудищем из подвала? Не правда ли, колоритная фигура этот самый Айвен? Хотя я подозреваю, что никакой он не Айвен, да и приврал он сильно про себя. Хотя то, что побывал он в какой-то передряге, у меня сомнений не вызывает. Но откуда этот подлец так много знает про нас? Надо бы выяснить. Хотя, когда человек мается от скуки и одержим разными фобиями, он способен на многое. А ваше мнение об этом типе?
- Если откровенно, то что-то знакомое показалось мне в нем, хотя и, может, мне это просто мне почудилось. Вне всякого сомнения, он очень не прост, очень. И хранит какие-то тайны, в которые нас вряд ли посвятит.
- Да, черт побери, во всей этой истории слишком много тайн и непонятных коллизий. Иногда мне кажется, что мы ходим где-то близко от разгадки, а иногда она, словно по мановению каких-то злых сил, ускользает от нас. Вот, скажем, это открытие с картой в записках подмастерья. Что все это значит? Смотрите на карту. План похож на какой-то лабиринт. И где он может находиться, да и что мы там в нем найдем? А может, это просто уловка нашего человека в черном, и он нам его специально подсунул? А с другой стороны, на кой черт он ее нам показывал? Одно из объяснений – это то, что находится у нас под ногами, в нашем замке. Видимо, без нашей помощи проникнуть в глубины наших подземелий без шума он не мог. Да, и вот еще что: говорю это вам первому. Вы знаете, что недавно умер наш последний патриарх - дядя. Это был, должен вам сказать, человек высокоэрудированный, даже энциклопедист, и он очень многое знал обо всех тайнах нашего рода.
Перед его смертью я много беседовал с ним, и он приоткрыл мне некоторые весьма интересные факты, о которых мало кто из нас знал. Ну, вы помните ту историю, которую мы вам рассказали о чудесном исцелении нашего далекого предка. Так вот, в ней есть свое продолжение. Оказывается, тот искусный маг и целитель все же был найден. Наш предок не любил оставаться должником и потратил много времени, чтобы найти того человека. Он провел с ним долгое время, и тот посвятил его в некое тайное братство, в котором наш предок достиг довольно высокого положения. Чем занималось это братство? Из скупых рассказов моего дяди я выяснил, что они пытались, как и многие в те времена, найти философский камень, отыскать чашу Грааля и еще занимались массой других вещей, присущих тому времени. Однако им улыбнулась удача, и они сумели приблизиться к одной тайне, которую сумели открыть. И она сулила им фантастические богатства и влияние.
Но, как часто бывает, в самый решительный момент на них ополчились влиятельные люди государства, опасаясь за свое благополучие. И вот тогда было решено спрятать от мира свои богатства. И, чтобы они не пропали, решили доверить эту тайну нескольким лицам и зашифровать ее. Так появилась эта картина. По всей видимости, Ян Вермеер, возможно, был одним из тех посвященных - вместе со своим слугой. Как и почему картина потом попала в чужие руки, и долго пропадала неизвестно где, этого мой родственник мне не сказал. И что за тайна там сокрыта, он мне не ответил. Впрочем, уже поздно. Идемте отдыхать…
Прошло несколько дней, но все почему-то под тем или иным предлогом избегали разговоров, а потом, сославшись на неотложные дела в столице, и вовсе оставили Соркина одного в замке. В то утро он решил прогуляться по дальним окрестностям и через час оказался на дороге, ведущей к ближнему от замка городку. Словно что-то его толкнуло зайти в небольшой кабачок около солидных размеров церкви. Заняв место у бара, и заказав себе виски, он подумал, что Айвен, наверное, и работал в одном из таких заведений. И тут, словно по мановению волшебной палочки, в дверях кухни выросла его фигура. Немножко замешкавшись, Айвен подошел к нему.
- Каким ветром вас сюда занесло, или вы пришли по мою душу?
- Да, нет. Просто гулял и зашел выпить стаканчик. Вы ведь не сказали, в каком заведении работаете.
- Что ж, в этом вы правы. А не хотите ли через полчаса подняться ко мне наверх, где я снимаю комнату, и немного поболтать за рюмкой хорошего виски – не чета тому, что вы пьете.
- Да, пожалуй, я не против.
Жилье Айвена была обставлено по-спартански. Единственным роскошным украшением был большой камин, занимавший почти полкомнаты.
