За вагонным окном без устали проносились голые деревья и полустанки, покрытые грязным, кое-где талым снегом. Весна ещё только-только начиналась. Робко согревали редкие лучи солнца. Таяли хрустальные сосульки, свисающие с пробегавших мимо крыш сельских домишек. Мелькали птицы, сидевшие на проводах. Чья-то жизнь мгновением неслась мимо, не позволяя вглядеться в неё попристальнее. Чьи-то окошки с цветами и без занавесок. А ведь в каждом доме, дворе живут люди. Счастливы ли они? Здоровы? Довольны? Какие у них заботы, радости, беды?.. А колёса продолжали долбать о стальные рельсы… У каждого своё…
Глядя задумчиво и отрешённо в окно, я отгораживалась от других пассажиров. Делала вид, что там что-то важное, возможно, видимое только мной. Люди тогда не задают вопросов, не пытаются познакомиться, подружиться.
Не хотелось разговаривать. Совсем. Ни с кем. Я же вижу в зеркале своё отражение, когда умываюсь утром. Люди всегда пытаются посочувствовать или позлорадствовать. У кого что. Первая версия, что я тяжело больна. Неизлечимо. Некоторые бестактно начинают расспрашивать или намекать на это, если я молчу. Вторая версия, что у меня кто-то умер. Начинают спрашивать, кто именно. И никому не приходит в голову, что это просто война по мне прошлась. Эти люди, которые окружают,- у них не было этого ужаса. Они живут своей другой мирной, полноценной жизнью, ругая мужей или жён, прикрикивая на расшалившихся детей. Им не понять и не объяснить, что не нужно кричать и ругать, - через минуту всё может настолько измениться, что орать станет не на кого и не зачем. И ничего изменить нельзя будет. Потому что от тебя это уже не зависит.
Я просыпаюсь каждое утро от звука летящей и разорвавшейся бомбы, которая упала на нашу пятиэтажку. В первые минуты инстинктивно закрываю голову руками и только потом окончательно просыпаюсь. Через несколько минут реальность накрывает меня с такой силой, что я вспоминаю всё и сразу. Мелькают ещё живые лица дорогих мне людей и соседей, полуразрушенные стены и торчащая арматура из искорёженной бетонной плиты. Горе душит меня, хватая за горло, не оставляя ни единого глотка воздуха. Рядом с кроватью на тумбочке лежит ингалятор и стоит бокал с водой. Так начинается каждое утро, и я не знаю, будет ли когда-нибудь по-другому.
Я еду к дальним родственникам в Россию. Переезжаю. Меняю гражданство, статус и еду, по сути, в никуда. Но это, по крайней мере, лучше, чем оставаться там, где я прожила всю свою жизнь, где оставались в могилах, наспех похороненные мои родные, моя семья и две мои подруги, с которыми я родилась и выросла, ходила в один класс в школе, что была в нашем дворе, и которой тоже не стало. Как, впрочем, и всех нас. Даже тех, кто выжил. Нас больше нет. Нас убили там, бомбой, сброшенной с самолёта. Это странное чувство. Ты вроде как есть, и тебя в то же самое время нет. Совсем нет. Я не чувствую запаха весны, не ощущаю вкуса еды. Я ем, потому что так нужно, а не потому, что хочется. Теперь многое приходится делать автоматически. Очень часто я прошу, чтобы всё это скорее закончилось. Но Бог продлевает мне жизнь. Наверное, у Него на меня какие-то планы. И вот я еду в большой российский город в неизвестность. А вокруг серая, какая-то грязная весна.
Терпеливо ожидая автобус, переминаюсь с ноги на ногу. От поезда всё ещё покачивает. Рядом в сиреневом плаще и чёрных высоких лаковых сапогах стоит сварливая тётка килограмм на 150, которая постоянно гундит на своего мужа,- маленького, плюгавенького мужичка в серой куртке и чёрных брюках. Он суетится возле неё, совершая какие-то бестолковые действия. То чемоданы переставит местами, то встанет к ней ближе, то сядет на один из чемоданов. Достал прям своей суетливостью и меня тоже. Они, видимо, тоже с поезда. Тётка нервничает, вслух разговаривает сама с собой и сама себе отвечает. Что-то по поводу гостинцев и радости родни от их приезда. Лицо у тётки напряжено, даже нос как-то упрямо вздёрнут. Напряжены и её рыжие кудряшки, выбившиеся из под заколотой причёски. Наконец подошёл мой автобус, и я поднимаясь по ступенькам в салон, обернулась на странную пару. Они торопливо шагали вслед за мной. Ну вот не хватало ещё ехать с ними… Удивление не переставало преследовать до самого дома моих родственников. Супружеская чета уже начала подозрительно на меня поглядывать, тихонько шушукаясь позади. И только зайдя к своей троюродной тёте в квартиру, картина прояснилась. У тётушки Ольги, к которой я приехала, жила дочь странной парочки,- девица Татьяна 19 лет, поступившая в престижный университет. И, может быть, мама-папа девчушки так и не приехали бы до конца жизни своей, да дело в том, что доченька заневестилась, намечалась свадьба через несколько недель. Вот родители и нагрянули. Я мысленно поморщилась: свадьбы не люблю с детства, не знаю почему. Не люблю белый цвет и никогда его не ношу. Не люблю показуху этого торжества. Наверное, я излишне придирчива. Даже собственную свадьбу я терпела из вежливости и уважения к мужу. Он очень хотел свадебное торжество, старался, копил каждую заработанную денежку, скрывал от меня организацию и всякие сюрпризы, а также машину, что должна была нас возить весь день. Ещё бы! Нас возили на чёрной отполированной «Чайке» 1975 года выпуска, с удовольствием предоставленной нам в честь подарка на супружество администрацией города. Мужа моего очень там уважали и ценили, чем я тоже очень была горда. Скучаю по нему, отчаянно скучаю…
Ребёнок вышла лобзаться с родителями, и я мысленно её почему-то пожалела. У меня могла бы быть дочь её возраста. Вдруг, она была бы такая же неброская, мягко говоря. Маленькая, худенькая, невзрачная. «Мышка»,- мысленно окрестила я её. Мышь, так вернее. Несимпатичная, с неправильными угловатыми чертами лица, светлыми тоненькими и безжизненными волосами, бледными, почти прозрачными голубыми глазами. Даже рот у неё был какой-то волнистый. А мать, вроде симпатичная, хоть и очень большая женщина. Если Мышка станет ещё и такой огромной годам к пятидесяти, то туши свет, кидай гранату. Гранату… И снова меня словно окатили ледяной водой и ввернули в ту военную жизнь. Я, как можно скорее чмокнула тётю в холодную щёку и попросила показать мне, где расположиться. Безмерная усталость навалилась на всё тело и голову, захотелось поскорее лечь и уснуть.
Никак не удавалось забыться сном, и я просто дремала под гомон и смех, доносящейся с кухни. Вечером должен был прибыть жених с работы, познакомиться с будущими мамой и папой. Невеста с удовольствием готовила что-то в духовке, остальные нарезали, бланшировали, взбивали.
Проспала я долго. Проснулась от робкого стука в дверь. Тётушка позвала меня шёпотом. Я отозвалась, она прикрыла дверь за собой: «Дорогая пойдём к столу, там всё готово, жених приехал, пойдём». Тётя была тактичной, воспитанной женщиной. Её приглашение подразумевало под собой следующее,- я понимаю, у тебя горе и столько всего пережито, но сейчас, здесь, начинается другая жизнь, и если ты уже отдохнула, то приведи себя в порядок и выходи к столу, мы будем рады видеть тебя.
Квартира оказалась просто огромной с широкими коридорами и высокими потолками. Я с трудом нашла ванную комнату, довольно просторную и по-современному оборудованную. Ополоснула лицо холодной водой и, облокотившись о раковину обеими руками, внимательно посмотрела на отражение в зеркале. Потухшие глаза, морщинки и обвислые веки, тёмные круги под глазами,- я и вправду похожа на смертельно больного человека. От этого лица разве можно избавиться, вылечиться? Где я возьму другое? Другие глаза, например: добрые, ясные, лучистые, смешливые. Нигде. Придётся жить с этими. Капли на щеках промокнула белым махровым полотенцем.