- Устраивайтесь поудобнее, а я сейчас сварю кофе и принесу виски. Знаете ли, я давно ждал, что от вас кто-то ко мне наведается, и мне казалось, что это будете именно вы. Так с какой миссией вы пришли? Пугать или просто убивать?
Соркин с недоумением посмотрел на него.
- Побойтесь бога. В мыслях такого нет. Да и зачем мне все это? Я, если можно так сказать, такой же пленник картины, как и вы, только обстоятельства совсем другие.
- Ладно, ладно, верю. Извините, не хотел обидеть. Странно все это и порой имеет привкус мистики. Вот судьба сделала со мной кульбит, забросила в это захолустье и дала прикоснуться к тайне. А что за этой тайной скрывается, можно только догадываться. И что она нам всем принесет - тоже не известно. То ли радость, то ли горе. Одно мне кажется: если она будет раскрыта, мы все будем сильно, очень сильно удивлены. Я не раз думал о том, чтобы бросить мои поиски, но раз за разом что-то толкало меня на их продолжение. Во всех тайнах мира, связанных со старинными родами, есть одна похожая связь. Все они уходят в глубокую древность и покрыты слоями различных верований и поисков, которые порой обагрены кровью, и кровью большой. А как же иначе? Ведь за прикосновение к тайнам мира сего приходится платить - и платить порой довольно высокую цену. Иногда от тебя фактически ничего и не требуется и, кажется, что условия, которые ставятся тебе при получении каких-то благ, вовсе пустяковые и выполнить их - раз плюнуть. Ну, вот, скажем, от тебя требуется всего ничего: быть честным в делах и не делать людям зла. Ну, думаешь, ты - ведь это ерунда, и справиться с таким условием для меня не составит никакого труда. Ты с легкостью берешь у дарителя чудесные подношения, подписываешь соглашение, и у тебя начинается сказочная, если можно так сказать, почти царская жизнь. Однако через некоторое время ты начинаешь замечать, что блага, которые обрушились на тебя, становятся тебе в тягость. Если ты занимаешься бизнесом, то, как иногда, для пользы дела, не слукавить? Ведь мы же живем на земле и подчиняемся законам этой жизни, а не правилам каких-то ангелов.
- Вы это к чему клоните?
- Да все очень просто, Соркин. Вот посмотрите на многие старинные кланы и общества. Сначала они могучи и всесильны. Помогают и тем и этим. Двигают и науку и искусства, а потом трах-бах - и все летит в тартарары. И это уже не добрые самаритяне, готовые придти на помощь, а страшные вурдалаки, пьющие вашу кровь. Ведь от доброты до мерзости иногда нужно пройти всего один шаг, да и притом совсем маленький. Очень маленький. А почему это произошло и кто виноват? А все просто, как апельсин. Переступили черту. Не смогли себя сдержать. Решили стать повелителями мира, а это всегда стоит крови и очень большой, море крови. А ведь как все кажется заманчиво. У нас в руках такой дар, такое учение, что если люди у нас его не возьмут, то станут просто дураками. А они, идиоты, и не думают брать в руки твое счастье. Им и так хорошо. Хорошо, хоть и порой живут, ну, прямо, как в хлеву. Ну, вот и пошло-поехало. Откинуты великие стремления и идет борьба. За борт выкинуты и доброта и любовь, и осталась только ненависть к тем, кто тебя не понимает.
- Ну, здесь вы, Айвен, никаких Америк не открыли. Так было - так и будет всегда на этой грешной земле. Одни правят и купаются в богатстве и неге, а другие им завидуют и хотят это у них отнять - и иногда поделить. А чтобы те, другие, этого насильно не сделали, богатым и знаменитым приходится иногда делиться.
- Ладно, давайте прервем этот наш диспут до лучших времен и поговорим о том, что же делать дальше со всей этой картинной историей. Насколько я знаю, ведь оригинал полотна находился у вас, и вы отдали его в замок, где оно и висит сейчас. И что же дальше? Сейчас у них в распоряжении есть все ключи, которые готовы отомкнуть чудесный ларец со сказочными богатствами и, может, мы с вами им уже не нужны? Не так ли?
- Что ж, я такой возможности не исключаю. Однако мне кажется, а интуиция подводит меня редко, что мы все еще нужны хозяевам замка, и они не могут переступить через какой-то обет, который на них наложен. Чего проще было бы прикончить вас или меня или обоих. Однако этого не происходит и, по всей видимости, не произойдет.
- Дай то бог, вашими молитвами, господин Соркин. Смотрите, уже совсем темно, а вам еще идти и идти до замка. Давайте, я возьму у знакомого машину и отвезу вас в замок.