Села возле рюкзака в своей спальне. Бережно вынула из проёма расстёгнутой молнии нежно-зелёное трикотажное платье. Мне его муж купил год назад, когда мы гуляли по торговому центру. У него был особенный вкус касательно подарков для меня. То он увидит куртку замшевую, яркого голубого цвета. Непременно заставит меня померить и тут же купит. И словно в оправдание скажет: «Такой голубой очень идёт к твоим каштановым волосам. Честно». То какую-нибудь блузу, то вот это платье… Я надела его один раз, когда мы ходили в кино. Была тёплая ранняя весна. Дети остались с мамой дома, а мы, взявшись за руки, вышли из подъезда, посмотрели друг на друга заговорщицки, рассмеялись и бегом побежали на остановку…
Горло резко перехватил спазм, и я судорожно начала рыскать руками по дну рюкзака в поисках ингалятора…
Когда я вошла в гостиную, все уже сидели. Людей почему-то оказалось намного больше, чем я предполагала. Ах, да… наверное и родители, и родственники жениха были здесь тоже, и кое-какие подруги, друзья молодых. Я вздохнула и уселась на предложенное мне свободное место недалеко от молодых. Кто-то, сидящий рядом подхватил мою тарелку, она пошла по рукам и всего понемногу туда насобиралось с разных блюд с яствами. В высокий бокал с моего согласия налили белого вина, и я подняла его правой рукой, настроенная терпеливо и внимательно слушать тост, который предоставили жениху, а также и все остальные тосты и речи, что будут произноситься в течение всего вечера. Опять с сожалением взглянула на невесту. Она сидела в белом платье. На фига сейчас-то белое? Не свадьба ведь ещё. Наверное, от этой белизны Мышь казалась ещё бледнее и невзрачнее. Хоть бы подружки ей подсказали глазки поярче подкрасить или хоть губы. Но она казалась счастливой и влюблёнными глазами смотрела на своего жениха, который стоял и, жестикулируя, говорил что-то красивым, вкрадчивым голосом. Он тоже был в белой рубашке с расстёгнутым воротом и подвёрнутыми рукавами. Что-то в нём меня насторожило. Голос кажется раньше где-то слышала, что ли… Высокий, красивый, спортивной стати, намного старше невесты. И, вдруг, он замолчал, а все уставились на меня. А я смотрела, ничего не понимая, на свой упавший и разбившийся бокал, который уже лежал на полотняной белой скатерти в виде осколков в лужице желтоватого вина. Пробормотав слова извинения себе под нос, стремительно вышла из-за стола и пулей пробежала в кухню. Это был он! Славка! Моя первая большая любовь. Которой не суждено было стать чем-то серьёзным, хотя мы собирались пожениться, подали заявление, а потом всё резко отменили, поругавшись на всю оставшуюся жизнь. Я через пару лет вышла замуж, а он, насколько помню, несколько раз женился, от каждой из жён у него растёт по ребёнку. Боже, поговаривали, что он стал таким аферистом! Охотник за большим приданым. Эта девочка ровесница его младшей дочери, наверное. Жених…
***
Славку звали Станиславом. Все родные и особенно бабушка предпочитали подчёркнуто называть его Стасиком. Это страшно бесило молодого парня, и когда он знакомился со мной, то представился Славой. Нам было по пятнадцать. Мы ездили к своим бабушкам на каникулы в одном и том же поезде, вагоне и даже места у нас всегда были рядом. Он был толстым, неуклюжим мальчишкой с кудрявыми, как у ангелочка русыми длинными пружинками-локонами. Лицо его уже тогда было красивым, но из-за полноты общее впечатление терялось, и красота как-то становилась незаметной. Да, большие серые глаза с длиннющими ресницами. Но толстые щёки с ямочками заставляли улыбаться того, кто смотрел на него при беседе. Обычно мы просто улыбались друг другу, а в эту судьбоносную поездку я взяла с собой подружку Динку, которая была меня на год постарше. Она заметила улыбчивый взгляд пухлого парня, и первая завела разговор. Парень охотно отозвался. Так мы познакомились. Потом, когда каникулы уже закончились, наши места в поезде снова совпали, и мы уже обменялись телефонами и адресами. Динка была инициатором и первой нашей встречи. Она жила у меня дома уже некоторое время и просто позвала его к нам в гости. Славка обрадовался и пришёл с небольшим подарком для меня,- небольшая серебряная цепочка на руку и шоколадкой для Динки. Честно говоря, я игнорировала этого парня. Во-первых, я дружила с одноклассником. А Динке он явно приглянулся. Я так подозреваю, что всё знакомство в поезде она затеяла из собственных интересов. Он проходил к нам в течение месяца или двух. Я всё время делала вид, что учу уроки, или пишу статью и раздражённо просила мне не мешать. Обычно Динка поила его чаем на кухне, потом они усаживались на диване в зале, уставившись в телевизор и что-то там комментируя. Однажды я не выдержала и перед Славкиным приходом начала разговор с Динкой, требуя объяснений,- зачем он к нам ходит? Она рассмеялась и сказала, что Славик уже давно и безутешно влюблён в меня и просто ждёт подходящего случая, когда я расстанусь с Андрюшей, чтобы открыться и предложить вечную жизнь рядом, руку, сердце и всё в этом духе. В юности я была довольно резка, и когда пришёл бедный парень, объявила, что не поощряю его визитов, что надеяться ему бессмысленно, что Андрюшу я не брошу, потому что он хороший и лучше его не бывает и быть не может. Что Слава может быть для меня только как друг моей подруги Динки. И много ещё чего наговорила, теперь всего не вспомнить. Вручила обратно серебряную цепочку. Он подавленно замолчал, сник и даже не стал проходить в комнату, хотя Динка напекла булочек и умоляла его зайти угоститься. Попрощался и ушёл. Динка налетела на меня, как разъярённая тигрица, кричала и ругалась. Говорила, что так нельзя, что он может наложить на себя руки и неизвестно, что ещё сотворит. Но я была сурова и бескомпромиссна. Тем более,- рассуждала я,- зачем мне нужен такой тюфяк, который сразу побежит себе вены вскрывать? Тюфяк. Вот какое слово ему тогда подходило. На следующий день позвонил его друг и спросил, - не желаю ли я забрать все свои слова обратно, потому как Славка с разбитым сердцем лежит и не встаёт, и даже хочет бросить строительный техникум и уехать к бабушке навсегда, чтобы выполнить мою просьбу никогда не встречаться. Я сказала, что это всё глупости, учёба здесь не причём. Потом через неделю позвонила уже Славкина бабушка. Как она сказала для того, чтобы послушать голос той вертихвостки, что разбила сердце её внуку. Честно сказать, тогда я не верила в «разбитое сердце», я считала его хорошим актёром и манипулятором. Но техникум он всё-таки бросил и уехал к бабушке. Навсегда.
Я окончила школу, устроилась на работу секретарём и нам, кажется, уже было по восемнадцать, когда летним днём с проходной в приёмную позвонили и сказали, что меня ожидает молодой человек. Шеф был в отъезде и, беспрепятственно отлучившись с рабочего места, я спустилась на первый этаж. Там, спиной ко мне и глядя в окно, стоял высокий, под метр девяносто, стройный, спортивный молодой человек в джинсах и голубой однотонной рубашке с подвёрнутыми рукавами и расстегнутым воротником. Я вопросительно глянула на вахтёршу, - она кивнула на него. Это был Славка. Короткая стрижка, бицепсы, рост, глаза и ямочки на щеках, а самое главное, его любовь и забота сделали своё дело. Я влюбилась. С Андрюшей мы расстались ещё в школе. Моё сердце было свободным, а восхищённые Славкины взгляды проникали как бальзам по капелькам в самую глубину моей души, и во мне рождалось новое светлое, неизведанное чувство. В первый день мы гуляли по городу, рассказывая и делясь какими-то событиями или успехами. Оказывается, сразу по приезду к бабушке, он записался на секцию бокса, а потом и в тренажёрный зал, участвовал в соревнованиях и побеждал. Мы прошагали из одного конца города в другой и обратно, даже не заметив, что устали. Он спохватился, когда мы уже второй раз пришли на остановку рядом с моей работой. Легко и без особого труда взял меня на руки и нёс всю обратную дорогу домой. Помню, как переходя улицу со мной на руках, водитель одного из грузовичков, что притормозил, уступая нам дорогу, выглянул из окошка и крикнул: «Брось её, дурак! Всё зло от баб!» А Славка счастливо улыбнулся и крикнул ему в ответ: «Я люблю её! Тебе не понять!»