Они подъехали к замку, когда на дворе была уже ночь. Соркин попрощался с Айвеном и прошел в свою комнату. Не успел он принять душ и переодеться, как в комнату постучали. В комнату вошла Энн, поцеловала его в щеку и нырнула под одеяло. Наутро он проснулся от нестерпимого солнечного света, потянулся к тому месту, где лежала Энн, но наткнулся лишь на записку: “Дорогой. Ждем тебя в библиотеке в двенадцать часов. Энн”.
Он бросил взгляд на часы и ахнул. Было уже без пяти двенадцать. Так долго и хорошо он давно не спал. Быстро одевшись, он спустился в библиотеку.
- А-а, наш соня, наконец, проснулся, - добродушно съязвил Джеймсон и пододвинул ему кофе. Дверь открылась и в библиотеку вошли Энн, Ирвин и Айвен.
- Ну, что ж, все в сборе и, я думаю, надо начинать. Наверное, можно говорить о том, что мы, как никогда ранее, близки к разгадке нашей тайны. – Ирвин прервался на минутку, подошел к стене и открыл покрывало, за которым висела картина Яна Вермеера. Кроме того, он достал из портфеля карту и записки подмастерья.
- Не скрою, что в последние несколько дней мы досконально изучили карту и картину и пришли к определенному выводу. Энн, доложи нам всем, что же в конце мы получили в награду за долгие годы поисков.
- Что мы получили или получим, я вам сказать не могу. Но то, что мы очень близки к какому-то финалу - в этом есть надежда. Итак, о картине. Сейчас стали понятны некоторые ее коды. Во-первых, та страница, которая лежит в правом углу стола переписчика, совпадает с первым листом записей подмастерья. - Энн подняла записи и поднесла их к картине. - Потом. В верхнем правом углу картины есть витраж, и на нем видна одна из башен. Мы только недавно точно узнали, что это башня именно нашего замка. И последнее. На поясе у переписчика, который стоит, видны три короны. Именно об обществе ТРЕХ КОРОН и написано в тексте, который мы перевели. Если сопоставить все эти факты, то вывод может быть один: клад или что-то другое спрятаны у нас в замке. Но где? Может, Айвен прольет нам некоторый свет, ведь он так хорошо изучил замок. Не правда ли, Айвен?
- Да, пожалуй, лучше меня сегодня подземелья не знает никто. Вот вы сказали об этом обществе ТРЕХ КОРОН. Я бы хотел более подробно изучить картину, где они изображены.
Айвен долго смотрел на картину, что-то бубнил про себя, отходил к столику и наливал виски. Потом сел в кресло и надолго задумался.
- Господа, а не хотите ли вы прямо сейчас пройти со мной в ваши подземелья и проверить одну мою гипотезу? Идти будет совсем недалеко. Тут, сразу у винного погреба.
Айвен взял карту, и все двинулись за ним. В подвале Айвен долго что-то щупал руками у незаметной ниши в стене, в дальнем тупике от винного погреба и, наконец, попросил ему посветить. Сквозь пыль и грязь были едва видны золотые очертания знака ТРЕХ КОРОН.
- Вероятно, это и есть вход в то самое место, которое нам нужно. Но как в него попасть? Нет ни двери, ни намека на, то, что туда можно зайти. Надо взять лом, разломать вход и попасть туда…
- Я думаю, Джеймсон, ничего этого делать не надо. Пустите меня поближе к нише, - попросила Энн. – Соркин, будьте любезны, подсадите меня, чтобы я могла дотянуться до корон.
Энн встала ему на плечи и стала водить руками по вензелям. Внезапно что-то заскрипело с натугой, и незаметная дверь в нише стала отъезжать. Все отступили, вглядываясь в темноту открывающейся комнаты. Но там ничего не было видно. Зажгли большой факел и стали осторожно пробираться внутрь помещения. Комната была на удивление небольшая, и в ней почти ничего не было. Только в углу на мраморном столе лежала плита из черного базальта. В свете факела от нее, казалось, исходило небольшое сияние. Зажгли еще один факел и, осмотрев всю комнату, убедились, что плита и стол в ней были единственными предметами.
- Отлично, господа, отлично. И это все, что мы имеем после стольких лет поисков и приключений? А вы, Соркин, большой специалист по разным древностям, что скажете о нашей находке?