Все любовались нами и желали счастья. Даже посторонние люди. Особенно почему-то бабушки. Мы даже спорили с ним, завидев какую-нибудь бабушку,- скажет она что-нибудь в этом роде или нет. И та, поравнявшись с нами, ещё издалека долго и внимательно всматривалась в наши лица и потом обязательно говорила: «Дай вам Бог счастья, дети!» И мы, смеясь, благодарили её. В течение месяца, или двух, стали готовиться к свадьбе. Но он был таким болтуном,- всё время говорил и говорил, и не мог остановиться. То сыпал вопросами, идиотскими как мне казалось. Типа, буду ли я ему каждое утро жарить яичницу и непременно чтобы на сале, и варить настоящий кофе? Или будем ли мы каждые выходные проводить на природе, где-нибудь у реки или озера? А каждое утро желать друг другу «Доброго утра», а вечером «Спокойной ночи»? Он спрашивал, сам отвечал. Короче, бред. Поначалу я просила, чтобы помолчал. Потом начала повышать голос: «Ты можешь заткнуться хоть на пару минут?!» Он замолкал. Ровно на десять секунд. Это было невыносимо. Я переживала, плакала и просила его, хоть иногда давать мне возможность посидеть в тишине. Он не понимал. И продолжал бесконечно что-то рассказывать. Из-за этого мы и поругались. Глупо, конечно. Но тогда мне стало казаться, что это конец света. Да, у него очень приятный голос. Но он обожал разговаривать. Даже, когда кушал. Он перебивал всех вокруг. Это действительно раздражало. А после того, как мы подали заявление в ЗАГС, стало невыносимым. И я отказала ему. Сказала, что если он не помолчит, хотя бы пять минут,- я не выйду за него. Славка рассмеялся и продолжил тараторить. Мы были в гостях у моих родственников, вдвоём в гостиной. Я протирала фужеры и ставила их обратно в шкаф на прежние места. Через неделю должны были приехать наши родители, чтобы познакомиться со всей роднёй. Я отложила очередной бокал и льняную салфетку на стол и внимательно посмотрела на него: «Ты понимаешь, что я говорю серьёзно? У меня голова болит от твоего бесконечного голоса». Он радостно парировал: «Привыкнешь». И вот тут на меня нашло: «Уходи... Уходи, или я уйду. Прямо сейчас. Я не хочу тебя больше видеть и тем более слышать». Славка сел на диван и с серьёзным лицом заявил, что никуда не пойдёт. Я прошла в прихожую и начала обувать туфли. Он разозлился и велел мне оставаться. Яростно надел кроссовки, и уже зло спросил: «Ты хорошо подумала, прежде, чем это сказать?» «И думать не собираюсь. Уходи и всё». И он ушёл. Первые дни я действительно отдыхала от него, а потом начала злиться. Вот почему он не звонит? У нас свадьба скоро. Он же мужчина. Первый должен мириться. Но Славка так и не появился.
Он объявился, когда нам было по двадцать два. Моя мама в этот день, за завтраком, неожиданно вспомнила его, посетовав на мой непримиримый характер: «Вот если бы была терпимее, мы бы с отцом уже внуков от тебя и Славика нянчили»… А после обеда раздался звонок в дверь. Он совсем не изменился, только взгляд стал грустнее. За плечами уже первый развод и алименты на дочку, армия и контрактная служба на войне в Азербайджане, ранение и удаление одной почки. На заработанные деньги он купил квартиру, в которой и проживал один. В этот раз мы встречались полгода. Мне было с ним надёжно и хорошо. Но он стал странным, всё время устраивал «проверки», боялся, что я начну ему изменять. Как одержимый. Ревновал ко всем и даже подругам. И в этот раз он бросил меня. Не предупреждая, без ссор и скандалов просто перестал звонить и приходить. Через месяц я приехала к нему сама. Он лежал на диване, делая вид, что по телевизору идёт что-то важное. Я задала свои вопросы, он отмолчался. Мне ничего не оставалось, как развернуться и уйти. Вот так, непонятно как, и закончились наши отношения…
Я смотрела на него и недоумевала, почему сразу его не узнала, ведь он почти не изменился, даже одевается так же. И всё такой же болтун. А вот он меня не узнал. Даже после нечаянно уроненного бокала. Да меня, наверное, в эти дни и мама родная не узнала бы. Мама… И снова невыносимой тоской заныло сердце. Господи, прошу, дай мне сил или прекрати эту боль. Пожалуйста...
Мы ещё пару раз пересеклись с ним, ведь проживали в одной квартире и только, кажется, на третью нашу встречу, он пристально заглянул мне в глаза: «Алка, это ты?..» Обрадовался, потом разозлился. Я, молча, наблюдала, как быстро меняются эмоции на его лице. А потом тихо, угрожающе прошипел: «Если скажешь кому из моей будущей родни про меня хоть какую-нибудь подробность, я тебя…» Не дожидаясь окончания его угроз, я устало выдавила из себя: «Да делай ты, что хочешь, хоть на всех бабах в мире женись. Избавь только от подробностей расправы надо мной». Мне действительно было всё равно… И даже эту девочку почему-то уже не было жалко. Я видела, как он «изображает» любовь и заботу. Никто не замечал, а я видела, как это всё фальшиво и неправдоподобно. Наверное, потому что я знала, какой он на самом деле, когда любит.
Все его называли Стасом, и мне стало казаться, что это совершенно другой человек, не Славка. Тем более, что Славка не был таким лгуном и аферистом. Просто не мог быть таким. А Стас мог. И был.
Проходили дни в нашей такой сумбурной и совместной жизни в этой огромной квартире. За окном лили дожди, весна была затяжной и довольно холодной. Невеста и её мать переживали, что свадьба будет проходить под проливным дождём. Стасу было откровенно по фигу, ему не терпелось поскорее жениться официально и прибрать всё приданое своей молодой жены, которое, по обрывкам разговоров, было просто баснословным. Её вдовствующая бабушка, проживающая в Финляндии, завещала рыбный завод своего покойного супруга, квартиру в столице и два дома,- один в Испании, другой в Финляндии, ещё какие-то акции,- я не дослушала. Стас старательно удовлетворял свою молодую невесту по нескольку раз в день. Это было слышно и днём и ночью, но все делали вид, что ничего не происходит. Как так можно? Конечно, я ханжа, старая ханжа. Ведь родилась и выросла в советское время. Такого мы себе не позволяли. Мы уважали друг друга и береглись до свадьбы. Я, наверное, просто старею. Или завидую?.. Наверное, он прекрасный любовник. Хотя, чтобы соблазнить девятнадцатилетнюю девочку, большого умения и не нужно. Что за образ жизни у него такой? Как можно держать в тайне все свои афёры и похождения?
Мы столкнулись с ним рано утром в ванной. Я уже выходила вся зарёванная в тётушкином халате, а он в футболке и спортивных штанах входил с большим зелёным банным полотенцем под мышкой. Не ожидая, что кто-то заходит, я врезалась опущенной головой в его грудь. Пробормотав: «Прости, я нечаянно…» хотела быстренько прошмыгнуть мимо, но он не дал. Приподнял мой подбородок и внимательно заглянул в глаза: «Привет…» Я ответила: «Доброе утро». Его взгляд был участливо-сочувствующим. Он знает. Ему уже рассказали. Тихо спросил: «Как ты?» Как я… Как мне научиться отвечать на этот вопрос. «Я нормально, Слав. Только не отгоревала ещё. Не знаю, как жить дальше. Словно застряла где-то». Не понятно, почему я ответила искренне? Первый человек, которому я не солгала, не отмолчалась. А, может быть, потому, что он из той, какой-то прошлой жизни, где я была живая?.. Или мне захотелось сочувствия?.. Наверное, он переживает,- не выдам ли я его. И поспешно добавила: «Ты не волнуйся. Ничего про тебя никому не сказала и не скажу. Это твоя жизнь, выстраивай её, как сам знаешь. Я тебе не судья». В его глазах что-то такое промелькнуло, знакомое, доброе. Он порывисто прижал меня к себе и пробормотал в макушку: «Даже не могу себе представить, как ты справляешься». Мне захотелось обнять его в ответ и расплакаться, по-настоящему, в голос. Но я сдержалась. И, отстранившись, пошла к себе в комнату.
За обедом он был рассеян и задумчив. Будущая невеста волновалась и без конца расспрашивала, всё ли у него хорошо, не заболел ли? Славка раздражённо отмахивался или отмалчивался. Едва поковырялся вилкой в своей тарелке с пловом, посмотрел на меня через весь стол, извинился и вышел. Хлопнула входная дверь. Невеста с полными слёз глазами выскочила из-за стола и побежала следом. Все за столом вопросительно переглянулись.
Его не было три дня. Все не спали, сходили с ума, постоянно звонили на мобильный, но телефон был отключён. Одна я не переживала. Ему это свойственно. Он в такой период не пьёт, не гуляет, не шляется где-то по друзьям или кабакам. Славка закрывается в никому не известной квартире и лежит на диване, уставившись невидящим взглядом в работающий телевизор. Он обдумывает своё решение. Но я не могла рассказать всем об этом и утешить постоянно плачущую невесту. Был и ещё один вариант его молчания. Может, ему тяжело находиться со мной в одной квартире? Тогда почему он свою Мышь не прихватил?..