Соркин близко подошел к плите, смахнул с нее пыль и стал внимательно разглядывать то, что на ней написано. Потом повернулся к остальным и хриплым голосом сказал:
- Я, конечно, не большой специалист по древнему миру, но, на первый взгляд, это один из фрагментов так называемого Палермского камня. Что это такое, спросите вы. Ну, если кратко, то здесь должны быть тексты древнеегипетских анналов. Один такой кусок находится в Палермо и поэтому был назван Палермским камнем. Тексты эти охватывают период шести-семи столетий, начиная с додинастических периодов. На том камне занесены важные источники по хронологии Древнего Египта и содержатся ценные сведения об экономике, религии, военной политике фараонов. Что содержится на этом куске черного базальта, сказать трудно. Нужны специалисты, но то, что он больше того палермского камня - это вне всякого сомнения.
- Черт побери, камень! Какая ерунда! Ну, можно его, несомненно, продать и получить какие-то, может, неплохие деньги, но это совсем не то, не то, - с горечью проговорил Джеймсон.
Все с тоской посмотрели на находку и решили подняться в столовую, где уже был подан обед. В самом конце обеда слуга сказал, что из столицы прибыл адвокат семьи и просит его принять. Причем он хочет видеть всех, кто сейчас сидит за столом. Поднялись в кабинет к Джеймсону и стали ждать адвоката. Пришел небольшой мрачный человек в строгом костюме-тройке и сказал, что сейчас вскроет конверт от их дяди, который он должен им передать. Одно из условий: при вскрытии основного письма должны быть не только Ирвин, Джеймсон и Энн, но и те, кто гостит в замке на правах друзей или знакомых семьи. Адвокат вскрыл увесистый пакет, потом вынул из него еще одно небольшое письмо, передал его Ирвину и удалился. Ирвин надорвал конверт, вытащил из него листок и стал читать.
“Я рад, если вы получили мое письмо, и все пятеро сидите за столом, и один из вас читает эти строки. Значит, никто из вас не погиб, не ушел из поисков, и вы все находитесь в конце долгого и сложного, а порой и опасного путешествия. Сразу хочу сказать, что вся эта история была придумана мною, и прошла она так, как прошла. Уж извините, если вам не раз было не по себе. Но таковы были условия этой игры. Игры, которая порой проходила без вашего на то согласия. Но, согласитесь, ведь была порой чертовски интересна? Итак, к сути дела.
Вы сейчас думаете: что же мы получили? Камень, хоть и очень старый. Вы глубоко заблуждаетесь. Вы получили ВСЕ. Вы получили весь мир. Камень этот, как я думаю, один из вас, наверное, опознал. Да, это действительно один из фрагментов Палермского камня. Но он не просто камень! Это фактически машина для исполнения любого желания. Повторяю - любого. С одним исключением – сегодня этот камень не может исполнить никакого, даже самого дурного желания. Раньше – да, мог, и мир за это сильно поплатился, и не раз. Вы спросите, почему эта честь досталась вам? Скажу просто – так сложились звезды и так решили мы, последние верховные жрецы ТРЕХ КОРОН. Что вам надо сделать? А все очень просто и одновременно, может быть, и сложно для некоторых из вас. Вам надо очень хорошо обдумать, что вы хотите попросить у камня. Подойти к нему и положить указательные пальцы в ложбинки, которые находятся в верхнем углу камня. Загадать можно только одно желание. Запомните – одно! Это важно. Потом, на следующий или в этот же день, каждому поодиночке надо покинуть замок. Если вы захотите, можете вернуться сюда только через год. Это условие договора. В пределах замка камень не работает. Ну, вот, пожалуй, и все. Можно было бы еще много писать вам, но, к сожалению, мои силы уже на исходе. Удачи”.
В комнате воцарилась тишина, и вдруг большие напольные часы внезапно ударили бой курантов. Все поднялись и, молча, разошлись по своим комнатам.
На следующий день замок опустел, все разъехались по разным сторонам, так и не сказав друг другу, какие были загаданы желания. Последним уезжал Соркин. Машина медленно проезжала по аллее, выходящей из парка замка, когда водитель слегка притормозил и обратился к Соркину:
- Смотрите, нас провожает этот старый бродяга олень. Говорят, он и есть главный властелин этих окрестностей. И еще. Есть одно старинное предание: тем, кому удается увидеть его при отъезде из замка, всегда и во всем будут сопутствовать удача и успех.
Они еще несколько минут полюбовались прекрасным животным и неспешно тронулись в путь…
Рига
Август 2005 – март 2006