Славка появился в два часа ночи, когда все уже измождённые и уставшие от переживаний безмятежно спали. Он открыл своим ключом входную дверь, бесшумно прошёл в мою комнату. Я проснулась в темноте от еле уловимых движений. Славка бережно убирал прядки моих волос, что упали на лицо во время беспокойного сна. Впервые я проснулась по-другому. Было полнолуние и часть комнаты хорошо освещалось. Он сидел на корточках напротив, молча, рассматривал меня.
- Я не хотел будить тебя,- прошептал Славка.
Я резко села:
- Ты с ума сошёл? Все переживают и места себе не находят,- стараясь говорить тише я всё-таки злилась. Какого фига он сюда припёрся? Ещё не хватало, чтобы нас здесь «застукали»…
- Алка… Я очень хочу, чтобы ты простила меня. За то, что не женился тогда и за всё остальное…
- Слав, я уже тысячу лет, как не сержусь и не обижаюсь на тебя.
- Правда?
- Правда.
- Честно?
- Блин, тебя что,- заклинило?
- Я тут подумал…
- О чём? – моё терпение уже заканчивалось.
- Выходи за меня.
Я решила, что мне послышалось.
- Вот…
Он встал и полез в карман джинсов,-
- Вот, возьми. Я должен был это сказать, когда нам было по восемнадцать. Но я делал всё неправильно, и верил во всё, что ты говорила. Выходи за меня?..
Я смотрела на него. Славка присел на край кровати и сунул мне в руку коробочку. Бархатную.
Досада и злость во мне росли с каждой секундой. Стараясь всё также говорить шёпотом, я чуть ли не кричала:
-- Эту коробочку ты должен вручать не мне, а той девочке, которая наревелась за эти три дня и спит сейчас в соседней комнате.
-- Это мой грех и мне за него отвечать. Не тебе. Я не женюсь на ней, даже если ты мне откажешь. Я уже принял решение. И ещё я понял, да, наверное, и всегда знал, я люблю тебя. Сколько бы раз не женился, не знакомился, не искал,- я продолжал любить тебя. И искал хоть что-нибудь напоминающее о тебе в этих женщинах, девочках. Я люблю тебя, Алка. Выходи за меня. Я просто не могу больше тебя оставить и спокойно продолжать жить где-то, зная, что ты есть. Нам уже за сорок, давай хоть теперь сделаем какие-то правильные вещи, к которым нас подталкивает сердце. Не зря, наверное, ты оказалась здесь, и я тоже, совсем в чужом нам городе. Что скажешь? Если хочешь, подумай, я не тороплю. Только я сюда больше не вернусь. Завтра всё им объясню.
Интересно, что ты объяснишь? Представляю, какой будет скандал.
- Слав, иди отсюда, пока нас не застали и не обвинили меня в том, что я увожу жениха у наивной несчастной девочки.
- Ну, вот ты, как всегда,- печёшься о других, обо всех вокруг, кроме себя. О себе подумай.
В его тоне промелькнули нотки обиды.
- Иди отсюда, я сказала.
- Хорошо. Завтра я позвоню тебе. И послезавтра. И буду звонить каждый день. Пока ты не согласишься.
- Слав, не беси меня. Иди уже.
- Иду. Спокойной ночи.
- Коробочку забери.
Я протянула бархатную вещицу.
Он взял её, положил в карман, подошёл ближе и произнёс тоном, не терпящим возражений:
- Ложись удобнее, я одеяло поправлю.
Я подчинилась, укладываясь и поправляя подушку.
Славка чмокнул меня в макушку: «Спокойной ночи. Ты не беспокойся, я сам улажу свои косяки. Завтра всё будет хорошо». И с удовольствием, улыбаясь, подоткнул одеяло со всех сторон.
Утром, когда я открыла глаза, уже стоял солнечный день, часы показывали 10:30. На тумбочке, рядом с кроватью, возле ингалятора и стакана с водой лежала маленькая зелёная бархатная коробочка. Стояла оглушающая и какая-то неожиданная тишина. Куда все подевались?
А в приоткрытую дверь с кухни тянуло ароматным кофе и жареной яичницей на сале.